Глушь заповедная
Три семечки

Чудное это место – Глушь Заповедная.

Как-то раз оказался в Глуши один человек, звали его Шурик и был он студентом, собирающим фольклор. Много он тогда всего собрал и былин, и небылиц, и поговорок, и пословиц и мало ли чего ещё. Но вот один его вопрос всех глухоманцев ставил в тупик – на каком языке они говорят? И правда. В Глуши можно было встреть людей разных по одежде, по цвету кожи, по головным уборам. Можно было встретить профессора или академика, или человека не очень образованного. А то и вовсе не образованного. Но все они между собой общались и каких-либо затруднений в этом не испытывали. И из сотни вариантов ответа на этот заковыристый вопрос был, пожалуй, самый верный ответ, который дал правнук Глеба – на человеческом. А может действительно люди, оказавшись в Глухомани, на генетическом уровне вспоминали язык, который был до вавилонского столпотворения?

И всё-таки главным чудом Глуши Заповедной были люди.

Звали его просто – Эон. Эон и всё, по-другому ну никак не получалось. И он был каким-то родственником Хрона. Даже, наверное, не так, Хрон был родственником Эона. И эта перестановка важна, ибо, не смотря на возраст Хрона Эон был всё же постарше. Не понятно на сколько, но постарше. Однако я, наверное, не об этом, хотя без Эона дальше не обойтись.

Танюшка подсела на хлеб. Не в смысле что стала лопать его в немереных количествах, вплоть до кодировки. Она стала печь хлеб. Нет, не в хлебопечке, «добавь и нажми кнопку». Она стала печь Хлеб на поде! Как когда-то пекли её прабабки, как с некоторых пор начала печь мать. И вот теперь пристрастилась и она. Пекла он Хлеб на живой закваске, и из настоящей муки, а не из очищенной до состояния «чистые углеводы». Да ещё Хлеб был с семечками, отрубями и прочими припёками.

Для того, чтобы его печь, этот самый Хлеб, нужно было доглядывать опару, и доглядывать её всегда-всегда. Да и тесто требовало особого внимания. И не просто внимания, а в нужное время, с нужными действиями и правильными словами. В общем так – Танюшка пекла Хлеб. Хлеб, который сам по себе еда, а не приложение для насыщения.

А ещё этот Хлеб часть нашего ментального кода, но об этом как ни будь отдельно.

Вот и сегодня она испекла Хлеб и подумала, а не занести ли пару буханок Глебу, в Глушь? Тем более, что давно собиралась заглянуть, да всё как-то повода не было. Сказано – сделано. Прихватила хлебов и отправилась в путь. А путь, по большому счёту, был не так уж и велик. Недалеко от дома, где жила Танюшка, был скверик. В скверике – небольшая аллейка. И если по этой аллейки идти правильно, то обязательно и сразу попадёшь в Глушь Заповедную.

Когда она вышла из дома, то было то самое время, когда город от деловой активности, денежного психоза и прочих прелестей некоторой части современной жизни постепенно переходит в состояние нирваны. Погода прекрасная, вечер тихий и уютный. Даже воробьи в кроне клёна не орали как оглашенные, что они делают в течении дня, а умиротворительно чирикали. Единственным диссонансом в этой картине был голос из открытого окна второго этажа который вещал о каком-то вооружённом конфликте, который тянется уже не один десяток лет с сотнями жертв и конца ему не предвидится в силу упёртости всех задействованных сторон. Но Танюшка знала этих подсевших на новостную повестку угрюмых и неприветливых людей и по привычке особого внимания на текст не обратила.

Она прошла до скверика, сопровождаемая ароматом свежеиспечённого хлеба, повернула на аллейку и оказалась перед калиткой Глебова дома. Глеб стоял в проёме распахнув руки в нетерпении обнять внучку. Так они и встретились, улыбаясь и обнимаясь. Как Глеб узнавал, что сейчас она подойдёт Танюшка не задумывалась. Да и не суть это было важно. Главное – она всегда была желанной гостей.

Они уселись в саду за накрытый белоснежной скатертью стол, на котором пыхтел всамделишный самовар и благоухали травяной чай и мёд. Глеб прижал буханку к груди и бережно, на себя, отрезал два ломтя настоящего Хлеба, вдыхая аромат, который как-то последнее время начал несколько подзабываться.

Потом они пили чай с Хлебом, мёдом и неспешной беседой. Поговорили и помолчали кажется обо всём. Тем для размышлений, не смотря на разницу в возрасте, было предостаточно. И эти совместные размышления никогда не переходили не то что в склоку, а даже в спор. Время текло медленно и покойно, давая возможность насладиться каждой его минутой, никуда не торопя и ничего не требуя. Странное оно было, это время в Глуши, его всегда было ровно столько, сколько надо. И для работы, и для общения, и для помолчать или отдохнуть.

— а не сходить ли нам к Эону? А заодно и хлебушком его побаловать?

Глеб поднялся с лавки приглашая Танюшку. Та согласилась без раздумывания. Ей нравились люди в Глуши, и она всегда была рада новому знакомству с глухоманцем. Они прошли по мощёной лиственницей улице радуясь свету, зелени и птичьему гомону. Полюбовались намёком на закат. Это когда незаметно начинает заканчиваться день, вроде ничего не поменялось, только краски становятся более мягкими, а тени чуть расплывчатей.

Остановились на мгновение перед калиткой. Глеб толкнул деревянную дверь и на правах старого друга хозяина пригласил Танюшку во двор.

Двор Эона был необычен даже для Глуши. Когда они подходили к дому, то явно были видны соседние с эоновским двором дома, дворики, садики, палисадники и прочие атрибуты сельской жизни. Но за калиткой двор распахнулся во всём бескрайнем великолепии. Куда не глянь – бушующий океан зелени до горизонта. Но океан не хаоса, а океан, где не то что дереву, но и каждой былинке отведено конкретное место. Это был мир зелёной гармонии, украшенный пеньем птиц, мелькающими мелкими зверушками и торжественно шествующими, не смущая друг друга, животными побольше. Недалеко от калитки стоял опрятный терем, рубленный из кедра. Но главным украшением двора было странное сверкающее хрусталём, уносящееся в высь сооружение. Танюшка даже несколько оторопела от того, что казалось будто этот стеклянный искрящийся цилиндр вонзался в облака. И из-за этого не заметила самого Эона, бодрого старичка, улыбающегося им навстречу.

Знакомство произошло как-то само-собой, душевно и непринуждённо. Эон с благодарностью принял Хлеб и вдохнул его аромат настолько искренне, что Танюшка тут же перестала волноваться за своё творение.

Потом опять пили чай, лакомились дивными ягодами и фруктами, наслаждались настоящим эллинским нектаром и вели неспешную беседу обо всё и не о чём. Затем гуляли по рощицам и лужайкам, а Эон вдохновенно рассказывал о каждом растении, будто знал его тысячи лет. Хотя может оно так и было.

И вдруг они оказались рядом со сверкающей башней. Нет, они к ней специально не шли. Оно, это странное сооружение, всё время находилось на удалении. А тут вдруг раз, и они оказались рядом с ним.

Добрая эоновская улыбка несколько поменяла смысл и, оставаясь доброй, стала немного грустной. Эон осторожно распахнул прозрачные двери и пригласил гостей вовнутрь.

Двери с лёгким перезвоном сомкнулись за спинами гостей, и …

Здесь «и» с многоточиями в самый раз. Они входили в сооружение, потрясающее своими размерами, а оказались внутри маленькой аккуратной теплицы.

— она вас приняла, — сказал Эон.

Его лицо светилось неподдельным счастьем, и он впервые за несколько сотен, а может и тысяч лет смог рассказать кому то, в чём его предназначение.

— Давным-давно, даже для него, на Землю были принесены три семечки. Семечка – это росток цивилизации. Этот росток с происходящим на планете связан странной причинно-следственной связью. Обычно, в нормальном мире, сначала возникает причина, а затем наступает следствие. Здесь же между причиной и следствием стоит знак равенства.

Посреди теплицы росли три странных растения. Хотя не так, росло только дно растение, два других усохли, и усохли, наверное, очень-очень давно.

— Вот смотрите, — Эон подошёл к зелёному растению.

— здесь идут побеги. Побеги – это вариации развития жизни на Земле. И этих побегов бывает то несколько, то очень много, то один. Моя задача следить за тем, чтобы на растении были только здоровые и сильные побеги. И что бы их было несколько, что бы гибель одного побега не привела к гибели всего.

Эон поймал Танюшкин взгляд, застывший на искорёженных временем высохших растениях. Вздохнул и продолжил:

— Две предыдущие цивилизации исчезли с лица Земли из-за глобальных катастроф. Они были абсолютно не похожи на вашу. Это от них остались пирамиды и мегалиты. Эти цивилизации были настолько другими, что людям вряд ли удастся постичь смысл этих сооружений.

Он опять проследил взгляд Танюшки, который теперь был направлен уже на живое растение. Растение было зелёным, но эта зелень была какой-то болезненной. Чувствовалось, что некоторым росткам просто не хватает соков, и что им мешают жить подгнивающие кончики.

Эон взял обычного вида ножницы и на одном из побегов отсёк буреющий «носик». И растение тут же откликнулось на заботу о нём. Казалось, оно встрепенулось, побеги налились новой силой и рванули вверх, к Солнцу, добавив в свою зелень оттенков изумруда и малахита.

— В день можно отсечь только несколько подгнивающих верхушек или паразитных ростков. А их может быть так много, что дряхлеть начинает весь стебель. Поэтому на исправление ситуации требуется много времени, порой время целых поколений. А количество этих, требующих удаления ростков, напрямую зависит от того, что люди делаю со своим миром сами …

А вообще-то день заканчивался хорошо. Эон доверил Танюшке удалить один пасынок и срезать одну сильно подгнившую верхушку довольно длинного стебля. А затем они сидели в беседке и просто радовались солнцу, небу и общению друг с другом.

И уже на подходе к дому Танюшку догнал упорный голос всё той же постоянно машущей в телевизоре руками новостной диктора:

— неожиданно завершился тянувшийся многие десятилетия конфликт между … Люди вышли на улицы, и бывшие враги вместе ликуют не понимая, как они могли враждовать столько лет …

Но, наверное, это совпадение.