В те дни, когда я чистил снег, работа казалась мне вечной и бесполезной. Как будто кто-то наверху смеётся: «Ну-ну, убирай, завтра всё снова завалит». Стояла середина декабря, промозглый ветер пытался залезть под куртку, а город был серым и злым, как старый дворник в похмелье.
Ты стояла на площади, красивая до боли. Не в смысле как на обложке журнала, а такая, какой кажется человек, когда ты на него слишком долго смотришь. В пушистой шапке, с красным шарфом, который трепал ветер, и лицом, на котором отразилась усталость. Но от этого ты была ещё прекраснее, потому что настоящая.
Я остановился, прислонился к лопате и смотрел. Чего-то там внутри ёкнуло, как ёкает, когда смотришь на что-то важное, но совершенно недосягаемое. Ты обернулась на шум автобуса, и я подумал, что мы никогда не поговорим. Ты просто уйдёшь, как снег, увлекаемый ветром.
Потом я перекрестился. Не потому что верил, а чтобы хоть как-то заполнить этот момент, который казался слишком большим для меня. Зачем? Да фиг его знает. Чтобы было, что вспомнить, когда я снова буду махать лопатой и слушать, как скрипит снег.