Умирая.

Умирая.

1.

Я проснулся от одного резкого звука. У меня было всего несколько секунд, чтобы глаза разомкнулись и осмотрели неизменный белый потолок комнаты и встроенную в центре люстру-обруч, излучающую монотонный свет.

2.

Снова раздался тот же звук. Я встал, обув ноги в тапки, и направился в ванну. Водой из тропической лейки я принял душ, почти не замечая, как струится жидкость комфортной температуры по телу. Поток всегда подавался автоматически и также автоматически выключался. Этих считанных минут мне идеально хватило, чтобы чувствовать себя бодрым и чистым. Потом дело дошло до зубов. Белой щеткой и пастой из дозатора я прочистил рот, наполненным заранее стаканом с синей жидкостью прополоскал ротовую полость от леденящего вкуса средства ухода за зубами.

3.

Выйдя из ванны, я подошёл к открытому шкафу — натянул штаны, накинул и застегнул рубашку, зашнуровал ботинки, отложив на дно тапки.

4.

Издался ожидаемый щелчок за спиной — открылась дверь. Я переместился в серый коридор с желтым ковролином под ногами и двинулся в сторону лифта. Другие работники в белых рубашках также вышли из своих комнат и шагали вместе со мной. Мы небрежно бросили друг другу приветствия.

5.

Массивные двери открылись и разъехались в разные стороны. Никого не задевая, мы пачкой зашли внутрь и развернулись почти синхронно в сторону коридора. Кто-то клацнул на кнопку «11». Лифт затворился.

6.

Равномерно и прямолинейно кабинка поднялась и высадила всех. Работники торопливо разошлись по кабинетам в приоткрытые однотонные двери с четырёхзначными номерами, начинающимися с одиннадцати. Я со своим работником-соседом зашёл в «1112».

7.

Мы уселись за свои столы, расположенные под большим окном. Изнутри пробивался неразличимый белый свет. Включили компьютеры, на которых моментально загрузились программы с черным экраном и мигающей белой кареткой. Достали из шуфлядки ручки и положили их рядом с мышкой. Наши глаза бессмысленно устремились друг на друга и, спокойно сложив руки на столешнице, мы ждали.

8.

Наконец-то дверь в комнату открылась — заходит женщина в юбке с тележкой и запарковала её у боковых стенок наших столов.

9.

Я и сосед синхронно взяли папки со вшитыми страницами, привезенные в тележке. На моей — коричневой — вышиты слова «Анна Одинцова» и напечатаны черные сливающиеся с фоном цифры «34396457», между страницами вставлена синяя липучка-закладка. Я вбил цифры в компьютер с помощью панели на столе с десятью клавишами. На экране закрутился белый спиннер, после чего всплыл мелкий текст с заголовком «Аннотация №34396457». Внимательно вчитавшись в сливающиеся строчки из набора цифр, отсылающих к другим аннотациям, и слов, я открыл небольшую папку, листы которой исписали чьи-то руки, и пролистал до пустых страниц. Последние строчки не впечатляли. Я вывел первые предложения, потом снова устремил взгляд в аннотацию. Вычленив пару фактов, я продолжил заполнять страницы вплоть до закладки. Мои пальцы отрывают липкую бумажку и закрывают папку. Я взял следующую и проделываю тоже самое. До обеда мы успели справиться со всем объемом работы.

10.

Дверь открылась — снова вошла знакомая женщина. Она поставила нам перед носом синие контейнеры с едой, а взамен забрала тележку и увезла её в неизвестном направлении за дверь. Мы, не торопясь, поели.

11.

Очередная тележка въехала почти сразу, как мы отложили столовые приборы обратно в контейнеры. Теперь мужчина оставил её у нас и скрылся за дверьми. Мы завершили ещё быстрее, чем с утра. Перед тем, как дверь открылась, сосед спросил меня, как дела. Я ответил в привычной манере, что всё хорошо и поинтересовался тем же самым у него.

12.

Мы вышли, опять влившись в толпу. Лифт доставил нас обратно до нашего этажа. Я вернулся в свою комнату.

13.

На столе у кровати уже услужливо стоял новый контейнер. Я употребил пресную волокнистую пищу и почувствовал насыщение.

14.

Я складываю квадратиком в пустой шкаф одежду. Достаю чистые тапки и просовываю туда ноги. На меня напала усталость.

15.

Я повторил утреннюю процедуру по чистке зубов в ванне и вышел в пустую комнату. Приятно чувствовалась чистота на зубах.

16.

Подошёл к кровати и, отодвинув гладкое одеяло, нырнул внутрь. Я несколько секунд бесцельно лежал, рассматривая стерильный потолок, и дожидался отключение свет.

17.

Потемнело. Я медленно закрыл глаза и заснул.

1.

Я проснулся от одного резкого звука. У меня было всего несколько секунд, чтобы глаза раскрылись и изучили белый потолок комнаты и встроенную в самом центре люстру-обруч, излучающую монотонный свет. Чувствуя тяжесть одеяла на груди, я ожидал второго звонка.

2.

Снова раздался звук. Я встал, обув ноги в теплые тапки, и направился в ванну Водой из тропической лейки я принял душ, почти не замечая, как струится жидкость абсолютно благоприятной температуры по телу. Поток, как и вчера, подался автоматически и также автоматически выключился. Этих считанных минут мне идеально хватило, чтобы почувствовать себя бодрым и чистым. Потом дело дошло до зубов. Белой щеткой и пастой из дозатора я прочистил рот, наполненным заранее стаканом с иссиня-голубой жидкостью на раковине избавил ротовую полость от леденящего вкуса средства ухода за зубами.

3.

Выйдя из ванны, я подошёл к открытому шкафу — натянул штаны, накинул и застегнул поглаженную и чистую рубашку, зашнуровал ботинки, отложив на дно тапки.

4.

Издался щелчок сзади: понял, что открылась дверь. Я переместился в серый коридор с желтым ковролином под ногами и двинулся в сторону лифта. Другие работники в белых рубашках также вышли из своих комнат и зашагали вместе со мной. Мы поочередно поздоровались друг с другом.

5.

Массивные двери растворились и разъехались в разные стороны. Аккуратно, не задевая других, мы пачкой зашли внутрь и развернулись почти синхронно в сторону коридора. Мой сосед по кабинету нажал на кнопку «11». Лифт затворился.

6.

Равномерно и прямолинейно кабинка поднялась и высадила всех. Работники разошлись по кабинетам в приоткрытые однотонные двери с четырёхзначными номерами, начинающимися с одиннадцати. Я со своим соседом зашёл в «1112».

7.

Мы уселись за свои столы, расположенные под большим окном, обрамленном чёрной рамой. Включили компьютеры, на которых моментально загрузились программы с темно-синим экраном и мигающей светло-серой кареткой. Достали из шуфлядки ручки и положили их рядом с мышкой. Наши глаза бессмысленно устремились друг на друга и, спокойно сложив руки на столешнице, мы ожидаем начала рабочего дня.

8.

Наконец-то дверь в комнату открылась — зашла наша знакомая в юбке с тележкой и оставила её у боковых стенок наших столов.

9.

Я и сосед синхронно взяли папки со вшитыми страницами, привезенные в тележке. На моей — желтой — вышиты слова «Эйрель Карбрэк» и напечатаны контрастные не сливающиеся с фоном цифры «18564922», между страницами торчала полупрозрачная синяя липучка-закладка. Я вбил цифры в компьютер с помощью панели на столе с десятью клавишами. На экране завертелся белый спиннер, после чего всплыл мелкий текст с заголовком «Аннотация №18564922». Внимательно вчитавшись в сливающиеся строчки из набора цифр, отсылающих к другим аннотациям, и однообразных слов, я открыл небольшую папку, листы которой исписали чьи-то руки, и пролистал до пустых страниц. Последние строчки не впечатляли. Я вывел первые предложения, потом снова устремил взгляд в аннотацию. Вычленив пару фактов, я продолжил заполнять отдающие желтизной страницы вплоть до закладки. Мои пальцы оторвали липкую бумажку и закрыли папку. Я поднял следующую и проделал тоже самое. На третьей – серой – я заметил, что привычных букв нитками не вышито. Только чёрные цифры «11120117». Вбивая числа через панель, что-то произошло. На долю секунды, совсем незаметно, но вспыльчиво, отключился свет, как если бы я моргнул. На экране забегали белые числа под заголовком «Аннотация №11120117»:

«1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17»

Они повторялись в каждой новой строке, образуя паттерн и складываясь в ровные столбики. Вернувшись на главный экран, я снова вбил номер, сверяясь с цифрами на обложке после каждой введенной. На экране вновь замаячили столбики из чисел.

«1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17»

Тогда, я перевернул серую обложку папки и пролистал листы с однотипным содержанием. На каждой странице упорно повторялись числа, написанные разными почерками. Странное ощущение пощекотало в боках.

«1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17»

Сегодня явно были перебои с электричеством, потому что свет снова незаметно моргнул, когда я дошел до последней страницы. Книга почти закончилась. Очередная повторяющаяся строчка была не дописана, застряв на «9». Пустой страницы хватило бы ещё на строки пять, не больше. По заученным указаниям, я начал заполнять книгу. Дописав до «17», сосед, поперхнувшись, громко уронил ручку на пол и безмолвно нагнулся под стол. Его взлохмаченная голова всплыла из-под столешницы и извинилась. Я остановился и снова взглянул на заголовок черного экрана со столбиками — «Аннотация №11120117».

«1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17»

Закрыв книгу, мои потные пальцы, незаметно потянули за скользкую ручку шуфлядки. Она с непривычным скрипом отворилась. Я убрал туда серую папку, лежавшую на столе.

10.

Дверь открылась — гулко вошла женщина. Она поставила нам синие контейнеры с едой, а взамен забрала тележку, кажется, не замечая утраты содержимого, и увезла её за дверь. Мой контейнер поддался с трудом. Мы поели. Я завершил трапезу быстрее, чем мой сосед, и ожидал, пока тот, не торопясь, покончит со своей едой.

11.

Очередная тележка въехала почти сразу, как сосед, за которым я наблюдал, отложил столовые приборы обратно в контейнеры. Мужчина грубо оставил её у нас, не приставив вплотную к боковым стенкам, и мрачно скрылся в коридоре. Время тянулось, и работа шла медленно и незадачливо. Мы справились. Перед тем, как дверь открылась, сосед спросил меня, как дела. Я не ответил и лишь посмотрел в его странную бесформенную улыбку. Он встал, ничего не замечая и не ожидая. Дверь открылась щелчком. Я потянул за шуфлядку и, небрежно расправляя рубаху, прячу папку неописуемого серого цвета под штаны.

12.

Я вышел, прижимая плотно руку к телу и ощущая рельеф остроконечной книги. Неудачно влился в аморфную толпу, наступая кому-то на блестящий ботинок. Лифт доставил нас обратно до нашего этажа. Я, потея, вернулся в свою комнату.

13.

Ничего не замечая, я направился к шкафу, дверцы которого с сопротивлением поддались не сразу, достал со дня одинокие тапки, уложив на их место папку. Оставив шкаф приоткрытым, ноги подошли к столу с контейнером. Пища быстро попала в меня.

14.

Я сложил квадратиком в пустой шкаф одежду и просунул ноги в небрежно упавшие тапки. Папка в шкафу завлекала. На меня, как по приказу, напала усталость.

15.

Не отводя взгляда от шкафа, я ушёл в ванну и повторил процедуры для зубов.

16.

Вышел из ванны и, опустив взгляд в шерстяной пол, забираюсь неумело на кровать, окутываясь в одеяло с головой.

17.

Заснул с трудом. Проворочавшись и запутавшись ногами в одеяле, одним глазом вглядывался в темноту шкафа. Прозвучал сигнал.

1?

После звука, свет включился не сразу. В темноте на белом потолке показались черные вкрапления-помехи. Они пропали, сразу как едкий свет озарил комнату.

2?

Второй сигнал резко исполосовал тело, и я медленно поднялся. Усевшись на кровать и согнув колени, я краем глаза изучил открытый шкаф. Я встал и наконец-то притворил дверь, плотно прижав ладонью. Назойливый серый предмет скрылся на глубоком дне. Войдя в ванную комнату, мои ноги ощутили холод кафельного пола — я забыл тапки. Приняв наспех душ, вода из которого неприятно стучала по темечку и разбивалась на крохотные брызги об шершавый пол кабинки, я вышел оттуда, не дождавшись пока вода автоматически выключится, ещё минуту слушал забивающийся в уши шум струй, ударяющихся об жесткие стенки. Взял щетку, которая, как обычно, приготовленная прилегла на тумбе, в которую монтировали раковину. Рука размашисто задела стакан с синей жидкостью и тот опрокинулся в слив. Я озадачился: не стаканом, а почему-то снова папкой. Мои глаза поднялись с глубоких дырочек слива на зеркало. Я его раньше не замечал. Когда оно появилось? Бездумно всматриваюсь в белую пену у рта, обросший щетиной подбородок, взъерошенные черные волосы с перхотью, торчащие уши и бесцветные глаза. Время не торопилось и ползло, как ползла вниз по щеке паста. Неожиданно зазвучал скрип входной двери.

3, 4?

Я задержался и опоздал на работу. Вытер предплечьем рот от пены и сплюнул остатки в раковину. Выбегая из ванны, ноги сразу принесли меня к шкафу. Я закрыл глаза и оделся, пытаясь избавиться от раздражения и волнения. Валяющиеся у кровати тапки, я решил не убирать и мощно захлопнул дверь с грохотом. Снаружи раздавался топот и недовольный гул. Выбежав в коридор, заметил, как все уже давно стоят у лифта. Глаза болели то ли от недосыпа, то ли от яркого желтого цвета ковролина.

5?

С волнительных лиц коллег стекали струйками пот, глаза округлились и впились в синюю панель, где из закругленных треугольников складывались цифры. Лифт медленно двигался вниз — число резко уменьшалось, начав с «10» и закончив «-4». Двери разъехались, мы вошли, ударяясь плечами и наступая друг другу на ноги. Я заострил взгляд в ноги на серебристый пол, усыпанный странными узорами звезд. Портал шумно затворился.

6?

Кабинка плетётся вверх, пошатываясь между этажами. Доехав до нужного, она резко остановилась, придавив нас в пол. Работники вышли в коридор и медленно расползлись в одинаковые двери по кабинетам. Я проследовал за своим дородным соседом в «1112».

7, 8?

Быстро присел на место, ноги неудобно упёрлись в стенку стола. Я попытался переставить их и подобрать комфортное положение, но стул подо мной издал предательски протяжный скрип. На секунду мои глаза устремились в лицо соседа. Он взволнованно посмотрел на меня шаловливыми зрачками в ответ и приоткрыл сухой рот, словно желая сказать нечто важное и успокаивающее, однако, не успев издать ни звука, в кабинет зашла женщина, встаскивая внутрь тяжелую тележку. Я отвёл взгляд от её лица, пытаясь не замечать, как она сверлила меня насквозь, пробив в моей груди и спинке стула крученное отверстие. Сзади послышался глухой звук удара об стену – сверло уткнулось в непрошибаемую стену и остыло. Рассмотрев длинные ноги, чёрную юбку-карандаш и приталенную рубашку, плотно прижимающуюся к узким плечам, я заметил в районе груди приколотый бедж с надписью «11000123». Зачем она надела его? Это только на сегодня? Может, он был и раньше?

9?

Пересиливая себя, мои трясущиеся руки вытащили из припаркованной тележки первую попавшуюся книгу. Буквы и цифры, изображенные на яркой обложке, сливались и стекались в моих глазах в одну единственную надпись – «11120117». Я ожесточенно потёр глаза тыльной стороной ладони. Что-то еле заметное случилось со светом над головой. Мои глаза поднялись к потолку и увидели галогенную лампу прямо над собой. Она мерцала. Я долго наблюдал за помехами осветительного прибора. Из уголка ока что-то высыпалось или пробежало вниз, оставив на обложке книги в руках мокрый след. Я вернул своё внимание на закрытую папку и наконец-то разобрал слова «Альберт Фьюстон». На экране уже замаячили строчки аннотации. Из памяти вылетело, как я вводил цифры с обложки на панели. Может оно включилось само?

Однотипные слова перемешались, буквы с засечками цеплялись друг за друга. Я из раза в раз вчитывался в одни и те же предложения, в сердце текста, обрамленные мусором из ненужной информации:

«Отец (№92830076) привил Альберту любовь к рыбалке в раннем детстве (см. ранее). Поэтому теперь, когда у него появилась собственные дети (№96721885 и №93276064), он продолжил заниматься этим с ними, надеясь привить у них любовь к такому виду отдыху и развлечения и пытаясь вспомнить беззаботные и спокойные дни (см. ранее), когда всё, кажется, было немного проще.»

Смысл плохо укладывался в голове. Я напряженно раскрыл папку, оставив влажные пятна от потных ладоней. Ручка не сразу легла в пальцы, она пару раз выскочила и прокатилась по столешнице, но в конце концов ролик забегал по бумаге выводя:

«Выходные после напряженной и незадачливой недели могли стать спасательным кругом для Альберта в океане усталости. Позабыв тягостные разногласия с женой и проблемы на работе – со сменной начальства все предвещали неумолимые сокращения и увольнения, он с раннего утра собирал принадлежности для рыбалки – снасти, крючки и прикормку – в сундучок с застёжками и в свой старый портфель, с которым он кажется еще ходил в школу, и, пытаясь посчитать сколько лет прошло с тех пор, вслушивался в шум радио. Наконец-то неизменный ведущий утренних новостей, который радовал Альберта каждое день по пути на работу, объявил прогноз погоды. Женский высокий голос подхватил радостным приветствием и заверением, что синоптики обещают, что день будет солнечным и тёплым. Рот натянулся в улыбке.

Вскоре он нежно разбудил сыновей, которые, едва разлепив глаза, начали собираться. Младший, вскочив, натянул забавную рубашку в полоску с отрезанными рукавами и кепку с изображением лопоухого слона. Старший небрежно и без энтузиазма накинул джинсы и чёрную футболку, на котором красовался логотип рок-группы. Отец знал, что парень лишь притворяется незаинтересованным в силу возраста и юношеского нигилизма. Будь это правдой – Эндрю надел бы что-то с капюшоном. Альберт, напевая себе под нос старую песенку о вечном лете, услышанную из магнитофона после прогноза, приготовил детям яичницу с беконом. Позавтракав, семейство вышло на улицу к машине. Эндрю, по праву старшинства, сел на переднее сиденье, Антонио, прикрыв глаза, прилег бочком на заднее.

Ехать пришлось около часа. Дорога, под сопение младшего сына и расспросы старшего про стиль вождения отца, про знаки дорожного движения, оказалось почти незаметной. Подъехав к реке, на знакомое и излюбленное место у семейства, среди свисающих над водой ив и колыхающихся камышей, они разложились — сыновья завозились с насосом для лодки, отец приготавливал удочки — нежно, почти поглаживая основание удочки, протягивал леску через кольца удилища, нанизывал поплавок и крючок. Когда всё было готов дети и мужчина пустились в плав и отгребли от берега. На середине водоема начался долгожданный процесс. Сладкий и спокойный, как убаюкивающая колыбельная матери или шутки отца.

Дети скоро тоже успокоились, вникнув в безмолвный шепот темной воды, под толщей которой проносились плавниковые животные с жабрами. Ветер навевал воспоминания и сказки. Все поменялось, как и ожидалось — рядом сидел отец, молодой и красивый, ещё не утомленный бесконечными болезнями глаз, ушей и сердца, напевал наставления на что лучше ловить карася или окуня и как правильно подцепить рыбу. Огрубевшие руки утратили тяжесть и даже незаметно уменьшились, вены втянулись под гладкую кожу. Это было и скучно, и томительно одновременно. Гладь озера родного села была непоколебима. Вдали слышались смешки прохожих ребят и девчонок, назойливо отвлекавших от занятия. Альберт не поддавался искушениям и с замиранием сердца вглядывался в неглубокое дно, видя неподвижные коряги, напоминавшие подводных змей. Как вдруг — поплавок дернулся, Альберт вскочил на сильные и молодые ноги и, резко дернув, стал с радостными возгласами тянуть, что есть мочи. Отец не подает виду, но смотрит за каждым движением, за каждым новым взволнованном кружком на воде. Альберт в последний раз со всей силы тянет удочку и в воздух взмывает крупный, по крайней мере для него, окунь, размером с ладонь, и, как в мультиках, приземляется точно в лодку. Голос срывается и тоненький возглас вылетает с обветренных мальчишеских губ:

— Поймал, пап!

Покрытый чернеющей щетиной подбородок гордо вздергивается и улыбается складочками. Сейчас мужчина повернётся, оставив без присмотра свой поплавок, и потреплет по кучерявым волосам сына. Он рад и счастлив. А как ещё?

Но вместо этого, время скачками бешенной лошади ринулось вперед, небо резко потемнело, окутавшись в мрачные и непроглядные облака, вода, как зверь, взъерошилась и что-то с грохотом рухнуло с лодки. Раздался другой пугливый крик из чужого юношеского рта, укравшего у него озеро в селе и отца:

— Он тонет, пап!

Альберт оборачивается. С нависших над головой тучами на водную гладь и кепку со слоном, отплывающую от борта лодки, упали первые тяжелые капли. Мужчина испугался, но, не подавая виду, ринулся рыбкой в воду. Вода проникла всюду, залившись под трусы и ботинки. Щуплое тело схватилось за Альберта, вонзив ногти в шею. На берегу он понял, что никогда не сможет признаться, никому-либо, ни себе, что испугался не за своего тонущего сына, а от мысли, что в первые секунды происшествия его собственный ребёнок вызвал в нем чистые ненависть и злобу. Чтобы сказал отец Альберту? Точно не потрепал бы по голове. Мальчик в рубашке тихо откашлялся, продолжая держаться за спасителя. С неба хлынул ливень.»

Я дописал до закладки. Взял следующую книгу и попытался снова что-то написать, однако все постоянно шло не так – ручка выскакивала из пальцев, страницы папок слипались, уголки мялись под предплечьем, чернила закончились.

10,11?

Дверь растворилась – вошла странной походкой знакомая женщина «№11000123». Она, виляя бедрами, подкралась к моему столу и поставила ярко-фиолетовый контейнер передо мной. Кажется, она задержалась и несколько секунд смотрела на моё темечко, словно что-то замышляя, только потом отодвинулась к моему соседу. После – забрала тележку, которая озадаченно поддалась крепким пальцам. Я открыл контейнер, не отрывая взгляда от знакомой, и занёс вилку из него ко рту, предварительно нанизав на нее безвкусной еды. Неожиданно у самых дверей с плотных губ сорвались слова:

— Скоро вам принесут новые ручки.

Я тихо поблагодарил. Еда неаккуратно соскользнула вниз, точечно прицелившись и приземлившись сначала на рубашку потом на штаны. Я стряхнул пищу на пол и машинально схватился за пятно, оставленное на белоснежной ткани. Зачарованно рассмотрев его, я не заметил, как в комнату уже зашел мужчина, ввозя послеобеденную тележку с новым грузом. Я даже не притронулся к оставшейся пище, контейнер и вилку вырвали из моей кисти крепкими руками. Работа продолжилась. Кажется, я ничего не сделал за все время после обеда, мое внимание отвлекало пожелтевшее пятно, расползающееся по моей груди.

Наконец-то от забвения меня одергивает знакомый голос, который сегодня звучал удивительно по-новому:

— Как дела? — Фамильярничал взволнованно сосед. – У тебя все хорошо, дружище?

Я что-то пробурчал себе под нос и вылетел в коридор.

12?

У лифта я оказался самым первым из коллег, плетущихся по тёмному коридору и огибающих несущегося меня. Люди подходили ко мне со спины под звуки непрерывного щелканья кнопки вызова. Мой крючковатый палец устал и загорелся от боли – я резко отдернул его от панели. Я осмотрел искаженные и мутные отражения лиц коллег в стальных дверях. Из одного особенно зубастого рта, направленного прямо мне на холку, доносились шумные реплики, вызывающее грубый хохот у других:

— Совсем невтерпёж, дружище? – Наконец-то донеслись его слова и до меня.

Что это значит? Опять это «дружище»? Я его никогда не знал и, кажется, видел впервые. Может он новенький на этом этаже? Я вновь ударил по панели ладонью, ошарашивая окружающих. Двери растворились и лифт доставил нас до дома.

14?

Влетев в комнату, я, ничего не замечая, подбегаю и растворяю с грохотом шкаф. Одолевало ощущение, что я что-то забыл. Меня интересовало только одно: серая книга с цифрами «11120117». Она гипнотизирующее надувалась, приподнимаясь и опускаясь, светлея и темнея, словно дышала, одновременно с моими висками. Пальцы самостоятельно расстегнули пуговицы. Я с трудом оторвал взгляд, чтобы стянуть с себя рубашку и взглянуть на пятно, оставленное во время обеда. Замечая новый дефект – торчащую из воротника, на который уже растянулась жирная грязь, нить, тут же попытался его ликвидировать, потянув за назойливый растопыренный кончик. Миллиметр за миллиметром, превращаясь в сантиметры, нить выползала, как червь или змея, наматываясь на подушечку указательного пальца. Я с тревогой и недоумением продолжал тянуть, разматывая уголок воротника. Наверное, если бы я резко не дернул, то набрался бы хороший клубок белой пряжи или размоталась бы рубашка целиком, но нить под корень разломалась, не оставив даже крохотной зацепки после себя.

Руки сами потянулись к книге на дне. Я раскрыл ее и убедился, что однотипные страницы остались исписаны неизменным текстом:

«1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17».

Пролистав до страницы с пустыми строками и разгладив её ладонью, оставляя влажные следы, я вложил в корешок в качестве закладки длинную нить. Рубашка и штаны были сложены квадратиком, шкаф – хлопком закрыт. Я вспомнил, что забыл.

13?

Глаза падают на контейнер с едой. Игнорируя его, я прохожу в ванну.

15?

Чистя зубы перед сном, я вновь, как и с утра, рассматривал человека в отражении, пытаясь понять его и изучить повадки. Как механично он чистит зубы, как бегают его зрачки, пытаясь заякориться на чем-нибудь, в поисках улик. Почему он нервничает и изучает сам себя? Я точно знаю, что это я, но почему я себя тревожу? Я нахмурился — отражение повторило. Мой рот сплюнул – человек в зеркале сделал тоже самое. Я в последний раз настороженно проверил себя в зеркале – кажется, мой двойник подмигнул.

16, 17, 1?

Тело оказалось в кровати под одеялом. Я рассматривал потолок, замечая уголком глаза что-то странное — от люстры к стене тянется небольшая трещина, которой раньше на стерильном искусственном небе комнаты не было. Я не моргал и не закрывал глаза. Она увеличивалась, темнея, разрасталась и усглублялась, подбирается мизерными шагами ко мне — очередную нить, сшивающую соприкоснувшиеся друг с другом грани вселенной, тянули чьи-то невидимые руки. Я не двигался и, отсчитывая секунды, ждал. Передо мной промчались цифры:

«1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17».

Трещина была уже совсем близко. Мрак из её недр нависал надо мной, сползал по стенам и капал на кровать. Меня вдавливало в матрац, сжимая в тесках грудную клетку и низ живота.

Вдруг включился, мерцая и мигая, свет, раздался надоевший звук – трещина пропадает. Я снова не спал?

2?

Ноги дёрнули моё тело вверх и вскочили шершавыми пятками на тапки, нетронутые с прошлого утра – или это было сегодня? Для меня никак не хотел заканчиваться тот заставляющий биться сердце день, когда предмет, притаившийся сейчас в шкафу, разрастаясь и становясь всё толще и шире, и жаждущий моего взгляда и внимания, попал в мои руки. Странное желание понять беспричинные события наплывало вместе с немонотонным и дерганным светом из люстры. Я злился и отгонял что-то новое, неприятно колющее за нос, из головы. Оно, громко топая и ругаясь, ненадолго отбегало заглушая жужжание электрической лампы, однако вскоре возвращалось. В очередной раз отступления врага я резко вскочил и, уверенно упуская из внимания всё, что требовало моего вмешательства, вломился в ванну. Смотрю в зеркало – мой двойник казался ещё более уставшим. Мне стало его жалко. Встав под прохладный душ, я задумался. Откуда-то из-под подмышек на поверхность штормящего сознания всплывали знаки вопроса и слова, но в цельную мысль они не складывались.

«Почему?», «Кто?», «Как?», «Я?», «Книга?», «11120117?» …

Нет! Нельзя отдаваться им! Я силой сомкнул глаза и вцепился подушечками пальцев в тоненькие шеи слов. Мои руки топили их обратно на дно. Я желал прожить этот день, как раньше – выйти из ванны, одеться, пойти на работу, спокойно поесть, после вернуться с коллегами домой, отдохнуть и выспаться. Таков был план!

2!

Я не заметил, как вода отключилась. Чувствовал себя бойко! Дело дошло до зубов. Серой щеткой и пастой из дозатора я прочистил рот, наполненным заранее стаканом с синей жидкости на раковине поласкаю ротовую полость от леденящего вкуса средства ухода за зубами.

Что-то снова не так. Что это за щетка? Она жёстче и тусклее. Откуда жидкость в стакане? Я его не трогал до этого. Мое отражение нахмурилось.

3!

Неважно! Вышел из ванны и подобрался к приоткрытому шкафу. Без задней мысли заглянул внутрь и натянул свои штаны, накинул и застегнул поглаженную и чистую рубашку, беру обувь…

Бах! Ботинки с грохотом выпали из рук. Это не моя рубашка! Ни торчащих ниток, ни грязного пятна – лишь сияющая белизна, режущая глаза. Меня не столько испугала подмена. Мысль о том, что кто-то здесь был ударила в грудь, сбив дыхание. Кто-то шастал по комнате, открывал шкаф и своими мерзкими руками лазил тут. Он мог видеть книгу. Он мог её забрать.

Я тут же грохнулся на колени и замахал руками по темнеющему воздуху, словно расчищая путь в чаще к выходу. Высохшие глаза лишились зрения.

4?

Щелчок – сзади заскрипела дверь. Наконец-то я на ощупь обнаружил на дне черствую обложку. Прижав папку с числами к груди, мои руки перестали дрожать. Она здесь! Почему книга здесь? Кто-то приходил, чтобы просто поменять мне рубашку? Мне снова стало не по себе. На мгновение, я почувствовал, как тяжелый якорь повис на моей шее. Может, если бы её здесь сейчас не оказалось, то это означало бы, что мне все только предвиделось и я смог бы продолжить жить, как прежде. Если бы эту папку не подложили в ту тележку, которую услужливо подкатили нежные женские руки – то ничего не случилось бы?

Но ничего и не случилось! Я положил книгу обратно, нацепил ботинки и, выкинув весь лепет из головы, вышел из комнаты к лифту, где уже столпились другие.

5!

Массивные двери растворились и разъехались в разные стороны. Моё тело попыталось, никого не задев, вместится ко всем остальным. Я раньше не замечал, как здесь тесно. По лбу прокатились капельки пота. Я тут же смахнул их рукой. Коллега, которого я случайно задел, ойкнул. Кто-то нажал на кнопку «11». Лифт затворился.

6!

Кабинка кряхтела и потрясывалась. Кнопки с цифрами мерцали. Наконец-то металлическая коробка со скрипом затормозила. Работники разошлись по кабинетам в приоткрытые однотипные двери. Я со своим соседом зашел в «1112».

7!

Мы уселись за свои столы, которые освещал грязный свет из пыльных окон. Включили компьютеры, на которых моментально загрузились программы с темно-синим экраном и мигающей светло-серой кареткой. Достали из шуфлядки ручки и положили рядом с мышкой. Я устремил злые, но стойкие глаза на своего соседа. Сегодня он был спокойнее. Что вообще может тревожить его в жизни?

— Ты как? – Расплывшись в глупой улыбке, спросил коллега.

Я намеренно проигнорировал его вопрос.

8!

Наконец-то дверь в комнату открылась — зашла знакомая «№11000123» с тележкой и оставила её у боковых стенок наших столов. Она ушла не сразу. Сложив одну руку на другую в районе талии, её тело повернулось в мою сторону. Мы изучили друг друга. Её тонкие губы приоткрылись, но не издали ни звука.

9!

Дверь захлопнулась легким толчком. Что она хотела? Возможно, девушка о чём-то догадалась. Может быть, это ее тонкие руки меняли мне рубашку? Тогда «№11000123» должна знать про книгу! Надо быть осторожнее с ней. Я с опаской припомнил, пытаясь поймать расплывающиеся детали, которые могли бы на что-нибудь ответить или намекнуть, плавные движения волнующихся, как гладь морская, линии рубашки и юбки, обтягивающие стройное тело.

Нельзя! Я размахом, резко дернувшись и насторожив коллегу, откинул лопату, которой сам себя закапывал в пустой яме, жужжащей своей глубиной. Это точно была не она! Тем более, я не сомкнул глаза сегодняшней ночью. Никто не мог проскользнуть мимо меня. Это неважно! Важен только план.

Взял папку из тележки. Имя – «Великий Хранитель». Сделал запрос на аннотацию. Яркие слова впились острыми засечками в мою шею:

«Он – Великий Хранитель(№78776996). Он не помнит своего прошлого, не помнит своего детства, своих родителей и себя. Он знает только свою цель – хранить и остерегать — и своё будущее – охранять и сторожить. Ему не важен весь мир вокруг, засыпанный песками и тающим в лучах сухого ветра, не значимо, что(№44412588) находится за кирпичными дверями храма за спиной. Смысл есть лишь в том, что они заперты и ничто и никто не сможет проникнуть внутрь.»

Матовая желтая закладка отделяла объемную часть страниц в папке. Я большим пальцем пробежал по уголкам, отчеканивая их друг от друга. Ручка сама прыгнула в кисть и шустро забегала по пустым строчкам, выводя буквы, строя словом-за-словом предложения и текст:

«Великий Хранитель, как обычно, сидел на потертой глыбе разрушенной скалы перед храмом, с которого крошка за крошкой, как время, сыпались камни. Скоро, через миллионы лет, рассыплется и она, превратившись в песок забвения. Только когда Хранитель утонет в желтой пыли, заползающей и оседающей в легких через нос и рот и погубившей так много детей и стариков, он покинет свой пост, чтобы отломить и пододвинуть новую глыбу, которая верно послужит ему, когда к его существу подберутся выползающие из барханов новые столетия. Так было всегда. Лишь тянущее чувство, накипающее в пальцах ног, подсказывало, что в этот раз ему не пригодится новый кусок скалы.

По затылку не переставали бегать мурашки наперегонки с капельками пота, образующимися от палящего светила на небе. Великий Хранитель непрерывно чувствовал Её присутствие за своей спиной. Холодное дыхание из узких ноздрей просачивалось через трещины в саманах. Ровно один раз за день он оборачивался через окаменевшее плечо, когда Она подходила совсем близко, и, кажется, прикладывала мягкую ладонь к поверхности врат, запечатанных в начале времён и не отворявшихся уже вечность. Однако это его не пугало, а только раздражало. Она отвлекала его от чего-то более важного и нового, которое приближалось уже не одну тысячу лет. Чьи-то обмякшие ступни плелись по мощенной тропинке старинного города. Они медленно, в течении веков, выходили за ворота замка. На руки натягивались наручи и латунные перчатки. Мощное тело заковывалось в нагрудник с живописными гравюрами янтарных плетений лучей, спустившихся с небес. Между пальцами утекал черствый волос медной гривы рябой кобылы. Грузный таз гулко приземлялся на волнистую спину зверя. Копыта застучали.

Настал тот день, когда по телу против движения мурашек побежали вибрации – поджарые ноги лошади преодолевали колоссальными скачками исполинские расстояния. То, что кололо затылок заглушалось острой болью во лбу. Оно приближалось. Прошли ещё десятилетия и на горизонте замаячила чёрная точка. Уже тогда Великий Хранитель видел его во всей красе. Серый взгляд, просачивающийся через забрало шлема, выпирающий подбородок, сомкнувшихся челюстей, переливающиеся мышцы, скрытые за тяжелыми доспехами, и острые, как меч в ножнах его, намерения очередного беспечного героя спешили сокрушить сторожа, а может уговорить, чтобы врата за его спиной распахнулись и выпустили спертый воздух и Её из ящика Пандоры.

Прошли десятилетия, или столетия – Хранитель уже после первого миллениума своей беспощадной работы перестал понимать такую субстанцию, как время – прежде чем точка превратилась в силуэт. Сердце перестало стучать. И без того медлительные секунды практически застыли на месте. Непонятно, сколько ещё осталось мгновений, до очередной битвы, но Великий Хранитель сдавливал плетенную рукоятку в кисти, обливаясь потом.

Он помнил каждого, кто отчаянно махал холодным оружием перед ним, пытаясь обойти непреступную стену в виде его тела, чьи шеи перерубались, а животы вспаривались, чья алая кровь окропила зыбучие пески – густая жидкость уже давно испарилась и витала в воздухе, проникая под кожу через поры, кости и черепа рассыпались, шлема и нагрудники сплавились, заржавев под камнями, мечи, носившие громкие имена, такие, как «Руины Обещаний», «Оксилисия – Королева Смерти» или «Затмение», и безызвестные копья и серпы пропали, словно никогда и не существовали. Хранитель помнит глупца Адама, высунувшегося из своей пещеры только из интереса и случайно наткнувшегося на врата. Всплывает миловидное лицо героя Тортона, желающего покорить очередного монстра, и морщинистая физиономия мечтателя Гото, стремящегося познать все тайны мира. Приходил и Ромерос по приказу своей королевы Оксилисии. Здесь же умер и зазнайка, обещанный пророчеством в самую безлунную ночь, Гэрри. Некоторых всё-таки удалось отговорить от смерти и отступить. Однако в этот раз все изначально казалось иначе.

Воздух сковывал шею и грудь. Всданик уже спешился, оставив неугомонную лошадь за спиной, и теперь медленно шагал к вратам. Земля заглатывала ноги. Наконец-то и рыцарь, шурша металлом, увидел Хранителя. Он не удивился и лишь обхватил рукоятку, не дрогнув бровью. До заросших пыльной пеленой ушей донеслись старинные, как сам Хранитель, слова:

— Здравствуй, человек!

— Здравствуй, — утробным шепотом произнёс Великий Хранитель, не сводя глаза с пришедшего.

Мужчина привстал во всей своей красе, широко раскрыв плечи, перед вратами.

— Если тут ещё осталось что-то человечье, — печально отозвался гость, мотнув головой.

— Какая разница?

— Её, действительно, уже нет.

— Ты знаешь кто я?

— Знаю, Великий Хранитель, — с трудом кивнув, рыцарь отодвинул вверх забрало. – Кажется, я знаю о тебе больше, чем ты о себе. И точно больше, чем я ведаю о себе.

— Первое – не трудно. Второе – удивительно. И что ты можешь мне рассказать?

— Всё, что пожелаешь, если уйдешь с дороги.

— Ты мне соврал?

— Почему же?

— Ты упоминал, что знаешь кто я.

— Так точно.

— Тогда ты должен понимать, что я не сойду с твоего пути. И либо ты соврал, либо веришь в чудеса!

— Не врал. Но верю. Я предлагаю тебе перед концом своим, узнать себя и свое прошлое, если пожелаешь.

— Не желаю.

— Я могу тебе показать дорогу домой.

Рыцарь медленными движениями потянулся к фляжке на ремне. Сглотнув, он обсохшими губами продолжил:

— Знаю, тебе этого не надо.

— А что надо тебе?

— Как и всем, как и тебе – выполнить свой долг.

— Не боишься?

— Тебя?

— Выполнить свой долг?

— Боюсь.

— И я боюсь продолжать, но желаю. Я обменял свое прошлое и свой дом, ради своей цели.

— Я сделал тоже самое. Навсегда позабыв про любовь, семью, я изучал тебя и твою тайну, готовился к этой встречи.

— Ну так обернись и ступай! У тебя еще есть шанс.

— Ты тоже можешь ступать – я укажу дорогу.

— Вот мы и зашли в тупик.

Рыцарь со свистом достал из ножен меч. Великий Хранитель не шелохнулся.

— Ты знаешь, что будет дальше? – Спросил Хранитель.

— Мы сойдемся в битве?

— Нет, — древнее подобие на человека привстало, — после того, как один из нас проиграет?

— Догадываюсь.

— Расскажи мне.

— Надеюсь, долгожданный покой для обоих, — успокаивающе произнес рыцарь.

— О, нет. Покоя точно не будет.

— Ты знаешь, что у тебя за спиной?

— Запертые врата.

— А за ними?

— Не имею понятия. И ты не узнаешь, потому что они останутся запертыми.

— Тебе совсем неважно?

— Нет.

— Думаю, ты когда-то знал, поэтому и остаешься здесь.

— Возможно.

Хранитель встал в боевую позу, заведя за голову меч. Рыцарь сделал шаг назад, сомкнув пальцами обеих рук оружие.

— Как твое имя? – Спросил в последний раз Великий Хранитель.

— Фенис, — чётко произнес собеседник.

Битва разгорелась, как светило в полдень. Полетели искры от соударяющихся оружий. Песок вихрем закрутился вокруг них. Это мало было похоже на танец, если только на скомканную импровизацию гневного тарана и не пластичной герсы. Выпады пресекались хлесткими тычками. Фенис и Хранитель в какой-то момент перемешались в едино, перекатываясь из стороны в сторону и закапываясь под барханы. Так продолжалось три дня. Никто из них не устал и ни разу не ошибся, звонко отражая удар за ударом. Не было не произнесено ни слова. На третью ночь, напряженная рука человека дернулась, выпустив оружие из железной хватки. А когда Хранитель занёс меч, чтобы исполосовать очередное тело воителя, старым, как он сам, приёмом защитник был перехитрен. Комок песка прилетел прямо в сухие глаза. Хранитель на долю секунды был ослеплен и выбит за края сцены, на которой показывалась пьеса двух актеров, притворяющихся в обоюдной ненависти. Фенис в доспехах всем весом навалился на соперника. Голова Великого Хранителя гулко ударилась об камень, на котором он восседал последнюю сотню лет. В глазах резко темнеет. Сознание с нахальной улыбкой покидает тело.

Он проснулся, даже не представляя, сколько времени прошло. Хранитель обессиленно встал и поднял меч. Опираясь на оружие, как дряхлый старец, он подошел к раскрытым вратам и, тяжко толкая их, вновь запер. Получеловек вернулся на свое место, уже не чувствуя Её присутствия за спиной — по затылку не бегали мурашки, ноги не мерзли от страха. Может быть, он Её увел отсюда. А, возможно, Она насытилась этим выскочкой и теперь снова утихла на долгие года. Это неважно. Хранитель снова сел на свой камень-преткновения и взглянул в даль. Он не чувствовал ничто. Однако он остался у закрытых ворот.

Больше никто не посмел появиться. Великий хранитель просидел очередную тысячу лет. А за ней ещё одну, прежде чем климат начал неумолимо меняться. Сначала задули ветра, перегоняя вихрями пески. Разразились дожди. Молнии били вокруг, формируя под остатками барханов причудливые формы из фульгурита. Холод и осознание, что Она пропала навсегда, пришли рука об руку. Однако Великий Хранитель остался — следить за изменяющимися пейзажами и охранять врата.

Дожди сменились обильным снегом, а золотые пустыни были похоронены за толстым панцирем белых льдов. Ноги и руки замело, пальцы не двигались, а некоторые из них кажется уже отпали, как сосульки. На глазах навис тяжкий иней, пытаясь сомкнуть уставшие веки. Однако Хранитель продолжал созерцать. Он больше не сопротивлялся и не тревожился, чувствуя обещанный Фенисом покой. Больше ничего не происходило. Хранитель и по сей день остается там, заточенный в ледниках, у закрытых врат.»

Только дописав, я понял, что пустые листы в папке кончились. Написанного оказалось больше, чем предполагала закладка. Закрыв книгу судорожным движением, я тут же отложил её обратно в тележку и достал следующую. Тексты лились потоком.

10!

Я едва заметил, как дверь открылась — снова вошла привлекательная женщина. Она поставила без энтузиазма контейнер с едой моему соседу и, не торопясь, подошла ко мне. Прежде чем пища досталась мне, ласковый высокий голос по слогам произнес:

— Как ваши дела?

Мои глаза округлились, не однозначно отвечая на вопрос.

— Ручки не подводят?

Я несколько секунд задумчиво озираюсь на свои кисти. Вроде всё в порядке.

— Как я вижу, — неловко улыбаясь, уточнила «№11000123», — чернил хватает. Ладно, хорошего дня.

На столешницу наконец-то опустился контейнер. Женщина тихо улыбнулась. Мы попрощались друг с другом и воздушной походкой, чуть не забыв тележку, «№11000123» удалилась из комнаты.

11!

Я чувствовал себя обессиленным и выжитым. Поэтому, когда очередная тележка въезжала, моё обвисшее от недосыпа лицо не выражало особого энтузиазма. Мужчина резко и незаинтересованно оставил её у нас и быстро скрылся за дверьми. Несмотря на все странности и усталость, я приступил к работе ответственно.

Последняя папка в тележке досталась мне. Ярко-оранжевая с ровным вышитым сине-серебристой ниткой именем «Валерия Столецкая» она манила к себе. Открыв аннотацию, сердце неприятно замерло. Я, не отрывая взгляд от экрана и зная, что меня ожидает, потянулся к книге. Развернув плотную обложку, мои глаза узрели лишь пустые страницы. Эта папка даже пахла по-другому – неестественно.

Нечасто выпадает шанс создать что-либо уникальное, поэтому слова пришли не сразу. Меня подгоняло лишь время, беспощадно стремившееся к концу рабочего дня.

«Валерия родилась 26 декабря 2003 года в небольшом городе на окраине мира. Мать — …»

Кем же могла быть её мать? Этот вопрос загнал меня, и без того, потерявшего надежду придумать что-то стоящее, в тупик в лабиринте слов, непрерывно всплывающих в голове. Кто такие матери? Кем был моя мать? Я не знаю. Во всех остальных историях, хранящихся в этих толстых папках, чаще всего мать – наставник и…

«… — в будущем станет учителем танцев, в прошлом — талантливая балерина.»

Наверняка, где-то хранилась и её книга. Только где она хранится? Вот бы почитать её – интересно, что написано в ней? У меня были лишь смутные догадки:

«В свидетельстве о рождении девочки, напротив слова «Отец» поселилось с позволения матери чье-то выдуманное имя, однако в придачу была выдана справка, маленькая приписка на краю которой гласила:

«Сведения об отце внесены со слов матери.»

Валерия с рождения была нетребовательной, активной и полной здоровья.»

История не казалась уникальной или какой-то волшебной. Мне хотелось обвинять ручку, что она пишет не так, но это была совершенно новая ручка, дарённая милой женщиной. Я ругал папку, столешницу и даже своего соседа за то, что он так громко дышал, не осознавая своей вины. Наконец-то пришли новые идеи:

«Вторым родителем стала любимая бабушка – директор лицея, куда в последствии и была пристроена мать девочки. Приложив достаточно усилий, обе женщины в гармоничном тандеме вырастили из яркого и инициативного ребенка утонченную и благонравную девочку. В первый раз она посетила урок танцев…»

11?

Я не успел дописать предложение, как всё резко потемнело. На секунду мне показалось, что мои глаза закрылись и никак не хотели растворяться. На против меня громко охнул коллега:

— Что же это такое? – Во тьме я почувствовал движение – он вскочил со стула. – Не дают спокойно закончить работу.

Сосед направился к двери. Я не торопился. Попривыкнув, мои глаза заметили тусклое, еле заметное, свечение из окна. Почему я никогда не обращал на него внимание, не разглядывал мир по ту сторону? Моё подсознание предполагало, что это лишь декорация – как фотообои туманного неба. Сейчас, в глубине души, я понимал, что ошибался. Уголок глаза повело.

Не успел сосед вылететь с криком в коридор, как дверь распахнулась. Комната осветилась светом карманного фонарика. Человека, стоявшего в проеме, было невозможно рассмотреть за щитом из выжигающего луча.

— Приносим извинения, — я сразу узнал голос «№11000123». – На сегодня всё закончилось. Просим оставить всё на ваших столах и, сохраняя спокойствие, покинуть помещение.

12?

Я вышел, пытаясь удержать равновесие. Влился в ошарашенную толпу, мнущуюся на месте и наступающую друг на друга. Мы подошли к лифту, где уже витал, как призрак, другой бесформенный огонёк.

— Приносим извинения, — начинает грубый мужской голос. – Лифт не работает, просим – пройти в противоположный конец коридора на лестницу.

Мы, бухтя и волнуясь, повиновались. Оказавшись у пункта назначения, толпа остановилась. Во тьме чьи-то руки дернули за ручку двери, над которой тускнела надпись: «Аварийный выход» и бегущий человек. Она была закрыта.

— Пропустите, — пропихиваясь сквозь толпу и звеня ключами, тараторила «№11000123».

В замочной скважине тихо щелкнуло. Пыльная дверь, которой редко пользовались, со скрипом отворилась внутрь прохладного помещения. Мы темным потоком спускались по ступенькам, проплывая мимо других дверей. Кто-то продолжал охать и нервничать, подталкивая впереди идущего. Это происходило не долго. Наконец-то сопровождающая «№11000123» остановилась и открыла новую дверь.

— Спасибо всем за понимание. Расходитесь по своим комнатам. Спокойной ночи.

13?

Я наощупь, как и все остальные, добрался до своей комнаты. Оказавшись по другую сторону, я силой захлопнул дверь. Прижавшись спиной, моё тело сползло на пол. Что это всё значит? Такого раньше не было! Или было? Я плохо, помнил что-либо до получения злосчастной папки, спрятанной в темном шкафу. Например, свою маму. Как один из сегодняшних героев, я не мог извлечь из головы воспоминания о своем детстве, доме, родителей. Почему-то мне подумалось, что это точно чей-то хитрый план – чей-то комок песка в лицо, хоть и осознавал, что во мне таким образом без умолку причитали усталость и нервозность. Саботаж? Кто-то хочет отвлечь моё внимание? Вот зачем отключили свет – вор всегда работает во тьме. Мне даже не дали дописать. Кто-то думал таким дешёвым трюком отвлечь мое внимание и обессилить? Ну уж нет!

14!

Я вскочил к шкафу. Выдернул оттуда книгу и прижал её к груди.

15!

Порыскал по комнате в поиске более укромного места. Ванна – тоже не подходит. Вдруг намокнет. Тем более там поменяли щетку с утра, а значит имели доступ.

16!

Все углы хорошо просматривались со входа. Как спрятать её? Рассмотрел трещины на полу и потолку – недостаточно широки. В контейнер из-под еды? Нет, это – полная глупость! Оставалось одно открытое решение.

17!?

Я снова не буду спать! Теперь – совершенно осознано. Я сяду, оперившись на дверь, чтобы точно никто не пробрался, даже если дрём всё-таки одержит надо мной победу. Мне нужен был другой план – безопаснее и надёжнее. И я думал. Целую ночь рассуждал, чувствуя себя безумцем. Не надо было брать эту книгу! С чего я вообще решил, что она мне нужна. Это было просто наитие, словно она сама меня звала, шептала цифры:

«1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17».

А я разыгрался! Мне нужны доказательства. Какие? Я не имею понятия. «11120117». Это на что-то похоже. Я пытался вспомнить весь день и уцепиться за какую-то уползающую сквозь пальцы деталь. Тревожное утро и неудачный план, неловкое молчание с моей приятельницей, да я уже позволил себе так её называть, яркая и пылающая жаром книга «Великий Хранитель» и снова «№11000123». Стоп! Вот оно! Я постоянно видел это перед собой и не замечал. Не саму женщину, какой бы интересной она ни казалась. Бейджик на булавке на приталенной рубашке в районе груди. Цифры похожи, но не одинаковы. Конечно же, это её ярлычок, но если у меня был такой же, что он бы гласил?

Я продолжал сжимать черствую книгу у холодной груди, вздымающейся монотонно вверх и вниз. Что мне делать с ней? Хранить здесь опасно – мне просто повезло, что её не забрали сегодня. А почему я так хватаюсь за неё? Ответ был, и он меня смущал своей откровенностью. Потому что папка вот-вот закончится. Что в этом страшного? Не знаю, но что-то, колышущее из стороны в сторону тело и волосы на голове, было в этом ответе. Можно ли как-то бороться с неминуемым концом? Это нормально, что книги кончаются. Зато появляются новые, в жизнь приходит «Валерия Столецкая», а «Великий Хранитель» уходит. Может быть, тогда просто вернуть её? Я попрошу прощения и отдам в руки «№11000123» или просто подложу в вечернюю тележку. Нет-нет! Что-то стояло на этом пути – неведомый призрак, который не рассмотреть из-за ослепляющего луча из фонарика. Новые папки берут где-то своё начало. Кто-то сшивает их и привозит к нам. Возможно, стоит спросить у моей знакомой, ведь это она привозит нам тележки. Почему я раньше не поговорил с ней? Это очевидно, что она знает больше меня – у неё даже хранятся ключи от лестницы. Может быть и от других помещений тоже? Например, от моей комнаты? Не стоит исключать мою новую знакомую из круга подозреваемых.

Что будет, когда я всё-таки узнаю, где сшивают папки? Неужели я просто приду туда и попрошу, чтобы мне сшили новую – точно такую же, как старая? Не зная обстоятельств и фактов, я не мог продумать план дальше моего пробуждения, выхода из темной комнаты и разговора с «№11000123». Но и тут я спотыкался об изваянные из черного мрамора вопросы. А если моя знакомая откажется разговаривать на эту тему? Или, что еще хуже, попросит меня объясниться и рассказать, зачем мне вообще эта информация? Придется рассказать ей о книге? Не думаю, что у меня получится. Сможет ли она правильно понять? Может, она осудит меня, отругает, или прижатые к шелковистым волосам уши вообще не захотят слушать весь этот бред – про то, что всё это какая-то странная и злая случайность, что я не виноват и готов принести извинения тому, кто, возможно, ведёт учёт папок. Есть такой человек? Не знаю, но если есть, заметил ли он пропажу? Возможно. Вряд ли, конечно, это он рыскал в моей комнате, иначе почему он не забрал книгу – играется, выжидает – и зачем поменял рубашку, щетку? Это совсем странно – кому, в принципе, вообще необходима моя грязная одежда? Мог ли это быть просто жест доброй воли и заботы?

За моей спиной послышалось какое-то шуршание. Я прижался ухом к безукоризненно гладкой поверхности тонкой двери. Звук был чрезмерно монотонным и неизменным. Его издавало что-то неживое, как если бы текла вода или по проводам двигалось электричество. Точно, наверное, это заработал какой-нибудь генератор, питающий лампы в коридоре за дверью. Я, оперившись на одну руку, приподнял тело и, неудобно завернув шею почти на пол оборота, посмотрел в пороговую щель, из которой струился мягкий свет ламп. Я поменял положение, перевернувшись на живот и подложив папку по голову. Глаза всматривались в щель, пытаясь зацепиться за что-нибудь по ту сторону. Все спят? Тихи и сладки их сны?

Я думал, что это не случайность – весь этот хаос начался не с проста. Разве что-то подобное может просто произойти? Притоки берут начала с рек, реки – с морей, моря происходят из мирового океана. Кому это нужно и зачем, мне было не дано понять. Доходило только то, что если это чей-то, или злой, или исполненный любопытством, план, то он должен наблюдать за мной. Здесь есть камеры? Я снова не знал ответа на очередной тупиковый, но не сложный вопрос. Надо внести в план – рассматривать целый день потолки, углы и закоулки в поисках камер-наблюдений. Наверное, я просто сошел с ума, или, как минимум, крыша начинает подтекать. Зачем я взял книгу? Что в ней такого? Надо было просто дописать её или вернуть обратно в тележку.

Хорошо, что всё откуда-то берёт начало. Точно также всё – абсолютно всё – заканчивается где-то. Куда отправляются дописанные книги? Наверное, есть какое-то хранилище, или от них избавляются, как от мусора? Вывозят в мир за окном, сваливают их в одну кучу на огромной опушке хвойного леса, освещенной тусклым солнечным светом и оставляют гнить – покрываться мхом и росой. Это вряд ли. Зачем тогда мы их пишем? Почему я продолжаю придумывать в панике жуткие и не очень истории? Так, а если их хранят? Значит кто-то подразумевает, что их будут читать? Наверное, поэтому я пишу, поэтому украл книгу, чтобы продолжать писать! В один день кто-то откроет мои книги и, погрузившись в них, утонет в историях. Кто же это будет? И будет ли? Какая уже мне разница? Если бы, то что сейчас у меня лежало под подбородком, не попало бы ко мне, я бы и не задумался об этом загадочном незнакомце-чтеце, что будет ходить в бесконечной библиотеке и выискивать, сравнивая подчерки и анализируя стили, там мои папки. Мое тело продолжало бы спокойно вставать изо дня в день с кровати, ноги бы шли к лифту, а после к кабинету с номером «1112», руки бы писали, строчили и выводили символы. Зачем я взял книгу «№11120117»?

?

Щелчок – дверь открылась резко, проехавшись мне по макушки. Я проснулся от тяжкого сна и резко вскочил, мало понимая что-либо. Вор попался! Кто ты, как ты выглядишь и зачем это делаешь? Я готов был накинуться и схватить в мертвой хватке своего садиста, из-за которого не спал ночами.

Но никто не зашел. За дверью медленно плелись мои сонные коллеги, одетые в накрахмаленные рубашечки. Я настороженно высунул голову за дверь и наконец-то понял — проспал.

На полу до сих лежала папка. Не осмелившись положить её обратно в шкаф, я просунул книгу между телом и штанами, точно также, как в первый день пронёс её сюда. Скованно выбегаю в коридор и примыкаю к толпе у лифта.

5?!

Лифт не торопился. В окружающих меня людей чувствовалась напряженность, обусловленная вчерашним недоразумением. Никто особо не здоровался. Лишь натужно вздыхали и почему-то обмахивались руками. Один особо полный, который кажется недавно подшучивал надо мной и с которого ручьями стекал пот, тихо и недовольно высказался:

— Хорошо, что хоть лифт починили! Но почему так жарко? Ничего нормально сделать не могут, — он волнительно провел рукавом рубашки по морщинистому лбу.

Действительно, температура в коридоре явно поднялась на 10 градусов, по сравнению с вчерашней ночью. Я сначала связал повышенное потоотделение и сухость во рту с собственной взволнованностью и недосыпом, а также с нервозностью, перекинувшейся на меня от моих соседей. Но теперь я чувствовал это также отчётливо, как и все остальные.

Наконец-то двери разъехались. Мы вошли внутрь кабинки, где, кажется, было ещё хуже.

6!?

Кабинку трясло и шатало. Многие хватались за стены, а чьи-то неловкие руки понажимали на кнопки панели – все раздраженно забурчали. Несмотря на это, лифт доехал без остановок, игнорируя зажжённые цифры. Измазавшись в потах и кажется слюнях, случайно вылетавших из приоткрытых недовольных ртов, друг друга, мы вышли в коридор. Здесь было прохладнее, но не сильно лучше.

Неожиданно у первых дверей мы встретили мою знакомая «№11000123». Это был знак! Я счастливо, прижимая рукой папку к телу, протиснулся вперед и хотел было начать разговор, однако колкий еле заметный жест женской руки опередил меня и остановил:

— Приносим извинения за вчерашний инцидент, — четко проговорили губы, широко открываясь. – И также за сегодняшние неполадки. Предпринимаются действия для решения данной проблемы. Надеемся, это не сильно отразится на вашей работе. Спасибо за понимание!

Работники равнодушно выслушивают и, нахмурившись, расходятся по кабинетам в приоткрытые двери. Я снова взглянул на женщину. Она мягко кивнула мне и тут же удалилась в другой конец коридора. Наверное, она сегодня немного занята – поговорю с ней позже. Меня занесло в «1112».

7!?

Я с трудом, придерживая книгу под штанами за корешок, уселся за свой стол, не сводя глаза с окна. Оно светилось пуще прежнего. Ярко-алые полосы, падающие с резких краев окна на гладкую столешницу, расползались все шире, подкрадываясь ко мне. Шипение ламп над головой нарастал.

— Ты как, дружище? – Окликнул меня коллега.

Я перевел на него взгляд.

— Эта жарища угнетает, не так ли?

Я задумчивым кивком согласился.

— Ты заметил? – Сосед по обычаю расплылся в улыбке.

Моя бровь вопросительно вздернулась.

8!?

— Та девушка, которая с бейджем, — немного шаловливо начал мой собеседник, но его прервал резкий щелчок ручки входной двери, поэтому он тут же закончил. – В принципе, неважно.

Важно! Черт возьми, как важно! Чего он заметил, что не заметил я? В комнату растерянная «№11000123» ввезла тележку. Она молчаливо окинула меня взглядом, когда уже собиралась захлопнуть дверь.

Я, подавляя жажду продолжить интригующий разговор, включил компьютер, достал ручку и взял первую папку.

9!?

Предобеденная тележка опустел практически незаметно. Мы монотонно писали под ритм жужжащих ламп, напоминавший вой ветра, который вот-вот разойдётся в шторм. Я заметил, что где-то на четвертой у меня заболели глаза. Это от недосыпа, подумалось мне. Однако ближе к обеду, я вновь взглянул на странного соседа – он резко перестал писать, и, опрокинув голову наверх, неистово чесал глаза.

— Странно! Как будто темнее стало, не думаешь? – Подметил он.

Я согласился. Лампы над головами работали не на полную мощность, поэтому странно дребезжали.

— Наверное, экономят теперь.

Возможно. Или кто-то снова пытается притупить мое внимание? Я насторожился и ощупал давящую книгу под одеждой. Дышать становилось сложнее.

10!?

Когда мы закончили дверь открылась и нас вновь посетила моя приятильница. Она опять раздала нам контейнеры и собралась было взять тележку, как вдруг что-то вспомнила и гордо повернулась ко мне:

— Наше начальство очень вами довольно, — её речи вылились в приглушенный поток гула, наводнивший комнату.

Она пыталась говорить это торжественно, но мелодичный голос, разливающийся по кабинету, оттеняли тревожные ноты паники. Из головы пропали все мысли. Я был в страшном недоумении, словно мне сказали, что меня уволили:

— Повысились объём и качество выполняемой вами работы! – Продолжала «№11000123». – Начальник само лично отметил пару из ваших работ!

Я мямлил, пытаясь хоть что-то выговорить или понять. По телу полетели огненные кометы, кружа вокруг таких планет, как Мозг, Сердце и Мочевой пузырь, на который помимо этого жала, как пресс, книга.

— Может у Вас есть какие-либо пожелания?

Это был мой шанс. Я плохо понимал всю ситуацию, но на этот вопрос ответил однозначно. Женщина искренне удивилась, но в благородном лице не поменялась:

— Вы уверены? Мы подумаем, что можно сделать.

Я кивнул.

— Ещё мне показалось, — она приутихла и её пылающие глаза приостыли, — что Вы что-то хотели спросить сегодня утром.

Не отойдя от предыдущих потрясений и волнуясь – предвкушая сложный разговор, мой язык кувыркался и падал. Сосед, ухмылявшись, глядел на нас. Я не выговорил ни слова.

— Ладно, извините меня! Это может подождать? – Нетерпеливо затараторила женщина. – У меня сейчас много работы. Поговорим позже, хорошо?

Я с облегчением выдохнул. Разговор снова откладывался. «№11000123» скрылась вместе с тележкой за дверьми. Сосед, наполнив рот едой из контейнера, невнятно, шипя и фыркая, сказал:

— Поздравляю, дружище!

Я фальшиво улыбнулся ему.

— Только ты это! Не теряй свой шанс, приятель.

Щеки залились краской.

— Ты явно ей не безразличен – вон с самого утра с тебя взгляд не сводит!

Он явно не понимал. Её взгляды, слова, улыбки и движения связаны с другим – с догадками и предположениями. Возможно, с каким-нибудь еще более глубоким и запутанным чувством, но явно не симпатией. Она точно что-то знает. Сосед и не мог этого понимать, не владея фактами, поэтому так и трактовал. Пускай! Но нельзя было больше оттягивать.

11!?

Мужчина такой же нервный, как и все остальные, торопливо втащил новую порцию книг. Мы тут же принялись за работу. Закончив с первыми тремя, я обнаружил в тележке знакомое ярко-оранжевое пятно. Папка «Валерии Столецкой» лежала вне моей досягаемости. Я, перекинув тело на столешницу, потянулся к ней рукой. Книга впилась острыми краями в живот, давя на органы. Неудача. Я тут же с мычанием плюхнулся обратно на стул. Сосед удивленно встрепенулся и глянул на меня:

— Тебе помочь?

Я, напрягая скулы, указал на нужную книгу.

— Если надо – бери, конечно! – Он поднял из тележки «Валерию» и услужливо передал мне. – Сказал бы!

Отблагодарив, я схватил книгу и раскрыл на первой странице:

«В первый раз она посетила урок танцев, который проводила её мать, в пять лет. Бабушка уехала из города вместе с труппой лицеистов на районные соревнования «Маленькие таланты», садик, о принятии Валерии в который в своё время договорилась та же многоуважаемая в городе бабушка, закрылся на карантин – один мальчик заразил целую группу навязчивыми вшами, — оставить Валерию было негде и не с кем.»

Нет-нет! Я не писал этого! Это не мой размашистый почерк. Видимо папка уже успела побывать в чьих-то руках. Мне ничего не оставалось – я продолжил читать.

«Её тепло, как родную, приняли зрелые дамочки, занятия для которых были прекрасной отдушиной после тяжелого рабочего дня. Однако даже самые безразличные к детям женщины, давно уставшие от своих мужей и взрослых сыновей и дочерей, влюбились в девочку сразу, как включилась зажигательная музыка зумбы и та без задней мысли задрыгала своими крошечными ножками и ручками во все стороны. Тогда-то её мать осенило – это девочка появилась на свет, чтобы дарить людям прекрасные эмоции посредством танцев.

Эта мысль настолько сильно засела в голове женщины, что она следующий день самолично начала обучать девочку, остервенело развивая её гибкость и выносливость, в том же зеркально зале. Мать позволяла себе даже повысить голос или сказать грубость в сторону девочки, когда у той что-либо не получалось. Валерия же всё реже выходила гулять с друзьями, провожая остаток своего дошкольного детства в четырех стенах. В четырех зеркальных стенах, отражающих её усердные попытки стать лучшей.

Бабушка поощряла действия матери и, когда пришло время выбирать учебное заведение, решение было очевидным и однозначным – художественный лицей с танцевальным классом. Валерию, по понятным причинам, приняли без вопросов. Аккурат к этом, по невероятному стечению обстоятельств, освободилось место преподавателя танцев, которое сразу было занято матерью.

Девочка, действительно, практически сразу стала лучшей в группе, но от этого к ней не относились снисходительнее. Тренировки продолжались с утра до вечера, высасывая из худенького тельца все силы заниматься чем-либо еще и подготавливая к бесконечной череде соревнований. Отношения с другими ребятами из группы не ладились, что особо не волновало её, остальная учёба давалась с трудом, в такие дела вмешивалась бабушка, однако мать была счастлива, замечая успехи дочери и требую от неё всё больше с каждым новым танцем.

Все усилия были оправданы – кубки и первые места доставались только ей. За спиной ей завидовали и одновременно почему-то злорадствовали, что она никогда не замечала, а в глаза хвалили и поздравляли. И лишь любимая мама с каждой новой наградой, кажется, измывалась сильнее и хитрее. Партия Одетты, танец Жар-Птицы, бесконечные глиссады, кабриоли и па де сизо выжимали соки и слёзы. Но Валерия не спорила, доверяя матери и кружась, кружась и кружась.»

Нет! Это не то! Все должно было быть по-другому! Смогу ли я это исправить? Я не знал, но постараться стоило. Мои пальцы набрали на панели номер для вызова аннотации.

«Валерия Столецкая (№73092873) талантливая балерина, которую всюду и всегда встречали овациями, и несчастная одинокая женщина, которую неоднократно провожали жалостливыми взглядами.»

Мои руки пустились в свободное падение под столом. Шанс всё исправить ещё был! Он есть всегда, нужно лишь подобрать слова. Я поправил книгу под одеждой и схватил ручку.

«Перед очередными соревнованиями, когда силы были на исходе, умерла бабушка. Беспощадная сердечная болезнь подкралась незаметно со спины, когда она была на очередном собрании. Разгорячившись на своих подчиненных в учительской, женщина резко замерла на полуслове и схватилась за сердце. Скорая подъехала быстро.»

Любая ошибка может быть исправлена. Даже чужая. Просто нельзя поддаться потоку и наворотить новых! Иначе на дно пойдут все.

«Последние дни бабушка не вставала с больничной койки. Её кожа резко покрылась новыми морщинами, глаза опустели, губы, не переставая, дрожали. Валерия просидела с ней все приемные часы, впервые пропуская занятия по танцам не из-за травмы. Они почти не разговаривали. Казалось, что женщина и вовсе не видит внучку. Ее мутные зрачки глядели в серое небо за окном больницы. На третий день болезненную тишину разрушили хриплые слова:

— Лена, прости.

— Бабушка, — вскрикнула от радости Валерия, выйдя из забвения. – Тебе лучше?

— Лена, прости, — продолжали испаряться в пустоте одни и те же слова. – Тогда времена были такие.

— О чём ты, бабушка?

— Лена, ты где? – Обращалась к какому-то призраку женщина.

— Мамы здесь нет. Она в лицее.

— Я так счастлива за тебя. За то, что ты нашла своё призвание. Прости, что я не доверилась тебе.

Валерия не улавливала смысла. В ушах звенело, что это неправильно, словно она подслушивала разговор, непредназначенный для её ушей.

— Я надавила на тебя. Я не со зла, — по морщинам на стерильную кровать покатились слёзы.

— Я знаю, бабушка. Знаю.

— Этот ублюдок ушёл от тебя. Ты винишь себя, но это неправильно. Прости меня, Лена.

Валерия сама уже не сдерживала слёз. Она поджала ногу на стуле и лицом укралась в колено.

— Я прощаю тебя, бабушка, — пыталась выговорить девочка, но выходило только нечленораздельное мычание.

— Не соверши моей ошибки, дочка, — сказала женщина и замолчала, шмыгая носом.

Валерия так и не смогла взглянуть на бабушку и, молча, продолжала проклинать всё на белом свете. Когда приемные часы закончились, её попросили удалиться.»

Исправлять затянувшиеся ошибки никогда не поздно. Можно сделать хуже или лучше, разница не велика, однако продолжать накручивать снежный ком нельзя. Необходимы правильные слова:

«Вскоре бабушку похоронили. Не прошло и сорока дней, как обессиленная мать записала изнеможённую дочь на очередные соревнования. В семье ни за столом, ни за прогулкой до лицея, ни в походе до магазина не разговаривали. Были только громкие указания на репетициях.

— Выше, мощнее, лучше!

Плакать из-за ухода бабушки, из-за усталости и из-за чего-то ещё, что она понимала, но не могла выразить словами, вошло в привычку у Валерии. Утром и перед сном, на уроках, перед тренировками в раздевалке и после – но не перед лицом матери. Однажды знакомая из группы подошла и заговорила с ней:

— У тебя всё хорошо?

На что Валерия разразилась слезами и горькими стонами. Даша не убежала и не засмеялась над ней, только тихонько посидела с ней и дождалась пока она проплачется. Потом она спокойно спросила:

— Не хочешь погулять как-нибудь?

В компанию девочек из танцевальной группы ее приняли не сразу, надменно припоминая, что она отобрала у них все самые интересные партии. Валерия всем видом пыталась показать, что не хотела этого. Девочки простили её – они понимали всё, хоть и не произносили в слух.

Прогуливать занятия в первые разы было страшно. Мать списывала такое поведение на недавнюю утрату и не ругала девочку. Всё-таки на танцах она появлялась, как штык. Девушку, расцветавшую с каждым днём, успокаивали истории девочек про их развлечения, планы на будущее и молодых ухажеров, правда самой ей было нечего поведать. Она представляла себя на их месте, а также на месте прогуливающейся по мостовой с парнем за ручку девушки, или молодой мамы с коляской в парке, или старушки в берете, так напоминающей бабушку, которую резвый внук дергал за подол шерстяного пальто. Валерия закрывала глаза и мечтала. А потом оказывалась на кошмарных тренировках, где ей приходилось кружиться и кружиться, пока не затошнит.

Вскоре, благодаря Даше, она познакомилась с Максимом. Теплый и взаимный роман, как танго, завертелся неожиданно и быстро. Скрывать это от матери было сложно, а иногда невозможно, однако, разговор откладывался раз за разом, завершаясь неоднозначными намёками и злыми фразами. Вот-вот ванна с водой переполнится, и горячая жидкость разольется на пол, залив соседей снизу.

Последней каплей стала жалкая просьба:

— Мам, можно отменить соревнования?

Женщина не расслышала и, оторвавшись от своих занятий, переспросила.

— Я не очень хорошо себя чувствую.

— Ты о чём?

— Про соревнования, — не уверено проговорила Валерия.

— Что не так с ними?

— Кажется, я болею.

— И что? – Мать недоуменно застыла и взглянула на дочь.

— Ты меня не слышишь? – Одновременно утвердив и спросив, сказала Валерия.

— Слышу, но не улавливаю связи, — спокойно произнесла мать. – Если ты болеешь, то сходим к врачу.

— Я не смогу ходить на тренировки.

— Сможешь, — неожиданно отмахнулась мать. – Я тебя знаю.

— Не смогу, — голос девушки разгорался.

— Не сможешь или не хочешь?

— Я не знаю.

— Что значит не знаешь? – Мать тоже перестала сдерживаться.

— Я устала, болею и хочу отдохнуть!

— Ты не понимаешь, как нам важны соревнования! – Женщина театрально замахала руками.

— Нет! Это ты не понимаешь! Они важны только для тебя! Мне уже всё равно на эти соревнования. Почему тебе не всё равно? Я просто устала и хочу отдохнуть!

Мать не перебила её. Она приложила руку ко лбу, прикрыв глаза, и устало вздохнула.

— Я всё в этой жизни делаю для тебя. И ни о чём никогда не прошу. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Меня, действительно, иногда больше волнует твоё будущее, чем тебя, потому что я волнуюсь о тебе и хочу лучшего. Хочу, чтобы ты исполнила свою мечту и не сходила с пути.

— Ты уверена, что это моя мечта?

Эти слова застыли эхом в небольшой кухне. Ножи из лотка столовых приборов словно влетели в сердце матери. Привычное спокойствие покинуло её:

— Что ты сказала?

— Это не моя мечта и ты это знаешь!

— Что это значит?!

— То, что это твоя мечта! Ты думаешь, что если я стану настоящей танцовщицей, то наконец-то исполнишь свою мечту! Но это не так! Тебе никогда не будет достаточно! Ты не успокоишься, если я даже стану первой балериной в стране!

— Ты не благодарная девчонка! – Женский жесткий крик заполнил маленькую квартирку. – Я всё сделала для тебя! Я закончила свою карьеру, чтобы ты появилась на свет. И теперь, когда ты хочешь сойти с пути к хорошей жизни, виноватой становлюсь я!

— Я не виню тебя! Но…

— Помолчи! – Заткнула женщина свою дочь, нагнувшись над ней. – Ты просто не благодарная! И если ты хочешь просрать всю свою жизнь, то валяй! Но я не дам смыть в туалет все мои усилия! Ты поедешь на эти соревнования.

— Нет! – Валерия вскочила со стула на ноги, отодвинув от себя свою родительницу. – Не указывай мне! Не смей мне больше указывать! Ты отделяешь меня от моей мечты! У меня никогда не было личной жизни, как у других девочек. Ты не сможешь мне вечно портить жизнь.

— Так вот в чём дело? Кто тебя надоумил на это всё?

— Никто.

— Не ври! Или ты сама мне скажешь, как его зовут, либо я найду его своими силами и мало ему не покажется! — Неожиданно мать схватила Валерию за кисть.

— Какое это вообще имеет значение?

— Большое! Тебе запудрили мозги, а ты радуешься!

Она сдавила пальцы на руке девушки, причиняя неимоверную боль.

— Отпусти меня, — закричала Валерия не от боли, но от обиды.

— Кто он?

— Отпусти! – Девушка метнулась к выходу.

— Ты глупая дура!

Мать схватила дочку за волосы, выдрав клочок копны. Из глаз потекли слёзы. Руки машинально оттолкнули от себя агрессора.

— Не надо! Не подходи ко мне!

Вскоре девушка уже стояла у обнесенной замшей двери с крохотным глазком. Она накинула на себя легкое пальто и провернула ключи в скважине.

— Куда ты пойдешь, дрянь? – Из дверей кухни вышла всклокоченная мать.

Валерия ничего не ответила и лишь в последний раз взглянула на обезумевшую мать.

— Только попробуй вернуться!

— Я больше не приду на танцы. – Обреченно и без интонации ответила Валерия.

Дверь со скрипом закрылась, а до ушей продолжали доноситься оскорбления и обещания:

— Тебе некуда идти! Ты больше ничего не умеешь! Чем ты будешь заниматься в жизни? Неблагодарная-неблагодарная!

Пусть ей было некуда идти. Она найдет свой путь. И пусть Валерия больше ничего не умела. Есть время научиться. Возвращаться она точно не собиралась — ни к танцам, ни домой к матери. Ей не было грустно, и она не плакала. Просто шла к другой жизни.»

Любую ошибку можно исправить и пойти по-другому, правильному, пути. Я взглянул на оставшиеся пустые страницы. Что-то надо закончить раньше, чем ошибки повторятся. Всегда можно вшить новые листы или избавиться от ненужных. Я положил папку на руку и одним резким движением выдернул из книги неисписанные словами развороты. Раздался едкий звук рвущейся бумаги. Мой сосед даже не обратил внимания. Я сложил листы пополам и засунул в карман штанов.

12!?

Незаполненные книги закончились. И прежде, чем мы вышли из-за столов, дверь снова открылась и в проходе появилась «№11000123». Мой сосед снова ухмыльнулся:

— Не буду мешать, — он поправил невидимую шляпу и, пропустив в комнату женщину, вытиснулся из кабинета.

— Снова здравствуйте. — Уставшие губы почти не открывались. – Как вы и просили.

Её пальцы что-то медленно крутили. Женщина сделала плавный шаг ко мне. Она явно чего-то ждала. Не сразу осознав, я испуганно воскликнул и вскочил на ноги. Между нами почти не осталось пространства, однако она сделала новый шаг и вытянула руки с белеющим квадратиком к моей груди. Я хотел было принять предмет, потянув к её пальцам свои переполненные ожиданием кисти, но моя знакомая сказала:

— Я хочу помочь, — как тот еле заметный жест в коридоре, эти слова заколдовали меня, заставив замереть.

О чём она говорила? Хочет помочь с чем: с этим злосчастным бейджиком, который «№11000123» так ловко одним махом, не зацепив холодной иглой мою вздымающуюся грудь, прицепила мне на рубашку, или с чем-то другим?

— Мне казалось, вы хотели со мной поговорить с утра.

Я, дрожа, набрал ртом воздух, готовясь извергнуть из себя кусающие лодыжки, кончик носа, шею и макушку мысли, фразы, предложения, звуки, крики и едкие слова.

— Я даже осмелюсь предположить, что знаю о чём.

Её взмокшая ладонь случайно, насколько это возможно, коснулась моего неподвижного запястья.

— О работе, — натужно улыбнулась женщина. – О том, что произошло вчера. И о том, что было сегодня. О завтрашнем вечере. О себе. И, конечно, обо мне. Мы в этом сходимся. Я тоже хочу узнать вас ближе и желаю рассказать всё, что могу.

Женщина одновременно приближалась ко мне и тут же скрывалась, уносясь с ветром, за какой-то непроницаемой пеленой. Я так хорошо видел её лицо. Впалые щеки и множественные поры, которые, кажется, дышали, непрерывно шевелились. Родинки на лбу, скулах и веках и заросшие редким чёрным волосом виски блестели в мерцающем свете от пота. В кабинете до сих пор было жарко. В тоже время, она была вовсе непознаваема. Не как загадка, скрывающая свой ответ за нагромождением уловок и защитных механизмов. Неузнаваема и непознаваема, точно, как и любой другой человек.

Неожиданно снова отворилась дверь. Всё всегда самое интересное начинается и заканчивается с открытых дверей. Вошел мужчина, который всегда привозил нам послеобеденную тележку. Я на секунду почувствовал себя голым и броско схватился за папку, словно её вот-вот заметят.

— Что вы тут делаете? – Грубо спросил он. – Рабочее время уже закончилось – лифт уехал.

— Я прошу прощения, — ответила моя собеседница. – Это моя вина.

— Ты сама его будешь провожать до дома! – Он тыкнул пальцем в дверь.

— Да, конечно.

Я активно замахал руками, дав понять, что меня не нужно провожать.

— Таковы правила, — попыталась успокоить меня «№11000123». – Лифты уже, к сожалению, заняты, поэтому снова пройдёмся по лестнице.

— Уходите, мне нужно закончить с делами! — Мужчина выгонял из кабинета.

Женщина потянула меня к двери за запястье, в которое крепко вцепилась. Я подчинился, но озадаченно задал напрашивающийся вопрос.

— Он забирает тележку, как я во время обеда, — ответила она мне в коридоре, в котором уже слонялись по кабинетам и другие работники.

Они выходили из дверей с тяжелыми тележками на колёсиках и по парам вставали у железных дверей лифта. Мой взгляд устремился на панель, на которой загорались цифры этажа, обозначая куда подъехал лифт. Женщина уловила мое рассеянное внимание и приковала его снова к себе одной фразой.

– Он пересчитывает их, а потом увозит.

Пересчитывает?

— Тебе повезло, что «ту», — она ярко выделила это слово и сделала небольшую паузу, мотнув головой, — тележку забирала я.

Я однозначно знал про какую тележку она говорит.

— Я не имею понятия зачем папка тебе и что это за папка, но ты мне правда нравишься. Я и не надеюсь, что ты мне что-либо расскажешь о той ситуации, но я невероятно заинтересована с того дня. Наверное, это глупо и банально прозвучит, особенно для человека с таким видом деятельности, как у тебя, но ты совсем другой. Не такой, как все. Я это вижу.

Мы снова оказались в ситуации, когда пространство между нами сокращалось скачками. То её волнистое тело чуть припадёт вперёд, то сзади кто-то пройдет, подтолкнув меня к ней.

— А ещё все эти напасти, что случились совсем недавно – перебои с электроэнергией и неисправность с терморегуляцией. Если так и будет продолжаться, то кто-нибудь точно пожалуется в нужную инстанцию и начнутся бесконечные проверки. Это всё не может быть совпадением. Помимо этого, неделя приближается к концу и мне скоро отдавать отчёт. Поймите, — снова её руки упали на мои, — я не смогу не занести пропажу.

Почему она не сможет? Это всё исправило бы.

— Просто не могу.

Я снова взглянул в сторону лифта. Наконец-то массивные двери разъехались и первый квартет заехал внутрь. Кабинка поехала вверх.

— Мы, как я уже говорила, не сможем поехать на лифте. Это не из-за них. Просто лифт контролируем извне. Сама постоянно задаюсь вопросом: зачем там кнопки? Кто-то из наших предполагал, что эта система запрос-разрешение, то есть кнопки отправляют куда-то запрос на остановку, где, видимо, другой работник, техник, возможно, обрабатывает его и принимает решение. Мне же иногда кажется, что лифт, — неожиданно плотные губы тихо зашептали, — а, может быть, и всё здание, — пауза, — живые.

На панели сменялись цифры. «11, 12, 13, 14, 15, 16, 17». Рост числа прекратился. Женщина тем временем натужно улыбнулась, всматриваясь в мои отведенные глаза.

— Я шучу, конечно. Но это даже к лучшему – прогуляемся по лестнице, у нас будет больше времени, — снова пустая пауза, — чтобы обсудить план, как вы вернете мне украденную папку.

Она снова захватила все моё внимание. Что за план и почему его надо обсуждать? Я слегка отстранился и выдернул руки из её хвата, вытянув их вдоль тела. Папка была на месте – острые края продолжали впиваться в меня.

— От этого могут начаться проблемы не только у вас, но и у меня.

Цифры на панели покатились вниз. Перемахнув за «11», числа так и не остановились.

Из кабинета «1112» за нашей спиной вышел мужчина. Он переменился в лице, завидев нас. Губы сжались, брови сдвинулись друг к другу:

— Почему вы ещё здесь?

— Прошу прощения, — снова извинилась перед ним «№11000123». – Мы уже уходим.

Она направилась в конец коридора, к дверям, ведущим на лестницу. Я не сдвинулся с места. Числа дошли до «0» и покатились дальше. «-1, -2, -3, -4, -5». Женщина позвала меня, поторапливая и указывая путь. «-6, -7, -8, -9».

— Прошу, пойдёмте.

Больше число так и не изменилось. Я взглянул на спокойное лицо «№11000123», не сводившую с меня глаза, и подался просьбам, проследовав за ней. Мы подошли к запасному выходу. Она отворила его поворотом ключа в замочной скважине.

На лестнице оказалось прохладнее, чем в коридоре. Я заметил, что женщина, не взглянув на дверь, которую только что открыла, сразу зашагала вниз. На мой громкий и немой вопрос сразу был дан ответ:

— Закрываются, к счастью, они автоматически. Тоже странное решение: зайти может далеко не каждый, а вот выйти – пожалуйста!

Я, почесав затылок, совсем не понял, что она сказала.

— Это неважно. – Она застыла на пролёте десятого этажа и повернулась ко мне.

Я тоже встал, смотря на неё сверху вниз.

— Знаете, я хотела уйти отсюда. Я всё собиралась уволиться, даже написала заявление. Это не моё, просто не моё. Вы меня должны понять. Потом я встретила вас — точнее, не досчитала в тележке папку. И это стало причиной моей заинтересованности. Отложив заявление, я решила повременить. Всё резко поменялось. Вы понимаете, о чём я?

Я кивнул. Рассказ, действительно, хорошо укладывался в голове.

— Сначала, мне показалось, что необходимо отыскать её и вернуть – это же моя работа. Но потом, — она отвернулась от меня и двинулась дальше по пролёту. – что-то снова поменялось. Это так странно и туманно. Мои решения и, — пауза, чтобы подобрать слова, — мысли кардинально переворачивались несколько раз за день. И хотя я уже сказала, что хочу, чтобы вы вернули папку, всё снова, во время нашего разговора, изменилось. Нет разницы от того, что вернётся она или нет. Я всё равно собиралась уходить.

Мы прошли ещё несколько лестничных пролётов.

— Теперь же, я смотрю на вас и не понимаю, кто вы, что вы хотите и зачем всё это делаете. Меня тянет к вам, но объяснить, как это, я не могу. Именно поэтому я решила, что останусь – ради вас. Вы понимаете?

Я снова затряс головой.

— О, нет! – Воскликнула женщина ненатурально. – Всё снова поменялось. Хорошо! Смотрите: я оставлю решение за вами. Если хотите – принесите завтра незаметно папку под одеждой и передайте мне. Я отнесу её туда, куда надо. Если нет, то знайте: завтра в конце дня я всё же подам заявление и уйду отсюда.

Мы дошли до «-4» этажа. В этот раз я считал лестничные пролёты, пытаясь вникнуть в немелодичные слова, кривляющиеся своими незамысловатыми звуками и танцующие под руку с эхом. Здесь мы остановились. Ключи снова задребезжали, пыхтя и отворяя дверь.

— Вам сюда, — безмолвно прошептала женщина.

Я встал в растворившийся дверной проём, вглядываясь в пустой коридор. Все уже дома. Готовятся ко сну. Нежное касание остановило меня и развернуло.

— Только пообещайте, — её безбурное лицо тонуло во тьме аварийной лестницы, — что мы ещё увидимся – снова поговорим. Чтобы вы не решили – найдите меня и попрощайтесь со мной завтра.

Обещание так и не осмелилось выйти из моего скрюченного рта. Женщина приняла это, как и всегда, спокойно и скованно улыбнувшись. Ничего не услышав, она ушла первая. Поднимаясь, «№11000123» сказала:

— Прихлопните дверь, пожалуйста.

13?!

Не сдвинувшись с прохода, я вынул из-под одежды папку. Снова взглянул на цифры. «11120117». Планы, чужие и собственные, роились в моей голове, как мухи. Их было так много, что за нескончаемым жужжанием я не слышал собственные мысли. Хотя, может быть, это они и есть. Зудят и чешутся в горле идеи, скребутся о черепную коробку думы. Папка выпала из рук и рухнула на порог. Машинально мои ноги согнулись. Призадумавшись, я не поторопился поднять книгу и только перевернул её корешком вниз. Кончики пальцев пробежались по ней, ощупывая все шероховатые углубления и острые края. Что-то не сразу, но отчётливо и однозначно подсказало, что необходимо сделать. Книга была небрежно протиснута в петлевую щель. Я встал и спиной отошел вглубь коридора, к комнатам. Дверь потянуло и раздался затяжной скрип, но она не закрылась, оставив просвет к лестнице, словно чей-то смертоносный клинок рассек стену и оставил рану, сочащуюся тьмой, как кровью.

14?!

Теперь надо было дождаться, когда наступит ночь и потухнет свет – так будет безопаснее. Я нырнул в свою комнату и рухнул с грохотом на пол перед входной дверью. Задние мышцы шеи тут же непривычно расслабились, потеряв способность удерживать тяжеловесную голову, которая сразу приземлилась на грудь. Бейджик кольнул подбородок. Я вздрогнул. Тонус неожиданно вернулся в тело. Мои глаза прищурились и напряглись, разглядывая надпись на белом квадратике. Руки потянулись вверх и, испытывая затруднения из-за медленно подползающего бессилия, откололи от рубашки бейдж.

Знакомое число больно хлестануло по раскрасневшимся щекам.

«11120117»

Почему-то волна сомнений и страхов, перемешавшихся друг с другом в грязное месиво, быстро отступила назад. В мгновение не осталось ни удивления, ни волнения, ни вопросов. Резко все чувства, эмоции и жужжащие мысли пропали вместе со всеми звуками и светом. Невесомая тьма обрушилась мне на плечи. Время настало.

15?!

Я вернулся в коридор. Дребезжащие лампы, ещё пышущие жаром, потухли и здесь. Опираясь на память, как о стену, я прокрался вперёд. Щель до сих пор гноилась. Убрав в карман с выдернутыми из папки «Валерии Столецкой» листами бейджик, я аккуратно вынул свою книгу и бесшумно растворил дверь.

Теперь всё необходимое было при мне: злополучная книга, пустые листы, тонкие нити, вытянутые из рубашки и спрятанные в одном из разворотов, и даренный бейдж на острой булавке. Я вышел на лестничный пролёт. Было темно. Откуда-то выплыло знание, что делать и куда идти.

Недолго выбирая между «-9» и «17», я направился к лестнице, ведущей вниз. Долго идти не пришлось. С каждым этажом становилось жарче, душнее и суше, словно мой путь стремился в жерло распаленного вулкана. Выйдя на погруженный в едкую тьму лестничный пролёт «-9» этажа, я притаился. Дальше идти было некуда – ступенек не осталось. В ожидание покоилась дверь. Я точно знал, что она открыта, поэтому без сомнений надавил на неё рукой.

Яркий свет налетел песочной бурею. Меня приподняло над землей и ослепило. Голова и мысли закружились. Кто-то ждёт гостей? Возможно, караулят именно меня? Я ясно понимал, что тоже давно ищу этой встречи, ищу ответов, которые мне смогут предложить. Но кто? Здесь так светло. Кому нужно столько света? Я смогу закончить дело, если никто не помешает. Кажется, глаза уже попривыкли. Я различал странные силуэты рельефных стен. Нет — не стен! Это пестрили стеллажи, возвышающиеся до потолков, с разноцветными книгами, устелившими почти битком широкие полки в несколько рядов и столбов. Я сделал шаг внутрь. Под ногой задребезжал темный пол, плотно выложенный елочкой из длинных плиток. Вскоре я узрел своего врага, выжигающим мои очи. Огромные извилистые, как рога лося, на кончики которых прикрутили лампочки, люстры низко свисали над головой на каждом десятом шагу. Коридор простирался далеко вперёд и заканчивался, кажется, развилкой. С одной стороны, за стеллажами, послышались томные шаги. Я, насторожившись, поплелся. Моя тень нарастала в темнеющих промежутках и одновременно пряталась за моей спиной. В редких окошках, образующихся на полках из-за отсутствия некоторых книг, мои глаза пытались уловить движение, невообразимо радуясь и расстраиваясь, когда никого не замечали. Я дошел до конца, и по обе руки всплыли новые ходы и стеллажи.

Разницы особой не было. Ноги сами повернули налево, где меня ждали другие развилки. Я выбирал дороги, ходил кругами, упирался в тупики и изучал лабиринт. Все плыло перед глазами из-за красочных папок. Изредка до ушей снова доносились чьи-то уверенные шаги, которые точно знали, куда идти. Я пытался приблизиться к ним, но каждый раз я натыкался на тупики, а шаги прекращались. В одном из таких закоулков, где с трех сторон меня окружали гнетущие стеллажи, я обессилено рухнул на колени. Мне придётся покончить со всем сейчас. Открыв на последней странице книгу, заполненную числами от 1 до 17 и, с промокшей в потных ладонях обложкой, я положил её перед собой и намотал на пальцы нить. В кармане кололась в бедро иголка бейджика. Я достал его и страницы. Бумажки сильно помялись, поэтому пришлось долго расправлять их на полу, выглаживая трещины и неровности. Я отковырял от бейджа булавку и начал кропотливую работу, вонзая иглу с ниткой на конце в листы, а потом в плотную обложку, и повторяя в обратную сторону.

Меня ничего не могло отвлечь: ни шаги, периодически всплывающие из ниоткуда, ни боль и кровь из колотых ран, нанесенных по ошибке моими же пальцами крохотным холодным оружием, ни жар и ни мерцание света. Скоро уже все закончится. Её даже можно будет оставить здесь – спрятать среди таких же книг, как дерево в лесу или как каплю воды в море. Тогда я уйду отсюда и вернусь к себе на этаж, домой – высплюсь и снова, как ни в чём не бывало, займусь работой. Только если кто-то мне не помешает. Оставалось пару крепких стежков. Результат был ужасающим, но меня это не волновало.

Вдруг сзади что-то громко упало. Я, закрыв глаза, замер. Меня поймали? Не думаю. Моя голова медленно повернулась. С одной из полок соскользнула непримечательная синяя книга на пол. Я, спрятав все свои инструменты внутрь своей папки, поднялся. Ноги ужасно затекли и с трудом двигались. Шаг за шагом я приближался к манящему, как остров в океане, предмету. Книга, раскрывшись, упала обложкой вниз. Я испуганно поднял её и присмотрелся к развороту. Он был пуст. Пробежав пальцами по уголкам страниц, я ужаснулся. Книга была стерильной, словно её только сшили. Мои глаза пробежали по полкам в поисках свободного места. Окно обнаружилось быстро. Я хотел было просунуть туда книгу, но меня остановило чье-то озадаченное лицо по другую сторону. Я отринул к полкам за спиной и пальцы трагично выпустили из рук книги – издался грохот. Человек резко скрылся за стеллажами, прежде чем у меня получилось что-либо рассмотреть.

Кто это? Раздались быстрые шаги. Звук становился всё громче и отчетливее. Может это он – тот, кто меня ждал, и тот, кого я искал? Мне нужно проверить! Или скорее уйти! Я, рассматривая обложки упавших папок, сразу узнал свою с числом «11120117». На второй книге ничего не было. Я схватил обе – пустышку и неизменно серую книги — и зашагал к выходу из тупика.

— Не ваше, — что-то зашипело мне на ухо на развилке.

Наконец-то мне представилась возможность разглядеть нарушителя моего покоя. Хоть он и напоминал человека, при детальном рассмотрении, я понял, что это точно нечто другое. Существо сильно горбатилось своим худощавым телом, завернутым в балахонное одеяние, свисавшее до самого пола и закрывающее ноги. Получалось так, что наши головы были на одном уровне, но рассмотреть её было невозможно. Лицо полностью скрывалось за рванным капюшоном – в одном из отверстий, кажется, виднелся жёлтый подвижный глаз без зрачка.

— Это не ваше. Пожалуйста, — продолжало нашептывать существо, — пожалуйста.

Это были не слова. Существо словно просто издавало звуки, а позже те собирались в предложения у меня в ушах. Я не понимал, что оно хотело, пока не заметил странную конечность, вытянутую из-под одеяния. Предположительно, это была рука. Она напоминала, и развороченную железную строительную балку, и скомканные корни дерева, и неудачный заштрихованный рисунок маленького ребёнка. Вместо пальцев, переливаясь и вальсируя, красовались огромные иглы. Рука, развернувшись ладонью, если так можно сказать, требовала чем-то наполнить её.

— Не ваше.

Я протянул к существу синюю папку без названия. Оно крепко зажало её между пальцами и спрятало под балахон, высунув вторую конечность.

— Тоже.

Я сжал свою папку в руке.

— Тоже, — оно продолжало повторять.

Я отшатнулся назад и вдавил книгу в себя.

— Кажется, знаю, — отчаявшись получить предмет и спрятав свою конечность, произнесло существо. – Ваше. Это же, конечно, ваше. Очень интересно вышло.

Что оно имело ввиду? Я не был уверен, что мне стоило видеть это существо и тем более разговаривать с ним, но что-то заставляло меня остаться на этом кладбище пустых книг. Где-то под одеяниями скрывалось то, что холодно касалось меня.

— Здесь начало, — оно бесшумно подобралось ко мне ближе. – Знаю. Следуйте за мной, пожалуйста. Скажу.

Слова не связывались друг с другом. Я понял только то, что существо меня куда-то приглашало. Оно развернулось, как какая-то машина, плавным поворотом вокруг своей оси и куда-то устремилось по лабиринту, продолжая неспешно нашептывать:

— С вами случилось страшно и безошибочно, но очень интересно. Но знаю – скажу. Здесь начало. Сшивал всё, что видишь. Ваше сшивал тоже. Интересно до чего вы дошли. Не знали все. Но знал – и не сказал.

Мы не бродили по лабиринту. Существо знало дорогу и шло по правильному, известному только ему, пути:

— Знают уже все – скоро скажут. Беззащитны вы. Но интересны. Хотелось взглянуть, что же произойдёт. Преступление наше – удался эксперимент. Не спросил, но без зла.

Мы вышли на прогалину в лесу из стеллажей, которые кругом обходили небольшую полянку с брошюровщиком, рядом с которым лежали стопки книг. На потолке над станком висела самая большая и самая роскошная люстра, ярко освещающая скромное рабочее место и пустой неудобный стул. Существо остановилось прямо у стола.

— Прошу прощения, — особенно протяжно зашептало оно.

Я до сих пор плохо улавливал смысл всего сказанного. Из-под одеяний снова выглянула рука с книгой. Он, словно специально растягивая момент и наслаждаясь сложившейся ситуацией, положил папку по центру стола.

— Сваливаются вниз, собираю и шью. Ваша тоже. Хочется рассказать. Зачем всё? – Неожиданно для меня спросило существо.

Я не нашел, что ответить.

— Затем, что нужно заполнить стеллажи написанным. Здесь есть конец. В основном начало, но есть и конец. Ваша тоже закончена, но не сейчас. Ваша вернётся сюда совсем скоро. Не страшитесь. Интересно получилось. Прошу прощения за всё.

В этих словах точно были ответы на мои многочисленные вопросы, но существо, как не было человеком, так и не говорило на языке, понятном мне. Оно пыталось. Я чувствовал, что это было искренне.

— Не человек, — словно уловив мою жужжащую мысль и проглотив ее, прошумело существо. – Человек.

Я испугался. Конечность резко дернулась в мою сторону, указав иглой-пальцем на меня.

— Покажу. Смотрите.

Существо подманило меня ближе к станку. Я, содрогаясь, подчинился. Оно подошло к стулу и, чуть приподняв подол балахона, накрыло его тканью.

— Знаю всё и шью.

Из еще одного отверстия вытянулась вторая рука. Обе конечности потянулись к пустой синей папке на столе.

— Шью.

Существо завертело бесцельно книгой во все стороны, словно она ничего не весила. Высунулась очередная конечность из-под одеяния. На её иглах уже танцевала и извивалась ярко-жёлтая, почти золотая нить.

— Шью.

Появились и другие «руки». Вскоре из всех отверстий в его одежде торчали нити и конечности. Отслеживать и видеть весь процесс целиком стало невозможным. Существо до сих пор вертело книгу и перекидывало из ладони в ладонь. Она вертелась вокруг его скрюченного тела, как небольшая планета. Некоторые его пальцы забарабанили по обложке, отстукивая знакомый ритм:

— Шью, шью, шью.

Вскоре я начал различать буквы, складывающиеся на переплете в слова «Мула Карбрэк», и число «58654575». Это было чудом.

— Знаю всё.

Когда дело было закончено, все конечности, кроме одной, в которой лежала готовая книга, одновременно вросли обратно во тьму под мантию. Оно протянуло папку мне:

— Вашу также сделал. Знали, что ваша. Жалко, что ошиблись. Все должно создаться, чтобы все закончилось. Создаю с самого начала и сберегаю последние. Сожалею. Прошу прощения.

Неожиданно я почувствовал, что его острые и ледяные конечности, незаметно выползавшие из-под подола, подбирались к моим ногам. Они скребли пол, оставляя на нём шрамы и трещины. Я отшагнул.

— Не страшитесь. Ваша виновность не доказана. Вышло очень интересно. Счастлив, что смог узреть вас. Все совсем скоро закончится. Можете оставить вашу тоже здесь. Сохраню и сберегу.

Существо подбиралось ко мне. Я прижимал книгу к груди и медленно отходил обратно в лабиринт.

— Ваше – наше. Успокоитесь. Сохраню здесь, если хотите. Солгут и совершат ошибку. Решение последнее за вашей спиной. Скорее ступайте. Вас ждут.

Звуки из существа становились все громче. Они превращались в жуткий гром. Содрогались стеллажи и с грохотом падали книги. Его слова проникали внутрь меня и разрывались там, причиняя невыносимую боль.

— Вас ждут!

Теперь я точно мог сказать, что оно не говорило. Это были звуки из пустоты – из книг и стеллажей, из дощатого пола и стен, из его брошюровщика и одеяний. Со мной общалась комната – каждая её часть дышала, и я видел это. Она была живая и начала двигаться, перекрывая мне путь к выходной двери. Я бежал, оступаясь об упавшие папки. Существо, которое видимо было глазами комнаты, скрылось за стенами лабиринта, но я продолжал слышать:

— Вас ждут! Скорее!

Что-то вело меня. Теперь я, как и оно, больше не блуждал и точно знал путь к выходу. Наконец-то в конце одного из коридора показалась темная дверь. Почти вприпрыжку, сбивая дыхание и содрогаясь от громогласных шипений, преследующих меня, я приближался к ней. Как вдруг, что-то зацепило мой рассеянный взгляд. Я резко остановился, мои ноги попали в невидимый капкан. У ступней лежала книга с безобразно знакомой фамилией. «Елена Столецкая».

— Прошу прощения!

Я одним махом схватил папку, выпавшую, видимо, с полки одного из стеллажа, и, подложив под свою, прижал к груди. Через секунду моя спина прислонялась к горячей поверхности двери. Глаза снова пытались привыкнуть к колющей тьме лестничных пролётов. Я больше ничего не слышал, только монотонные скрежет проводов, пронизывающих, как раскаленные трубы, стены, и жужжание мыслей вернулись.

16?!

Отдохнув, мои ноги понеслись вверх по лестнице. Меня ждал «17» этаж. Я карабкался в гору с неподъемным камнем на сердце, преодолевая ступеньку за ступенькой. И даже если булыжник рухнет в пятки или на пол, я подниму его и снова поползу вверх. Пусть это чьи-то бессмысленные наказания и эксперименты! Я буду продолжать нести свой груз. Такого предназначение, и, на самом деле, только мои попытки и имеют смысл. В конце пути меня могут ждать ответы.

Поднявшись до «-4» я трепетно дернул дверь, с которой началось мое путешествие – закрыто. Как и ожидалось, но почему-то пальцы сами потянулись к ручке. Я мягко погладил по металлической гладкой поверхности и поплелся дальше.

На лестничном пролёте номер «0» ненадолго отступил жар. Меня слегка обдуло нежным ветерком из пороговой щели. Я не стал задерживаться и продолжил путь. Тело устало и плечом прижалось к стене. В голове проносился отсчёт:

«1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17».

Я прошёл мимо «11» этажа. Сколько осталось до утра? Может быть, остаться здесь и, как ни в чём не бывало, вернуться на рабочее место. Возможно ли забыть обо всём? Я был уверен, что «№11000123» скоро придёт сюда и откроет мне дверь. Интересно, что она делает? Прикрыв свои уставшие глаза, сладко спит? Смогла ли она сегодня отдохнуть? Мы снова встретимся, как она и хотела, теперь — обещаю. Но не здесь и не сейчас.

Я двинулся дальше. Температура понижалась с каждой ступенькой. Я словно погружался в прохладный бассейн. Даже в ноздри прокрался кислый химический аромат, напоминавший запах хлорки. На «15» этаже тягучий блеск мягкого медового цвета плавно простирался на пол. Мои ступни увядали в болоте света. Я, высоко поднимая колени, поднялся выше.

«16» лестничный пролёт встретил меня широко раскрытой дверью. По ту сторону виднелся очередной длинный и узкий коридор с одинокой дверью, покрытой ярко-жёлтыми масками масляной краски. Вдоль стен висели безупречные картины в невероятном стиле, напоминавшем почерк всех великих художников одновременно. Я не узнавал сюжетов, однако в каждом чувствовалось что-то знакомое и близкое. В промежутках между резными рамами на грациозных, как шеи лебедей, подставках свисали свечи. Воск натужно стекал, и мутные капли падали на устланный потрёпанной тканью пол. Непонятные страх и удивление тисками сжали мои виски.

Я не спешил заходить. Мне необходимо было идти дальше. Мой путь был почти завершён. Тело тянуло невидимым канатом, обвивающимся вокруг шеи, вверх. Здесь никто не ждал меня и не искал встречи со мной. У груди что-то пылало – то были украденные книги. В этом не было моей вины! Одна из них по праву принадлежит мне! Вторую своровали до меня. Это не мое преступление, я виновен лишь в том, что не знаю, как это исправить.

Пламя свечей задрожало, картины ожили, стоило мне сделать шаг внутрь. Я узрел сюжеты. Молодая пара, сливающаяся в объятиях посреди оживленной и безликой толпы на улице курортного города, в янтарном одеянии и с лазурными и алыми цветами в руках находили близость и упокоение в друг друге. Вдали виднелось бескрайнее море. Оно приближалось и, казалось, вот-вот накроет шумный и ненавистный город и заберёт с собой и сцепившихся воедино, и безразличных зевак.

На следующей картине танцевал и кружился в ливне под лучами лунного света голый и безобразно перепачканный мужчина. Он что-то кричал, плача и смеясь. Его душераздирающие слова доносились до меня, но были непонятны.

Напротив этой висел замысловатый триптих. На первой из серии бродили, выглядывая из-за деревьев густого леса, немыслимые животные – жуткие хищники, скалящие зубы, небеззащитные травоядные звери с огромными когтями и мощными копытами, плескающиеся в небольшом озере рыбы с раздвоенными хвостами и рассекающие небо исполинскими крыльями птицы. В центре висела самая широкая картина. Люди бежали в ужасе, кричали молитвы и прятались в развалинах. Сверху на них мучительно лениво падало светило, на котором восседало тринадцать надменных богов. Они закрыли глаза, чтобы не видеть боли и страха, кипящих внизу, но рты их расплывались в широкой улыбке.

Надежды для людей не было, поэтому на последней картине в палящих лучах возвышались пустые барханы и вертелись песочные бури. У меня пересохло в горле. Я прошел дальше.

У самой двери красовалась балерина, заточенная на полотне в раме. Она танцевала в одиночестве на огромной пустой сцене в переполненном зале. По лицу стекали слёзы. Руки-крылья мягко вздымались над головой. Ноги мастерски в воздушном прыжке меняли позиции. Наконец-то зазвучала тихая музыка, ласкающая растопыренные уши зрителей. Балерина завращалась в нескончаемых пируэтах, и вскоре, после неожиданного па балонэ, она застыла, раскинув руки. Сцена пропала. Танец продолжился в абсолютной тьме. Во время очередного сотэ, когда нежные ступни в балетках коснулись невидимой земли, балерина перевоплотилась в кремовую птицу на беззвёздном ночном небе. Животное отчаянно метнулось ввысь. Крылья боролись с натиском жестокого ветра. Это было напрасно. Птица обессилила и рухнула ничком вниз. Приближаясь к черствой и равнодушной поверхности земли, она вновь закружилась в оточенном танце. Убийца-ветер подхватил её прямо перед ударом и превратил в снежинку. Крохотный ледяной кристалл, уносимый своим спасителем, вознёсся ненадолго вверх. Скоро всё закончится в большом сугробе таких же не похожих друг на друга снежинок. Люди повыскакивали из своих удобных кресел и утопили зал в овациях. В застывшую балерину полетели цветы и аплодисменты. Я захлопал в ладоши и чуть не закричал, но в горле застрял колючий ком. Изо рта вышел гулкий хрип.

Я сел под последней картиной. Кто это все нарисовал? Он, видимо, гений. Я желал одним глазом увидеть его за работой, взглянуть на его кисти и краски, поговорить с ним и сказать спасибо. Может, он за этой дверью? Будет ли он рад моему приходу? Вдруг сейчас он за работой. Я не могу просто так ворваться и отвлечь гения от создания произведения искусства, убить его музу и воображение. Есть ли шанс, что он спит? Тогда это ещё хуже. Никто, особенно такой творец, не заслуживает, чтобы его лишали отдыха. Оставалось только ждать. Что может произойти? Не было ни идеи, но появилась надежда.

Время тянулось смолой. В руках лежали книги. Мне сложно было думать о чём-либо ещё, но это был самый подходящий момент. Я открыл случайную страницу в папке под названием «Елена Столецкая», и начал читать:

«После её ухода, Елена долго сидела за столом кухни, вглядываясь в мрачное небо за мутным окном. Гремящие облака предвещали мерзкий дождь. Даже улица ревела, но она не смогла проронить ни слезинки.

Наступил вечер. По окну забарабанили капли. Елена вышла из оцепенения, заварила чашечку кофе и спокойно принялась готовить ужин. Она знала, что дочь вернётся. Другого развития событий Елена и не могла представить. Жалко матери уже не было. Она бы убедила внучку взяться за голову так, чтобы девочка передумала на всю оставшуюся жизнь, когда-либо еще безумствовать и спорить. Однажды у неё уже получилось.

Закончив с готовкой, Елена направилась в ванну. Не узнав себя в зеркале, она взлохмаченная и уставшая ужаснулась. На лбе красовались засохшие подтеки крови. Видимо, она всё-таки ударилась о кухонную тумбу при толчке. Злости, как и всех остальных чувств и эмоций, не было. Женщина стянула с себя водолазку и штаны. Оставшись в нижнем белье и уместившись на краю кафельной ванны, она крутанула рычаг, и из крана полилась обжигающе горячая вода. Она заткнув смыв пробкой уставилась на отваливающийся синий квадратик плитки.

Звук отворяющей двери всколыхнул загипнотизированную Елену. Она неторопливо накинула кремовый халат и вышла в коридор. Вода продолжала заливать ободранное дно старой ванны. Входная дверь тихо отворилась. Дочь, не скрываясь, прошла внутрь.

— Привет, — девушка с трудом смотрела на мать. – Я хочу забрать кое-какие вещи.

Елена сделала вид, что не удивилась. Безмолвно она продолжала сверлить глазами обмякшую дочь. Девушка аккуратно сняла с себя обувь, но на специальную полку класть не стала, дав четко понять, что не собирается задерживаться. Она, не сняв пальто, уткнула взгляд в пол и на носочках прошла в свою комнату. Послышались неуютные звуки сбора. Елена, теряя спокойствие, втиснулась в дверной проём комнаты. Девушка, достав с антресоли над шкафом школьный рюкзак и расстегнув его, педантично складывала вещи.

— Куда же ты собираешься идти? – Недоверчиво спросила мать.

— Максим не против, чтобы я жила с ним.

— Кто он?

— Друг, — замерев, продолжала отвечать дочь.

— Ну, конечно, — сквозь тиснутые зубы прошипела Елена.

— Не надо, мам.

Елена, скрестив руки на груди, внимательно наблюдала за каждым движением девушки, которая со смущенным видом складывала в рюкзак балетки.

— Зачем они тебе?

— Не знаю. Оставить?

— Делай, что хочешь.

Женщина развернулась и ушла через коридор на кухню. Она посмотрела на две пустые тарелки и стынущий в сковороде ужин. Шебаршение в комнате прекратилось. Загудела застежка рюкзака. Раздался скрип половиц.

— Я пошла, — за спиной прощебетала дочь.

— Знаешь, что? – Срывающимся голосом, вместо «прощай», сказала заведенная мать. – Я никогда не хотела тебя. В этом всём вина твоей бабушки. Я мечтала стать балериной, но её это никогда не волновало. «Ты станешь одинокой старой девой», «в доме всегда нужна мужская рука», «скоро всех хороших разберут» говорила она! Это нужно было ей, отец-то от нее ушёл. Мне это никогда не нужно было – я жила тренировками. Меня грели мысли о выступлениях и танцах, а не о сраном замужестве. И лучше бы я всю жизнь прожила в одиночестве, чем встретила твоего отца и родила тебя! В этом тоже она виновата. «Ну присмотрись к Андрею, он хороший мальчик». – Дочь не могла видеть её искренних слёз, но чётко слышала каждое болезненное слово. – Он был полным говном. Занудой, размазней и трусом. Я это всегда видела. Мне даже стыдно было писать его имя в твоём свидетельстве рождения. Но мать ослепла, он же был сыночком какого-то её знакомого профессора из университета – «занимательная личность». То же самое вонючее говно! Зачем я только позволила ему обрюхатить себя? Я полная идиотка. Меня выставили из театра сразу, как увидели живот. А твой папаша свинтил в тот же день, как я рассказала ему. Иногда я жалею, что не избавилась от тебя. «Что ты несёшь? Так нельзя! Подумай, что скажет тетя Нина, дядя Толик и все остальные соседи», на чье мнение мне было плевать! Я думала о том, чтобы случайно что-то сделать и навредить тебе, но так и не решилась. Мне ничего не оставалось, как родить. Кажется, я тебя даже полюбила, как мне принесли твое крохотное тельце с нежными ручками, ножками, и, мне подумалось, что всё будет не так плохо. После твоего рождения у меня ещё оставались смутные надежды, чтобы вернуть всё, что было моим по праву. Радость к жизни, талант и успех, спокойствие и гармонию. Меня больше никуда не взяли, кроме вечерних занятий для старух и этого вонючего лицея. Жизнь превратилась в череду нескончаемых ужасных снов. Я знала, что так будет! И ничего не сделала. Однако, когда я впервые увидела твой врожденный, приемлемый от меня талант — как ты танцуешь – я поняла, зачем ты пришла в этот мир. Мне горько было от этой мысли, но ты должна была стать лучше меня. Ты стала шансом вернуть в этот мир немного света, которого у меня украли и который разгонял кошмары! Ты стала новой великой целью, хоть и не по моему желанию. Сейчас больше всего я сожалею, что ты хочешь совершить ту же ошибку. Я знаю, что ты будешь оплакивать всё, что было тебе дано. Прошу не делай этого. Позволь себе подумать, не сокрушаясь эмоциями. Отдохни, если тебе это нужно, но не смей падать в эту чёрную пропасть.

От спокойной агрессии она во время монолога перешла к горестному плачу, а под конец – к мольбе. Лицо Елены обратилось к дочери. Девушка так и не взглянула в её глаза, покрытые соленой пеленой.

— Да, — почти беззвучно выдохнула дочь, — ты права.

На секунду с обессиленных запястий матери упали оковы.

— Зря ты «не избавилась» от меня. Так ты испортила одну жизнь. В страхе и злости, готова была разрушить и вторую. Я исправляю твою ошибку.

Не добавив больше ни слова, девушка приведением поплыла по коридору. У входа её окликнул пустой и бессмысленный крик:

— Прошу тебя!

Безмятежные ступни нырнули в легкие ботинки.

— Не уходи!

Дверь заскрипела.

— Ты прощена и свободная, — последние слова дочери пронеслись разрушительной волной по квартире.

Елена раскаленная, как сковорода на плите, выскочила из кухни. Было поздно. Входная дверь хлопком выкачала воздух из узких комнат и легких. Под шум воды, переливающейся за край ванны, она, схватившись рукой за стену, поскользнулась и упала на мокрый линолеум. Подол халата намок, став невыносимо тяжелым, и приковал женщину к полу. Сил подняться или двинуться к двери не осталось.»

Я не успел перелистнуть страницу. Последняя свеча над головой потухла без чей-либо помощи и не из-за сквозняка, поднявшегося из щели двери. Она просто догорела. На комнату набросилась звериная тьма, скалящая свои клыки. Всё замерло, пытаясь скрыться от хищника. Лишь зловеще-красные, ярко-голубые и безумно-желтые глаза персонажей с картины продолжали двигаться и пялиться на меня. Я не шелохнулся и навострил уши, улавливая треск движения красок на полотнах и скрип половиц за стеной. Кто-то приближался.

Дверь тихонько приоткрылась и голос, напоминавший взмахи кисти по холсту, удивленно сказал:

— Ох! – Распылил вошедший. – Всё потухло!

Кажется, меня не заметили даже в пробивающемся через проход тусклом свете. Кто-то сделал шаг внутрь и бесшумно поплыл вдоль стен. Может быть это он? Тот гений, что нарисовал эти картины. Прежде чем на меня наступить, ноги резко отскочили в сторону. Раздался изломанный крик:

— Ох! Кто здесь?

Мой язык онемел в попытках ответить. Прогремел щелчок и из ниоткуда выпалил сноп искр, на секунду озарив махонькие ручки. Снова намалевалось испуганное оханье. Очередной сноп искр – неподатливая зажигалка наконец-то вспыхнула и слегка осветила коридор. Передо мной сквозь мрак прорезалось миловидное лицо ребёнка, усыпанное веснушками, с бездонно-чёрными глазами. Еле заметные ноздри дергались, как у собаки, принюхивавшейся к добыче. Теперь и он ясно видел моё ошеломлённое лицо:

— Кто вы? – Отливал от стен вопрос.

Я до сих пор не находил слов.

— Почему вы молчите?

Рука со сферой света приблизилась ко мне, скрыв лицо в тени. Всё моё окаменевшее нутро чувствовало, как его рассматривали. Так кузнец разглядывает выкованный в палящем огне меч, мать любуется новорожденным первенцем, а скульптор изучает свой величайший монумент. Так творец разглядывает новое творение.

— Почему вы здесь сидите? Не молчите, пожалуйста!

Я хотел ответить, но не мог. Неожиданно ребёнок подтащил откуда-то к зажигалке свечу. Стало светлее и я снова видел его лицо. Тонкие губы расплылись в озадаченной гримасе.

— Вы же пришли навестить меня? Ну что вы тогда сидите? Вставайте скорее!

Я послушался и, упёршись руками об мягкий пол, постарался привстать. Обессилев, мои ноги пошатнулись. Ребёнок двинулся одновременно со мной. Одним плавным движением кисти он затушил зажигалку и убрал её во тьму. Я заметил в его хрупких пальцах занятой свечой руки другие восковые палочки с ворсистыми фитилями.

— Позвольте помочь! – Голос тепло алел, выдавая поразительную радость.

Он подхватил меня под локоть, оказав услугу. Течением нас понесло вон из тёмного коридора в освещенную комнату. Здесь пахло гарью – не паленым воском, парафином или ладаном. Что-то горело. Я пробежал по круглой комнате-мастерской глазами. Это было рабочим местом, но не офисным кабинетом. Пол устилала та же однотонная ткань, что и коридор. Лишь изредка на ней проявлялись и блистали яркие, как звёзды на ночном небе, пятна краски. Мы продвигались дальше под зигзагообразные слова:

— Меня так редко навещают друзья, — ребёнок мазал разными тонами и интонациями свои фразы. – А я так часто скучаю тут в одиночестве! Тебя послала тетя, которая приходит посмотреть мои картинки?

Ребёнок вынырнул из-под моей руки и побежал куда-то вперёд. Я продолжал рассматривать окружающие меня предметы. К каждому – к платяным шкафам из дуба, к уютным тумбочкам с выдвигающимися отсеками, к хаотично расставленными по комнате стульям и к стенам – были приставлены огромные холсты, многие из которых пустовали или содержали неброские эскизы. Некоторые дёргались, пытаясь дышать и жить. Полуживые бились в конвульсиях. От изумления и ужаса замирало дыхание.

— Я так рад! Наконец-то она ко мне прислушалась! Она мне нравится! Мы с ней дружим, но знаете: иногда она меня не слушает и надоедает. Вот я ей и сказал, что хочу новых друзей! Кажется, она обиделась. И всё равно позвала тебя! Она придёт?

Я не знал ответа на вопрос, поэтому пожал плечами.

— Что же вы не заходили ко мне? Зачем торчали в коридоре? Вам повезло, что мне надо менять свечи. А то просидели бы там всю ночь. Днём-то я сплю. Не знаю, почему так вышло. Мне нравится рисовать ночью. Ой, я забыл!

Маленький человек подбежал к одному из стульев и стащил с него холсты. Только сейчас я заметил, как здесь всё дребезжало. Комната на «-9» этаже делала также, но по другой причине. Я чувствовал это. Мастерская танцевала из-за игры света и тени, льющихся из свечей на подвесных подставках.

— Присаживайтесь скорее! – Худые руки вновь схватили меня и опрокинули на освобожденный стул у самой стены. – Хотите поиграть? Может быть чаю? Или… — Он перечеркнул чёрной линией извергающимися из его рта фразы. – Почему вы не говорите со мной?

В самом центре круглой мастерской что-то скрывалось за многочисленными предметами. Я пригляделся. Что-то отчётливо и осмысленно двигалось. Моя шея неудобно извернулась. Ребёнок это заметил.

— Ты тоже хочешь взглянуть на мои картинки? Я могу показать. Жаль, конечно, что ты не разговорчивый, но пойдём. Я покажу тебе последнюю! Вставай скорее! А то скоро мне надо будет спать ложиться.

Не успел я привыкнуть к стулу и отдохнуть, как меня снова активно потянули за собой. Приближаясь к мольберту, который привлёк моё внимание и за которым, видимо, работал этот маленький гений, и переступая хлам, я отчётливее почувствовал гарь. Она въедалась в кожу и щипала за нос. Я поискал глазами источник запаха, подметив только распахнутое окно в пол позади мольберта и двери лифта в небольшой прямоугольной прихожей в глуби одной из стен.

— Сюда-сюда! Эта моя любимая. Тетя думает, что я так каждый раз так говорю. Но эта правда очень-очень мне нравится!

Мольберт всплыл у меня перед лицом. Рядом стояла невысокая, чуть достающая до моего торса и до плеч ребёнка, трибуна с раскрытой книгой. Картина не особо отличалась чем-то изысканным по сравнению с теми, что висели в коридоре. Даже в чём-то уступала им по технике исполнения – более угловатая и простая. Она впечатляла, но не захватывала дух, как танец балерины или поцелуй неизвестных. Почти такая же однородная пустыня с вихрями, что на одном из холстов триптиха. Без конца менялись однотипные дни и ночи. Иногда гремел дождь и грозы, били неугомонные молнии, оставляя шрамы и кратеры на песке. Лишь вдали, между петляющими барханами виднелось тёмное пятно. Оно было неподвижно, как клякса, случайно сорвавшаяся с мохнатого кончика кисти. На долю секунды мне показалось, что так и будет продолжаться. Раз за разом томительный вечер перетекал в лазурное утро. Вскоре в нижнем крае, где холст касался рамки, появилось новое пятно. Я узнал в силуэте всадника. Сердце забилось через раз. Конь с восседающем на нём рыцаре неспешно гарцевал к тёмному пятну в центре холста. Почему я знал, что будет дальше? Словно это уже происходило со мной. Казалось, в другой жизни, в такой далекой, я видел, а, может быть, проживал, эту неизвестную историю. Похожее чувствуется, когда давно забытый сон вырождается в реальность, когда встречаешь человека, о котором так много слышал, когда перечитываешь сказку, которой мать укладывала тебя спать. Все становилось чётче, хотя глаза начинало щипать от едкой гари. Я лицезрел второй силуэт, ещё более знакомый и близкий. Это был не человек. Только внешнее подобие – сосуд с сильными антропоморфными конечностями для чего-то иного. Неподвижно существо антонимом контрастировало с могучим рыцарем. Оно не носило лощёных доспехов, обрамленных золотыми нитями, не задирало острый подбородок и гордый взгляд к небу, не волновалось и не боялось. В дали послышался протяжный вой неведанного зверя. Воин приближался. За окном в мастерской начало рассветать, подсвечивая по контуру полотно сумеречным сиянием. Здесь было что-то еще, что-то настолько огромное, что не виделось на расстоянии и что каждый раз ускользало из зоны видимости в уголок глаза и щекотало внимание. Моё внимание украл волнующий оклик ребёнка:

— Сейчас-сейчас начнётся! Тебе точно понравится!

Я взглянул на скривленную в улыбке гримасу и приподнятые брови. Дитё светилось от счастья, словно он впервые пришёл в музей с ветхими костями динозавров. Он разглядывал пугающий скелет пситтакозавра, тянулся к хвосту тираннозавра и пересчитывал позвонки стегозавра. Его улыбка плавно переплыла на моё лицо. Я почувствовал гордость. Общаться, и стоять, с этим маленьким гением, который создавал то, что овладевало одержимостью не только познающих его творения, но и его самого, вдохновляло. Казалось, что рядом с ним я был маленьким ребёнком, чьими интересом и вниманием необходимо было управлять. Поэтому, когда его сердитый взгляд неожиданно рухнул на меня, и строгий голос отчеркнул:

— Ты всё пропустишь!

Мне ничего не оставалось, как снова обратиться к холсту.

Во рту застрял отчаянный крик. Вот оно! То, что так отчаянно утекало от меня во все возможные отверстия. Волосы на голове требовали, чтобы их вырвали. Ноги истерично задрожали, ожидая, что я вот-вот начну бегать из стороны в сторону. Но тело застыло в боли и недоумении.

На картине все изменилось. Не было ни романтического рыцаря, ни его угрюмого антагониста. Только запечатанные врата с резными письменами на неизведанном мной языке нависали надо мной! Могущественные, томящие в себе великую тайну и вечно закрытые от посторонних глаз двери сотрясались и гремели. Вновь появились силуэты. Теперь я узнавал и их. Великий Хранитель, как и всегда, восседал на своём посте. Могучий воин Фенис тревожил и волновал весь чуткий мир своим появлением. Они заговорили друг с другом, но их слова до меня не доносились. Я нашел в себе силы и вскочил со своего места к трибуне с книгой. Ребёнок взволнованно взмахнул кистями:

— Ох! Что ты делаешь?

Подбежав к книге, я жестко захлопнул её и прочитал каллиграфично вышитые буквы и цифры. «Фенис Ⅰ Ищущий», «78776997».

— Ты что делаешь? Аккуратнее! Она совсем новая.

На картине завязалась битва, длящая три дня и три ночи. Загремели удары клинков. Я уставился в окно. Гарь продолжала выедать глаза. По щекам потекли тяжелые слёзы, тянущие меня на дно. Ко мне подбежал ребёнок и грубо схватил за локоть.

— Ты всё пропустишь — это самый лучший момент! Отойди же!

Он увидел мои полные ненависти и слёз глаза и внезапно отшатнулся от меня. Я не знал почему злился. Мотивы ярости всегда объяснить труднее, чем причины необъяснимой радости.

— Почему ты плачешь?

Ребёнок продолжал изучать, кажется, новое для себя явление. Его лицо наполнялось ужасом и увлеченностью. Он потихоньку отходил от меня спиной. Герои картины бились и проливали кровь. Песок красился в бардовый цвет.

— Ох! Я понял!

Дитё снова засияло и быстро понеслось к окну. Он привстал на носочки и его маленькие ручки прищемили стекла. Я подложил под книгу «Елены Столецкой» желтую папку «Фениса». Ребёнок вернулся, не обратив на это внимание. Его чёрные глаза умоляюще смотрели на меня.

— При естественном, не преломлённом свете, как говорит тётя, всегда приятнее рисовать. Лучше?

Я, крепко сжимая челюсти, кивнул. Слёзы действительно перестали катиться к подбородку, тут же испарившись с лица или втянувшись через поры под кожу.

— Отлично! Смотри-смотри дальше! А то всё самое интересное пропустишь.

Битва продолжалась. Всё было также, как в истории у «Великого Хранителя», только кровавее. Бойцы рассекали друг другу лицо, пронзали мечами квёлые тела и волей случая сами насаживались на свои вострые клинки. Я знал исход, поэтому нетерпеливо ждал конца. Наступила третья ночь. Силы истощались. Руки соперников на импровизированной арене, окруженной вратами и барханами, обвисли, как канаты. И снова я проживал этот момент. Поражение и унижение. В этот раз всё снова было не так – оскорбительнее и печальнее. Никакого обмана не было. Великий Хранитель в одно мгновенье немощно рухнул на колени. Меч Фениса проткнул грудь своего врага насквозь. Из сухого рта хлынула ярко-золотая кровь, переливаясь в лучах янтарной луны. Тело существа упало лицом в пески. Я почувствовал пыль на зубах и положил свободную руку на плечо ребёнка. Мои пальцы впились в него.

— Ох! Ты чего?

Он снова виновато построил брови домиков и мельком взглянул на меня.

— Так было в книге, — он, не отрывая глаз и голос от холста, пролепетал.

Я знал, что это была неправда. Говорится, что победители пишут историю. Пусть так! Я остаюсь и знаю правду, и пока буду жить, Великий Хранитель не будет предан забвению. Его клинок будет сверкать и защищать давнее таинство. Если написать поверх слова другое получится непонятное месиво. Хороший способ скрыть правду. Единственный вариант не повредить память – прожить историю. Участие в событие ещё не делает тебя его частью. Лишь таить истину, которая всегда всплывёт со дна, позволит вписать твоё имя в авторство. Я не мог спорить с ребёнком. Поэтому просто опустил его маленькое плечо.

Великий Хранитель пропал в песках. Словно сам им стал. Фенис двинулся к вратам. Они подались с невероятной легкостью. Его ноги медленно двинулись внутрь. Он был в предвкушении и немного разочарован. Со спины я не видел, что находится внутри. Рыцарь медленно прошел в тёмный коридор, освещенный свечами на круглых подставках, свисающих со стен. Шумно, звеня доспехами, рыцарь шествовал к своему концу. Вскоре туннель разделился. Кажется, начался лабиринт. Фенис точно знал куда идти. Он безошибочно, не задумываясь, выбирал пути. Шаг за шагом он приближался к цели. Звон металлических башмаков об пол неожиданно прекратился, словно он вступил на мягкий ковёр. Перед ним появилась чудовищно знакомая дверь. Фенис не торопился. Перчатка потянулась к обычной ручке.

Раздался скрип. Взору открылась большая круглая комната, как та, в которой стояли мы. По затылку пробежали мурашки. Я почувствовал чей-то взгляд за спиной. Фенис сделал шаг вперед. Мы резко обернулись, на неощутимый звук в мастерской. За огромным количеством хлама я не видел двери. Тем временем рыцарь двигался дальше. На его пути ничего не мешало. Нечто забелело впереди. Расстояние до предмета в центре комнаты с каждым па вперёд увеличивалось. Казалось, этой истории никогда не будет конца. Время тянулось.

Я начал различать очертания мольберта. Вновь стало не по себе. Фенис тоже увидел его и снял с себя шлем. Чувствовалось, что всё его тело, как и моё, не может выразить ни единой эмоции. Он сокрушался внутри и в то же время был спокоен. Я присмотрелся к холсту за широким плечом, облаченном в доспех.

Как описать то, что было изображено на холсте и что предстало взору Фениса? Вроде ничего сложного. Такой же рыцарь с шлемом в руках, перед мольбертом с холстом, на котором красовался ещё один воин перед ещё одной картиной. И так далее. Бесконечная рекурсия, каждая новая итерация которой становилась все более блеклой. Понять – практически, невозможно. Зеркало внутри зеркала. Портал в другой точно такой же, что запечатлели ловкие пальцы ребёнка, мир.

Фенис пропал со всех картин одновременно. На землю с оглушающим грохотом пали доспехи. Все снова замело песками и началось сначала. В центре замаячил ещё живая клякса Хранителя. Глаза и щеки ребенка налились краской:

— Тебе понравилось? Ну не молчи!

Я до сих пор находился на пустом холсте, покрывающимся кучами пыли.

— Это сегодняшняя, завершенная до того, как мы встретились. Даже тётя не видела! Ты первый, кто это увидел! Но точно не последний – надеюсь, она покажет это всем. Иногда она забирает мои картины, и я представляю, как она показывает их всем-всем.

На устах застыл вопрос: как он это сделал?

— А потом тётя приносит новые книги. Те, что мне сильно-сильно нравятся, я рисую. Получаются новые холсты. С каждым разом, кажется, всё лучше и лучше. Часто приходит мысль, что ничего прекраснее уже не будет. И каждый раз, я сам себя удивляю. Эта же картина – точно мой венец. Я не вру! А самое главное – правильно понять историю. Фенис – герой. Проделывая такой путь, миновал столько опасностей. И наконец-то добрался до того, что так долго искал! В трудном и честно бою победил древнего монстра, который, как дракон, сторожил своё золото долгие года. А потом Фенис находит мою картину – самую дорогую вещь во всем мире. Шедевр, которым сам же и является!

Я был не согласен. Можно ли спорить с творцом насчёт его собственного произведения? Я не знаю, но точно понимал, что он сам не осознает своего гения. Я ощупал пальцами обложку желтой папки, прижатой к груди. Мне нужно пережить правду своими глазами и своим разумом.

— Ох! Это так неприлично, простите меня! Тётя всегда говорит о манерах, но иногда я просто забываюсь, когда вижу свои работы – я болтаю о них постоянно. Теперь ваша очередь! Совершим обмен. Расскажите и вы мне какую-нибудь историю. Книги, которые ты принёс, — они для меня? Поведай о них.

Я продолжал молчать. Ноги машинально сделали шаг назад от собеседника. Ребёнок это заметил и, нахмурившись, захлестнул меня строгим взглядом:

— Ты чего? Не молчи! Дай посмотреть, что там у тебя!

Дитё прыжком дотянулось до меня и вцепилось в книги у груди:

— Ты же их для меня принёс! Покажи!

Продолжая рассержено хлестать меня словами, он дрался. Ударяя крохотными ступнями в ботинках по моим ногам. Его руки дергали папки. Я, отчаянно сопротивляясь, отходил спиной обратно к выходу. Ребёнок сжал кулак одной руки и заколотил по угловатым верхам книг, пытаясь выбить их из зацепа. У него получилось.

Три папки, плюхнувшись на устланный тканью пол, лежали между нами. Мы оба нырнули на пол, чтобы поднять их. Ладошки ребёнка сразу вцепились в ярко-жёлтую. Его рот расплылся в большой красный круг:

— Это моя! Ты хотел забрать мою! Негодяй! Я всё расскажу тёте!

Вдруг он резко вскочил и, сжав каждую мышцу небольшого тела, налетел на меня. Мои руки сами дернулись и грубо откинули налетающего врага от себя. Он отлетел, опрокинув пустые холсты и стул, на несколько метров от меня. Раздался жуткий удар по полу и невыносимый крик. Все было, как в тумане, как в дыме от огня. В ушах стоял монотонный шум. На мгновение мне показалось, что маленький ребёнок лежит неподвижно. Я собрал свою папку и «Елену Столецкую» в руки. Мои глаза окинули место преступления. Третей нигде не было.

Я медленно подошёл к свернувшемуся комку. Ребёнок, поскуливая и поджимая к себе ноги, что-то пытался сделать. Его уста вырисовывали одно слово:

— Уходи! Уходи! Уходи!

Я хотел попросить прощения и предложить помощь. Ребёнок же сжимался, как от холода, всё больше и больше. Вдруг из ниоткуда раздался скрип. Я не дернулся. Наверное, это пришёл Фенис, чтобы воткнуть в моё сердце острый клинок за то, что я тронул его гения. Через мгновенье он проткнёт меня своим мечом, и я рассыплюсь, как разгорячённый песок в пустыни. Послышались торопливые шаги:

— Ты где? – Произнёс знакомый голос.

Потом почти у самого уха «№11000123» в панике выкрикнула:

— А! Что тут произошло?! Кто вы?!

Она оттолкнула меня и подбежала к ребёнку. Подхватив его на руки, женщина отбежала от меня и только тогда узнала:

— Что вы здесь делаете?

Я снова не знал, как ей что-либо объяснить.

— Что здесь произошло?

Я угрюмо пожал плечами.

— Неважно! Быстро! Помогите мне.

Она неудобно указала пальцем на один из стульев. Я сразу понял и подставил его к ним, убрав с него всё лишнее. Женщина усадила содрогающегося ребёнка. Из его носа струйкой стекала кровь.

— Найдите что-нибудь!

Я судорожно забегал по комнате. У одного из холстов надрывался уголок. Я резким движением дёрнул и смотал небольшой кусок ткани в рулон. «№11000123» выхватила его из мои рук и аккуратно вставила в нос ребёнку.

— Что здесь произошло? – Она продолжала добиваться четких ответов, восседая на корточках перед маленьким гением.

Я мямлил.

— Это вы сделали?

Моя голова в ужасе замотала из стороны в сторону. Ребёнок, опрокинув голову вниз и прикрыв глаза, молчал.

— Ладно. Это очень необычно, что вы здесь, — её рука мягко накрыла ладонь дитё и поглаживала её. – Я надеюсь, что это не ваша вина и вы случайным образом оказались здесь. Но я рада, что мы встретились. Мне есть, что сказать.

Мое тело приняло настороженно-вопросительную стойку.

— Вас вызывают к начальству. Мне сказали, что это из-за ваших выдающихся достижений в проделанной вами работе. Я думаю, что это не так. Потеря книги не осталась бесследной. Слишком много случайностей и странностей сопровождают вас в последнее время.

В мастерской одна за одной тухли свечи. Мы остались в полумраке, освещенные тусклым светом из окна. Я тревожно поджал книги к сердцу.

— Вижу, вы взяли с собой папку. Не думаю, что смогу помочь. Мне сказали вам передать информацию, когда я встречу вас, и сопроводить на 17 этаж. Но на рабочем месте, как я и предполагала, вас не оказалось. Я уже и отчаялась. Это очень удивительно, что мы встретились здесь.

Это было не удивительно. Слишком много случайностей и странностей сопровождали меня в последнее время.

— Ключей от 17 этажа нет даже у меня. Сказали, что для вас подстроят лифт. Я не советую задерживаться, так как это крайне важно, поэтому пойдёмте.

Она с трудом отпустила ребёнка и встала. Я, не отрываясь, смотрел на крохотную голову, запрокинутую за спину. Его лицо и кровоточащий нос ничего не выражали. Ни горести, ни сожаления, ни злости. Его переполненное нутро эмоциями опустело в одно мгновенье.

— Не волнуйтесь, я позабочусь о нём. Я его люблю, и это единственная причина, которая крепко держала меня всё это время здесь. Не знаю, что будет с ним после моего увольнения. Он ещё так мал и много не знает. Я помню его совсем малюткой. Его ждёт большое будущее, если он утихомирит свою гордыню и пыл. Однако в последнее время он отдалился и совсем перестал меня слушать. Пойдёмте!

Её тепла, даже горячая рука, коснулась моего плеча. Я заметил её. Красивые глаза были на мокром месте. Снова увидел знакомые очертания. Как взглянул в зеркало в зеркале. Мы поплелись к массивным дверям лифта. Её пальцы отчеканили какую-то последовательность на панели и лифт тут же приехал и раскрылся. Что меня ждало за вратами? Какое давнее таинство? Оставались считанные секунды, чтобы всё узнать. Я вошёл внутрь. «№11000123» осталась в проеме. Наши взгляды пересеклись и со звоном ударились друг об друга, как клинки.

— Прощайте, — прочитал я с срывающихся губ.

17?!

До свидания, хотел сказать я, но врата поспешно затворились. Лифт дёрнулся и молниеносно двинулся вверх. Оставался один этаж. Кабинка ехала очень долго, отдаляя меня от собственных мыслей и конца. Я снова засчитал:

«1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17».

Именно столько прошло, прежде чем лифт грандиозно и с фанфарами остановился. Створки разъехались. Передо мной вновь предстал коридор с одной единственной дверью, на которой маячила золотая табличка. Здесь всё выглядело богаче. Все стены сделаны из плит чёрного мраморного камня, в котором, как капли молока в кофе, пробивались белые бесформенные линии. Вместо обычных люминесцентных ламп и свечей с потолка свисала великолепная хрустальная люстра. Стекляшки пошатывались и играли светом, перекидывая его друг другу и оставляя на стенах солнечных зайчиков. Под ногами расстилались небольшие белые и светло-серые квадратики. Я подошёл к золотой табличке на мрачной двери и прочёл:

«Начальство управления и обеспечения функционирования предприятием ПБ1202»

Я постучался и дверь плавно открылась. Меня встретил звонкий и жизнерадостный голос:

— Входи, конечно! Дорогой, я уже боялся и не увидеть тебя! Приятно познакомиться с, не побоюсь так сказать, лучшим работником! Проходи, присаживайся.

Я волшебным образом очутился, спрятав книги на коленях, на удобном кресле за столом в кабинете начальника, не уступающем по роскошности коридору. Полки шкафов, упирающихся в потолки у каждой стены, устилали искусно подобранные произведения искусства. Скульптуры людей и животных, небольшие картины пейзажей и фотографии крупных городов с высоты птичьего полёта в тёмно-синих рамках, пышные растения и книги в узорных переплётах. У меня разбегались глаза, упуская из вида пухлые и гладковыбритые щёки и проплешину на голове мужчины, восседающего передо мной. Он широко улыбался и ждал, пока я привыкну к обилию всего. В руке у него лежала позолоченная ручка, на столешнице расположились пустые листы бумаги, яркая настольная лампа с абажуром и пара невероятно знакомых папок, за спиной томилась дверь с кодовой панелью, предположительно, ведущая к лестнице, и над головой висел огромный портрет похожего на него мужчины с длиной спадающей на стол бородой.

— О! Это мой прадед! Основатель Бюро и, по совместительству, лучший директор компании. Ни дед, ни отец, упокой их душу, не смогли достичь таких высот. Возможно, и я не достигну. Хотите чай, кофе?

Я выбрал второе.

— Секретаршу не держу, — он важно встал и направился к кофейной тумбочке в углу комнаты, — как не держал ни один из моих прародителей. Нашей семье кажется, что если управляющий не может сам выполнить свои мелкие поручения, то и выполнить обязанности начальства он не сможет. Хотя я думаю, что у нас просто всегда не хватало ресурсов на это, — сказал он ясным шепотом и тут же громогласно рассмеялся. – Всё уходит в компанию, всё до копейки. Работаем в полный ноль! Ну ты то меня понимаешь. Лучший работник должен это понимать. Капнуть молока?

Я кивнул, подражая его манере – важно и медленно. Он вернулся с чашкой, полной черного кофе из небольшого чайника, и поставил её перед моим носом. Начальник снова сел за стол и сложил локти на его поверхности, сомкнув запястья в замке.

— Тебе, наверное, интересно зачем, я тебя сюда пригласил? И вообще, что происходит? – Его губы расплылись в широкой и искренней улыбке.

Я насторожился, округлив глаза.

— Я знаю, что ты сделал, и не собираюсь тебя ругать, дорогой! Если я буду ругать лучшего работника, то что мне делать с остальными. Тут тогда никто работать не будет!

Он расхохотался. Эти слова ласкали уши и успокаивали. Мои плечи опустились.

— Ты знаешь, когда и как я понял, что ты мой лучший работник, — он разомкнул руки и указал уверенно на меня пальцем. – После этого. – Его рука потянулась ближе ко мне и подняла одну из папок. – Это! Это было гениально!

Я рассмотрел имя на книге — «Альберт Фьюстон». В голове вспомнились опасные слова:

«С нависших над головой тучами на водную гладь и кепку со слоном, отплывающую от борта лодки, упали первые тяжелые капли. Мужчина испугался, но, не подавая виду, ринулся рыбкой в воду. Вода проникла всюду, залившись под трусы и ботинки. Щуплое тело схватилось за Альберта, вонзив ногти в шею. На берегу он понял, что никогда не сможет признаться, никому-либо, ни себе, что испугался не за своего тонущего сына, а от мысли, что в первые секунды происшествия его собственный ребёнок вызвал в нем чистые ненависть и злобу. Чтобы сказал отец Альберту? Точно не потрепал бы по голове. Мальчик в рубашке тихо откашлялся, продолжая держаться за спасителя. С неба хлынул ливень.»

— Да точно, именно это. Признаюсь, я нечасто смотрю работы своих подчиненных, надо это подправить, но то что мне приносят редакторы – всегда. Человек, который мне это принёс был взволнован. Я же, когда прочёл это, — он снова тыкнул пальцем, — не разделили его тревог. Талант был виден на лицо! Я сразу захотел с тобой познакомиться, но не исключил и вероятность случайности. Сейчас эта папка заполнена почти до конца, но твоя часть – лучшая в ней. Ты сразу оказался на моем карандаше. Потом я получил и другие твои работы. Вот пара из них, я думаю, ты даже догадываешься, какие. Одна из них точно окажется на одной из тех полок.

Он указал пальцем на шкаф. Конечно, я знал, ему даже не надо было говорить. Я давно уже понял. «Великий Хранитель» и «Валерия Столецкая» перешептывались, осуждая меня.

— Я прощаю тебе и перезаполненные книги, и вырванные страницы, потому что если работа делается на славу, то крохотные помарки даже и не бросаются в глаза. Что ты сделал с этой, дорогой, — короткие полные пальцы резко схватили «Валерию Столецкую», — меня встревожило. Не потому что я не понимал тебя и твои произведения, хотя отчасти и это тоже, а потому что побоялся, что ты завысишь качество работы настолько, что, прошу прощения, других работников придется уволить всё-таки.

Снова приятный хохот. Мне хотелось улыбаться.

— Понимаешь? Надеюсь, ты осознаешь, к чему я веду. Я хочу сказать тебе спасибо и готов похлопать! Хочешь? Конечно, не хочешь, тебе не нужна эта мишура. Было бы просто прекрасно иметь такого работника вечно. И, как бы меня это не разочаровало, мне кажется, это нечестно по отношению к тебе! Тебе нужна награда! Я хотел тебе дать всё, что ты захочешь. Но когда наша общая знакомая пришла ко мне и сообщила, что ты хочешь обычный бейджик, я даже немного расстроился. Совсем скоро у меня сложился весь хитросплетенный пазл. Квартальный отчёт не сходился. Твоя странная просьба. Перебои электроэнергии. Оточенная моими предками система выходила из-под контроля. Я заволновался, но не спешил предпринимать действия, и знал, что ты скоро ко мне придешь сам. Опять-таки нельзя было исключать вероятность случайности.

Я, действительно, собирался прийти, но не успел. Меня останавливали внешние обстоятельства, и я хотел об этом отчитаться начальнику. Однако он опередил меня:

— Не нужно оправдываться, дорогой. Я всё понимаю и прощаю. Позволь мне объяснить тебе принцип всей нашей системы, чтобы картина стала яснее. Думаю, что такой инструктаж надо ввести на постоянной основе. Я уже упоминал, что приходится работать в ноль. Так и наше Бюро работает без каких-либо выхлопов. Это полностью закрытая и цикличная система. Книги и истории проходят здесь полный цикл своей жизни. Каждый этаж занимается чем-то своим. Твой, например, как ты уже знаешь, заполняет книги. На нижних этажах, под землей, смешиваются с жилыми этажами этажи создания физических носителей. Печать листов, создание обложек и обшивка книг. С 4 по 12, точно такие же, как твой, там постоянная текучка. 13, 14, 15, 16 – пост-обработка и редакторы. 17, ты понимаешь, он полностью мой. Первые этажи технические. Разнорабочие, уборщики, электрики. Там же находится печи и генераторы. Пойми, для всего нужна энергия, поэтому не самые удачные наши проекты питают всё здание. Понимаешь?

Я активно закивал. Всё правда звучало очень логично.

— Хорошо! Когда хоть одна из шестеренок выпадает из механизма, все остальные, даже если не касаются её, начинают гнить и ржаветь. Поэтому даже без отчёта ты бы не смог долго таить свою тайну. Прошу прощения за оксюморон! Тебе такое, наверное, режет уши. Не суть! Может быть, ты заметил, что все вокруг начали сходить с ума. Даже эти перебои в электроэнергии – всё можно объяснить научно. Видишь, насколько малая ошибка может разрушить такую тонкую материю, как мир.

Я накрыл книги ладонями, пытаясь их подальше спрятать в свои колени.

— Ты, наверное, думаешь, зачем же такая безотходная система? В чем смысл работать себе в убыток? Ответ не так прост. По правде говоря, мы работаем над одним большим проектом – очень важным, так сказать, научно-исследовательская, а также опытно-конструкторская работа. В самом внизу здания, на -9 этаже существует библиотека. Невероятно большая, я иногда побаиваюсь, что она бесконечная, но, конечно, я успокою тебя, это не так. Сейчас она в большинстве своём хранит пустышки – книги без названий и идей. Наша же задача полностью заполнить её, — он призадумался, вымеряя паузу, — шедеврами. Тогда запланированная ещё моим прадедом цель исполнится. Для нас всех это невероятно важно. Каждый, находящийся здесь, трудится во имя именно этой идеи. Теперь ты понимаешь почему для меня так важна безопасность и стабильность всего Бюро? Как ты понимаешь, не каждый наш проект может удостоиться собственного места на полке. Это, к сожалению, просто невозможно. Вот некоторые из твоих, например, точно будут красоваться там.

Из-под моих губ показались зубы. Он подбирал правильные слова. Это был талант. Начальник мог добиться успеха в заполнении книг.

— Надеюсь, мне получилось донести мысль. Я знаю, что тебе будет сложно. И я не прошу так просто довериться мне. Поэтому я и пригласил тебя на личную встречу, чтобы найти компромисс и общее решение проблемы, потому что иначе последствия будут тяжелыми. Ты, действительно, будешь лучшим работником, если согласишься на такой шаг. Ты спасешь всё Бюро и твой портрет можно будет вешать рядом с моим прадедом! Твой вклад уже равноценный его труду. Однако я хочу, чтобы и для тебя всё закончилось благоприятным образом. Так будет честно!

Я верил. Мои руки расслаблялись, оголив обложки книг. Я никогда не думал, что моя роль настолько важна. Но теперь четко видел всё. Моя картина дополнялась деталями, но до сих пор была слегка размыта.

— Я предлагаю сделку. Покажи мне ту самую папку.

Я аккуратно достал из-под папки «Елены Столецкой» серую книжку. Мои глаза долго сверлили её насквозь.

— Да-да, эту, дорогой! Можешь показать из своих рук, что ты с ней сделал, если не доверяешь, но я уверяю тебя, что ничего не сделаю. Она полностью твоя.

Последние слова попали точно в цель. Я положил её на стол перед начальником. Он нежно, по-отечески, открыл её своими пальцами.

— Интересно, — начальник задумчиво перелистнул ближе к концу. – Я прошу прощения, дорогой. Я даже не имею понятия, как она к тебе попала. Это очень печально. Я обещаю, что ни один другой из моих работников больше не переживёт того, что пришлось тебе. – Он дошёл до последних криво вшитых моими руками страниц. – Это интересно! Хорошо придумал – очень талантливо! Мне кажется, что-то можно придумать.

Он отпрянул от стола и осмотрелся по сторонам, дельно зашуршав всем, чем можно, на своём столе. Вскоре передо мной появилась позолоченная ручка и пустые листы.

— Моё предложение такое: это – черновики, чтобы потренироваться. Я позволяю дописать сейчас пустые страницы так, как ты захочешь. Всё, что угодно придёт в твою золотую голову. Уж думаю такому таланту, как ты точно придут верные слова. Будь аккуратнее и знай, что у тебя будет одна попытка! Но для этого у тебя и есть черновики. Это необходимо вернуть, но в каком виде – решать только тебе. Ничто тебя не ограничивает! Я считаю, это правильно и честно, и надеюсь, что ты меня поддержишь. Книга уже заслужила своё место на особом пьедестале, но я дополнительно обещаю тебе, что она окажется в библиотеке и будет храниться там, пока Бюро управляю я или мои потомки – пока мы не достигнем своей великой цели. Вы согласны?

Мне не приходило в голову, что можно поступить так. Это воистину могло стать тем самым решением всех моих проблем. Теперь мысль, что злосчастную папку можно вернуть, казалась глупой и безрассудной. Мало ли кому она ещё попадётся и что с ней произойдёт. Я встрепенулся. Столько времени прошло и столько сил потрачено. Неужели всё было в пустую? Не в том ли была моя собственная цель – найти решение? Мой начальник это заметил.

— Выскажи свои сомнения. Может мы сможем найти вариант, устраивающий нас обоих?

Я не мог подобрать слов.

— Послушай, дорогой, вот тебе подсказка: ты можешь написать всё, — он объёмно протянул слово, — что угодно!

Нет-нет! Абсолютно не таковой она была. Тогда какой? Что меня спровоцировало её взять тогда? Страх? Отчаяние? Безумие? Может этому и вовсе нет объяснения, как другим физическим законами. Почему я продолжаю что-то искать? Мой собеседник глубоко вздохнул.

— Ты догадываешься, какая будет альтернатива? – Голос мужчины стал до неузнаваемости серьезным. – Я хочу для тебя лучшего – реши сам…

#1

Ему не было необходимости договаривать. Я схватил в свою руку пишущий прибор. Могу написать всё, что угодно. Подложив под локоть уголок первого черновика, я мигом исстрочил его. Второй мне даже не понадобился. Нужна была подпись, поэтому я, растопырив пальцы, пододвинул листок в сторону начальника. Он сначала удивленно вчитался в строки, а потом громогласно расхохотался:

— Вот оно как! А ты оригинал. Конечно, я подпишу, если таково твое решение. Ты этого хочешь?

Я задумчиво кивнул.

— Хорошо! – Он поставил свою подпись на увольнительном листе по собственному желанию. – Не буду заставлять тебя разгуливать тут целый день с обходным листом. Ещё общаться со всеми этими… а тут такие личности бывают. В целом, неважно. Что-нибудь придумаю. Жаль, конечно, что все хорошие работники уходят. Вы словно договорились. Застой – это тоже неприятная вещь, согласен? – Его глаз подмигнул мне. – Появляется возможность, так сказать, вдохнуть свежего воздуха.

Я вопросительно поднял брови.

— Кажется, вы даже знакомы. Должны быть! Она, вроде как, руководительница твоего отдела. Ныне бывшая уже. Это правильно. Такие, как она открывают собственные предприятия.

Конечно, знаю. «№1100123» давно надо было уйти. Она здесь растачивается. Её ждало другое – великое – будущее. Все вокруг это чувствовали – я, начальник и «№11000123» сама.

— Я все понял. Тебя сопроводят к выходу.

Он взял нетронутый кофе и, положив на ладонь, развернулся к кофейному столику. Я судорожно засунул книгу «Елены» в штанину и выправил рубашку, чтобы спрятать верхушку. Начальник, растянув лицо в улыбке, вернулся на своё место. Его потная рука потянулась ко мне.

— Спасибо тебе за всё, дорогой! Очень приятно иметь с тобой дело.

Я аккуратно ответил на рукопожатие.

— Ступай же, тебя ждут.

Мои ноги, потерявшие ощущение реальности, напряглись. Я поднялся. Перед дверью ко мне снова обратился лучезарный голос:

— Спасибо, дорогой! Это важно для всех нас.

Кажется, я поклонился перед тем, как отвернулся от лысеющего мужчины. За дверью в чёрно-белом коридоре стоял парень в накрахмаленной рубахе с широкими рукавами. Завидев меня, он яростно зааплодировал. Я насторожился.

— Поздравляю-поздравляю, — повторял он, светясь от счастья. – Пройдемте за мной!

Я, не расслабляясь, последовал за ним в лифт. Всю поездку мой сопровождающий радостно ликовал за меня, сам не до конца понимая почему.

— Это так прекрасно для всех нас! Каждый хочет быть на вашем месте! Не сомневайтесь! Вы, кажется, не совсем понимаете всего великолепия данного момента. Из этого вышла прекрасная история!

Он начинал надоедать. Наконец-то лифт остановился на нулевом этаже и двери натужно разъехались в стороны.

Мы оказались в просторном тёмном холле, успокаивающим своими размерами и пустотой. От выхода нас отделяли непроницаемые застеклённые двери, растворяющиеся в обе стороны, и круглая стойка. Привлекательная девушка за столом хостеса раскрыла рот и вскочила на ноги. Её пухлое лицо выразило множество эмоций одновременно – удивление, восторг и недоверчивость, а пальцы сложились на груди у самого сердца.

— Я так рада вас увидеть! – Закричала она, когда мы проходили мимо стойки.

Она крохотными шажками продвигалась по окружности, отслеживая и сопровождая нас. Девушка продолжала выражать своё восхищение, но меня это не волновало. У дверей стояла «№11000123», закутанная в пальто и шарф. Я бегом метнулся к ней. Её спокойное лицо, как обычно ничего не говорило и не лицемерило. Уголки губ слегка дёрнулись.

— Мы снова встретились, как вы и обещали.

Я не обещал ей такого. Ведь это, как предсказывать неминуемое будущее.

— Вы подождите здесь. Скоро за вами приедет машина. Я пока принесу ваше пальто, — сказал мой сопровождающий.

Мы остались вдвоём в тишине, лишь хостес продолжала охать, не переглядываясь и не переговариваясь. Никто не смел нарушить долгожданное спокойствие и уют. Больше не было шума проводов и жужжания мыслей. Только два человека на краю новой жизни.

Совсем быстро вернулся парень в рубахе. Через предплечье было перекинуто мохнатое пальто.

— Позвольте Вам помочь, — он просунул мои запястья в рукава. – Вас уже ждёт машина. Водитель отвезёт вас по домам.

— Спасибо, — ответила за двоих «№11000123».

Парень, притворяясь коридорным, подскочил к дверям и услужливо открыл одну из них перед нами.

— Прошу. Внизу вас ждут.

Его рука жестом пригласила нас на улицу. Мы вышли в горький туман на гранитную лестницу, цокая каблуками ботинок.

— До свидания, — парень скрылся за дверьми.

Мы не торопились спускаться. Я смотрел на молчаливые губы, которым было что сказать. Чёрное пальто в пол шло женщине, скрывая, но не пряча, стройное тело и обнажая стойкое и спокойное лицо, не тревожимое нарастающим ветром. Она спустилась на ступеньку. Мои ступни последовали за ней, боясь потерять в пелене, укутавшей мир. Я оглянулся на высокое монолитное здание, сложенное из скучных блоков. Окна ныряли вглубь стен, как туннели в муравейнике. Впритык к зданию я с трудом заметил невысокие трубы, из которых валил плотный дым и, кажется, ниспадал на землю. Прямо над головой и дверью висела гравюрная табличка со знакомым словом, имеющим мало смысла:

«ПБ1202»

Трепещущий мотор машины и теплый голос подтолкнули меня дальше:

— Машина подъехала.

Я засеменил по гладким ступенькам. Женщина неторопливо усаживалась на заднее сиденье со стороны водителя. Я разглядел пошарпанные снизу двери и перепачканные окна старенького гудящего автомобиля, похожего на шоколадного бульдога, выпячивающего бампер, как зубы. Мне пришлось обойти машину, виляющую выхлопной трубой, сзади, чтобы дойти до своего места. Приоткрыв окно на меня пахнули теплый воздух и запахи дешевых сигарет и мужского лосьона для тела. Я сел на мягкую серую обивку рядом с «№11000123». Она не смотрела на меня и, спрятав от ароматов слегка покрасневший нос в шарф, не сводила взор со здания Бюро. Я последовал её примеру, уткнувшись в противоположное окно. Ничего кроме непроглядного дыма впереди не было.

Наш непримечательный водитель, молча, газанул вперёд. Вскоре предприятие пропало из видимости. Мы, быстро набирая скорость, мчались в никуда. Вот-вот перепончатые чудовища окружат нас и порвут машину вместе с нами в клочья. Подавшись воображению, мое подсознание в мелькающих за окном образах обрисовывало лысые крылья монстров, клыкастые щупальца и лапы неописуемых гигантов. Что-то скреблось об металл транспорта, продираясь к нам внутрь. Ни водитель, ни моя приятельница не обращали на это внимание. Чудовища были все ближе. Они готовы в любой момент прыгнуть на крышу и опрокинуть, как какую-то букашку, машину колёсами вверх.

Ничего такого не произошло. Дым рассеивался. И у нечетких монстров показывалось настоящее лицо. Ветки деревьев, сцепившись за руки, маячили со всех сторон. Кусты подползали к самой дороге и черкали своими лапищами по обшивке. Верхушки сосен, начинающихся широкими стволами у сухой земли, покрытой мелкими иглами, прятались в высоте. Все кругом становилось четче и контрастнее. Наконец-то в густой чащобе, сквозь пустоты, проглядывалось голубое небо. Мы выбирались из леса к пылающим полям, по которым бродили неузнаваемые животные с рогами. Я улыбнулся им. Проследив за нами, их морды-подсолнухи беззаботно отвернулись от гула машины. Всплывали печальные низенькие дома. Сначала бетонные полузаброшенные ангары, потом им на смену пришли несравнимые с Бюро заводы. После гаражной зоны наконец-то выглянули жилые строения. Город был пуст. На дорогах никто не мешал. По улицам бесцельно бродили бездомные собаки. Я мог поспорить, что за всю поездку мы увидели лишь пару людей, закутанных в теплые куртки. Можно было предложить игру, наподобие «жёлтой машины», где нам с «№11000123» предстояло считать силуэты в закоулках. Отвлечь от дум женщину мне не представилось возможным. Когда мы встали на перекрестке, по указке светофора, она начала сама:

— Здесь так безлюдно и одиноко.

Не найдя лучше ответа, я вздохнул.

— Не хотите поехать ко мне?

Мы переглянулись. Одно мгновение протянулось очень долго. Я нашёл силы ответить, только когда машина снова поехала.

— Спасибо, — сказала «№11000123» в ответ на мой кивок. – Меня зовут Мария, если вам это важно.

Это было знаменательно.

Припарковавшись у очередной низенькой многоэтажки, мы вышли из машины. Что-то кольнуло под ребром. Мария поговорила с водителем, и тот без вопросов надавил на газ и укатил. Я наконец-то вспомнил про книгу в штанах. Наверное, некоторые вещи всегда останутся неизменными. У железных дверей подъезда, пока Мария возилась с ключами, я выправил из-под одежды папку. Она незадачливо вскинула брови, увидев мое копошение.

— Что это? – Спросила женщина.

Подойдя вплотную, она узнала очертания предмета и нервно спросила:

— Вы это украли?

Самый ужасный кошмар воплотился в жизнь. Я услышал ноты осуждения в однообразном голосе. Неохотно взяв в руку протянутую книгу, Мария осмотрела обложку.

— Елена Столецкая? Что-то знакомое.

Наверное, она вспомнила книгу «Валерии» с такой же фамилией. Я вопрошающе на неё посмотрел.

— Странно. – Мария вернула книгу. – Вы идёте?

Она не прогнала меня. Не успела женщина приложить магнитный ключ к домофону, как дверь отворилась и из подъезда вылетела девушка с рюкзаком на спине. Третий человек. Только зря Мария искала ключи. Внутри мы снова начали ритуал, крепко связывающий только нас двоих. Наши ноги шагали в унисон по ступенькам. Поднявшись на четвертый этаж, я остановился. Правильнее будет сказать, что нечто схватило меня в кулак и держало. Мария повернулась:

— Что случилось?

Уголок глаза зацепил дверь. Воспоминания были только о её внутренней стороне, однако я сразу узнал этот цвет. Нечто исходило оттуда — монотонный шум воды. Моя рука сама собой воспарила и гулко ударила. Мария, поспешно метнувшись, не успела остановить меня.

— Что вы делаете?

Дверь открылась мгновенно. Передо мной появилось переполненное надеждой лицо, но женщина не узнала во мне того, кого хотела, и мимолетная радость и уверенность сменилось на безразличную гримасу. За её телом в халате, я увидел знакомый коридор с ветхим ламинатом, залитым водой.

— Чего вам? – С харкающим комком ненависти выплюнула в меня женщина.

Мокрые локоны чёрных кучерявых волос закрывали красные глаза. Глубокие синяки, появившиеся не от недосыпа, выдавали в ней обреченного на муки человека. Потускневший халат висел на изнеможённом теле, как бесформенная тряпка. Скоро всё закончится.

Мария встала между нами и заговорила своим спокойным тоном:

— Здравствуйте, простите нас, мы ошиблись.

— Здравствуй, Мария. Я вас заливаю?

— Нет, — моя знакомая удивилась, но не выдала себя. – Мы живем этажом выше.

— До свидания, — скованная рука сжала стальную часть двери, готовясь захлопнуть.

Я остановил её одним резким движением кисти, просунув сквозь Марию папку. Что-то заставило женщину замереть. Она долго вглядывалась в яркую папку, пришедшую из другого мира.

— Что это? – Её голос взревел, как у ребёнка, несправедливо обвиненного в плохом поступке. – Почему здесь мое имя? Мне не до глупых шуток.

Вода продолжалась просачиваться в коридор. Вся её сухая кожа потемнела. Она знала, что её нужно было взять, но отказывалась верить в свою силу и способность, всё закончить иначе. Мария отошла, на её устах застыл вопрос, который она никогда не спросит. Я просунул книгу внутрь квартиры. Неожиданно глаза женщины сузились и наполнились слезами.

— Я не смогу. Почему мне? За что мне всё это? Чем я провинилась? Я настолько ужасный человек?

Моя рука подкрадывалась все ближе к ней. Она, широко расставив ноги, стойко стояла на месте и продолжала сомневаться.

— Я хочу всё исправить, но не смогу. Пожалуйста, помогите. Сделаете это за меня. Я даже не знаю, что с этим нужно сделать.

— Возьмите, Елена, — отстранённо убеждала Мария. – К сожалению, только вы и знаете, что с этим делать. Считайте, это второй шанс.

— Нет-нет-нет!

Вскоре мы с Марией налегке под заунывные завывания и мольбе о помощи шагали вверх, поднимаясь на последний этаж. Оказавшись на лестничном пролёте, Мария остановилась. Она, приоткрыв рот, повертела в руках ключи, но, ничего не сделав, двинулась к нужной двери.

Светлая квартира пустела. Ни радости, ни горести, ни хаоса, ни порядка там не было. Лишь слышалось отдаленное эхо будущей жизни. Мы стояли в коридоре, ожидая знака, что делать дальше. Его не было и не будет. Наши умы это знали, однако нуждались во времени. Думать было тяжело, а говорить ещё сложнее. Мария, разуваясь, тихо произнесла:

— Добро пожаловать.

Я улыбнулся.

— Я здесь давно не была. Придется прибраться. Сделаем это сразу?

Разносящийся эхом кивок пронесся по пустым стенам. Скоро они заполнятся самыми разными фотографиями. Вот здесь будет висеть наш общий портрет. С другой стороны – пейзаж домика у озера, куда мы будем ездить на выходные всей семьей, которую ещё необходимо найти и узнать. Чуть выше – фотография со свадьбы наших лучших друзей. Под ней – изображение нашего домашнего питомца: кошки, собаки или, возможно, рыбок. В центре оставим место для нашего ребёнка. Пусть он нарисует здесь своего первого зелёного гуманоида, книжки о которых он будет слушать по ночам. Может быть, мы повесим тут постеры наших любимых музыкальных групп или фильмов. Хотя и декоративные тарелочки будут смотреться великолепно.

— Или хочешь займемся чем-нибудь другим? Поедим, посмотрим что-нибудь? Или… Чем хочешь?

— Хочу, — сказал я.

— Что?

— Что угодно. Прошу, давай займемся, чем-нибудь. А если не получится, то бросим дело и начнём другое. Пойдем погуляем! Нет, давай заведём золотых рыбок или коричневого, как шоколад, бульдога. Или пойдем к соседям – познакомимся, заведём друзей. Наверное, мы можем заняться, чем угодно! Главное не останавливаться и продолжать, пока не найдем то, что будет нам по душе. А подойдёт всё, что угодно. Например, путешествовать и собирать магниты со всех городов. Или тарелки! Или поехали на озеро, я знаю одно хорошее. Мама водила меня туда в детстве. Там великолепно. Я готов там жить и мечтал об этом, когда был чуть больше собаки. Сейчас мало, что изменилось. Мы и сейчас вряд ли больше бульдога. Но я чувствую, как расту во все стороны одновременно. Может быть, пойдем наворотим ошибок? Мы обязательно их исправим и не будем на них оглядываться, позволяя закопать нас. Что ты хочешь? Хочешь в ресторан? Можем заказать еду? Нет? Тогда я могу приготовить что-нибудь. Я могу? Не знаю, но стоит проверить. Мы всё проверим! Это будет сложно. Больше, я думаю, ничего не будет просто. Начинается что-то новое. Оно может закончится или внезапно закончится. Представляешь? Поэтому пора идти и найти, что её закончит правильно. Хотя скорее всего мы так и не поймем, как правильно, но то, что мы постарались, будет новым огромным витком. Если мы не сможем, то точно сможет кто-то другой. Кто будет после нас. Не будем об этом задумываться! Просто пойдём – не будем ограничиваться этими мыслями и загонять себя в тупик вопросом «что нам хочется»! Пускай всё будет не в наших желаниях, но здесь – висеть на этой стене и кричать о том, что мы сделали. Чтобы всяк сюда входящий, лицезрел наши достижения. Нам надо о многом подумать, но, кажется, что времени не осталось для этого.

Мария, молча, выслушала. Несложно было заметить, как веки и кончики нежного рта волнующе подёргивались из стороны в сторону. Грудь женщины с облегчение вздымалась, пытаясь надышаться большим и свободным воздухом, засевшем в пыльной квартире, в углах каждой комнаты которой трепетала невесомая паутинка. Она отказывалась верить в появившуюся из ниоткуда силу и способность.

— Хорошо, — аккуратно ответила Мария после долгой паузы. – Тогда пойдём сначала уберёмся.

Конец.

#2

— А мне нравится! – Сказал начальник, вчитавшись в мой первый черновик. – Ну ты оригинал, дорогой! Другого я и не ожидал от такого гения. И эти твои последние слова, — он красиво показал итальянский жест «bellissimo». – Ты высказал всё, что накипело, я чувствую! А последняя строчка – ты словно смеешься над всем миром. Оригинал-оригинал!

Я не разделял бурной реакции. Почему человека может рассмешить искренние мольбы другого? Не понятно. Если не можешь помочь, то нужно, хотя бы постараться, пройти мимо, не всматриваясь в разъяренную боль и уже тем более, не наслаждаться ей. Если можешь, а главное хочешь, то присоединись к его борьбе. Иногда опасно доверять проходящему мимо человеку.

— Увольнение, к моему и твоему сожалению, происходит совершенно по-другому. Не собирать подписи на обходном листе? Ну это уже точно — нонсенс! Даже при всём уважении к такой незаурядной личности, как ты. Кстати, ты бывал на первом этаже? Очень точно описано. Ну и фантазия! Правильно говорят, что великие писатели предвосхищают события. Такое точно окажется в библиотеке. Меня волнует лишь одна деталь, — он утихомирился и почесал подбородок. – Эта сюжетная линия с Еленой. Кажется, да. Как ты это придумал? Не верю, что тоже взял из головы. Хоть убей! И я помню, что в начале, когда уходишь от меня, ты прячешь книгу в штанах. У тебя действительно есть такая?

Я раскраснелся – врать было глупо. Это моя ошибка. Больше я не позволю ему читать свои черновики.

— Я понимаю, что ты хочешь помочь, но это так не работает. Пойми, дорогой, ты вряд ли когда-либо найдешь эту женщину. Дело в том, что её скорее всего не существует. Она такая же история, как и все остальные. Наше дело – не писать правду, а – заполнить библиотеку. Эта книга как раз оттуда, поэтому её придется вернуть.

Это информация не состыковалась в моей голове. Я широко раскрытыми глазами посмотрел на свою папку. Мужчина расставил пальцы руки на поверхности столешницы. Получился паук, медленно подползающий ко мне.

— Твоя книга – это феномен. Тот редкий случай, когда история стала правдой. Или правда стала историей. Как тебе угодно. Это – полностью выполненный проект, и он должен вернуться домой. Ты чего же хочешь, чтобы только твоя книга была в библиотеке?

Я этого не хочу. Мне без разницы. У меня как раз был шанс вернуть книгу домой, но что если он прав? Я так заботился о своей книге, чтобы она не потерялась в небытие и не попала в ненужные руки. А теперь хочу оставить чужую, что не принадлежит мне, историю у себя. Не найду Елену – и книга будет покрываться пылью в той пустой светлой квартире. Или папку украдут на безлюдных улицах города. Может быть, я забуду её в маленькой шоколадной машине. Нет! Пусть она хранится здесь. Я найду уставшую женщину и скажу, где лежит её второй шанс.

Моя ладонь вложила в толстые пальцы книгу с моих колен.

— Вот и хорошо! – Он, не глядя, убрал папку в выдвижной шкафчик стола и незвучно хлопнул в ладоши. – Итак! Ты пей-пей кофе. Пришло время определиться. Ты точно хочешь написать это? Смотри у меня, чистовик только один, чтобы потом не было сожалений.

Я неуверенно кивнул.

— Давай-ка, дорогой, ты ещё попробуешь.

Рука-паук пододвинула второй черновик. Я поправил прибор в кисти и нетвердо коснулся бумаги.

— Ты не торопись. Подумай хорошо. Прими во внимание новые детали. Подправь ошибки. Давай-давай! Ты постарайся.

Чернила потекли на белый лист. Я, выводя аккуратно буквы, писал. В этот раз приходилось много зачеркивать. Через десять минут, когда я с потом закончил только первый абзац, начальник важно поднялся и беспринципно зашёл мне за спину. Сначала невысокий мужчина в костюме и выпирающим животом просто стоял у одного из шкафа, разглядывая картину с небольшим домиком у озера. Кажется, она тоже двигалась. Ручка не старалась. Я снова закрасил какое-то ненужное слово. Над ухом пронеслось:

— Интересно, — дернувшись, я обернулся, оказавшись лицом к лицу с начальником.

Он мгновенье нависал надо мной, заглядывая мне за плечо, но тут же шарахнулся назад. Лицо его виновато взглянуло мне в глаза.

— Извини, дорогой, — не мог удержаться! Одно удовольствие смотреть, как работает такой профессионал.

Начальник не привычно, как нашкодивший ребёнок, сомкнул руки за спиной. Я подождал, пока утихомирится шторм неловкости, и мужчина отойдет назад. Он всё понял и вернулся к своему скучному занятию. Я обернулся к чистым листам, чувствуя себя незнайкой на пересдаче у занудного преподавателя. Помимо начальника на меня давил взгляд его сурового прадеда. Текст не шёл. Я всё время отвлекался, недоверчиво оборачиваясь на каждый скрип и детально изучая предметы на столе.

Снова появилось нежелание заканчивать. С каждым новым словом невидимые монстры из тумана подступали всё ближе. Почему я так просто согласился на это? Неужели меня подкупили эти дешевые слова о таланте и мастерстве? Я такой же, как и все. Мои творения лишь сковались в огне тревог и страха конца, приближающегося моей рукой прямо сейчас. Это просьбы прекратить мучения. Я знал, что кто-то рано или поздно прочитает мои «творения» и придёт с помощью и с мечом наперевес ко мне, защитит меня и возьмёт эту ношу на себя.

Сил закончить не было, поэтому я сделал единственное, что мне было подвластно. Тыльная сторона ладони пододвинулась к чашке кофе и незамедлительно опрокинула её прямо на черновик. Грязная жидкость растеклась по столу. Со спины ко мне сразу подскочил начальник. Волосы на всём его теле встали дыбом.

— Скорее-скорее! – Не особо соображая, мужчина похватал папки со стола.

Я попытался помочь. В мои руках оказались пустая чашка и серая книга с числом «11120117». Снова у меня. Мои ноги могли в эту секунду метнуться к двери и ринуться прочь отсюда. Я спущусь на цокольный этаж, и мы с Марией, если это, действительно, — её имя, убежим отсюда. Спустя часы мы уже будем в светлой и пустой квартире. Мы начнём ту жизнь, что ждала нас за порогом этого здания.

Я не двинулся с места, наблюдая, как начальник суетился. Найдя тряпку в одном из шкафов, он пытался избавиться от потопа.

— Всё хорошо-хорошо, — погрубевший голос успокаивал меня. – Ничего страшного. Это не твоя вина.

Он взял в руки листы с разводами и отряхнул их рукой, как от крошек. На пол полетели капли.

— Жалко, конечно – все черновики испорчены! Хоть папки спасли. Извини, дорогой! – Он оторвал взгляд от листов с размытыми чернилами и обратился ко мне. – Тут мне одному не справиться. Давай поступим так: ты ступай, а я позову техперсонал. Как тут приберутся, я вызову тебя попозже. Сходи на «11» или к себе в комнату. Повидайся с коллегами. Если наберёшь на панели перед лифтом 98-93, то он отвезёт тебя куда захочешь. Давай мне книгу. Я их пока сюда положу, — начальник небрежно кинул палец в сторону шкафа.

Я вышел из оцепенения и отдал мужчине серую папку.

— Вот и хорошо! Ступай-ступай.

В чёрно-белом коридоре меня не ждали ни овации, ни сопровождающий. Пройдя к лифту, я осмотрел простую панель с цифрами. 9-8-9-3. Послышалось движение в шахте. Вскоре кабинка подъехала и двери разъехались. Я зашёл внутрь, обдумывая свой очередной план. Глаза пробежали снизу-вверх по кнопкам. Куда поехать сначала? «-9» — туда я точно не вернусь. Может, зайти на «16» и навестить маленького гения. Всё ли с ним хорошо? Или вернуться на «-4»? Я так хочу нырнуть под одеяло и прикрыть глаза хоть на пару минут. На «11» мне нечего делать. Разве только навестить соседа. Однако там уже не будет её. Может Мария до сих пор стоит у застекленных дверей, ведущих во мглу, и ждёт меня. Тогда надо скорее на цокольный этаж – сказать, что я поеду с ней. Мой указательный палец тыкнул на кнопку «0». Лифт задребезжал и молниеносно двинулся вниз. Дыхание подстроилось под такт содроганий кабинки.

Вскоре движение прекратилось. На мгновение все моё нутро придавило к железному ребристому полу. Ноги покосились и двери раскрылись. Я, оступаясь, вышел на цокольный этаж. Меня встретило скромное и узкое помещение с небольшой стойкой хостеса, протянувшейся вдоль одной из стен, покрытой помятыми обоями дешевого зелёного цвета. За спиной полной женщиной, со скучающим видом восседающей на стуле, виднелась простая дверь с фрамугой. Её скрывающиеся за очками очи даже не взглянули на меня. Она продолжала втыкать в какие-то бумаги в её больших руках. Всё было по-другому. Только те же застекленные двери темнели напротив лифта в одиночестве. Я подбежал и растворил их настежь. Там тоже никого не было. Не шумел мотор машины, не трепыхалось длинное пальто. Почему я вообще решил, что она будет здесь? Такие вещи происходят лишь в мечтах. Наверное, она уже мчится по монотонной дороге сквозь мглу. Это её ждёт пустая светлая квартира. Меня же – до сих пор неизвестно что.

Я застыл в дверной раме. Меня сносил прохладный ветер. Глаза выжигались едким дымом. Наконец-то женщина за стойкой шумно повертелась и откашлялась:

— Ну что вы там застряли? – Говорила она в нос. – На улице не май месяц. Либо уходите, либо дверь закройте.

Я испепелил её взглядом.

— Не надо так смотреть. Вы здесь не одни.

Подскочив к ней, я не нарочно стукнул по стойке шершавой ладонью. Хостес, хотя в таких декорациях это была обычная вахтёрша, вскинула на меня лицо и, как курица, потрясла дрянными серёжками, свисающих с ушей. Из-под стекляшек очков я увидел крохотные серые глаза.

— Что вы себе позволяете? — Закудахтала она.

Требовать что-то от неё было глупо. Поэтому я ещё раз стрельнул в неё пару грубых взглядов и, резко обернувшись, двинулся к лифту.

— Ну, что за люди пошли? Грубиян. Сидела – никого не трогала. За целый день ни души. А тут вы со своими манерами, молодой человек. Вас что родители не учили, как относиться к старшим? Стыдно должно быть!

Я не обращал внимания на пустые слова и залетел в лифт. За целый день ни души? Быть может тогда она ещё здесь? Конечно, она же не может уйти в начале дня. И, наверняка, у неё есть много незаконченных дел. Надо скорее добраться на 11 этаж. Кабинка после нажатия на кнопки снова поехала и затарахтела. Сколько у меня времени? Оно поджимало меня со всех сторон, как эти железные стены. С каждым новым этажом становилось все теснее. Дыхание запирало. Внутри меня что-то металось. Зверя держали в клетке. Он цеплялся когтями за решетки, каждый прут которой бил смертельным разрядом тока, рвал их зубами, отчаянно цепляясь за свободу, погруженную в непроглядную тьму. Что ждало его снаружи? Может очередная клетка, чьи размеры в разы превышали видимую часть мира? Лучше так – мысль о том, что ты выбрался гораздо дороже точного понимания своего обреченного положения.

Двери разъехались, и я бегом вышел в серый коридор с дверьми. Числа были не различимы. Мои руки растворяли каждый кабинет в поисках знакомого лица. Я вглядывался в ошарашенных коллег, покрытых потом. Физиономия каждого из них была знакома, словно меня снова изучал двойник из зеркала. Они напоминали мне лицо соседа, которое я вскоре встретил в злосчастном кабинете «1112». Он вопросительно взглянул на меня, но вскоре печально улыбнулся, сказав:

— Она уволилась, дружище. Она приходила, чтобы попрощаться со всеми, однако, кажется, не расстроилась, не увидев тебя. Ты уж прости!

Ложь! Я не дослушал и побежал дальше, залетая во все однотипные двери. Марии не было нигде. Голова соседа высунулась в коридор и удивленно затараторила:

— Остановись! Её тут нет.

Где она может быть? Именно этот вопрос я хотел кричать каждому встречному, но не мог. Рот зашили пальцы-иглы леской. Я рукой хватался за горло.

— Она уже ушла, дружище.

Мы не друзья. Почему он продолжает так меня называть? Мне безразлично его обычное лицо, безразличны его слова и уверения. В этом высоком бездушном здании меня волновал лишь один человек. Возможно, Мария уже и не тут. Но я зайду на каждый этаж и в каждую дверь, потребую ответа от любого, кто может здесь говорить, и нога моя не ступит наружу, пока я не найду её или не буду убежден, что она покинула меня! Даже если и так, то я отыщу ту светлую пустую квартиру. Может быть, она будет закрыта. Я вломлюсь в неё. Может она будет не пустая и темная. Однако мы будем вместе – исполнять запланированные дела.

Вскоре я снова был у железных дверей. Набрав «98-93», я стал ждать, пока приедет кабинка. Лифт двигался сверху. Все снова стало, словно во сне – вязко и нереально. Кто-то включил режим замедленного действия.

Внутри машины стояли типичная тележка с папками и безразличный мужчина. Это был мой сопровождающий. Увидев меня, он не обратил особого внимание. Лишь недовольно дождался, когда я войду. Извинившись, я прошмыгнул внутрь. Двери затворились сразу, и мы поехали. Было неловко. Не хватало глупой музыки.

Я не успел решить, куда двинуться дальше, как кабинка встала. С первого этажа на нас пыхнул обжигающий воздух. Мужчина засобирался, развернув тележку за себя, и, потянув за ручку, пошел по сине-серому коридору. Я присмотрелся к содержимому. Что-то знакомое поблескивало за тоненькой решеткой кузова. Мои ноги инстинктивно выскочили между задвигающимися дверьми за провожающим. Крадучись, я последовал по коридору. Шаги гулко раздавались по длинному помещению. Сопровождающий продолжал не замечать меня. Вскоре он дошел до развилки и повернул направо. Я последовал за ним. Узкое и длинное помещение продолжалось, становясь всё теснее. Мы синхронизовались и ускорились. В дали послышался некий гул. Мой провожающий еще несколько раз повернул. Я не сводил глаз с его скачущего по полу груза. На самой верхушке тележки лежала папка серого оттенка, который я бы не перепутал ни с одним другим. В последние дни эта книга так часто маячила у меня на глазах, что странно, что я продолжал сомневаться. Но куда её везут? Не уже ли тут есть вход в другую библиотеку. Становилось всё жарче. Мне захотелось раздеться, поэтому я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

Механический гул нарастал. В голове снова зажужжало. Я замотал головой. По пути появились пустые безжизненные тележки. Сопровождающий, продолжая не обращать никакого на меня внимания, филигранно, как новичок объезжает конусы на экзамене по вождению, преодолевал препятствия. Я же неумело уклонялся, почти не поспевая за ним и пытаясь не издавать лишних звуков. Гул перерос в грохот грязно перемешанный со скрежетом и, кажется, воплями. Мы неумолимо приближались к источнику. Вскоре и вовсе звук собственных шагов и биений сердца стали неслышны. Хотелось закрыться и спрятаться. Руки непроизвольно легли на уши. Ситуация не улучшилась. Очередной крутой поворот на 90 градусов.

Мужчина встал – безобразно неестественно, как робот. За его крупной спиной, облаченной в белоснежный доспех-рубаху, виднелся жуткий источник шума — краснеющая пасть, беспокойно ожидающая очередной кормежки. Она непрерывно раскрывалась от голода и трепета, брызгая искрами, как слюнями. Её безжалостные зубы-ленты колыхались и скрежетали об металлические губы, кровоточащие и трескавшиеся от бесконечных попыток вырваться из стены. Черный язык-конвейер непрерывно двигался из стороны в сторону, погружаюсь в обжигающе алое от язвенных воспалений горло. Оно кричало. От боли или от жадности было сказать трудно. Это было требование. Такое иносказательное, что могло заменить любое написанное когда-либо слово.

Я отшатнулся, чуть не задев пяткой одну из тележек. Сопровождающий не долго думаю пристроился к конвейеру и начал скармливать по одной папке этой пасти. Он безотчётно наклонялся к книгам и медленно вытаскивал, разглядывая каждую и откладывая на ленту. Его голос громогласно, перекрикивая скрежет и грохот, словно зачитывая заклинания, объявлял имена:

— Патриция Нейман!

Я сделал шаг назад.

— Антон Городилов!

Моё тело нырнуло за поворот.

— Вермонт Карбрэк!

Мужчина потерялся за резким углом синей стены.

— Джон Эшли!

Его ужасные слова продолжали доноситься до меня.

— Мерзость Безликая!

Бежать нельзя! Некуда!

— Валерия Столецкая!

Я заорал, но мой крик утонул в воплях пасти.

— Наталья Письменская!

Припав на корточки, я выглянул.

— Асула!

Он продолжал играться со мной.

— Великий Хранитель!

Слезы потекли ручьем, завидев желтую папочку, уносящуюся в глубь прожорливой рожи.

— Милый Барри!

Зачем он так тянет? Он знает, что здесь не один?

— Энни Маус!

Я задрожал – в тележке осталось совсем немного.

— Альберт Фьюстон!

Неожиданно все стало ясно, как день в лучах солнца, что надо делать. Мужская крепкая рука потянулась к серой папке. Сопровождающий, ничего не сказав, отправил её на конвейер, и, объявив ещё несколько имён, его тень удалилась за следующий поворот, ведущий дальше в логово монстра. Я вскочил и за два шага преодолел все необъятное расстояние. Ещё мгновение – всё моё тело неслось по быстротечной реке-ленте в желудок, где я растворюсь в кислоте.

Тут было тесно. Но теперь понятно, что всё это время со мной игралось моё необъятное и злое воображение. Это был обычный тракт-конвейер, перевозящий куда-то груз, как на любом другом заводе, похожий на вентиляционную шахту. Вся живость ушла из него. Осталось лишь вязкое течение, несущие меня из этого мира. С каждым сантиметром всё вокруг закипало. Металл плавился и спадал на меня, как воск свеч на устланный пол. Я чувствовал каждую каплю, прожигающую меня насквозь. Дышать было невозможно. Но я пополз, отбрасывая от себя ненужные папки. Мне хотелось забрать каждую и спрятать на дне шкафа. Это было невозможно. Я искал одну. Где же она? Могу поклясться, что не пропустил серую папку. В глаза вцепилась «Валерия». Я схватил тоненькую папку и сунул под подмышку. Прости, что всё получилось так. Я честно не хотел обрывать всё так рано и хлестко. Не стоило и начинать! Через пару книг попался «Хранитель». Моя рука оперлась об него, как на ходулю и погребла дальше. Это моя вина, что он обречён на вечное неведение. Прости-прости! Глаза заливались потом. Он пробирался к губам и к носу. Смахивать его было бессмысленно. Где же она? Все вокруг становилось светлее, словно впереди горели все самые мощные лампы на земле – и обычные люминесцентные, и витиеватые, похожие на рога, и невероятной красоты хрустальные. Вот и «Альберт». Одно событие перечеркнуло все светлые воспоминания. Прости, ты больше не вернешься туда, где был так счастлив. Это всё моя вина. Непростительно! Еще пару шагов коленями. Книги, книги окружали меня, но не было одной единственной. Где ты?

Чувство конца приближалось всё быстрее. Я перестал дрожать. Впереди появилась изнанка пасти. Зияющее отверстие. Жар, крик и свет шли оттуда. Моё тело хотело рухнуть от усталости и поддаться потоку, но дело необходимо закончить. Одна скромная серая папка. Где же ты? Тот серый оттенок, что не сравнить ни с чем и ни с каким другим не спутать. Я знаю ты здесь. Подай голос!

Лишь в самом конце, где папки падали куда-то в пропасть, я бесстрашно всё наконец-то понял. Мои поиски были бессмысленны – её здесь не было. Мне почудилось? Её не может быть здесь. Мне обещали! Она была незакончена и не могла здесь находиться. Просто показалось, что она в этой тележке? Не припоминаю, что видел именно серую папку. Сейчас, я мог сказать точно, что не помню ничего. Абсолютно ничего. Я был пустым листом, криво вшитым в папку. Может её не было и в той тележке, что приехала ко мне несколько дней назад? Может мне показалось всё это? Все эти хождения по мукам и безрассудные попытки ухватиться за невидимую иллюзию. Я был лисом в давно пустом курятнике, что поднял всех хозяев на уши в тёмный час. То, что происходит со мной сейчас – совершенно заслужено. Я не герой и точно не заслуживаю всех тех оваций и восклицаний, что сам нафантазировал. Сейчас уже поздно об этом думать. Я падал вниз, в жерло вулкана. Скоро мои ногти оплавятся, кожа испепелится, как старый пергамент, и кости обуглятся в этой огромной печи. Я уже чувствую, как волосы горят. Огонь скребётся в мою пустую черепушку.

Почему я продолжал поддаваться своему воображению? Искал невидимку, убогое привидение из страшного замка, преследующее меня повсюду. Почему же я так цеплялся за этот иллюзорный край? Зачем мне так нужно было оттянуть этот момент? Не знаю. Наверное, я просто хотел жить. Стоили ли эти безумные мгновения всех моих усилий? Я ничего не знаю.

И за что мои не цепкие руки постоянно хватались? За возможность жить? Что это вообще за возможность такая? Неужели просто что-то ценное и значимое, что хочется сберечь и спрятать ото всех на дне шкафа или океана? Должно быть, иначе почему мне приходилось так цепляться за неё? Все это время мое бренное тело весело на волоске. Сейчас он оборвался. Из раза в раз я искал серую папку, из-за которой мне приходится в данный момент медленно умирать в пропасти огня. Может ли это быть полным определением? Жизнь – это нечто ценное. Предъявив гипотезу, мне необходимо опровергнуть её. Какова эта стоимость? Можно ли купить возможность жить на чёрном рынке? Хватит ли средств всех людей, чтобы купить одну жизнь? Может быть, две? Три будет дорого? А если так, то где можно взять такой товар по дешевке? Будет ли жизнь насекомого стоить дороже моей? А какая разница в расценках жизни паразита и насекомого? Марии и моей? Начальника и обычного рабочего с 11 этажа? Если они все равноценны, то какова эта цена? Нет, всё точно не так просто! Жизнь – это не просто что-то значимое и ценное. Да и я хватался за папку, не из-за невероятно драгоценности этого понятия, а от страха противоположного понятия, чтобы спастись от падения в бездну, от конца. Тогда можно подобрать антонимы. Жизнь – антоним смерти? Разве? Вовсе нет! Это не огонь и вода. Ведь конец пьесы, развязка – это то, что идёт после всего невероятного действа. Одно просто завершает другое, а второе опережает первое. Это просто два очень зависимых понятий. Смерть неожиданная и быстрая, страшная и пустая. Жизнь долгая и скачкообразная, протяжная и тягучая. Не обязательно, что умерщвление приведет к появлению чего-то такого же равнозначного. Скорее всего это не так, я понимаю это сейчас, стремясь в свободном падении в неизвестность. Ноги и руки перестали чувствоваться. Лишь боль, обжигающая, проносится по всем органам чувств. Что если все будут жить вечно? Смерть тогда и вовсе не существующее понятие в таком мире. Что если ты хранитель древних врат, вынужденный всю жизнь прозябать в скучной пустыне из льда и снега? Зачем мы придумали вампиров и зомби? Только чтобы побороть извечный страх, единственно обоснованный – все остальные тянутся из него белыми нитями. Конечно, чтобы и принять, что ничто не вечно. Нет, смерть не может быть антонимом к жизни. Это две бесконечные линии, пересекающиеся друг с другом в сумасшедшем бальном танце. Но не значит ли, что бессмертие обесценивает жизнь полностью? Неограниченная способность жизнь – это нечто бесценное? Это не то! Из этого нельзя приди к ответу на мой вопрос. Что такое жизнь? Если взглянуть с биологической точки зрения, то это лишь обмен энергией. Все возможные существа работают по одним законом. Как и роботы, что также тратят топливо извне на движение и существование. Только им законы придумали люди. Роботы не живые. Или нет? Это загоняет лишь в новые вопросы. Жизнь, по крайней мере моя, Марии, начальника и всех остальных на этом предприятии, не может подчиняться лишь биологии. Ведь это просто наука, которой мы постарались облегчить понимание мира. Из этого также нельзя сказать, что жизнь может быть приравнена движению, дыханию, созерцанию, размножению. Можно бесконечно приводить примеры, опровергающие это. Движется лифт и время. Дышит вентиляция и земля. Созерцают камеры и боги. Размножаются все существа. Они же живые! Или осуществленные? Это антоним? Существовать и жить? Я подбирался всё ближе к горячей мысли. Что же отличает существо и меня? Ответ был так близок. Даже это попытка все назвать и рассказать – уже приближала к ответу. Я способен думать о том, что такое жизнь. Это так? Я способен искать различия и придавать характеристики отличающемуся. Нет! Это такие плохие слова! Я способен наделять. Свойствами предметы, мыслями себя, чувствами других, жизнью персонажей, знаниями мир. Как это обобщить? Это возможность наделять смыслами всё – существ, цели и задачи, людей и даже богов, свою жизнь и смерть, идеи и мысли. Эти смыслы помогают? Не знаю. Но в этом, кажется, была моя задача. Я мог наделять искривленные линии прямотой. Могу и буду дальше это делать. После всего, как моё тело переварится и исчезнет, кто-то найдет в этом новые идеи.

И вот сейчас, превращаясь в пепел, я привношу новый смысл в себя.

Конец.

#3

— Это ужасно! – Заворожённо и испугано закричал начальник, откинув от себя мой второй черновик. – Это… это… прекрасно! Ты подумаешь, что я снова высказываю лесть, но это не так. Может быть, я был не до конца честен с тобой, сейчас же я говорю от всего сердца. Спасибо тебе! Спасибо!

Взрослый мужчина разразился слезами и всхлипами.

— Мне больно это читать. Я честно, — он захлебывался, — не хотел тебя обманывать. Прости! Ты – действительно, герой! Такой конец… Такая смерть! Я ненавижу себя за всё, что тебе сделал! Спасибо!

Начальник прорыдал ещё час прежде, чем его голос приобрел знакомые ноты здравого оптимизма.

— Спасибо еще раз, дорогой! Мне важно было это прочитать. Мало, кто может понять истинное предназначение моего предприятия, возведенного еще прадедом. Никто этого раньше не писал. Я больше не имею права тебя задерживать, если это, действительно, твой выбор. Ты же хочешь именно этого? То чего хочу я? Твой выбор ужасен и… и… прекрасен. Я не пожелаю кому-либо ещё такую участь. Но ты скорее возьми ручку и впиши это на пустые страницы, — толстые пальцы нервно пододвинули ко мне серую папку, чей оттенок я никогда ни с чем не спутаю. – Пиши-пиши скорее. Пожалуйста.

После всего, что произошло, я точно знал, что буду писать. Это правильно и наделено наивысшим смыслом. У меня всегда была цель, что была дороже всего, что привносила в эту безумную жизнь столько идей.

Начальник шмыгал носом. Из верхнего кармана пиджака он достал салфетку и слегка высморкнулся. Он последний раз умоляюще взглянул меня. Его глаза снова собирались излиться слезами. Я поправил ручку и подложил под кисть папку.

Вряд ли это заняло у меня чуть больше пяти минут. Папка хлопком закрылась. Начальник подскочил и бросился всем телом через стол. Раскрыв последние страницы, его тело превратилось в хрупкий хрусталь, что вот-вот лопнет от перегрева. Мужчина рухнул на свой стул, обитый мягкой кожей и не верил самому себе. Лишь губы изрекали:

— Да, да, да. Именно так. Спасибо! Спасибо!

Это слово ещё долго преследовало меня. Когда я проходил по чёрно-белому коридору. Когда двери лифта восторженно раскрылись. Когда кабинка натужно покатилась вниз. Когда меня встретил однотонный ковролин «-4» этажа. Когда потухла люстра-обруч, и я обессиленно лег на мягкий матрац кровати. Когда теплое одеяло накрыло меня с головой.

Теперь я высплюсь. Я мечтал об этом очень давно. Мои глаза плотно закрылись, как врата. Теперь ничто не могло проникнуть внутрь. Тем более покинуть меня. Ведь меня ожидало что-то старое.

Так было правильно.

Теперь все было наделено смыслом. Ни пепел, ни огонь, ни кусачий рот в стене, ни овации и поздравления, ни Мария, ни мир за окном, ни пустая светлая квартира не могли сделать также. Решение всегда было единственным, ведь это не я вор. Ограбили меня. Нагло и беспринципно.

Теперь же можно выспаться.

(1)

Я проснулся от одного резкого звука. У меня было несколько секунд, чтобы раскрыть глаза и осмотреть неизменный белый потолок комнаты и встроенную в центре люстру-обруч, излучающую монотонный свет.

(2)

Снова раздался звук. Я встал, продев ноги в тапки, направился в ванну. Водой из тропической лейки я принял душ, почти не замечая, как заструилась жидкость комфортной температуры по телу. Поток всегда подаётся автоматически и также автоматически выключается. Этих считанных минут мне идеально хватило, чтобы почувствовать себя бодрым и чистым. Потом дело дошло до зубов. Белой щеткой и пастой из дозатора я прочистил рот, наполненным заранее стаканом с синей жидкости на раковине прополоскал ротовую полость от леденящего вкуса средства ухода за зубами.

(3)

Вышел из ванны и подошёл к открытому шкафу — натянул штаны, накинул и застегнул рубашку, зашнуровал ботинки, отложив на дно тапки.

(4)

Издался щелчок сзади — открылась дверь. Я переместился в серый коридор с желтым ковролином под ногами и двинулся в сторону лифта. Другие работники в белых рубашках также вышли из своих комнат и зашагали вместе со мной. Мы поздоровались.

(5)

Массивные двери открылись и разъехались в разные стороны. Никого не задев, мы пачкой зашли внутрь и развернулись почти синхронно в сторону коридора. Кто-то нажал на кнопку «11». Лифт затворился.

(6)

Равномерно и прямолинейно кабинка поднялась и высадила всех. Работники разошлись по кабинетам в приоткрытые однотонные двери с четырёхзначными номерами, начинающимися с одиннадцати. Я со своим работником-соседом зашёл в «1112».

(7)

Мы уселись за свои столы, расположенные под большим окном. Включили компьютеры, на которых моментально загрузились программы с черным экраном и мигающей белой кареткой. Достали из шуфлядки ручки и положили их рядом с мышкой. Наши глаза бессмысленно устремились друг на друга и, спокойно сложив руки на столешнице, мы ожидали.

(8)

Наконец-то дверь в комнату открылась — зашла незнакомая женщина в юбке с тележкой и припарковала её у боковых стенок наших столов.

(9)

Я и сосед синхронно взяли папки со вшитыми страницами, привезенные в тележке. На моей — черной — были вышиты слова «Дарья Безухова» и напечатаны черные сливающиеся с фоном цифры «02202412», между страницами вставлена синяя липучка-закладка. Я вбил цифры в компьютер с помощью панели на столе с десятью клавишами. На экране завертелся белый спиннер, после чего всплыл мелкий текст с заголовком «Аннотация №02202412». Внимательно вчитавшись в сливающиеся строчки из набора цифр, отсылающих к другим аннотациям, и слов, я открыл небольшую папку, листы которой исписали чьи-то руки, и пролистал до пустых страниц. Последние строчки не впечатляли. Я вывел первые предложения, потом снова устремил взгляд в аннотацию. Вычленив пару фактов, я продолжил заполнять страницы вплоть до закладки. Мои пальцы отрывают липкую бумажку и закрывают папку. Я схватил следующую и проделал тоже самое. До обеда мы успели справиться со всем объемом работы.

(10)

Дверь раскрылась — снова вторглась незнакомая женщина. Она поставила нам синие контейнеры с едой, а взамен забрала тележку и увезла её за дверь. Мы, не торопясь, съели свой обед.

(11)

Очередная тележка въехала почти сразу, как мы отложили столовые приборы обратно в контейнеры. Теперь мужчина оставил её у нас и скрылся за дверьми. Мы справились ещё быстрее, чем до обеда. Перед тем, как дверь открылась, сосед спросил меня, как дела. Я ответил в привычной манере, что всё хорошо и поинтересовался тем же самым у него. Дверь приоткрылась.

(12)

Мы вышли, снова влившись в толпу. Лифт доставил нас обратно до нашего этажа. Я вернулся в свою комнату.

(13)

На столе у кровати услужливо стоял новый контейнер. Я употребил пресную волокнистую пищу и почувствовал расплывающееся насыщение.

(14)

Я сложил квадратиком в пустой шкаф одежду. Достал чистые тапки и просунул туда ноги.

(15)

Я повторил утреннюю процедуру по чистке зубов в ванне и вышел в пустую комнату.

(16)

Подошёл к кровати и, отодвинув гладкое одеяло, лёг внутрь. Ворочался несколько секунд, рассматривая стерильный потолок, и дождался, пока не отключился свет.

(17)

Потемнело. Я медленно закрыл глаза и заснул.

Конец.

Еще почитать:

Персики — Выбор

Пишу стихи

Мороз и жизнь

Берберская мечта