Ты мой дед

Совести у Кощея нет. Я уже неделю без выходных, а он только обещает найти мне подмену. Кощей — это заведующий нашей районки. Фамилия у него Кощеев, вот и прозвали его так в больнице. Я сегодня, например, уже две реанимации отработал. Представляете, утром у мужика инфаркт на пилораме случился, он на руль упал и врезался в штабель брёвен. Хорошо, что люди рядом работали, успели трактор заглушить. Сказал, что пил до трёх, а когда расцвело, покатил на работу. Ну ничего, спасли работничка, купировали инфаркт.

После обеда тётка была грузная с инсультом. Домик крохотный, двери будто гномы рубили для своей пещеры. Носилки тащить одно мучение, а у меня спина не казённая, между прочим. Хорошо, что на белом свете есть Семёныч — водитель нашей «буханочки». Он всегда выручает, да и усы у него густые, словно малярная кисть. Кстати, тётку тоже спасли, мы ведь всех спасаем. Просто работа у нас такая, спасать.

Ладно, что-то я ворчу и ворчу. Минуту назад вызов в Ильинку дали. Похоже, что скучно там бабушке Тасе, вот и гоняет нас почём зря. Сейчас меня увидит, таблетку попросит от давления и успокоится.

Да не злюсь я на неё, не злюсь. Человек она старый, оставленный. Общения ей не хватает. Заодно и к тётушке на чай забегу, пять минут ведь «погоды не сделают». Тётка у меня там любимая живёт, папина сестра.

Я уже столько всего вам рассказал, и даже не представился. Дмитрий Александрович меня величать, можно просто Дима. Работаю фельдшером в этой Богом забытой районке. Хотя когда-то хотел стать военным, потому что дед был героем и сражался под Сталинградом. Но судьба забросила меня в медицину. Вот и приходится теперь целыми днями пыль вышибать из грунтовых дорог. Сельская медицина, она такая. Что-то я заболтался с вами, пора ехать на вызов, а то бабушка Тася, чего доброго, Кощею позвонит. А оно нам не надо.

— Семёныч, заводи! Едем в Ильинку!

Я смотрел на мир сквозь мутное стекло «УАЗа». Лучи вечернего солнца окрашивали берёзки в приятный алый оттенок. Мы плыли по асфальтовой глади, раскачиваясь на дорожных волнах.

— Подкинул бы угольку в топку, Семёныч, — сказал я. — Опоздаем к бабушке Тасе.

— Нет, машину насиловать не буду из-за старой перечницы, — ответил Семёныч и поправил усы. — Вот если бы инфаркт или инсульт, то тут сам Бог велел поддать, а так — нет. Кто мне новую то купит? От них ведь не дождёшься.

— Тоже верно. Ну, значит, торопиться не будем, подождёт бабулька.

— Семёныч, а ты про путешествия во времени слыхал?

— Это как?

— Ну когда пьёшь, где-нибудь на свадьбе в Подмосковье, а наутро просыпаешься в Древнем Египте во дворце Аменхотепа третьего.

— Баловство всё это, выдумка, — засмеялся Семёныч.

— Ну это, как посмотреть, в мире много необъяснимых явлений, — сказал я и задумался.

Сквозь боковое стекло я смотрел на бескрайние поля, перелески и думал, что когда-то земля в этих краях дрожала и горела от бездушных снарядов. Я представлял себя в этом винегрете войны, несчастного, напуганного. Мне хотелось понять, какая невидимая сила помогала деду отважно сражаться.

Телефонный звонок вырвал меня из размышлений. Семёныч повернулся в мою сторону и вопросительно посмотрел.

— Диспетчер, похоже, бабулька вызов отменила, – сказал я и нажал на кнопку телефона. — Фельдшер Фёдоров слушает.

— На семьдесят шестом ДТП с пострадавшими: ребёнок трёх лет и двое взрослых, — сказала диспетчер.

— Там ведь медицина катастроф орудует? — возмутился я.

– Не знаю, нам передали, что бригада на другом вызове. Вы ближе всего. Дело серьёзное.

— Понял, принято! Семьдесят шестой километр, ДТП с тремя пострадавшими.

Я убрал телефон в карман и взглянул на Семёныча: — Ну что сказать, врубай люстры и полетели. Там ДТП, маленький ребёнок пострадал. Давай-давай, Семёныч, дави на газ, не жалей старушку. Возможно, ещё успеем ребёнка спасти.

– Бог ты мой, — запричитал Семёныч и включил мигалку. — Ну как же их угораздило-то? Вот беда-то какая.

Движок зарычал от оборотов, и «буханка» задребезжала ещё сильнее.

«Только этого мне и не хватало, – думал я и молча смотрел на дорогу. Детская реанимация — это ж погибель для молодого фельдшера. Всегда считал, что меня это не коснётся, а зря. Как говорится — получите, распишитесь.

— Ёк-макарёк, нужно ведь кислород проверить, — сказал я и полез через перегородку, которая разделяла салон.

«Так, друг, возьми себя в руки. Самоё страшное — это заинтубировать малыша, а уж дальше разберёмся. Главное, до районки доставить. Деду Фёдору под Сталинградом тоже страшно было».

Я начал быстро проверять оборудование и почувствовал страх, ведь реанимация на трассе – это не бабулькам давление мерить, тут действовать нужно быстро. «Буханку» качнуло, и я потерял равновесие. Я увидел, как Семёныч выскочил на встречку, чтобы обогнать караван из фур. Взвыла сирена и Буханка затряслась от оборотов, словно похмельный алкаш.

– Семёныч, есть у меня три минуты или мы уже на месте?

— Ирод ты окаянный, — закричал Семёныч. – Ты что шары залил, что ли? Видишь же мигалки! Уйди дурак в сторону! Уйди!

Тётушка поставила чайник на стол, принесла графин с кипячёной водой и открыла банку варенья. Мы пили чай, говорили о деревне, о том, что картошка в этом году паршивая, вспомнили дедушку Фёдора, её отца. Она положила передо мной старые чёрно-белые фотокарточки, на которых он в военной форме.

— Да, дедушка был суровый мужик, — сказал я. — Настоящий герой.

Осмотрев комнату, взгляд зацепился за небольшую шкатулку. Она стояла в серванте рядом с хрустальным сервизом. В далёком детстве я открывал эту сокровищницу, но с тех пор прошло много лет.

Получив добро от тёти, я достал шкатулку из серванта и неспешно начал перебирать её содержимое. Медали, удостоверения и ордена, поблёкли от времени, но они по-прежнему хранили в себе звуки войны. Я чувствовал их энергию, когда прикасался к затёртому металлу.

«С ума можно сойти, ведь им почти восемьдесят лет. Ух ты, это ж военный билет деда. Должно быть, он когда-то лежал в нагрудном кармане его гимнастёрки. Да… это немой свидетель тех страшных событий. Когда дед получил ранение, он тоже был с ним».

Я разглядывал мутную чёрно-белую фотографию «военника». Чернила печати расплылись и было сложно рассмотреть лицо деда. Мне захотелось спеть что-нибудь про войну и я тихонько затянул: — Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой…

На дне шкатулки я увидел орден «Отечественной войны». Его пятиконечная звезда, покрытая рубиновой эмалью, хорошо сохранилась, а вот серп и молот — потускнели от времени. Мне вздумалось немедленно прикоснуться к истории. Я протянул руку и ухватил орден кончиками пальцев. Как только я это сделал, послышался отдалённый шум, еле слышное эхо наполнило пространство комнаты. Я видел, как улыбалась тётушка и беззвучно открывала рот, словно рыба. Я вообще не понимал, что происходит.

Шум нарастал и вдруг меня пронзил голос Левитана: — От советского информбюро! Он будто прошёл сквозь тело, заставляя каждую клетку вибрировать. Да, это тот самый голос, который я не раз слышал в записи. Рокот самолётов и взрывы фугасных снарядов, разрывали мои перепонки невиданной мощью. Всё перемешалось. Я слышал хрипы раненых красноармейцев и крики солдат «За родину!» Мне на секунду показалось, что я схожу с ума. Звуки гармони, марш «Прощание Славянки» и паровозные гудки слились в сознании в единое многоголосье. Наконец, всё вокруг начало двигаться и вращаться. Раздался крик младенца, и запах керосина ударил в затуманенный мозг. Хрип. Стон. Яркая вспышка. Темнота.

Сырость. Я почувствовал сырость и запах земли. Я лежал в луже, а жёлтые глиняные стены сжимали тесное пространство. Я видел небо, мрачное небо, казалось, что оно вот-вот разродится дождём.

«Что произошло? — думал я. — Шкатулка, орден, цейлонский чай — это то, что я помню. Где я? Может инфаркт? Да ну, брось, ты же неплохой фельдшер и понимаешь, что всё это чепуха. Нужно поскорее разобраться, что со мной произошло?»

— Эй, красноармеец! — грубый голос вырвал меня из прострации. — Ты чего там озяб? Воевать будем или нет?

Я прижал подбором к груди и увидел крепкого мужика в военной форме. Он курил что-то похожее на самокрутку и закладывал патроны в круглую чёрную коробку.

— А-а-а… – это всё, что я смог из себя извлечь.

Странно, но этот мужчина напомнил мне папу: большой нос, массивный подбородок, карие глаза. Он даже дым выдыхал, как отец.

«Ну, теперь всё понятно, это обычный сон. Я сейчас проснусь и побегу, как ошпаренный в нашу районку. Только какой-то он правдоподобны, яркий. Всё как в жизни».

— Ну ты чё, молчишь, хлопчик? Ты ж не на свиданке, а в окопе. Фрицы второй день лупят, не продохнуть.

Наконец, я набрался смелости и сказал: — Вы на папу моего похожи.

«Ну я дурак! Нашёл что сказать».

— Эко тебя приложило, парень, — ответил он. — Ну ничего-ничего, сейчас немчуру разобьём и в тыл тебя отправим. Там подлечат, там быстро на ноги поставят.

Я смотрел на него и не мог поверить, что рядом со мной человек, как две капли воды похожий на отца и дедушку. Родные черты заставляли моё сердце сжаться.

— Через десять минут в атаку. Ты бы, парень, привёл себя в порядок, а то, глядишь, и галифе потеряешь, когда в наступление пойдём. Засмеют хлопцы.

«Чёрт, чёрт, чёрт! О каком наступлении он сейчас говорит? И почему я? Что я здесь вообще забыл? Это какая-то ошибка, я фельдшер и не хочу умирать именно сегодня. У меня ипотека и дети».

— Хлопец, ты и впрямь больной. Я ведь к тебе обращаюсь, а ты молчишь как рыба и глаза таращишь. Надо Никитину тебя показать. Ты не дрейфь, он мужик справедливый. Если ты и впрямь болен, так он тебя в тыл переправит.

— Какой Никитин? Сейчас ведь сорок какой-то, верно?

— Пётр Никифорович, так нашего командира величать. Ну а про год ты напрасно. Давай, завязывай со своими шутками. Тут война, а не цирк.

Наконец, я понял, что совершил прыжок в прошлое. Что это реальный окоп и возможно я умру через несколько минут.

Я услышал рокот и посмотрел на небо.

— Наши соколы летят. Сейчас по немчуре отработают и пойдём мы, пехота. Ох и красавицы! Стройно идут!

Я почувствовал дрожь земли и услышал грохот. Через минуту стало слышно, как кричат люди. «Вперёд! За родину! — взревела толпа. Я видел, как солдаты хватали винтовки и вылазили из окопов. Они с криком бежали вперёд. Я не знал, что мне делать. Хотелось забиться в самую глубокую нору и не видеть происходящего. Меня охватил животных страх, и тело начало колошматить от порции адреналина.

— Беги, дурак! — крикнул мой новый знакомый и схватил меня за гимнастёрку. —

Под трибунал пойдёшь, расстреляют к чёртовой матери, если будешь сидеть.

Я собрался волю в кулак и с криком «мама!» побежал вперёд. Рядом со мной что-то постоянно свистело, а под сапогами содрогалась земля. Об каску бились комья. Я видел, как в разных частях поля взмывал в воздух чернозём, закрывая собой солнце.

Отбежав сто метров от окопа, я упал пронзённый острой болью.

— Нога-а-а! У-м-м! — зарычал я.

«Не ужели моя жизнь закончится здесь? — думал я и смотрел в серое небо. — Ведь мне даже не известно, как называется это место?»

— Ирод ты окаянный, — услышал я рядом и чья-то рука схватила меня за гимнастёрку. Это был мой знакомый, он тут же стащил меня в глубокую воронку и начал перетягивать ногу ремнём.

Я смотрел на его суровое лицо и думал о том, что он чертовски похож на отца и деда. Я ранен и истекаю кровью, а он накладывает мне жгут. Не бросил, не оставил умирать. Мне ведь только по фильмам знакомы сражения. Ну а здесь не фильм, здесь всё иначе, здесь страшно.

Он закончил, достал из кармана серый свёрток и развернул его. В нём лежали письмо и две фотокарточки.

— Дочка моя, Катенька, — сказал он и улыбнулся. — А это жена, Таня. Хотелось бы ещё хотя бы разочек их обнять и поцеловать при жизни.

Я сразу же узнал лицо на фотокарточке. У меня не было сомнений, что это моя тётушка. Да-да, это точно она. Я бы даже в темноте ночи узнал её мягкие черты.

— Дед, — сказал я и почувствовал, как капелька покатилась по щеке. — Ты мой дед.

— Ладно-ладно, парень, — сказал он и похлопал меня по плечу. — Тебя здорово шибануло осколоком-то. Не переживай, жить будешь, я кровь остановил.

Рядом с нашей воронкой что-то оглушительно шарахнуло и нас осыпало землёй.

— Знаешь, что хлопчик, возьми этот свёрток и после войны найди мою Танечку. Передай и скажи, что я погиб не напрасно. Там адрес есть.

— Но… — я попытался возразить.

— Не перебивай. Тебя вытащат наши, и ты будешь жить. Ну а мне пора. Там без меня ребятам совсем туго.

Дед лёг на живот и пополз из воронки.

— Дед! — крикнул я на прощание.

Он обернулся на секунду, махнул рукой и продолжил восхождение.

«Я никогда не видел тебя живым, дедушка, ведь ты так и не вернулся домой. Папа часто рассказывал о тебе, говорил, что ты настоящий герой, и погиб, защищая нас. Ну вот мы и встретились. Хотя всё это похоже на сон. Да и неважно, сон это или нет, ты ведь действительно герой, самый что ни на есть настоящий герой. Круче любого Терминатора. Если я выберусь от сюда, то уже никогда не смогу забыть эти минуты знакомства с тобой. Теперь это со мной до конца. Это останется в моём сердце».

Сильный удар оглушил меня, и небо на секунду стало тёмным. Я почувствовал, как тяжесть сырой земли сдавила мою грудь. Я начал задыхаться и паниковать. «Пришла смерть» — проскочила мысль в голове. Я дёргался, пытался шевелить руками, пытался дышать, но тяжёлый земляной плен не отпускал.

Я пришёл в себя и почувствовал запах хлорки. Первое, что я увидел бала потолочная лампа. Она жужжала и моргала, раздражая отвыкшие от света глаза.

— Проснулся, — в тишине прозвучал мужской голос. — Ну вот и молодец. Организм молодой, справился.

Я заметил Петра Ивановича, нашего главного врача, того самого Кощея. Он смотрел в окно, скрестив руки за спиной.

– Ребёнка спасли? – прошептал я.

— Спасли-спасли, всё у него хорошо.

— А Семёныч… Семёныч живой?

В палате повисла тишина.

— Погиб Семёныч, ударился об руль, черепно-мозговая. Умер до прибытия скорой.

— Жалко Семёныча… Ведь только утром с ним чай пил. Он мне про картошку свою рассказывал, про внучку.

– Да, хороший мужик был, не поспоришь. Виновника ищут. Ему удалось скрыться, но скоро его найдут, я уверен. Какой-то лихач на мерсе выскочил вам в лоб. Семёныч вовремя ушёл в обочину. Опыт.

Я не смог сдержать эмоции и заплакал. Слёзы сочились, застревая в колючей щетине. Я представил Семёныча в морге, а ведь он так хотел жить.

— Ладно, я тебе не буду мешать. Давай поправляйся. Завтра утром твоя Маша придёт и мама. Я им сказал, что пока рано тебя беспокоить. Ты ещё слабоват.

Пётр Иванович подошёл к кровати и склонился надо мной. Мне были хорошо видны все его морщины на лбу.

— Дай-ка, приятель, я реакцию проверю. Потерпи немного.

Он достал из нагрудного кармана небольшой фонарик и принялся поочерёдно направлять его в каждый мой глаз.

— Всё хорошо. Ладно, коллега, я пошёл. Мне ещё обход делать. Маме привет передавай.

Мне стало тоскливо. Шея совсем затекла, и я решил взбить подушку. Пришлось даже немного привстать, чтобы хорошенько её поколотить. Когда подушка оказалась в моих руках, я увидел свёрток. Он лежал на простыне там, где секунду назад была подушка. Я замер, словно испуганный зверёк, а внутри всё сжалось от волнения. Да, это был тот самый свёрток, который мне передал дед, когда я лежал в воронке.

«Так значит всё это правда. Значит, я действительно побывал в прошлом. Но как же тётушка? Ведь я пил чай в её доме, когда всё это случилось. Как я там оказался, если мы не доехали до Ильинки? Это какая-то фантастика, безумие. Мне никто не поверит».

Я вытащил письмо из свёртка и начал читать.

Здравствуй, дорогая Таня!
Шлю Вам свой горячий красноармейский привет. Крепко обнимаю и целую. Я жив и здоров, нахожусь под Сталинградом. Пишу Вам прямо из окопа, здесь очень тесно и сыро.
Недавно подвезли еду, теперь у нас в ней нет недостатка. Немчура пятый день подряд лупит без передыху, но мы не отчаиваемся.
Знаешь, Таня, хочется бить ещё сильней эту гадину, сражаться до последней капли крови. Мы никогда не станем их рабами, я обещаю. Из-за сырости гниют ноги, но это ничего, терпимо.
Вчера на моих глазах, красноармейцу Волкову осколок угодил в голову, жалко мужика. На войне, Таня, такой часто случается. Обними за меня доченьку. Она, должно быть, совсем взрослая стала.
Помнишь наше место под черёмухой? Хорошо нам тогда было, правда? Темнеет — пора заканчивать.
Извини, Таня, за краткость моего письма. Сложно писать, когда вблизи рвутся снаряды. Знай,Танечка, я обязательно вернусь домой, обещаю.
Целую вас, обнимаю крепко-крепко!
С приветом, твой муж Фёдор.
Мой адрес: Полевая почта *****-с.

«Я исполню твою последнюю волю, дедушка и передам свёрток тёте. Жаль, что бабушка Таня уже не сможет прочесть это письмо, ведь она умерла семь лет назад. Можешь на меня положиться, дед. Неважно, как мне придётся это объяснять, но я передам, обязательно передам».

Я не смог сдержать слёз и просто заплакал. Ведь мне довелось побывать там и встретить родного деда. Я увидел фрагмент тех страшных событий, о которых когда-то читал в учебниках по истории.

Меня выписали через неделю, ведь сотрясение больше не беспокоило, а раны на голове затянулись. Первым делом я отправился на кладбище к Семёнычу, рассказал ему про путешествие во времени, про воронку и деда. Да знаю я, что он там наверняка смеялся и называл всё это баловством и выдумкой. Семёныч, он такой. А ещё я по глупости поделился с ним новостью, что теперь у меня новая «Газелька» и молодой водитель Петька. Семёныч там точно ругался и теребил усы, ведь ему никогда не нравилось, как молодёжь обращается с техникой. Он всегда говорил, что машина любит ласку.

Вот такая фантастическая история произошла со мной, когда я работал фельдшером в районке. Ах да, свёрток я передал. Тётушка долго плакала, а потом вслух читала письмо. Я не смог ей ничего объяснить, да и кто поверит в то, что я побывал в прошлом.

На этом я заканчиваю свой рассказ и пусть душа моего деда будет спокойна и счастлива.

Пока!

Дорогие читатели, если рассказ произвёл на вас впечатление, то обязательно напишите в комментариях. За критику буду признателен, ведь она помогает совершенствовать тексты. Мне важно знать, что пишу не напрасно!