Ведана

Давно сказано было древними, что знать судьбу лишь измучиться. Сказано то было крепко и надёжно, а впрок не пошло. Живёт человек, от земли живёт, да всё в небо смотрит, не о том загадывая…

Ведану знали на три округа и четыре дола – слава за нею шла добрая, но грозная. Говорили, что судьбу видит метко и речёт о ней непримиримо. И если обратишься к Ведане, она тебе поможет, да только отменить уж сказанного ею никак нельзя.

Поначалу, как слава крепла, приходили дурные и суматошные к ней, несли дары, просили:

–Скажи, родная, что всё будет ладом!

Но молчала Ведана, в дом уходила, даров не брала: не говорила она прошенное, рекла лишь правдивое…

Во всяком случае, пока была молода.

Потом, конечно, приноровилась и лгать, и хитрить, и туманно изъясняться. Не от злости, нет, и не от неумения толковать правильно знаки в застывшем воске или в дыме жжённой коры, нет! – от милосердия и сострадания лгала.

Придёт к ней счастливая невеста с тремя подружками, каждая вроде бы и в смех и в колкость ловка, а всё же мнутся и боятся Веданы, вернее – слов её. Сама-то Ведана женщина без возраста, вроде бы и красива чем-то, а вроде и краше есть; фигурой крепка, встречает без ласки, но и без гнева. Как бездушная!

–Подскажи мне, – просит невеста достаёт из рукава прибережённую цепочку. Матери скажет что пропала, а та уж не дознается.

Ведана кивает. Заводит своё мастерство, и смирно сидят молодые, нет больше шуточек и колкостей – кончилось их время, пала их власть, за пределами дома Веданы говорить и петь можно, но здесь и язык не шевельнётся. Слишком мрачно и тихо в доме.

У Веданы руки холёные, труда не знающие. С такими руками дивно видеть кого в деревне, где каждый от земли идёт, и каждый с малых лет труд встречает. Но Ведане не нужно трудиться. Всё, что нужно, дадут ей её гости. Не одних местных она привечает! Приезжают к ней и из далёких земель, да обязательно в крытых повозках, скрывая гербы и витые узоры. Едут к ней, шепчутся, оглядываются, прячут лица…

Руки холёные да дело своё знают. Ловка она в движениях. Режет мелко-мелко коренья полыни горькой, заливает их маслом трёх трав, перемешивает, и в занимающееся варево бросает осторожным движением сушёный цветок. Раскрывается цветок, отдаёт аромат, ползёт по дому Веданы дымок – другим он ничто, а она в нём ясно видит.

И увиденное ей не нравится. Счастливица, что сидит перед нею, своей красотой блистая и молодостью, в изгибах дымка совсем блеклая, несчастная, замученная, изломанная. Не повезёт ей.

Но толку? Что от слова? Раньше, когда Ведана была молода, когда только взяла силу от матери и дело её переняла, так и пыталась ещё что-то исправить. Твердила правду, да только слушал её кто? Качали головами, да делали по-своему, магию назвав предрассудком, вдруг вспоминали, что грешно это…

Тогда и потухло в душе у Веданы. Научилась видеть людей тех, кому слово её ничто, не утешение и не совет, не предостережение, а желанная обманка. Что же ей рассыпать свою душу на тех, кому того не надо?

Научилась лгать Ведана:

–Всё будет по счастью в доме твоём.

А если приходили с подружками, тогда просила Ведана выйти их, да счастливице, солгав, наказывала, чтоб не передавала она слов её. Иначе что? вспомнил бы кто, что ошиблась Ведана. А она не ошиблась, а нарочно солгала.

Нет, кому-то Ведана и по сей день правду говорила. Говорила о будущем для них, для их детей, родных, друзей…

Но теперь избирала. Если в глазах гостя своего видела она тоску и боль, если читала на сердце его тревогу и смирение – тогда правда. Если нет, к чему усилия? Спорить, убеждать? Солгать проще.

А если придут, во лжи виня, сказать, что не так истолковали. Но возвращались редко – обычно и сами люди к такому выводу приходили, без её помощи.

Темнеет. Уходит от Веданы очередная счастливица. Под сердцем её дитя, и Ведана ей сказала, что дитя будет счастьем жить. Неправда это. Но мать уже потом не проверит, а Ведана не хочет её расстраивать. Уходит обманутая, уходит счастьем своим охваченная.

–Не понимаю…

Ведана вздрагивает. Она привыкла к одиночеству, оно въелось в неё так плотно, так приросло к ней, что присутствие ещё одного человека в её доме всё ещё воспринимается ею как что-то враждебное. А ведь Калуда живёт у неё третью весну!

Ведана Калуду сама избрала. Как и положено было их роду. Зная судьбы чужие наперёд, свою они повторяли в одном виде: перенимали силу и мастерство, становились в помощь народу, учились лгать, потом искали преемницу, затем передавали ей силу…

Калуду Ведана почуяла в одной «счастливице», что к ней пришла. Девочка должна была родиться с увечьем и жить несчастно, одиноко. Ведана тогда рассудила: если не сможет девочка жить полной жизнью, не сможет трудиться и замуж её едва ли кто возьмёт, то, может, стоит сделать её своей преемницей? Сыта будет, в почёте, не обидят её.

И Ведане уже пора уходить.

Словом, пообещала Ведана матери Калуды, что возьмёт её к себе в ученицы, как только исполнится той двенадцать вёсен. Плакала мать, но что проку спорить с судьбой? Но Ведана концов не любила оставлять, и чтоб не забыла мать своё обещание, выбора ей просто не оставила – в могилу её свела. А отцу Калуды остались четверо по лавкам и дочь-хромоножка, к труду неспособная… сам её свёл к Ведане.

–Чего ты не понимаешь? – спрашивает Ведана. Вопросы от Калуды ей нравятся, но не нравится то, что молчит она много и думает. Не понимает тяжёлых мыслей Веданы, не принимает её дороги, а ещё – ложь ей противна.

–Зачем ты солгала ей? Видела же, что придёт чёрная смерть…

–И что же? – спрашивает Ведана, прерывает Калуду, не позволяет ей договорить. Это не первый их разговор об этом, но Калуда всё ещё не понимает.

–Ты должна была сказать правду!

В глазах Калуды вся правда мира. Маленькая она, неуклюжая из-за своей хромоты, но яростная. Ведана улыбается даже против воли – сама была она такой же яростной, пока не поняла, что многим людям правда не нужна.

–Сказать, что у её ребёнка в пятую весну тень пойдёт по телу и лихорадка? Она ещё не родился даже, а ты хочешь, чтобы я обрекла её на знание?

–Но это судьба! – возражает Калуда.

–Это очень жестокая судьба, девочка! Нам дано знание, дано как в насмешку, и тебе оно перейдёт полностью от меня, когда придёт мой час, но подумай… представь себя на её месте! Ты вдруг слышишь, что тот, кто ещё под твоим сердцем, обречён.

Калуда молчит. Может быть и впрямь представляет?

–И что ты выберешь? – тихо спрашивает Ведана, – несколько лет счастья и веры или горечь утраты, что будет? Он всё равно умрёт, но случится это неожиданно или будут у тебя потом воспоминания о чём-то хорошем, надежды и что-нибудь светлое? Сказать ей правду – погрузить её во мрак страха и тревоги. Что она может, эта слабая, хоть и славная женщина? Как она будет жить, глядя на своего сына? Ответь, Калуда…

Калуда молчит. в глазах её слёзы. Умом она понимает, а сердцем принять не может. Молодое оно, сердце, подлости не знало, не творило. Славная девочка, но нежная. Ведана как раз думает о том, как укрепить её дух.

***

Тянутся дни, хватаются друг за друга крючьями-тенями, вывязывая недели, а из тех месяцы. Калуда уже молчит, не спорит и не укоряет Ведану. Она понимает, что ложь нужнее правды. Она понимает, что Ведана видит больше, чем говорит, но что она делает со знанием дальше?

Если местные – там ничего. Там нет великого раздела. А дальше? Вот приехал одной ночью важный господин, полночи просидел на кухне Веданы, полночи жгла она коренья и перемалывала листья, искали ответы. А дальше? Уехал господин и видит Калуда, что Ведана с его отъездом письмо пишет, длинное письмо, нервное, важное…

Неслыханно! Кому писать Ведане?

–Это для короля, – замечает Ведана интерес Калуды, таиться не пытается. – Для нашего короля, но молчи, не влеки гнева и ярости.

Понимает Калуда по обрывкам писем, по шелесту плащей ночных гостей, скрывающих лица, по щедрому звону золотых монет, что Ведана совсем не так проста. Знание своё она использует умело и цепко, ловка она на управу.

–Поди сюда, – зовёт Ведана как-то Калуду, – видишь?

Калуда видит карту графств. От руки начерчена карта, очень паршиво и небрежно, но Ведана улыбается:

–Граф этих земель скоро умрёт, его сын приезжал ко мне справиться о его здоровье. Я сказала ему правду. Дело у него серьёзное, безотлагательное. Ему надо собрать людей, потому что у старого графа есть ещё один сын…незаконный, но он обрёл достаточно влияния. Может кончиться войной, понимаешь?

–А кому ты пишешь? – Калуда и понимает и не хочет понимать.

–Я пишу…– Ведана усмехается, – тому, кто наведёт порядок. Наследнику законному власть над этой землёй не продиктована судьбой. А незаконный слишком жесток. Я пишу к третьей силе, что подчинит себе эти земли и погасит начинающуюся войну.

Калуда мрачнеет. Ей виделось когда-то, что обучение у Веданы – это самый простой и верный путь, это помощь людям, это совет и утешение на будущее. А оказалось? Оказалось, что Ведана говорит правду избирательно, а ещё, зная судьбы тех, кто был у неё и спрашивал о своём, она вмешивается. Вмешивается, этой судьбой и становясь.

Зачем? Зачем ей это?

–Я так вершу то, что начертано. Не всегда, но иногда приходится, – Ведана отвечает на невысказанный вопрос Калуды.

Вот только приходится Ведане явно куда чаще, чем нужно. Мелкие местные просители ей неинтересны, их она спихивает на Калуду под предлогом учения, сама же погружается в мир тайных гостей. Ей нравится это. Рекущая судьбой для многих этой самой судьбой и стала. И всё меньше Калуде нравится это, и всё чаще обещает она себе, что по пути лжи и интриг не пойдёт, будет честной!

***

–Извините, она умерла, – Калуда прячет глаза, сообщая плохую новость. Её гость, из числа местных, не добившись приёма от Веданы, довольствуется её ученицей, но не смиряется.

Он хватает ртом воздух, его глаза наливаются кровью, он взбешён. Смерть – это рутина, но не тогда, когда сталкиваешься с нею лично, не тогда, когда она приходит за кем-то, кто тебе особенно дорог.

–Извините, – шепчет Калуда, хотя в чём её вина?

–Не верю! – гость впадает в буйство и могучим ударом, не примериваясь, опрокидывает её столик для приёма. Варево уродливыми змеями растекается по полу, веселыми осколками разлетается кувшин…

Калуда вжимается в стену. Она маленькая, слабая, у неё нет власти над человеком, и она не сделала ничего плохого. Так почему он так на неё гневится?

На шум выходит недовольная Ведана. Она была занята очередным письмом, в очередной раз несла себя судьбою, а её так бесцеремонно прервали!

–Эта ведьма сказала, что моей жены больше нет, что она умерла! – в Ведане гость видит защиту. Ведана вздыхает:

–Она ученица…простите меня и её, я надеялась, что она уже усвоила уроки, но, видимо, ещё нет. давайте я взгляну. Да, я так и думала, она ошиблась. Ваша жена больна, она вскоре поправится и приедет к вам. Ещё раз извините за недоразумение. Она спутала болезнь и смерть. Простите. Разумеется, вы будете вместе.

Ведана уводит успокоившегося гостя и возвращается собранная и решительная.

–Я не спутала! – возмущается Калуда.

–Я знаю, – соглашается Ведана, – но он сам, не лучше тебя умом знает, что её больше нет. Но его сердце спорит с разумом и побеждает его. Ему не нужна твоя правда. Она вызывает в нём гнев. Мы уже говорили о том, что правда – это не всегда благо, верно?

Всегда, видимо, равно «никогда». Правда никогда не благо. Человек, идущий к Ведане, обманывается. Даже если она скажет ему правду, она скажет ему так, что он может её и не понять. Калуда надеется ещё, что не будет такой же лживой, но понимает отчётливо – будет.

Иначе никак. Пока Калуда говорит дурную правду – её боятся. На неё смотрят с яростью, со страхом и бессильным гневом. Ей вслед раздаётся шёпот:

–Ведьма! Ведьма пошла!

Если Калуда говорит то, чего люди не хотят, Калуда им ненавистна. Если Калуда говорит хорошее – она им желанна.

Качется под ногами опора. Всё глубже проникают слова Веданы:

–Я лгу из сострадания. Я вижу правду, но зачем говорить о дурном? Оно не несёт счастья. Надо учиться объяснять почему не случилось хорошего, говорить непонятно, туманно и человек истолкует всё так, как ему нужно. Помнишь того человека, у которого умерла жена? Я сказала, что они будут вместе. Но не уточнила, что соединит их посмертие.

Запоминает Калуда, поддаётся. Рассыпается её мир окончательно. Она не выстояла против своих обещаний. А Ведана поучает:

–Не говори прямо, не говори открыто. К чему? Если не можешь, то лучше не смотри в дымок, заваривай простые травы, но никогда не забывай истинного мастерства, открываясь лишь тем, кто действительно ищет твоего слова.

–И также как ты? Вмешиваться? Сообщать, писать? – усмехается Калуда. Она изменилась, очень изменилась, теперь не задаёт вопросов так часто и так много как прежде. Кончилось время вопросов, пришло время договора с совестью.

–Это мой грех, – признаёт Ведана, – не могу устоять. Судьба свершится и без меня, я лишь вижу… но устоять не могу. Я такая, я таилась, я избегала долго вмешательств, но меня всегда тянуло. Это омут, это высшая власть, это такая же иллюзия, как та, за которой к тебе идут люди.

–К нам, – мстительно поправляет Калуда и Ведана роняет голову на грудь, пытаясь справиться с собою, с находящими слезами.

Могущество! Могущество видеть будущее. Насмешка – невозможность его изменит. Итог – ложь во имя милосердия. Ещё один итог – гордыня, насильственное родство с судьбой.

Вот и весь путь Веданы. Вот и всё, что оставляет она Калуде на память и жизнь. Долгую жизнь. Долгую агонию.

***

–Мне надо идти, – говорит Ведана.

Закат особенно ярок. Сегодня он напоминает Калуде кровь. Даже страшно. Было бы страшно, если бы внутри Калуды давно уже не выжгло бы всё равнодушие. Договор с совестью бывает разным. Ценой её договора стало равнодушие: к жизни, к смерти, к гостям, даже к прощанию с Веданой, вызволившей её из нищеты, приведшей её в почёт и уважение. Теперь Калуде не надо будет убивать свои холёные руки в тяжелом труде, у неё есть золото и будет ещё, а с ним и ткани, и пища, и всё, что попросит она.

Не будет только надежды на правильный путь. Она не продаётся, и её ей не купить.

–Иди, – пожимает плечами Калуда. Ей в глубине души жаль наставницу, но эта глубина скрывается подо льдом лжи из сострадания и из блага для просителей. В одном пока Калуда тверда – она не вмешивается в интриги, она не лезет в них, хотя чует, что и это близко. Это вед тоже власть, а ещё попытка почувствовать себя живым.

Хотя Ведана и советует Калуде не всякий раз пользоваться нужными средствами для того, чтобы видеть будущее, которое, скорее всего и не будет произнесено, Калуда её не слушает. Она тратит травы и воск, жжёт палочки и хвою, всё для того, чтобы было больно, больно где-то там, где ещё прячется душа, больно ото лжи.

И там же – радостно, если вдруг будущее было хорошим.

Это почти угасло, но ещё жило. Тлело, приучаясь к новой жизни и к новому существованию.

Ведана не знает: радоваться ей или грустить? Себя сожгла она в кипении интриг и попытке самой стать судьбою, а потом, идя из благородного побуждения по укреплению духа Калуды, и её туда же, за собою потащила! Видит Ведана в ней себя. Видит, и уже ничего не может сделать.

Накануне смотрела Ведана в будущее Калуды, тайком от неё, впервые. Видела, что закончит та ещё хуже, не мирно уйдёт, как Ведана, срок свой почуяв, а сгорит – далеко влезет, ища отголоски собственной души, и хоть какое-то тление жизни. Далеко влезет и вырваться не сможет.

Но не видят гадалки и провидцы о себе. На том спасибо великому дару и великому проклятия бессилия от знания о будущем.

–Я в твою жизнь смотрела, – говорит Ведана, глядя на равнодушное мраморное лицо своей ученицы. Что ж, она сама научила её лгать, сама сделала её такой, какая она есть, чему удивляться? Берегла-берегла и довела до черноты и равнодушия души. Для самой Веданы правда, хоть и дурная, была частью жизни, родником, где можно было править людьми, слать таинственные письма и шептаться до утра с тайными гостями. Для Калуды это другое. Это обуза и рана, это боль, которую она раз за разом принимает, не чувствуя уже ничего. Омертвела душа, скованная панцирем бессердечности.

Ведана оправдывала себя состраданием, Калуда не оправдывает себя никак. Она просто привыкла к такой жизни, к лжи и к редкой правде, если случай и впрямь счастливый. У Веданы ещё была идея, у Калуды её не стало. А следом за безыдейностью и ничего не стало.

–И что там? – у Калуды не интереса. Нет страха, нет чувства жизни. Она лжёт, она говорит туманно, редко говорит правду. Но уже не помнит почему так сложилось. Ей уже чуждо понимание этого уклада.

–Там…– Ведана колеблется. Ей хочется сказать правду, но она в последний раз, в самый последний, лжёт. Она видит ещё перед собой ту девочку-хромоножку, которая не понимала её лжи. Где эта девочка? Вот она, стоит перед нею, мрачная и равнодушная. Богатая и пустая при этом. – Там тебя ждут почёт и приветствия.

Издевательские, конечно. Их будут выдавать с привычной яростью и ловкостью шутов уличные мальчишки да бродячие поэты, пока Калуда, с перебитыми руками, в разорванном платье и с остриженными волосами будет ехать в открытой повозке к месту своей казни.

Ей будут кричать, что она ведьма, королева хромых и убогих, королева зла и приветствовать от лица чертей…

Но об этом Ведана не говорит.

Что-то меняется на мгновение в лице Калуды, на одно крошечное мгновение, но она снова сосредоточена и равнодушна – прошло.

–Спасибо, – отзывается Калуда. Поняла или нет? испугалась? Неважно, она уже всё скрыла в тюрьме своего спящего сердца.

–Будем прощаться, – Ведана касается пальцами её лба, прикрывает глаза, представляя, как её собственная сила зеленовато-серебристой дымкой переходит к Калуде. Кончики пальцев холодеют. Кончено.

–Будем, – соглашается Калуда, когда всё прекращается. Она разминает пальцы, затяжелевшие от внезапной силы, по-новому ощущает своё тело. Но не удивляется. Удивление это от жизни, а жизни в ней, хоть и живущей, и потребляющей мало. Потому что отдаёт она мало. А это важный закон жизни.

Ведана улыбается. Слабо, сил уже нет, но улыбнуться хочется. Закат наступает на неё, надвигается кровавым пятном, настигает кровавой страшной мутью, но Ведана не думает о том, что будет с нею, хотя и знает, что ничего хорошего её за всю ложь не ждёт.

Она думает о другом. И молит последние секунды: «пусть Калуда будет счастлива, пусть не проживёт так, как я её обрекла прожить. Это моя вина, но не тяни грехи мои на неё. Пусть я отвечу! Пусть…»

Пусто. Только что стояли они вдвоём: Ведана и Калуда, но уже нет Веданы. Калуда оглядывается по сторонам. Шуршит листва, задетая ветром, переговаривается о чём-то меж собой и травинками, низко к земле клонящимися. Калуда одна.

Она смотрит вокруг и в небо. И вдруг чувствует невозможную горечь на сердце и почему-то на языке. И страшно, в такт проснувшемуся встревоженному сердцу, звучит мысль:

–Веданы больше нет!

Не может выдержать этого Калуда. Пока Ведана стояла здесь, пока всегда была рядом, могла, но её не стало и разбивается теперь равнодушие, доходит жуткое: одиночество! Она же теперь совсем одна. И пусть делала прежде вид, что в мире лжи никто ей не нужен, всё же и это было обманкой. Нужен. Каждому кто-нибудь нужен.

Калуда рыдает, ползая по земле, руками чего-то ища, и не находя. Что на земле сырой найдёшь? Шелестит ветер, утешая её, склоняют полевые цветы мудрые головы…

Они не скажут никому, что видели плачущую Калуду, рыдающую, потерянную, разбитую, не скажут, нет. Это будет их секрет. Они только будут ждать, когда она успокоится, поднимется с земли и пойдёт, прихрамывая, в опустелый дом, совсем одинокая и совсем другая.

Они проводят её шелестом, шёпотом, который Калуда может и не услышит, не разберёт, но угадает сердцем:

–Ведана с тобою, храни её и может уйдёшь ещё от судьбы своей?

Знают травинки и листва, знает ветер, что не уходят от судьбы, что находит она и за печкою, и под кроватью, и в тёмном углу. Но лгут они, мол, ещё не всё! В утешение лгут, из сострадания.