Джек приходил ко мне после полудня. Это был тот долгожданный час, когда последний гудок на фабрике предвещал свободное время. Солнце несмело тянуло лучи, и они, пробившись сквозь окна моей коморки, скользили по страницам книги. На сей раз это был роман Керуака «В дороге». Джек был так заразительно безумен, так влюблен в жизнь… Замерев над измятым томиком, я мгновенно погружалась в бесконечный поток его встреч, приятелей и знакомых. Он любил людей. И вглядывался в каждого, в людях он искал себя. Но никакой надменности, никакой оценки. Мне это казалось странным. Каждый был для него Богом. Каждый миг для него был ценным. Это была жизнь, возведенная в степень. Его дружки говорили без умолку. Порой они несли какую-то чушь. Но Джек передал каждое слово, будто эта безумная речь — святая. А их пьяный угар -абсолютная свобода! Я бы не нашла ничего ценного ни в одном из них, если бы не он. По правде говоря, там ничего и не было. Бездельники и маргиналы. Для меня самое ценное — это Джек, его грешное, непонятное мне нутро. И еще: эта чистая, не рафинированная, не сдавленная законами общества, какая-то странная, всепрощающая и совершенно не требующая отдачи любовь к другу. Это был лучший роман о любви! Неуместной, может даже неприличной, но искренней! Эта честность и полное принятие, не шлифованная, не сглаженная рациональностью любовь и была самой ценной находкой в его скитальческой жизни.
… опять же как и в первом отрывке, мной прочитанном, который Вы назвали «Рекламная пауза: чувствуется немного «сахарная вата» некий курортный, неглубокий взгляд наивности, но это прекрасно, когда в своё, детское время…
почему-то мне напомнило «ОТСТУПНИК» Джека Лондона,,,
.. может «фабричный гудок» и наивное дитя…
Но там конечно зрелый взгляд…
У вас скорее некий «Король оранжевое лето».
Но … Оччень понравилось.
Продолжайте писать, как творить.
Мне кажется, что у вас получается интересно… andreika
Спасибо! Такие комментарии очень поддерживают! svetlana_ozerova
…. не знаю, но меня право что то вот сюда навеяло…
(наверно вы пишите честно, вдохновенно,,
истина притянула истину)
ОТСТУПНИК
Минут через пятнадцать мать свернула вправо.
— Смотри не опоздай! — донеслось из темноты ее последнее предостережение.
Он не ответил, продолжая идти своей дорогой. Во всех домах фабричного квартала отворялись двери, и скоро Джонни влился в толпу, двигавшуюся в темноте. Раздался второй гудок, когда он входил в фабричные ворота. Он взглянул на восток. Над ломаной линией крыш небо начало слегка светлеть. Вот и весь дневной свет, который доставался на его долю. Он повернулся к нему спиной и вошел в цех вместе со всеми.
Да, он был образцовым рабочим. Он знал это. Ему говорили об этом, и не раз. Похвала стала привычной и уже ничего для него не значила. Из образцового рабочего он превратился в образцовую машину. Если работа у него не ладилась, это, как и у станка, обычно вызывалось плохим качеством сырья. Ошибиться было для него так же невозможно, как для усовершенствованного гвоздильного станка неточно штамповать гвозди.
И неудивительно. Не было в его жизни времени, когда бы он не имел тесного общения с машинами. Машины, можно сказать, вросли в него, и, во всяком случае, он вырос среди них. Двенадцать лет назад в ткацком цеху этой же фабрики произошло некоторое смятение. Матери Джонни стало дурно. Ее уложили на полу между скрежещущими станками. Позвали двух ткачих. Им помогал мастер. Через несколько минут в ткацкой стало на одну душу больше. Это новая душа был Джонни, родившийся под стук, треск и грохот ткацких станков и втянувший с первым дыханием теплый, влажный воздух, полный хлопковой пыли. Он кашлял уже в первые часы своей жизни, стараясь освободить легкие от пыли, и по той же причине кашлял и по сей день. andreika
— Ну, мальчик, отвечай правду, — сказал, вернее, прокричал инспектор, наклоняясь к его уху. — Сколько тебе лет?
— Четырнадцать, — солгал Джонни, и солгал во всю силу своих легких. Так громко солгал он, что это вызвало у него сухой, судорожный кашель, поднявший всю пыль, которая осела в его легких за утро.
— На вид все шестнадцать, — сказал управляющий.
— Или все шестьдесят! — отрезал инспектор.
— Он всегда был такой.
— С каких пор? — быстро спросил инспектор.
— Да уж сколько лет. И все не взрослеет.
— Не молодеет, я бы сказал. И все эти годы он проработал здесь?
— С перерывами. Но это было до введения нового закона, — поспешил добавить управляющий.
— Станок пустует? — спросил инспектор, указывая на незанятое место рядом с Джонни, где вихрем вертелись полусмотанные шпульки.
— Похоже на то! — Управляющий знаком подозвал мастера и прокричал ему что-то в ухо, указывая на станок. — Пустует, — доложил он инспектору.
Они прошли дальше, а Джонни вернулся к работе, радуясь, что беда миновала. Но одноногий мальчик был менее удачлив. Зоркий инспектор заметил его и вытащил из вагонетки. Губы у мальчика дрожали, а в глазах было такое отчаяние, словно его постигло страшное, непоправимое бедствие.
Мастер недоуменно развел руками, словно видел калеку впервые в жизни, а лицо управляющего изобразило удивление и недовольство. andreika