Тёплый огонёк на той стороне озера

Лес постепенно редел. Оставляя позади тени раскидистых елей, я, прихрамывая, плелся по тропе, которая за все эти годы уже была мне как родная. За поворотом березовая роща поприветствует меня летним ароматом природы, а чуть дальше меня встретит шепот камышей. Не меня ли они будут обсуждать сегодня вечером? Только бы дойти… Вся правая часть моей некогда белоснежной рубахи была украшена багряным пятном крови. Несмотря на все мои усилия рана не хотела закрываться. Я же назло ей не желал умирать. А вот и молодые берёзы. Они смущённо подглядывают на меня, покачивая серёжками из-под новеньких зеленых листьев. Я помню их ещё маленькими росточками, наслаждающимися каждым лучиком солнца. Не хотелось бы с ними так расставаться, даже не попрощавшись напоследок. Но делать нечего, приходится, превозмогая боль и тоску, идти вперёд, идти домой. Камыши, плотным кольцом окружившие озеро, сегодня были оживлены больше обычного. То ли дело в тёплом вечернем ветерке, то ли им хотелось узнать, что стряслось с их старым товарищем. Жаль, но времени рассказать им всю историю не было. Я принялся развязывать верёвку, держащую мою спасительную лодку у берега. Дрожащие пальцы не слушались, соскальзывали. Ну как же так, братцы, и вы против меня объединились? Нет, так дело не пойдет, кто, кто, а мои пальцы должны слушаться меня. Я сосредоточился, развязал узел, спотыкаясь доковылял до лодки и плюхнулся на её твердое деревянное дно. Осталось самое трудное.

Наше озеро одно из крупнейших в районе, конечно оно не сравнится с Байкалом, да что уж там говорить, с большинством средних озёр ему тягаться также не по силам. Однако сегодня оно выглядело как океан. В его черной, как нефть воде моё бледное лицо было похоже на луну в ночном небе. Я взялся за вёсла. Из-за холодного пота они скользили в руках, не давая мне двигаться ровно вперёд. Я отчалил, покинув заросли взволнованных камышей. В путь меня провожал дружный хор лягушек, притаившийся где-то около берега. Я слушал их пение многие годы, но так и не научился различать счастливые мелодии от грустных. Наверное во всех них заключено нечто большее, чем радость или печаль. Тоска, такая тяжёлая, но в то же время прекрасная, глубокая и многогранная, такая родная и такая близкая к сердцу.

Я посмотрел вперёд. Необъятная тьма некогда дружелюбного озера, некогда ярко-голубого неба и некогда бурлящего жизнью леса окутала всё вокруг. И тут я увидел его, последний бастион в стане врага — пятно жёлто-рыжего цвета, такого теплого, каким может быть только свет родного дома. Лишь место, где ты провел свое детство, обладает этим волшебным свечением, навсегда въедающимся в память и греющим душу. Это чарующее окошко вдали стало для меня маяком, придающим сил. Я сделал несколько мощных гребков. Гулкие удары весел и мирное журчание воды наполнили гладь озера. Что-то, как саблей, пронзило мой правый бок, боль победным маршем прошла по всему телу, руки соскользнули с весел и я упал на дно лодки. Твердые, шершавые, старые, но всё ещё надёжные доски лодки вызвали прилив воспоминаний.

Когда отца ещё не забрали на фронт, мы часто с ним мастерили, строили что-то. Эту лодку он делал вместе со мной, как подарок на моё двенадцатилетие. Я мечтал стать рыбаком, как дедушка и с тех пор отправлялся в плавание только на подарочном судне. Лодка была последним, что осталось от отца. За тот короткий период, когда он был рядом, он дал мне гораздо больше, чем многим моим сверстникам дают в их семьях. Отец научил меня строгать, пилить, рубить, да и много чему ещё. Однако я так и не смог простить ему нарушенное обещание. За день до отправки я не слазил с отца: я плакал, умолял, угрожал, в общем вел себя как ребенок. Я не мог смириться с тем, что он просто так возьмёт и исчезнет из нашей с мамой и братом жизни. Тогда отец успокоил меня и дал обещание, что непременно вернётся и мы заживём как прежде. Я беспрекословно верил ему, у меня не было поводов усомниться в клятве отца, он всегда был человеком слова. Но спустя два года к нам пришло извещение о его смерти. Отец погиб как герой, защищая какую то деревню на краю мира, не нашу деревню. Тогда меня это очень злило. Конечно я не мог простить его, а горечь и обида только подкрепляли мою злобу. Я прощаю тебя, папа… Извини, что не сделал этого раньше… Наверное скоро мы с тобой увидимся и я вновь тебя крепко обниму, как когда-то в детстве…

Меня разбудила песня цикад. Каждый вечер их оркестр наполнял окрестности деревни мелодичным цокотом. Цикады не знают ни обо мне, ни о моем горе, они исполняют свой обычный репертуар для каждого в округе. Но если бы знали, то обязательно помогли бы. Главная цикада объявила бы антракт и весь оркестр, дружно сложив инструменты, направился бы в мою сторону. Под внимательным присмотром дирижёра всё от струнных до духовых взяли бы меня и, жужжа тысячами крылышек, донесли бы до деревни. Вот было бы хорошо…

Я попытался открыть глаза… Ещё раз… И ещё один. С третьей попытки мне удалось немного приподнять веки. Рядом со мной красовалась багровая лужа крови. Я всмотрелся в неё. В луже отражалось ночное небо. Все звёзды, кроме одной уже попрятались по домам, плотно закрыв ставни. Последняя же блестела одиноким голубым сиянием. Что тебе не спится, звезда? Ты боишься темноты? Я тоже, так что ты не одна. А может ты за меня беспокоишься? Не стоит, я справлюсь, надеюсь. Наверное, тебе просто интересно, что со мной станется. Что ж, можешь поинтересоваться у кукушки, если она ещё не уснула. Нет, я не хочу тебя прогонять, наоборот, прошу тебя не уходить. Мне страшно… Наверное тебе ещё страшнее. Ты одна в бесконечном черном небе и у тебя нет даже жёлто-рыжего окошка впереди. Можешь воспользоваться моим, если хочешь, мне не жалко…

Мне надо увидеть его, надо в последний раз насладиться теплым чарующим светом родной избушки. Для начала надо перевернуться. Мои усилия ни к чему не привели. Я намертво был приколочен к доскам моей лодки. Но тут вдоль берегов, лёгкими шагами перепрыгивая с листика на листик, пролетел летний бриз. Он нежно взял меня своей лёгкой рукой и перевернул на спину. Спасибо! Но он не услышал, бриз уже начал играть на колокольчиках пасущихся вдалеке коров.

Для того чтобы привстать, потребуется невероятная сила, поэтому начну с простого. Я полностью открыл глаза. Над озером, как тучи перед грозой сгущался туман. Его дымка с жадностью поглощала всё большие и большие участки. Сейчас или никогда. Собрав все свои силы я преодолел тяжесть своего тела и на секунду приподнялся. Свет наполнил меня изнутри невероятной теплотой, оттенки его цвета теперь были гораздо более различимы, я наизусть помнил каждый из них, но увидеть их сейчас было ни с чем не сравнимым чувством. Я ничком повалился в лужу крови. Сил заново открыть глаза больше не было.

Покачивание лодки и какая-то неожиданная теплота, охватившая меня погрузили меня в чудный сон. Я вновь был младенцем. Все моё тело обмотано в пеленки, не пошевелиться. Мама нежно убаюкивает меня на руках, где-то слышны разговоры и игра на баяне. Теплый свет лучины озаряет маленькую комнатку. Краем глаза я вижу отца, он о чем то говорит со старшим братом. От всей этой картины на душе наступает какая-то беззаботность и умиротворение. Я ничего не должен. Все счастливы. Как я мог забыть такой важный момент в моей жизни? Момент чистого детского счастья, которое ты уже не встретишь, ни в юношеские, ни тем более во взрослые годы. Я хочу остаться тут, вместе с матерью, братом и отцом, хочу видеть их добрые спокойные лица. Но картинка размывается, звуки баяна сливаются с чем то иным из моего мира.

Праздник, точно сегодня же свадьба. Пение, смех, музыка издали говорили о приближении лодки к деревне. Русские народные песни всегда задевают такие струны души, до которых никто больше не дотянется. Меня одолела жуткая грусть от мелодии, которую могли исполнить лишь два человека во всем мире. Моя мать пела, и ее полный невыносимой печалью голос разносился по деревне и берегу озера. Это песня должна исполняться дуэтом, но уже много лет как, звучит в невероятно грустном одиночестве. Мелодия разрывала сердце и даже хор лягушек и оркестр цикад приостановили свою музыку, камыши поспешно замолкли, а бриз закончил свою игру и с вниманием внемлил голосу моей матери. Слезы сами побежали по моим щекам. Я не плакал ни разу с момента, как отца забрали на фронт. Но сейчас острая боль пронзала не мой бок, а моё сердце, она резала, не щадя ничего. Я заливался слезами, у меня не было сил их остановить. У меня не было сил открыть глаза, а я так хотел. Так хотел увидеть ее лицо хотя бы одним глазком. Хотя бы на секунду. Пение становилось все более размытым, я не понимал, где я и что происходит. Меня вновь окутало невероятно родное и доброе тепло, музыка стала неразличима, как и мир вокруг.

Лодка врезалась в берег…