Невероятно ветренное утро и чрезмерная скорость автомобилей даже на узких дворовых дорогах. Мы делаем поворот и на лобовое стекло автомобиля ложатся тени от деревьев, затемняя наши грустные лики, ведь работа начинается с первых лучей летом, — то есть начало смены в пять-четыре утра. Солнце взошло – нечисть укрылась, можно выходить тем, кто работает с наслоениями, но не с причинами этих наслоений. И выходим мы чтобы почистить всё, что осталось после работы духоловов, или то, что осталось от бедолаг, что не справились с работой.
Едем на второй вызов. Альберт рулит и дергает коробку передач, а также выбирает музыку, а я сижу без прав справа. Первый случай был в трех километрах от первого – в универмаге, в отделе с рыбой понизилась температура и вся рыба передохла. Не от холода само собой, рыбьи потроха стали частью красного льда, которым был покрыт весь бетонный пол тонким, но очень скользким слоем. Отбили лёд, и пока температура не повысилась обратно и не стало вонять, утрамбовали его два мешка, а мешки выкинули в мусорный бак неподалеку. Промыли пол и прилавки, продезинфицировали все поверхности, заполнили отчеты и сразу на второй вызов. Но как бы мы не старались, в отделе с рыбой будет именно вонять потрохами и кровью, а не пахнуть, и вонять будет знатно.
И вот, дом 34, 3 этаж, 3 квартира. Мы вылезает из машины. Альберт уже в сером профессиональном обмундировании с тяжелы поясом и кепкой. Я безмятежно накидываю на себя серую куртку и даже не застегиваю, — в отличии от загорелого и низкого Альберта мне жарко, ведь я высокий и не лысый.
В квартире только бардак, никаких потусторонних пятен, жижи, крови, экскрементов или надписей, выполненных прижиганием. Духолов – молодая девушка с коротким ирокезом перьевых волос. Вручила копию отчета и даже не закрыв входную дверь торопливо потопала вниз по лестнице.
Убрать беспорядок, вынести мусор и повесить обратно шкафчик на кухне. Не принудительно, без спешки и паники мы быстро всё исполнили в лучшем виде. Даже болтали, пока работали. Альберт рассказал о своей дочери, и как на нее чуть не упал шкаф.
Шкаф пролетел достаточно, чтобы открылись дверцы и всё содержимое высыпалось, но девочка поймала его за ребро верхней полки, что под дверцами. Простояла по щиколотку в инструментах и гвоздях несколько минут пока держала шкаф. Альберт не лучший отец, потому что вместо помощи стал ржать как конь, и даже хотел ее сфотографировать, но она разревелась, поэтому пришлось помочь. С разочарованным выдохом он закончил этот рассказ, когда я взял мешки мусора.
Пол часа работы, после еще час безделья. Мы стояли и ждали вызова на парковки какого-то рынка, в котором водились петухи и хряки. На одном таком я разглядел цену в свою зарплату.
— Видимо чистокровный – попытался объяснить столь высокую цену Альберт.
Наш спор на счет того, может ли быть у свиней чистокровность был мной проигран. Я не нашел ни одного аргумента на – «в его роде свиньи не ели свиней и их не держали при кале и в грязи, у них были чистые загоны с регулярной чисткой, хорошая по меркам скотины еда и собственный кинотеатр».
На первых парах ещё можно было воспринимать хоть натянуто, но правдоподобно его слова, но чем больше он говорил, тем яснее было, что это просто тирада сарказма. Но аргументов всё равно не нашлось.
Ветер сделал свое дело и стих. Облака все разнесло, показав голубое небо и белое солнце. Листва встала, спокойно покачивалась на ветвях без шума и треска. Находиться в машине или около нее было тягостно и вызывало уныние. Мы сидели под гигантским красно-зеленом зонтом у кафешки и пили холодный чай. Дневные часы последних чисел лета были жаркими и ослепительными, а ночи контрастировали голубовато-синим и глубоко тёмным. И переход от светло-золотистого к контрасту вечера мы встречали в безделье в окружении отдыхающий свои последние дни лета школьников и студентов.
Никаких происшествий и событий. Или духоловы наконец повысили планку своей работы и не доводили мертвецов до швырянием посуды и возгораний, или их этой ночью всех перебили и некому вызывать нас. Но в такой случае вызов должен поступать из участка. Но и его нет. Рация в норме, телефон ловит, но работа не поступает.
Я глубоко ушёл в воспоминания о документальном фильме про Диких кошек: Мокрый лес, листья не пропускают большую часть тяжелого дождя, семейство кошачьих смотрит то в одну точку, то в другую. Каждая крупная капля издает «плюх» громче остальных и привлекает внимание кошек. Их морды промокли до светлой кожи, но на кончиках волосков всё равно остаются крупные, плотные частицы воды. Как выделяющимся украшением, они укутаны жемчужной росой. Стоит им повернуть морду, и роса спадает на землю. Но через секунду влага скапливает со всего волоса на кончике, и рысь снова весь в украшении. Красивые и будто опрятные. Насупился, вспоминая как котёнок не давал себя покрыть жемчугом, потому что ходил по маме кошке.
Звонок по телефону с рингтоном из популярного фильма про чёрную машину.
Дело было в частном доме. Закрытая крупная территория, по которой мы прошли пешком, оставив машину у ворот этого кирпичного двухэтажного дома с деревяной белой крышей. Даже без эксперта было ясно, что с домом что-то не так — шторы были задернуты и через них пробивался свет, — при ярко-оранжевом вечере то -, под окнами имелся полукруг жёлтой травы плавно переходящий в зеленую, окна первого этажа были покрыты изнутри толи углём, толи чёрным мелом или порошком.
Я сразу заприметил стойкий запах освежителя воздуха у двери. Как только мы прошли каменную тропинку и встали у двери, та отворилась мужчиной средних лет. Седой, иссохший, со впавшими вглубь глазами, ниже и меня и даже Альберта, но смотрящий на нас задрав башку – духолов со стажем.
Мы прошли, осмотрели первую комнату — чисто, вторую – бардак и комки бесцветной жижи, и третью – так же, как и в первой — чисто, но витает едкий запах освежителя воздуха. Лестница чиста и крепка, по ней прошли на второй этаж. Весь коридор, ведущий в большую комнату с камином, был покрыт липкими комьями грязи. В остальных комнатах на втором этаже было чисто, там не происходило того, что происходило тут. Мы прошли по белому ковру комнаты молочного цвета, оставляя новые коричневые следы. В комнате из камина торчал большой кусок белого тела под стать окружению.
Засохшая шершавая кожа молочного цвета, прожилки и крупные поры. Гигантский мешок, полностью закрывший собой камин. Его мягкое окончание упиралось в заборчик, отделяющий жерло от комнаты, и немного свисало.
— Материализовано? – Спросил Альберт.
— Он полый? – Спросил я.
Но старик не собирался отвечать. Посмотрел на нас, дав понять, что были бы у него силы, начал бы хамить или подтрунивать. Он демонстративно повернул голову с нас на тушу, в полную грудь вздохнул, потом развернулся и пошёл коридор.
— Ладно, давай сначала шваброй и тряпкой поработаем в комнатах, потом с тушей разберемся, — моё предположение, на которое Альберт с серьёзным видом кивнул
И мы пошли за стариком на первый этаж. Взяв всё необходимо их багажника, мы вернулись и застали духолова у комода. Он уже заканчивал расписывать копию отчета, быстро оставил свою подпись и, засунув один лист в сумку на плече, повернулся к нам и прошёл мимо.
Во второй комнате на первом этаже деревянный пол из светлого дерева и ковёр, имитирующий шерсть овцы, были в сгустках бесцветной жижи, на них же бардак из мелких домашних предметов. Настенные часа, статуэтки, книги, бижутерия, мелкие коробочки. Очистив все упавшие предметы, мы скидали их на диван, собрали бесцветную жижу в металлические коробку, помыли и продезинфицировали плотно прижатые друг к другу доски и ворсинки ковра. Потом навели порядок с мебелью. Комната сталась такой-же, какой была до появления паранормальной активности, может даже лучше.
В какой-то момент я поймал носом жуткий трупный запах из третьей комнаты. Мы обшарили каждый закуток и даже сняли часть линолеума, но запах везде был одной тональности и найти его источник не было возможным. Поэтому Альберт сходил за дезинфицирующим устройством, состоящее из баллона с лямками и ручки с распылителем, а не тряпки на палке, что пропитана раствором, которым мы обычно всё дезинфицировали.
Он прошёлся распылителем по всем поверхностям в комнате. Та выпускала тот же очищающий раствор, только в газообразном виде, который не было ни видно, ни слышно, и запах он никакой не оставлял. Поэтому казалось, что Альберт просто выпускает потоки воздуха на всё, что попадается под руку. По моей просьбе он также прошёлся и по двери в дом, которую, по моему мнению, так же забрызгали освежителем воздуха, чтобы скрыть трупный запах, что вскоре вернется.
Я вспомнил про окна. На подоконниках была грязь, что пошла в металлический ящик, а стекла были покрыты тонкими коричневыми пятнами и царапинами. С царапинами, в отличие от пятен, мы ничего не могли сделать.
Грязь в коридоре на втором этаже мы собрали в совки и скинули в ту же коробку, в какую поместили жижу. Всё помыли и продезинфицировали. Ковёр в комнате с камином вычистили и продезинфицировали.
Мы закончили со всеми комнатами, отнесли в машину швабру, устройство и коробочки. Настал черед большой белой туши в камине. Мы расстелили полиэтилен по комнате, сняли решетку, схватились за белую кожу, и наши пальцы в неё провалились. Белая поверхность липко прикрепилась к перчаткам, полностью накрыв кисти. Мешок действительно полый, но крепкий и плотный, мы стали тащить его в комнату.
Его полость не давала застрять ему в трубе и поэтому он выходил без осложнений. Но из-за длины туши, нам пришлось сложить её начало в кольцо на полиэтилене. Высокое нагромождение белой кожи мешало своим присутствием, но вытаскивать её продолжение мы не заканчивали. Последним рывком достали её конец и сложили на верхушку получившегося мягкого нагромождения. Я стал думать, как его отнести к машине, а Альберт осматривал дымоход.
По выводу Альберта, после осмотра дымохода, чистка ему была не нужна. А я решил воспользоваться окном. Альберт быстро сбегал за вторым полиэтиленом, чтобы не доставать этот из под туши, и разложил его под окном. Как поднялся ко мне, сразу схватился за прозрачный материал под тушей. Рывок, и я чуть не потянул спину. Поднять всё сразу было невозможно. Поэтому мы взялись за кожу и по метру стали вытаскивать её в окно.
Части белой туши тяжелым одеялом опускались на полиэтилен. Последние пять метров кожи мы сбросили и та издавала глухой звук при посадке. Когда мы спустились, туша вся сдулась, но не потеряла в весе и плотности. Я решил написать отчёт, пока Альберт переводит дыхание. Три минуты и, схватившись прозрачный материал полиэтилена за разные концы, мы волочим тушу по земле, меньшую ее часть держа на этом самом полиэтилене. Такой змеей с лишним весом мы дошли до машины. Даже самого крупного металлического контейнера не хватило, чтобы спрятать в нём слои белой кожи, что были у нас на руках.
Альберт кидал мне кожу, а я её скручивал рулетом на полиэтилене. Сам стоял на карачках, окруженный инструментами для чистки. Накрыли белый рулет ещё полиэтиленом и сообщили по рации, что мы поедем в отдел утилизации, и только после сможет выходить на вызовы. Диспетчер напомнила о справке из отдела. Так же по рации я связался с этим отделом, сообщил о скором прибытии.
Через пол часа мы уже выгружали тушу на широкие носилки подоспевших молодых протеже отдела. На верхушку туши так же положили металлический ящичек с бесцветной жижей и грязью, заполнили документы, получили справку и были готовы к новой работе.
Заставила работа себя ждать! Мы получили вызов в дождь за час до конца смены. И того за весь день у нас было всего четыре вызова. И четвертый был в районе деловых встреч и кафешек. С высокими железо-стеклянными башнями и асфальтом в виде рисунка солнца и пчел. Трудовое место, в котором веет атмосферой отсутствия времени и вычисление калькуляторов. В одном невысоком здании нас ждал духолов.
Тамошние рабочие продолжали смотреть себе под ноги, постоянно думать, воображать будущее и следить за показателем. Будто вечер для них не окончание рабочего дня, а лишь цифра, на которую указывает циферблат часов. И она не значит для них ничего, ни отдых, ни даже передышку. Лишь результат, лишь подъем показателей.
Мы прошли через кафе в небольшой отель. Когда я посмотрел на Альберта с вопросом в глазах «куда дальше?» рация задребезжала — «Номер 5». Альберт настороженно посмотрел на меня.
Уже сумерки, и подсознательно мы оба ожидали увидеть за дверью номер пять устрашающую картину дневного упокоения мертвеца. Только вот никаких волнений у сотрудников отеля не было, как и не было смуты вокруг здания. Мы поднялись на нужный этаж и мимо нас прошёл лёгкой походной молодой парень без волнений и тревоги.
Мы продолжали медленно идти по коридору, ведь номера начинались с последних цифр – 13…12…11
Девятый номер, шестой, пятый. Наш номер. Я постучал.
Я постучал снова.
И снова.
Я смотрел на глазок двери. На ручку. Альберт стоял за мной. В глазах размыто, дальнее периферийное зрение затемнено, никаких представлений и идей. Я паникую, сжимаю веки, дышу ровно и глубоко, и снова включаю голову. Свеял из головы дурные мысли. Помотал ею. Помогло.
— Сходи за ключом, — твердо сказал я.
Альберт повиновался без клочка, без запинки пошёл по коридору. Выламывать дверь глупо, продолжать стучать еще глупее.
Телефон на главном экране показывает «19:40». Закат над крышами и между высокими домами пробивается через окошко над потолком в коридор и разделяет пол жёлтой линией. Ещё рано занавешивать окна. Я стучу снова, понимаю, что минуту назад думал, что это глупо. Мандраж. Вслушаюсь через дверь. Смотрю по сторонам, всматриваюсь в стены и потолок, принюхиваюсь. Ничего такого. Только скорейшее затемнение и воображение нагоняют страха. А так ничего особенного. Куда я тороплюсь?
Альберт возвращается с ключом. Когда он подходит, я замечаю, что за его спиной идёт сотрудница отеля.
— Мы ничего не получали на счет Коскача. В номер заселился мужчина сегодня утром, никуда не выходил, — с тревогой говорит она.
Напарники переглядываются, гражданское лицо сомневается в контроле ими этой ситуации.
Ключ отпирает замок. Я открываю дверь. Тишина. На полу у выхода простынь, не заходя в номер можно увидеть закрытую дверь в спальню. Мы заходим, а сотрудница придерживает дверь, показываясь только по плечо.
Открывается вид на кухню через небольшой коридор. На полу кухни так же лежит постельное – томно-фиолетовое одеяло, раскинутое под столом. В нос попадает частичка чего-то крупного, но что может витать в воздухе. Пыль, мука, может перец. Я тихо чихаю в ладонь и на секунду закрываю глаза, и от отсутствия видимости и неожиданного толчка Альберта меня передергивает и я делаю ненарочный шаг в кухню.
— Мне это не нравиться, — шепчет Альберт, подходя к двери.
Да, Альберт, мне это тоже не нравится. Не нравится простынь, номер, кухня и пыль в коридоре. А еще углубление в одеяле под столом кухни, будто в нём лежало что-то маленькое. Не нравится, что я могу встретиться с тем, с чем встречаются духоловы каждую рабочую ночь. Мне не нравится день в безделье и вызов туда, где стоит эта закрытая дверь. Мне не нравится странность этого вызова и этого дня в общем. Мне не нравится, что солнце заходит у меня за спиной. И не нравится, как эта девушка придерживает дверь, будто в любой момент захлопнет её. А ещё моя спешка и дрожь в ногах.
Альберт толчком открывает дверь. Я срываюсь, иду быстрыми шагами с кухни, что вместе с ним оглядеть комнату. Зачем?
Маленькая комната с телевизором. Столик, а под ним холодильник. Упавший стул с мягким сидением. Раскинутые шторы, а за ними цветы. Кровать, а на ней закутавшийся человек, только пятки в чёрных носках торчат. Он лежит, поджав ноги к груди. Стены в порядке, обои сохранили цвет. Ковёр у двери чист. Растения поблескивают зеленой. Свежий уличный запах, окно открыто. Но ноги продолжают дрожать.
Альберт прикасается к телу через ткань. По виду мягкое. Стаскивает с его головы ткань. Духолов. Мужчина с русыми короткими волосами повернут к нам затылком. Альберт продолжил стаскивать одеяло, открывает его плечи комнате. Он лежит, не поджав ноги к груди, как показалось, — он перекручен и переломан, лежит мясным мешком. Голова свисает с шеи на потемневшей коже, подбородок упирается в выступающий через волосатую спину хребет, всё снизу — скопление натянутой костями тёмно-фиолетовой кожи с красными пятнами. Он отпускает ткань.
Я сам, чтобы разглядеть, обошёл комнату и подошёл достаточно близко, чтобы носок попал под кровать. Чувствую, что ковёр под кроватью скользкий от влаги. Кровь, что вытекла с передней части тела. Духолов начинает движение, под его головой тело еле заметно поднимается и опускается, он издает тихий свистящий звук из ноздрей. Альберт смотрит на меня, я начинаю медленно идти в его сторону спиной, и он присоединяется, когда я дохожу до него. Мы спинами выходим из комнаты. Закрываем дверь.
Поведав ситуацию диспетчеру по рации, мы получаем распоряжение дождаться духолова. Сотрудница отеля ничего не видели из-за спины Альберта. Она растеряно постояла с нами еще пару минут, выслушивая указания диспетчера для нас с Альбертом. О том, что не стоит заходить в комнату, заходить в другие комнаты; если что-нибудь начнёт гнить под ногами – то сразу бежать; так же поделилась другими советами по выживанию. В конце добавила – «Ой, и оповестите администрацию о наслоении, и выведите жильцов соседних номеров, они могут попасть под воздействие слоя или сущности, когда стемнеет».
Рация издала глухой рык и притихла. После балабольства диспетчера тишина перестала быть такой угнетающей. Девушка по велению совести и благонамеренности быстро направилась к ресепшену, а мы с Альбертом, вооружившись его удостоверением Коскач, — моё осталось в машине, и по делу хватало и одного, — стали стучать в номера и объяснять ситуацию.
Двери номеров стояли друг на против друга, мы стучали одновременно в два расположенных друг перед другом номера. Бывало, открывали и с моей стороны, и с его в одну минуту, и показать удостоверение обоим открывшим, и попросить покинуть номер на неопределенное время так же удавалось одновременно. А бывало, то с одной стороны, то с другой открывали с длинным промежутком. И сначала удостоверить, и попросить покинуть номер приходил первому открывшему, а потом второму. Но после шести оповещенных дверей с оставшимися нам помогали выходящие из них жильцы. Несколько человек идя по коридору стучали в двери и открывшие видели движущуюся толпу. Некоторые из толпы говорили — «Эвакуация, призрак или ЧС», а потом указывали на нас, а мы в необходимых кратких подробностях объясняли ситуацию. И так самые дальние номера опустели. Мы остались на этаже одни, а толпу перехватили сотрудники отеля на лестнице. Для спокойствия мы прошлись по пустым номерам, убедиться, что никого в них не осталось
— Как часто тебе приходилось встречать такое? – Спросил я Альберта, пока мы ждали духолова у двери.
— Несколько раз я был в одном помещении с призраком, один на один. Не приятное чувство, но, если не паниковать и действовать по инструкции – всё обойдётся. А у тебя? Впервые?
— Да. Ещё вот так… Сразу труп.
— Моя первая встреча тоже была с трупом. Призрак собаки убил хозяина. Духолов при мне зажег красные свечи. Сказал не шевелиться, я так и стоял в проходе между комнатами, даже когда у ног…
Он осекся. Стал смотреть под ноги, в голове вернулся в тот момент с собакой.
— Помню собачий визг, когда затухла свеча, — добавил он, подняв взгляд.
Момент тишины. Альберт снова погрузился в тот момент. А мне никуда не сбежать из этого коридора, у меня нет похожих воспоминаний, а думать о чём-то другом не могу. Перед глазами закрытая дверь, а в голове – то, что за нею.
Когда за окном уже включились уличные фонари, появился духолов. Высокий и серый, не живее призрака человек идёт к нам не прямой, не тяжелой походкой. Качается плечами вниз-вверх из стороны в сторону, держа ладони в карманах пальто. Смотрит мутным взглядом на нас, на дверь, крутит головой, продолжая смотреть глазами перед собой.
— Привет, — растягивает он первый слог, а второй произносит мгновенно, будто звук заведенного и сразу остановившегося механизма.
— Стойкий вечер, — здоровается Альберт, — вон номер, там труп, — кивает в сторону двери.
— Вопросы. Что-нибудь из другого слоя? – Смотрит на нас, встав спиной к двери.
— Нет, ни жижи, ни гнили. Ни плоти. — ответил Альберт.
— Запах стоит, звуки издает?
— Запаха нет, окно открыто. А звук…сопения, будто через нос.
— Проверяли, жив ли человек?
— Его будто скомкали и бросили с высоты, — брезгливый ответ, но опустив голову от жалости.
— Может, жив, — позитивно выдал духолов, пожав плечами и на бок повернув голову.
— Я бы не хотел с таким жить, — вставил я.
Духолов неряшливо развернулся, висевшие руки канатами метнулись по воздуху и стали раскачиваться, пока он стоял и смотрел на дверь. Размахом открыв дверь, посмотрел на тело, осмотрел коридор, сунув голову в номер, после вошёл, сразу направляя дверь за спиной обратно к щелчку. Мы стояли в коридоре. Что делать – не понятно.
Снова связались с диспетчером, ответил мужчина. Сказал, чтобы мы ждали, пока серый не закончит работу. Спустились на первый этаж к стойке с ключами и бумагами о постояльцах. Как оказалось, жильцов поселили в свободные номера этажами выше. Девушки на ресепшене подали нам чай, и мы стали ждать с ними пока вернётся духолов. Он мог и всю ночь заниматься этой работой или так-же, как первый, быть найденным по утру мёртвым, а мог так же, — судя по виду, — закончить работу и лечь спать прямо рядом с телом. Но что можно сказать без «может» так это дополнительно оплачиваемые в двойном коэффициенте часы на безделье. Как бы много его за этот день нам не выпало.
В два часа ночи высокий и серый вышел к нам.
— Несите швабры, — сказал он.
Мы спрашивать не стали. В комнате был более крупный бардак, чем когда мы явились вечером. Всё было перевернуто и раскинуто – одежда, мебель, упаковки полуфабрикатов из холодильника, сам холодильник, что лежал на боку с открытой дверцей, постельное висело одним концом на двери и создавало мягкий тоннель у косяка в комнату.
На кухне в томно-фиолетовом одеяле лежала лысая мышь размером с кота, морда напоминала череп собаки, а на передних лапах вместо лапок были человеческие кисти. Существо было убито ядом, судя по пене у пасти.
— Я помогу! – С энтузиазмом вошёл высокий серый, — тяжелый!
И правда тяжелый. Закутав в простыню, мы выносили тело втроем. За концы простыни – я с Альбертом, а держал в середине тело этот духолов. Мышь – в металлический ящик. Одеяло и матрас так же в машину. Ещё пол ночи мы убирали номер от пены, что встречалась и под кроватью, и в ванной, и на шкафу, а также от крови. После составляли отчет о найденных вещах, что были использованы для гадания.
В небрежно составленной старой шкатулке лежало несколько деревянных амулетов с выжжеными иероглифами, мешочком квадратных камушков, каждый с вырезанными буквами на каждой стороне; также платье с крупным вырезом на животе лежало под кроватью; бусины на цепочке в комоде; железная трость за дверью и много рисунков и чернил в чемодане постояльца. Некоторые вещи выдавали свою чуждость при реакции на дезинфицирующее средство (небольшая дымка лилась вниз из места попадания), некоторые были из нашего мира, но с вкраплениями материальных частиц из другого слоя. По словам духолова бусины сделаны послойно, и внутренние слои были из материалов не нашего слоя, а амулеты хоть были и сделаны из ближайшего дерева, но выжигали на них не них необычным огнем.
— Он сам мне рассказал, что именно и где искать. Парень пошёл на сделку и стал промышлять гаданием, а потом его тело захватили, — говорил духолов, пока помогал с уборкой, — сущность направила его в отель и стала плодиться, жила у него в горле, управляла мозгом через маленькие щупальца. Тонкие и блестящие, а на конце ещё шпильки, и их так много-много. На каждую извилину с сотню маленьких щупалец, вцепляются, извиваются в глубь короче! А…
Я попросил его не вдавать нас в подробности. Всё, что надо написано в отчёте.
Не за простое спасибо он решил нам помочь. Поехал с металлическими ящиками и телом сзади. Мы высадили его вместе с телом и всем остальным у здания отдела и поехали на базу. Оставили там машину. Попрощались и разошлись. По пути домой решил купить в магазине кошачьего корма. Но попытка открыть дверь магазина с начала месяца была провальной. Он давно закрылся, а я с минуту с усталой головой качался у входа, раздумывая о том, что придётся размораживать кошке рыбу. Прийти домой – десять минут, положить рыбу в раковину – минута, получаться громкое напоминание о голоде от кошки – каждые три минуты в течение всего сна.
Через три часа, как я пришёл домой, зазвенел будильник на работу. Кошка уснула голодным сном, поэтому её пробуждение было кратким и резким. Она снова завопила. Рыба разморожена, чайник поставлен на огонь.