Убийца.

— Пап, мне сегодня опять снилась тетя, — лепечет Альбина, грустно рассматривая тарелку с манной кашей.
— Давай-ка быстрей кушай, — я строго смотрю на свою пятилетнюю дочь.
— Тут комочки, — обиженно парирует Альбина, болтая под столом ногами.
Ну, что ж поделать, если я не умею готовить завтраки, как Олеся, наша мама, так не вовремя уехавшая в командировку.
— Солнце, в садик опоздаем, — решительно заявляю я, натягивая брюки.
— Папа, а я буду такая же красивая, как тетя?
— Какая тетя? — я чищу ботинки, рассеянно поглядывая на часы.
— Ну, как во сне…
— Конечно, зайчонок, — я выхватываю у дочери тарелку и ставлю в раковину, где уже и так возвышается гора немытой посуды. — Ты у нас самая красивая в мире…
***
— ПАПА!!!
Я подскакиваю на кровати, испуганно озираясь по сторонам. Электронные часы высвечивают три часа ночи, а в соседней комнате неистово кричит моя дочь.
Выпрыгивая из постели, я несусь в детскую, собирая голыми коленками удары от всех немыслимых углов.
— Альбина, ты чего?
Моя дочь все еще истерически плачет, уткнувшись носом в мокрую от слез подушку.
— Мне страшно…
Я беру ее на руки и нежно прижимаю к себе.
— Я снова ее видела, — выдавливает Альбина между двумя всхлипами. — То есть, понимаешь, эта тетя — это я…
— Что еще за тетя? — я нежно поглаживаю ее по волосам.
— Ну, красивая, — испуганно отвечает дочка, вцепившись своими ладошками мне в футболку.
— Она тебя обидела?
Альбина вздыхает как-то особенно по-взрослому.
— Нет, папа, ты что? Меня хотел обидеть страшный дядька… А я, то есть тетя, пыталась убежать…
Запутавшись в кошмарах своей дочурки, я лишь успокаивающе глажу ее по голове.
— Это всего лишь сон…
Альбина всхлипывает и внимательно смотрит на меня своими огромными карими глазами.
***
Утром мы хмуро поедаем новую порцию манной каши. Альбина молчит, а я решительно мою посуду.
— Пап, я хочу черные волосы.
От удивления я роняю тарелку в переполненную раковину. Альбина хитро улыбается.
— Ну, как у нее… у Вероники…
Новая тарелка выпадает из рук и, как-то грустно звякнув на прощание, разбивается на мелкие кусочки. Я выключаю воду.
— Что ты сказала, солнце?
— Вероника красивая, — отвечает Альбина, мешая в тарелке свой скудный завтрак. — У нее черные волосы. Я хочу такие же. И еще красный шарф.
Стены начинают кружиться. Я в ужасе смотрю на свою пятилетнюю дочь, умиленно рассказывающую о моей бывшей жене.
Нет. Это просто совпадение.
Альбина отставляет тарелку с кашей.
— Пап, купи мне красный шарф… Как во сне…
— Конечно, котенок, — я рассеянно собираю осколки разбитой посуды. — Все, что захочешь.
***
Пока я везу ее в садик, отвлеченно крутя руль, Альбина задумчиво рассматривает прохожих.
Я хочу убедиться, что ее кошмар не связан с моим, но не знаю, как начать разговор.
— Так что же за Вероника приходит к тебе во сне? — несмело спрашиваю я, паркуясь у детского сада.
— Это я — Вероника, — улыбается дочь.
— Нет, ты — Альбина, — я тоже пытаюсь улыбнуться, но губы предательски дрожат.
— Ну, да… — дочка снимает шапку. — Но во сне я — Вероника. И у меня красный шарф. И кудряшки. И большой коричневый дом.
С нарастающей паникой я отстегиваю ее ремень безопасности.
— А что за злой дядя? — вставляю я новый вопрос, нащупывая в кармане пачку сигарет.
— Он хочет меня поймать, — серьезно отвечает Альбина. — А я хочу убежать, но сумка очень тяжелая…
— Какая сумка?
— Красная. Как шарф. Очень бо-о-ольшая, — дочь разводит руками, показывая приблизительный размер.
На улице я вижу Марину Сергеевну. Она удивленно смотрит в нашу сторону. Черт, мы уже минут десять, как сидим в автомобиле, хотя и так опоздали на полчаса.
— Пока, папа, — Альбинка выпрыгивает из машины и несется к воспитательнице. Я завожу мотор, отъезжаю метров на сто и не в силах продолжать поездку, паркуюсь в первом попавшемся дворе.
Руки слегка дрожат, пока я прикуриваю сигарету и открываю окно.
Кошмар, отступивший на задний план за последние 7 лет, возвращает меня в свои мерзкие объятия.
Вероника, схватившая огромную дорожную сумку и смело шагающая к двери, стоит перед затуманенным взором.
— Леша, я ухожу, — ее голос дрожит. Длинный вязаный шарф покачивается в такт ее шагам. Красный. Он был красным. Как и ее чертова сумка, в которую она в спешке набросала свои любимые платья.
— Ты не посмеешь! — кричу я, вырывая из ее рук багаж.
— Пусти меня! — умоляет Вероника, вцепившись в ручки сумки. — Я люблю его… Я хочу быть с ним…
Сигарета падает из рук, оставляя отвратительный след на новых черных брюках. В кармане куртки призывно вибрирует телефон.
Это просто совпадение. Этого не может быть…
***
— НЕЕЕЕЕТ, — крик из детской вырывает меня из беспокойного сна, и я, спотыкаясь, бегу к плачущей дочке. Ее постель измята и пуста, но приоткрытая дверца шкафа выдает местоположение испуганной девчушки.
— Альбина?
— Нет, — она плачет навзрыд, цепляясь за кашемировое пальто Олеси. — Я — Вероника…
— Опять кошмар? — я не решаюсь полностью открыть шкаф. — Альбина смотрит на меня с таким ужасом, что я невольно отхожу на шаг назад.
— Папа, это ты меня убил… Это был ты…
В ужасе я замираю в центре комнаты, глядя в большие карие глаза своей проницательной дочери.
— Альбина, что ты такое говоришь?
— Уходи! — она тянет на себя дверцу шкафа. — Ты – убийца! Убийца! Убийца!
Я нерешительно выхожу из комнаты. Сажусь на диван, прикуривая сигарету. Я все еще не верю в то, что моя дочь узнала правду о той ужасной ночи. Откуда? Как? Неужели призрак Вероники…?
Хотя, нет. Привидений не существует. Мне кажется, что я просто схожу с ума.
— Оставь нас в покое, — зло шепчу я Веронике, чувствуя себя полным идиотом. — Ты умерла! Что тебе от нас нужно?
Из соседней комнаты все еще слышен плач.
***
На часах семь утра, когда, бесшумно открывая дверь, я вхожу в детскую.
Я просидел в зале всю ночь, пытаясь придумать хоть какой-то план. Под утро, я, наконец, провалился в неприятное забытье. И увидел ее. Свою убитую жену.
Она сидела на стуле, болтала ногами и ела манную кашу. Ее красный шарф покачивался в такт движениям, а рядом со стулом валялась огромная дорожная сумка.
— Пап, тут комочки, — обиженно протянула она и хитро улыбнулась.
От ужаса, я проснулся.
Я, наконец-то, понял, кто такая моя дочь.
Сколько раз за последнюю неделю она просила называть себя Вероникой?
В мире не бывает совпадений. Я обреченно подхожу к детской кроватке. Уткнувшись лицом в подушку, в ней спит моя бывшая жена. Я вижу ее черные кудряшки. И ту самую родинку на шее, что когда-то сводила меня с ума.
И я знаю, что теперь делать.
***
Рассержено звеня ключами, Олеся влетает на кухню.
— Итак, почему же мой любимый мне не отвечает на звон…
Она не заканчивает фразу, удивленно осматривая царящий в комнате бардак. Осколки грязной посуды, с размазанной в ней манной кашей, валяются на полу. Плита засыпана мукой, раковина покрылась толстым серым слоем жира. На всех кухонных поверхностях валяются бычки от сигарет.
Я сижу за столом, сосредоточенно глядя на очередной стакан водки, призывно манящий забвением.
Олеся в ужасе отступает на шаг назад.
— Что случилось?
Я не знаю, что я могу ответить. Руки дрожат, когда я подношу стакан ко рту, вливая в себя новую порцию алкоголя.
— Леша?
Я поднимаю глаза. Она испуганно жмется к стене, рассматривая мой устрашающий внешний вид: я не брился, не принимал душ и не спал уже более трех, нет, четырех суток.
Перед глазами до сих пор стоит та чертова подушка с розовыми утятами, которой я душу свою собственную дочь.
— Я убил ее… — язык заплетается и я не в силах продолжить свой грустный монолог.
— Что? — Олеся в ужасе прикрывает рот ладонью…
— Я не хотел… — продолжаю я, крутя в руках пустую бутылку водки.
— Леша, что происходит? — Олеся переступает через осколки голубой чашки и подходит ко мне.
Я изо всех сил борюсь с алкоголем в своей крови.
— Я убил нашу дочь! — кричу я, кидая пустую бутыль в стену. Она разлетается на кучу мелких звенящих осколков, падающих на и без того грязный пол.— Что тут непонятного? Я – убийца! Убийца! Убийца!
Олеся отскакивает назад, продолжая испуганно смотреть мне в глаза.
— Леша, — тихо шепчет она, — я не понимаю… о какой дочери ты говоришь?.. У нас же никогда не было детей…
18/06/2014
Ekaterina PERONNE