Ученик

–«Но самым действенным способом в борьбе с вампирами остаётся осиновый кол», – Гедеон закончил читать страницу вслух и взглянул на дремавшего в кресле учителя.

Тот нагло посапывал во сне. Видимо, вкусный и сытный обед, помноженный на тепло у камина и монотонное чтение ученика, разморили господина Ван Хельсинга.

Гедеон разозлился. Он прибыл сюда по распределению Святой Церкви, чтобы перенять знания к борьбе с разной нечистью, а его наставник, этот прославленный борец с отродьями тьмы, просто спит?

Гедеон с шумом перевернул страницу, затем перелистнул её обратно (с неменьшим же шумом) и ещё пару раз повторил. Сработало. Старый Ван Хельсинг соизволил вздрогнуть и открыть глаза. Гедеон напустил на себя невинный вид, спросил:

–Но я не могу понять почему, учитель.

Ванн Хельсинг поморгал, видимо, тщетно пытаясь сообразить, что за вопрос ему задают. Он уже осознал, что задремал и теперь пытался скрыть это. Смущённый румянец проступил на его одряблых щеках, и он сдался:

–Что «почему», мой мальчик?

Голос Ван Хельсинга – скрипучий, его вид – такой сонный и потерянный, и даже этот глупейший румянец – всё разочаровывало Гедеона. Он с досадой подумал о неизменной старости, которая не щадит даже тех, кто славно бьётся за людской род с нечистью, и устыдился того, что поддался первичному гневу своему и разбудил учителя.

–Почему именно осиновый кол работает лучше всего для борьбы с вампирами? – спросил Гедеон с мягкостью и снисходительностью, на которую, как ему казалось, он имел абсолютное право – по случаю молодости, и, конечно, блестящего будущего (иного Гедеон для себя не представлял).

Ван Хельсинг приободрился, подобрался и поспешил исправить своё смущение ответом:

–Есть разные версии. По одной – именно из осины сделан был крест сына небесного и вобрала в себя осиновая порода стыд и слёзы по святому, пропиталась его духом. По другой – на осине же повесился Иуда, и грех его так велик был, что прокляло его и небо, и земля, и перешёл этот грех и на осину, и не вынесла она такого… по третьей – сама по себе осина – гибкое, распространённое дерево, которое легко пропитать.

–И какая же версия правдива? – Гедеон уже почти простил учителя, заслушался.

Ван Хельсинг пожал плечами:

–А я не знаю.

И горькое разочарование снова затопило всё молодое существо Гедеона. Его учитель не знал не только об осине, он не знал и точно принципа воздействия солнечного света и невоздействия лунного на вампиров; не знал, почему серебро ранит оборотней, делает их людьми, а золото нет…не знал он объяснений тех основ, которыми владел, знания о которых переданы были ему.

И когда Гедеон решился возмутиться об этом впервые,Ван Хельсинг ответил:

–Твоё дело, мальчик, не знать, почему оно работает, а знать, что оно работает. Какие процессы лежат в основе нашего оружия, я не знаю, и тебе от этого знания ничего не прибавится, кроме беспокойства. Ты работай и помни главные правила, а остальное из головы вбрось!

Гедеон был не согласен. Он считал, что большое знание даёт дорогу большим открытиям. Он полагал, что если будет знать принцип победы, воздействия именно солнечного света, серебра и осины, он сможет прийти к какому-то выводу, что-то открыть, и, может быть, кто знает – создать что-то новое.

–Без тебя создадут, – возражал Ван Хельсинг, заставляя своего ученика вычерчивать мелом на полу тренировочные защитные круги, – или в свободное время, на покое.

–Но вот вы же на покое…– не унимался Гедеон.

–Ты треугольник пропустил. Не замкнул углы! И здесь оборвал линию, – Ван Хельсинг тотчас находил недостатки тренировочного круга. – Один промах и тебя схватит ведьма, вытащит из круга и ты погиб. Вот об этом я тебе и твержу: не думай о процессах победы, думай об оружии. Не думай, почему оно работает, работай им. Иначе – ты рассеян!

Ван Хельсинг не был злым или придирчивым учителем, он позволял Гедеону свободно брать книги из своей обширной библиотеки по вкусу, правда, на вопросы о чём то или иное произведение, отвечал, как правило:

–Я уже не помню, – чем селил в сердце ученика новую досаду и мысль: «какой же старик!»

Также Ван Хельсинг обедал и ужинал за одним столом со своим учеником. Питался он не изысками, но сытно и правильно – каши, мясные бульоны, много овощей, хлеба. Гедеону бы вспомнить, что иные учителя, к которым посылает послушников Церковь, не всегда так благодушны, и держат учеников своих на пустой похлёбке и корках хлеба, но не помнится того Гедеону. Не помнится и то, что Церковь запрещает употреблять вино послушникам, не прошедшим учения, а Ван Хельсинг иной раз и сам выпьет, и нальёт своему ученику…

Но для Гедеона Ван Хельсинг – плохой учитель, ведь не знает Ван Хельсинг почему именно осиновый кол помогает в борьбе с вампиром, почему именно белым мелом чертят круги от ведьм, почему именно серебром, а не золотом стреляют в оборотней и прочее…

Не знает! Книг своих же не помнит. И ещё – стар.

И всё больше досады и тоски в Гедеоне, и всё больше жажды к постижению и славе самостоятельной.

***

Сначала идёт Гедеон мирным путём. Он выбирает тихий час, когда Ван Хельсинг плотно отужинал и собрался в любимое кресло, и спрашивает, когда же будет практика, когда сможет он показать всё, что выучил. При этом Гедеон неумело льстит…

Ван Хельсинг смотрит с неожиданно серьёзным видом. Знает он и некоторые тайны, о которых спрашивает Гедеон, а те, каких не знает, его не тревожат; видит Ван Хельсинг и то, что таит от него ученик, и мысли его читает свободно, не потому что умеет от дара какого, а от того только, что пожил Ван Хельсинг долго.

Знает Ван Хельсинг, что Гедеон его стариком считает, презирает тоску учения и хочет доказать всем (а прежде – себе), что готов он уже сам стать борцом с нечистью и не нужен ему учитель, особенно такой, какой есть у него сейчас.

И горько Ван Хельсингу. Знания он таит не от гордыни или тщеславия, а от того, что не готов к ним Гедеон по мнению Ван Хельсинга. Логика старого борца с нечистью проста, да неуловима молодости: если борец с нечистью не имеет терпения к жизни – сгинет он. Нечисть надо выслеживать, надо подбираться к ней осторожно, надо следить за нею не день, порою, не два, а так, чтобы исключить все возможные и невозможные ошибки, чтобы не спугнуть…и как же это без выдержки?

А иной раз и размышлять негоже. Надо кого карать, не надо…послали – идёшь. И всё это без вопросов. Начнёшь размышлять до бунта докатишься, какой же ты тогда борец с нечистью?

Гедеон ещё не готов по этой логике Ван Хельсинга. И когда заговаривает Гедеон о практике, просится показать чего достиг и на что способен, Ван Хельсинг, искренне веря в то, что закаляет терпением характер юноши, отказывает:

–Успеешь ещё.

И мирный путь рассыпается. Гедеон досадует и злится крепче.

Ван Хельсинг видит его горечь, но не утешает – борец с нечистью должен уметь терпеть, уметь выжидать, а ещё – побеждать себя и свои ожидания, иначе крах его ждёт.

Но видят тёмные силы разлад…они же не дремлют.

***

Гедеон всё отдаляется от Ван Хельсинга. Уже избегает он уроков, заходит не в дом учителя, не в часовню, а в трактир, а то и просто по площади шатается. Ему кажется, что нет человека, который был бы несчастнее, чем он.

Гедеон рассуждает о том, как мог бы помочь этим людям, что встречает на площадях и улицах, что улыбаются, бранятся, смеются, торопятся, словом – живут. Мог бы помочь им делом! А вместо этого что? вместо этого он застрял в обучении у незнающего скучного старика! И если вначале стыдится ещё Гедеон дурных слов в мыслях о Ван Хельсинге, то дальше ярость крепнет от безделия, и костерит уже ученик своего учителя в мыслях.

Так заходит он в роковой для себя вечер в трактирчик, привычно просит стакан вина, в котором не разбирается, и к которому пристрастился, садится в уголок, думать о том, как несчастен, и…

–Добрый вечер, позволите? – голос вырывает его из самострадания.

Гедеон поднимает голову. Рядом с ним незнакомец самого добродушного вида. А одет как? Камзол из тёмно-зелёного бархата, пряжка увитая золотом показываются из-за распахнутой полы тяжёлого, явно дорого плаща.

–Спасибо, – незнакомец едва-едва улыбается. – Простите, что отвлёк. А ведь вы, священник?

Гедеон не священник. Он станет им, когда пройдёт обучение у старого дуралея Ван Хельсинга, но незнакомцу-то можно солгать? Какое ему дело-то? А Гедеон хоть почувствует себя на минуту в счастье.

–Да! – с вызовом отвечает Гедеон.

–Как хорошо, – радуется незнакомец и жестом велит трактирщице подать за их стол два кубка и вино. – Я Бертольдо Этторе .

Гедеон моргает. Он понимает, что ему на что-то указывают, но не может понять на что именно. Но незнакомец не сердится, собственной рукой разлив поднесённое вино, поясняет:

–Я барон северного удела. Удел Этторе. Слышали?

Гедеон подносит ко рту предложенный кубок. Как отличается это вино от того, что он сам выбирал! Даже Гедеону, далёкому от понимания всех различий, яснее ясного, что это вино куда лучше.

–Слышал…– лжёт Гедеон, благодаря за угощение.

–Что вы! Это я вас благодарить должен! Стало быть, это вы –ученик Ван Хельсинга? О вас все говорят?

Упоминание о Ван Хельсинге заставляет вздрогнуть, но приятное продолжение «все говорят» сглаживает. Гедеон кивает, пытаясь казаться важным:

–Я его ученик.

Ему кажется, что барон оглядывает его с сомнением и Гедеон спешит закончить:

–Я скоро выпущусь!

–Отлично! – барон приходит в восторг. И понижает голос до заговорщического шёпота, –вы не представляете, совершенно не можете представить, как вы нужны моему уделу! Ох, слышали ли вы о вампирах, что каждую ночь посещают владения Этторе? Между нами…я так опасаюсь паники, так опасаюсь…

Гедеон хмелеет. Ему очень хочется помочь отзывчивому и добродушному Бертольдо Этторе, показать и Ван Хельсингу заодно, как тот стар стал, и как вырос уже Гедеон от его учёбы.

И не помнит повеселевший Гедеон в эту минуту семь признаков внешнего опознавания вампиров:

1. вампиры садятся всегда против света (их глазам неприятно);
2. Вампиры часто хорошо, даже щегольски одеты (так как не нуждаются во многих тратах, а за долгую жизнь могут скопить куда больший капитал, к тому же многие не гнушаются воровством);
3. Вампиры не пьют алкоголя;
4. Вампиры не открывают полностью рта, часто переходят на шёпот, чтобы склониться ближе к собеседнику и не видел тот блеснувших клыков;
5. Вампиры очень часто располагают к себе людей, первыми заговаривают с ними, угощают;
6. Вампиры бледны;
7. Глаза вампиров светятся красновато-жёлтым светом…

Разумеется, сочетание одного-двух-трёх признаков – это не показатель того, что перед вами вампир. Но если бы Гедеон не был пьян, и помнил бы теорию, которую так презирал, он бы увидел, как совпали все семь.

Бертольдо Этторе сидел против света, большей частью скрываясь во мраке; он был щегольски одет (даже слишком для простого похода в трактирчик); он не пил вина (его кубок так и стоял нетронутый, он усердно подливал. А сам не пил); не открывал широко рта, сдержанно улыбался и переходил на заговорщический шёпот; первым заговорил с Гедеоном, угостил его; был сам бледен, что и поспешил скрыть во мраке; красновато-жёлтым блеском сверкнули его глаза в тот краткий миг, когда он представлялся и только усаживался против света…

Таким образом Гедеон проговорил с вампиром весь вечер, и даже не понял того, зато попался в ловушку, которую Этторе расставил…нет, не для него – жалкого послушника, а для старого Ван Хельсинга.

Это только для Гедеона Ван Хельсинг был стариком, вампиры-то помнили и знали, на что он способен. И ради того, чтобы добраться до него, можно было бы и потерпеть, и не нападать на пьяного Гедеона.

«А я вообще-то и сам могу!» – такой мыслью крепил себя Гедеон, делясь своим планом с ошалевшим от такой удачи вампиром Этторе.

–Мы сами справимся. Без вонючего старого Ван Хельсинга! – провозгласил Гедеон и пьяно перекривил рот, – только это…вы со мной?

–Конечно, – осторожно согласился Этторе, – ведь страдают мои люди, мой удел.

–тогда во! – Гедеон поднял кулак и потряс им в воздухе перед невидимой угрозой, – вот им всем! Вампирам вашим! Мне нужно только оружие взять. Ну там, колья, серебро…

Бертольдо Этторе передёрнуло, но Гедеон не заметил и этого.

–А всё это есть? – спросил вампир, представляя, как будет веселиться его клан, когда Этторе поведает им славную историю о том, как выманил Ван Хельсинга и погубил его через ученика самого Ван Хельсинга!

–Есть, – убежденно кивнул Гедеон. – только я один не справлюсь. Полезли вместе? Наберем всяких кольев и поедем к вам. А там воткнем во всех, кто мертв, по колышку и всё!

Гедеон рубанул ладонью в воздухе.

Бертольдо Этторе, едва сдерживая улыбку (он обожал работать с такими легковерными идиотами), благородно согласился.

***

–Ты только…пригласи меня, – попросил Бертольдо Этторе, когда скрытые темнотой они вдвоём стояли у порога дома Ван Хельсинга. И в этом была уже совсем кричащая подсказка для Гедеона, который так и не усвоил: вампиры не входят в дом без приглашения.

И этот крик затронул пьяную голову Гедеона, он смутно начал что-то соображать, но Бертольдо поспешил объясниться:

–Я же благородный человек! мой род семь веков жил и работал в уделе Этторе, мы были баронами, нам этот титул пожаловал сам король! Среди нас было много воинов, священников, политиков, но никогда не было воров! Я же, входя в дом без хотя бы формального приглашения, буду вором…

Гедеон хмыкнул. Объяснение его пьяный мозг устроило, он даже изобразил реверанс:

–Пожалуйста, входи, дорогой Этторе, гостем будешь!

***

Ночью спят только дети, мирные трудяги и люди с чистой совестью. Не спят: влюблённые, блудники и блудницы, интриганы, отравители (у этих категорий вообще вся жизнь только ночью и начинается), воры, убийцы, нечисть и борцы с нечистью.

Ван Хельсинг не спал в эту ночь. У него прихватило старую рану, и он затребовал себе ивовый отвар для растирки занывшего шрама.

Это его и спасло. Он услышал, как шелохнулись ткани… натренированный, ничуть не ослабевший тревожный слух-чутье подсказали ему: дело нечисто.

С удивительной бесшумностью Ван Хельсинг скользнул за портьеру, вооружившись привычным, никогда неубираемым от костюма или от подушки серебряным кинжалом, окроплённым святой водой.

Скрипнула дверь… промелькнула очень быстрая, знакомая по повадке тень. Ван Хельсинг аж подобрался.

Вампир стоял, глядя на пустую постель, ещё державшую тепло человеческого тела, затем оглянулся по комнате, тихо засмеялся:

–Выходи, старичок. Выходи, не бойся.

О том, что произошло Ван Хельсинг уже понял. Гедеона использовали – либо заговорили, либо заставили, либо подкупили, словом – нашли проход в его, Ван Хельсинга, дом через него.

Медлить было нельзя.

Он был стар, а ещё он был человеком. Его противником был вампир, но на стороне Ван Хельсинга были неожиданность и опыт. Вампир не был готов к тому, что этот старичок, которого Гедеон называл никудышным учителем, вдруг проявит такую резвость. Драгоценная секунда решила всё – удар серебряного кинжала поверг вампира в состояние меланхолии и задержал его, а Ван Хельсинг, почти кувырком преодолев кровать, рванулся под её спасительный полог, и там развинтил в два движения колбу со святой водой.

Кровать поднялась над его головой, покорная нечеловеческой силе вампира, и Ван Хельсинг облил его из колбы, а в следующее мгновение совершил прыжок в сторону, уворачиваясь от собственной же кровати, которую не мог удержать израненный, горящий вампир, и, подойдя со спины к врагу, впечатал собственный нательный крест к мерзавцу.

Всё было кончено быстро.

–Amen, – мрачно провозгласил Ван Хельсинг, позволяя трупу вампира истлевать до страшной горсти грязного пепла.

***

Гедеон был ещё жив. Вампир лишь слегка подкрепился им, и так бросил лежать, рассчитывая, наверное, доесть его позже, или, кто его знает, благодаря так за помощь?

–Учитель…– Гедеон дёрнулся, пытаясь подняться, навстречу учителю, но не смог, рана в боку его отдалась болью, и он рухнул обратно, кашляя и задыхаясь.

–Ну-ну…– Ван Хельсинг бегло оглядел рану – дело плохо! – Боль проходит, всякая боль проходит.

–Про…ти, – прохрипел несчастный глупый ученик его, протянул руки, – я не…

–Не говори, – посоветовал Ван Хельсинг, зажимая левой рукой рану на боку глупца. Правая рука его уже тянулась незаметно для Гедеона к кинжалу.

Он справился с вампиром, неужели не справится с предателем? Короткий беспощадный росчерк серебра, и Гедеон затих навеки – Ван Хельсинг умел карать.

А ещё он умел прощать и всю оставшуюся ночь до прибытия Святой Церкви, пил скорбное вино за упокой души своего ученика, и думал, много думал, пытаясь понять – зависело ли что-то в такой ситуации от него, или Гедеон просто не был способен к той доле, что так его манила?

В конце концов Ван Хельсинг решил, что его вины тут нет. Гедеон просто был слаб и не готов к этому миру, потому умер. А Ван Хельсинг ещё жил, и ему не нужно было лишнего груза на душе – ему ещё предстояло обучить других всему, что знал он сам, разумеется, когда эти другие будут готовы и смиренны…