Глубоко личное на всеобще доступное
Той маленькой девочке

Суббота

Внутрение диалоги разрывают еще сонное сознание и звучат все громче. Из полудрема начинаю прислушиваться к этим ВопросамБезОтветов, и обрывкам воспоминаний. Их уже не заглушить и я беспомочно стаскиваю себя с кроватию.

Из раскрытого настежь окна доносится сонное пробуждение города. Отдаленное пение птиц, дворник, расчесывающий асфальт редкой метлой, одинокий смех малолеток, возвращающихся домой после бурной ночи. 
Я смотрю над этим всем. Над дорогами. Над домами. Над городом. В горизонт.
Там просыпается утро и затягивая небо красно-оранжевым рассветом. Уносит меня в такое же утро… но далеко-далеко «тому».

Симферополь.
Знойный август уже в 8 утра раскаляет асфальт до треска. И ты спешишь успеть. Успеть укрыться от этого жара до того, как воздух будет на вдохе обжигать легкие.
Старый район. Тот, в котором бабушки на лавочках могут пересказать всю свою жизнь. Всю твою жизнь. Всю историю Крыма в целом и детали жизни его жителей в частности.

Ты только дай им повод, ты только ответь  на их «доброе утро» …
Не сегодня.

Я выбегаю из дома, ныряю в сад между домами, вдыхаю запах яблони, вишни и еще каких-то кустов, название которых я в очередной раз даю себе обещание спросить у семьи. Название которых я так и не выучу.
Дорожка выводит меня на детскую площадку в центре которой стоит одинокая девочка.
Насупленная, недовольная, недоверчивая, обиженная…
Ее лицо моментально озаряется светом при виде меня, и она несётся ко мне в руки. Сейчас я, конечно, уже идеализирую этот момент, но в памяти…

В памяти в ее светлых волосах играют лучи утреннего солнца. Ее челка, обрезанная из-за жвачки, привезенной папой из Польши, неприлично скрывает зелень ее озорных глаз. Ее коленки разукрашены зеленкой в замысловатые узоры…

У нас своя игра.

Ее — сбить меня. Моя – устоять.

Ее – обидеться, если все же не получается меня сбить. Моя – сдаться и завалиться на спину. Ради ее смеха.
Сколько еще в ее жизни будет «ради ее смеха». Ее будут любить, прощать, ненавидеть. Ради этого смеха. За этот смех. Но это потом, далеко потом…
Сегодня я не поддаюсь, ловлю ее в свои объятья и крепко сжимаю, чуть-чуть не растворяя ее в своих руках.
И сразу звон маленького пересмешника переходит в всхлип.
Так умеют только дети. Только дети идеальные актеры от природы. Только дети по щелчку разыгрывают всю гамму эмоций, меняя смех на слезы, тревогу на беззаботность, слабость на силу. Она плачет как умеют только дети. Не жалея слез, ничего не оставляя на потом, не думая о завтрашнем лице и необходимости держать мину.

Взрослые делают это «на пределе» — внутри или открыто завывая белугой и сетуя на весь Белый Свет.
Дети делают это искренно, всегда так, как чувствуют. Сегодня она чувствует слишком остро. Разрезая тишну она смешивает слезы с обрывками фраз, поведывая мне христоматию летних историй.
О том, что Ваня толкнул ее на площадке прямо в щебень, а мама весь вечер ругала за сбитые коленки.
…Я сжимаю сильнее. Если бы ты знала сколько дорогих тебе шрамов еще будет на этих коленках. Сколько раз ты (и не только ты) по ним будут читать карту твоих воспоминаний… по этим еле заметным линиям.
И о том, что бабушка, к которой она опять приехала этим летом (не забывая театрально вздыхать на этой фразе) – ее не любит. А она, не понимает откуда в мире бабушки без любви. Я успокаиваю ее и рассказываю о разной любви, иногда не похожей на ту картинную, которую она привыкла ждать, видеть, читать.
И о том, что ей не читают книжки на ночь. Не оставляют свет включенным и не обнимают…
Вот тут плакать начинаю я. Нет, не из-за света или сказок. Из-за «не обнимают». Из-за этих «не обнимают» она будет плакать еще не раз. По-взрослому, взахлеб и с надрывом…