Тысячеликий

«Ну, наконец-то! – радостно подумал Шоджи, любуясь из повозки на проплывающие мимо поля. — Мой такой долгий и трудный путь почти завершён — последние полтора ри,[1] и я дома!».
В этой красивой, расположенной на самом краю Японии деревне рано осиротевший Шоджи провёл свои лучшие юные годы. Дядя Акихиро, богатый и добрый землевладелец, добросовестно взялся за его обучение с целью передать своё дело, как только тот повзрослеет, и Шоджи внимал науке с огромной радостью. Однако одно обстоятельство мальчика крайне огорчало – в то время как его ровесники резвились на улице, он был вынужден посвящать всё свободное время чтению умных книг, как велел ему дядя.
 — Не горюй, Шоджи, — временами успокаивал племянника Акихиро, видя его грусть. – Возможно, сейчас тебе скучно и неприятно, но, немного повзрослев, ты поймёшь, что всё это тебе лишь во благо. И вот ещё что – тот, кто слишком много времени гуляет и веселится, в один прекрасный день навсегда отправится гулять по свету с грустью и без медяка за душой.
Шоджи улыбался – дядины мудрости всегда ему нравились.
  Когда ему исполнилось пятнадцать лет, дядя отправил его в далёкий город Сендай. В течение трёх лет юноша проходил там второй этап обучения, а после два года работал в подмастерье у одного из местных лавочников-столяров с целью заработать хоть небольшое состояние ко дню возвращения в родные пенаты.  И вот, месяц тому назад, Шоджи отправил дяде весточку, что скоро собирается в обратный путь.
«С нетерпением жду встречи с тобой, мой мальчик, — писал радостный Акихиро во встречном письме, — Мне очень хочется увидеть, как ты возмужал». Два дня назад, парень отправил новое письмо о своём скором прибытии, но дядя на сей раз не ответил.
«Не случилось ли с ним чего? – недоумевал Шоджи. – Он никогда не забывает о таких вещах! Но может, я зря себя накручиваю, и послание просто-напросто не дошло?»
Вот и родной дом. Взвалив на плечи свою большую дорожную котомку, Шоджи отпустил возницу и постучал в дверь. Никто не открыл. Он постучал громче. Безрезультатно.
«Где же дядя? В этот вечерний час он всегда был дома. Может в погребе возится?»
 Обойдя дом, Шоджи обомлел – цветочно-овощная плантация, расположенная позади, была сожжена дотла. На уничтоженной земле валялись обломки досок, застарелый овёс, перевёрнутая садовая телега, да куча рваного тряпья. Дверцы погреба были распахнуты настежь.
 — Что же здесь произошло? – в сердцах воскликнул юноша и бросился внутрь. – Дядя! Дядя Акихиро! Ты здесь?
Но дяди не было и здесь, а погреб выглядел намного хуже, чем плантация – по нему, казалось, пронёсся ураган: сосуды с винами были разбиты, полки поломаны и перевёрнуты, а в воздухе, к смраду разлитого засохшего вина, примешивался ещё один, ни на что не похожий запах. Запах, отдающий чем-то отчаянным, чем-то нечеловеческим, чем-то…
 — Шоджи-сан! – донёсся до юноши смутно знакомый голос, исходящий снаружи.
 Быстрее пули он вылетел из погреба и увидел Нэоко – добрую соседку-старушку, что нянчилась с ним в самом детстве и обучала его готовке в более зрелом возрасте. Обычно она выглядела жизнерадостно, но сейчас её лицо осунулось и будто бы почернело от горя.
 — Что случилось, бабушка Нэоко? – Шоджи привык считать её родной.
— Куда делся дядя?
 — Беда, огромная беда! – брызнули слёзы у старушки из глаз. – Акихиро-си покинул этот мир, повстречавшись с необыкновенно жестоким, нечеловеческим существом. Существом, что не имеет собственного лица, но в то же время у него их тысячи.
 — Дядя умер? Как… что за существо? – пролепетал помертвевшим голосом Шоджи.
 — Идём со мной, — вытерев слёзы, поманила парня за собой старушка. – В вашем доме всё равно теперь хоть шаром покати: бедный Акихиро-си избавился от всего, что у него было.
Растерянный и ошарашенный Шоджи, медленно последовал за Нэоко к её лачуге. Когда они вошли внутрь, Нэоко вынула из стоявшей на секретере шкатулки свиток, состоявший из нескольких исписанных листков.
 — Вот, Шоджи-сан, — грустно сказала она. – Здесь рассказано обо всём, что случилось с твоим дядей.
Трясущимися руками Шоджи взял записки и принялся читать.

«Здравствуй, мой дорогой племянник Шоджи! Боюсь, мы не увидимся с тобой больше, ибо по вине так некстати повстречавшегося мне духа, я вынужден покинуть мир живых. А может он вовсе и не дух, а человекообразный демон… я не знаю. Однако точно знаю, что он – Зло. Зло, кошмарнее которого и не встретишь: явившись однажды, он… оно уже не отстанет от тебя – оно будет пить твой жизненный дух до тех пор, пока не выпьет весь до последней капли. Оно не убьёт тебя само, пальцем не тронет, но вынудит тебя оборвать жизнь добровольно. Ох, за что мне была послана эта встреча, ну за что?
А случилась она вскоре после получения твоего письма.

Месяц написания стихов, день шестой — закат.

В вечер того дня, как я получил письмо о твоём скором возвращении, разыгралась сильная гроза. Дождь молотил по крыше со страшной силой – сам, казалось, Райдзин[2], прогневался за что-то на меня.
Когда на улице совсем стемнело, в дом кто-то постучался.
 — Прошу прощения, — сказал усталый, промокший, стоявший по ту сторону двери, человек, — я прибыл в вашу деревню издалека, на поиски родных людей, но сильный дождь застал меня в пути и я заблудился. Мне неловко просить, но…не пустите ли вы меня переночевать? Я сильно промок и устал – у меня нет сил идти дальше.
Разумеется, я пригласил несчастного странника внутрь – беднягу трясло от холода, из его вымокшего дорогого халата при малейшем движении, ручьями текла вода. Принеся незнакомцу сухую одежду, я пригласил его за стол.
 — Правда, — счёл нужным предупредить я, — особых разносолов предложить вам не могу: есть рыба, зелень, рис и немножечко сакэ.
 — Ничего страшного, — мотнул головой странник, — я ни привередлив. Что подадите – то и съем, за всё буду благодарен.
После еды, странник слегка пришёл в себя. Он попросился немного посидеть в кресле у камина, чтобы отогреться окончательно. Разведя огонь, я постелил ему место для ночлега.
 — Благодарю вас за хлопоты, — произнёс незнакомец, с улыбкой глядя на огонь, — идите спать и ни о чём не беспокойтесь: я лягу, как только догорят дрова…
  Когда я проснулся, уже начало светать, но странник до сих пор не спал. Всё так же сидя перед ярко горящим камином (по-видимому, подкинул новых дров), бесшумно барабаня пальцами по ручке кресла.
 — Огонь вызывает такое чувство уюта, что от него не хочется отходить, — произнёс незнакомец, явно услышав мои шаги. – Кроме того, рядом с ним очень хорошо размышляется о великих насущных делах, коим редко кто уделит внимание.
Странник говорил не поворачивая головы. Но этого и не требовалось для осознания того, что в силуэте чужака что-то переменилось. Что-то стало неправильным. Но что?
 — О чём же таком вы размышляли?- его слова вызвали у меня чувство тревоги.
 — О несправедливости природных весов: что идёт в радость одному, то приносит горе другому.
Господи, что он такое несёт?!!
 — Вот взять хотя бы вас, Акихиро: вы – мудрый, добрый, щедрый и очень богатый человек, на которого трудится много рабочих, ведь так?
 — Да, — пробормотал я, — но как вы догадались?
 — А знаете ли вы, — не обратив внимания на мой вопрос, продолжил незнакомец, — что золото, хранящееся в ваших сундуках, принадлежит не вам, а им? Пока вы сидите в тёплом доме, десятки голодных слуг в порванной одежде мучаются, не разгибая спины, на ваших полях, не получая за это ничего, кроме краюшки чёрствого хлеба! Пока вы пересчитываете своё богатство, они, вытирая грязными руками пот со лба, размышляют, чем же прокормится в грядущий вечер им? В то время, как вы обеспечили своего любимого племянника всем, чем только можно, их собственные маленькие дети из-за родительской нищеты несчастны и невежественны. Бедняги сидят целыми днями одни и голодают, кликая ослабевшими голосами отцов и матерей, но тех нет рядом…
Вы неправильно живёте, Акихиро-сан: это они все заслуживают несметных богатств, а вы – лишь горстку жалких, обглоданных костей!
Незнакомец сорвался на крик и рывком поднялся с кресла и повернулся ко мне. Только сейчас я разглядел ужасные перемены в облике «постояльца»: давешний крепыш стал очень худым и немного вытянулся в росте, а его лицо… лица не было вовсе! На голове незнакомца теперь не было ни волос, ни глаз, ни носа, ни ушей, ни даже рта – пустой, не очень ровный, насыщенно-фиолетовый шар. Его голос звучал теперь как будто внутри моей головы.
 — «Я искренне благодарен вам за предоставленный кров. Но от чистого ли сердца вы это сделали? Нет – вы просто поддерживали статус Господина.»
Существо медленно подступало ко мне. Охваченный страхом, я не мог пошевелиться.
 — «Были ли вы так добры по отношению к работающим в грозу слугам? Нет! Вы вовсе не добрый и мудрый наставник, Акихиро, вы – бесстыжий, жадный негодяй!»
Не помню, что было со мной дальше – должно быть потерял сознание от страха. А может, этот страшный фантом что-то сделал со мной. В голове полная темнота… 

Месяц написания стихов, день седьмой.

Когда я очнулся, незнакомца в доме не было. В окно ярко светило солнце, должно быть, уже около полудня. Я лежал на полу возле погаснувшего камина. Минуточку… погаснувшего??? Встав на колени, я принюхался: дымом не пахло, как будто его давно не зажигали. К тому же заготовленные накануне минувшего вечера дрова, лежали нетронутыми.
Как такое может быть? Уж не схожу ли я с ума?
Кое-как поднявшись на ноги (сильно кружилась голова) и бросив взгляд на стол, я заметил, что вся еда, которой ужинали мы с незнакомцем, стояла нетронутой.
«Должно быть, эта жуткая встреча с человекоподобным существом, обозвавшим меня жадным негодяем, была лишь моим сном, — решил я, — но по какой причине я уснул в комнате для приёма гостей?»
Нет, визит фантома вовсе не был сном – когда я собирался выйти в сад, то увидел валявшийся у двери скомканный, промокший халат из тёмной парчи, тот самый, в который был одет давешний гость.

В тот день, я так и не набрался смелости покинуть дом. Безликий мог поджидать меня снаружи. Не в состоянии занять себя работой, не в состоянии притронуться к еде, я бродил из угла в угол и размышлял об этом существе. От страха меня бил озноб, хотя было непонятно, чего я так боюсь – обезличенный фантом не тронул меня и пальцем. Я ругал себя последними словами за то, что пустил путника в дом, не разглядев в нём самозванца – в его руках не было ни котомки, ни узла с вещами.
«Но для чего он за мной явился? – размышлял я. – Неужели я на самом деле настолько скуп, что разгневал потусторонние силы? Но боже мой, я ничего для своих рабочих не жалею, я никогда не желал никому зла! И откуда он знает о моём племяннике? Что, если он доберётся и до Шоджи?»

Месяц написания стихов, день восьмой.

Дикая слабость и крайне дурное самочувствие с утра. Полная кошмарных сновидений ночь, увы, не прибавила мне сил. Но страха больше не было – возможно призрак был в чём-то прав, и сегодня я собирался искупить свою вину.
Выкатив из погреба тачку, я погрузил на неё два больших сундука почти со всем золотом, что у меня было (себе оставил лишь малую горсть), и отправился с ней на принадлежащее мне пшеничное поле.
 — Дорогие мои! – громко прокричал трудящимся рабочим я, — не передать, как я благодарен вам за ваш доблестный труд и преданное мне служение, но с нынешнего дня, я предлагаю вам свободу – полную свободу с щедрым вознаграждением за грязную многолетнюю работу и невозможность разогнуть свои больные спины, — я поставил один из сундуков на землю перед изумлёнными рабочими, — возьмите это золото, мои милые, поделите по чести между собой: это моя вам награда на дальнейшую безбедную жизнь!
После этого, я покатил тачку на рисовое поле, где расплатился с пахарями вторым сундуком, также даровав им свободу. На душе у меня сразу стало радостно – совесть была теперь чиста.

  Вечером меня навестил мой друг Керо.
 — Что с тобой случилось, Акихиро? – поинтересовался он обеспокоенно. – Зачем ты выгнал сегодня с полей всех своих слуг? И почему у тебя настолько ужасный вид? Просто нет лица! Ты болен?
 — Нет, я абсолютно здоров, — ответил с гордостью я. –С сегодняшнего дня, я исцелён от жадности.
 — О чём ты? – удивлённо вытаращил глаза Керо.
 — Я унижал своих землепашцев, отрывал их от семей, попрекал их лишним куском хлеба, не замечая этого, но недавно навестившее меня чудовище, открыло мне глаза на правду, — и я рассказал другу о страшной встрече с мнимым странником, о страхе и муках совести, что я испытывал после его исчезновения.
 — Человекоподобное чудовище? – нахмурился Керо. – Расскажи мне о нём. Расскажи, что он из себя представлял, — низко опустив голову, еле слышно добавил он.
 — Тощий, фиолетовоголовый фантом, не имеющий лица. Его вид нагоняет дикий страх, а его голос звучал так, будто находился внутри моей головы.
Он назвал меня бесстыжим, жадным негодяем…
 — В каком же месте он был неправ? – неожиданно перебил меня Керо.
Странный вопрос друга изумил меня до крайности.
 — Что ты имел в виду своим вопросом?
 — Просто хотел узнать, в чём я ошибся, — отзвался тот и резко поднял голову.
Это был не Керо: передо мной, в плетёном кресле, сидело то самое безликое чудовище, облачённое в голубой  халат моего друга. Я обомлел. Мне захотелось его ударить, но страх сковал меня по рукам и ногам.
 — Зачем ты опять пришёл? – с трудом выдавил я из себя. – Что тебе нужно на этот раз?
 — Вообще-то ничего, — пожал плечами фиолетовоголовый (опять это голос в голове!). Просто знай, что у одного из твоих рабочих с рисовой плантации, умерла сегодня маленькая дочь, так что твой подарок золотом мало чем поможет его горю.
После этих слов, фантом растворился в воздухе, а я бросился ничком на пол и горько зарыдал.

Месяц написания стихов, день четырнадцатый.

«До чего здесь стало свободно, — проснувшись утром, подумал с грустной усмешкой  я, — любой бы нищий позавидовал».
  За эти дни я продал практически все богатства, что у меня были: два жемчужных ожерелья, комплект золотой посуды, серебряный ларец с изумрудным орнаментом в виде скорпиона… Расстаться пришлось даже со своим фамильным мечом, о котором негодяй напомнил мне, явившись передо мной в городе, в образе богатой старухи. Не смог пожалеть даже нашу дорогую мебель из красного дерева, сохранив лишь маленький комодик на золотых ножках, поскольку он особой ценности из себя не предствляет. Сегодня я избавлюсь от последней дорогостоящей вещи – графина из граненого хрусталя, в котором мы обычно подавали вино гостям. Может тогда это чудовище от меня отстанет.
  Побродив два часа по городскому базару в образе торговца, мне удалось продать графин одной семье за триста рё.  Ха-ха, уже не знаю даже, мало это или много, мне уже было всё равно. Уходя, я обратил внимание на сутулого измождённого человека в старом запылённом халате и стоптанных до дыр башмаках, стоявшего около входных ворот. Вытянув вперёд ладонь, попрошайка глядел пустыми, ничего не выражающими глазами, куда-то в пустоту.
«То же самое грозит, в недалёком будущем, и мне, — невесело подумал я. – стоя в таком же рванье и мечтая о куске хлеба, я буду горько вспоминать о том, что когда-то владел целыми плантациями с дюжинами крестьян».
Проходя мимо бедняка, я сунул ему десять рё.
 — Благодарю вас, господин, — почтительно поклонился тот, — вы оказали мне большую помощь. Бог вас не забудет!
«Бог забыл меня ровно в ту дождливую ночь, как я пустил к себе в дом незнакомца, — усмехнулся я про себя, — если бы ты только это знал».
 — Тайник, — тихо бросил мне вслед попрошайка.
 — Что??? – застыл на месте я.
Голос нищего заметно изменился. Когда я обернулся, всё сразу стало ясно: бедняк был очередной оболочкой – над старым уродливым халатом красовалась до боли знакомая, безликая фиолетовая голова.
— Тайник, что сокрыт в вашем комоде на золотых ножках, господин…

Месяц написания стихов, день шестнадцатый.

  Комод с тайником я просто сжёг на костре – отдать последнюю дорогую для меня вещь в чужие руки, у меня просто не хватило сил. Отныне у меня не было ничего, но в то же время я был свободен от зла куда более страшного, чем нищета. Тысячеликий, как я называл про себя это всюду преследовавшее меня чудовище, теперь оставил меня в покое навсегда. Прошлой ночью он явился мне во сне: на фиолетовой голове проступили черты моего собственного лица. «Я более не властен над тобой» — сказал он мне с улыбкой на устах. Что ж, выходит мне удалось обмануть фантома – я опустошил тайник перед сожжением, и теперь, на то оставшееся золото, я собирался переехать жить в Сендай, поближе к племяннику. Написав письмо для Шоджи, я отправился к дому посыльного.
 — Что произошло с вами, мудрейший Акихиро-си? – поинтересовался у меня Масаши, наш главный деревенский хикяку. – Почему вы ни с того ни сего решили продать всё что у вас было и превратиться в последнего нищего?
Разумеется, об истинных причинах моего саморазорения никто не знал и не догадывался. Слух о том, что главный деревенский богач оказался под пятой у какого-то духа, поднял бы всё население на смех. Но Масаши, несмотря на то, что лишь гонец, был умным, благородным и честным мужчиной, всегда готовым помочь. Взглянув в его честные глаза, я неожиданно рассказал ему всё подноготную.
 — Господи, – всплеснул руками он, — да зачем же вы поддались ему, Акихиро?! Ваши богатство и власть тут совершенно ни при чём – дух с фиолетовой головой без лица прицепился к вам только из-за личной неприязни.
 — Как, вы тоже сталкивались с ним? – удивился я.
 — Нет, но я слыхал много легенд о нечистых силах и фиолетовоголовый – одна из них. По-настоящему его зовут Ноппэрапон – дух-оборотень, любящий питаться чужим страхом и отчаянием. Он всегда появляется внезапно и медленно сводит людей с ума, преследуя их тут и там. Безлик сам по себе, но способен перевоплотиться в любого вашего знакомого, возвращая внезапно в процессе разговора своё истинное уродское обличье. В конце концов, несчастные жертвы начинают полностью сторониться людей, став по своим повадкам похожими на диких животных. Ноппэрапон никогда не поднимает руку на жертв – он заставляет их портить себе жизнь самостоятельно.
 — Но что же мне теперь делать? Как мне заставить его вернуть мою жизнь?
 — Никак, — ответил Масаши. – Оборотень сам решит, преследовать ему вас или отпустить с миром. Он может исчезнуть из вашей жизни как страшный сон, а может появляться перед вами в различных обличиях. Как сейчас, — гонец внезапно сдёрнул свои длинные волосы, тряхнул головой и вот, передо мной вновь предстал знакомый фиолетовый шар без носа, рта, глаз и ушей. Не помня себя от страха, я развернулся и бросился бежать, но он настиг меня около ворот и повалил наземь. Страх сменился злостью – решив отстоять свою жизнь, я перекинул его через себя и, вцепившись ему в шею, принялся душить. Тысячеликий оказался слабым на сопротивление врагом и менее чем через минуту всё оказалось кончено. Бросив последний взгляд на побежденного врага, я неожиданно точно разглядел кого убил на самом деле: Это был Масаши. Настоящий. Наверное он был рядом с домом, пока я разговаривал с приняшим его облик Ноппэрапоном, а я, убегая, просто сбил его с ног. Что ж, оборотень довёл меня до полного конца: вернуть назад свои богатства я бы ещё смог, но честь и совесть – никогда. Тысячеликий сделал меня убийцей, а значит, мне оставалось теперь только одно…

Месяц написания стихов, вечер шестнадцатого дня.

 Вкус вина был особо сегодня сладок. Чудесный напиток, приносящий радость после любой беды… и забирающий боль смерти. Теперь моё тело не почувствует огня. Не почувствует вообще ничего, даже голоса совести. В припадке неизвестной ярости, я уничтожил наш огромный огород, разломал оставшуюся мебель, смешал с землёй все наши запасы круп и корма для уже отсутствующего скота – пришедшая в этот момент Нэоко, здорово испугалась моего безумного вида. Ах, добрая старушка Нэоко… я надеюсь, она сумеет должным образом позаботиться о моём подросшем племяннике, которого я, поневоле, оставляю без ничего. Они не чают друг в друге души, он даже зовёт Нэоко бабушкой. Шоджи, если тебе доведётся прочитать мои письма, знай, что я оставляю тебя без наследства не по своей прихоти – я не хочу, чтобы фиолетовая тварь добралась ещё и до тебя. Ты молод, можешь прожить достойную жизнь – я научил тебя всему, что было надо. Последний глоток из уцелевшей, среди разбитых мною бутылок вина, и можно совершать сошествие в Сукхаватти. Я вижу за окном множество знакомых мне безликих фиолетовых существ, но это лишь мой нездоровый бред. Прощай, мой дорогой Шоджи, и прости меня, старого дурака за мою слабость – не поддавайся оборотню без лица, если тоже столкнёшься с ним. Береги бабушку Нэоко…»

  Шоджи, уронив последний листок, горько зарыдал. Дядя Акихиро был для него всем. И вот теперь, благодаря уродливому духу, он навсегда лишился любимого человека. Он понял, что именно незнакомое почуялось ему в погребе: отчаяние. Ярко выраженный дух отчаяния и страха.
 — Всё будет хорошо, Шоджи-сан, — гладила его по спине Нэоко, — дядя не был в этом виноват – он просто очень испугался.
 — Он… он сильно мучился, когда умирал? – спросил дрожащим голосом Шоджи.
 — О-о-о, — закатила глаза старушка, — господин не произнёс вообще ни звука! Сложил на месте урожая обломки вашей мебели, поджёг и встал в центр зловещего костра. Просто стоял и смотрел в никуда, пока огонь пожирал его тело.
Печаль в душе Шоджи сменилась гневом.
 — Я найду его! – прокричал парень, крепко сжимая кулаки. – Найду и убью фиолетового оборотня! Он ответит за то, что натворил.
 — Ох, Шоджи-сан, — залопотала бабушка Нэоко, — не так всё это просто, как ты думаешь! Лучше почти память своего дяди на кладбище – он будет рад на тебя поглядеть даже из другого мира.
 — Но разве от него осталось что-то после пожара?
 — Нет, но в добрую память о нём, всей деревней были устроены символические похороны.
 — Что ж, — Шоджи перевёл дух, — съезжу на кладбище прямо сейчас, но потом… потом я лично обыщу каждый закуток деревни, чтобы найти эту безликую тварь! – и парень бегом бросился за ворота.
Старушка долго, с загадочной улыбкой, глядела ему вослед.
 — Эх, Шоджи, Шоджи, — покачала головой она, — уж слишком ты горяч, как и твой дядюшка. Несколько дней назад, дорогу размыло дождём, так что, боюсь, не доедешь ты до кладбища. Там глубокая яма… Но хорошо одно: теперь вы с Акихиро снова будете вместе.
Нэоко расправила плечи и сняла с головы волосы, после чего вся голова превратилась в гладкий, фиолетовый, не очень ровный шар, на котором не было ни глаз, ни рта, ни носа. 

---

Еще почитать:

Самюэль 

Отец

ЧУДО-вищная История. — Глава 10. Доминирование. Садизм. Подчинение.

ЧУДО-вищная История. — Сайд-стори №1