Урок Мерлина

Больше всего Мерлин любил заниматься с Мелеагантом, когда Багдамаг де Горр — отец будущего принца был в отъезде. В эти минуты мальчик как будто бы раскрывался и был смелее и все те мысли, что плодились в его рассудке, плели какую-то свою паутину, были доступны Мерлину для прочтения. Ну, или почти все.

-Мерлин! — Мелеагант де Горр встретил его радостно, по-мальчишески задорно и весело, что, в присутствии Багдамага мгновенно послужило бы причиной для замечания о том, что наследные принцы так себя не ведут, но для Мерлина поведение принцев не было главной задачей: он предчувствовал время, когда и король, и принц и весь двор будут вести себя много хуже и неприятней. А здесь…что плохого в радостном и живом чувстве от встречи?

-Здравствуй, Мелеагант! — Мерлин тепло приветствовал своего ученик и с горечью подумал о том, что уже очень скоро ему придется оставить этого способного ребенка. Причина в той силе, что есть в Мелеаганте и в том уме, который жадно пожирал знания, которые Мерлин рассчитывал вкладывать в течение пяти лет, всего за каких-то девять месяцев.

Дальше ему следовало получить опыт самому. Конечно, Мерлин хотел бы быть рядом, но Багдамаг строго возразил:

-Его раны будут его ранами, не вмешивайся…друид!

И это «друид» звучало оскорбительно.

-Мой друг, граф Уриен Мори хочет присутствовать на уроке, ты не против? — Мелеагант устроился уже за своим столом, когда открылась дверь, и появился юноша, немногим старше Мелеаганта.

-Друг? — Мерлин взглянул на вошедшего и кивнул, — пожалуйста. Ему полезно будет послушать…

-Да нет, Мерлин, я необучаемый, — фыркнул означенный друг и уселся с удобством, развалился в кресле, — просто хочу побыть немного в компании своего друга.

Мерлин пожал плечами: пожалуйста, он не против. Более того, рад, что у Мелеаганта есть друзья. Характер у принца четко сформированный, жесткий, хлесткий, беспощадный. Если у него есть сейчас друг — это очень хорошо, ведь самому Мерлину кажется, что наследник де Горр одинок.

-С чего желаешь начать? — спросил Мерлин, раскладывая пергаменты по столу.

-С этого, начнем с разминки, — Мелеагант уверенно ткнул пальцем в один из листов. Мерлин вздохнул — с легкого, ага… этому Мелеаганту удивительно просто дается обучение!

-Итак…поглощена смерть победою. Мы начнем с размышления о том, что такое исчисление логики.

-О, это я знаю! — Мелеагант закрыл глаза и ответил без запинки, — исчисление логики есть насилие разума над самим собою. Дай разуму волю, и он будет действовать лишь соединением, с помощью мысли мы можем идти лишь чрезвычайным усилием над собой, не сбиваясь с пути естественного. Человеческий разум есть отличительная черта.

-А, так вот как это действует! — подал голос из кресел Уриен, — берешь, говоришь всякие странные предложения и все понимающе кивают! Потому что, если нет…то все непонятно.

-Уриен, я вас прошу…- Мерлин обернулся на графа, но Мелеагант неожиданно не рассердился, хотя никогда Мерлин прежде не видел улыбки на лице наследного принца, когда ему кто-то мешал заниматься и обрывал мысль на полуслове.

-Уриен, это легко, — Мелеагант слегка развернулся к другу, — смотри, есть путь, который ведет тебя естеством. Есть путь логический. И, следуя пути логическому, разуму, ты борешься с естеством. Ну, вот например…

Мелеагант оглянулся по сторонам, затем кивнул, что-то вспомнив:

-Да, подойдет. Вот смотри. Ты должен продолжить свой род — это естественный путь твоего состояния. но с точки зрения разума ты не можешь заделать ребенка всякой встречной кухарке. Нет, можешь, конечно, но не признаешь — ведь тебе нужна равная кровь.

Уриен потрясенно молчал, затем выдал:

-Так и говорили бы по-человечески! Мол, есть то, что хочешь, а есть то, что надо…

-Скажи это грекам, граф! — напряжение Мерлина сняло рукой. Он видел своего ученика в новом воплощении — в роли Наставника и это было действительно интересно. — Мелеагант, хорошо, давай продолжим с другого…вот, с пятого отрывка.

Мелеагант бросил взгляд на пергамент и кивнул:

-Хорошо. Природа познается не только через наблюдение и опыт, но и через рассуждение. Сама природа внушает уму путь, которому следует познание и героизм добродетели, ровно, как вдохновение гения — это не вытекает из мысли отдельного человека, а является плодом мысли протекших веков…

Договорив, Мелеагант обернулся к Уриену, который просто пытался понять, с какого момента он перестал понимать и объяснил, не дожидаясь вопроса:

-Любое наше действие предопределено деяниями прошлых дней и прошлых кровей. Природа циклична. Но она идет не кругом, а спиралью, поднимаясь на опыте каждого нового поколения, как на костях, на подставках. Понимаешь?

-Нет, — честно ответил граф, — но очень интересно, правда!

Мелеагант улыбнулся и развернулся к пергаментам. Затем была история. Для Мерлина это была настоящая передышка — в истории говорил, в основном Мелеагант, который помимо всех заданий Мерлина, обязанностей наследного принца, тренировок с мечом и выездов умудрялся проглатывать многотомники по истории.

-А потом, — радостно вещал Мелеагант и глаза его горели настоящим азартом, — они говорили: «Где было правосудие, когда Тиберий пал под ударами убийц? Где были сенаторы, когда труп народного трибуна волокли через весь город?»

-Ты там что, был? — вмешался снова Уриен. — Откуда тебе знать, кто и что сказал?

-Так записано в пергаментах! — не обернулся даже Мелеагант и продолжил, — это был только предлог для борьбы с Гаем…

И вдруг осекся. Мерлин даже вынырнул из дремотной расслабленности и с испугом взглянул на ученика. И даже Уриен воззрился с удивлением.

-Тогда сенаторы прибегли к чрезвычайным…- подсказал Мерлин, полагая, что заминка, вообще-то очень странная, не больше, чем забывчивость, но Мелеагант одарил его тяжелым, совсем не мальчишеским взглядом, в глубине которого сверкнули желтые огоньки Теней…

-Они совершили ошибку, — глухо сказал Мелеагант, — им не следовало поступать так. Гай был любимцем толпы и всякое унижение его, всякая открытая борьба была ошибкой.

Мелеагант встал и прошел по комнате несколько раз, размышляя о чем-то, явно уже далеком от урока. Мерлин и Уриен переглянулись.

-Да, — продолжал наследный де Горр, — они совершили ошибку! чтобы свернуть голову титану, нужно действовать иначе. Нужно, чтобы толпа его возненавидела, прокляла и сама поддержала, а лучше — стала инициатором волнения…да, да. Именно так, да, именно так…

«А мальчик далеко пойдет!» — с горьким восхищением подумал Мерлин. — «Столько амбиций и ума… это либо сгубит его, либо возведет к пьедесталу. Довольствоваться средним он не станет, не сможет»

«Интересно, долго будет еще идти это занятие? Мелеагант, как обычно, зараза!» — подумалось уже Уриену, но ни он, привыкший к таким скачкам мыслей у друга, ни друид, не выразили никакого удивления и участия, ожидая, как поступит сам наследный принц.

Он вдруг замер, сообразил, что находится не один. Смутился, кажется, и сел обратно:

-Я устал от истории, Мерлин. Давай к следующему?

-Давай, — с облегчением кивнул Мерлин и вытащил другой пергамент. — Сегодня у нас отрывок про Аллекто.

Мелеагант кивнул и принялся за чтение:

-Дочь безбрачная Ночи, способная свести в поединке любящих братьев, дом наполняющая враждой и бедой, да так, что факел погребальный не гаснет, сотни имен, ликов и сторон принимающая, способ тысячи знающая к погибели, ты найди в душе своей щедрой средство разрушить союз и посеять преступную распрю, пусть союзники прежние возжажду войны и тотчас схватят оружие!

-О чем это говорит нам? — спросил Мерлин мягко. Ему отрывок этот не нравился, и он желал закончить его побыстрее. Мелеагант молчал, либо раздумывая, либо не присутствуя духом здесь.

-Все зло от женщин! — ввернул Уриен. — От тех женщин, что умны и хитры.

Мерлин возмутился:

-Причем здесь…так, ладно. Уриен, не мешайся!

-Нет, — возразил граф, — давайте честно. Она всего столько знает — значит, умна. Она столько всего может, значит еще и хитра. Так вот это вот все зло от нее…

-Ты что скажешь? — спросил Мерлин без особой надежды у Мелеаганта.

Но тот ответил:

-Тут проблема не в Аллекто, а в окружении ее. там есть выше строки, помнишь, Мерлин? Юнона призывает ее: «стала подстрекать такими речами Юнона». И дальше есть интересный момент, когда Аллекто принимает другой вид и спускается к юноше, чтобы молвить ему слово, а тот указывает ей место: «К правде бывает слепа побежденная немощью старость, вот и терзаешься ты напрасной тревогой!». То есть, вы понимаете? — он даже не воспринимает ее всерьез. И потом, когда Аллекто творит свои деяния, и поднимается, гордая к попросившей ее об этих деяниях Юноне, что она слышит?

-Что?— спросил Уриен почему-то шепотом. Он, равнодушный ко всяческой поэзии, вдруг проникся к этой неведомой Аллекто, которая рисовалась ему прекрасной и изможденной, темноволосой и худой, с пылающим взором…

Он не читал этого произведения и не знал, что облик Аллекто имела совсем другой: «часто изменяет она гнусный свой облик, свиреп ее вид и черны на челе ее змеи…», а потому он представил себе какую-то мистическую и темную красоту, обрамленную усталым величием и неприкаянностью и от этого зажглось в его сердце что-то непонятное, но такое желанное…

-А Юнона сказала ей так, — продолжал Мелеагант, не представляя, что творится с его другом, — она сказала: «Не дозволило небо, чтобы при свете дня носилась ты вольно — прочь уходи! И если нужны мне труды и несчастья, я справлюсь сама!». А знаете, как это следует понимать? сделала дело — пошла прочь, ненужная, как прежде. О какой благодарности может идти речь? Юнона сама призвала, потом сама же оскорбила, когда уж дело было свершено.

Мелеагант замолчал, переводя дух. Мерлин поспешно свернул пергамент:

-Вот на этой радостной ноте мы и закончим с тобой это произведение, пока ты не заставил нас еще и пожалеть эту Аллекто. Не забывай, что она творила злодеяния и несла смерть.

-Так это ее удел! — Мелеагант развел руками, — кто же создал ее такой? Она не явилась из пустоты. Ее сделали такой, значит, так было надо. Так какой смысл винить то, что несет зло, если это зло, во-первых, было необходимо, во-вторых, явлено твоей же собственной волей?

-моей? — испугался Мерлин и невольный укол совести за другое уже дело впился в его сердце.

-Да причем тут ты? — удивился наследный принц. — Я с позиции Бога — Сатурна говорю. На кой черт ты создал то, что будешь ненавидеть и презирать вместе со всеми своими дочерьми?

Мерлин открыл, было, рот, чтобы ответить, но закрыл рот, увидев, как на дне взгляда Мелеаганта нет желтых огоньков, а есть вся та сконцентрированная, загустевшая боль, имя которой: отец. А вернее — отношение отца к сыну.

То, что Багдамаг недолюбливает своего сына — не было секретом. Даже Утер Пендрагон, порою, одергивал своего друга:

-Угомонись, у тебя такой сын! За ним будущее.

А Багдамаг свирепел еще больше:

-Подлец убил своим рождением мать! Он ни на что не способен, кроме разрушения и уничтожения всего, что мне дорого. Как мечник он и вовсе — позор!

-Не в мече дело, — возражал ему Утер, — хорошим мечником быть и крестьянин может. А вот ум! Он либо есть, либо нет. Да и хитрость, ловкость…

-Я жалею лишь о том, что слишком любил его мать, чтобы не завести бастардов, — не слышал никого и ничего Багдамаг.

И лицо Утера мрачнело, но не от жестокосердечности друга, а от собственного укола совести. Где-то был ведь и его, Утера, бастард… свидетель слабости, похоти и ничтожества собственных чувств.

А может быть, уже не был?

Может, унесли его птицы смерти?

-Я не знаю, — медленно ответил Уриен, который тоже уловил это настроение Мелеаганта и знал о ней с другой стороны, чем Мерлин, — я не знаю, зачем он поступил так с Аллекто. Но я могу предположить, что…иногда люди так поступают, потому что не могут даже представить, что попало к ним и что создано ими. Это тяжело, но это воспитывает и делает лучше…

Уриен умолк. Мерлин взглянул на графа, потом на будущего принца. тот овладел собою, хмыкнул:

-Ты прав, Уриен! Мерлин, хватит занятий на сегодня. Расскажи нам что-нибудь о своих скитаниях, а?

Мерлин, довольный тем, что самообладание вернулось к Мелеаганту, но больше радуясь тому, что уроки закончены, поспешно начал рассказывать:

-Я рассказывал, как я скитался в одном зеленом краю?

-Нет, — покачал головою Уриен, чуть меняя позу, чтобы сидеть, развернувшись к Мерлину.

-Зеленый край? — нахмурился Мелеагант. — Нет, кажется, что нет.

-О, — Мерлин улыбнулся тем далеким дням, — там были реки, в которых вода течет лениво и сонно, в которых видно небо! И я был там, давно был. Деревья в том краю крепкие, стоят века и веер не может сбить их, лишить опоры… в том краю очень много разных чудных созданий.

-Единорогов? — хмыкнул граф Мори.

-А вот зря смеешься, — не одобрил Мерлин, — единороги существуют. Они, правда, не такие милые и добрые, как про них пишут, у них характер такой…противный. Они как бы снисходят до человека, когда дозволяют ему себя покормить, при условии даже, что сами умирают от голода. Гордые, строптивые! Выходят только под определенный мотив флейты. Вот что-то вроде такого…та-ра-тата-трат-тарата-та! — немузыкально пропел Мерлин.

Теперь переглянулись уже Уриен с Мелеагантом. Наследный принц спросил:

-И что с зеленым краем?

-Погодите! — возмутился Мерлин. — Тара-та-та-тататата-тарара! Вот. Как-то так. о чем вы спрашивали?

-Ты начал про зеленый край, — напомнил Мелеагант.

-А, — спохватился друид, — так вот, в зеленом краю такие реки, такие деревья и много-много разных волшебных существ. Одно время, пока кентавров не истребили, они тот край избрали местом своего, ну…

-Пастбища, — не удержался Уриен и Мелеагант, не ожидавший подобного замечания, не сдержал смешка. Мерлин с осуждением вздохнул:

-Что с вами не так? кентавры были хоть и лошадьми, но лишь наполовину. Не едят они траву.

-А бывали ли кентавры с головами лошадей и телом человека? — вслух принялся размышлять Мори, даже не пытаясь казаться серьезным.

-Тогда они щипали бы траву… — подхватил Мелеагант.

-Их можно было бы пасти.

-Ездить только на них было бы нельзя.

-Это тогда неразумно. Интересно, а мог ли родиться кентавр, который наполовину корова?

-На верхнюю или нижнюю половину? — спросил Мелеагант, в раздумьях.

-А какая разница? — пожал плечами Мори.

-Ну, в первом случае, можно покормить травой, во втором — подоить.

-Думаешь, кто-то будет доить кентавра-корову?

-Еще раз, — вконец обалдевший Мерлин потряс головой, разгоняя чудовищные образы, — что с вами не так? вы что несете?

-Да это просто размышления, — отозвался Мелеагант. — Мы прикидываем…

-Вы прикидываете не просто образы, а конкретные кошмары в мой сон! — но и Мерлин не удержался от улыбки. — Отстаньте от кентавров! В зеленом краю жили когда-то и дриады, что путали случайных путников, и разные фонарики…

-Кто? — в один голос спросили Уриен и Мелеагант.

-Фонарики, — Мерлин изобразил руками что-то вроде бочонка. — Они были живыми. Они плавали невысоко над травой, разного размера и разного цвета и освещали по ночам тропинки…

-Кому? — удивился Мелеагант.

-Что «кому»? — не понял Мерлин.

-Кому освещали? — разъяснил наследный принц. — Кентавры по ночам вроде в сон уходили, дриады все равно слепые…путников там не было.

-А…- Мерлин почесал в затылке. — Ну, они так, просто. Для красоты.

-И это с нами что-то не так? — возмутился Уриен. — У них тарелки плавают над травой и светятся!

-Плавали, -непонятно зачем поправил Мерлин. — Ну…я уже, может, и подзабыл их истинное назначение, признаю. Но самым диковинным был один зверек, который обитал на деревьях, из которых делали посохи для друидов. Да, мой тоже из него! на таких деревьях жил зверек: небольшой, пушистый, когтистый… медвесыч

-Чего? — хором переспросили друзья. — Кого?

-Медвесыч, — объяснил Мерлин, — это такая птица, которая похожа на медведя лицом. То есть — мордой. То есть…ну вот этой вот передней частью мишка-мишка. А так — крылья, лапы, хвост.

Уриен попытался изобразить. Он расставил руки в стороны на манер крыльев и широко-широко раскрыл глаза, принимая вид птицы, сидящей на ветке. Ну, во всяком случае, графу казалось, что именно так выглядит птица, сидящая на ветке. Мерлин был не согласен, но вмешиваться не стал.

-Похоже? — спросил Уриен.

-Угу! — по-совиному ухнул Мелеагант и оба друга залились громким хохотом, совершенно свободным и счастливым. Хохот, в котором не думаешь о то, что будет дальше, где нет места всяким Аллекто и безумным римлянам. Хохот без расчета, пойманный в миг единения дружбы.

Мерлин тоже не сдержал улыбки, но вдруг острое чувство тоски пробрало его до самой души:

«Какие же они дети!» — с ужасом подумал он, прекрасно зная, что легкой дороги ни тому, ни другому не предвидится и, жалея, что не может взять всю боль каждого из них на себя. Он поспешно уткнулся в свитки, и взгляд его встретил имя — Аллекто. И почему-то стало ему совсем паршиво, вспомнился, нежданно, образ одной девочки…ровесницы, примерной ровесницы этих болванов, которой уже выпала тяжелая дорога.

И в том была его, Мерлина, вина. А что хуже — боги обещали и плетение, и боль куда худшую…