Уходящие в вечность

 ЧАСТЬ 1

                1

     На севере от Италии, на правом берегу Рейна расположена местность, поросшая лесами, где много топких непроходимых болот. О ней существуют различные легенды. Считалось, что здесь живут злые духи лесов и болот, поэтому чужестранцы боялись ступать на эту землю. Кто знает, что может случиться здесь с непрошенным гостем? Но кто не верил в глупые предрассудки, так это местные жители — племена хаттов и другие германские племена. Для них каждая рощица в лесу была родным домом, а духи были добрыми покровителями, оберегавшими от разных напастей. Они верили в волшебную силу деревьев, которые черпали эту силу из недр Фрии, матери-земли. Хатты устраивали в честь нее веселые празднества. В честь Фрии, своей заступницы и покровительницы. Они с благодарностью брали дары природы, принося богам щедрые жертвы, чтобы Фрия послала богатый урожай, сохранила поголовье скота от болезней. Только местные жители могли восхищаться строгой красотой густого леса, которая пугала чужеземцев. Только местные жители могли любить эту таинственность болот. Здесь все было знакомо. Только человек, родившейся на этой земле, мог все понять. Это чувство благоговейного ужаса, которое испытываешь при виде обрядов таинственных и устрашающих жриц Фрии, чувство благодарности богам за хороший урожай, чувство любви к своей земле, к своему народу, наконец. Но тот, кто не родился в этих местах, по-своему прекрасных, не поймет всего этого.
    Но какие бы ужасы не плели суеверные люди про лесных духов, про устрашающую силу здешних болот, не смотря на все страхи и кошмары, в самой чаще таинственного леса находилась одиноко стоящая хижина. Она появилась здесь недавно, и местные жители только дивились этому. Как осмелилась эта чужеземка нарушить покой погребенных много лет назад праотцов, где их души и по сей день обитали в лесах? Как она посмела тревожить великую Фрию своим присутствием? И как у нее хватило мужества, чтобы поселиться в этом лесу, где местные духи будут враждебно к ней относиться? Этого германцы не могли понять, но и мешать непрошенной гостье не стали. Пусть поживет здесь, пока, в конце концов, она не сделала нам ничего дурного. Так кто же поселился в этой одинокой хижине? Эта смелая чужеземка, дерзнувшая нарушить покой духов? Может быть она колдунья, поселившаяся в этой хижине, чтобы насылать порчу на добрых людей? Кто эта загадочная гостья? И германцы все-таки увидели ее. Это была обыкновенная девушка, лет 20 на вид. Природа одарила ее красотой. Карие глаза, прямой нос, чувственные губы, правильные черты, длинные черные волосы, которые она обычно подвязывала красной лентой. У нее была удивительно белая кожа, да и сложена незнакомка была, как статуя Афродиты, чьи формы и линии поражают своей изящностью. Одевалась она всегда в длинное платье из грубой ткани, наподобие таких, какие носили германские женщины. Для них эта незнакомка казалась воплощением самой лесной нимфы. Но близко подходить к ее жилищу они боялись, поэтому решили лишь следить за чужеземкой.
     Германки часто видели, как девушка собирает травы, набирает чистую воду из родника или собирает лесные ягоды. Она никогда не сломала зр ни одной веточки, не сорвали ни одной неспелой ягоды. Германки смотрели на нее, как на диковину, будто она не была человеком, а обладала волшебной сверхъестественной силой. Германские женщины восхищались черными густыми волосами чужеземки, ее грациозной походкой, легкими изящными движениями. Они старались повторять жесты и движения незнакомки, но это выходило смешно и неуклюже. Никогда германки не видели в глазах этой девушки злобы и ненависти: глаза были открытыми и ясными. Казалось, что чужеземка послана богами и не сможет причинитьвред ни одному живому существу. Германки стали называть ее Авенахар, что значит «дитя богов». Они думали, что если души праотцов и лесные духи не трогают ее, значит на то воля Фрии. Поэтому местные жители не стали относиться к ней враждебно, зато германки бегали за чужеземкой по пятам. Она изумляла их с каждым днем. И вот, одна из женщин, набравшись смелости, подошла к незнакомке.
     — Доброго дня тебе, Авенахар, — начала она. — Мы — женщины из племени хаттов, а меня зовут Халльгерд… — германка остановилась, думая, что чужеземка не понимает их языка, но девушка улыбнулась и, с трудом подбирая слова, которые она успела запомнить со времени ее пребывания здесь, сказала:
     — Доброго дня тебе, Халльгерд! Почему ты назвала меня Аве… Ави… Авенахар, ведь меня зовут Филлида? Я очень рада, что вы больше не боитесь меня. Голос Филлиды был мягким и спокойным, словно журчание воды. Женщины удивлялись, как быстро незнакомка научилась говорить на хаттском, хоть и чувствовался сильный акцент. В голосе Филлиды не было ни презрения, ни ненависти, какие, по мнению германцев, чужестранцы питают к ним. Германки стали смелее и подошли к Филлиде поближе.
     — Скажи нам, Авенахар (мы назвали тебя так потому, что это означает «дитя богов»), ты нимфа или человек? Быть может, ты дух, посланный нам богами? — начала снова Халльгерд.
     — Нет, — улыбнулась Филлида, — я обыкновенная девушка, такая же, как и вы. И я не дух, как вы говорите, а оказалась я в ваших краях по воле судьбы…
     — Ты слышала, она не нимфа! — шепнула Халльгерд стоящей рядом подруге. Женщины тут же обступили Филлиду и стали трогать ее волосы, лицо и руки, словно это была не девушка, а диковинная статуя.
     — Почему ты собираешь травы? — спросила одна германка, недоверчиво покосившись на Филлиду.
     — Просто я обыкновенная лекарка, собираю травы, чтобы лечить людей… — ответила девушка.
     — У нас таким занимаются только жрицы, -т заметила другая женщина. — Ты тоже одна из них?
     Филлида покачала головой:
     — Мне не обязательно быть жрицей, чтобы приносить пользу людям.
     Германки продолжали разглядывать чужеземку, а одна из них, по имени Фредемунд, спросила:
     — Ты действительно умеешь лечить людей, Авенахар? Может, ты получила этот дар от богов?
     — Нет, этот дар я получила не от богов, — ответила Филлида, — а от людей. У нас в стране много опытных лекарей. Я давно училась лечить людей, прочла много книг…
     Филлида развязала красную ленточку в волосах. волосы пышным черным плащом упали на плечи Филлиды. Хаттские женщины закричали от восторга. Халльгерд спросила:
      — Что такое книги?
      Девушка засмеялась.
      — Ты не знаешь, что такое книги? В книге можно записать все, о чем думает и что говорит человек.
      Лица женщин казались очень удивленными.
      — А могла бы ты вылечить одного нашего воина? — спросила Фредемунд.
      — Недавно на нас напали соседние племена, несколько воинов убили, а один тяжело ранен и никто не может ему помочь, даже наша жрица Ромильда, которая принесла много жертв за спасение этого воина, но боги оставались глухими к ее мольбам, — сказала Халльгерд.
      — Наверное, его душа уйдет скоро к предкам, — сказала одна из женщин.
      — Да да, — подтвердили другие.
      Филлида задумалась, ей стало жаль этих людей. Они никогда не слыхали даже о книгах! Они боятся сил природы, слепо верят во власть богов и жрецов. Как сильно отличаются эти племена от них… Одни называют их варварами, другие дикарями, но они тоже люди. Перед смертью все равны и она не спросит римлянин ты или варвар. Быть может, эти дикие племена не знают, что такое коварство, предательство, лицемерие? По крайней мере, большинство из них.
      — Приведите ко мне этого воина, — сказала Филлида. — Я попробую ему помочь.

                2

     Племя долго совещалось, стоит ли связываться с чужеземкой. Быть может, духи предков разгневаются на это? Но женщины, разговаривавшие с Филлидой, убедили остальных, что она очень добрая и может спасет жизнь хаттскому воину. В конце концов это был последний шанс спасти его жизнь. Колдунья была эта чужеземка или нет: главное, чтобы она вылечила воина. Тем более, раз она не наслала порчу на женщин, то племя может не опасаться колдовства. Через некоторое время двое мужчин принесли умирающего к лесной хижине Филлиды. Но как бы женщины не расписывали способности лекарки Авенахар, многие из племени считали, что воин обречен, и никто не может его спасти. Скоро бедняга отправится в царство Хелля. Увы, но такова воля богов! Хатты положили умирающего у хижины и поспешили удалиться, так как все еще боялись чужеземки.
     Филлида затащила умирающего в хижину. Он был без сознания. Девушка решила осмотреть больного. Она осторожно сняла с него шкуру горной кошки: рана кровоточила, воин потерял много крови. При сражении, по-видимому, враг нанес ему рану деревянным копьем, наконечник копья сломался и вошел глубоко в левый бок. Больной был сильно бледен. Филлида покачала головой.
     — Здесь надо не молитвы читать, а лечить этого беднягу, — сказала она вслух. Потом она посмотрела вокруг и увидела возле себя острый нож. Филлида сделала этим ножом глубокий надрез, пока больной был без сознания: показался наконечник копья. Девушка осторожно вынула его из раны.
     — Хвала богам, наконечник не поранил внутренностей, — сказала она и оторвала у себя один волос. Этим волосом Филлида зашила рану. Потом заварила какой-то отвар для укрепления сил и влила его в рот больному, который никак не приходил в сознание.
     — Юпитер, сделай так, чтобы этот бедняга выжил, — прошептала Филлида, наклоняясь над больным. Вскоре у него появился жар и бедняга стал бредить. Он метался из стороны в сторону и говорил что-то девушка никак не могла разобрать. Очевидно воин звал свою мать. Филлида дала ему настоя из жаропонижающих трав, и вскоре больной утих. Он лежал молча и неподвижно. Девушка решила, что он умер и слезы побежали из ее глаз: «Хатты были так добры ко мне… Как я скажу им, что не могла спасти этого воина? Тогда они навсегда потеряют ко мне доверие. Боги, почему вы так жестоки?» Но на лице воина показался румянец. Нет, он не умер. Это первый признак выздоровления. Филлида аккуратно перевязала рану и заснула возле больного. Проснувшись утром, девушка почувствовала на себе чей-то взгляд. Это хаттский воин пришел в сознание. Его глаза долго изучали Филлиду, он не знал, где находится. Быть может, в царстве Хелля? Воин обвел взглядом ветхую хижину и убедился, что она совсем не похожа на загробный мир.
     — Кто ты, прекрасная нимфа? — наконец произнес он. Филлида улыбнулась.
     — Я не нимфа, а простая смертная. Ваши женщины называли меня Авенахар…
     — Авенахар? Ты и есть Авенахар? Что я делаю в твоей хижине? А… Ты наверное провожаешь меня в загробный мир, я знаю, что мне не долго осталось жить. Мне сказала это жрица Ромильда.
     — Не верь своим жрицам, — сказала Филлида, — потому что ты будешь жить. Мне удалось спасти тебя, вытащив наконечник вражеского копья.
     Воин, все еще не веря, посмотрел на девушку:
     — Я буду жить, госпожа? Ты говоришь правду, моя госпожа? Но ведь Ромильда предсказала мне смерть?! На глаза воина набежали слезы.
     — Да, ты будешь жить, — повторила Филлида, — только лежи и не шевелись, пока рана не заживет. Вот, выпей еще настоя из трав, он предаст сил. А как твое имя?
     — Сигурт, моя госпожа. Ты, наверное, Фрия, принявшая людской облик. Ты — добрая богиня…
     Филлида смотрела на Сигурта все с той же мягкой улыбкой на губах.
     — Нет, я не богиня.
     — Тогда клянусь священной силой Фрии, что буду всю жизнь свою предан тебе, пока глаза мои не сомкнутся навеки.

     Слух о чудесном выздоровлении Сигурта прошел по всей деревне. Хатты все больше и больше удивлялись: как этот бедняга смог выжить, ведь жрица Фрии предсказала, что он умрет? Наверное, чужеземка обладает какой-то волшебной силой, которая известна ей одной. Она смогла вырвать умирающего из лап самой смерти, как это ей удалось? Никто из племени не мог этого объяснить, да и как, ведь хатты многого не знали. Они не знали, как римские врачи исцеляют людей. Германцы верили лишь в силы Фрии, а не в простой человеческий разум. Но не все ли равно, как Авенахар исцелила больного? Надо радоваться тому, что он жив.
     Но был человек, который этому не радовался. Это была сама жрица Ромильда, ведь она потеряла авторитет в глазах своих соплеменников. Великая жрица не смогла сделать то, что без труда удалось сделать чужеземке. Предсказание не сбылось. Быть может, Ромильда уже не слышит слов Фрии? Быть может, ее станут почитать, как жрицу? Во всяком случае, этой девушке удалось посеять сомнения в сердцах хаттов. Они уже не будут так слепо верить в слова пророчицы, воле которой беспрекословно подчинялись. Ромильда не сможет подчинить себе племя, как раньше. Все из-за этой чужеземки. Но глупые люди забыли предсказание предков: нельзя пускать чужеземцев на свою землю, иначе духи лесов и болот не смогут помочь им в беде.
     Ромильда подобрала полу своего длинного белого одеяния и слегка откинула капюшон плаща. В светлых волосах жрицы красовалась диадема — еще давно умершие предки передавали ее как драгоценный дар из рук в руки. От матери, священной жрицы рощ, к дочери. Шею прорицательницы украшало ожерелье, а руки — такие же браслеты, которые висели на жрице, как на праздничном дереве. Когда она шла, то украшения звенели на ней, давая о себе знать. Так пастух слышит о приближении стада, по звону колокольчика. Но Ромильда гордилась своими древними украшениями, символизирующими божественную Фрию, а сама жрица скорее напоминала идола, которому каждый день приносят жертвы. В руках прорицательницы был жезл, искусно сделанный из дерева, наконечником которого был череп горной кошки — священного животного хаттов.
     Ромильда проходила мимо хижины соплеменников, и те, которые видели ее, склоняли головы в почтительном поклоне. Скоро все стихло. Люди племени спали глубоким сном. Не было слышно ни плача детей, ни крика женщин. Деревня погрузилась в сон. Лишь где-то раздавалось мычание коровы в хлеву, да ржание лошади на ближней конюшне. Жрица благополучно достигла своего жилища. Едва заметная улыбка блуждала на ее губах:
     «Они все-таки боятся меня, они меня почитают и будут бояться и почитать до тех пор, пока в моих руках этот жезл, пока в моих руках сила Фрии». Ромильда подняла жезл вверх и стала потрясать им в воздухе, как бы отгоняя злых духов. Лишь мягкий, серебристый свет луны освещал ее лицо и любой хатт, который бы сейчас его увидел, замер бы в благоговейном ужасе. Ромильда вошла в свое жилище, столь необычное. Здесь было много чего: разные травы и зелья в сосудах для лечения людей и предсказания судьбы, порошки из листьев растений, сушеные плоды. От котла еще исходил пар от недавно приготовленного отвара. По всему жилищу разносился аромат трав, благоухание которых испокон веков царило в обители жриц. Многие люди приходили исцелять свои недуги именно сюда. Неужели теперь они будут обращаться за помощью к этой чужеземке? Этого не может быть, боги не допустят такого кощунства, и кости предков перевернутся в гробах, чтобы не видеть всего этого. Глаза Ромильды вспыхнули ненавистью. Она развела огонь возле деревянного изображения Фрии, украшенного цветами, в честь недавнего праздника. Огонь разгорался все быстрее и быстрее. Жрица подбрасывала в него сушеные травы лесов и рощ, где обитают духи, где бродят души предков. Огонь зашипел, могло показаться, что это шепот лесных и болотных духов, который предостерегал от опасности или, быть может, этот таинственный шепот наводил ужас на случайно забредшего в эти края путника. Казалось, в этом огне ярко горели глаза предков, неустанно следивших и оценивающих дела и поступки своих потомков. Казалось, что в этом огне заключена великая сила, сила данная свыше. В этом огне сила духов и предков, умерших еще несколько веков назад.
      Да, этот священный огонь дает неиссякаемую силу самой матери-земли, Фрии, чьи травы были собраны темной ночью, чтобы сегодня они придавали прорицательнице силы. Кто хотя бы один раз посидит возле такого костра, навсегда очистит свою душу от грехов и обретет душевный покой. Языки пламени лизали сосновые ветки и шипели из-за смолы. Лицо Ромильды было в красном свете от этого священного костра. Могло показаться, что огоньки пламени, плясавшие на ветках, закрались теперь в душу жрицы, они отражались в ее глазах.
     Ромильда скрестила руки на груди и вошла в круг из черепов. Сейчас ее лицо было зловещим.
     — Они будут бояться меня, пока я общаюсь с этой великой силой, данной мне свыше. И эта сила поможет погубить чужеземку, которая вторглась в наши земли, чтобы сеять раздоры, — произнесла жрица, не отрывая своего взгляда от огня. Она смотрела сейчас в одну точку и в глазах ее горел пожар с бешенной силой.
     — О Фрия! Мать всего живого, дай мне почувствовать твою силу!
     Некоторое время Ромильда стояла неподвижно, потом закружилась в каком-то ритуальном танце, где каждый жест что-то значил. Ей белый наряд развевался, словно у духа, парящего над землей. Она не чувствовала больше ни рук, ни ног, она стала будто божественным существом, бесплотным духом. Все движения влились в одно. Ромильда ощущала, как в ее тело вливаются новые силы, она мысленно очутилась парящей над лесами и болотами, оказалась духом, водящим хоровод со своими собратьями. Движения исполнялись сами собою и жрица в экстазе продолжала исполнять этот устрашающий ритуальный танец огня в таинственном магическом круге.

                3

     Хатты теперь стали больше доверять Филлиде, чем жрице, и со всеми своими бедами и недугами обращались к девушке. Филлида никому не отказывала, всегда была обходительной и веселой и не требовала богатых жертв за лечение. Тому она посоветует одно, этому другое, больному даст целебный отвар. Редко кто теперь обращался за помощью к Ромильде. Хатты полюбили Авенахар и, несмотря на все ее убеждения, продолжали считать, что она послана им богами, чтобы помогать людям. Хатты часто звали Филлиду в свои хижины, если кто-нибудь тяжело заболеет. Они знали — Авенахар всегда сможет помочь и не оставляли ее в беде. Хатты никогда не отпускали ее с пустыми руками: дарили то теплую шкурку, то пшеничную лепешку, или ломтик жареного мяса. Если гостья отказывалась принимать дары, обижались. Поэтому Филлида не могла отказать хаттам в любезности, ведь они любили ее и заботились о ней. И она о них заботилась. Если в семье рожала женщина — посылали за Филлидой, если погибал скот — спрашивали совета у нее. Она стала их покровительницей, олицетворением самой Фрии, которая не хотела оставлять своих детей. Только Филлида могла дать совет, как лучше сеять пшеницу, чтобы урожай был больше, что нужно делать, если заболел ребенок, и тому подобное. Хатты  дивились ее знаниям, но никогда не спрашивали Филлиду больше о том, откуда она родом, из какой страны. Потому как один раз Халльгерд задала ей этот вопрос, а Филлида сильно опечалилась, услышав его, на глаза ее набежали слезы. Хатты в первый раз видели слезы на глазах этой девушки и поклялись больше никогда не спрашивать ее, откуда она родом.

                ЧАСТЬ 2

                1

     Хатты не хотели причинять Филлиде страдания и больше никто никогда не спрашивал ее о том, кем она была раньше. Да и не все ли равно? Главное то, что она может им помочь всегда в любой беде. Многие считали, что сама Фрия наградила ее такими знаниями, лишь Ромильда делала вид, что не замечает присутствия чужеземки, однако в душе она затаила злобу, которая разрасталась с каждым днем все больше и больше. Жрица не могла вынести того, что хатты почти игнорировали ее: к ней никто уже не приходил за советом, все меньше приносили жертв и к словам прорицательницы они не прислушивались. Зато Авенахар была желанной гостьей в каждом доме, ей уделяли много внимания, люди были благодарны ей за помощь и готовые всегда отплатить добром. Все спрашивали только ее совета. Постепенно, злоба в душе Ромильды переросла в ненависть, но она молчала и будет молчать до тех пор, пока не придет ее время. Жрица знала: стоит случиться малейшему несчастью и племя будет покорно подчиняться «воле богов». Поэтому оставалось ждать.
     А пока жизнь шла своим чередом. Филлида возвращалась из деревни хаттов, ее позвали, чтобы она осмотрела больного. Сделав все необходимое, девушка спешила домой, ведь надо было еще собирать травы. Одна из женщин дала ей свежего молока в сосуде и пшеничную лепешку. Филлида уже хотела сворачивать в сторону леса, но вдруг услышала позади себя крик Халльгерт. Девушка обернулась: пятилетний мальчик, сын Халльгерт играл в кустах и не заметил, как к нему подползла ядовитая змея. Халльгерт в ужасе закричала.
     — Скажи ребенку, чтобы он не двигался, — крикнула Филлида женщине, затем она стала осторожно подходить сзади, а остановившись, налила немного молока. Змея резко обернула голову и набросилась на молоко. Филлида, тем временем, взяла реьенка, и осторожно, чтобы не спугнуть змею, ушла. Все, кто видел это зрелище, были поражены, а Халльгерт обняла мальчика, все еще не веря в свое спасение. Одна девушка, по имени Хельгруна, сказала Филлиде:
     — Ты умеешь украшать змей, Авенахар? У нас этим занимается только Ромильда. Признайся, что ты одна из жриц?
     — Нет же, — запротестовала Филлида, — не обязательно быть жрицей для этого. Каждый знает, что змеи любят молоко и, что, если их не трогать, то ничего не случится.
     — Авенахар, ты спасла жизнь моему сыну, — причитала Халльгерт. — Фрия отблагодарит тебя.
     Девушка обняла Халльгерт:
     — Нет, не благодари меня. Как я могла не помочь? А теперь мне пора домой. Если что случится, я всегда готова прийти на помощь.
     И Филлида быстрыми шагами направилась вверх по тропе, которая вела в этот таинственный обитель духов. Но она была теперь его хозяйкой: здесь ей стала известна каждая тропка. Не было в лесу такого места, где бы Филлида не побывала. каждый кустик, каждая травка стала ей известна, ведь из каждого растения можно извлечь пользу для людей и животных. Управившись с работой, Филлида ложилась спать, как вдруг услышала треск валежника, какой-то шорох. Это были чьи-то шаги. Филлида накинула шкурку на плечи и вышла из хижины. Сначала она не поняла, в чем дело, а потом услышала, что кто-то бежит. Издалека девушке показалось, что это была женщина, и когда она приблизилась, Филлида увидела Хельгруну. Она была бледная, испуганная, с растрепанными волосами и порванным платьем.
     — Что случилось? Хельгруна, что с тобой? — спросила Филлида. В ответ Хельгруна разразилась рыданиями. Филлида обняла девушку и стала успокаивать, уводя в хижину. Затем чужеземка развела огонь и накинула на Хельгруну свою шкурку. Когда девушка немного успокоилась, решила рассказать обо всем Филлиде.
     — Это конец, Авенахар, — начала она дрожащим голосом. — Ромильда увидела меня с распущенными волосами.
     Филлида очень удивилась. О боги, какие глупые предрассудки у этого племени! Если считается преступлением ходить с распущенными волосами, как же можно жить с этими суеверными! Что они придумают еще? Можно подумать, что на семью Хельгруны напали враги, а она сообщает, что Ромильда увидела ее с распущенными волосами. Но можно ли винить хаттов за их суеверие? Они всю жизнь прожили в этих краях, где сказания праматерей переходили из уст в уста, где эти люди верят, что жрецы общаются с духами? Они никогда не видели цивилизованного мира и сами никогда не станут такими. Так в чем же они виноваты? В том, что с материнским молоком впитывали в себя наставления старших? У каждого народа свой обычай и нельзя винить его в этом. Так решила Филлида и попросила девушку продолжить.
     — Но клянусь божественной силой Фрии, я сделала это не специально, — оправдывалась Хельгруна, дрожа от возбуждения. — Днем я не успела принести воды и, взяв сосуд, стала молить всех богов, чтобы ночные духи не растерзали меня… Потом я услышала какой-то шорох и побежала, а потом, проклятье Хелля!.. Зацепилась за сук, и мой гребень, из кости дикого вепря, упал на траву, а волосы распустились. Я, в страхе, оглянулась: никто ли этого не заметил. Тут я встретилась глазами с глазами Ромильды. Ее глаза пылали, словно два факела; они пронизывали меня насквозь. Я видела в этих глазах отблески священного огня. Жрица стояла неподвижно, будто замерла, ее белые одежды развевались на ветру. Она ничего не произнесла, но я почувствовала в ее взгляде жестокий укор: «ты колдунья, Хельгруна! Ты должна быть наказана именем Фрии!» Увидев ее, я пустилась бежать и бежала до тех пор, пока до крови не сбила ноги. Вслед мне кричала сова, а она, как известно, предвестница смерти. Ромильда завтра обвинит меня в колдовстве. Соплеменники навеки проклянут меня и за этим последует наказание: смерть! Авенахар, ты одна можешь мне помочь, я знаю — ты помогаешь всем. Что мне делать? — Хельгруна снова зарыдала, положив голову на плечо Филлиды, которая заварила ей крепкого чая из трав, чтобы девушка успокоилась.
     — Скажи мне, Хельгруна: почему ты боишься того, что жрица увидела тебя с распущенными волосами?
     — Но как же, — произнесла, всхлипывая, Хельгруна, — ведь в волосах женщины заключается вся магическая сила. С их помощью можно совершать величайшие злодеяния, насылать на людей порчу, занимать колдовством. Поэтому, женщинам запрещается появляться ночью с распущенными волосами. Ромильда не оставит меня в покое: я погибла, Авенахар! Я знаю, что невиновна, мать-земля, защити меня!
     — Если ты невиновна, тебе нечего бояться, — сказала Филлида, укладывая Хельгруну возле костра и потеплее ее укрыв. — Спи, а завтра мы обязательно что-нибудь придумаем.

     — Хельгруна ведьма! Проклятая ведьма! Она погубит нас! — кричали хатты.
     Ромильда сидела на своем почетном месте, держа в руках жезл с черепом горной кошки. Ее волосы слегка колыхались от ветра (жрицам не запрещалось распускать волосы). Сейчас она была похожа на идола: сидела неподвижно, лицо оставалось бесстрастным и лишь глаза выдавали ее бешеную радость по поводу обвинения.
     Несчастная Хельгруна стояла в окружении жриц с поникшей головой. Хатты начали кидать в свою соплеменницу камни. Волосы девушки путал ветер, она была все в том же разорванном платье.
     — В последний раз спрашивая вас: Хельгруна ведьма? — спросила, вставая и снова садясь, Ромильда, желая показать справедливость своих действий. Но хаттам было понятно, что она хотела погибели несчастной.
     — Ведьма! — кричали они. — Утопить ее в болоте!
     Но тут сквозь толпу начала протискиваться девушка. Хатты узнали ее и приветствовали радостными возгласами:
     — Авенахар! Сюда идет Авенахар, дитя богов! Дайте ей дорогу, пусть сюда выйдет наша любимица!
     Филлида с трудом прошла вперед, а потом она взяла за руку Хельгруну, несмотря на удивление жриц.
     — Оставь ее, Авенахар, она ведьма! — крикнул кто-то.
     — Посмотри на эту девушку, разве она похожа на ведьму? — спросила Филлида.
     — Но вчера ее видели ночью с распущенными волосами! Великая жрица утверждает, что она исчезла, — сказала одна из помощниц Ромильды.
     — Она не исчезла, а пибежала ко мне, — продолжала Филлида, несмотря на возгласы толпы. — Эта девушка случайно потеряла гребень для волос в траве, она не сделала ничего плохого, а всего лишь хотела набрать воды, — и, видя, что хатты все еще с недоверием смотрят на Хельгруну, сказала: — разве я когда-нибудь говорила вам неправду, скажите, воины племени хаттов? Сколько раз я помогала вам в беде и вы теперь усомнились во мне? Неужели я могу лгать?
      Взгляд Филлиды был такой чистый и открытый, она так смело и бесстрашно смотрела в глаза Ромильды, словно бросая ей вызов. Хаттам стало стыдно, ведь Авенахар столько раз помогала им, а они в ней усомнились.
      — Дитя богов не может лгать! — выкрикнул кто-то.
      — Верно, раз Авенахар подтверждает невиновность Хельгруны, значит Хельгруна не ведьма, — подхватил другой голос.
      Скоро толпа кричала:
      — Авенахар провозгласила волю богов: эта женщина невиновна, освободить Хельгруну!
      Взгляд Ромильды смотрел в пустоту. Она словно отключилась от этого мира и парила высоко в небе, не слыша криков и требований толпы, которые становились все громче и громче. Жрица встала и подняла жезл, в знак того, чтобы освободили Хельгруну. Затем она молча покинула присутствующих, даже не удостоив никого взглядом и уводя за собой своих помощниц, которые переговаривались вслух:
     — Никогда еще порочная чужеземка не оскверняла собрание своим присутствием!
     Филлида поняла, что великая жрица в бешенстве и дни ее сочтены. Ромильда уничтожит ненавистную ей Авенахар. Ну что ж, что можно вершительницам судеб не составит труда перерезать жизненную нить одной простой смертной и никто никогда больше не вспомнит о ней. Но возможно, все обернется совсем иначе? Кто знает, какой подарок может преподнести нам судьба?

                2

     После того, как Филлида бросила вызов Ромильде, опровергая ее слова, все думали, что на следующий же день великая жрица расправится с чужеземкой и эта расправа будет очень суровой. Но нет, Ромильда по-прежнему молчала, делая вид, будто ничего не произошло, и это казалось странным. Так ядовитая змея выжидает в кустах свою жертву. Но безучастность жрицы могла обмануть кого угодно, кроме Филлиды, которая знала: рано или поздно Ромильда отомстит. Можно ли пологаться на остальных хаттов? Их решение переменчиво, как направление ветра и эта слепая вера в глупые предрассудки… НЕт, хатты, которые вчера так шумно приветствовали ее, завтра могут с таким же усердием требовать ее погибели. Да и кто знает, что будет завтра? Но какая теперь разница. Вдруг Филлида почувствовала легкое прикосновение к своему плечу и обернулась:
     — Сигурт? Что ты делаешь в столь поздний час?
     — Ты о чем-то думала, Авенахар? Я знаю, я один знаю, что ты сейчас думала о ней… О Ромильде, правда? — спросил воин, присаживаясь рядом с девушкой.
     От этого имени Филлида невольно вздрогнула:
     — С чего бы это я стала о ней думать?..
     Сигурт покачал головой:
     — Это очень коварная женщина и ей ничего не стоит отправить тебя в царство Хелля… Но, знай, Авенахар, с того дня, как ты спасла мою жизнь, я — твой верный и преданный раб. Я знаю, что ты посланница Фрии и можешь разговаривать с лесными и болотными духами. Это они дают тебе силу исцелять людей… Что бы ни случилось, ты можешь полагаться на меня, моя госпожа…
     Филлида была тронута такой верностью воина, на ее глаза набежали слезы и она смахнула их рукой. Хоть один преданный друг в этом чужом ей краю! Филлида знала, что может полностью на него положиться, он никогда не сможет предать ее, он не побоится гнева Ромильды ради ее спасения. Но Филлида не хотела, чтобы Сигурт подвергался опасности, ведь она пришла в эти края не ради того, чтобы приносить несчастья и беды другим.
     Они сидели молча возле костра, освещавшего их лица, и, не смотря на то, что делается вокруг, ночь накрыла весь лес свом черным покрывалом. Тучи закрыли луну, поднялся ветер, с ревом качались столетние деревья. Никто не прерывал этой таинственной тишины. Вдруг раздался крик совы. Филлида и Сигурт переглянулись. Она сейчас казалась такой испуганной, совсем одинокой и беззащитной. Сигурту захотелось защитить ее, уберечь от напастей всего мира, пусть вызов им бросают сами боги. Ему захотелось крепко прижать Филлиду к своей груди, чтобы больше она ничего не боялась, но воин сдержал этот порыв.
     — Крик совы, — произнес Сигурт. — Это значит, что где-то поблизости бродит смерть…
     Легкий холодок пробежал по спине Филлиды, ее бросило в дрожь и это не укрылось от глаз воина. Он взял ее руку в свою:
     — Не бойся, Авенахар, ты всегда можешь рассчитывать на меня…
     — На тебя, — вздохнула девушка, — а на остальных могу я рассчитывать?
     — Хельгруна — твоя самая верная подруга, есть еще несколько человек… Авенахар, Фрия не оставит нас…
     Эти слова воина Филлида запомнила надолго и вспоминала их в самую трудную минуту.

                3

     На следующий день все было, как обычно. Филлида встала на рассвете, умылась из родника и пошла собирать травы. Но эта странная тишина не давала ей покоя. Не было слышно человеческих голосов, криков гулявших детей, даже животные молчали. Во всем этом чувствовалось что-то странное, как будто вся деревня спала глубоким сном, который духи наслали на местных жителей. Чтьо означает эта загадочная тишина, может быть приближение смерти, которая своим ледяным дыханием усыпила людей и теперь все они спят вечным сном. Филлида не знала этого, она осторожно срывала лесные травы, которые были еще влажными от капель росы, и клала их в широкую сумку из шкурки за спиной. Ветер колыхал травы и цветы и можно было подумать, что они перешептываются о той целебной силе, которая в них заключена. Но Филлида знала, как использовать эту силу для исцеления больных, она знала о том, как полезен каждый корешок. Вдруг, девушку кто-то окликнул.
     — Фредемунд, что случилось?
     Да, это была Фредемунд. Но сейчас ее можно было с трудом узнать: лицо женщины было заляпано грязью, как впрочем и одежда, которая была почти полностью разорвана, некогда пышные волосы теперь свисали жалкими прядями, словно кольца змей, из раны на руке сочилась кровь. В добавок ко всему она потрясала двумя деревянными копьями. Не ответив на вопрос девушки, Фредемунд схватила ее за запястье:
     — Беда, Авенахар! Римляне вторглись в нашу деревню. Они бесчинствуют: убивают и детей и женщин. Все наши святые места, во что они превратились?! Фрия, мать всего живого, защити нас от этих волков, чья ненасытная пасть требует новые жертвы! В деревне царит хаос: все дома сгорели, женщины подвергаются насилию, наших воинов убивают…
     Филлида сильно побледнела, ее сердце отчаянно билось. «Римляне! Но если я туда пойду, они меня узнают и тогда все пропало! Но нет, я не могу быть такой эгоисткой, думаю только о себе, хотя там сейчас гибнут тысячи невинных людей. Мне стыдно, что я буду сидеть здесь, пока там умирают воины, как я потом посмотрю в глаза этим людям? Даже Фредемунд готова защищаться до последней капли крови, а я стану прятаться? Ну уж нет! Пусть мои соотечественники убьют меня, так будет лучше. Они избавят меня от страданий».
     Полная решимости, Филлида вырвала копье из руки Фредемунд и быстрыми шагами направилась к деревне, но чья-то тяжелая рука быстро схватила ее. Это был Сигурт.
     — Вы что, с ума сошли обои?! — вскричал он. — Своим присутствием вы ничем нам не поможете, а только погибните сами.
     — Ну и пусть, — сказала Филлида. — Сейчас тысячи людей гибнут. Чем мы лучше их?
     — Ну уж этого я не допущу, — сказал воин. — Ты один раз спасла мою жизнь, а теперь я спасу твою.
     С этими словами Сигурт поволок обеих женщин, не смотря на их сопротивление, к холму. Это было самое надежное место, за этим холмом ничего не было видно, одним словом, место это было скрыто от глаз людских. Ходили слухи, что к этому холму приходит отдыхать сама Фрия, принявшая человеческий облик. Сигурт крепкой веревкой привязал Фредемунд и Филлиду к дереву, не обращая внимание на проклятие в его адрес. Затем он схватил два копья хаттки и поспешил в деревню.

     Филлида и Фредемунд были в неведении относительно событий, происходящих в деревне. Минул один день с момента их пребывания у холма. Наступила ночь, высоко в небе поднялась луна, как бы дразня пленниц, освещая их своим серебристым светом. Что творится сейчас там, в деревне? Римляне убивают малых детей, уводят пленников, разоряют дома. На что они способны еще? Может быть и Сигурт уже мертв? Вокруг было тихо и спокойно. Филлида уже не знала, стоит ли надеяться на спасение, ведь если Сигурт мертв, они обречены на голодную смерть у холма, а может быть их просто растерзают дикие звери.
     — Авенахар, — произнесла Фредемунд. — МЕня охватывает страх, ведь ночью бродят злые духи. Мне кажется, я уже вижу их развевающиеся на ветру одежды. А может быть по лесу ночью бродят ведьмы, их можно узнать по горящим глазам в темноте…
     — У тебя сильно богатое воображение, Фредемунд, — произнесла, не сдерживая улыбки, девушка.
     Опять раздался крик совы. Послышался хруст веток. Фредемунд в ужасе закричала и ее крик эхом разнесся по всему лесу, нарушая его тишину.
     — Авенахар, это смерть идет за нами, я слышу ее шаги, — кричала хаттка.
     Филлида тоже слышала этот хруст, но промолчала. Но хруст снова повторился.
     — Кто здесь? — произнесла Филлида.
     В глазах Фредемунд был ужас.
     — Это я, Хельгруна, — ответил голос.
     Девушки облегченно вздохнули.
     Вот показалась и сама Хельгруна, ее лицо освещал свет луны. Она несла в руках пару пшеничных лепешек и хмельного меда в шкуре.
     — Я принесла вам поесть… — начала она. — Наши воины разбиты, римляне многих захватили в плен. Слабых и старых они убивают, а наша деревня — колыбель нашего детства! Она превратилась в пепелище!..
     — Проклятье Хелля! — выругалась Фредемунд, жуя кусок пшеничной лепешки.
     — А Сигурт, он жив, ведь это он прислал тебя сюда? — спросила Филлида.
     — Он жив, — ответила девушка. — Но пока все не уляжется, я не освобожу вас, как бы мне этого не хотелось… Конец всему… Все места, которые были нам дороги, преданы огню, березовые рощи вырублены… Волки не знают, какая сила заключена в деревьях. Наше племя погибло, Водан разгневался на нас. Это конец… — Хельгруна больше не могла сдерживаться и громко зарыдала. Очевидно, все было гораздо серьезнее, чем можно было ожидать и Фредемунд знала это. Конец всему…  Теперь хатты навеки останутся под игом римлян. Где теперь рощи, дома, святилища? От них не осталось и следа. Словно ничего и не было. Все поглотила пасть кровожадного волка. Теперь у детей Фрии нет дома, нет покровителей и защитников — добрых духов, они покинули эти проклятые места. Кости праотцов трижды перевернутся в гробах, а их души не найдут больше покоя. Все было кончено, ради чего теперь жить? Где этот гордый народ, где все его богатство, где стада животных, где богатый урожай на полях? Богатства разграбили римские легионеры, стада угнали, чтобы потом было мясо для пиршества, на полях, пропитанных кровью хаттских воинов, остался лишь пепел. Казалось, мать-земля стонет от тяжести непосильного горя за своих детей. Никогда не будет слышно здесь веселого звона колокольчиков на шее у коров, не услышит больше никто смеха детей. Везде царит лишь хаос, плачь матерей и жен, по погибшим сыновьям и мужьям. Предки содрогнутся, увидев это. Пролита кровь, слышны стоны и мольбы умирающих. Разве такой участи заслуживаете вы, храбрые хаттские воины? Но смерть не спросит, она лишь забирает души умерших в подземное царство тьмы, откуда нет дороги назад. НО воины, погибшие, защищая свою родину, достойны уважения и будут прославлены в веках. Предки содрогнутся от рыданий женщин и детей по погибшим родственникам, зато им не придется стыдится своих потомков, потому что они пали, защищая свой народ, как храбрые воины.

     Через несколько дней к холму пришел Сигурт. У него был ужасно жалкий вид. Глаза ввалились, лицо было бледным и худым, он хромал и рана на ноге кровоточила. Одежда была в грязи и сам воин казался подавленным. Он быстро освободил Филлиду и Фредемунд и присел на камень, не произнося ни слова.
     — Сигурт, — произнесла Фредемунд. — Я уже все знаю, так распорядились боги.
     — Боги?! — воскликнул воин. — Как боги могут допускать такое?
     Сигурт опустился на колени, сжимая в руках комья земли. Женщины увидели, как он зарыдал. Воин, который столько раз видел смерть перед глазами, сейчас рыдал, как беспомощная женщина. Он упал на землю, уткнувшись в нее лицом и судорожно сжимая ее в руках:
     — Фрия-мать, возьми меня к себе… я не могу смотреть на это, ибо это выше моих сил… Смотреть на то, как убивают твоих братьев и сестер, как погибает, захлебываясь в крови, весь твой народ и никто не в силах ему помочь. Смотреть, как топчут ногами твои святыни и бездействовать! О Фрия, поглоти нас всех, чтобы мы ушли от позора…
     Воин умолк и долго лежал так, не поднимаясь, словно впал в какое-то забытье. Могло показаться, что он умер. Фредемунд слегка дотронулась до него, Сигурт встал и быстрыми шагами направился к деревне. Женщины пошли вслед за ним, с трудом ступая на ноги: после нескольких дней бездействия, конечности отказывались повиноваться.

    Филлида снова вступила на землю хаттов, только теперь это уже была не мирная деревня, где слышались веселые голоса людей, а погрузившееся в сон царство мертвых, где слышались шаги смерти. Филлида не могла поверить в то, что видела, настолько ужасной показалась ей эта картина. На месте домов было большое пепелище, везде царила разруха. Изображения Фрии валялись втоптанными в грязь, священные рощи были уничтожены. Теперь Филлида встречала не улыбающиеся лица, а хмурые, злобные, искаженные болью образы, отдаленно напоминающие людей, хотя больше эти люди были похожи на призраков, печальных духов. Не было семьи, в которой обошлось бы без огромных потерь. Большинство хаттов убили или взяли в плен, что считалось позором и было еще хуже. В деревне стояли плач и стенания, жалобы на свою суровую участь богам. Какой-то бедняга корчился в предсмертных мучениях, призывая на помощь Фрию. Какой-то мальчик звал свою мать. Филлида узнала в нем сына Халльгерт, которую или убили, или увели в плен. Девушка взяла ребенка на руки, чтобы тот не плакал.
     — Отдай его мне, я о нем позабочусь, — сказала Хельгруна, — забирая малыша из рук Филлиды.
     Жрицы, накинувшие поплотнее капюшоны, читали молитвы, чтобы боги смилостивились над ними. Но, очевидно, боги остались глухи к их мольбам. А какая-то женщина пронзила себя копьем, чтобы не видеть, как умирает ее сын. Филлида закрыла глаза. Это был кошмар. Она мечтала о том, что сейчас откроет их и снова увидит мирную деревню, что все окажется лишь игрой воображения или страшным сном, который рассеется, словно дым от костра и все будет как прежде: и дома, и рощи, и поля, на которых зреет урожай.  Или услышит ржание лошадей в конюшнях и радостные возгласы охотников, возвратившихся с добычей. Но открыв глаза, Филлида увидела яростный, испепеляющий взгляд Ромильды, который пронзал ее насквозь и обжигал своим дьявольским пламенем. И тут Филлида поняла, что она обречена. Теперь Ромильде ничего не стоит уничтожить ее. Кто из этих убитых горем людей встанет на ее защиту?

                ЧАСТЬ 3

                1

     Подозрения Филлиды оправдались: Ромильда не упустила случая, чтобы обвинить ее во всем случившемся. Для этого было подходящее время. На фоне разрухи, хаоса и злобы, посеянной в сердцах хаттов — не лучший ли способ отомстить, погубить ненавистную жрице чужеземку? Да, семя упало в подготовленную почву. После всех бед и напастей, разом свалившихся на хаттов, не составит труда обвинить Филлиду в колдовстьве, ведь люди не забыли еще вещих слов предков: «Чужеземцы не должны ступать на священную землю, иначе никто не сможет спасти вас от беды». Ожесточенные сердца людей не способны теперь были подчиняться голосу разума: они все потеряли, хуже уже не будет. Им надо выместить на ком-то свою злобу, найти виновного во всем случившимся, хотя кого можно было винить? Так или иначе, но эти  люди превратились в диких зверей, подчинявшихся только инстинктам. Они забыли про то, что еще недавно боготворили Филлиду, потому что она спасала их от болезней и давала мудрые советы. Все равно чужеземка останется чужеземкой. Филлида не их племени, она не выросла в этих местах, она никогда не испытывала чувство благоговейного ужаса перед обрядами жриц. А Ромильда, великая жрица Фрии? Ромильда всегда наставляла хаттов на путь истинный, предостерегала от напастей, защищала о бед, молилась за них богам. Только ей была известна великая сила Фрии, наконец. Теперь, когда случилось огромное несчастье, когда все было потеряно, люди снова обратились к богам, чтобы они помогли и защитили их. А с богами они могли общаться только через Ромильду. Теперь хатты были готовы идти за ней куда угодно, моля о помощи, ведь только она знает, за что боги покарали их и какой ценой получить прощение. Ромильда была своя. Они знали ее с детства. Она выросла среди этих таинственных лесов и болот, год за годом впитывая в себя мудрость. Ромильда говорила устами Фрии  и только жрица могла спасти свой народ. Хатты полагались на нее, они хотели получить прощение богов. Да, в самую трудную минуту люди всегда обращаются к богам. Так было и будет всегда, сколько бы веков и тысячелетий не минуло.
    Ромильда не заставила себя долго ждать. Народ, вернее то, что осталось от свободного племени хаттов, требовали, чтобы жрица объяснила им, за что разгневались боги и наслали на них грозных волков, которые сметали все на своем пути, уничтожая каждого. Хатты толпились возле дома жрицы, который уцелел при пожаре, как один из немногих. Люди видели в этом божественную силу: волки не смогли тронуть обитель духов, Фрия не позволила им сделать этого. Ромильда заперлась в своем жилище и несколько дней не выходила оттуда. Наконец, она соизволила выйти к своему народу. В сопровождении помощниц заняла свое обычное место на собрании племени.
     — Ромильда, твоими устами говорит сама Фрия! Поведай нам волю богов! — кричали хатты. Жрица сохраняла свое обычное спокойное и бесстрастное выражение лица. ее волосы прядями падали на плечи, а голову, как обычно, украшала диадема. Белые одежды украшали пояс, расшитый по старинному обычаю. Жрица медленно встала. ее плащ на белом меху упал.. Она закрыла глаза и воздела руки к небу, потрясая символическим жезлом. Остальные жрицы стояли, смиренно опустив головы и скрестив руки на груди. Лица их были на половину закрыты капюшонами. Ромильда стояла в таком положении некоторое время, замерев на месте. Люди притихли. Тишина казалась зловещей.
     — Сейчас великая жрица скажет нам волю богов, — шептались хатты.
     Среди них была и Филлида. По одну сторону от нее стоял Сигурт, а по другую Хельгруна. Филлида знала, что сейчас жрица вынесет ей приговор, но она не пыталась уйти от судьбы. Исчезни она сейчас, хатты никогда не поверят в ее невиновность. Час настал, Ромильда все предусмотрела. Погода в тот день стояла ужасная: солнце закрыли тучи, да еще, как назло, поднялся сильный ветер, словно природа протестовала против пролития невинной крови хаттов, против осквернения их святынь. Волосы жрицы развевались на ветру. Сейчас она напоминала одну из праматерей, вставшую из гроба, чтобы прийти сюда.
     Ромильда словно отключилась от сует этого мира, она была сейчас где-то в ином мире, где обитают духи, нашептывающие ей вещие слова. Жрица словно перевоплощалась, она находилась далеко отсюда, где нет печали и слез. Но вот, наконец, Ромильда снова спустилась на землю из заоблачной выси, в которой еще недавно парила ее душа.
     — Духи рощ говорят мне, чтобы я разложила руны, — сказала жрица, смотря куда-то вдаль.
     Руны были знаками, сделанными из костей животных. Их раскладывали для того, чтобы узнать судьбу. Рунический знак что-то да обозначал. Жрица взяла мешочек с рунами и, перемешав их, стала раскладывать. Хатты затаили дыхание, а жрицы шептали слова молитвы. Наконец все руны были выложены и Ромильда подняла свой горящий взор к народу.
     — Ну, что? Что видишь, священная жрица? — кричали хатты.
     — Посмотрите сами, — произнесла Ромильда, указывая на получившийся рунический знак. Хатты в ужасе закричали:
     — Перевернутый знак Водана, это конец! Всех нас ждет погибель! Скажи, о жрица, за что боги наказывают нас?
     И тут Ромильда встала, ее глаза вспыхнули ненавистью:
     — За то, что вы приютили чужеземку. Вы пригрели на своей шее змею! Это она — источник всех наших бед. Она ведьма! Я говорю слова богов, которые шептали мне духи, когда моя душа пребывала в их обители, — Ромильда замолчала, внимательно наблюдая за толпой. Люди стали недоверчиво коситься на Филлиду и осенять себя знаками, защищающими от колдовства. Они стали бежать от нее, как от прокаженной и вскоре девушка стояла одна, не считая Сигурта и Хельгруну, не оставивших подругу в беде. Но взгляд Филлиды был чистым и открытым, она без страха смотрела в глаза жрицы, устами которой решалась ее судьба. Филлида не боялась больше смерти.
     — Вспомните слова предков, — продолжала Ромильда, — они предостерегали вас, чтобы вы не верили льстивым речам чужеземцев. Из-за чужеземки боги разгневались на вас. Вы впускали ее в свои дома, делили последнюю еду, но она погубила вас. Иначе, как вы объясните дар этой женщины исцелять людей, если темные силы не содействуют ей? Она помогала вам, чтобы усыпить вашу бдительность, чтобы вы поверили ей…
     — Неправда! — закричал Сигурт. — Ты лжешь! Ты предсказала мне смерть, Ромильда, но я жив. И та, которую ты сейчас назвала колдуньей, спасла мою жизнь. Признайся, что ты не умеешь исцелять людей!
     Глаза Ромильды вспыхнули гневом:
     — Ты не должен был жить! Духи сказали мне это… Тебе было суждено умереть, так распорядились боги. Но эта женщина нарушила волю богов, она ведьма!
     — Но она спасла ребенка Халльгерт, — вмешалась Хельгруна, опустив глаза.
     — Укращать змей умеют или жрицы или колдуньи, — все так же спокойно отвечала Ромильда.
     — Не спорьте с ней, друзья мои, — прошептала Филлида, — все ваши слова она обращает против меня.
     Но хатты все еще боялись произнести вслух, что Авенахар ведьма и тогда жрица снова стала говорить:
     — Она приютила в своей хижине Хельгруну, которая распускает ночью свои волосы. Чужеземка опровергла мои слова, она подстрекала вас, требуя, чтобы вы ей поверили. Никогда еще не было такой беды, как в этот год, а все из-за этой женщины, которая посеяла в ваших сердцах сомнения, относительно жриц Фрии, которые всю жизнь были верными наставниками для вас. Какие еще доказательства нужны вам? — Ромильда сделала паузу и, видя, что толпа вне решительности, продолжала:
     — Духи сказали мне, что ночью она распускает волосы и разговаривает с темными силами, которые покидают царство Хелля, чтобы встретиться с ведьмой. Эта женщина заваривает травы, чтобы делать из них яд. Она насылает на людей порчу. Именно она виновна в падении нашего народа. Столько веков волки не решались напасть на наше племя, но эта чужеземка накликала проклятье на весь наш род. Разве она не ведьма?
     Ромильда вопрошающе посмотрела на хаттов.
     — Ведьма! — закричала одна из жриц.
     — Да, она колдунья! До ее появления мы жили счастливо и мирно! — подхватил кто-то в толпе.
     — Вот именно! — произнесла Ромильда. — Беда с вами случилась из-за того, что вы забыли слова предков. вы не слушали наказов жриц, а восхваляли эту чужеземку, которая околдовала вас! Она хочет вашей погибели и вторглась в эти края именно для этого. Фрия сказала мне, что если эта ведьма будет наказана по древнему обычаю, боги не будут столь строги к нашему племени. Быть может это задобрит их!
     Хельгруна зарыдала, бросившись на шею Филлиды. Но ни один мускул не дрогнул на лице девушки от жестоких слов жрицы.
     — Ведьма, ведьма! — закричали хатты.
     — Опомнитесь, что вы говорите! — вскричал, вне себя от раздражения, Сигурт. — Она столько раз спасала вас, исцеляла больных, помогала в делах. Авенахар дитя богов, вы не смеете обвинять ее в колдовстве!
     Но было слишком поздно. Толпа была в бешенстве. в Сигурта полетели камни. Хатты хотели смерти чужеземки, потому, что малейший намек на причастность в нападении римлян вызывал в них неистовство. Они готовы были на все, лишь бы виновник их бед получил сполна. Они хотели отомстить за то, что им, гордому и независимому племени, пришлось склонить голову перед Римом. Они хотели отомстить за убитых мужей, женщин, детей, за сожженные дома, вырубленные рощи, разоренные жилища, оскверненные святилища. Виновник этих несчастий должен быть подвергнут неминуемой смерти. Но хатты сами не осознавали того, что винить во всем Филлиду было просто глупо. Истинный виновник этого невиданного бесчинства и падения свободного племени был император Рима и мира — Домициан, который послал сюда свои войска для расправы с хаттами, так как боялся этого племени. Но эти дикари, жившие, отчасти как первобытные люди, вряд ли вообще слышали это имя. Домициан, вернее его легионеры, которые сожгли ни одну деревню, а  и все другие, которые принадлежали хаттам. Их вождь был захвачен в плен и убит. Но хатты обвинили во всем Филлиду, сами не веря в то, что говорят. Они продолжали кричать:
     — Авенахар ведьма! Смерть колдунье, наславшей проклятье на весь наш род!
     Ромильда с победоносным взором обернулась к Филлиде:
     — Ну, что скажешь в свое оправдание?
     Девушка стояла с высоко поднятой головой:
     — Мне не в чем оправдываться, — сказала она . — Твои слова глупы и бессмысленны. Ты хочешь обвинить меня в том, что я приносила пользу людям? Или в том, будто я наслала на вас римских легионеров? Это смешно!
     — Нет, — произнесла жрица тоном, не терпящим никаких возражений, — я обвиняю тебя в том, что ты общаешься с силами зла и именно ты наслала проклятье на наше племя! Поэтому, чтобы избавиться от этого проклятия, нужно уничтожить источник зла. — Ромильда указала на Филлиду своим жезлом. — Посему ты приговорена к смерти и этот приговор вынесли тебе сами боги… Завтра на рассвете ты будешь казнена по нашему древнему обычаю. — Тебя утопят в болоте… Хочешь что-то сказать перед смертью?
      — Да, — ответила Филида, — хочу. Я знала, что ты обвинишь меня. Ты не могла простить того, что хатты обращаются за помощью ко мне, а не к тебе. Они любили меня больше и я исцеляю людей не словами и молитвами, а опытным лечением. Мне известно, что ты ненавидишь меня, Ромильда и хочешь погубить! Что ж, тебе это удалось! А вы, племя хаттов? Ведь вы же знаете, что я не сделала вам ничего плохого! Но я не виню вас за это… Наслаждайся своей местью, Ромильда, а я все сказала.
      Воцарилась гробовая тишина. Хатты знали, что Филлида говорит правду, но они не смели перечить жрице и поэтому стояли с поникшими головами, не смея взглянуть в лицо АВенахар и Ромильда чувствовала это. Она стала спиной к Филлиде и подняла жезл:
      — От имени всего нашего племени, я проклинаю тебя, колдунья! Завтра на рассвете ты умрешь, а пока… уведите ее!
      — Я спасу тебя! — шепнул Сигурт Филлиде. Пришли два воина, вооруженные деревянными копьями. Они схватили девушку и увели в стойло для лошадей, которых угнали римляне. Один из воинов резко толкнул ее на пол и деревянная дверь со скрипом закрылась. Филлиде оставалось ждать приближения смерти.

                2
     Филлида поудобнее устроилась на сене в тщетной надежде заснуть. В стойле стоял запах сушеных трав, скошенных для корма животных и этот опьяняющий аромат лесных растений напомнил ей о жизни в лесу. Тогда все было по-другому, а сейчас, когда пали хатты и жрица приговорила ее к смерти, не осталось ни малейшего шанса на спасение. Завтра все будет кончено… Но Филлида почему-то не страшилась смерти, чьи зловещие шаги она уже слышала. Вся жизнь пронеслась у нее перед глазами одним мгновением. В чем был смысл этой прожитой жизни? Филлида задумалась: «Для чего я жила все эти годы? Зачем? Нет, жизнь бессмысленна и я слишком поздно поняла это… Но там, в Риме, было ради чего жить, а когда я все потеряла, угасла и моя жизнь… Лучше умереть, чем всю жизнь провести в чужой стороне, никогда не увидев больше родных мест»…
     Филлида впала в какое-то странное состояние напоминающее бред. Она уже засыпала, но перед глазами вставали странные образы, похожие на чудовищ. Духи болот превратились в уродливых существ, они протягивали к Филлиде свои страшные руки — разветвленные замшелые корни, напоминающие щупальца и тянули ее в болото, в эту ерную мутную воду. Трясина засасывала ее все глубже и глубже. Она пыталась выбраться из болотной трясины, но вместо этого погружалась в нее все глубже, распугивая лягушек, а духи шептались между собой и смеялись над ней. Филлида ухватилась за корягу, покрытую мхом, но это оказалась рука одной из праматерей, чьи волосы развевались на ветру. Вдруг эти волосы превратились в клубки змей. Змеи ползли, чтобы ужалить Филлиду, а она все глубже и глубже погружалась в эту никем не изведанную топь, во мрак.  Но вот вспыхнули в темноте горящие глаза ведьм, которые тянули к девушке свои костлявые руки. Они кружились в каком-то бешеном танце, наводя ужас, и Филлида увидела среди них изуродованное лицо Ромильды. Ее глаза горели дьявольским огнем, а вместо рта зияла черная дыра, ввалившиеся щеки и белые, как снег, волосы, были похожи на саму смерть. Ромильда хохотала, видя тщетные попытки Филлиды спастись, этот смех резал ей слух. Жрица протянула ей свою руку и Филлида с ужасом увидела, что эта рука обросла шерстью, она, словно змея, обвилась вокруг шеи девушки, погружая ее в черные воды и, не переставая, хохотала. Вдруг образ Ромильды рассеялся. Стало тихо и спокойно, попали уродливые чудовища, не было больше болотной топи. Филлида увидела духов, но это были ни страшные болотные чудовища, а добрые защитники, оберегающие ее от сил зла. Они были легкие и прозрачные, словно ветерок. Филлида почувствовала внутри себя огромную силу, словно у нее начали расти крылья. Она превратилась в такого же бесплотного духа, парящего над грешной землей, беззаботного и веселого. Все злое осталось позади… Наконец видения рассеялись. Филлида почувствовала легкое прикосновение и приоткрыла глаза. Она увидела перед собой лицо Сигурта.
     — Пойдем, Авенахар, у нас мало времени, — сказал он. Девушка приподнялась: она никак не могла прийти в себя после этих видений. Сигурт резко схватил ее за запястье и потащил за собой.
     — Куда мы идем, Сигурт… Это лицо Ромильды… Я не могу его забыть, — произнесла девушка.
     — Приди в себя, проклятье Хелля! Возьми этот плащ и надень его, надо немедленно бежать, — проговорил воин.
     Только сейчас Филлида очнулась от сна и поняла, что Сигурт пришел спасти ее. Она быстро накинула темный плащ  с капюшоном и последовала за воином. Свежий воздух окончательно отрезвил ее.
     — А где стражник? — спросила она на ходу.
     — Я оглушил его, — ответил Сигурт. — Поторопись, Авенахар. Я обещал спасти тебя и сделаю это любой ценой.
     Филлида не знала, сколько сейчас времени. Очевидно середина ночи, потому, как все было тихо и спокойно. Полусонная деревня хаттов… Стояла тишина, лишь цикады нарушали ее, да сверчки, прячущиеся в траве. Деревня напоминала сейчас заколдованную местность, где не живут люди, а лишь обитают злые духи и ведьмы. Нигде не было видно ни огонька: все костры потушены. Только далекая луна посылала на землю свой рассеивающий свет, при котором, словно молнии, блестели глаза Сигурта, а лица Филлиды из-за плотно накинутого капюшона, не было видно. Они шли, то и дело куда-то сворачивая. Залаяла собака, но на нее никто не обратил внимания. Сигурт крепко держал Филлиду за руку.
     — А если нас поймают? — испуганно спросила девушка. — Они убьют тебя, Сигурт.
     — Не беспокойся обо мне, Авенахар, — сказал хатт, — нас не поймают, я не допущу этого.
     Его голос звучал так уверенно, что Филлида чувствовала в его присутствии себя совершенно спокойно. Она была убеждена, что  им удастся сбежать. Сигурт словно был ее духом-хранителем, оберегавшим ее от напастей. С ним Филлида была в безопасности. Она не разбирала дороги, полагаясь на воина. Они миновали деревню и начали подниматься по лесной тропе. Филлида упала, зацепившись за пень. Сигурт осторожно помог ей подняться.
     — Тебе не кажется, что мы слишком быстро идем, я больше так не могу, — сказала девушка.
     — Нам нужно до рассвета убраться подальше отсюда и Фрия на нашей стороне, — возразил хатт.
     Филлида выбилась из сил. Они все шли и шли по зарослям таинственной обители духов. Филлиде вспомнилась Хельгруна, ей было жаль расставаться с ней, даже не попрощавшись, но выхода не было. Наверное Хельгруна сказала бы ей сейчас: «Хрустом веток вы спугнете всех лесных духов». Филлида невольно улыбнулась. Как ты сможешь жить вместе с Ромильдой, Хельгруна? Жрица ненавидит тебя! Но брать ее с собой было просто бессмысленно. Место Хельгруны здесь, рядом со своими соотечественниками. Девушка не могла подвергнуть подругу такой опасности. Вдруг их поймают? Кроме того, на Хельгруну ложилась обязанность заботиться о ребенке Халльгерт.
     Девушка и Сигурт все дальше уходили от деревни. Они поднимались по крутому склону и Филлиде все время казалось, что она сейчас упадет и не сможет подняться. Филлида крепко вцепилась в руку воина, если бы он не поддерживал ее, она не смогла бы идти. Уходя дальше и дальше, Филлида часто задавала себе вопрос: куда они идут? С рассветом Ромильда заметит исчезновение чужеземки и положит все силы, чтобы найти ее. Кроме того, хаттские земли со всех сторон окружены римлянами. Куда бежать? Где искать спасения?
     — Сигурт, куда мы идем? — внезапно спросила Филлида.
     — К холму, там мы на некоторое время сможем укрыться, а потом… Потом сбежим в Галлию. — «Неужели он в самом деле верит, что нам удастся сбежать в Галлию?» — пронеслось в голове Филлиды, но она промолчала и пошла дальше. До холма оставалось недалеко.
     — Сейчас нужно особенно осторожно идти, не делая лишнего шума, — сказал хатт. — Поблизости находится крепость Могонтаик, она принадлежит римским собакам и я не удивлюсь, что мы можем наткнуться на одного из них…
     Филлида вздрогнула. «Пусть сохранят меня боги от встречи с римлянами. Пусть лучше Ромильда утопит меня в болоте», — подумала она. Они шли, стараясь не шуметь, пробираясь по узкой тропке, заросшей колючками и травами, которые доставали хатту до пояса. Поблизости разносился запах жареного на костре мяса, от которого текли слюнки. Филлида и Сигурт были голодными и обессилившими. Запах жареного мяса просто сводил с ума, но нужно было идти дальше. До слуха Филлиды долетали знакомые обрывки латинских фраз. Сердце девушки судорожно сжалось: где-то поблизости расположился римский легион. Но, может быть, боги смилуются над нами? Размышляя над этим, Филлида совсем не смотрела себе под ноги и наступила на сухой сук. Треск эхом разнесся по лесу. Филлида в испуге прижалась к Сигурту. Она хотела сейчас убежать куда-то, спрятаться от опасности, но было слишком поздно. Послышался чей-то шепот и шаги.
     — Сигурт, мы пропали, — в страхе сказала девушка.
     — Проклятье Хелля! — выругался хатт. Полная луна осветила фигуры двух идущих навстречу им людей. Они несли факелы. Дождавшись того момента, когда рука Сигурта ослабла, Филлида вырвалась и побежала, что привлекло внимание шедших с факелами еще больше. Однако хатт резко схватил Филлиду за плечи:
     — Твой разум окончательно помутился, Авенахар? Ты собираешься сбежать от тысячи римских собак?
     Тем временем люди с факелами настигли их. Поняв всю безысходность положения, Филлида поплотнее натянула капюшон.
     — Стой, кто идет! — сказал один из римлян. Это был военный трибун Невий Клар. Видя, что двое не собираются отвечать, Руфин посветил в лицо факелом:
     — Что вы тут делаете, грязные варвары?! — сказал он, толкнув тупым концом копья воина в бок. Сигурт, в порыве ярости хотел наброситься на него, но Филлида остановила его, изо всех сил сжав руку хатта.
     — Отвечайте, что вы делаете тут, хаттские шпионы?! Вы, проклятые дикари! — заорал Руфин.
     — Они не понимают нашего языка, — сказал Клар.
     — А это еще кто! — воскликнул центурион, взглянув на фигурку Филлиды в плаще, с плотно надвинутым капюшоном. Руфин наконечником своего копья стянул капюшон с девушки и посветил факелом ей в лицо. Невий Клар испугался, увидев на лице своего центуриона столь удивленную гримасу.
     — Сожри меня Цербер, если это не Филлида! — прошептал Руфин. — Я бы менее удивился, увидев перед собою привидение. Кто бы мог подумать, жена сенатора Юния Тертулла скрывается в этом проклятом богами месте, я не верю!
     Филлида очень сильно побледнела, ее губы дрожали. Сигурт не понимал ни слова по-латыни, он мог только догадываться, о чем они говорят.
     — Вот тебе раз! — не мог успокоиться центурион. — О тебе ходили разные слухи в Риме.
     Руфин взял Филлиду за подбородок:
     — Но тебя можно понять, моя богиня. После того, как Тертулла обвинили в измене и он вскрыл себе вены… Лучший способ избежать расправы Домициана — сбежать хоть на край земли, — центурион разразился хриплым смехом. — Но теперь твой час настал, я обязан выдать тебя Домициану, это мой долг.
     Земля уходила из-под ног Филлиды. Это конец! Почему она не осталась у хаттов, спокойно ожидая своей участи? Если Руфин выдаст ее Домициану… Конечно, он сделает это…
     — Не делай этого, Руфин, — прошептала Филлида, чувствуя, что силы покидают ее.
     Центурион задумался: в конце концов никто Филлиду не видел, кроме него и Клара, но на трибуна можно положиться. Она не сделала ему ничего плохого, но Домициан наградил бы центуриона за жену так называемого заговорщика. Поразмыслив, Руфин сказал девушке:
     — Я могу выдать тебя императору, но не сделаю этого, если ты согласишься на одно условие…
     — Какое это условие? — произнесла Филлида.
     Руфин обхватил ее за плечи и шепнул на ухо:
     — Ты знаешь о моей страсти к культу Исиды? Так вот, если хочешь, чтобы я молчал, станешь жрицей одного храма Исиды в Риме…
     Сигурт с ненавистью посмотрел на центуриона:
     — Разреши, и я убью его, АВенахар, — сказал он, обращаясь к Филлиде, но та отрицательно покачала головой.
     — Что сказал этот варвар и что он делает в твоем обществе? — спросил Руфин, косясь на хатта.
     — Это… мой раб, — произнесла девушка. — Он хотел узнать, могу ли я взять его с собой.
     — Отчего же нет. Так ты согласна на мое условие, богиня? Или хочешь испытать на себе гнев нашего божественного императора?
     — Да, я согласна, — ответила Филлида.
     По лицу Руфина пробежала самодовольная улыбка. Он накинул на девушку капюшон, чтобы никто из римлян не узнал ее. Затем трибун заключил руки узников в кандалы и повел их в лагерь, как захваченных хаттских пленников, чтобы отправить их в Рим.

                ЧАСТЬ 4

                1

     Повозка, которая везла пленников, продвигалась довольно медленно, чтобы не свалиться в пропасть, находившуюся по одну сторону дороги. Колеса повозки то и дело наезжали на камни, поэтому пленникам с трудом удавалось удержаться и не упасть. Цепи на их руках и ногах громко звенели, словно в такт скрипу повозки. Всадники, ехавшие по обеим сторонам, о чем-то недовольно переговаривались, косясь на бледных изможденных людей, которые еще недавно были гордыми и свободными хаттами, а теперь лишь вызывали жалость окружающих, а то и насмешки. Кто-то смотрел на них, как на диковинных животных, кто-то осыпал оскорблениями или вообще не замечал этих людей.
     Пленных было довольно много. Как мужчин, так и женщин. Они с ненавистью смотрели на римлян и эта ненависть была главной причиной, по которой хаттам удалось выжить в неволе. Дороги назад уже нет, скорее всего эти люди закончат свою жизнь растерзанные зверьми на потеху кровожадной толпе или, в лучшем случае, до конца своих дней останутся рабами. Однако хатты испытывали не только ненависть, презрение, но и позор. Как могло так случиться, что они, свободные воины, живыми попали в плен к римским собакам? Предки проклянут их, а соотечественники будут презирать, потому что гораздо почетнее быть воином, павшим, защищая свою родину. Но никто не знает, по каким обстоятельствам эти люди попали в число пленных. Возможно, у них не было времени, чтобы умереть. но не было ни малейшего сомнения, что большинство из этих людей предпочли бы смерть позорному пленению, а пока они не могли надеяться на то, что боги пошлют им ее. Смерть была бы лучшим избавлением от позора. Соотечественники будут проклинать их за то, что они опозорили гордое племя хаттов, запятнав его честь трусостью. Но разве было это трусостью? Нет, так распорядились боги.
     Вместе с другими пленными в повозке была и Филлида, которая положила голову на плечо Сигурта, пытаясь хоть немного забыться сном. Она не верила в происходящее: все произошло настолько быстро, словно ее жизнь превратилась в один фрагмент спектакля. Еще недавно они бежали по зарослям леса, где ветер раскачивал ветви деревьев, чья листва шелестела, будто хотела предупредить их об опасности, надвигающейся вслед за криком совы. Где они могли бы распугать всех духов, или наткнуться на болотные огоньки, заманивающие добрых путников в непроходимую топь. Филлида мысленно прощалась с этитми краями, чья девственная природа навеяла на нее поток воспоминаний о лесной хижине, о хаттах, которые сначала так любили ее, о бесстрастном лице Ромильды, чьи глаза метали громы и молнии от гнева, вызванного исчезновением чужеземки. При воспоминании о грозной жрице, страх снова закрался в душу Филлиды. Да, Ромильды здесь нет, но Филлида постоянно видела перед собой ее лицо. Все здесь было наполнено гневом и ненавистью, которые испытывала жрица к девушке. Образ Ромильды повсюду преследовал ее, она чувствовала ее немое присутствие. Ну конечно, все это были лишь глупые предрассудки, игра воображения. Какое зло могла бы сейчас причинить жрица? Филлида решила хоть на время забыть о Ромильде, ведь они были уже близки к Риму. Рим… Вечный город, колыбель ее детства. Здесь Филлида провела лучшие годы своей жизни, это был ее мир, ее родина. С трепетом сердца Филлида ждала того момента, когда она снова вступит на родную землю. Она тосковала по величественным колоннам, храмам и мраморным статуям. Только человек, знающий, что такое разлука с родными местами, мог понять ее. Это детское нетерпение, вызванное приближением к родному городу, разбудило в душе Филлиды еще не успевшую затянуться рану. Она никогда не сможет вступить в Рим, как свободный человек, ее больше не существует. Осталась лишь жалкая рабыня, из которой сделают посмешище в храме чужеземной богини. Вот кто она. Неожиданно любовь к Риму, которую испытывала Филлида, переросла в ненависть. Рим — центр цивилизации, как ты можешь быть таким жестоким! Разве ты какой-нибудь варвар, всю жизнь живший в лесной глуши и не знающий до сих пор, что такое книга?! Хаттов можно понять, но не тебя, миродержавный Рим, повелитель всех государств и народов! Ты в один час могущественный владыка мира и жалкий раб своих страстей. Твою жестокость, Рим, познали тысячи людей, тысячи гладиаторов в амфитеатре, умирающих, чтобы позабавить толпу. Каждый раб испытал эту жестокость на себе, каждый узник, попавший в тюрьму по ложному обвинению испытал на себе тиски палача, но ты не знаешь, вечный город, что тиски ненависти невинных жертв постепенно сжимают и тебя. Ты — город разврата и роскоши, кругом царит обман и лицемерие. Нет, ты хуже, чем злобный варвар, зверства которого ничто, по сравнению с изощренными пытками, которые изобретают твои палачи. Ты проводишь свою жизнь в пирах и увеселениях, любишь наслаждаться страданиями других и после всего этого ты, римский народ, продолжаешь считать себя цивилизованным? Любой варвар окажется чище и праведнее тебя! Как можно допускать, чтобы умирали невинные люди, а лгуны и лицемеры жили, погрязнув в разврате. Филлида вспомнила о Тертулле: «Юния убило то, что он всегда любил говорить вслух то, о чем думал и виноват во всем Домициан, который превратился в тирана для своего народа. Он жалкий, похотливый трус, возомнивший себя богом».
     Но, не смотря на все пороки этого погрязшего в разврате города, где жили и правили прихлебатели тирана, которые в душе и считали губительными для империи его поступки, боялись сказать правду.
     «Источник самого зла в первую очередь надо искать в поступках самого тирана. Когда императором был покойный Веспасиан, Рим надолго забыл о хороводах смерти, которые требовали новых жертв для своего бешеного танца. При Веспасиане был казнен всего лишь один человек», — размышляла Филлида. И все же Рим был по-своему прекрасен. Здесь брали свое начало многие науки, процветающие по сей день. Здесь живут талантливейшие музыканты, поэты, философы. Здесь есть обширные библиотеки, в которых можно найти труды всех великих историков. В Риме, этом городе искусств, каждая статуя, каждый портик или колонна созданы руками искусных архитекторов, вдохновленных музой. Это чувствовалось и в причудливых завитках, украшающих дома, и в яркой мозаике, и в хрупких вазах из тончайшего стекла. Именно в Риме научились подогревать воду для терм путем прокладывания труб, по которым она поступала. Да стоит ли перечислять то, что сделали римляне? Лишь благодаря этим знаниям, быстрому развитию цивилизации, Риму удалось покорить весь мир.
     Филлида боролась с ненавистью и горячей любовью к Риму в своей душе. Однако последнее чувство все равно победило ненависть, ведь родные места всегда остаются дороги сердцу.
     Ночь спустилась на землю, на небе высыпли звезды. В воздухе веяло прохладой и ветерок теребил грязные и перепачканные одежды обессиливших пленников. Филлида залюбовалась расположением звезд на ночном небе и без труда различила гончих псов, потому, как в Риме прочла не одну книгу по астрономии. Вдруг повозка наехала на крупный камень, это разбудило Сигурта, он взглянул на Филлиду, которая по-прежнему смотрела на звезды и произнес шепотом:
     — Авенахар, скажи, нас везут, чтобы убить?
     От неожиданности Филлида вздрогнула, но хотела показаться спокойной и уверенной, хотя на душе у нее было далеко не спокойно.
     — Нет, Сигурт, я уже говорила тебе…
     — Ты обещала рассказать мне все: про этого римского шакала, который почему-то знаком с тобой, про то, что он тебе говорил, улыбаясь, словно ехидна. И почему я только не прикончил его! — возмущался хатт.
     После некоторого молчания Филлида сказала так, чтобы ее не слышали остальные пленники:
     — Сначала поклянись, что не станешь презирать меня.
     — Клянусь матерью Фрией, священной силой Истре и все, что мне еще дорого! Как я могу презирать тебя?!
     Филлида посмотрела на воина: в его глазах она прочитала такую верность, слепую преданность, что он был готов рисковать своей жизнью ради нее. Девушке очень не хотелось разочаровывать хатта, но она все же решилась:
     — Сигурт, я римлянка…
     Филлида с ужасом посмотрела на него: будто все мечты и надежды рухнули разом, будто для него все было потеряно.
     — Ты римлянка, Авенахар? Не говори мне этого, я не верю… Ты отродье волчицы, которая вскормила своим молоком чудовищ? Ты из племени тех, кто уничтожил нас, смешал с землей, обратил свободный народ в своих рабов! Нет, я не верю…
     На глазах воина заблестели слезы отчаяния.
     «Почему Сигурт так предан мне?» — с ужасом подумала Филлида. — «Только лишь из-за того, что я спасла его жизнь? Но он уже несколько раз спасал мою, попал в плен из-за меня»…
     — Послушай, Сигурт, — решилась она, — не все люди одинаковы. Если я когда-то жила в Риме, это еще не значит, что я одобряю поступки соотечественников. Ты мог не раз убедиться в этом, когда я хотела защитить ваш народ с деревянным копьем в руке. Разве я не помогала Хаттам, исцеляя больных? Как ты можешь обвинять меня в том, что я такая же, как они, римляне, уничтожившие хаттов?
     — Прости меня, я не должен был говорить этого, — прошептал воин. — Ты не злишься на меня?
     — Нет, Сигурт, я знаю, что ты говорил не со зла, — ответила Филлида. — Позволь мне продолжить мой рассказ… Не так давно я жила в Риме, была богата, но наш император… — видя непонимающий взгляд хатта, они прибавила: — император — это все равно, что у вас вождь племени… Этот император объявил, что мой муж — изменник… Он покончил с собой, а я бежала…
     — Ты была замужем? — спросил воин. Филлида кивнула. — И ты любила своего воина, которого Фрия выбрала тебе в мужья?
     Филлида задумалась. Любила ли она когда-нибудь Юния? Она была привязана к нему, но не больше.
     — Нет, я никогда не любила его как мужчину.
     Воцарилась тишина. Ветви деревьев свисали так низко, что хлестали пленников по лицу, царапая его до крови. Лишь ночная прохлада приносила облегчение, так как многим хотелось пить. Сигурт кивнул, чтобы Филлида продолжала.
     — Центурион узнал меня, — заговорила она. — Он хотел выдать меня императору, но решил отправить тайно в храм Исиды.
     — И что ты будешь делать в этом храме? — спросил хатт.
     — Я стану жрицей, — таково условие Руфия, но это лучше, чем если бы мы гнили в тюрьме.
     Один из пленников стал бредить, он просил воды, чтобы утолить жажду, нестерпимо мучившую его. Но поблизости не было и намека на источник, да и кто среди этих враждебных чужеземцев позаботится  о нем? Филлида с жалостью посмотрела на несчастного, А Сигурт о чем-то думал, сказав наконец:
     — Странное условие поставил тебе этот грязный нидинг. Неужели ему некого было найти для исполнения воли богов? Ведь он мог взять кого угодно!
     — Но несмотря на широкое распространение культа Исиды в риме, вряд ли кто из этих богатых женщин, которые так восхищаются чужеземным божеством, захочет посвятить ему свою жизнь… — сказала Филлида.
     Да, конечно, она была права. никто этого не захочет, однако теперь Руфин нашел ту, которой будут восхищаться поклонники египетской богини.

                2

     Пленники уже подъезжали к Риму: вдали показался вечный город. Филлида с замиранием сердца смотрела вдаль и кровь закипала в жилах. Это был ее город, с детства знакомые улицы. Был виден дворец на Палатинском холме, сверкавший серебром и позолотой, огромная колонна Траяна, мраморный рельеф которой, словно лента, обвивает ее снизу до верху. Филлида знала, что этот рельеф изображает переправу войск через Дунай, потом их сражение и плен побежденных. Однако в город они не вступили. Издали были видны огромные статуи крылатых богов из белого мрамора, которые казались таинственными чудовищами. Виднелись так же портики храмов и дома богатых патрициев, роскоши которых можно было только дивиться. Вот он, Рим… Хаттам он казался сказочным, нереальным городом, наверное только бессмертные боги в заоблачной выси могут жить здесь. Пленники были изумлены. Разве способна рука человеческая воздвигнуть эти храмы, колонны, дворцы? Скоро они въедут в Рим, чтобы восхищаться великолепием ненавистного им города. Вот Филлида увидела, как навстречу пленникам быстро направляются рабы, неся носилкип, завешанные парчовыми занавесками. Поравнявшись со всадниками, которые сопровождали пленных, рабы остановились и из носилок вышел какой-то человек, одетый в ослепительно-белую тогу и дорогие сандалии, так одевались богатые патриции. Этот человек что-то сказал одному из всадников и сунул ему в руку тугой кошелек, показывая на пленников. Всадник махнул рукой, что означало недовольное согласие. Человек в тоге стал внимательно разглядывать пленников и подошел к Филлиде, тихо обратившись к ней на латинском:
     — Тебя зовут Филлида, госпожа? А это твой раб по имени Сигурт?
     Девушка молча кивнула.
     — Идемте, меня прислал Руфин, — сказал человек, накинув на Филлиду дорогой плащ, так как ее уже превратился в лохмотья. Вид у девушки был ужасный, кто бы смог узнать в ней богатую римлянку? Грубое платье было разорвано в клочья, спутанные волосы прядями свисали на плечи, лицо и руки были заляпаны грязью. Дорогой плащ хоть немного скрыл ее жалкий вид. Филлида перевела слова этого человека хатту. Они молча покинули повозку и устроились на носилках, поплотнее задернув занавески.
     Через некоторое время Филлида и Сигурт были на окраине Рима, на малолюдной улице, где возвышался храм Исиды. Конечно этот храм был всего лишь жалким подобием настоящего храма в Египте, но все же он казался величественным и загадочным, словно в его стенах скрывалась какая-то тайна. Храм состоял из нескольких частей. Передняя часть храма была расписана египетскими божествами — здесь был вход мво вторую часть храма. Первая и вторая часть храма были расположены попарно. То есть было две части первого и две части второго храма. Да, это было довольно сложное сооружение, какие строились в Египте. В храме виднелись узкие окна. Человек, посланный Руфином, вошел в храм. За ним вошли Филлида и Сигурт. Внутри храма было еще таинственнее, чем снаружи. На стенах изображен Осирис, египетский бог, владыка царства мертвых. Он был изображен в виде мумии, перебинтованной и покрытой саваном. Справа от него отобразили его жену и сестру Исиду. Возле одной из стен лежала статуя Осириса в виде мумии. На возвышенности, где находилась эта статуя были изображены символы устойчивости и жизни. Из мумии росли колосья с зернами, которые каждый день поливали жрицы. Вверху красовалась надпись: «Неведомое таинство, совершенное разливом.»
     Перед огромной статуей Исиды в храме горели огни. Сигурт осенил себя знаками, защищающими от колдовства. Ему казалось, что это пристанище ведьм и злых духов. Вышли жрицы, облаченные в белые одежды. Посланец Руфина что-то шепнул одной из них. Жрицы подошли к Филлиде и увели ее во вторую часть храма. Проходя между огромными колоннами, девушка заметила, что здесь горели тысячи светильников, словно множество сверкающих глаз каких-то сказочных существ. Они миновали колонны и оказались во второй части храма. Здесь была изображена Исида с распростертыми крыльями и другие сцены из мифов. Слышалось пение жриц в соседней келье. Было необычно спокойно и тихо, каждый в этом обители богов должен был почувствовать себя умиротворенно. Вышла главная жрица. Об этом можно было судить, взглянув на жреческое одеяние и символические украшения, которые были на ней. Остальные жрицы почтительно склонили головы.
     — Падай ниц, — прошептала одна из них Филлиде. Девушка припала к ногам жрицы, ее послушницы незаметно удалились. Жрица стала делать какие-то таинственные знаки над головой Филлиды, ее губы едва слышно прошептали:
     — Во имя той, которая взмахами крыльев вдохнула жизнь в мертвое тело Осириса… Во имя той, которая есть и будет, которая бесстрастно взирает на вечность… Во имя той, чье присутствие заполняет мир загробный и земной…
     Потом жрица протянула Филлиде свою руку:
     — Встань, и пусть боги ниспошлют мир твоей душе.
     Филлида поднялась и жрица повела ее за собой. Девушка разглядывала росписи стен. На одной из стен был изображен ковчег, в котором покоилась голова Осириса, увенчанная короной, рядом была видна мумия бога под защитой крыльев Исиды. На другой стене была вырезана священная ладья, в которой Исида прибывала, чтобы сделать жертвоприношение. Жрица привела Филлиду в келью, где было тихо и спокойно:
     — Теперь я уже не жрица, я хочу поговорить с тобой, как подруга.
     И, действительно, словно загадочная маска упала с ее лица. Она больше не была похожа на грозную жрицу, а была простой смертной.
     — Меня зовут Алкиноя, — начала жрица. — Я уже несколько лет служу в этом храме, посвященная в сан главной жрицы. Тебя зовут Филлида?
     Девушка кивнула.
     — Скажи, ведь ты пришла сюда не по своей воле? Клянусь ладьей Исиды, что это Руфин притащил тебя в храм.
     — Да, — сказала Филлида. — У меня не было другого выхода.
     — Руфин — покровитель нашего храма. Он увлечен египетским божеством. Загадочная богиня сводит его с ума, — сказала Алкиноя. — Но ведь ты не веришь в египетских богов?
     — Не верю, — согласилась девушка. — Я считаю просто безумием строить египетский храм в Риме, да еще и поклоняться египетским богам… Глупо служить чужеземным божествам. Я считаю, что культ Исиды в Риме возник от того, что богатым патрициям захотелось разнообразить свой образ жизни.
     — Ты неправа, — сказала жрица. — Еще в тридцатом году до нашей эры культ Исиды был признан в Риме и богиня стала покровительницей мореходов. Даже Август в 18 году своего правления возвел египетский храм, а последующие императоры оказывали покровительство жрецам.
     Филлида поразилась точным знанием исторических сведений и дат жрицы.
     — Когда-то я тоже не верила в египетских богов, — сказала жрица. — Но проведя несколько в этом храме я многое поняла, я познала здесь мудрость. Скоро ты очистишься от мирской суеты и тоже многое познаешь. Тогда ты будешь посвящена в сан жрицы… Кто бы мог знать, как тоскливо мне бывает иногда в этих стенах! Я хочу, чтобы мы стали подругами. Ты можешь называть меня Алкиноя, но только тогда, когда мы останемся одни. Что поделать, послушницы должны уважать и бояться своих наставниц! Однако и у меня есть наставница, она посвещана в сан верховной жрицы, бойся ее, она страшный человек… Ну да ладно, сейчас мои послушницы приведут тебя в порядок, а потом мы снова продолжим наш разговор и я смогу поведать тебе о многих таинствах этой жизни.
     После того, как послушницы омыли и облачили Филлиду в белые одежды, приведя ее волосы в порядок, отвели в келью, где не было ничего, кроме голых стен, охапки соломы на полу и пшеничных лепешек с водой. Ведя такой благочестивый образ жизни, Филлида должна была очиститься от мирских сует, чтобы с достоинством принять сан жрицы. Она должна была обрести  душевный покой, не оскверняя себя заботами и мирской суете, вкушая скромную пищу, ложась спать на охапке соломы и вознося молитвы богам. Душа ее очиститься и будет пребывать в покое и умиротворении. А потом Филлиду облачат в жреческие одежды и она станет одной из жриц, она станет олицетворением самой Исиды и будет принимать участие во всех священных обрядах и ритуалах. В стенах этого храма, огражденного от мирской суеты, где по вечерам доносятся слова молитв и где пришедшие сюда познают истину жизни, можно многому научиться. Жрицы заставляют думать о вечности, все время напоминая, что пребывание в этом бренном мире лишь временно, а истинная жизнь начинается в загробном царстве мертвых, где бог загробного мира будет оценивать земные поступки каждого человека. Но, очищаясь от грехов в этом храме, душа становится чистой, как родник, поэтому, очистившись, можно посвятить себя служению бессмертным богам, которые обитают здесь, в стенах храма. Жрицы приносят им жертвы и возносят молитвы, дабы надеяться на вечную жизнь.
     Филлида действительно обрела в этих стенах покой. Она уже не взирала на изображение Исиды, как на варварского идола. Она задумалась над смыслом этих изображений, ибо в них был скрыт глубокий смысл. Теперь вся ее жизнь была здесь и Филлида пыталась забыть о прежней жизни, чтобы предаться служению Исиде. Но поверить в эту египетскую богиню и забыть о богах, в которые верила сама, она не могла. Это было выше ее сил. Возможно со временем она смирится со своей участью и станет такой же жрицей, как Алкиноя, но пока это было невозможно. Вот так сразу забыть обо всем, перечеркнуть все годы жизни, прожитой в Риме или таинственных краях хаттов. Но, чтобы избежать гнева Домициана, Филлида была готова на что угодно. Даже всю жизнь провести в этом храме, став смиренной жрицей Исиды, этой таинственной и устрашающей египетской богини.

                ЧАСТЬ 5

                1

     Филлида была посвящена в сан жрицы, после того, как очистила свою душу, живя такой жизнью. Она постепенно начала привыкать к этому таинственному храму, к огромной статуе Исиды, перед которой горели тысячи огней, к песнопениям жриц, к сладко пахнущим благовониям, которые воскуривались в храме. Здесь царил мир и покой, отрешенность от всего, словно Исида распростерла свои крылья над теми, кто ей поклонялся. Филлида так и не смогла до конца постичь все таинства египетской богини, у нее возникали тысячи вопросов: почему египтяне делают из умерших мумии, почему жрицы каждый день поливают статую Осириса водой, почему, в конце концов, здесь лежит эта статуя? Она тщетно пыталась найти ответы на эти вопросы. Через несколько дней состоится ритуал под названием «Стража часов», символизирующий то, что боги, собравшись возле тела Осириса, не смыкали глаз ни днем, ни ночью. Процессия будет проходить по центральным улицам Рима. Филлида будет играть в ней роль Исиды. Но как она сможет показаться в людном месте, ведь ее сразу же узнают, что тогда будет?! Только не попадать на глаза Домициану… Ну конечно ее кто-нибудь да узнает. Эта мысль не давала Филлиде покоя. Она направилась в келью к своей подруге Алкиное, чтобы поточнее узнать о том, как будет проходить «стража часов». Это был единственный человек, которому Филлида могла доверять, с остальными жрицами она просто не могла найти общий язык. Филлида и Алкиноя часами беседовали в тихой келье при свете светильников. Жрица рассказывала Филлиде о разных таинствах Исиды. О жизни, о смерти, а также о многом другом. В стенах этого храма у них было много времени, чтобы познать мудрость, накопленную в веках жрецами, которых считали мудрейшими людьми, ибо они говорили устами богов, исцеляли людей, предсказывали будущее и творили прочие чудеса, которые заставляли падать ниц простых смертных перед жрецами. ТОлько познав эту мудрость, можно понять, что жизнь вовсе не бессмысленна, как может показаться с первого раза — в ней заключен глубокий смысл, который можно познать лишь общаясь с богами.
     Алкиноя выслушала Филлиду и сказала:
     — Можешь не переживать, на ритуальной церемонии ты будешь в маске, никто не узнает твоего лица.
     Словно камень свалился с души Филлиды, теперь можно не волноваться, представляя, как преторианцы ведут ее к Домициану, чье лицо она частенько видела в ночных кошмарах. Теперь Филлида решила задать жрице один давно мучивший ее вопрос.
     — Алкиноя, тебе известно, почему египтяне делают мумии из умерших? Я давно слышала об этих обрядах и, честно говоря, они приводили меня в ужас. Жрица удивилась:
      — Как же, ты не знаешь этого? Если из умершего не вытащить внутренности, то тень Ка, которая бродит после его смерти, будет хотеть есть и пить столько же, сколько и человек. Поэтому она будет нападать на живых людей, выпивая у них кровь. А если умерший, вернее его мумия, спокойно лежит в гробнице, где есть его любимые вещи, богатства, изображения сцен из его жизни на стенах, словом то, что человек любил при жизни, то и тень Ка довольна.
     Взять хотя бы «мумию» Осириса в нашем храме. Она ведь давно не дает тебе покоя. Жрицы ежедневно поливают ее водой, чтобы зерна прорастали. Это символизирует возрождение бога, вечную жизнь.
     — Это всего лишь глупые предрассудки, — сказала Филлида.
     — Это ты так считаешь, — возразила жрица, доставая ритуальные украшения для предстоящей процессии. — А египетские жрицы считали, что ячменные зерна само воплощение тела Осириса. Ты все еще не можешь поверить в истинное существование Исиды, но человек, приобщенный к ее культу после своей смерти по праву становится самой Исидой, ему будет дарована вечная жизнь. Да, Филлида до сих пор не могла этого понять, да и удастся ли ей когда-нибудь постигнуть истину, саму суть существования богини? Этого она не знала. Порой Филлиде хотелось вырваться из стен этого храма, к мраку которого она уже привыкла, и полной грудью вдохнуть свободу, почувствовать, что она не рабыня здесь, уйти домой. Но где теперь ее дом? Все имущество конфисковано Домицианом, она не может показаться на улице, потому что везде бродят соглядатаи императора. А может быть лесная хижина хаттских лесов ее дом? Неожиданно Филлида вспомнила о Сигурте, и сердце ее сжалось от боли, она совершенно о нем забыла.
     — Алкиноя, могу я тебя о чем-то попросить, — сказала девушка, умоляюще глядя на жрицу, которая подсчитывала монеты, пожертвованные на храм.
     — Говори, — сказала она.
     — Я бы хотела увидеть Сигурта.
     Жрица внимательно посмотрела на Филлиду:
     — Он находится вместе с другими рабами, ну, если хочешь, я проведу тебя к нему прямо сейчас.
     Филлида согласилась и они вместе с Алкиноей направились в другую часть храма, проходя мимо колонн. Ночь уже спустилась на землю и храм погрузился в полный мрак, освещаемый лишь светом светильников. Вдруг Филлида услышала шелест одежд, словно богиня решила прийти в этот храм. Она так явственно слышала этот шелест, что на мгновение была готова поверить в существование Исиды. кто это был: бог или человек? Кто мог появиться здесь в столь поздний час, нарушая своим присутствием благоговейную тишину, царившую в храме? Быть может, это была действительно она, Исида? Наводящая ужас своим таинственным видом, бесстрастно взирающим на все происходящее лицом, потому что она была самой вечностью… Но это была не Исида, а верховная жрица, которую звали Кальвия. Ее строгий вид наводил страх на остальных жриц и Филлида заметила, как вздрогнула Алкиноя.
     — Поклонись немедленно, — прошептала она. Обе жрицы склонились перед Кальвией в почтительном поклоне. Алкиноя поцеловала протянутую ей руку, унизанную дорогими кольцами. Верховная жрица едва удостоила взглядом свою послушницу.
     — Ты новая жрица? — спросила Кальвия, надменно взглянув на Филлиду.
     — Да, — чуть слышно произнесла девушка. Верховная жрица внимательно посмотрела на нее.
     — Думай о вечности, — наконец сказала она и скрылась также незаметно, как и пришла, лишь ее удаляющиеся шаги и шуршащие одежды все еще были слышны в конце храма. Филлида с ужасом подумала, что это вторая Ромильда. Да, быть может дух Ромильды действительно всилился в верховную жрицу? Даже здесь, в обители богов Ромильда не оставляет ее в покое, это проклятие небес. В образе Кальвии Филлида видела лицо хаттской жрицы, в глазах которой горела ненависть, испепеляющая ее. Алкиноя с трудом перевела дух:
     — Я боюсь этой женщины и знаю, что скоро она уничтожит меня. Но мы кажется шли по другому делу?
     Филлида заметила, что Алкиноя быстро перевела разговор на другую тему, чтобы не вспоминать о Кальвии. Они быстро миновали колонну и очутились во второй части храма.
     — Подожди здесь, — сказала Алкиноя и скрылась в келье.
     Филлида осталась одна в этом огромном, мрачном храме. Ей стало жутко, она взглянула на статую богини: Исида все так же бесстрастно взирала на происходящее, в ее глазах отражалась вечность. Сколько бы веков не прошло, а эта богиня останется неизменной, вечной. Холодная улыбка на ее губах вызывала жуткий страх. Эти огни, колеблющиеся в темноте, запах благовоний, все эти таинственные обряды вызывали ужас. Эта мертвая тишина, царившая в храме, эта холодная пустота. Филлида один на один осталась с Исидой. Пусть ты вызываешь во мне страх, но ты никогда не заставишь меня поверить в тебя, ты просто идол, статуя, и больше ничего. Так думала она. Но когда кто-то дотронулся до ее плеча, Филлида обмерла. Неужели Исида явилась сюда, чтобы заставить меня поверить в нее? Она резко обернулась. Это был Сигурт:
     — Ты оставила меня в этом проклятом месте, Авенахар, — сказал он. — Здесь обитают демоны, злые духи, я не вынесу больше этого кошмара.
     — Прости, но у нас нет выбора, Сигурт. Я тоже не в восторге от пребывания в этом храме, — сказала Филлида. — Ты попал сюда из-за меня, но что я могу для тебя сделать? Скажи, Сигурт, почему ты так предан мне?
     Хатт несколько минут стоял молча, а потом с жаром обнял ее и крепко поцеловал в губы. А статуя Исиды стояла все так же загадочно улыбаясь, по одной, лишь ведомой ей, причине.

                2

     Филлида хотела узнать, почему Алкиноя так боится верховной жрицы. Конечно Кальвия тоже вызывала жуть в душе Филлиды, но Алкиноя дрожала при ее виде. Почему она сказала, что верховная жрица уничтожит ее? Возможно, на то была какая-то причина? И Филлида хотела во что бы то ни стало узнать эту причину. Она вошла в келью Алкинои. Жрица сидела на каменном полу, сняв ритуальные одежды. Оставшись в белом, она молилась Исиде, воссылая ей хвалу. Неужели и Филлида когда-нибудь станет подобна Алкиное? Отречется от своих богов, чтобы египетская богиня завладела всем ее существом? Нет, Филлида никогда не станет такой, она не поверит в безмолвного идола, как эта жрица.
    — Алкиноя, — тихо сказала Филлида. Жрица улыбнулась, увидев подругу.
    — Филлида, дорогая! Заходи, ты скрасишь мое одиночество.
    Девушка вошла в келью, закрыв за собой дверь. Подруги разговаривали, споря о существовании богов, загробной жизни и многом другом, что касалось религии. Но вдруг Алкиноя спросила:
    — Ты любишь его?
    — Кого? — вздрогнула Филлида.
    — Сигурта, кого же еще?
    «Как она могла видеть нашу встречу с Сигуртом», — подумала Филлида, покраснев.
    — Он любит меня… Я, наверное, тоже люблю его, — сказала она.
    — Для жрицы любовь — это грех, — сказала Алкиноя, но в глубине души она завидовала своей подруге. Наконец Филлида решила спросить о самом главном, что явилось целью ее визита:
    — Алкиноя, почему ты так боишься своей наставницы?
    Жрица изменилась в лице.
    — Я… я слишком много о ней знаю, — внезапно произнесла она.
    Что она знает?
    — Что же ты знаешь такого?
    Алкиноя опустила глаза, у нее был подавленный вид:
    — Совершенно случайно я слышала один разговор, проклятье богам! Как-то ночью я проходила мимо кельи верховной жрицы. Она разговаривала с каким-то человеком и разговор этот был довольно серьезным. Он предлагал Кальвии много денег за то, что жрица назначит день и час, когда чужеземцы нападут на храм, чтобы разграбить его и уничтожить. Верховная жрица в назначенное время должна была открыть им ворота. Очевидно кто-то хочет, чтобы Рим навсегда избавился от чужеземных богов, затем и прислал этого человека. На ту беду в келью наставницы вошла я. Волей-неволей Кальвии пришлось обещать мне половину золота, если я стану соучастницей. Но я отказалась, так как верю в бесконечную, великую силу Исиды… Теперь ты понимаешь — верховная жрица может уничтожить меня в любой момент, — Арсиноя замолчала, а Филлида задумалась над ее словами. Пожалуй, Кальвия была еще хуже, чем Ромильда, последняя хотя бы не предавала своих богов за горсть золота. Даже здесь, в храме богов, существуют такие продажные люди. Исида, если ты существуешь, как ты можешь допускать святотатства, совершаемые в твоей обители? Нет, тебе все равно, ты всегда так же спокойно будешь взирать на все, уходящее в вечность.

     Настал тот день, когда ритуальная процессия должна была двинуться по улицам Рима. Сегодня собралось довольно много народа. Богатые римлянки давно уже ждали этого священного ритуала, Исида восхищала их, они были увлечены новой богиней, но отчасти поклонялись ей, потому как однообразие уже всем надоело. А египетская богиня внесла некоторое оживление в верования римлян. Это было что-то таинственное, устрашающее, что так захватывало женщин. Но надолго ли? Конечно, поклонение Исиде было всего лишь новым развлечением, которое скрасило будни богатых патрицев. Всерьез его никто не воспринимал. Вот заиграли свирели и послышались звуки трещоток. Ритуальная процессия приближалась все ближе и ближе. Впереди показался жрец, одетый богом Осирисом. На голове у него была митра, украшенная длинными перьями и изогнутыми рогами. В руках он держал скипетр и бич. Осириса восторженно приветствовала толпа. Процессия остановилась. К Осирису подошел жрец, наряженный его братом, злым богом бесплотной пустыни, Сетом. На голове Сета была маска осла с рыжими, как песок, глазами и красными волосами. Злой бог Сет «убивает» своего брата Осириса. Осирис упал на землю, к нему выбежала Исида. Это была Филлида в маске. Голова ее была увенчана солнечным диском, обрамленным парой коровьих рогов, украшением богини Хатор, египетской богини любви, с которой иногда отождествляют Исиду. Исида, рыдая, бросается к телу умершего мужа и брата, произнеся такие слова:
     — Я прикрыла его, он лежал у берега реки. Я облетела всю страну; я пересекла древний океан; я нашла его у самой реки. Наши крылья над тобой…
     Говоря «наши крылья» Исида конечно же имела ввиду себя и свою сестру Нефтиду, жену Сета. Они овевали Осириса своими крыльями. За героями мифа шли жрицы и жрецы, которые пели священные гимны в честь богов. За ними шли плакальщицы, которые рвали на себе волосы и посыпали голову пеплом, когда Сет убил Осириса.
     — О, Осирис, муж мой, зачем ты покинул нас, отойдя в мир иной? — причитала Исида. — Ты был справедливым  и мудрым царем, кто теперь вернет тебя к жизни?
     Хор жрецов настраивался на более горестный лад:
     — Ты вернулся в мир, почитаемый богами, повелитель обоих миров! Ты, вечный царь, встань же, лучезарный! Ты справедливый и великодушный бог, наделенный мудростью, ты коварно убит твоим братом!
     Пока Исида лила слезы над телом Осириса, появился жрец, на котором была одета маска сокола. Он изображал бога Гора, сына Исиды и Осириса, пришедший отомстить за отца. Гор избивает Сета, прогоняя его прочь. Осирис воскресает, вызывая у его приверженцев бурю восторга. Жрецы поют гимн воскресшему богу:
     — Сердце его любит, благодаря божественной воде, прекрасное растение иуа, оживая, зеленеет, и, когда оно зеленеет, покрывается зеленью земля, и тогда обновленный Осирис пробуждается к новой жизни.
     Низшие жрецы забили в тамбуры — что означало радость, вызванную воскрешением Осириса. Жрицы плясали ритуальный танец, обрызгивая улицу благовониями. Процессия двинулась дальше, увлекая за собой толпу приверженцев. Некоторые жрицы вернулись в храм, в их числе была и Филлида. После всех этих ритуальных обрядов у нее голова шла кругом. Вечерняя прохлада освежила Филлиду, она вышла во дворик храма. На чистом небе показались чистые звезды. Там, выступая на улицах Рима, она будто вновь обрела свободу, но вернувшись сюда, поняла всю безысходность положения. Никогда ей не выбраться из этих оков, она словно беглая рабыня, вынуждена будет всю жизнь скрываться от императора. Домициан был причиной всех ее бед, да, именно он, повелитель Рима, кровожадный тиран, обрекавший людей на муки. Он подвергал невинных пыткам палачей, награждая доносчиков и соглядатаев. Она никогда не сможет вернуться в Рим, как свободная женщина. Это тяготило Филлиду, она все время вспоминала годы, проведенные в Риме, это были прекрасные минуты ее жизни. Задумавшись, Филлида мало обращала внимание на происходящее. ее внимание привлекла жрица, которая шла к храму. Без сомнения, это была Алкиноя. Филлида заметила так же жреца в белом одеянии, который прятался за углом. Когда Алкиноя проходила мимо него, жрец бросил ей нож в спину. Филлида закричала от ужаса и кинулась прочь. Жрец заметил ее и побежал следом. Не трудно было догадаться, кто подослал этого жреца: это была Кальвия. Между тем, Филлида была уже в храме. Она миновала его первую часть, спасаясь от убийцы и достигла колонны. В этот момент послышался скрип тяжелых ворот храма. В храм ворвались какие-то люди. Началось замешательство. Жрицы разбегались в разные стороны, призывая на помощь всесильную Исиду. Ворвавшиеся крушили все вокруг: дорогие чаши, статуи и все самое ценное в храме. Наверное при извержении Везувия было меньше шума. А огромная статуя Исиды молча взирала на суетящихся людей, не скрывая своей холодной улыбки. Да какое ей было дело до всего этого? Пусть себе суетятся, ведь в конце концов все они отойдут в мир иной, называемый вечностью… Ей было все равно, не смотря на горячие молитвы жриц, слепо верившие и поклоняющиеся ей. Жрец, не смотря на общую суматоху, любой ценой решил прикончить свою жертву, которой была Филлида. Как назло, она споткнулась об одну из разбившихся статуй, часть которой, сделанная из белого мрамора, валялась прямо посреди храма. Жрец наконец-то настиг Филлиду. Он крепко схватил ее за запястье, доставая из складок своего одеяния нож, чтобы перерезать ей горло. Но в этот момент выбежал Сигурт, он набросился на жреца. Жрец пытался вырваться, но сильные руки хатта крепко держали его за шею, пока не хрустнули шейные позвонки. Убийца судорожно задергался в предсмертных конвульсиях, а хатт схватил перепуганную Филлиду на руки, чтобы вынести из этого ада.
     — Я одним разом прикончил этого бритоголового нидинга! — воскликнул он.
     А между тем, разлилось масло из светильников и вторая часть храма начала гореть. Крики и вопли жриц раздавались со всех сторон. На помощь им прибежали жрецы, сцепившиеся с вторгшимися в их обитель богов. Эта масса людей перемешалась. Виднелись белые одежды жрецов и красные — святотатцев, нарушающих покой храма. Раздавались крики и стоны. Некоторые из жрецов вооружились факелами, бросая их в лицо своим врагам, чтобы покалечить. Некоторые взяли кинжалы, которые, конечно, не шли в сравнение с короткими мечами противников. Везде неслись стенания жриц, молившихся всем богам, но боги почему-то не слышали их, не смотря на все мольбы их служительниц. Кто-то свалил огромную статую Исиды и она с грохотом упала на толпу людей, придавив многих из них. От звука падающей статуи по храму словно прокатились раскаты грома, напоминая чудовищный смех богини, которая потешалась над ужасом несчастных бедняг, придавленных ее статуей. Люди разбегались в разные стороны, чтобы обломки статуи не задели их. Эта пестрая масса напоминала кучу суетящихся муравьев, спешащих, чтобы укрыться от дождя. Вокруг слышались мольбы и стоны умирающих. Жрецы и ворвавшиеся святотатцы смешались воедино, иногда свои попадали по своим же, можно было услышать слова проклятий, которые эти люди сулили богам. Один жрец нечаянно толкнул своего же жреца и тот, упав, скатился по ступенькам храма, наткнувшись на острый осколок чаши, жрец стал корчиться от боли, проклиная все на свете. Огонь тем временем перешел и на первую часть храма. Филлида закрыла глаза, покрепче прижимаясь к груди Сигурта. Они вышли во дворик.
     — Подожди, Сигурт, — сказала она. Хатт остановился. Филлида увидела Алкиною, лежавшую возле входа и зарыдала.
     — Она была моей подругой, — произнесла девушка. Сигурт взглянул на распростертое на земле тело жрицы и закрыл умершей глаза.
     — Не надо, Авенахар, — проговорил хатт, прижимая Филлиду к своей груди. — Она теперь в царстве Хелля и гораздо счастливее нас, Фрия позаботится об этой женщине.
     Но Филлида не могла успокоится, слезы лились из ее глаз. Подлый жрец убил Алкиною, которая была ее единственной подругой здесь. Все по вине Кальвии. Вспоминая о ней, Филлида ясно видела лицо Ромильды, которая хохотала своим хриплым голосом ей вслед. Словно Ромильда воплотилась в верховную жрицу, чтобы мстить и здесь, в Риме. Все эти люди, осквернявшие храм пролитой кровью, которые уничтожали статуи и другие ценности храма, таинственная статуя Исиды, падающая с грохотом на каменный пол храма, словно боги свыше прогневались на грешных смертных. Все это вставало перед глазами Филлиды, огонь, поглощающий храм, предавая его забвению, лица умирающих, жрицы, в страхе шепчущие молитвы. В голове у нее все перемешалось, она уткнулась лицом в грудь хатта, чувствуя, что силы оставляют ее. А воин покинул пылающий храм, выйдя через распахнутые настежь ворота. Он смело зашагал по улицам спящего Рима и луна освещала ему дорогу. Бедняки, спавшие на улице, с удивлением смотрели на огромного воина, несущего на руках красивую девушку. Они не знали, что сейчас в храме Исиды творился ад. Откуда взялись эти двое? Возникал вопрос у людей, которые встречали их по дороге. Словно гигант нес на руках прекрасную богиню, еще не пробудившуюся ото сна, а перед глазами Филлиды, словно в тумане, возник образ Алкинои, ушедшей в подземное царство Плутона. Потом он рассеялся. Она вспоминала облик Исиды, ее вечную улыбку, ее изображения на стенах храма. Ты, вечная богиня, ты будешь предана забвению. Твоя статуя разлетелась на куски, твои святыни топчут ногами святотатцы, где же твоя волшебная бесконечная сила? Почему же ты не смогла защитить от осквернения собственный храм? Нет, ты не существуешь, сколько бы тебе не поклонялись и не возсылали молитвы. Ты всего лишь вымысел, легенда, наводящая ужас на всех, кто видит твой образ и заставляющая верить в свое существование. Ничто в этом мире не вечно, даже жрецы, обладающие столь мудрыми знаниями и умеющие творить чудеса, не смогли спасти храм от пожара. Филлиде показалось все это кошмарным сном, совершенно нереальным, происходящим не с ней вовсе. Она посмотрела вокруг и увидела, что они идут по улицам Рима, навстречу заре, которая уже занималась. Это может показаться странным, но Филлиде было уже все равно, она готова была на все. Пусть преторианцы императора поймают ее, приведут к Домициану. Она не боится больше смерти и без страха, смотря в глаза тирану, скажет все то, что о нем думает. Какая теперь разница? Филлида столько раз видела смерть своими глазами, почему бы ей не отойти в царство мертвых, где царит покой и вечность? Они разом избавятся от всех своих несчастий, имя которым было одно — Домициан. Филлиде казалось, что она уже слышит шаги смерти, идущей за ними по пятам. Поэтому она покрепче обняла Сигурта. Смерть казалась сейчас жалкой охотницей за душами. И у этой смерти было несколько обликов: Ромильда, Кальвия, император. Оборачиваясь назад, Филлида едва заметно улыбнулась, словно бросая смерти вызов.

                ЧАСТЬ 6

                1

     Все произошло ночью в храме Исиды не могло остаться не замеченным приверженцами египетской богини. Богатые женщины, восхищавшиеся культом Исиды, были в ужасе. Кто осмелится учинить святотатство в храме? На этот счет ходили разные слухи. Многие считали, что это верховный жрец какого-нибудь храма, завидовавший, потому, как у Исиды было гораздо больше сторонников и почитателей, чем у любых римских богов. Храму этой богини приносились богатые жертвы, чего нельзя было сказать о других храмах. По-видимому, этот верховный жрец, возненавидевший Исиду за то, что ею так восхищаются, подкупил тех самых святотатцев, осквернивших храм. ходили и другие слухи, но истинной причины, по которой учинили жестокую расправу с египетской богиней, никто не знал. Люди качали головами, проходя мимо храма Исиды, но никто из них не видел своими глазами, что происходило вчера в его стенах.

     Сигурт и Филлида шли по улицам Рима и люди сторонились, давая им дорогу. Филлида не знала, куда и зачем они идут, да и куда им теперь было идти? Где их дом? Где искать пристанища? Зачем они здесь? Девушка не могла ответить на эти вопросы, но она знала, что кто-нибудь из богатых патрициев может узнать ее. Но Филлида не слушала больше голос своего разума, а подчинялась лишь голосу сердца. Она мечтала еще хотя бы раз пройтись по улицам родного города с высоко поднятой головой, не как рабыня или преступница. Вот, эта мечта сбылась, хотя Филлида знала, что может заплатить за нее очень дорогой ценой.
     Они с хаттом вышли на людную площадь. Люди с удивлением смотрели на них, все время оборачиваясь, словно это были диковинные звери, привезенные из чужих краев. И действительно: Филлида в своем жреческом одеянии, увешанная странными браслетами и ожерельями, которая после священного ритуала успела снять лишь головной убор, волосы ее растрепались. Рядом шел огромный хаттский воин, по грозному виду которого и взгляду дикаря можно было судить, что он варвар. Конечно, увидев такую довольно странную пару на людской площади, римляне удивились. Но Филлида не обращала на них совершенно никакого внимания, смело пробиваясь вперед. Вдруг она заметила знакомый взгляд. Не может быть! Это была действительно Халльгерт! После некоторых сомнений, Филлида окончательно убедилась в этом, когда хаттка подбежала к ней:
     — Авенахар, Сигурт! Что вы здесь делаете? О Фрия, это действительно вы!
     Филлида и Халльгерт обнялись. Слезы были на глазах у обоих.
     — Меня продали в рабство, — успела сказать Халльгерт, прежде чем толпа нахлынувших на площадь людей успела их разъединить.
     — Клянусь богами, если мне удастся, я выкуплю тебя за любую цену! — успела крикнуть Филлида.
     Совершенно случайно или волею провидения, которое любит играть жизнью людей, прямо возле Филлиды рабы несли носилки какого-то богатого патриция. Огромная толпа вечно спешащих куда-то людей потянула Филлиду за собой и Сигурт потерял ее из виду. Он тщетно пытался пробиться сквозь толпу, орудуя обеими руками: в таком столпотворении хатт не смог найти девушку.
     — Дорогу благородному сенатору Монтанию! — кричали рабы изо всех сил. Люди сторонились, отскакивая в сторону и толкая друг друга. Монтаний сидел в своем лектике на мягких подушках, глазея на толпу народа, сквозь которую пробивались его рабы. Это был обрюзгший от жира соглядатай Домициана, который подлизывался к императору, словно хитрая лиса, пытаясь во всем угождать ему. Но Домициан обращал на него мало внимания, а иногда и посмеивался. Сейчас Монтаний был погружен в какие-то размышления, подперев голову своей пухлой рукой, унизанной перстнями. Как назло, люди в этом столпотворении нещадно толкались, и обессилившая Филлида, которую вытеснила толпа, по воле злого рока споткнулась о камень и упала прямо перед рабами, несущими носилки Монтания.
     — Эй, ты, вставай! — прикрикнул на нее один из рабов. — Не видишь, благородный сенатор торопится! — Монтаний, обеспокоенный тем, что рабы остановились, выглянул из своего лектика. Филлида, упавшая в грязь, пыталась подняться. Монтаний, посмотрев на нее, как будто пытался что-то вспомнить, теребя себя за подбородок. Глядя на выражение его лица, можно было решить, что он увидел нечто нереальное, что-то вроде призрака. Наконец Монтания осенила догадка:
     — Ты — Филлида, жена изменника Тертулла! — сказал он. Филлида не ожидала такого поворота событий. Услышав голос Монтания, она растерялась и бросилась бежать, пытаясь смешаться с толпой, но это оказалось невозможно. В толпе была такая давка, что невозможно было протиснуться. Мимо, как назло, проходили претореанцы.
     — Вот она! — заорал Монтаний своим визгливым голосом. — Держите заговорщицу именем императора! — продолжал он, указывая на Филлиду. Преторианцы переглянулись, не решая выполнять приказание, но услышав имя императора, погнались за Филлидой, быстро настигнув ее. Монтаний был доволен собой, думая, что Домициан обратит на него больше внимания. Он радостно потирал руки:
     — Заключите ее под стражу и не забудьте напомнить императору, что это благодаря мне вам удалось найти жену заговорщика Тертулла!
     Сказав так, Монтаний махнул рукой, чтобы рабы продолжили свой путь. А преторианцы потащили Филлиду, которая сейчас была мало похожа на жену известного сенатора, она напоминала дикую варварку, живущую в лесной чаще.

                2

     Филлида была тайно доставлена в покои императора, по приказу самого Домициана. Она отказалась переодеться и привести себя в порядок, а захотела предстать перед повелителем Рима в таком виде. В этих жреческих одеяниях. Ей не стали перечить. Почему Домициан сразу не отправил ее в подземелье, почему он приказал привести ее в покои императора? Филлида терялась в догадках. Возможно, Домициан хочет насладиться ее страданиями, пригласив к себе лучшего палача? Или хочет унизить, растоптать ее? Но Филлида давно уже решила для себя, что если ей когда-нибудь предстоит встретиться с Домицианом, то она выскажет ему все то, о чем молчат придворные. Император-тиран, рано или поздно терпение народа кончится и ты падешь, грозный повелитель людских судеб! «Да», — подумала Филлида, — «жестокость Домициан обнаружил гораздо раньше, чем алчность». Как покойный брат императора, Тит, отличался редкой жестокостью. Ходили так же слухи, что Домициан убил Тита, любимца римлян, чтобы самому взойти на престол.
     Так или иначе, но Филлида, по прихоти судьбы, ждала Домициана в его покоях, думая, что он придумает для нее: пытки, унижения, смерть? Но долго ждать не пришлось, вышел сам император. Он мог показаться красивым, если бы не веселился слишком часто на шумных пирах. Плоть стала тяготить его от чрезмерных обжорств. Домициан был одет в тунику из дорогой ткани, на голове его красовался лавровый венок. Император пристально вглядывался в лицо Филлиды, как бы не веря, что перед ним стоит жена сенатора. Да и можно ли было в это поверить? Скорее Филлида напоминала грязную дикарку, потому, как ее странный наряд был действительно забрызган грязью, когда она свалилась перед носилками Монтания, по вине которого попала сейчас сюда, в покои императора.
     Наконец Домициан узнал ее и какая-то зверская улыбка промелькнула на его губах:
     — Что это за маскарад? Ты, жена благородного сенатора являешься ко мне в таком одеянии? — он захохотал своим режущим слух, смехом. Филлида молчала. Император обхватил ее за плечи. — Но в таком наряде ты возбуждаешь меня еще больше… Знаешь, ходили слухи, что ты покончила с собой вместе с тЕртуллом… А ты здесь, моя нимфа, ты пыталась скрываться от меня?
     Филлида чувствовала, что теряет терпение.
     — Ты прикажешь убить меня, император? — резко спросила она.
     — О нет, пока это не входит в мои планы, — сказал Домициан, грубо схватив ее за талию. — Ты ведь знаешь, что всегда нравилась мне… Ты была такая прекрасная и недоступная, как богиня. Ни одна из моих женщин не обладает такой красотой, чтобы свести меня с ума… — император стал целовать Филлиду, сжимая ее плечи до боли, но она вдруг вырвалась из его холодных объятий.
     — Убери от меня свои грязные лапы, чудовище! — выкрикнула Филлида. — Да, ты похотливое чудовище, погрязшее в разврате и крови своих подданных!
     Домициан остолбенел. Никто не смел сказать ему правду в глаза. Однако эта женщина, которую он может уничтожить, заставить ее изнемогать от мучений пыток, посмела так оскорбить императора?! Домициан некоторое время стоял так, раскрыв рот от удивления. Глаза Филлиды горели презрением и ненавистью, она казалась сейчас выше его, императора, повелителя мира. Она тяжело дышала от охватившего ее внезапного гнева.
     — Да, ты слышишь чистую правду, чудовище! Никто не осмеливается сказать тебе этого, но каждый думает так же, как и я! Ты никогда не читал стихов, которые народ сочиняет про тебя?! Ты не император, ты тиран…
     Домициан слушал, задыхаясь от ярости, а потом он так ударил Филлиду по лицу, что ее белые одежды обагрились кровью, но это не могло ее остановить, а лишь придало смелости:
     — Тебе не нравится слышать правду, порождение Плутона? Ты трус, поэтому всех вокруг себя обвиняешь в измене!
     Домициан ударил ее во второй раз:
     — Да как ты смеешь! Ты, дикарка, ты что, спятила совсем? Забыла кто стоит перед тобой? Ты будешь казнена, как сообщница Тертулла!
     С этими словами император ударил Филлиду еще раз и она упала перед статуей Афродиты. Домициан начал бить ее ногами, но страх того, что он не сможет насладиться видом пыток, если убьет Филлиду, остановил его.
     Филлида подняла голову, истекая кровью:
     — Но ты же знаешь, что Тертулл был не виновен, чудовище! Я хочу услышать это из твоих уст!
     — Конечно он был невиновен,, — произнес Домициан, самодовольно улыбаясь. — Но, если я не буду наказывать своих приближенных, они перестанут меня бояться. А тогда недалеко и до настоящего заговора!
     — Нет, ты не император, ты тиран! — обессиленно произнесла Филлида.
     Домициан снова ударил ее. Вдруг в нем проснулись какие-то странные чувства и желания. Он опустился перед Филлидой на колени, вид крови захватывал его. Император стал целовать ее лицо и губы, он разорвал на ней одежду, но волосы Филлиды закрыли наготу. В Домициане пробудилось смутное и давно забытое чувство нежности, но извращенная страсть и похоть перебороли это чувство. Император до боли сжал ее руку, продолжая целовать. Филлида на мгновение пришла в себя и ее глаза встретились с глазами императора.
     — Чудовище! — проговорила она.
     — Стража! — заорал Домициан, нервно топнув ногой. Когда вошли преторианцы, он сказал:
     — Уведите ее отсюда… В подземелье! Пусть ее начнут пытать только тогда, когда у меня появится время, чтобы насладиться видом пыток.

                3

     Филлида очнулась в подземелье. Кости ныли. Она не знала, сколько сейчас времени и не помнила, что с ней произошло. Филлида попыталась пошевелиться. Тяжелые цепи на ее руках и ногах звенели. Она увидела в подземелье пшеничную лепешку и сосуд с водой. Филлида дотянулась рукой до этого сосуда, но воду пить не стала, лишь смыла кровь с лица и рук. Холодная вода немного освежила ее разгоряченное лицо. Наконец она стала смутно припоминать произошедшее с ней: Домициан, по его вине она попала сюда, в это подземелье, где пахло гнилью и сыростью, а также бегали крысы. Филлида обессиленно улыбнулась: она сказала в глаза тирану то, о чем молчали тысячи людей! Скоро придет смерть и заберет ее с собой в царство Плутона, которое охраняет злобный пес Цербер и из которого нет дороги обратно. Это царство теней. Неожиданно Филлида вспомнила рассказ Алкинои про тень Ка. А вдруг жрица говорила правду? Возможно, после смерти человека действительно бродит его тень, набрасываясь на людей? Не зря же египтяне делают мумии. Ну конечно же это предрассудки суеверных людей и не более того. Однако, многие в них верят.
     Филлиде вдруг захотелось пить и на ее счастье в сосуде осталась вода. Потом девушка почувствовала, что холод пронизывает ее до костей: у нее был жар. Филлида устроилась на холодном земляном полу, в тщетной попытке согреться. Крыса пробежала возле нее, чтобы утащить кусок пшеничной лепешки.
     Вдруг Филлиде стало жарко, словно она находилась под лучами нещадно палящего солнца. Она металась из стороны в сторону, что-то бессвязно говоря. Это был бред. Филлида шептала какие-то непонятные слова, вроде одного имени:
     — Сиг.. Сигурт, где же ты?

     Сигурт так и не смог найти Филлиду в толпе людей. Когда он это понял, было уже поздно. Хатт не знал, где он находится. Перед ним был огромный, величественный город, обитель богов, чьи огромные здания пугали дикого варвара. Он не знал языка этого ненавистного ему народа, не знал здесь вообще никого. Куда идти? К кому обратиться? Сигурт целый день блуждал по улицам Рима, не зная, как ему выбраться к храму Исиды. Хатт попал в совершенно иной мир, отличный от того, к которому он привык. Здесь все было по-другому. Эти улицы, толпы людей, величественные дома, дворцы, храмы, которые ослепляют своим великолепием и роскошью. Казалось, только боги могут жить в таких домах, а не простые смертные. Так думал дикий варвар, попавший в цивилизованный мир. От всего увиденного просто разбегались глаза. Никогда Сигурт не видел людей, сделанных из мрамора, словно околдованных великой силой Фрии. Их называли статуями. Разве под силу простому смертному сотворить такое чудо? Хатт никогда раньше не видел ни огромных колонн, ни барельефов, изображающих победы римских императоров, ни яркой мозаики, ни арок, словом всего, что окружало человека, оказавшегося в этом чудесном городе.
     Выбившись из сил в поисках храма, Сигурт зашел на узкую улочку, застроенную бедными домами, коморками. Словно из жилища богов он попал в царство Хелля, так по крайней мере ему показалось. Здесь ютились нищие, ночуя в подвалах и на чердаках, а то и на улице. Воин не знал, что не все улицы Рима блистали позолотой и серебром, а были и такие, где жили нищие голодные люди, довольствуясь подачками. Сигурт не знал, почему в этом большом огромном городе, таком великолепном, нет места для этих людей. Разве мог он понять, что в этих богатых просторных домах жили только богатые патриции? Проклиная все на свете, хатт присел отдохнуть возле жалкого домика. Он понял, что в этом чужом, ненавистном городе, его удерживает только любовь к ней, Авенахар. Вдруг Сигурт встретил в этих местах одного своего соотечественника, тоже хатта, который посоветовал ему вместе наняться носильщиком, чтобы не умереть с голоду. Сигурт решил послушаться совета своего друга, ведь это было единственным разумным решением. Воин хотел отыскать Филлиду, но где он будет искать ее в этом огромном городе?

     Филлида открыла глаза. Она уже не чувствовала ни жара, ни холода. Сколько прошло времени? Филлида не знала этого, как впрочем и того, почему палач не приходит за ней. Внезапно она услышала крики несчастной жертвы, которую мучил палач. Раздавался запах паленой кожи.
     Филлиду передернуло от ужаса. А вдруг она не сможет вынести пыток? Сколько она продержится, не унизив себя? Конечно, Домициан придет насладиться видом ее мучений. Она представила зверскую самодовольную улыбку на его губах. Чудовище!
     Филлида не знала, сможет ли она мужественно вытерпеть пытки, не проронив ни звука. Она ясно видела сейчас орудия пыток: клеймо, тиски, щипцы для терзания плоти, а также клещи и плетки, дыба для отделения частей тела от туловища.
     Филлида была в холодном поту: «Нет, я не выдержу этого кошмара, чтобы с достоинством отойти в мир иной».
     Она все явственнее слышала крики жертвы в соседней камере пыток, которые переходили в душераздирающие вопли. Этот ужас продлился целую ночь, наконец жертва затихла. Филлида прошептала про себя молитву бессмертным богам, за ее душу. Она молилась и за то, чтобы боги послали ей терпение и мужество, тогда ей удастся выдержать все муки , как бы ни терзали ее смертную плоть клещи палача. Внезапно Филлида почувствовала прилив сил, словно боги внемли ее молитвам. Перед ее глазами встал образ жрицы Исиды:
     — Думай о вечности!
     Да, ничто не вечно в этом мире, ибо это мир преходящий. Филлида знала, что теперь она сможет выдержать любые пытки. Она будет гордо и торжествующе смотреть в глаза Домициану, наводя на него ужас. Она понимала, что пребывание здесь лишь временное, а вечная жизнь начинается там, в загробном мире.
     «Тысячи людей умирают в камере пыток по вине кровожадного тирана, а я стану в страхе трепетать при виде палача?» — подумала Филлида. Она не знала, откуда взялась в ней эта великая сила, но чувствовала, что сможет претерпеть все, с миром отойдя в царство Плутона. Филлида вспомнила слова Сигурта: «Фрия не оставит нас». Кровь закипела в каждой жилке, она даже хотела, чтобы палач пришел именно сейчас, пока она пребывала в таком состоянии. «Я больше не боюсь пыток палача, Домициан никогда не дождется, чтобы я упала перед ним на колени и молила о пощаде. Боги ниспослали мне силу свыше»…
     Филлида только сейчас поняла смысл существования египетской богини Исиды — что бы ни происходило в этом мире, все отойдет в вечность… Об этом говорили и бесстрастный взгляд и холодная улыбка на губах Исиды. Только здесь, в подземелье, Филлиде удалось постичь мудрость. Вдруг она услышала шаги и позвякивание ключей. «Это идет палач», — подумала девушка. Но вместо палача увидела центуриона.
     — А где палач? — спросила Филлида.
     — Ты свободна, — произнес центурион.
     Девушка вопросительно посмотрела на него, думая, что это очередная шутка императора.
     — Домициан пал от рук заговорщиков, а имя его предано забвению. Император Нерва возвращает тебе все твое имущество, госпожа, — объяснил центурион. Филлида отказывалась в это верить: все не может закончиться так просто. Она оперлась на руку центуриона, потому как ей было трудно идти, чтобы вновь увидеть солнечный цвет.

    Филлиде было возвращено все ее имущество: дом, богатство, положение в обществе. Она снова стала такой, как прежде, до ее побега из Рима. Тиран был мертв и жизнь возвращалась на круги своя. Филлида вновь обрела вкус к жизни, ее больше не преследовали призраки из прошлого, она всегда стерла из памяти образ Ромильды, давно мучивший ее. Вся жизнь была впереди! Чего еще можно было желать? Порой Филлиде казалось, что это был прекрасный сон, она так отвыкла от прежней жизни! Но это были не глухие леса диких варваров, не египетский храм, а ее дом, улица, это был Рим! Ее родной город! Филлида знала, что больше не сможет покинуть его, скитаясь в чужих краях, здесь была вся ее жизнь, в этой милой сердцу стороне. Она больше не будет скрываться от Домициана, поэтому как люди предали его имя забвению, он ушел в вечность…
     Филлида послала своего раба к одному торговцу этим товаром. Она хотела предложить работорговцу выкупить хаттскую рабыню по имени Халльгерт, разыскав где бы она ни была. За это Филлида предлагала ему круглую сумму и скоро смогла обнять подругу:
     — Авенахар, ты здесь! — воскликнула Халльгерт. — Сама Фрия послала тебя ко мне!
     — Халльгерт, я бы не смогла не выручить тебя! — отвечала Филлида.
     Халльгерт была поражена великолепием дома своей подруги и подумала, что, быть может, Авенахар действительно само воплощение Фрии, принявшее свой истинный облик. Еще Халльгерт расказала Филлиде про то, что видела Сигурта на одной из окрашенных улиц города. Обнявшись в последний раз с подругой, хаттка сказала, что хочет вернуться на родину и это, конечно, было ее право, как не жалко им было расставаться. Филлида дала Халльгерт денег на дорогу и подарила ей дорогие платья и украшения:
     — Прощай, Халльгерт! Быть может судьба когда-нибудь снова сведет нас вместе!
     На следующий день Филлида послала своих рабов разыскать Сигурта, описав им улицу, на которой Халльгерт видела его в последний раз.

     Хатт остановился, не решаясь войти в этот огромный, роскошный дом, в котором, возможно, обитают боги. В таком великолепии не может жить простой человек. Однако рабы настойчиво приглашали его в дом. Сигурт нерешительно ступил на пол, выложенный яркой мозаикой, думая, что он сейчас треснет и провалиться. Видя, что этого не происходит, воин все-таки вошел. Это был не дом, а какой-то сказочный дворец: стены его расписаны фресками, бьет фонтан, повсюду прекрасные статуи из белого мрамора и хрупкие вазы. Хатт не мог надивиться на все эти невиданные для него вещи. Он не мог понять, откуда берется вода, вытекающая из каменного бога, называемого статуей? Как можно сделать такие статуи и вазы? Может все это создали боги? И вот, наконец, вышла она, Авенахар. Сигурт не мог узнать в ней прежнюю девушку, всегда одетую в грубое платье, никогда не носившую драгоценностей. На Филлиде была дорогая палла, руки ее украшали золотые браслеты, на шее красовалось ожерелье, на ногах красивые сандалии. Волосы были собраны, как у всех римских женщин с вплетенными нитями жемчуга. ее улыбка была завораживающей.
    Теперь Сигурт не сомневался — это была богиня Фрия. Ее нельзя было не восхищаться. Хатт знал, что Фрия принимала разные облики, чтобы ввести в заблуждение смертных людей, но теперь он видел истинный облик этой богини — такой, какой она была сейчас: красивая, великолепная, вызывающая восторг…
    И хатт чувствовал, что он безумно любит эту богиню, умеющую перевоплощаться, и что теперь их не сможет разлучить никто.

Еще почитать:

Кутон

Джейн Грей и Ворон Истуканов — Глава 57: Муравьи, бабочки и цветочки!

Добро пожаловать в Черкесию! 5 глава

Добро пожаловать в Черкесию! 14 глава