Уроборос

Миллионы огней мушиным роем растянулись над промёрзшей насквозь тайгой, закрывая стонущее и кровоточащее переливами небо. Танцевали крапинками самоцветов на проглядываемый сквозь матёрый и угрюмый лес снегу. Бежали по глубоким порезам от когтей на коре, сливаясь со смолой, что сами выдавливали из трупов деревьев своим серным жаром.

Поднявшийся ветер гнал и ломал прилёгшие отдохнуть вековым сном снежинки, невидимыми шагами хрустя их костями. Таскал по изрытому трещинами льду, что немые жабры разорвал рыбам, не отступившим ко дну. Укутывал саванном испуганных и тупых медвежат, лежащими и дышащими исходящим паром от недавно убитой матери. Их громкие и противные слуху крики утопали под всё наваливавшемуся с небес снегу.

Её убийца шёл, оставляя отчетливые следы копыт со странным пеплом в их ямках. Взъерошенная шерсть после боя с загнанным в тупик противником переливалась от своей и чужой крови. Рот скалился в довольной улыбке, обнажая острые гнилые зубы.

Вся жизнь их владельца была в звоне колоколов и треске факелов ужасающихся людей. В плаче осиротевших детей, уходящими вслед за своими матерями и отцами в глухие уголки леса, исхудавшими и обессиленными. По тропе, где ветви будут гладить им давно не румяные щёки, невольно царапая кожу на торчащих скулах.

Деревья будут шептать колыбели своим треском, манить мягким мхом прилечь и отдохнуть.

— Не бойся, лучик… — сладкие речи знакомыми голосами затекают в уши.

Дитё ложится и засыпает. Снятся ему медвежата, бегущие за мамкой. Вкусные ягоды и огни уютной избушки, стоящий вдалеке. И нет возможности, да и желания просыпаться.

Корни опутывают ноги и руки, в которых не осталось сил сопротивляться. Заползают в дырку, где раньше был нос, ломают на осколки узкие глазницы. Растаскивают косточки, что уже много лет покрыты мхом. А после отправляют ещё один самоцветный огонёк на небо.

К остальным миллионам.