Тень

Давно это началось. Еще в те времена, когда стояла в Вятской губернии деревня Мокерово в Орловском уезде (ныне Халтуринский район). Да и деревней-то ее назвать было сложно. Всего несколько домов. Потом уж разрослась она и слилась с соседями – Мальчуковыми. У тех тоже было не густо. Зато была церковь с батюшкой и даже церковно-приходская школа. Ну, порешили, так порешили. Вот и зажили все вместе, так сказать, одним хозяйством, со своей родней, собаками, кошками, домовыми, да тараканами.  Зато дружно, без склок, да ненависти. А было это в конце 19-го века- начале 20-го. Время было мутное и мрачное, даром, что спокойное. А что было крестьянам делить? Неча. У кожного свое хозяйство. Хоть и невеликое, да свое. Одна семья была с фамилией Мокеровы, другая – Мальчуковы. У Мокеровых, значится, было 5 домов, а у Мальчуковых ажно 7. И не потому, что они были зажиточными, нет, просто народу народилось поболее, так что пришлось дома строить. Жили все, конечно, бедно. Но ради справедливости, нужно сказать, что в каждой хате полы были уж не земляными, а деревянными, скот, у кого был, держали не в доме, а в сарае, колодец, хоть и был один на семью, но отношение к нему было бережное, держали в чистоте. Не буду рассказывать про их житье-бытье. Не о том хочу поведать. Коснусь только нескольких персонажей. В семье Мокеровых жила-была одинокая тетка, Ефросинья. Точнее, сначала она, конечно, была простой девчонкой, бегала и играла с соседскими детьми, ходила в школу, церковь. Да вот не повезло ей – мать ее умерла, когда Фросе было всего-то три годика от роду. Отец тогда подался в город, да и пропал там – ни слуху, ни духу. Так что, воспитывала ее бабушка Лукерья. Трудно им было жить вдвоем – на деревне раньше каждый пальчик был на счету, не то, что лошадиная сила. И ценили женщин тогда не столько за красоту, сколько за здоровье и трудоспособность. Помните – я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик? Вот это как раз про те времена. И мужик выбирал себе бабу дородную, работящую. А уж коли она и детишек ему поболе нарожает – тогда вообще повезло. Вот такие были ценности. А у Мокеровых, Ефросиньи и Лукерьи дела были совсем плохи. Мало того, что последний мужик из дома сбежал, так и Фрося была, что называется, не в должном формате – худая, как щепа, да и ликом тоже не вышла. Короче, не красавица, да и болезная – куда там замуж. Никто и не зарился, даже самые дохлые сморчки-мужички. Вот и жили они, как могли – пахали вдвоем землю, благо лошаденка у них была справная, сеяли пшеницу, пекли хлеб, а остальное давал огород – овощи, фрукты. Редко, по великим праздникам запрягали они лошаденку и везли хлеб, да овощи с фруктами в город Орлов (ныне Халтурин), на базар – поменять на масло и мясо. Мясо в те времена было в домах редкостью – животины держали мало, уж больно накладно выходило. Разве что кур, да гусей. А так, рыба в реке была – лови – не хочу, грибов и ягод в лесу – не счесть. Короче, жили-не тужили. Так вот, значит, изба Лукерьи и Ефросиньи стояла на самом краю деревни, практически на опушке леса. А леса в ту пору были дремучие, непроходимые, темные, сказочные прямо. Гостей они никогда не ждали, да никто с ними особо и не общался. Разве что Евгения, девчонка из деревни Мальчуковых. Учились они в одном классе, обе были не по-современному худы, обе не красавицы, но вот умом их Господь не обделил. Так что, как выдавалось свободное время, Женька бегала к Фросе. Там они любили сидеть на чердаке, особенно когда на улице лил дождь, а его капли монотонно гремели о крышу. Хорошо им мечталось о принцах, заморских нарядах, да сказочных королевствах! Запоем читали книги из школьной библиотеки, да те, которые удавалось выпросить у учителей. А когда погода была хорошая, ходили в лес по грибы-ягоды, купались в реке, плели венки, зимой катались на санках с горки, лепили снежных баб. Короче, были обычными деревенскими девчонками. А вот Лукерью люди побаивались и как-то сторонились. Поговаривали даже, что бабка ее была колдуньей, которую чуть не сожгли на костре, да как-то удалось ей улизнуть и сбежать из-под стражи, и с тех пор решила она людям мстить, наводить на них порчу. Кто знает, легенда это была или правда, да вот только слово – не воробей. И молва, хоть и вяло, но бродила по домам деревенским. И, когда у кого-то случалась какая ни наесть беда, народ за глаза корил в том Лукерью. Люди всегда были и останутся где-то завистливыми и злым. Их не много, но они есть. А Лукерья, как и не замечала людских недобрых взглядов. Ходила в лес, собирала неизвестные никому травы, корешки, варила из них пахучие зелья, так, что запах доходил даже до Мальчуковых. На чердаке, где так любили секретничать девчушки, стоял сундук. С виду ничего особенного. Обычный, кованый железом старинный сундук. Говорили, что он ей достался от бабки. Той самой… Закрыт он был на огромный амбарный замок в виде головы дракона. Да, видать и вправду старая вещь. Втайне от Фроси Лукерья каждый день открывала его и бережно перебирала содержимое. А вот содержимое его было весьма странным. Чего там только не было! И гусиные перья, и орлиные лапы с жуткими когтями, и черепа зверей, да и людей тоже, диковинные рукодельные свечи болотного цвета, какие-то порошки, да настойки в больших и малых пузатых сосудах. Но главной достопримечательностью сундука, конечно же, была старинная книга заклинаний. Была она внушительного размера, в кожаном переплете, инкрустированная медной и серебряной замысловатой чеканкой. Трудно было сказать, когда и кем она была написана, но язык ее был в те времена еще понятен, не смотря на то, что содержание было написано по-старославянски. Долгими часами Лукерья читала эту книгу, беззвучно шевеля сухими узкими губами при свете лучины. На ее лице, изборожденном морщинами, читалось некое беспокойство и взволнованность. Долго повторяла она фразы из чудной книги, как бы заучивая их, как стихи, со страхом озиралась – не произошло ли чего, потом снова успокаивалась и уходила в себя, закатывая глаза и, казалось, что она видит то, что обычному человеку видеть не под силу. Так проходили дни, месяцы, годы. И вот однажды, она решилась. Воспользовавшись тем, что подружки убежали на танцы к Мальчуковым (уж больно хорош там был баянист!), она забралась на чердак, на всякий случай, заперлась там и открыла заветный сундук. Вытащив книгу заклинаний, глубоко вдохнула, открыла ее на нужной странице и начала срывающимся голосом громко читать заклинание. С каждым ее словом свет от огарка свечи становился все ярче и ярче, помещение чердака приобрело какой-то волшебно-пугающий вид, тени забегали по стенам в беспорядочной пляске, как языки ведьминого костра. И тут вдруг кто-то завыл! Это был не волк и не собака, а нечто жуткое, от чего волосы встали дыбом. Лукерья закрыла глаза и продолжала читать на память, четко чеканя каждое слово. Вспышка света, как днем, озарила чердак. Лукерья жутко перепугалась. Нет, не самой вспышки – она была готова ко всему. А то, что из домов заметят что-то необычное и придут полюбопытствовать – что это она тут делает? Колдует? Ну, тогда ей точно несдобровать! Хоть и не 18-й век, но все равно, пощады от соседей не жди. Не успела Лукерья оглянуться, как в то же мгновение перед ней выросла фигура. Это была фигура женщины! Прямо напротив нее стояла еще одна … Лукерья! Слава Богу, получилось! Лукерья чуть не подпрыгнула от радости. Межу тем, ее близнец стояла, не шелохнувшись. Луша обошла ее вокруг, как бы оценивая свою работу. Удовлетворенно покачала головой. Все так, все так. Теперь нужно заставить ее служить.

— Волею моей, — и тут она запнулась… Что бы ее заставить сделать? Взгляд ее упал на тяжеленный сундук. – Волею моей, — продолжала Лукерья, высоко подняв руки над своим твореньем, — подними этот сундук над своею головой!

 В тот же миг отражение схватило сундук и подняло его высоко над своей головой!

Ох! Вот это да! Значит, у меня все вышло, все получилось и стало по-моему! Ну, теперь держитесь, людишки! Баба я, конечно, не злобная, но… трепещите! Она яростно погрозила сухим кулачком куда-то в небо.

 – Все, хватит. Поставь на место!

 Отражение послушно и бесшумно поставила сундук на место. Ай, да я! Все-таки, знатная колдунья была, видимо, моя бабуля! Вот, что значит, оживить свою тень! Кстати, а где она? Лукерья оглянулась вокруг себя. Тени не было. Так все правильно. Вот она, моя тень, передо мной. Как живая! Лукерья попыталась пощупать стоящее напротив отражение, но ее рука провалилась в пустоту. Вот это да! Она бесполая! Это еще лучше. Значит, я смогу ею руководить, как хочу и никто не сможет ее ни поймать, ни даже потрогать. Так. Теперь нужно превратить ее обратно, в свою тень. Она закрыла глаза и что-то быстро начала нашептывать. Тут же отражение Лукерьи пропало, а ее тень от свечи снова стала такой же естественной и темной, как и всегда. Все! Получилось! Лукерья ликовала! Она не могла сдержать свою радость и, спустившись с чердака, выскочила на улицу. Огромная луна висела над деревней и как-то изумленно смотрела ей в глаза. Ну, чего вытаращилась? Не видала такого? То-то. Теперь увидишь. Все увидят мою силу! Надо только понять, как и для чего ей воспользоваться. Полночи Лукерья просидела на старой лавке возле дома. Уже и Фрося прибежала с танцев, и луна спряталась за багровый горизонт, а она все сидела и ломала голову, как же ей теперь жить с этим чудом и как же люди недооценили ее! Но ничего, ничего, теперь уж я заживу так, что все мне обзавидуются! Только, конечно, надо быть очень осторожной и беречь свою тень, как зеницу ока. Кстати, а как же мне ее назвать? Человеческое имя ей вряд ли подойдет. А чего думать-то? Тень, она и есть тень! Вот пусть тенью и будет! Эх, быстрее бы уже следующий вечер! Как же хочется увидеть ее снова. Заснула она уже под утро.

 На следующий день Лукерья, с трудом делая вид, что ничего не произошло, отправила Фросю в школу и тут же ракетой взмыла на чердак. Выдохнув и собравшись с духом, произнесла она свое магическое заклинание. Тут же перед ней выросла ее тень. Так, так, так. Что же тебе поручить? Конечно, это некрасиво, но вдруг? Она вспомнила, что дома, кроме хлеба и редьки шаром покати, а живот у них с Ефросиньей давно прилип к спине. Ох, как же есть охота! Сейчас бы курочку! А почему бы и нет? Она внимательно посмотрела на Тень и, собравшись с духом, скомандовала:

— А ну ка, Тень! Принеси мне курочку от Мальчуковых! Там, за третьим домом от церкви есть сарайчик, оттуда и возьми. Да смотри, чтоб тебя никто не застукал!

 В тот же момент Тень исчезла. Любопытно, сколько времени нужно ей, чтобы сбегать туда и обратно? Главное, конечно, чтоб никто ее не заметил! Как жаль, что она не разговаривает…Ну, да это не беда. Я ж еще не всю книгу прочла. Авось, там и об этом что-то есть.

 Прошло где-то полчаса, когда Тень вновь вернулась на чердак.

— Что-то долго ты…, — проворчала Лукерья. – Ну, как?

Тень молча вытащила из- под полы живую курицу.

— Ай да молодец! Ну, молодец! – всплеснула руками Лукерья. – Никто тебя не видел? – Тень покачала головой.

— И как ты только умудряешься, что тебя никто не видит? Ты что, действительно становишься темной тенью? Да?

Тень кивнула.

— Так, понятно. Это уже лучше. А то в моем обличии меня же потом и поколотят. Ладно, отдыхай! – и Лукерья, прошептав заклинание и прихватив курицу, быстро спустилась вниз.

 Когда Фрося вернулась домой, она чуть не упала в обморок от сводившего с ума чудного запаха куриного бульона! Ничто и никогда не может сравниться с этим запахом!

— Бабушка, это у нас так вкусно пахнет? —  Фрося влетела в кухню, даже не сняв обувку.

— Куда ты, окаянная, летишь в грязной обуви? – Лукерья старалась быть строгой, но Фрося-то знала, что настроение у нее просто отличное. Да и какое же оно может быть, когда в печи стоит горшок, от которого исходит такой незабываемый аромат?

— У нас, у кого же…Носишься по хате, как угорелая. Давай, раздевайся и иди к столу, а то все остынет. – она ловко прихватила горшок кочергой и поставила на стол.

 В тот день бабушка и внучка объелись так, что не могли даже вздохнуть. Лежали на печи и молча довольно вздыхали. Как же было вкусно!

 — Бабуль, а откуда у нас кура? – как сквозь сон еле вымолвила Фрося.

— Откуда, откуда… от верблюда.

— Ну баб…

— Тебе-то что? Ну заблудилась, видно давеча, вот и забрела к нам в огород.

— Так она чужая? – Фрося приподнялась на локте.

— А я знаю? У ней на клюве не написано, чужая, или своя. Неча отпускать птицу  куды ни пОпало.

— А вдруг хватятся?

— Кто это хватится? И чего тогда? Ты видела? Нет. И я тоже. И вообще. Забудь об этом. Не было никакой куры. Поняла?

— Поняла. – Фрося немного помрачнела, но потом, немного подумав, решила – а что? Бабушка права. Нечего отпускать курей по всей деревне. Что им тут, пастбище, чтоб они паслись в чужих огородах? А может, она вообще из Орловска прибежала, так что нам теперь, ее в город везти прикажете? На опознание? Чья это кура? А?! Нарооод! Вот, у нее тут крылышко черненькое, а на гребешке два белых пятнышка! Ну! Ты смотри, никто не признается. Спасибо, вам, народ честнОй! Тогда, извиняйте, мы ее к себе забираем. На суп. Так что, в пузе-то она гораздо приятнее, чем в чужом огороде. Даааа, вот бы еще Господь Бог нам так же подфартил! Фрося мелко перекрестилась и глаза ее стали закрываться. Бабушка уже давно сыто похрапывала.

 Следующие три дня Лукерья была тише воды и ниже травы. Все прислушивалась – а не судачат ли люди по поводу пропажи курицы. Не выдержала, специально вышла из дому и прошла по дворам. Заглянула и к Мальчуковым, отцу Евгении, Кириллу и матери Анастасии. Зная нелюдимый характер бабки Лукерьи, те немного удивились, но, однако, приветливо встретили, посадили пить чай с бубликами (Кирилл только что вернулся с городского базара). Посидели рядком, чинно поговорили. Лукерья все выспрашивала Кирилла, как жизнь, что нового у них, да в городе. Странно, никогда ее это не интересовало, а тут ишь ты, принесло за сплетнями. Да все, вроде бы чин чином, никаких происшествий. Анастасия слыла женщиной, как бы это попонятливее сказать, открытой к диалогу, что ли. Да нет, не то. Просто была местной сплетницей. Вот. Тут же выдала, как из пулемета все деревенские новости. Кто с кем встречается, кто женился, кто разошелся, у кого какой прыщ вскочил и на каком месте. Ничего не укрылось от ее зоркого глаза и бдительного уха. Но про курицу – ни слова. Поняв, что остановить Анастасию просто так не удастся, Лукерья, сославшись на то, что скоро придет из школы внучка и нужно ее кормить, собралась уходить.  Кстати, а вы чем Евгешу потчевать-то будете? Как чем? А вот рыбка, Кирилл еще с вечера наловил, каша вот пшенная. Да и будет с нас.

— А вот я что-то курятины захотела, — мечтательно выдала Лукерья.

— Дак мы курочку третьего дня зарезали. Я ее в духовке со сметаной… Вкуснятина!

— Наверное, и нам надо курей завести – задумалась Лукерья. – У вас вот их сколько?

— Так вчерась считала. Вроде 12. Хотя, было 13. Одна, видать, спряталась где-то. А может, неправильно посчитала? Да куда она денется? У них вон какой загон. И сарай. Даже захочешь – не улетишь. Ты вот что, Лукерья. Если вдруг захочешь развести курей, я тебе дам парочку на развод. Недорого возьму.

— Благодарствуйте, хозяева! – Лукерья поклонилась и вышла из хаты.

 Ишь ты, продам!  Недорого! Я у тебя скоро всех отберу – не спрошу! – Лукерья была расстроена и даже разгневана. Что ж это меня гложет? Аааа, понятно. Зависть. Ну да, у них все есть, а у нас с Фросенькой шаром покати. У нее мужик в доме, а у нас мыши одни! Как тут не расстроишься? Одним все, а другим кукиш! Несправедливо это.

 С этими мыслями дошла она до дома и, чтоб не лезли они, треклятые, в седую голову, занялась хозяйством.

 Два долгих дня думала Лукерья, как та бабка из сказки о золотой рыбке, что бы ей еще захотеть, да так, чтоб за это не получить по шапке. И, кажется, придумала. Поросенка, конечно, можно было бы, да вот только хватятся быстро. Послать ее на рыбалку, так увидят. Вот это будет зрелище! Тень Лукерьи ловит рыбу! Она даже засмеялась в платок. А вот кусок мяса… Пошлю-ка я ее в город, к мяснику. Нет, не днем, конечно, ночью. Я знаю, где он живет. А что ей стоит пролезть к нему в сарай, да стащить оттуда пару кусков? При воспоминании о мясе, у нее потекла слюна. А уж приготовить я его смогу так, что пальчики оближешь! Только вот как мне объяснить Фросе, откуда оно появилось? Само забежало в огород? Нет, скажу ей, что ходила в лес по грибы, а там кабанчика нашла подстреленного. Видать, часть мяса охотники отрезали, а остальное решили забрать позже, вот я вовремя и подоспела. Решено. На следующий день, когда Фрося ушла в школу, Лукерья вызвала Тень и отдала ей приказ дождаться темноты и принести большой кусок свинины. Немного успокоившись, она пошла хлопотать по хозяйству, и только, когда пришла из школы Фрося, вдруг обнаружила, что тени-то от нее и нет! Господи, пресвятая Богородица! Что ж это я! Ее-то я отправила, а сама без тени оказалась! Надо бы поскорее уложить Фросю, а то, не приведи Бог, заметит, что неладное. Сраму не оберешься! Так и поступила. Фу, вроде, ничего не заметила. А как же Тень? Когда ж ее ждать? Ведь припрется ночью, разбудит всех! Придется сидеть на околице. Лукерья накинула пыльный тулупчик, и уселась на крылечко, как солдат на пост. Долго сидела она, и, уже, когда глаза ее стали закрываться, Тень, как призрак, внезапно возникла перед ней. Тьфу ты, бисово племя! Напугала! Ну, что, принесла? Тень, как и в прошлый раз, вытащила из-под полы здоровенный окорок. Ого! Вот это да, вот это работа! Никто не заметил? Тень покачала головой, но, как-то неуверенно. Смотри мне! – пригрозила Лукерья и, прочитав заклинание, и убедившись, что тень снова на своем месте, пошла в сарай припрятать окорок, пока не проснулась внучка.

 На следующий день Фрося чуть не упала в обморок, войдя в хату – силен и соблазнителен был даже не запах, нет, благоухание, доносящиеся из печи! Снова расспросы, визги восторга, полное пузо, благородная отрыжка… Ах, как же хорошо жить! Ну да, а есть хорошо еще лучше! Ну, что еще могла придумать деревенская бабка, кроме простых человеческих радостей? А какие они были в те времена? Набить живот досыта – вот и весь смысл деревенской жизни! А для этого надо пахать, сеять, короче, тяжко трудиться. И для чего это все? Да только для того, чтобы насытить свое брюхо и довольно растянуться на горячей печи, укутавшись пестрым лоскутным одеялом. Так думала Лукерья, борясь с помутненным сонным рассудком.

 Шли дни, Лукерья малость успокоилась, но решила-таки освоить книгу целиком. Чувствовала она, что есть там еще масса интересного, связанного с ее тайной. Так и оказалось. В книге было подробно описано, как научить тень разговаривать, как сделать так, чтобы она выполняла все приказы в одно мгновение. Одно смутило Лукерью. То, что Тень может выйти из-под контроля. Вот как там было написано: «И буде тень служить хозяину ее до поры, как сама не станет разумом твердой и силы напитанной. Берегись ее хозяин и прохожий! Власть ее будет без границ и дверей, доколе будет она среди людей живых творить шкоду до тех пор, покуда царство теней не заберет ее к себе в утробу». Дальше она мельком пробежалась по страницам и поняла, что там описано, как вернуть Тень в царство теней. Но тут написано – только после смерти хозяина! Вот оно мне надо, когда я помру? Кому надобно, пущай тот ее и загоняет, куда хочет. Хоть в ад. Жутковато, однако. Лукерью аж передернуло и холодок пробежал по телу. Как с ней управиться, если она откажется повиноваться? Может, ну ее к лешему, проживем и без нее? Надо бы хорошенько над этим подумать.

Прошло больше месяца со времени последнего превращения, но Лукерья держалась. Страшно ей было и за себя, и за Фросю. А ну, как взбунтуется? – она косо взглянула на свою тень от свечи. Ух, окаянная! Я тебе ужо! – она погрозила ей пальцем и сделала страшное лицо. Не боится, стерва. Что ты с ней будешь делать!

А между тем, здоровье Лукерьи становилось все хуже и хуже. Смертушка, наверное, за мной стоит, ждет, когда забрать можно. И как же я могу оставить свою внученьку одну, когда вокруг столь много зла, а в доме ни защитника, ни жениха. Господи, хоть бы кто посватался! Хоть косой, хоть кривой, а мужик! Вон, за Женьку Мальчукову уже посватался Иван. Сам, конечно, щуплый, сморчок прям, зато жилистый, хозяйство у него хорошее, твердое. Так думала Лукерья по ночам, когда сон обходил ее стороной. И вот, однажды, после долгих раздумий, она решила. Что ж, если нету мужика в доме, не оставлю я сиротку одну – пусть уж за ней Тень присматривает. А я ей накажу строго-настрого, чтобы чужих в дом не пускала, да была хранителем для внучки. Одно плохо – не говорит пока. Одна фраза смущала Лукерью: «Вставь язык б___го и нев____ ей в рот и прочти это заклинание». В этих местах буквы были так затерты, что понять смысл этих слов было невозможно. Далее было длинное заклинание. Какой такой язык? Бедного? Невиданного? Свой? Куриный? Свинячий? По-всякому пробовала Лукерья, да только все без толку. А здоровье, между тем, становилось все хуже. Редко сползала Лукерья с печи, чтобы сварить внучке обед, да прибраться по дому. Вся остальная тяжелая работа была на Ефросинье. Что же делать? Как разгадать загадку проклятую про язык? Лукерья совсем перестала спать, мучаясь этим вопросом. Она не могла, не имела права покинуть этот мир, не вручив внучке готовую ко всему защиту в лице Тени ее собственной. И осталась-то самая малость! Но как же ее понять?

  Жил в то время в деревне мужичок один. Блаженный. Ну, чокнутый то есть. Такие были практически в каждой деревне. Никто его не обижал, поскольку считалось, что мужичок этот – Господом Богом поцелованный, практически святой. И звали его Никанор. Никанор Бретвенский. Сколько годков ему было – никто никогда не знал. Человек без возраста. Хлипкая скомканная бороденка, редкие тонкие русые волосики, почти белые зрачки глаз, в которых люди боялись заглядывать – страх пробирал их, поскольку, казалось, все видит он, как Господь Бог. Его сторонились, но не гнали, а наоборот, подкармливали, давали какую ни наесть обувку и одежку. Так и ходил он с протянутой рукой, в каких-то обносках, с кривым посохом, глядя невидящими глазами куда-то вдаль и шепча что-то себе под нос. Считалось плохой приметой, если Никанор останавливался напротив человека и внимательно в него всматривался, страшно шевеля немыми губами. Больше всего любил Никанор значки. В те времена их было, хоть и не много, но люди изредка привозили их из города, дети ими менялись, носили самые яркие. Тут Никанор просто сходил с ума. Увидев новый значок, он расплывался в идиотской улыбке, тыкал в значок пальцем и твердил: «Ляля, ляля!». А, поскольку все боялись, что Никанор волей-неволей может навести хУдо на человека, то лучше уж было ему его отдать, чем рисковать своим здоровьем. А может, и жизнью. Кто знает? Появлялся он не часто, никто не знал, где он живет, или, хотя бы, ночует. Может, в городе, а может, и в лесу? Одному Богу известно. В тот роковой день он снова появился в деревне, ходил меж домов, выпрашивая милостыню, как всегда, в рубахе, утыканной значками, повторяя «Ляля» — и тыча себе перстом в грудь. Вот тогда-то и заприметила его Лукерья, и сначала, без задней мысли, вынесла немного хлеба, покивала в ответ на его «Ляля, ляля», да и ушла в хату. И тут ее, как молнией ударило! Так ведь те слова в книге означают: блаженного и невинного! Как же сразу не сообразила? Вот же он, блаженный и невинный – Никанор Бретвенский! Никому ненужный, бесполезный человечишко! Только зря землю топчет, все никак помереть не может. И закралась в ее душе страшная задумка. Сначала она, как могла, гнала ее от себя, как чуму, но Тень по ночам во сне просто проела ей плешь. Это он, он! Не упусти момент! Это судьба! И так ночь за ночью! И, наконец, Лукерья решилась. Хотя, зачем брать грех на душу, когда у нее такой исполнительный и безмолвный (пока) двойник! И вправду! Чего это я раскисла? Руки мои останутся чистыми, а я для внучки сделаю благое дело! Тем более, что грех перед концом – и не грех вовсе, ведь так, Господи? – воспрошала она на коленях перед старинной иконой в красном углу. Господь смотрел на нее грозно и молчал. Ну, вот видишь, пресвятая Богородица, я же и говорю, это ж не грех? Богородица смотрела только на маленького Христа, абсолютно не обращая внимания на Лукерью. Вот и славно, — она тяжело поднялась с колен, опираясь рукой о стол. Вот и славно! Только надо решить, когда и как? Может, нынче ночью? А почему бы и нет? Дождалась она, когда Фрося заснет, да и шмыг на чердак! Вызвала Тень и наказала строго-настрого не попадаться никому на глаза, это, во-первых. А во-вторых, ты хочешь разговаривать научиться? Тень кивнула. Ну, вот то-то. Тогда…и она в подробностях изложила Тени свой зловещий план. …И зарыть его куда подальше, да поглубже. Поняла? Тень снова кинула. Смотри мне, не сделай шкоды, а то вообще тебя в сундуке закрою на веки вечные! Ну, ты еще здесь?!

 Никанор Бретвенский, тем временем, с покойно коротал остаток вечера в заброшенном сарае на краю деревни, удобно расположившись на сене и разложив свои нехитрые пожитки, добытые за день – пару яблок, пару печеных картошек и даже одно куриное яйцо. Чем не ужин? Его безумные глаза радостно сверкали в темноте в преддверии трапезы. И правда, что может быть лучше вкусного и сытного обеда для одинокого уставшего путника? Он потихоньку, медленно, растягивая удовольствие, начал чистить картошку. Ах, какой божественный аромат идет от этого неказистого на вид овоща! И, едва только Никанор разину рот, нацелился , прикрыв глаза, на белоснежную мякоть картофеля, как тут же вздрогнул, открыв глаза. Ему показалось, что прямо перед ним кто-то стоит. Оглянувшись, он вдруг заметил справа от себя какую-то несуразную тень. Она была ни от чего, просто сама по себе без хозяина. Слабый свет лучины из угла сарая не находил того, кто мог бы ее отбрасывать. Что за невидаль такая? Никанор с досадой отложил картофелину и встал, чтобы понять, откуда она появилась…

  Ожидание Лукерьи было мучительным. Так и не мудрено – это ж чистой воды убийство! Ох, Господи, прости меня, спаси и сохрани, пресвятая Богородица, — без устали молилась Лукерья. Однако, прошло совсем немного времени, как Тень вернулась, держа в руке что-то скользкое и кровавое. Это был человеческий язык! Лукерья чуть не упала в обморок, но взяла себя в руки и быстро направилась с Тенью на чердак. Поставила Тень перед собой, приказала открыть рот, с отвращением вставила ей в рот язык Никанора, открыла книгу и стала читать заклинание. И вот, когда она прочла последнюю фразу, язык как бы сам вылетел у нее изо рта, и залетел в рот Тени. Да так, как будто, там и был. Тень пошевелила им и произнесла: «Я… говорю…». Голос ее был такой страшный, как будто, говорил мертвец из гроба. Низкий, глухой и жуткий.

— Господи, ну и голосок, — Лукерья аж поморщилась и быстро перекрестилась. – Не дай боже! Ну, что ж, дело сделано. Ты куда мертвеца-то дела?

— Закопала, — прохрипела тень.

— Фу, ты! Надеюсь, не найдет никто?

— Не найдет.

— Ты прям как не человек. Вроде, и говоришь, а все равно, какая-то неживая. Ладно уж, спать пора. Потом поговорим. – С этими словами Лукерья скороговоркой прочла заклинание и удалилась в свои покои. То есть, на печку.

  Всю следующую неделю Лукерья прислушивалась и приглядывалась – может, кто что скажет про Никанора. Но люди настолько привыкли к его внезапным исчезновениям и таким же появлениям, что абсолютно не придали никакого значения тому, что он в очередной раз пропал.

 Жизнь продолжалась. Фрося — в школу, потом работа по дому до заката, а Лукерья – своей тайной двойной жизнью. Часто думала она о том, что, вот, если бы захотеть здоровья себе, али корову. А может, и лошадь с телегой – вот бы было послабление ей с внученькой! Дак как же эти желания реализовать? Тень, она ж не волшебница – все это богатство нужно откуда-то брать, то есть, украсть, чего уж там.  Да и что люди скажут – ведь везде глаза, деревушка-то маленькая. Спросят – откуда взяла? Что я тогда скажу? Вот и получается так, что Тень эта – штука совсем бесполезная в нашем деревенском хозяйстве. И вместо лошади ее не запряжешь, и как корову не подоишь. С такими грустными мыслями она вновь вызывала Тень, долго смотрела ей в глаза, о чем-то пыталась поговорить, да не тот она собеседник со своим замогильным голосом, да тупым упертым взглядом. Впору детишек пугать. А может, ее в огороде поставить, как пугало? Все польза. Эх, бесполезная ты штука в хозяйстве! Поди, что ль, грибов, да ягод насобирай! Да на глаза никому не попадись! И мухоморы не бери, а то в прошлый раз вона сколько выкинула! Тень набирала полное лукошко ягод, да грибов, Лукерья их перебирала, сортировала, готовила Фросе на обед.

— Бабушка, и где это ты все время столько грибов, да ягод набираешь? – удивлялась Фрося.

— Так это ж дело нехитрое. Вон, мальчонку какого попрошу, он за рупь и наберет, сбегает. Ему что? Одно удовольствие, а нам обед.

— Вкусно очень!

— Ешь, ешь, дитятко, — Лукерья гладила Фросю по головке и не нарадовалась на такую послушную девочку. Хотя, какая ж это уже девочка? Это уже женщина, жена. Вот бы жениха ей справного. Ну, пусть и не принца, а дабы справный был, не сильно пьющий, да работящий. Да где ж такого взять?

 И тут у нее в голове прям вспыхнула блестящая идея! Точно, точно! Это надо как следует обмозговать!

 На следующий день Лукерья взялась за дело. Долго и занудно объясняла она Тени, что ей нужно сделать:

— Идешь в лес, да подальше от нашей деревни, ближе к городу. Смотришь, кто из мужиков пошел в лес по грибы-ягоды, просишь его проводить тебя до дому, типа, мол, заблудилась. Петляешь, петляешь по лесу. Как заяц, а потом приводишь под вечер к нам в хату. Тут уж мы с ним сами разберемся. Поняла, что ль, бестолковая?

— Поняла, — как из гроба. Господи, хоть бы ты там никого не испугала, а то все зазря будет. Ну, ступай с Богом!

 В первый вечер Тень пришла одна, равно, как и во второй, и пятый… Да не уж-то мужиков в лесу подходящих нет? Ведь самый грибной сезон пошел!

 Тень молча мотала головой. Ох, нельзя тебе ничего поручить! Точно, бестолочь! – Лукерья расстраивалась, но руки не опускала.

 И вот, наконец, на шестой день под вечер в избу кто-то осторожно постучался.

— Кого там еще леший несет? – проворчала по привычке Лукерья, но тут же окстилась и с нетерпением отрыла дверь. На пороге стоял вполне себе еще не старый мужичок, невысокого роста, в зипуне и кепке, с корзиной в руках и посохом. В корзине – грибы, да ягоды.

— Так ты, бабуля, уже сама дошла? А я-то, дурень, тебя в лесу ищу – думаю, куда ж ты запропастилась?

Лукерья от неожиданности и такого напора ничего не могла сказать, но быстро сообразила, что путник принял ее за Тень, которая и завела его в лес, да и проводила до хаты.

— Ой, милок! Я и сама ужасть как перепужалась! Оглянулась – нет тебя нигде, вот и пошла одна. Так Бог и вывел меня до своей хаты! Спасибо тебе, родной, что не бросил старушку, помог убогой до дому добраться! Входи, входи, родненький, не стесняйся! Сейчас будем вечерить. Небось, изголодал в лесу-то?

— Есть немного. Да удобно ли? – мужичок снял кепку и прошел в хату. – А у вас тут хорошо, уютно, по-хозяйски! – он обвел взглядом нехитрые пожитки.

— Сейчас, сейчас. Сейчас борщ есть будем! Ты борщ-то любишь?

— А кто ж его не любит? Особенно, когда на мясной косточке с мозгами… — у мужика аж слюна потекла.

— Будет тебе и мясо, будет и косточка. И мозги тоже будут! – суетилась возле него Лукерья, вытаскивая из печи заготовленный заранее чугунок с наваристым борщом из хорошего куска говядины. Запаслась, старая.

— Вот это царский ужин! – обрадовался прохожий, садясь на лавку. – Сейчас бы еще стопочку!

— Извини, родной, спиртного не держим. Живем мы вдвоем с внучкой, непьющие. И некурящие. А ты, значит, стопочку уважаешь? – Лукерья пристально, как на допросе, уставилась на незнакомца.

— Да что ты, мать! Я ж пошутил. Ну, если в праздник какой. На Пасху там, Рождество… А так ни-ни! Некогда мне, работать надобно, так что, некогда мне пьянствовать.

— Вот и молодец! Вот настоящий мужик! Фрося! Иди-ка, познакомься с человеком!

Из дверей вышла Фрося в красивом красном платке на плечах, длинной юбке, сапожках на каблучке. До чего ж хороша! И ничего, что на лицо не красавица, зато сама вся ладная, крепкая, прям яблочко наливное! Мужичок аж привстал, оправил косоворотку и представился каменным голосом:

— Степан. – И встал по стойке смирно. Фрося сконфузилась и залилась румянцем.  Оба стояли, как каменные изваяния.

— Да что ж это я! Садитесь за стол, обедать будем!

 Обед удался на славу! Степан жил в городе, но вот, угораздило ж его пойти в лес за грибами, а там Лукерья. Заплутала. Только вот голос у вас, кажется, другой был. Да это ж я от страху! И голос пропал, и сама вся тряслась! Видано ли дело – потеряться в лесу на старости лет! Они громко и весело смеялись, Степан украдкой поглядывал на Фросю. Понравилась. Точно, понравилась. Ну, теперь ты точно наш, никуда не денешься. Они еще долго, до полуночи галдели ни о чем. Степан оказался приличным мужиком, не женатым (слава Богу!), живет с отцом и матерью в городе, держат хлебную лавку, так что, сами понимаете, с голоду не помрем! – он опять многозначительно посмотрел на Фросю. Та зарделась, потупившись и скромно улыбаясь в платок. А какая она у нас хозяйка, да рукодельница! И шьет, и жнет, и школу вот оканчивает. Почитай, отличница! Вот, за разговорами, и досидели чуть не до утра. Спать пришлось недолго, да и кто там спал! У каждого сильно билось сердце в предвкушении скорых перипетий в их жизни.

 Степан стал приходить к ним в гости почти ежевечерне. Они ужинали, потом Степан с Фросей шли гулять по деревне, на танцы, да к речке. А Лукерья не нарадовалась их счастью. Ну, вот теперь и помирать не страшно. Хотя… Есть еще одно дело. Что же ей теперь делать с Тенью? Мужик, слава Богу, у Фроси уже есть, скоро поженятся, Степан заберет ее в город, сам уже говорил. Будет при деле, булки, да пироги выпекать. Все лучше, чем в деревне впроголодь, да за сохой и косой с тяпкой. И сыта, и при муже, и детей ему нарожает! Слава Богу, пристроена! Так что же, все-таки, делать с этой треклятой Тенью? Может, пусть лежит себе мирно в сундуке? Все спокойнее. Не приведи Господь, кто узнает. Ведьмой прозовут, а то и вовсе прибьют. Да и Фросе такая слава точно не на руку. Нет, от греха подальше!

 Вот так приблизительно размышляла Лукерья. Но. Мы предполагаем, а Бог располагает. И планы его вовсе не были похожи на те, что строила Лукерья.

 Спросите, что же могло такого случиться, что смогло их спутать? А вот что. Однажды, в выходной день, когда Фросе не нужно было в школу, а Степан должен был прийти только к вечеру, решили дамы прогуляться по лесу, да заодно, и грибов насобирать на жаровню. Час ходят, два. Грибов в лесу полным-полно! Уже обе корзинки с верхом, да остановиться никак не получается.

— Ну, все. Хватит! Пора уже домой. А то, придет Степан – а у нас ничего не готово. Лукерья потянулась, кряхтя потирая затекшую поясницу, посмотрела в сторону Фроси и … окаменела. Прямо напротив Ефросиньи буквально в нескольких метрах стоял огромный серый волк, недобро пригнув голову и пристально смотрел на женщин своими страшными красными глазищами.

— Не двигайся, — прошептала Лукерья, но, кажется, серого вовсе не интересовало, стоят они или убегают. Всем своим видом он показывал, что настроен крайне решительно, и живыми им отсюда ноги не унести. Шерсть торчком стояла у него на загривке, он оскалил огромные белые клыки и медленно двигался на них. Все. Можно прощаться с жизнью. Подмоги ждать было неоткуда. И тут Лукерья начала что-то беззвучно нашептывать. Зверь насторожился, принимая это за угрозу. И вот, когда он уже собирался было броситься на несчастных женщин, между ними возник колоритный силуэт еще одной Лукерьи. Волк явно растерялся.

— Убей его! – скомандовала Лукерья.

 В то же миг Тень кинулась на волка, схватила его за голову и ловко свернула его мохнатую шею. Потом, непонятно, зачем раскрыла страшную волчью пасть и вырвала у него язык. Фрося бухнулась в обморок.

— Что ж ты делаешь-то! Зачем дитё пугаешь? Я разве тебе это приказывала?

— Я думала… может, голос поменять? Тебе ж мой не нравится?

— Что?! Какой к черту голос! Убирайся с моих глаз!

 Вскоре Фрося пришла в себя, села посредине полянки и тупо уставилась то на волка, то на бабушку, не понимая, что здесь происходит.

— Ааааа где…?

— Кто, внученька? Ты ж моя родная, цела, цела, дитятко!

— А где… ты?

— Тут я, тут. Сейчас все расскажу. – Лукерья подумала, что лучше уж все рассказать, как есть, чем внучке сойти сума. Зрелище, конечно, было впечатляющее. Лежащая почти без чувств девушка, над ней стоящая на коленях бабка, вокруг разбросаны корзинки с грибами, а посередине – огромный волк с остекленевшими застывшим в недоумении глазами, из пасти которого лилась ручьем алая кровь.

 Понемногу женщины пришли в себя, и Лукерья рассказала внучке. Все. До последнего своего секрета. Фрося сидела и не могла вымолвить ни слова. Она была в глубочайшем шоке от всего пережитого за последние минуты и услышанного от собственной бабушки. В это невозможно было поверить!  Однако, постепенно все эмоции улеглись, и Фрося успокоилась. Но любопытство, конечно же, осталось и она непременно хотела увидеть Тень еще раз. У Лукерьи теперь образовался другой груз на душе. Мало того, что об этом пришлось рассказать внучке, она увидела, КАК Тень расправилась с огромным волком! Эта жуткая сцена до сих пор стояла у не в глазах. Значит, она может легким движением руки убить любого! И их тоже? Тут она вспомнила про то, что Тень может выйти из подчинения после ее смерти. А до этого, кажется, оставалось совсем недолго. И что делать теперь? Запретить Фросе с ней общаться? Это вряд ли получится. Оставлять их наедине? Страшно. Мало, что у этой старой дуры на уме? Единственное решение – попытаться договориться с Тенью, сделать Фросю своей преемницей, хозяйкой тени. Хотя…. Это же не ее тень. Она с таким же успехом может сотворить и свою… Мысли путались у нее в голове.

 Дни шли, а Фрося все чаще приставала к бабушке – покажи, да покажи Тень! Прицепилась, как банный лист до заду! Ну, что ты будешь с ней делать! Ладно уж, пойдем, покажу. Они поднялись на чердак, открыли сундук. Сердце выскакивало у Фроси из груди от жуткого волнения.

— Смотри. Вот эта книга. Тебе нужно прочесть ее от корки и до корки, запомнить нужные заклинания. Тогда, думаю, все будет в порядке. А сейчас, — и Лукерья начала, закрыв глаза, читать заклинание. В этот же момент перед ними появилась Тень.

— Ой, бабушка! – Фрося спряталась за Лукерью. – Она так на тебя похожа!

— Правильно. Это же моя тень. Вот видишь, моя тень исчезла, а появился мой двойник. Ну, что она может, ты уже видела. Так что, нужно с ней поосторожнее.

— Тень, а ты запоминай, что я тебе сейчас скажу. Это моя внучка, Фрося. Ефросинья. С этой минуты она твоя хозяйка. Теперь все приказы тебе будет отдавать она. Ты меня поняла?

 Тень тупо уставилась на Лукерью, потом на Фросю, потом все повторилось снова. Она молчала.

— Вот, бестолочь! Я еще раз тебе повторяю. Теперь ты слушаешься только Фросю, вот ее! А меня – нет. Ну, поняла ты наконец?

— А ты? — фу, какой мерзкий голос. Фрося еще дальше спряталась за бабушку.

 — Я твоя тень, — прочеканила Тень голосом робота.

— Ну, и что? Была моя, станешь ее!

Тень задумалась.

— Но мы даже не похожи!

— Вот и славно! Никто и не подумает, что твои проделки – Фросины забавы!

Тень снова задумалась.

— Ну, что ж ты у меня такая тупая!? Давай сейчас порепетируем. Фрося будет читать заклинания, а ты будешь ей подчиняться? Идет?

Тень молча кивнула.

— Отлично. Фрося, читай вот здесь.

Фрося стала читать и через мгновение Тень исчезла.

— Слава Богу, первый этап мы кое как освоили. Теперь читай вот это.

Фрося снова принялась читать, и через секунду Тень снова появилась перед ними. Все в том же обличии Лукерьи.

— Замечательно! – Лукерья аж захлопала в ладоши. – А теперь, внучка, прикажи ей что-нибудь.

— А что, бабушка?

— Да что в голову придет. Ну, к примеру… подмести здесь полы. – Фрося согласно кивнула.

— Тень, подмети полы на чердаке! – командирским голосом с пафосом королевы продекларировала Фрося.

 Тут же, Тень схватила веник, и, не успели женщины понять, в чем дело, Тень закружилась вокруг них, поднимая столбы пыли. Когда пыль опустилась на землю и дамы изрядно прочихались, Тень уже смирно стояла перед ними, выполнив Фросино задание.

— Ой, как здорово! – Фрося аж подскочила на месте, как счастливый ребенок. – Бабушка, а можно я ей еще задание дам?

— Ну, давай, давай, — Лукерья была очень довольна и горда экспериментом.

— А ну-ка, Тень, свари нам на обед пельмени!

 Тень было дернулась, но тут же вернулась на место, открыла рот и пристально и непонимающе посмотрела на Фросю.

— Что ж ты делаешь?! Она ж обеды готовить не умеет, тем более что и делать-то их не из чего! Она тебе не фея из сказок. Она ж как человек, только быстрее и сообразительнее. Ты б еще попросила ее выучить уроки и вложить знания в твою дурную голову! – Лукерья постучала кулаком по фросиной башке. Та отдалась звонким гулом. – Во! Вишь. Пустая! – они обе рассмеялись. Но каково же было их удивление, когда Тень тоже скорчила гримасу и выдавила из себя нечто похожее на хрип. Видимо, это должно было означать веселый смех. Дамы переглянулись и рассмеялись еще шибче. Так и стояли они втроем, держась за животы от смеха!

— Ну и голосок у тебя, двоюродная моя бабуля!  — сквозь смех выдавила из себя Фрося.

Тут Тень вдруг стала серьезной и замолчала.

— Да ты не обижайся, но только голос у тебя действительно какой-то … ну, глухой, что ли. И…страшный.

 После этих слов Тень нагнулась над сундуком, и, немного там пошабуршав, что-то вытащила… Господи прости! Это были …языки! Их было штук 5 или 6. Разного размера и формы, но уже все синие и страшные. Один, правда, был почти свежий, но уж больно большой. Фрося медленно сползла на пол без чувств.

— Ты …. Это что ж такое? Я тебя спрашиваю, это откуда?!

— Ты ж сама говорила, голос. – Тень протянула Лукерье языки.

— Когда ж и где ты их достала?

— Тогда. У Никанора.

—  А эти?

—  И эти тоже. Не помню, темно было. У мужиков каких-то.

— А эти-то зачем?!

— А вдруг с тем бы не получилось?

— Ну, хорошо. Я все могу понять…хотя нет, не могу. А вот этот не волчий ли?

— Волчий.

— Так он-то тебе на кой дьявол?!

Тень пожала плечами.

— Дура-дурой! Выбрось их! Да так, чтоб я их никогда и не видела! – Тень тут же исчезла, но через секунду появилась снова. Уже с пустыми руками.

— Быстро ты, однако. Никто не найдет?

Тень замотала головой.

Фросенька, внученька, очнись, родная! Все уже прошло. А ты (Тени) ступай обратно в сундук! Или в тень… Короче, скройся с глаз моих. – Лукерья прочитала заклинание, но Тень оставалась на месте.

-Ты что, не поняла? Скройся, говорю!

— Ты мне больше не хозяйка, — прохрипела Тень.

— Ах, ты ж, Спаситель! Я ж забыла, что теперь Фрося хозяйка твоя! Фросенька, вставай, да прочти вот это.

Фрося с трудом поднялась с пола, невидящими глазами уставилась в книгу, с трудом прошептав заклинание. Тень исчезла.

— Бабушка, а что это было? – Ефросинья была бледнее стены.

— Что-что…- потупила глаза Лукерья. – Знамо дело, языки! Она, видите ли, на всякий случай вырвала языки еще у нескольких мужиков. – Лукерья затихла и только тут она начала понимать, что же произошло. Значит, она, если не убила, то покалечила еще несколько человек! Боженьки! Так они ж начнут искать, кто, да что…Набредут и на нас… Хотя… Как же они скажут, коли нету у них языков и говорить им нечем? Это меняет дело. – Лукерья аж выдохнула. Да и кто ж ее узнает? Она же тень! Ладно, надо на это наплевать и забыть. Будем считать, что ничего не случилось. Так, потихоньку, она успокоила и себя, и внучку. Да, родная моя, теперь тебе с этим жить. И не вздумай кому сказать про нее! Вмиг все потеряешь! Я-то знаю. 

 В последующие дни про Тень забыли совсем. Так и было от чего – Степан сделал предложение Фросе, и все дружно готовились к свадьбе. Мало того, свадьбу назначили в один день с Мальчуковыми – Евгенией и Иваном! Ну и правильно! Во-первых, лучшие подруги, а во-вторых, дешевле обойдется. Свадьбу решено было играть в городе. Все ж-таки, Степан был городской, а сыграть свадьбу в городе и почетно, и форсу больше. Вот все и готовились. Невесты шили себе платья с матерями, да бабушками, а женихи… они вообще не готовились. А чего готовиться-то? Костюм справный есть, выходной. Сапоги начистил, усы расправил – и под венец!

 И вот наступил день свадьбы. Как положено, с утра женихи выкупали невест. Ой, смеху было! Чего там только не было – и украсть их пытались, и рядились, и ругались, и мирились. Все прошло как положено – и смотрины, и сговор (он же запой), и малые, и большие сиденья, невесты проплакались и на заутрени, и в родительском доме, как заведено, получили родительское благословение, и вот, наконец, переехали на подводах в город, в церковь, на венчание. Ну, тут все чин чином, по старославянскому обряду. Как закончили венчание, снова погрузились в подводы, да телеги, и тронулись на свадебный пир. По дороге к дому им пыталась перебежать дорогу старая корявая бабка – ведьма.

— Мама, а чего это она под лошадь лезет? – испугалась Женя, невеста Ивана. В этот момент с подводы повскакивали добры молодцы и волоком оттащили бабку с дороги. Да и наподдали вслед – не вреди молодым!

— Это, доча, ведьма. Шкоду делает, гадость молодым, чтоб жилось им плохо.

— А зачем же? Ведь нехорошо это?

— Да шут его знает. Принято у них так, у ведьм. А так, чем им еще заняться?

 Прибыли на место с песнями, танцами, гармониками да бубенцами! Целый пир! И гостей полон дом. Все, как у людей. А, надобно вам сказать, что в те времена свадьбу гуляли три дня и три ночи. Ну, разумеется, кто еще мог гулять, да ногах держался. Даааа, свадьба -дело, любимое нашим народом. И наешься там, и напьешься, и навеселишься от пуза! Наши подружки-невесты сидели сначала смирно, чинно, как и полагается невестам. Правда, сидеть им почти не давали – то и дело молодые принимали поздравления, подарки, да устали уж целоваться под крики «Горько!». Но, на второй и третий день веселье понемногу улеглось, и все, кто мог, уже просто разговаривали друг с другом за столом, да изредка прикладывались к рюмке. Тут Женя вспомнила про ведьму, которая пыталась перебежать им дорогу. Разговор быстро подхватили – тема благодатная, все же любят страшилки да сплетни!

— Я эту ведьму знаю, — вмешалась в разговор какая-то тучная дама в расписной шали. – Она тут часто шастает.

— Раньше ее бы на костер, да и всего делов! – это ее муж с огромным животом и круглой бородой во всю голову.

— А что, и сейчас так надо. Хоть бы не на костер, так в кутузку посадить. Сколько от них беды людям простым, — согласился худой длинный мужик с выпученными красными глазами.

— Интересно, а что ж они тебе такого нашкодили? — поинтересовалась молодая красивая девица, надкусывая яблоко и пристально глядя своими серыми с поволокой глазищами на худого.

— А хоть не мне, так мало ли народу от них пострадало! Вот, к примеру. Все ж знают Никанора Бретвенского? – все дружно закивали. – Ну, кто его когда видел последним? Никто. Месяц уж, а то и два. Скажете, сам сгинул? Так нашли б уже давно. И ведь никому не мешал.

— Да, божий был человек, — крупно перекрестился лысый и круглый поп. – Помянем его, братья! – и хлопнул полстакана водки.

— Чего ж вы его хороните, никто ж его мертвым не находил, — это девица с яблоком.

— Ну, тогда – за его здоровье! Дай Бог каждому! – поп перехватил стакан у длинного и так же лихо опрокинул его в бездонное чрево.

 — А может, конечно, и сгинул… Что-то давно не видать Никанора, — чуть не всплакнула дама в шали.

— Так, если ж сгинул, да без благословения – это не порядок! А как же отпеть раба божьего? – поп уже еле сидел, его сильно кренило вправо, к «бороде». – Надобно отпеть, так не можно! – он пытался схватить стакан у «бороды», но тот вовремя перехватил его в другую руку и поставил с другой стороны. – Нет, а отпеть все же надо! – поп не растерялся и выхватил лафитник у пристава, сидящего напротив. Быстро опорожнив его, поставил на место, глаза его затуманились, и он рухнул на бородатого. Пристав, было уж хотел налететь на попа, да махнул рукой, плюнул и налил себе лафитник до краев.

— Ну, будем!

— Вы только послушайте, что я вам скажу – до шепота понизила голос дама в шали. – Мне Прасковья из слободки недавно сказывала, а ей племяш, он в полиции служит. Так вот, банда у нас появилась. Шайка. Людей почем зря губит! И все больше в лесу. Пошел ты в лес по грибы, а тебя там шмяк! по башке. Ограбили, всю одёжу поснимали, а что самое страшное (это у них как знак такой бандитский), язык вырывают! Это, чтобы, если даже живой остался, то ничего рассказать не смог!

 — Ну и здорова ты врать, сватья, — это уже тетушка, осыпанная, как жаба, бородавками.

— Вот те крест! – дама истово перекрестилась и выпучила глаза в знак правдивости рассказанного.

— А вот у нас пристав. Давайте у него спросим. Кто же еще должен знать, как не он?

 Все, участвующие в разговоре, разом повернулись к приставу. Пристав был в аккуратно отглаженной форме, с усами, завитыми вверх, зализанными лампадным маслом волосенками с четким широким пробором. Он выкатил глаза, поняв, что настал его звездный час, час свадебного генерала, надул щеки, и важно промолвил:

— А о чем, собственно речь? – взгляд его был еще живым, но сосредоточиться он мог уже исключительно на процессе попадания рюмки в цель. Все наперебой пытались объяснить ему суть вопроса. Что значит закалка! После третьей рюмки подряд он встряхнул головой, чуб слетел ему на глаза, и он торжественно промолвил:

— Тихо! Вопрос понятен! – пристав хлопнул ладонью по столу. Все замерли. Свадьба стала походить на святое вече.

— Довожу до сведения почтеннейшей публики, что информация эта секрета великого и прошу ее из дома не… (он громко икнул) …не выносить!

 Все дружно закивали, мол, ты, батюшка, говори, а мы рот-то зашьем! Могила!

 После продолжительной паузы, потраченной на провальную попытку сфокусировать взгляд на рюмке, пристав поднял глаза и, приставив указательный палец, к губам, заговорщическим голосом произнес:

— Есть информация, что какие-то злодеи и вправду вырывают гражданам их длинные языки.

 Все разом охнули! Не может такого быть!

— А вот и может! Пятеро пострадавших сейчас в полицейском госпитале, под строгим присмотром. Один, правда, вчерась скончался, другой еще позавчерась, третий без сознания, думаю, не жилец боле на свете, четвертый с ума спятил, а вот пятый жив, здоров…ну, я это…понятно, не совсем. В смысле язык-то у него тоже вырвали. Но здоров братец оказался! Здоровье бычье! Говорить, конечно, не может, но грамотный попался. Все, как ни наесть, написал в подробностях.

 С этими словами Фрося рухнула со стула. Гости принялись хлопать ее по щекам, отворять все окна, лить в рот не то воду, не то водку. Насилу в себя привели.

— Так, гости дорогие! Давайте-ка вы по домам! Не обижайтесь, Христа ради, но невестам нашим отдых нужен. Совсем заморились они с нами! – Это Лукерья. Встала, отвесила всем земной поклон, и гости стали нехотя расходиться, заливая в себя по дороге стремянные, на ход ноги и ход коня, сетуя только на то, что так и не узнали, чем же закончилась история пристава. Тот же был сразу взят в оборот Лукерьей , отведен в сторону, подальше от народа, да озадачен вопросами по жизнь его нелегкую, судебную, про людишек паршивых, с которыми ему приходится общаться по службе, да про начальство, которое не ценит его, да шпуняет по делу и без. Короче, самые, что наесть, животрепещущие темы.   

  Да, не вовремя Жека эту тему затронула. Ты смотри, как неприятно получилось. Живы, все-таки. Поди ж ты. Еще Никанора не нашли, не дай Бог (Лукерья перекрестилась). И что ж этот, с бычьим здоровьем им наплел? И как же мне об этом проведать? Станешь спрашивать – заподозрят. А может?.. Вот об этом стоит подумать, хотя, что он может сказать? Тень напала? Так его в психи запишут. Но, на всякий случай… Ладно, утро вечера мудренее.

 Весь следующий день Лукерья думала, как бы… как бы это помягче сказать… уладить вопрос с живучим мужичком. Батюшки! Я ж забыла, что Тень-то сейчас не в моей власти! Ай, яй, яй! Что же делать? Да и Фрося уже не в доме родном, а в городе. Ладно, может и так обойдется.

 А между тем, полиция не дремала и пристав не соврал, хоть и сболтнул лишнего. После письменного допроса единственного оставшегося в живых Петра Миронова ищейки начали свое дело. Петр был молодой парень, высокого роста, косая сажень в плечах с копной непослушных русых вьющихся волос и добродушным лицом простого русского кузнеца. Он и вправду работал в кузне. Так что, здоровья у нег было, хоть отбавляй. Сыщики долго не могли понять, как это, по его словам, на него напало сначала что-то черное, а потом, когда он уже начал терять сознание от боли, ОНО внезапно превратилось в старую бабку, которая напоследок плюнула ему на плешь, видимо, рассчитывая на то, что он уже не жилец. Но как? Как же это может быть, когда такого здоровенного бугая сломала какая-то бабка, да, к тому же, вырвала у него язык? Петро только мычал, крутил своей кучерявой головой и делал какие-то непонятные жесты. Местный художник, как смог, воспроизвел портрет преступницы. Пришлось отвезти Петра на место преступления. Уж больно запутанное и, как сейчас говорят, резонансное это было дело. Слухи уже пошли в народ. Не дай Бог, смуту поднимут! Греха не оберешься! В лесу Петр быстро нашел и показал то самое место. Ничего необычно. Стали искать следы преступника – нет! Ни одного! Да то ли это место? Не спутал ли чего? Петр яростно мотал головой и громко мычал, что должно было означать: точно тут. Да и кровь вот… Все верно. Нашли собаку-ищейку – без толку. Ни следа, ни запаха! Мистика какая-то. На всякий случай прочесали лесок. Нашли еще следы крови. Одни, видимо, от других потерпевших, уже почивших в бозе, а вот от места, где пытали Петра. По каплям крови, видимо, капавшим с оторванного языка, веревочка вилась к деревне Мокерово.  Такие же капли крови с остальных мест преступления показывали то же направление. Значит, разгадка кроется где-то здесь!

 В эту ночь Лукерья не могла заснуть до утра. Голова ее была какой-то мутной, в ней, как мухи, жужжали какие-то шальные мысли, она металась, на минуту забывалась тяжелым сном, но тут же просыпалась в холодном поту от каких-то ужасов, преследовавших ее всю ночь. Ох, и не к добру это. Да еще и огромная полная, как масляничный блин, Луна, как назло, уставилась в окно, да так, что занавеска не могла скрыть ее сияющий и какой-то зловещий вид. Она смотрела на Лукерью с глубокой и молчаливой укоризной, и это доводило ее до лихорадки. Не знаю, как я переживу эту ночь? А если уж переживу, то утром обязательно в церковь, покаюсь во всем, а книгу выброшу в реку вместе с сундуком! Прости меня, Господи! Только под утро ее сознание отключилось. Проснулась она уже в обед. Голова гудела и отказывалась что-либо соображать. Тут она вспомнила все, что ей привиделось ночью, но день был настолько светлый и солнечный, что смог легко прогнать все мрачные мысли и подумать о жизни. Лукерья села на скамейку у дома и задумалась. Крепко задумалась. Как она жила раньше и как живет сейчас. Хоть и тяжко ей было одной с внучкой, да вроде весело вдвоем, друг друга поддерживали, подолгу говорили, пахали землю, сеяли, готовили нехитрую еду. Понятно, что веселья было мало, но ведь жили – не тужили, как могли. И, как напасть, эта проклятая Тень! Спасибо тебе, бабушка моя-колдунья за наследство! И славу дурную о себе оставила, и мне такое наследство, что не дай Бог! Люди до сих пор косятся, обходят хату стороной. Слава Богу, Фросюшка выросла большая, теперь уже замужняя, даст Бог, и детки скоро пойдут… Ничего теперь меня в этой жизни не держит. И никто. Зачем живу, для кого? А сколько всего натворила за последнее время! Нет мне пощады! И все зависть человеческая, все мало, мало! Ну жили бы по-прежнему, и ничего бы не случилось, ни убийств, ни краж, ни вранья, ни колдовства. Эх, и зачем я отрыла этот сундук…? Стоял себе, есть не просил… Да что уж теперь? Да, надо идти покаяться. Перед людьми не буду – заклюют внучку. А вот перед Богом надо, может, и простит, и примет как-нибудь…Хотя, как меня принять-то можно с такими грехами? Ладно, будь, что будет!

 Лукерья долго собиралась, надела на себя все самое лучшее, и направилась в церковь. Церковь находилась от хаты не так уж и далеко, всего-то в 3 верстах. Погода была хорошая, осень уже позолотила березы, да клены – красота! Воздух был прозрачным, звенящим и теплым. Лукерья вошла в церковь, освятив себя тройным крестом на пороге. Внутри было прохладно и пахло ладаном и сыростью. Свечи тускло горели в потемках, высвечивая нескольких прихожан и темные укоризненные лики старых икон. Лукерья поставила свечку, встала на колени и стала истово креститься, что-то горячо нашептывая сухими губами.

   Уездный полицмейстер Иван Галушко был статным мужчиной высокого роста, с закрученными кверху усами, тонкими губами и острыми серыми глазами-щелочками. Они как будто прошивали человека насквозь. Его побаивались и прожженные преступники, и простые смертные. Один его взгляд поверх орлиного носа наводил ужас на собеседника, особенно если он, все-таки, чувствовал за собой какую ни наесть вину. Недаром самые важные и запутанные дела в уезде доверяли только ему. Вот и в этот раз дело «о языках», как его успели окрестить в полиции, естественно, досталось Галушке. Как всегда, тщательно и внимательно подошел Иван к его изучению, не одну бессонную ночь провел, пытаясь разгадать замысел преступника, проникнуть в его мозг, душу. И вот, наконец, следы привели его в Мокерово. Странно, что за тайна может крыться в этой деревеньке в несколько домов? Иван вошел в раж, как борзая в преследовании зайца. Его ноздри раздувались в предвкушении жертвы. Он чувствовал ее кожей, он знал – она где-то здесь! Обойдя все дома и побеседовав с их жителями, он начинал уже ощущать раздражение от того, что цель рядом, а в руки не дается. Его аж свербило. Никто из жителей деревень не подходил под описание убивца, а его чутье подсказывало, что они действительно, не имеют отношения к этому преступлению. И, самое главное, он точно понимал, что они что-то недоговаривают. Ну, не верил он им! Местные крестьяне явно что-то знали, но прятали глаза и отмалчивались. Эх, народишко! Их пытаешься спасти, возможно, от неминуемой гибели, а они… Неблагодарные люди! В последней хате, которая чуть ли не жила в лесу, никого не оказалось. Люди сказывали, что живет тут бабка Лукерья с внучкой. И где ж они могут быть? Иван решил не уходить из деревни, пока не доведет дело до конца! А тем временем, по кровавому следу пустили собаку. Но след обрывался на входе в деревню, в аккурат неподалеку от избы Лукерьи. Хотя, конечно, преступник из леса мог повернуть в сторону любой хаты. Решили пустить собаку по периметру деревни. И, когда, казалось, что следствие зашло в тупик, пес вдруг резко повернул в сторону обгорелой мельницы. Мельница эта построена была еще в начале прошлого века, когда там хозяйствовал Порфирий Охрименко с сыновьями. Сначала дела его шли в гору, да после Порфирий внезапно заболел, слег и умер. Мельница досталась сыновьям. Ох, и жадные были ребята. Передрались за нее, пытались продать, да в одну ночь сгорела она дотла. Кто поджог – никто так и не узнал. Да только ходили слухи, что это была бабка Лукерьи, Марта. В те времена она была она красавицей писаной. Все ребята в округе, да и городские тоже пытались свататься к ней. Куда там! Марта считала себя белой костью, потомком графьев Ковалевских, живших когда-то в этих краях. Так оно было или нет – кто ж его знает? Да только ходили слухи, что и братья Охрименко были по уши влюблены в Марту, но, когда она указала им от ворот поворот, пригрозили отомстить. И ведь исполнили свое обещание! Сначала пропала у нее лошадь, потом кто-то потравил кур. А, поскольку слава ходила о ней, как о колдунье (вспомнили бабку Лукерьи с ее сундуком?), то местные жители обходили ее дом стороной, откровенно побаивались. Выведала Марта, что это дело рук братьев-Охрименок, да и пообещала сжить их со свету. Не прошло и недели, как дотла сгорела мельница, а потом и сами братья потонули на реке во время рыбалки при полном штиле средь бела дня. Люди сказывали, что какая-то тень пролетела над ними, после чего лодка тотчас сама пошла ко дну. И, хоть братья были молоды и отлично плавали, вода сомкнулась у них над головами так быстро, как будто, кто-то тянул их за ноги, затащил в глубокий омут. Тела их так и не нашли, но только с тех пор еще пуще стали сторониться люди дома Марты. От кого и как появился у нее ребенок – никто не знал, да и не узнал никогда. Все только и твердили, что это могло быть только от какого-нибудь колдуна, а может, и от самого Дьявола! Ну да, ведь больше не от кого! Вот так и жили Марта с дочкой, одни, на окраине деревни, как отшельники. А мельница та тоже обрела нехорошую славу. Да и какая там уже мельница! Остов один обгоревший. Народ, во избежание неприятностей со стороны нечистой, стал обходить ее стороной и восстанавливать никто не решился.  

  Вот туда и повела собака-ищейка Ивана Галушко. Поначалу полицейские долго не хотели входить на мельницу, но приказ начальства не обсуждается – пришлось, трижды сплюнув через плечо и осенив себя святым крестом, начать копаться в обгоревших бревнах и каком-то старом хламе. Чудо, но очень скоро нашли сверток, завернутый в окровавленную тряпицу. А в ней… языки! Да, да, те самые, недостающие. Только один никак не поддавался опознанию, ибо был он размером огромным и не похож на человеческий. Ладно, разберемся в участке, кто ж это был таким болтливым, что не уберег такое чудо. Теперь срочно нужно найти Лукерью и ее внучку. Дома она так и не появилась. Неужто подалась в бега? Или в городе? Сказали, что внучка ее теперь живет там. А может, в церкви? Решили искать по порядку. Сначала церковь, потом домой к внучке. Добрались до церкви, перекрестившись, вошли. Никого. Ан нет, в правом темном углу, на коленях перед иконой Божьей матери стояла какая-то бабка. Иван тихонько подошел сзади, заглянул в глаза молящейся.

— Христос спаси тебя, заблудшая душа! Все ли грехи замолила, Лукерья? – с этими словами Лукерья обернулась, глаза ее широко открылись, и в них отразился такой ужас, будто увидела она перед собой не полицмейстера, а самого Сатану! Она открыла рот, силясь что-то сказать, попыталась встать с колен, да в тот же момент плашмя грохнулась об пол всем телом. Иван было попытался уберечь ее от падения, да был неловок, и Лукерья осталась недвижно лежать на черном деревянном церковном полу, отполированным прихожанами, перед иконой Святой Богородицы, которая жалостливо взглянула на нее и тут же отвернулась к своему дитятку. Галушко пощупал пульс Лукерьи и перекрестился. Преставилась. Сердце не выдержало тяжести грехов. 

— Вот и нет больше ведьмы! – отчитался Галушко перед начальством, а оно, в свою очередь, поспешило успокоить жителей Орловского уезда. Люди пороптали немного, пошумели, обсудили все случившиеся и возможные последствия, и понемногу успокоились. Вы спросите, а что же Ефросинья? Да, в первое время ей действительно было нелегко выносить проклятия не особо образованной части уезда, да ничего, слава Богу, все постепенно улеглось. Тем более, что в городе слухи и разрастаются быстрее, и забываются тоже – их всегда можно заменить более свежими. Фрося очень тяжело пережила смерть любимой бабушки. Она все поняла – и значение языков, и то, зачем бабушка направилась в церковь, кою не очень-то жаловала при жизни. Она хотела покончить со своим прошлым и забыть его навсегда. Но было уже поздно – божья рука возмездия настала ее прямо в храме. Церковь даже не стала ее отпевать – побоялись людского гнева. И похоронила Фрося с мужем Лукерью темной ночью у той самой мельницы, подальше от глаз людских, чтоб никто не видел. Поставили простенький деревянный крест. Ни имени, ни дат жизни. Народ ее не простил. Фрося долго думала, что же делать со злополучным сундуком? Несколько раз порывалась она приехать, да открыть его, но каждый раз дикий страх охватывал ее до дрожи в коленях, когда вспоминала она Тень и ее проделки. Муж ничего не знал, да и незачем ему. К тому же она уже носила в себе его ребенка, и вот-вот должна была родить. Они по-прежнему дружили с Женькой Мальчуковой несмотря на то, что Женя с супругом Иваном жили в деревне. Не раз порывалась Фрося рассказать подруге про Тень, но все время останавливалась, боясь, что это может каким-то образом навредить им обеим, и, не дай Бог, и их семьям.

 Шли годы. В семье Мальчуковых родилось двое: девочка Лида и мальчик Александр. У Фроси – дочь Ксения. Взрослые все реже встречались друг с другом. Да, может, и было бы все хорошо, если бы Степан, муж Ефросиньи не стал частенько закладывать за воротник. Не скажу, что Женин Иван был трезвенником, нет. Его даже назначили помощником милиции и выдали наган. Чтобы, значит, следил за порядком в деревне, а то милиции после небезызвестной Революции стало некогда ездить по деревням и наводить там порядок. А однажды, когда Евгения ждала мужа с очередного «задания», кобыла привезла подводу одна, без бравого всадника.

— Господи, Царица небесная! – всплеснула руками Евгения. – Да куды ж ты дела Ваню-то? Али свалился с телеги?  — Она развернула подводу и направилась искать своего стража порядка. Слава Богу, неподалеку она обнаружила Ивана, мирно храпящего в канаве. Благо, мужичок он был хлипкий, так что жилистая Евгения мигом закинула его на подводу и отвезла восвояси. В другой раз Иван хоть и привез себя домой сам, да не досчитался нагана. А это было пострашнее Сатаны! Революционная власть за это могла и шлепнуть сгоряча. Тогда долго не разбирались. Однако глаз у Евгении был острый, и до темна она-таки, нашла наган, валявшийся прямо на дороге, благо никто его не заметил. Получил тогда Иван от нее по первое число. С тех пор наган оставался дома, в синей железной коробке из-под подаренного кем-то монпансье. Деньги тоже выдавались мужу чуть ни под расписку. Ругала она его, конечно, не зло, чисто для проформы, как и положено деревенской жене. Все ж-таки, мужик он был справный работящий. Дети их росли красивыми и умными, учились хорошо. Проблема была одна – есть было нечего. После продразверсток и раскулачиваний кого попало, жить стало совсем туго. Приходилось работать в колхозе за копейки и трудодни, да зарплата мужа кое как выручала. Хуже еще не было никогда.

 Зато житье Ефросиньи было куда лучше. Все ж-таки, своя хлебопекарня. Хоть и небольшая, но спросом пользовалась, так что, в доме водился и хлеб, и денежки. Фрося, как могла пыталась поддержать свою подругу, да вот только Степан этого не одобрял, равно, как и его родители.

— Куда ты опять поволокла хлеб? Я что, его рожаю, что ли?

-Так Женечке, да детишкам ее. Голодают ведь, родимые. Как не помочь?

— А так! Пусть сами зарабатывают. А то вишь, моду взяла – соседей кормить! Иван-то как заделался милиционером, ходит теперь с наганом! И что, я должен теперича ему хлеб бесплатно давать, кормить его из ложечки? Да кто он такой! Деревенщина! Пущай выкручиваются сами, как могут. Времена нынче такие: человек человеку – волк! Кстати, не забывай: волка ноги кормят, а лису хвост бережет.

— Не по-христиански это, Степа! Господь Бог велел делиться с обездоленными.

— Не знаю, с кем там он велел делиться, а только ни с кем я делиться не собираюсь. У самого семья, ребенок. Да и родителей кормить надо. И клиентов у нас нонче не прорва, а все твоя бабуля-колдунья, спасибо ей за славу худую! – он издевательски поклонился в пояс.

— Ну, при чем тут бабушка? Ну, запуталась она, добра хотела, получилось так…

— Получилось, получилось… Раньше думать надо было. Вы с ней два сапога пара, да оба левые!

— Чем же я виновато-то?

— Так яблокочко от яблони… Иди уже с глаз моих долой к своей Женьке, корми там их. Можешь и сама там оставаться, никто плакать не будет! — с этими совами Степан налил себе из графина полный лафитник водки, выпил залпом и потянулся к крепкому соленому огурчику. Фрося, пряча слезы, собрала в котомку нехитрую снедь и побежала к подруге – подкормить ребятишек. У Евгении они долго говорили за свое житье-бытье, жаловались друг другу на мужей, да со слезами вспоминали детство свое. Хоть и бедное, да веселое и беззаботное. Женя, хоть и была подругой, да ни разу не обмолвилась и не укорила Фросю за ее бабулю, тактично старалась не задевать эту больную тему. Захочет, когда – сама расскажет. Но Фрося молчала. Ах, кто бы знал, какой ценой достается ей это молчание! И как хотела она не раз все поведать подруге своей закадычной! Но…нельзя. Пока нельзя.

 А между тем, Степан все глубже тонул в водке, становился все раздражительнее и злее, временами даже поколачивал Фросю. Так, для порядку. Доставалось и Ксении. Дочка росла хорошей, работящей девочкой, дружила с Лидой Мальчуковой, когда встречались. И, главное, непонятно, в кого – тоже, как и Лида с Сашей, удалась редкой красавицей.

 Однажды вечером, Фрося, как всегда, готовила сытный ужин и ждала возвращения мужа из лавки, в которой теперь работали наемные рабочие. Фросю Степан туда просто не допускал, мол, твое дело теперь щи варить, да за дочкой смотреть, Степан ввалился домой в полнейший хлам, да еще и с какой-то девицей. Девица была сильно размалевана и тоже сильно подшафе.

Фрося раскрыла рот от удивления, а Степан с порога прорычал:

— Так, ведьма, убирайся отсюда со своим подкидышем! Мы теперь здесь вдвоем с Клавкой жить будем!

 Кувшин с молоком выпал из обессилевших рук Ефросиньи, шмякнулся о пол и разбился вдребезги. Молоко ручейком потекло к ногам Степана.

— Ну и же говорил тебе, что она безрукая! – Степен повернулся к своей спутнице. Клава была молоденькой девушкой, с неумело подведенными глазами, размазанной помадой (видимо, от жарких поцелуев), на ней была коротенькая кроличья шубка, фетровая шляпка с общипанным старым пером от неизвестной птицы, на ногах резиновые боты с мягкими белыми отворотами, на стройных ножках фильдеперсовые чулки. Она криво ухмыльнулась и поцеловала Степана в щеку. Тот еще больше раздухарился, и громогласно скомандовал:

— Я кому сказал? Вон отсюда, косорукая ведьма!

 Фрося стояла, как памятник. Эта сцена буквально пригвоздила ее к месту, отняв речь.

— Ну! – Степан сделал угрожающее движение ей навстречу, подняв фонтанчик молочных брызг. И только тут Фрося оттаяла, мигом схватила Ксению, побежала в комнату, быстро собрала нехитрые пожитки и выскочила с дочкой на мороз. Ну, и что же мне теперь делать? Он стояла на улице с тяжеленным камнем на сердце. Не понимаю, как? Как такое могло случиться? Нет, он хороший, просто пьяный сильно. Сейчас он выйдет, позовет их обратно, обнимет и попросит прощения. Она с надеждой глядела на входную дверь, но та была безмолвна. Подойдя к оконцу, она заглянула и увидела Степана, сидящего на стуле, и девицу у него на коленях. Они целовались. Господи! Да за что же? Куда ж нам теперь? Может, все-таки, одумается? Фрося пошла прочь от дома. На ногах ее висели пудовые вериги, ноги не слушались, не хотели идти прочь. Ксюша молча испуганно и недоумевающе смотрела своими голубыми чистыми, как слеза, глазками, на мать в ожидании какого-то объяснения. А что могла мать ей объяснить в этот момент? Она и сама ничего не могла понять. Но, надо взять себя в руки. На дворе скоро ночь, надо искать ночлег. Ничего, ничего, ничего, доченька, все будет хорошо, ты только не волнуйся! – причитала она, лихорадочно думая, куда спрятаться от мороза. Выход был один: ехать к Жене, а там уже как-то разберемся. Она остановила бричку, та довезла ее к Мальчуковым.

— Господи, что такое, что случилось? – Женя выбежала из хаты в одной рубашке и быстро увела подругу с ребенком в тепло.

 Долго сидели Мальчуковы с Фросей, обсуждая сложившуюся ситуацию. Ксения с детьми Евгении видели уже седьмой сон, когда, наконец, они приняли решение.

— Ладно, сказал Иван, — хватить ахать, да охать, что вышло, то вышло. Завтра я раненько пойду в Мокерово, расколочу твою хату, прогрею ее, а потом мы все вместе наведем у тебя порядок. Ничего, проживем как-нибудь, Бог нас не оставит. А там, глядишь, и Степан одумается.

 На том и порешили. На следующий день, чуть свет, Иван пошел к старому, заколоченному дому Ефросиньи. Расколотил двери, окна, зашел внутрь – все было на своих местах, как будто дом ждал хозяев. Странно, но внутри царил идеальный порядок, все было на своих местах, все чисто убрано, ни пылинки. Ну и чудеса! Еще был найти обед в печке – вот тогда точно будет волшебство! Но обеда в печке не было, равно, как и никаких съестных припасов. Иван растопил печь, благо, дров хватало на всю зиму, и скоро, дом окончательно ожил, встряхнулся, просветлел и заулыбался яркими огоньками веселого пламени. К обеду подтянулись и женщины с детьми. Принесли с собой кой какую еду, вытащили из заначки бутылку самогона, сели и весело отметили новоселье. Жизнь продолжалась! Пусть и не в достатке, зато с родными и близкими людьми. Дети дружили, особенно, конечно, Лида с Ксенией, а родители, как могли, зарабатывали копейку, чтоб поднять их на ноги.  Но! Как вы понимаете, Фрося опять приблизилась к своей тайне в ведьмином сундуке. Да так, что судьба как бы сама подталкивала ее к нему: открой меня, я давно хочу на волю, служить тебе! Ведь теперь ты моя хозяйка! – Ей снилось это почти каждую ночь. Смущал ее еще и тот факт, что в доме, как будто, кто-то жил без них. От этого становилось совсем не по себе и общение с сундуком снова отходило на второй план.

 Выйдя в первый раз в деревню, Фрося сначала не знала, как себя вести. Все-таки, прошло много времени, но люди еще помнили и историю с Тенью, и Лукерью. Однако, все ее страхи улетучились, когда она увидела, что люди по-прежнему ее любят, и даже рады ее возвращению, не одобряя Степана. Вот и славно! Зайдя напоследок в дом на краю деревни, самый ближний к своему, Фрося застала там хозяина — местного пастуха, он же сторож, старого Ерофея. Жил он один, как бобыль. Это был добрый старик со светящимися, как два голубых солнышка, улыбающимися морщинистыми глазами-щелочками, большой нечёсаной седой бородой и такими же вьющимися длинными волосами, как у юноши. Напоив соседку чаем, Ерофей хитро прищурился:

— Надолго ль, Фросенька в родные края?

— Да уж, видимо, навсегда, дедушка. В городе теперь меня ничего не держит, куда ж мне теперь идти? Только в родную избу.

 Ерофей хитро хмыкнул в усы.

— Ты уж меня прости, старого, не хотел я тебе говорить, да только, неладное творится в доме твоем.

— Что такое, дед Ерофей? – встрепенулась Ефросинья. Она давно ждала чего-то подобного. И вот, нате, все же что-то произошло.

— А то, Ефросинья, что несколько раз видал я в доме твоем свет от лучины. И было это глубоко за полночь. Хоть и жуть меня взяла, да один разок перекрестился я и решил подойти к твоей хате, поинтересоваться, значит, что же там такое происходит? Нет, если бы там кто жил, так ни в жисть не пошел бы! Не люблю я разносить слухи о соседях, а тут, сама понимаешь, столько лет никого, а свет горит. Думал, обознался, от Луны свет. Ан нет. Подошел я поближе к окошку, и вижу: тени, тени, тени! Как будто шабаш ведьмин, и тени от них одна страшнее другой! Глянул поближе в окно – ан нету никаких ведьм! Все эти, значит, тени, застыли, как изваяния, и тут кто-то кааак завоет! Голос страшный, хуже волка, человечий вой! У меня ажно кровь в жилах ледяной стала, во как перепужался! И кааак дунул домой! Прибежал, закрылся на засов и два дня боялся из дому выйти. Не бойся, не стал я никому сказывать про этот шабаш, как знал, что ты вернешься. Так что, голубушка, знай, что что-то у тебя в хате нечисто. Может, попа позвать, да пущай освятит ее водицей святой?

— Спасибо, дедушка, — Ефросинья опустила голову, — спасибо, что предупредил. Обязательно позову попа, — и, быстро собравшись, ушла.

 Нет, не отпускает, все-таки, нечистая мой дом. – она крепко задумалась. – Видно, понимает, что моя это изба, а я ее хозяйка, вот и не шалит при мне. А как же она умудрилась вылезти из сундука? Не может такого быть! Точнее, не должно. Что же теперь делать? Ладно, утро вечера мудренее, завтра что-нибудь придумаю.

 На следующий день, как только Ксения ушла в школу, подобно своей покойной бабушке, Ефросинья через силу поднялась на чердак, где не была уже много лет. Как и следовало ожидать, все находилось на своих местах. И, конечно же, злополучный сундук. Теперь я точно решилась, — думала про себя Фрося, — нужно обязательно с ней поговорить и понять, что она хочет, и как мы будем дальше жить. Вот, с этими мыслями, она решительно открыла сундук, взяла в дрожащие руки книгу и начала читать заклинание, которое тут же вспомнилось слово в слово. Не успела он его дочитать, как прямо перед ней возникла темная фигура. Это была Тень. Просто Тень. Ничего общего, даже и в очертаниях, не напоминало в ней Лукерью. Они молча стояли друг перед другом. Внезапно Тень зашевелилась. Как будто, дуновение ветерка пронеслось над нею. Она очень медленно стала проявляться, высвечивая отдельные части – голову, руги, ноги. Они стали обретать живой человеческий оттенок. Это была женщина. Одета она была чуднО. Вроде, просто, а вроде, не по-нашему как-то. Не так, как нынче бабы носят. Даже в городе. На ней было простенькое, но очень красивое розовое платьице не нашего кроя, короткое, выше колен. Сама девушка была стройненькая, прекрасно сложена, как куколка. И вот, наконец, начало проявляться ее лицо… Господи! Это была вовсе не Лукерья! И не Ефросинья! Это была абсолютно незнакомая милая девушка, с нереального цвета бирюзовыми выразительными глазами, немного вздернутым дерзким носиком, красиво очерченными губами и русым волосами до плеч. На ногах ее были какие-то чуднЫе матерчатые белые туфли на таких же белых шнурках. На вид ей было не более 20 лет. Фрося смотрела на нее, открыв рот, боясь что-то сказать.

— Ну, как? Хороша? – первой заговорила незнакомка, покрутившись на месте, развевая подол платья. Она рассмеялась. – Не ожидала, подруга? – она снова закружилась и весело рассмеялась. Голос у нее был приятный и звонкий. Фрося только помотала головой.

— Ну, ладно тебе уже удивляться. Я это, Тень, можешь не сомневаться. Ладно, пойдем вниз. Дочка-то в школе? Никого не ждешь в гости? – Фрося снова замотала головой и спустилась вслед за необычной Тенью. Тень бесцеремонно села, положила руки на стол и пристально посмотрела на Ефросинью.

— Не узнала? И правильно. И вид не тот, и голос, и вообще – все не то! Не знаю, как тебе, но мне нравится.

— Мне тоже, — наконец-то выдавила из себя Фрося.

— Ну, наконец-то! Заговорила. А я-то уж было подумала, что ты онемела. Али тебе муженек твой неверный язык вырвал? – она зло рассмеялась. -Ладно, не обижайся, я все знаю. И про тебя, и про мужа, и то, что у вас всех случилось за это время. Но и я, как видишь, не сидела, сложа руки. Теперь давай поговорим откровенно. Должна тебя предупредить…, — Тень запнулась, немного задумавшись о чем-то, но тут же продолжила:

— Так вот ты должна знать (или помнить), что после смерти моей хозяйки, твоей бабушки, Лукерьи, я освободилась от чьей-либо воли. И подчиняюсь теперь исключительно Князю Тьмы. Да ты так смотришь, как будто бы слышишь об этом впервые?

 Как же я могла такое забыть? – тем временем секла свою память Фрося. Ведь это действительно так, но как же договор о том, что я теперь ее хозяйка?

— А я прикинулась, что буду тебе подчиняться, — Тень нехорошо хохотнула. – На самом деле, если ты внимательно читала книгу, я освобождаюсь от хозяина после его смерти. Да! Теперь я свободна! Совсем!

— А как же остальные тени? То есть, тех людей, которые умерли. Они же уходят вместе с людьми на тот свет?

— С обычными людьми и тенями – да, но только не со мной. Все обычные тени тоже подчиняются Князю Тьмы, как и я. Но не на каждую тень наложено заклинание ее предыдущим хозяином. А Лукерья меня от себя отделила, царствие ей небесное, вот я и зажила своей собственной жизнью. Не успела она, понимаешь ли, прочесть те слова, которые соединили бы меня с ней на веки вечные.

— Это как это? – Фрося явно заинтересовалась.

— Да никак! Поздно уже, говорю тебе! И нечего себе голову забивать этим, — Тень явно рассердилась.

Значит, что-то тут не то, — про себя подумала Фрося. Не все еще потеряно, раз она так нервничает.

— Ну, ладно. Давай теперь подумаем, как мы с тобой жить будем? – Тень подвинулась к ней поближе. Точно, человек. И не отличить. Только вот тепло от нее не идет, а холод какой-то могильный – Фрося внимательно смотрела на Тень.

— Удивляешься, как это я так выгляжу, и в кого я такая красивая? А вот никогда не догадаешься! Хотя, могла бы…, — Тень хитро подмигнула Фросе. Ничего не понимаю… В кого же она? Что-то есть в ней неуловимо знакомое… Не пойму только, что.

— И не пытайся, не узнаешь, — Тень посерьезнела. – А, впрочем, могу тебе приоткрыть маленькую мою тайну. Хозяйка моя, как две капли воды похожа на меня. И только она сможет снова обрести надо мной власть. Захочет – прикажет, а захочет – просто превратит в обычную рядовую Тень, которая и уйдет со своим хозяином в мир теней. Только ей меня еще найти нужно. А это – вряд ли. Так что, ты мне не хозяйка, да и нет у меня хозяев. И буду я жить и делать то, что мне захочется. Захочу – озолочу, а захочу – и убить могу. Ну, да ты знаешь… Засим, предлагаю. Поскольку ты мне ничего плохого не сделала, а я еще пользовалась твоей избой для своих невинных шалостей, предлагаю жить в мире и согласии до тех пор, пока мне здесь не надоест. А платой моей будет…- Тень задумалась, — А, впрочем, чего там думать? Еда. Да, да, еда. Ведь живешь ты теперь бедно, дочку и кормить, и учить надо. Ты согласна?

 — Согласно, конечно, — Ефросинья тяжело выдохнула. Послал же ей Бог постоялицу. Ну, да с ней не поспоришь. – Куда мне деваться? Выхода у меня нет. Только вот, боюсь я, что прознают про тебя и еду соседи – что я им скажу?

— Ну, за это можешь не переживать. Я светиться в таком наряде не собираюсь. Чужие меня не увидят. А что касается еды…? Так ты скажи, что бывший муж алименты платит – у него ж никто спрашивать не будет? Ну, вот и хорошо. Тогда – по рукам! Эх, жаль, я не пью, не ем. А так отметили бы сейчас нашу сделку! Кстати, вот тебе моя плата за то время, что я здесь жила. – С этими словами в углу около печки появились какие-то котомки и корзины. Этого тебе на первое время хватит. Скажешь – Степан прислал.

— А как же это? Ведь раньше тебя бабушка посылала, ну, это…

— Воровать? Так это когда было? Сейчас все по-другому, прогресс не стоит на месте. Можешь меня не провожать, я и без твоих заклинаний теперь проживу, — она громко рассмеялась, и …пропала. А смех ее еще какое-то время звучал в комнате.

 Следующие несколько дней прошли в относительной тишине. Ксюша ходила в школу, Фрося суетилась по хозяйству. Не за горами весна, нужно подготовить и огород, и сарай, а может, если получится, завести птицу, засеять поле. Ничего, как-нибудь проживем. Благо, еда есть, с голоду не помрем. Она приободрилась, настроение было отличное. Вечером наведалась Женя, пришлось врать, мол, де Степан прислал харчи для дочки. А что ж, обратно не зовет? Нет. Да я и сама не пойду. Ой, зря ты, Фрося! Хороший же мужик, работящий, где ты сейчас такого найдешь, да еще и с грузом, — Женя повела взглядом на Ксюшу. Сама знаешь, подруга, мы с тобой не красавицы, и женихи у наших ворот не пасутся. Ладно, поживем – увидим. А то, что начал присылать тебе харчи – значит совестливый, наверное, уж и бросил свою кикимору, вот увидишь. Фрося молча слушала подругу. С какой бы радостью она вернулась в город, в их теплый и сытый дом! Да где уж там! Она уже и не помышляла о том, чтобы вернуться. Хотя, толика надежды, все-таки, теплилась в ее добром сердце.

 Однажды вечером, когда Ксения уже вернулась из школы, пообедала и села за уроки, а Фрося штопала ей чулки, в дверь постучали. Ефросинья вздрогнула и не на шутку испугалась. С тех пор, как они стали здесь жить, никто их не навещал. Сердце ее заколотилось, как сумасшедшее. Она невольно прижала руку к груди, подошла к двери, открыла. На пороге стоял… Степан! Вид его не предвещал ничего хорошего. Он был, как всегда, пьян. Ефросинья охнула, понимая то, что ничего хорошего его визит ей не сулит. Степан молча прошел в хату, грубо отодвинув ее плечом. Сел на лавку. Ксения смотрела на него перепуганными глазами, не зная, радоваться или пугаться прихода папаши. Тяжело положив руки на стол, он из-под бровей глянул на Ефросинью и мрачным голосом промолвил:

— Собирай дочку. Забираю.

Фрося инстинктивно подбежала к дочери, обхватила ее голову руками.

— Не поняла, что ли?! – уже с угрозой в голосе почти прорычал Степан.

— На кой она тебе? У тебя вона полюбовница есть, — осмелела Фрося.

— Нету. Выгнал. А кто мне щи варить будет, да по дому прибираться? Правильно – родная дочь должна за отцом ухаживать!

— Не служанка она тебе. И неча к нам ходить. Уходи уже! – Фрося еще крепче прижала к себе дочку.

— Чтоооо?!! Мне перечить? – Степан встал и двинулся на женщин. И тут взгляд его упал на корзины в углу у печи. – Это откуда ж у вас столько добра? Полюбовника завела? Ах, ты ж тварь такая неблагодарная! Я ее столько лет кормил, поил, жила в сытости и тепле, а тут нате – не успела съехать, как мужика завела! И это при живом-то муже! – и не успела Фрося отрыть рот, как жилистый кулак Степана обрушился на ее голову. – Чему дочь учишь? Сучка ведьмина!

Фрося пыталась подняться, но еще один, более сокрушительный удар настиг ее на коленях. Фрося отлетела в сторону, сильно ударившись головой об угол печи и…затихла. Степан схватил ревущую Ксюшу за руку:

 — Бегом собирайся, домой едем! Где там твои вещи? Две минуты даю! – с этими словами он дал Ксении такую оплеуху, что та ракетой залетела за занавески в каморку, служившую им спальным местом.

— Ишь, ведьмы! Свили себе гнездо колдовское, я ваше логово звериное сожгу к чертовой матери, чтоб не повадно было! – и он со звериной яростью начал рушить все, что попадалось ему под руку. Внезапно он, как будто, споткнулся, очумелыми пьяными глазами уставился в одну точку. Перед ним стояла женщина невиданной красоты в розовом легком летнем платьице и молча смотрела на него восхитительными бирюзовыми глазами.

— Вот это да! Ты кто ж такая? – Степан нервно проглотил слюну, уставившись на девушку, как медведь на мед.

— Живу я здесь. Постоялица, – игриво ответила девица.

— Постоялица?! Так, теперь ты, постоялица, у меня будешь жить! Не обижу, не бойся. Все у меня иметь будешь – и меха, и бриллианты! – он пытался обхватить ее за талию, но провалился сквозь видение и, с грохотом упал возле Ефросиньи.

— Ты зачем жену свою убил? – девушка нахмурила брови.

— Да черт с ней, с ведьмой этой! Туда ей и дорога! – Степан неуверенно встал на ноги и уже двумя рукам пытался схватить незнакомку. Попытка снова оказалась неудачной.

— Не понял! – прорычал он и глаза его налились кровью.

— Сидеть! – прогремело у него над ухом, да так, что ноги Степана подкосились и он опустился на лавку с совершенно идиотским видом.

— Вот, так-то лучше будет, – уже боле спокойным голосом сказала Тень. – Ты, нехристь, выгнал жену и своего ребенка из дома в лютый мороз, оставив без копейки и крыши на головой! И ради кого? Ради, прости, Господи, девки гулящей, которая наградила тебя омерзительным болезнями! Неужели же ты думаешь, что я отдам тебе девочку в твои грязные лапы? Да к чему тебе уход, когда жить тебе осталось, от силы полгода?

— Что ты несешь, стерва? – Степан встал и схватил со стола кухонный нож.

-Ну, ну, попробуй меня зарезать? – Тень тоже встала и издевательски уставилась на Степана.

— А я не тебя, я ее убью, а скажу, что это ты наделала с подругой своей, Фроськой. Скажу, что вы ведьмы и вас сожгут на городской площади! – с этими словами он схватил перепуганную Ксению и приставил нож ей к горлу.

— Это ты зря, парень, — прошипела в ответ Тень. Ее облик внезапно стал темнеть, и через секунду перед ними стоял огромный монстр с горящими глазами, на страшных когтистых лапах, с головой, похожей на дракона и орла одновременно. Жуткие глаза его горели, как фонари в ночной мгле.

Степан полоснул дочь по горлу, но в этот момент нож выпал у него из руки, вторая рука сама по себе отпустила пленницу, и теперь он стоял перед Дьяволом жалкий, тщедушный сморчок со всклоченными волосами и обезумевшими от страха глазами. Тень схватил его за горло, приподняла от пола и приблизила его глаза вплотную к своим. Через мгновение глаза Степана лопнули с глухим звуком перегоревших лампочек. Тень посмотрела на Ксению.

— Негоже тебе смотреть на это. Помоги лучше матери, — и, с этими словами, вышла вместе со своей добычей в ночную тьму.

 Ксения, надо отдать ей должно, не растерялась и не ударилась в истерику, а намочила тряпку холодной водицей, и начала протирать лицо матери. Слава Богу, через некоторое время, Фрося очнулась. Она долго не могла понять, где она, и что тут приключилось? Почему такой беспорядок и куда ты, дочка, на ночь глядя собралась, надев на себя зипун и валенки? Наконец, после долгого и сбивчивого рассказа Ксюши, Фрося, к своему ужасу, поняла, что приключилось в ее хате. Что же теперь будет? Она даже не могла себе представить. Бежать? Куда? Да и милиция все равно, найдет, рано или поздно. Она не сомневалась, что Тень жестоко разделалась со Степаном. Уж она-то знала, на что та способна! Но почему она превратилась в монстра? Или дочке это показалось с перепугу? И где же Тень? Ей обязательно нужно ее увидеть!

 Дверь открылась и в нее впорхнула Тень в своем розовом платьице.

— Что, перепугалась, подруга? То-то. Они, мужики такие. Особенно, когда выпьют, – она подошла к Фросе, погладила ее по голове. – Болит? – Фрося поморщилась от боли. – Ничего, сейчас пройдет, — она еще раз провела по тому месту, где у Фроси образовалась огромная шишка с кровоподтеком, и тут же, на глазах, она стухла, как дырявый воздушный шарик.

— Ой, не болит уже, спасибо, – Фрося потрогала место, где была шишка. Она удивленно и вопросительно посмотрела на Тень. В этот момент показалось, что две женщины стали так близки друг к другу, как лучшие подруги, знающие друг друга миллион лет и, с этой минуты, они уже не смогут жить друг без друга. Да, дорогой читатель, наша тень, оказывается, тоже имеет душу. И она очень похожа на душу своего хозяина, если, конечно, не разлучать их надолго. А душа Лукерьи и Фроси, все ж-таки, были родственными, так что ничего тут нет удивительного.

— Прости, а куда ты…

— Куда я дела Степана? – Тень усмехнулась. – Да там же, где и твоя бабушка покоится. Какое-то у нас семейное кладбище получается, — Тень рассмеялась. Фрося только скривила губы. Не очень-то смешно. Тем более, когда его начнет искать революционная милиция, да еще и с моей нечистой биографией, в смысле, в которой замешана нечисть.

— Не бойся, подруга, все будет хорошо. Никто не знает, что он пошел к тебе. А завтра я перетащу его на рельсы недалеко от города. Шел, понимаешь ли, косой мужичок, качнуло его в сторону, вот и нету мужичка. Да брось ты! Туда ему и дорога! А ты представь только, что было бы, если бы он действительно тебя убил, а Ксюшу забрал и пользовал ее, как служанку? Что бы потом с ней стало? Представляешь? То-то. Так что, не хнычь, попей чайку и ложитесь-ка вы спать. Вон, дитя уже спит за столом.

 Сон в эту ночь к Фросе так и не пришел. Она думала, думала. О Степане, о Ксении – как с ней теперь быть, когда она все видела. Ужас какой! Я ж была без сознания, так что, может, мне повезло больше всех. Ладно, что жива осталась. А как теперь с Тенью? Теперь вроде, как подруги. Может, все рассказать Жеке? Сесть вот так втроем, и все рассказать, обсудить. Она поймет. Да и вместе веселее и проще. Как же сделать, чтобы Ксюша никому не разболтала? Она ж уже большая, и обмануть ее будет не легко. А как найдут Степана, так ко мне прибегут сразу. Ксеня, Ксеня…

Рано утром, когда дочь проснулась, Фрося подошла к ее кроватке, погладила по голове.

— Что-то ты сегодня неважно выглядишь. Ты не заболела? – Фрося внимательно смотрела дочери в глаза, пытаясь угадать, что она помнит из вчерашнего.

— Нет, мамочка, вот только спать охота! – Ксюша усиленно терла кулачками глаза, тщетно пытаясь проснуться.

— А давай мы сегодня в школу не пойдем? Скажем, что ты приболела, я тебе справку напишу. А ты пока поспи, поспи, доченька, отдохни, а то вчерась напугалась, да?

— А где вчерашняя тетя? – и тут, внезапно, вспомнив еще что-то, залепетала:

— Мама, мама, а папа куда делся? Его дракон съел?

— Какой папа, какой дракон? Вот я ж говорила, что не нужно тебе сегодня в школу, видишь, что тебе приснилось! А может, у тебя температура? – Фрося тыльной стороной ладони проверила лоб дочери. – Ну я ж говорила! Горячий. Знамо дело, и не такое может присниться при высокой температуре! Вот что. Ты спи пока, я и тебе пока горячего чайку с малиной сделаю. Хорошо?

 Ксения лежала с открытым ртом, не зная, что и сказать.

— Значит, мне это все приснилось?

— Ну, конечно, моя родная! Ты вчерась так устала, что, сидя за столом заснула, пока я твои чулки штопала. А я тебя потом и уложила. Набегалась, наверное, с ребятней.  Разгорячилась, а потом на сквозняки. Говорила я тебе, не бегай с ребятишками. Вспотеешь – точно простынешь. Вот и дождались. Ну, ничего, я тебя быстро на ноги поставлю. Спи.

 Ксюша внимательно слушала мать, потом, с чувством глубокого облегчения и маленькой радости от того, что не надо идти в школу, повернулась на другой бок и быстро, с удовольствием, засопела.

— Рыбка ты моя ненаглядная, — Фрося склонилась над ней, поцеловала в макушку и пошла готовить завтрак. Так, с дочкой, вроде все решилось. Теперь надо дождаться Тень. Кстати, а что я все время, Тень, да Тень? Нехорошо как-то. Может, ей имя придумать?  Может, Таня? Современное. Ей подходит. А как часом кто увидит ее? Ну мало ли? А она – Таня. Нет, пусть уж будет лучше …Тасей! Точно! Тася, Таисия. Отличное имя. А чуть что, скажу, двоюродная сестра объявилась, ну пусть, хоть из… Вятки (ныне Киров).

 Тень появилась поздно вечером, когда Ксеня уже спала, а Фрося ее дожидалась. Была уверена – придет. Они сели за стол и начали размышлять, что да как. Тень ужасно обрадовалась, что она теперь будет Тасей, Таисией. Какое красивое имя! У меня отродясь такого не было. Так никакого и не было! Она смеялась, шутила, и вообще, была в отличном расположении духа. Решили, все-таки, все рассказать Жене – так вместе и проще справляться с горестями. Мало ли… А Степан? Извини, но проходящий поезд случайно отрезал ему голову. Думаю, он уже в морге в жандармерии, ой, в милиции. Все никак не могу привыкнуть к новой власти. Так что, жди гостей. Кстати, ты хорошо прибралась? Ничего он не обронил?

— Да нет, вроде, прибралась я, — Фрося начала испуганно озираться по сторонам.

— А Ксюша? Не проболтается, что отец здесь был?

— Не должна. Я убедила ее, что это ей приснилось. Да и кто поверит в … ну, извини, в монстра. Кстати, ты извини еще раз, но ты действительно можешь превращаться в чудищ? Мне дочка сказала. Перепугалась до смерти. Или это ей действительно привиделось?

 Тася наклонила голову, обдумывая, что ответить.

— Ты знаешь, не бери в голову. Мы с тобой подруги, так что, должны помогать друг другу. А про монстра забудь. Просто не выдержала, да и попугать твоего супруга очень захотелось. Хотела увидеть, как он в портки наложит.  Ты много про нас не знаешь. Кое -то я тебе, конечно, расскажу по дружбе. Кстати, а давай завтра? Зови свою подругу Женьку, вот все ей и расскажем, и обсудим. Идет? – Фрося радостно закивала.

  А в это самое время в орловском отделении милиции за тяжелым дубовым столом, покрытым зеленой мягкой тканью, конфискованным у расстрелянного купца Снегирева, сидел, склонившись над бумагами человек в милицейской форме с нашивками капитана. В правой руке он держал перьевую ручку, в левой – стакан с остывшим чаем в серебряном подстаканнике. (Кстати, тоже доставшемся от расстрелянного купца). Зеленая лампа тускло освещала небольшой кабинет с нехитрой казенной мебелью. Наконец, человек поднял голову и задумчиво посмотрел куда-то вдаль, сквозь стену. Капитаном милиции был Иван Галушко. Да, да, тот самый царский полицмейстер, принявший Революцию, как мать родную. Впрочем, какая мне разница, какая власть — главное, заниматься своим делом, ну, и быть у власти. Хоть и с новым режимом. Так, после недолгого размышления о своем будущем, Иван оказался в советской милиции. А что? Работа, как работа, только вот порядка, жалко, маловато. Да и специалисты все за бугор рванули – тяжко одному разгребать все дела. А дел было – невпроворот. Красть и грабить стали не только не меньше, а гораздо больше. Народ вконец обнищал, а питаться как-то надо, вот и прут что ни попадя у кого побогаче. А что ты хотел? Голод – не тетка, пирожка не поднесет! А уж убийств – в разы! Власть молодая, неокрепшая, преданных людей мало, а преступный мир это хорошо чувствует. Где тонко, там и рвется. А тут еще сегодня утром труп привезли. Без головы. Эх, всадник, всадник… Где ж ты голову-то потерял? Вроде, на рельсах, под поездом. Отрубило, как шашкой. Ровненько так. Только вот, что же этот мужичок там делал ночью? Заблудился за три версты от города? Спрыгнул с поезда? Сказывали, что пьяный был. Ну, это другое дело. Иван уже хотел было написать на корке дела о происшествии: «В архив», но тут увидел имя и фамилию мужичка и призадумался. А не тот ли это Степан, который держит пекарню напротив церкви? Вроде, все сходится. И что он забыл за городом, на рельсах? Тааак… надобно все внимательно прочитать, что там эксперты новоявленные написали. Так, это понятно. А вот это… Голова трупа лежит отдельно от туловища в десяти с половиной метров. Глаз…как это? Глаз нет! Во те раз! Куда ж они подевались? Иван встал и направился с трупарню.

— Где там наш свежак безглазый? – ночной медбрат в грязном окровавленном халате и клеенчатом рыжем фартуке встретил Ивана, дымя папироской, провел внутрь.

— Вот, пожалуйте! – он откинул простыню на трупе, лежавшем на кушетке у стены. Тело трупа лежало отдельно, голова – отдельно. Сначала Иван внимательно осмотрел тело. Ни кровоподтеков, ни царапин. Целехонько. Значит, скорее всего, не драка. А вот голова была очень даже любопытная. Мало того, что на горле он обнаружил синие кровоподтеки, будто кто душил Степу, так это еще и явно не походило на пальцы, но, какого-то нереально здоровенного мужчины. На клещи похоже. Он представил себе, что какой-то великан поднимает Степана кочергой к потолку, а потом… а что потом? Высасывает ему глаза? Просто, в глазницах сами глаза отсутствуют. В отчете пишут, что на месте преступления глаз тоже не обнаружили. Да и не помню я такого случая, чтобы, отрезав человеку голову, глаза выскакивали из орбит, покидая глазницы. Может, конечно, оно и так, но тогда, почему не нашли? Завтра же пойду поищу. Это могло бы хоть что-то объяснить. А еще слышал Иван, что в глазах покойника отражается его последний взгляд. Но, как только он не изучал глаза мертвецов, никакой картинки так и не увидел. Может, прибор какой специальный нужен? А может, и вранье все это? Скорее всего.

На следующий день Иван буквально на пузе облазил место, где Степан принял мучительную смерть, но не нашел не только глаз, но даже и их толики. Интересно, а мучительная ли она была, смертушка его? Наверно, он ничего и не понял, как вжик! — и ты уже на небесах! И тут его осенило: а почему ты думаешь, что он умер именно здесь? А может, его просто кинули под поезд, имитируя смерть на рельсах, а на самом деле, убили где-нибудь в другом месте? В каком? А в таком, где прячутся его глаза… Да и кровоподтеки на горле непонятно, откуда. Надо искать там, где его действительно убили. Поговорив с экспертами, Иван окончательно утвердился в версии о том, что убил его не поезд. Смерть наступила почти на сутки раньше. Вот такие дела. Интересно, интересно! Иван даже потирал руки, так они чесались у него по такому запутанному делу! Давненько он не раскрывал такие прелюбопытнейшие преступления! Последнее, дай Бог памяти, было еще до Революции, с оторванными языками и Лукерьей. Интереснейшее было дело! Жаль, до конца не удалось его раскрыть. Например, так и осталось непонятным, кто же это отрывал языки, и откуда взялся язык волчий? Это уже за рамками реальности. Также осталось загадкой, зачем и кому они вообще понадобились? Естественно, самая удобная и логичная версия – проделки сумасшедшего. Но кто он? Ну, не Лукерья же? Кстати, а ведь у нее, кажется, была внучка? Точно, точно, я ее даже помню. Кажется, Ефросинья. Мне еще пристав тогда рассказывал про их свадьбу. А ну-ка, давай-ка, посмотрим то самое дело! Тааак-с. Лукерья… и, по словам ее дочери, Ефросиньи…так-с все верно. Муж ее, Степан…Как, как? Степан? Да не тот ли это Степан? Иван разложил фотографии персонажей той страшной драмы. Он! Ей Богу, он самый! Так, значится, мистика продолжается? Не зря народ толкует, будто и Лукерья, и внучка ее – ведьмы. Ну, что ж, завтра чуть свет – наведаюсь к вдове.

  После страшного дня гибели Степана, Фрося и Ксения немного успокоились и, как и решили подруги, в этот же вечер на семейный совет была вызвана Евгения Мальчукова. Женя пришла поздно, когда Ксения уже видела седьмой сон, с удивлением и даже ревностью рассматривала новую знакомую своей закадычной подруги.

— Ты не удивляйся, Женька. Это моя подруга, и зовут ее Тася, Таисия, — Женя протянула руку, но Тася просто встала, поклонилась, — Рада приятному знакомству.

— Да ты не тушуйся и не думай чего, — Фрося усадила Женю за стол. – Тася, ну, как бы тебе это сказать… не совсем человек, что ли. – Женя округлила глаза, переводя их то на девушку в розовом летнем платье, то на Фросю.

— Сейчас мы тебе все расскажем, — и тут началось! Всю ночь сидели женщины за столом за разговорами. Фрося и Тася выдали все, от начала до конца. И вот, когда, кажется, Женино удивление потихоньку улеглось, начали думать, как быть, когда придет милиция и что им говорить. В итоге договорились, что никакого Степана они и в глаза не видели, а Женя подтвердит. Якобы, она тоже в тот день была у Фроси в гостях. Кажется, все проговорили, можно и спать ложиться. Какое там спать! Они взглянули на часы – было уже 5 утра. Ладно, перетерпим, и не такое терпели. И разошлись по домам. Где и как ночует Тася, никто не знал, расспрашивать было неудобно, а сама она говорить об этом не хотела.

 Фрося только проводила дочку в школу и собиралась немного прибраться в избе, как в дверь постучали. Кого это несет? Неужто??? Она вдруг вспомнила, кого ей следовало ждать в незваные гости! Робко открыла дверь.  На пороге стоял Иван Галушко, собственной персоной, в милицейской революционной форме, покручивая лихо закрученный ус и самоуверенно ухмыляясь.

— Али не ждала, хозяйка? – он хитро улыбнулся и придержал дверь.

— А ты мне не муж и не родственник, что мне тебя ждать? – парировала Ефросинья, смело глядя в глаза стражу закона.

— Не муж? Точно, не муж. Зовут меня капитан Галушко. Кстати, а где муж?

— Где ж ему быть? В городе, наверное, со своей полюбовницей.

— Так я войду?

— Входи, коли надо.

Иван медленно вошел в избу, огляделся. Чисто. Бедно, но чисто. По всему видно, хорошая хозяйка.

— А мне сказывали, что он к тебе ушел, да не вернулся, — он медленно, по-хозяйски сел на табурет и положил руки на стол.

— Ишь, чего надумал! – щеки Фроси вспыхнули. – Чего это ему таскаться по ветхим избам, когда свой дом есть, да и молодуха в придачу.

— Знамо, чего. Дочь у него тут.

— Не его это дочь, моя! Так и передай ему – ничего он не получит!

— Ага! Так, значит, на дочь он, все-таки, претендовал? – Иван почувствовал, что зацепился за ниточку, теперь только тяни, раскручивай клубок!

— Ничего он не претендовал, — Фрося окончательно сбилась и раскраснелась от страха.

— А скажи-ка ты мне, Ефросинья Мокерова, не заходил ли он к тебе третьего дня ближе к вечеру?

— Нет, не заходил, — ответ не уверенный. Так-так, давай, колись, девушка!

— Как же не заходил, когда его у твоих дверей видели? – блефовал Иван

— Кто это видел? – вспыхнула Фрося

— Кто-кто? Соседи твои, — продолжал нажимать Иван.

— Какие еще соседи?

— Да ты, я вижу, так раздухарилась, что и не остановить! И чего бы тебе так волноваться, коли не видела мужа?

— А я и не волнуюсь, — Фрося уж поняла, что совершила большую ошибку и пыталась срочно взять себя в руки.

— Волнуешься, волнуешься. А знаешь ли ты, что Степана твоего нашли в тот день мертвым на путях в трех верстах отсюда и с отрезанной головой? – Ефросинья, как могла, сдерживала себя, подбежала к иконе и начала быстро креститься, нашептывая молитву.

— А перед тем, как отрубить ему голову, кто-то крепко прихватил его за горло и удушил, как кутенка! – Иван повышал и повышал обороты.

— А потом, когда его удушили, поволокли под рельсы, чтобы, значит, подумали, что случайно мужичок попал под поезд! Хитро ты придумала, Ефросинья Мокерова!

— Да что ж говоришь такое, ирод! Да как же я, слабая женщина, задушила здоровенного мужика, а потом на руках доволокла его несколько верст, чтобы под поезд бросить?! – теперь уже Фрося пошла в наступление. Иван явно не ожидал проявления такой логики от деревенской бабы и понял, что обмишурился.

— Ты это, потише с органами власти, — уж более спокойно.  – Я ж не говорю, что это именно ты. Может, кто помог?

— Да уж, Дьявол, наверное, ко мне заходил, вот и помог угробить душегубца этого! Не веришь? Зря. Слыхал, наверное, что род наш с нечистой силой водится? Вот и думай теперь, что со мной делать! – Фрося уперла руки в бока и начала наступать на милиционера.

— Ладно, ладно, — Иван полностью потерял преимущество и понял, что сегодня он проиграл и пора ретироваться восвояси. – Ладно, угомонись, ведьма! Я все равно выведу тебя на чистую воду! – с этими словами он почти выбежал из избы, громко хлопнув дверью.

 Фрося обессиленно села на табурет. Первый раунд остался за ней, но, судя по виду этого милиционера, просто так он точно не отстанет, будет копать дальше. И вообще, он смахивает на какую-то назойливую муху…размером с ищейку.

 Иван был вне себя от ярости. Да кто она такая, чтобы меня, капитана милиции, известного сыщика, так позорить?! Вот же ж стерва! Ну, выльются ей мои милицейские слезоньки! И ведь сразу видно, что врет! Покраснела вся, разрумянилась, чуть сердечный удар не случился! Все равно докопаюсь до истины! Кстати, надо бы ее соседей навестить. Вот чья-то хата. Зайдем.

Дверь отрыла женщина возраста приблизительно Фросиного.

— Здрасьте вам! – Иван взял под козырек. – Капитан милиции Иван Галушко!

— Я вас слушаю, — конечно же, это была Евгения Мальчукова. Она сразу сориентировалась и продолжала. – Извините, в хату не зову, стирку затеяла, — Женя вытерла сухие руки о передник.

— Да я, собственно, на минуту, — Иван понял, что ему и тут не рады. Есть два варианта. Или она ее подруга, или злейший враг. Соседям иначе не жить.

— Узнать хотел, не заходил ли кто вечером третьего дня к вашей соседке, Ефросинье?

Женщина сузила глаза и, сквозь тонкие губы, сдержанно промолвила:

— Как не знать? Знаю.

 Иван приободрился. Неужто повезло?

– И кто же это был?

— А я и была. Весь вечер просидели вдвоем. А что?

— Да нет, ничего, — Иван опустил голову, отдал под козырек и пошел прочь, как оплеванный. Давненько не получал он такие удары, тем более от баб! Позорище! Ничего, ничего, я с ними еще поквитаюсь! Он шел и клял почем зря и себя, и баб этих чертовых, когда увидел впереди себя девочку с ранцем, идущую из школы. Чем черт не шутит?

— Здравствуй, красавица! – он расплылся в широкой улыбке. – Из школы, поди?

— Из школы, — девочка недоверчиво посмотрела на милиционера.

— Что ж так рано? Учить, что ль перестали? – засмеялся милиционер

— Нет, просто у нас учительница математики заболела, а заменить некому, вот и отпустили нас домой пораньше.

-Ну, тогда другое дело! Слушай, ты такая красавица! Вот пытаюсь угадать – ты чья? Уж не Ефросиньи ли Мокеровой дочка?

-Да, это моя мама! – зарделся ребенок.

— Ну, вот! Я так и знал! Вся в маму!

— Да нет, все говорят, что я больше на отца похожа, — милиционер пробил стену недоверия.

— Ну, да. Конечно, в отца! Его ж еще Степаном кличут?

— Степаном.

— Да, давненько я твоего батьку не видел. Говорят, он все больше в городе теперь живет? Заходит, хоть?

 Девочка смутилась.

— Нет, почти не заходит. Они с мамой поругались.

— Так уж и не заходит? А как же проведать такую прилежную дочку-красавицу? Тебя как зовут?

— Ксения, — девочка потупила глаза и задумалась. 

— Так что ж? – не унимался милиционер

— Вроде, заходил намедни… Но…

— Но что, что? – Иван присел перед Ксенией на корточки

— Да нет, привиделось мне все это.

— А что, что привиделось? – не унимался Иван

— Ну, вроде кричал он, ругался на маму, а потом дракон пришел и выгнал его из хаты.

— Какой такой дракон? – Иван опешил

— Страшный, с огромными зубами, да копытами

— Постой, постой, — ты точно видела, что дракон?

— Да я же говорю вам, дяденька, что сон мне такой приснился, сон, понимаете? – Ксюша вдруг вспомнила наставления мамы.

— Какой такой сон?! Ты видела отца, или нет?

-Что вы на меня кричите? Я же сказала, что видела, но во сне! – Ксения, зарыдала.

— Ладно, успокойся и иди домой. К маме. – Точно, ведьмино семейство! Иван шел и мысли путались у него в голове. Дракон, сон, Степан, отрезанная голова. Сплошная чертовщина! В первый раз в жизни он ощутил какой-то подлый липкий страх и мурашки пробежали по коже. Брррр! Неужели придется все бросить? Не в моих это правилах. Нет, не в моих. Значит, нужно действовать не в лоб, а осторожненько, исподволь. Надо это дело обдумать. С этими словами он зашел в кабак, заказал водки с селедкой, хлопнул стакан, и… впал в хандру.

 Вечером Фрося не могла дождаться своих подруг, все ходила кругами по хате, как заведенная. Наконец, они появились. И, как-то обе сразу, как сговорились. На этот раз Тася зашла и крепко обняла свою подругу.

— Никак не пойму, как это ты делаешь? Когда сама трогаешь – вроде человек, а как тебя попытаешься потрогать – как в пустоту проваливаешься, — удивилась Фрося.

— А я и сама не пойму. Так уж мы устроены. Хотя, мне нравится, — рассмеялась Тася. – Ладно обо мне, давай теперь о милиционере. Приходил ведь?

— Ничего от тебя не скроешь, все-то ты знаешь, — удивилась Фрося. – Откуда?

— Секрет, — подмигнула Тася. – Ну, давай, рассказывай уже!

 Фрося и Женя рассказали все, что произошло днем. И с ними, и с дочкой.

— Плохи дела, уж больно дотошный этот Иван Галушко. Тем более, наверняка помнит и про языки, и про Лукерью. Что же нам с ним делать? Можно, конечно…, — глаза Таисии блеснули недобрым светом.

— Даже и не думай! — Фрося аж подскочила с места. – Хватит нам уже смертей. Грехов на нас с тобой – на десятерых хватит.

— Ну, хорошо, хорошо, — Тася успокоилась. – Тогда, девочки, у меня никаких мыслей по этому поводу нет. Доказать они ничего не могут, так что, бояться нам, то есть, вам, нечего. Спите спокойно. А если вдруг что стрясется непредвиденное – вот тогда и будем разбираться.

 Три дня запоя Иван Галушко перенес стоически, однако, надо признать, что начальство его хандру не оценило и предупредило, что в следующий раз он вылетит из доблестных рядов строителей светлого будущего, как пробка из-под горилки! Иван, хоть и был еще сыроват в области новой экономической политики, не говоря уж о политических дрязгах, однако, нюхом почуял, что еще пару таких закидонов, и за ним тоже приедет черный воронок. А ведь воронок он готовился направить в совсем другом направлении. Когда голова его просветлела окончательно, он понял, что миром эти Мокеровские ведьмы признаваться не собираются, и в его уже воспаленном мозгу возникла гениальная идея! Зайдя в камеру, где хранились вещественные доказательства, он нашел бумажный конверт с личными вещами Степана. Порывшись в них, он выбрал скромный, но приметный предмет – роговую расческу, в качестве ручки у которой была голова рыбы. Оригинальная вещица, и, главное, приметная. Наверняка, родные и знакомые ее не раз видели. Он незаметно засунул ее в карман, и вышел из камеры, ничего не сказав охраннику. На следующий день он долго и упорно доказывал начальству о том, что именно Ефросинья Мокерова виновна в смерти не только Степана, мужа своего, но и тех людей с оторванными языками. Ее следует немедленно арестовать, а улики он обязательно найдет в доме, либо возле него, если хорошенько пошерстить. Говорил он с таким революционным пылом, что начальство просто отмахнулось от него – делай, как знаешь, только дров не наломай. Да, время было мутное, люди пропадали сотнями и тысячами, кто ж обратит внимание на пропажу двух-трех ведьм? Да никто! И Иван пошел в атаку. Не откладывая в долгий ящик, на следующее же утро в сопровождении двух милиционеров на грузовичке С-24 он подъехал к дому Ефросиньи. Ногой распахнув дверь в хату, приказал командным голосом:

— Кто в доме есть и прячется – выходь, а то стрелять буду!

 Из комнаты вышла перепуганная Фрося с половой тряпкой в руках.

— Это кто ж у нас прячется? Что ты говоришь-то? Срамота одна!

— Сейчас я покажу тебе – срамота! Фамилия?! — Он демонстративно сел за стол, достал планшет, карандаш с бумагой, насупился, приготовился вести допрос.

— Чья фамилия? — Ефросинья встала перед ним, руки в боки. Да не тут-то было. Иван с милиционерами выглядели угрожающе.

— Твоя, твоя, — Иван еле сдерживался от злости и нетерпения арестовать ее уже к чертовой матери.

— Ну, Мокерова, коль не знаешь, — Фрося села напротив.

— Так и запишем. Мо-ке-ро-ва! – по слогам писал Иван. – Гражданка Мокерова, вы 24 октября убили мужа своего, Степана, а затем, с помощью сообщников, доволокли его тело до железнодорожных путей, бросили под поезд с целью укрытия своего преступления. Вы подтверждаете этот факт?

— Да ты с ума свихнулся, капитан! – Фрося встала.

— Сидеть! Сидеть, кому сказал! Вы, гражданка, не только преступница, а еще и ведьма! Вся округа от вас страдает! Да ладно лясы точить, вот вам постановление на проведение обыска, – он сунул Фросе под нос бумажку, та побледнела.

— Ребята, обыскать хату!

Милиционеры принялись за обыск, который больше походил на разбой с особым усердием. Они крушили все, что попадалось им под руку, так что, через несколько минут некогда опрятный и чистый дом был похож на свалку.

— А это что?! —  с нескрываемой радостью почти взвизгнул Иван и поднял над головой расческу. – Это что, я спрашиваю? – он поднес расческу к лицу Ефросиньи. Та побледнела. Неужели?

— Что же мы молчим? Придумываем ответ на ходу? Не выйдет! Отвечать немедля! – он хватил кулаком по столу. Ефросинья вздрогнула и опустилась на табурет.

— Ну, вот и все! Сколько веревочке не виться, а конец будет! Будет! Взять ее! В машину! В отделении теперь будем разбираться! Поехали!

 Ксения, как обычно, шла по дороге из школы, когда навстречу ей пролетел грузовик, обдав густым слоем пыли. Машины были такой редкостью в деревне, что она невольно открыла рот и обернулась ей вслед. Нет, это ей не показалось. Из решетчатого окна задней двери на нее смотрело совершенно белое лицо ее матери! Она тоже заметила ее и истово закричала:

— Ксюша, Ксюшенька! Родная ты моя! Не жди меня, иди к тете Же…, тут она осеклась и пропала в окне. Тяжелый приклад ружья припечатал ей затылок.

— Мама! Мамочка! Ты куда?! — Ксюша побежала следом за машиной, на ходу растирая грязные слезы по лицу. Но машина была быстрее и скоро она потеряла ее из виду. С большим трудом Ксения вернулась обратно и, не заходя домой, побежала к тете Жене. Господи, что стряслось, доченька?

 Когда все немного успокоились, Женя взяла себя в руки, покормила Ксюшу и они сели с Иваном, обдумывая положение. За что? Что она могла им сказать? И, поскольку Иван не был посвящен во все секреты, разговор не клеился. Женя прекрасно понимала, что без помощи Таисии ей не справиться, поэтому, как стемнело, отправилась домой к Ефросинье – поглядеть, что там и как.

Боже правый! Что ж они тут натворили? Конечно, был обыск и наверняка они тут что-то нашли. Но что? Фрося говорила, что все прибрала и придраться было не к чему. Боже, боже, уберусь пока не появилась Тася. Таисия появилась скоро и очень удивилась произошедшему. А ты что, не знала, что тут было? Я-то думала, хоть ты в курсе, все ж живешь тут… Нет, сегодня меня тут не было, а живу я…короче, когда где. Они долго думали, что же нашла милиция, но гадать на кофейной гуще – дохлое дело и они решили так. Точнее, решение, как всегда, принимала Таисия.

— Сегодня ночью я проникну к ней и все узнаю. Вот тогда и порешаем, что делать дальше. А ты пока успокой ребенка, вернем мы ее мамку домой. Скоро вернем.

 Фросю заперли в камеру, кинули тюфяк, набитый соломой, а вечером принесли миску баланды и кружку воды. Однако, она так к ней и не притронулась. Ее глодала одна мысль: как, откуда взялась в доме расческа Степана? Ну, не могло ее там быть! Просто не могло! Усталость от пережитого дала о себе знать, и, под ночь, Фрося забылась тяжелым сном. Проснулась она от того, что кто-то ее тормошил.

— Вставай, подруга! Хватит дрыхнуть! – она с трудом открыла глаза и в потемках кое как узнала Тасю.

— Тася, ты?

— Нет, святой дух за тобой пришел вызволять из темницы. Лучше расскажи мне, за что ж тебя этот упырь взял?

 И Фрося все подробно рассказала подруге про обыск и про расческу.

— Уж больно быстро он ее нашел. Тут что-то нечисто. Наверняка подкинул. Но теперь не докажешь. Что ж нам с ним делать? Достал уже до печенок! – глаза Таисии грозно блеснули.

— И думать не думай! Хватит с нас смертей!

— А что же ты тогда предлагаешь? Сидеть, сложа руки? Так он тебя завтра же во всем обвинит, и шлепнут тебя в милицейском дворе без суда и следствия, даже ухом не поведут! А Ксюшу ты на кого оставить собираешься? То-то! Слушай, есть еще одна мысль. А давай я изыму это вещественное доказательство? Посмотрим, что они тогда скажут? А? Здорово я придумала? Как, говоришь, она выглядит, расческа эта?

 Дежурный по отделению милиции храпел так, что тряслись стены. Так, где тут у них комната в вещдоками? Аааа, вот, кажется. И надпись, соответствующая имеется. Тася уже в обличии тени легко просочилась через замочную скважину и начала рыться в немногочисленном барахле. Ага! Вот и она! Она победоносно подняла ее над головой и тут же вернулась к подруге.

— Вот тебе фокус! – она показала ей расческу. – Подкинул, гад, за попом не ходи! Ну, теперь посмотрим, кто кого! Ты, подруга, не скучай и не хандри. За Ксюшей Жека присмотрит с Иваном, а я завтра к тебе загляну. Да ладно, проконтролирую все, буду рядом. Давай, подруга, до завтра, — и Тася исчезла.

 На следующее утро, чуть свет, в камеру зашел довольный и сияющий Иван Галушко. Наглаженный, начесанный, усы торчком. Ни дать, ни взять – жених. Только вырядился он не на свадьбу, а на Фросины похороны.

— Вставай, ведьма! Хватит бока отлеживать. Пора ответ давать!

  Он привел ее в кабинет, где за столом сидело еще два человека в милицейской форме. По всему было видно, что чины эти были не простые – не чета капитану. Серьезные люди с каменными лицами.

— Вот, товарищи начальство, наконец-то пришел конец мучениям, да смертям наших достойных граждан! Вот эта… с позволения сказать, арестованная, где вчера мною лично был произведен досмотре ее хаты и найдены неопровержимы доказательства того, что мужа своего укокошила именно она. Скорее всего, с помощью своих сообщниц-ведьм, о которых мы сейчас ее и спросим. Так кто ж с тобой принимал участие в убийстве мужа твоего, Степана?

 Фрося сидела молча, сложа руки на коленях. На вопрос Ивана она изумленно подняла на него глаза и взмолилась начальству:

— Граждане хорошие! Да что ж это такое творится? советская власть дала нам равноправие и законную советскую власть, а тут нате! Прибежал вот он вчерась ко мне в хату, схватил, приволок в тюрьму! За что же? Неужто я, хрупкая баба могла убить здоровенного мужика, да еще и бросить его под поезд? Тут и бугаю здоровому не справиться, не то, что мне! Да и нашто он мне нужОн, убивать его? Худо-бедно, прожили с ним десять лет, хорошо жили. Ну, спотыкнулся он, болезный, ну околдовала его Клавка-зараза. Вот кто ведьма, может, она его и пристукнула, родимого? – Фрося разрыдалась в платочек.

— Ну, ты на жалость-то не бери! – Иван приосанился. – А вещественное доказательство? А? Откуда у тебя его расческа в хате, когда он уже много лет там не был?

— Да какая такая расческа, граждане начальство? Не видала я никакой расчески. Может, это ты мне свою расческу показывал? Знаю я ваши штучки! Показал что-то мельком, а я, значит, теперь, по-твоему, виноватая? – Фрося вошла в роль.

— Ах ты ж…, — Иван подскочил к ней.

— Тише, тише, капитан. Вы бы лучше представили вещественное доказательство гражданке. Кстати, она, надеюсь, подписала протокол изъятия и опознания найденного предмета? — большое начальство вмешалось в диалог.

Иван аж поперхнулся. Как же он забыл? Впопыхах, в запале охоты он забыл оформить необходимые документы! Но тут же успокоился. Куда она денется? Сейчас и подпишет.

— Я прошу прощения, запамятовал. Сейчас! Сейчас я ее принесу, и мы все оформим! – Иван скрылся за дверью.

 Начальство только покачало головой. Оно, конечно, ничего страшного, но протокол есть протокол. Не нами выдуман, не нам его и менять. Времени только жалко, а так… ничего, главное, признание и…наказание. А за этим у нас дело не станет! Однако, что-то долго нет нашего усатого сыщика? Наконец, вернулся Иван. На нем не было лица. Он был бледен, как мел. Войдя, он встал посредине комнаты и развел руками.

— Что такое, товарищ капитан?

— Колдовство какое-то, — промямлил Галушко. — Нету нигде! Вчера самолично положил в пакет в комнату вещ. доков.  Дежурный говорит, никто не заходил. Да и кому заходить-то ночью? – тут он повернулся к Ефросинье -Аааа! Это ты, ведьма! Ты ведь все можешь, да? Признавайся! Это ты украла расческу?! – он наступал на нее, как бык на тореадора, опустив голову и вытаращив огромные рога.

— Спокойнее, спокойнее, капитан! Успокойтесь! – полковник встал из-за стола, прошелся по комнате. Посмотрел внимательно на Ефросинью. Вид у той был, аки как у только родившегося ягненка. Потом на капитана. Лицо его было багровым, аж синим, глаза налились кровью, ноздри расшиперены, усы торчком – настоящий дьявол!

— Ну, вот что, — размеренным голосом промолвил полковник. – Вы, гражданка, свободны. Революционная власть – власть справедливая, власть рабочих и крестьян. Вы ни в чем не повинны. Идите себе с Богом. – Фрося встала и быстро засеменила к двери.

— А вот с вами, товарищ капитан, мы поговорим по партийному. Через час собрать партсобрание, будем обсуждать ваше поведение и соответствие должности. – С этими словами полковник и его коллега вышли из комнаты, а Иван остался один со своими мыслями и страшным позором. Этого он перенести не мог! Он опустился на табурет и, обхватив руками голову, закачался, уйдя головой в свою беду.

 Это день был для подруг равносилен победе над врагом. Поздно вечером они собрались, чтобы отпраздновать освобождение Ефросиньи и подумать о том, как жить дальше. Было понятно, что это только промежуточная победа, и Иван, в силу своей упертости и вредности, не оставит их в покое. Испугать его тоже было сложно, а убивать – нет, это было бы уже слишком. Значит, оставалось сидеть тихо и ждать, что же будет дальше. Тася обещала приходить, если не каждый вечер, то почаще. А коли уж припрет, пусть Фрося прочитает заклинание, она и появится.

 В тот же день Ивана с позором, за неоднократные грубые нарушения дисциплины, выражающиеся в бытовом пьянстве, грубости по отношению к начальству и непрофессионализме, с треском попросили из рабоче-крестьянской пролетарской партии. Это был сокрушительный удар не только по его репутации, как милиционера, но и закрывало ему дорогу в светлое будущее, материальное и моральное удовлетворение его нехитрых, но амбициозных запросов. Неделю он беспробудно пил, его небольшая коммунальная комната превратилась в мусоросборник пустых бутылок, колбасных обрезков и скелетов сушеной тараньки. Сам Иван стал похож на нечесаного и немытого бродягу. Усы его повисли, сальные волосы торчали в разные стороны. Он перестал выходить из дома. Друзей у него не было. Все свои накопления он спустил на водку, за которой исправно бегала соседка, баба Нюра. Она и пыталась его подкормить, стирала ему белье, но конца запоя не было видно. По ночам сон даже и не думал наведаться к нему и бедалага лежал, широко раскрыв глаза, уставившись в облупившийся серый потолок, думая только об одном: как отомстить ведьмам. А, когда, ему, все-таки удавалось забыться в тревожном и коротком алкогольном сне, снились ему Ефросинья и кто-то еще. Он никак не мог понять, кто, но, почему-то, ЭТО существо он, как будто, знал. Знал и очень его боялся. В ужасе он кричал «Ведьмы, ведьмы! Спасите, кто может, ради Христа! Сгинь, нечистая!», вскакивал с кровати, махал руками, бил свою тень и снова забывался в ночном кошмаре. Не раз соседи вызывали неотложку, но каждый раз, сделав укол успокоительного, она уезжала. Но однажды терпению соседей пришел конец, и, несмотря на старые заслуги Ивана Галушко, они-таки, вызвали психушку. Она приехала, застав бывшего опера в состоянии белой горячки. С трудом скрутив больного, они запихнули его в воронок с красным крестом, и тот увез Ивана в неизвестном направлении, фыркнув напоследок вонючими выхлопными газами. С тех пор Ивана никто так и не видел. Через пару недель в его комнату вселилась добропорядочная семья советских учителей с двумя малыми ребятишками, так что, передышка для соседей оказалась весьма кратковременной и иллюзорной.

 Между тем, жизнь у Мокеровых и Мальчуковых помногу наладилась. Несмотря на то, что жить они продолжали в страхе за свою жизнь и уж точно не в достатке, но духом не падали, работали, растили детей. Хотя дети и не обучались в институте благородных девиц и пажеском корпусе, зато росли честными и порядочными людьми, уважительными и всегда готовыми помочь ближнему. Лидочка у Евгении поступила в медицинский институт в Кирове (бывшем Орловске), Саша, брат ее – в летное военное училище, Ксюша – в педагогический институт. Короче, разъехались дети, разлетелись в разные стороны, как птицы из гнезда, оставив родителей скучать по своим чадам, да ждать изредка в гости. Конечно, никто не забыл о том, что им пришлось испытать в прошлом, однако, не было уже ни Ивана Галушко, ни его начальства, так что страх, хоть еще и жил в них, но был глубоко, и никто и не собирался его ворошить. Вы, конечно, спросите, а что же стало с Тенью, то есть, с Таисией? А ничего. Появлялась она все реже и реже. Как говорится, иногда захаживала в гости поболтать с подругами. Те наперебой рассказывали ей про успехи своих детишек, Тася тоже радовалась вместе с ними, но глядя на них, прекрасно понимала, что некогда молодые женщины стремительно стареют, а она одна лишь остается такой же молодой красавицей, как и была. И это угнетало и ее, и подруг. Понимая, что с годами их общение может стать еще более тягостным, однажды поздним вечером Тася собрала Фросю и Женю на женский совет.

— Девочки, я собрала вас для того, чтобы попрощаться. Нет, не думайте, я никуда не ухожу, не уезжаю и не пропадаю. Поймите правильно, я, хоть и не полноценный человек, всего лишь тень, но не хочу вас раздражать своим присутствием и не стареющим образом. Не перебивайте меня, мне и так трудно сейчас говорить. Так вот, вы никогда не задавали мне дурацких вопросов, где я пропадаю, где и как живу, и, наконец, самый главный вопрос: чья я тень и что ждет меня в будущем. Так вот, дорогие мои, открою я вам свою тайну. Не обижайтесь, если не всю, но уверена, вы меня поймете. С тех самых пор, как Лукерья, царство ей небесное, переподчинила меня тебе, Фрося, ее просьба была исполнена и вплоть до ее смерти, я могла, но, как я и говорила тебе, не должна была подчиняться тебе. ОН об этом знал.

— Прости, Тася, но кто ОН? – поинтересовалась Фрося.

—  Князь Тьмы. Я уже говорила вам, что он правит в Царстве Теней. Это огромное царство, и находится оно в параллельном с вами мире. Теперь, наверное, вам понятно, куда я пропадаю? Но об этом чуть позже.

— А что же, в этом вашем царстве живут одни тени?

— Ты права, сестрица, одни тени. Спросишь, откуда они берутся? Это тени людей, умерших не своей смертью. Убитых, зарезанных, отравленных. Но есть там и другие тени. Это тени тех людей, кто покончил с собой. У них самая тяжелая участь. Если тени убиенных после Суда Князя Тьмы обретают свое тело и мирно покоятся с ним на погосте, то тени покончивших с собой, не могут обрести покой и свое прежнее тело. Им суждено вечно скитаться, в лучшем случае, в Царстве Теней, либо же, среди людей. Вы называете их привидениями. Редко, когда людям самим удается соединить их с телом умершего. Это необходимо заслужить.

— А как же ты? Ты же не убиенная, не покончившая с собой? – разволновалась Женя

— Я – другое дело. Таких, как я единицы. Мы живем в двух мирах. Как вы, наверное, уже поняли, мы отделяемся от тела еще при жизни человека, по его же желанию. В случае со мной – путем заклинания. В мире существует только 3 книги Теней с этими заклинаниями. Одна из них – у тебя, Фрося. Остальные разбросаны по миру. И только тем, кто их нашел, дается уникальная возможность управлять своей тенью при жизни. Но только не после смерти. И, если человек не смог распорядиться своей тенью при жизни, она обретает свое собственное имя и может жить сколь угодно долго под чужим именем. И только тот человек, чьей тенью она является, может вернуть ее обратно в свое же тело.

— А ты? Чья же ты тень? Ведь среди нас нет никого, кто был бы на тебя похож? – Фрося внимательно слушала Тасю и с трудом пыталась ее понять.

— Я? – Тася улыбнулась. – А вот и не угадаешь! Да и не надо вам. Одно могу сказать: этот человек еще не родился на этот свет. Так что, потерпите, девочки. Всему свое время. Не могу сказать, что мне тяжело жить на два мира, но, со временем, это тяготит. Время у меня еще есть погулять на этом свете, так что, даст Бог, свидимся еще. Берегите книгу, как зеницу ока, никому ее не показывайте и не давайте в руки. Только своим потомкам. Они сами разберутся, что, да как. Вы не знаете, но я скажу вам: за книгой этой охотятся тысячи душ, которые не смогли обрести покой из-за своих хозяев, решивших, что они самостоятельно распоряжаются своей жизнью и смертью. Кстати, открою вам еще одну маленькую тайну. Только вот не знаю, обрадует она вас, или огорчит. Ваш недруг, Иван Галушко неделю назад повесился в больнице для душевнобольных. Вы не поверите, но, поскольку священник запретил хоронить висельника на обычном кладбище, пришлось санитаром под покровом ночи втайне схоронить его на старой мельнице. Помните? Конечно! Так вот, есть там большущий камень слева от входа. Вот под ним и закопали.

 Женщины дружно охнули! Конечно, грех говорить плохо о покойнике, ну, да земля ему будет пухом! Жаль его, конечно. Так и еще бы: связался с ведьмами, вот и не выдержал мозг, отказался служить хозяину.

— А вот и не пухом ему оказалась землица: душа-то его от него отлетела и где-то бродит в поисках покоя. Теперь поняли? То-то! Берегитесь ее, она все про вас знает. Кроме книги и меня. Ну, да ладно, напужала я вас. Извиняйте, подруги! Пора мне. А если что случится – зовите, знаете, как. – и, с этими словами, Тася исчезла.

 Долго еще сидели подруги, обсуждая услышанное. Если бы они знали, что под их окном стоит, а точнее парит ТА САМАЯ душа Ивана, внимательно прислушиваясь к их разговору! Да, это было их очень и очень большой ошибкой.

 Уже на следующий день, когда Фрося отлучилась из дома в город за продуктами, Тень Ивана пробралась в дом. Где же она прячет эту книгу? Она обшарила все углы и закоулки. Нет. Не может быть, чтобы я ее не нашла! Вы спросите, почему же ей так нужна была книга заклинаний? Все очень просто. Во-первых, она ужасно хотела отомстить женщинам за своего хозяина, чьей Душой и Тенью она исправно служила всю его недолгую жизнь. А, во-вторых, после акта жестокой мести, она просто собиралась соединиться с телом хозяина и начать с ним новую жизнь, полную ненависти и мщения людям. Поиски продолжались три дня. И вот, на третий день ей, наконец, повезло! На чердаке она наткнулась на старый сундук. Весь вид его говорил о том, что именно в нем и хранится книга заклинаний. Легко открыв замок, она с нескрываемым торжеством вынула книгу. Но, раскрыв ее, Тень поняла, что пройдет не один день, пока она сможет изучить ее содержание и найти нужное заклинание. Да еще и язык был такой старый, что она могла понять далеко не все. Благо еще, хозяйка дома не заглядывала на чердак – видимо, не было нужды. Но уже через два дня мучительного изучения магических заклинаний, Тень сдалась и стала искать именно то заклинание, которое позволило бы ей, для начала, обрести колдовскую силу и совершить долгожданный акт мести. Она не была полностью уверена в том, что нашла именно то, что ей нужно. Ладно, будь, что будет! Хуже не станет. Терять мне нечего. И, с этими словами, Тень начала читать заклинание, как молитву. А, поскольку у Ивана было 2 класса церковно-приходской школы, она путала слова, запиналась и, если бы была человеком, вся бы перепотела. Наконец, ей удалось прочитать весь текст до конца. Но ничего не происходило. Надо же, видно, или книга не та, либо я что-то неправильно прочла. И, только она собралась перечитать весь текст заново, как поднялся сначала тихий ветерок, потом он стал походить на вихрь, потом на ураган… Все вокруг кружилось и летало по кругу, как в дьявольском танце! Так продолжалось несколько минут. Затем ураган стих, и Тень увидела в небольшом зеркале, висевшем на стене, свое отражение. Господи! Да кто же это? Перед ней стояло существо, отдаленно напоминающее человека, но больше – зверя. Несмотря на то, что у него были и руки, и ноги, больше они были похожи на звериные лапы. Голова была настолько страшной, что Тень сама страшно перепугалась, увидев ее в зеркале. Она была круглой, как шар, огромный безобразный рот украшали страшные черные клыки, глаз не было видно почти совсем. Единственно, что осталось человеческого – это тело. Правда, полностью покрытое волосами, как у зверя. Дааа, вид еще тот. Она подняла сундук. Он показался ей легкой пушинкой. Значит, сила есть! Ну, держитесь, ведьмы! С этими словами она спустилась вниз с одной целью – разорвать Ефросинью, а тогда уже можно будет заняться и ее подругой. Она уселась за стол и стала ждать. Но Ефросиньи все не было. Ждать больше не было мочи, нетерпение жгло ей душу. И чего я тут расселась? Пойду к Евгении, а потом уже можно будет вернуться и разделаться с Ефросиньей. А как же идти по улице в таком виде? Она выглянула во двор, на улицу. Слава Богу, никого. Прыжками добралась она до двора Мальчуковых, перепрыгнула через забор и с грохотом ввалилась в избу. В сенях никого не было, не было никого и в комнате. Она заглянула в спальню и там увидела мирно храпящего Ивана. От него шел такой дух, что Тень даже поморщилась. Ладно, начнем с него! Тень хотела потормошить его за плечо, но в этот момент Иван сам открыл глаза. Нечеловеческий страх застыл в его зрачках и, не успев вырваться через горло, убил его наповал! Какая досада, — подумала Тень, пошевелив его бездыханное тело. А я-то хотела насладиться его ужасом подольше. Ну, ладно, и так хорошо. Теперь надо бы дождаться хозяйку. Но та, как назло, тоже куда-то пропала. Интересно, а как мне потом существовать? — Тень задумалась о будущем. В этом жутком обличии пугать людишек, либо можно будет, как Тень Лукерьи шастать туда-сюда по мирам? Хорошо бы, но как это сделать? Наверное, надо учиться… Или прочесть еще одно заклинание? Бродя по избе, она зашла в сени и заглянула в кадку с водой. Что это там? Не может быть! Из мутной воды на нее пристальным взором смотрело лицо Князя Тьмы! Взгляд его был зловещим и леденящим душу. В тот же момент вода ударила ей в глаза, и Тень ослепла.

 Очнулась она уже в Царстве Теней. Она лежала на полу, и ее мерзкое тело не хотело ей подчиняться – оно корежилась, извивалось, но никак не могло встать на ноги. Наконец, ей удалось принять постыдное положение собаки, и Тень вновь увидела перед собой Князя Тьмы, сидевшего на своем черном троне из грозовых облаков. У него не было очертаний лица и фигуры – только огромные желтые глаза с черными зрачками. В руке он держал деревянный посох с огромной летучей мышью вместо рукояти. Его зловещая фигура закрыла своей тенью несчастный и безобразный дух Ивана.

— Как смеешь ты вершить закон без моего на то повеления?! – прогремел в темноте голос, больше похожий на раскат грома. Тень Ивана продолжала стоять на четвереньках, ноги и руки ее мелко дрожали, глаза слезились от испуга, язык вывалился наружу от бессилия перед Господином.

— С этих пор и на всю оставшуюся жизнь ты приговариваешься к заточению в озере забвения в своем новом обличии без возможности помилования! – он громыхнул своим посохом оземь, и десяток темных теней, схватив Тень Ивана, поднялись в воздух, и исчезли в грозовом небе.

  — Иван, а, Иван! Опять надрался, Господи боже ты мой! – запричитала Евгения с порога. И когда ты только успеваешь? Лучше бы курятник поправил, да вон крыльцо совсем покосилось! А ему хоть бы хны! Дрыхнет, а еще мужик называется! Вставай уже, лежебока! – она тронула Ивана за плечо, но тот оставался лежать и еще ей показалось, что он какой-то не такой. Каменный какой-то.  Перевернула его лицом кверху и аж задохнулась! Иван лежал с раскрытым ртом и совершено белыми глазами. Он был мертв.

 Вскоре в избу Евгении подтянулись и Фрося, которая успела приехать из города, и участковый, и фельдшер Егор.

— По виду покойного, был он сильно перепуган в последний момент жизни, — Егор был пожилым человеком в круглых очках, с огромным картофельным красным носом, в медицинской шапочке и затертом, местами, белом, халате. – Видал я такое только на войне, когда солдата протыкают штыком. Или кинжалом. А тут дело почище. Глянь-ка, Василий, — это он к участковому, — глянь на глаза. Их просто нету! Как будто бы кто-то выжег их.  Такого у меня никогда не случалось. Не знаю, что и сказать. Надо везти в район. Может, там что скажут? И рот раззявлен так, будто покойный хотел крикнуть, да не смог. Одно могу сказать: от испуга он у тебя умер, Евгения Кирилловна. Это уж определенно.

 Женя, кажется, начала понимать, что случилось с мужем. Вспомнила она и предупреждение Таисии. Только, как же узнать, что было на самом деле? Надо идти к Ефросинье и посмотреть, цела ли книга.

— Да что уж теперь везти его, болезного, когда все равно не воскресишь Ивана, мужа моего несчастного? Давай, Василий, не будем измываться над телом его бренным, а завтра и похороним со всеми почестями. Детей вот только позвать бы на похороны.

— Не волнуйся, Кирилловна, я сегодня же детям твоим дам знать через районное отделение милиции, поможем им добраться до дому.

— Спасибо тебе, Василий, за доброту. А теперь позволь нам с Ефросиньей подготовить тело к погребению?

 Когда все ушли со двора, Женя с Фросей бросились к Ефросинье домой. Взобравшись на чердак, они все сразу же поняли. Книга была цела. Только Ефросинья хотела прочесть заклинание, дабы вызвать Таисию, как та сама внезапно объявилась перед ними.

— Знаю, знаю, подруги. Прости, Евгения, что не уберегла мужа твоего, не доглядела, окаянная.

— Да что ты, что ты! При чем тут ты?

— А вот при том, что это Тень Ивана Галушко его напугала до смерти! Она, проклятая, подслушала наш разговор, потом нашла книгу и превратилась в чудище страшное. Поначалу хотела она тебя извести, Фрося, а уж потом и тебя, Женя. Да благо, не было вас дома, вот и попался ей под руку Иван. Не повезло ему, грешному!

— Да откуда ж ты все это узнала? Неужто в царствии твоем темном уже все известно?

— Еще как. Князь следит за всеми тенями и все держит под контролем. А Тень Иванову он заточил в самое глубокое черное озеро забвения на веки вечные за то, что самовольно жизнь человеческую загубила!

— Да что ты? Вот стерва! Вот нехристь! Поделом ей, подлой! Каков хозяин, такая и душа. Черная, да злобная.

 На следующий день похоронили Ивана Мальчукова. Хороший был мужик, что и говорить, работящий. Вон, двоих деток с Кирилловной поднял, да каких! Любо дорого посмотреть! Ну, и что, что выпивал? А кто нонче не пьет? Скажи! Все пьют. Так он же не злобный был, когда выпивший, а все, бывало, как выпьет, да на печь. Отдыхать. Чтобы никому шкоду не устроить. Понимающий человек был, Царствие ему небесное!

 Так, или приблизительно так говорили люди на похоронах Ивана Мальчукова, крестьянина и, в общем-то хорошего мужика, уроженца Вятской губернии Орловского уезда, деревни Мокерово.

  Пролетели годы. Много лет. Состарились наши герои, Ефросинья и Евгения, разъехались по разным сторонам. Ксения стала учительницей в школе, вышла замуж и переехала сначала в Киров, потом…впрочем, всему свое время. Сашка Мальчуков погиб на фронте, а Лидочка, так и не закончив медицинский институт (в то время была повальная голодуха и она заболела дистрофией), вынуждена была зафрахтоваться на крайний Север, где удачно вышла замуж за красавца капитана, фронтовика, родила двоих сыновей, забрала к себе Евгению. Фросина Ксения тоже вышла замуж и тоже родила, но только, девочку. Спросите, к чему это я так подробно рассказываю вам о дальнейшей судьбе этих семей? А вот почему. С тех пор, как схоронили Ивана Мальчукова, тень Лукерьи, Таисия, больше не появлялась в жизни подруг. Изредка, будучи еще соседями, они, конечно, вспоминали ее добрым словом, да вызывать не отважились. Да и к чему? Жили они, хоть и не богато, но дружно. С тех самых пор ничего криминального в деревне не происходило. К чему ж тогда ее тревожить? У нее свои дела, свой век… Кстати, о ее судьбе. Все-таки, не понятно, в кого она такая красавица и где ж ее хозяйка? Разъехавшись, подруги крепко скучали друг по другу. Забегая вперед, скажу, что, хоть и писали они друг другу нечастые письма, да судьба заставила встретиться еще раз. В жизни возможно. Даже то, что произошло после.

 А случилось то, что дети детей росли, росли, да и выросли. Естественно, подруги обменивались фотографиями в голубых авиаконвертах. И вот, однажды, получив очередное письмо от Ефросиньи, Евгения с нетерпением вскрыла его, вытащила несколько фотокарточек. На одной была запечатлена сама Ефросинья с Ксенией. Ксюша была уже взрослой женщиной, красивой и статной. На другой – девушка. И что-то в ней было такое знакомое… В те времена на обороте фотографий было принято писать, кто на ней изображен. Евгения перевернула открытку и прочла:

«Моя любимая внучка Машенька». Господи, спаситель наш! Да ведь это… Это же… Таисия! Одно лицо! Так вот, чьей тенью она обернулась! Вот почему не хотела говорить подругам об их будущем! Значит…значит теперь Таисия сможет обрести покой, став обычной тенью Машеньки! Это нужно сделать обязательно, пока, не дай Бог, та же Маша не вздумает воспользоваться ее услугами. А что это могут быть за услуги, мы-то с вами знаем. Евгения задумалась. Так, дом Ефросиньи, скорее всего, еще стоит и никто в нем не живет. Книга, надеюсь, тоже там. Значит, нужно ехать с Машей туда, вызвать Таисию и соединить их навеки. После этого книгу нужно точно сжечь, чтобы уже никто и никогда ею не смог воспользоваться. В этот момент в комнату к Евгении зашел младший внук, Глеб. Странно, но сначала он постучался. С чего бы такая щепетильность?

— Бабуль, привет! К тебе можно на минутку?

— Привет, привет. Что за вопрос? Заходи, коли пришел. Говори, что надо.

— Бабуль, я хотел тебя познакомить …, — он замялся, — с девушкой. – Евгения аж ахнула и прикрыла рот рукой. С девушкой? Уже? Так ему ж только… ну, да, 18 лет. Уже. А я, старая, и не заметила, как вырос внучок. Старший-то давно уж уехал учиться в Ленинград, мы уже и привыкли без него. А младшенький… Девушка…

— Она хорошая, баб. Мы в институте вместе учимся.

— Да что ж, я против, что ли? Ну, знакомь уже, — она сложила руки на коленях. В комнату зашла, опустив голову, девушка в розовом скромном платьице, русые волосы покрывали худенькие плечи. Ладненькая, стройная, — отметила про себя бабушка и улыбнулась. Девушка подняла на нее глаза:

— Здравствуйте. – В это миг Евгения, по закону жанра, должна была потерять, как минимум, дар речи. Или сознание. Перед ней стояла… Таисия!

— Здравствуй, Машенька, — непослушными губами прошептала Евгения. Маша с удивлением распахнула на нее небесно-голубые глаза.

— Бабуля, а как это ты?.. Вы что, знакомы? – Глеб был ошарашен.

— Почти, — упавшим голосом промолвила бабушка. – Сядь, ка, Маша. Скажи-ка мне, мама у тебя не Ксения?

— Да, Ксения.

— А бабушка не Ефросинья ли?

— Ефросинья.

— Все понятно. Во это твоя фотография? – она показала фотографию Маше.

— Моя, — Маша еще пуще удивилась и покраснела. – А откуда она у вас? Я ее подарила бабушке на мое 17-летие.

— А вот бабушка твоя мне ее прислала. – И Евгения рассказала ребятам о том, как они с Фросей прожили бок о бок, почитай, всю жизнь, были подругами – не разлей вода, да вот судьба распорядилась так, что пришлось им разъехаться по разным весям.

— Так что, не чужие мы с тобой люди, Маша, — резюмировала бабушка Женя. – И я рада, что вы с Глебом…, ну, в общем, друзья, — с этими словами она обняла Машу и отпустила молодежь, внимательно глядя под ноги Маше.

 Даааа, вот дела! Кто бы мог подумать, что все вот так сложится? А тень-то у нее не плотная, серенькая. И ведь никто до сих пор не заметил! Нет, надо срочно писать Фросе, да всем ехать в деревню, доделать до конца дело всей нашей жизни. И она села за письмо.

 Между тем, в Царстве Теней все шло по своему распорядку. Князь Тьмы правил бал, управлял своей паствой. Кто-то соединялся с телом погибшего, кто-то отправлялся блуждать в пустыню, пока не простят и не позовут обратно, кто-то витал в воздухе, прислуживая правителю, распределяя тени по его велению. Разумеется, там же, среди прислуги, была и Таисия. Она уже практически не посещала людской свет, хотя и скучала по своим подругам. Не раз порывалась она показаться и пообщаться, как в старые времена. Но, видя, что у них и без не все складывается хорошо, не решалась напомнить о себе и пугать их домочадцев. Все-таки, не все воспоминания были безоблачными и невинными. Про Тень Галушко она и думать забыла. А зря. У каждой тени есть свой характер, свои привычки и наклонности. И естественно, все они как две капли воды, похожи по характеру на своего хозяина. А, если вспомнить, каким был Иван, то не сложно догадаться, что и Тень обладала всеми его привычками, недостатками и достоинствами. Редко, но бывало и такое, что сама Тень была не только воплощением своего хозяина, но и превосходила его черты характера в разы. Вот и в этом случае, когда Тень Ивана попала в Озеро забвения, она не опустила руки и не перестала помышлять о мщении. День и ночь она строила планы мести, представляла, как и каким образом оторвет головы подругам. Они теперь, наверное, уже старушки древние? Ну, вот и славно. Не будут сильно брыкаться, да и кому они уже нужны, кроме меня? Надо отдать должное, что после превращения в монстра, Тень Ивана стала, в некотором смысле, уникальной. Она обрела бОльший интеллект, неимоверную силу и мощь. Грешно было этим не воспользоваться.

 Озеро Забвения в Царстве Теней представляло собой, на первый взгляд, обычное озеро, стоящее в дремучем лесу, окутанное черными грозовыми тучами. С виду ничего необычного, разве что, было в нем нечто зловещее, страшное. Над ним не летали птицы, в нем не плавали рыбы и никогда не было волн. Только постоянные раскатами грома и сверкающие молнии оживляли его мертвенную гладь На самом деле, в его непроглядной глубине были заточены те Тени, на которых обрушился гнев Князя Тьмы. И, если какая-то тень пыталась появиться на поверхности озера, то тотчас в нее била сверкающая молния, сопровождаемая раскатами грома. Тень не единожды пыталась сбежать из этой водяной темницы, но все было тщетно. Молнии каждый раз достигали цели. И тогда Тень твердо решила, что нужно делать подкоп. Найдя укромное место у берега, она начала рыть тоннель. Благо, это позволяли ее когтистые руки и клыки. Тень Ивана побаивались даже в заточении другие пленники. Таким пугающим был ее вид и невероятная сила. Много, много лет трудилась Тень над своим побегом, и вот, наконец, решилась копать вверх, к воздуху. Каково же было ее удивление и восторг, когда она оказалась в мире людей! Вот это удача! Теперь-то, будучи далеко от Князя Тьмы, я смогу, наконец-то расправиться со всеми врагами, найти могилу Ивана и оживить его. А там уж мы вдвоем повоюем! Ох, и попляшут наши враги! Враги и друзья врагов! Главное, чтобы книга была на месте!

 Между тем, Ефросинья, получив письмо Евгении так разволновалась, что на два дня слегла в постель. Никто не мог понять, что с ней происходит. И, только, когда жар немного спал, она решила, что действовать нужно немедленно, не дожидаясь беды. А ее больное сердце подсказывало ей, что беда близко, она буквально чувствовала ее всей кожей, она стояла за спиной, и только ждала случая напасть. Наконец, Ефросинья собралась с силами и села писать письмо подруге. В процессе переписки они решили утаить от своих детей цель своего путешествия по местам, где они провели детство и молодость. Захотелось, мол, взглянуть на родные места, да и внучатам показать, откуда их корни. Ничего страшного, устроимся как-нибудь, чай не на век едем. Дом ведь целый, обживем его, поживем недельку, как в старые добрые времена, да и вернемся обратно. Неспокойно заныло сердце у Ксении. Чувствовало оно, что что-то должно случиться. Уж больно много страшных дней пришлось ей пережить там, в родной деревне Мокерово. Ну, да старушкам не запретишь. Хотят – пусть едут. Собрались Ефросинья, Евгения, Маша и Глеб, да и поехали смотреть отчий дом.

 Добрались нормально, без приключений. Господи, и не узнать родные места! Все разрослось, дома, асфальтированные улицы, магазины, даже кинотеатр. А вот и церковь. Все та же. Зашли, помолились. Вот и батюшка. Все тот же, отец Варлаам, постарел только сильно. Узнал, обнялись, обменялись словечком добрым. Как узнал, что хотят они пожить в доме родном, помрачнел. Оно, конечно, дело хорошее. А что, батюшка? Да сами понимаете, сестры, что о сих пор в народе слухи нехорошие ходят с тех самых пор. Что же поделать, что было, то было. А возьмите-ка вы все по кресту нательному. Неважно, что у вас свои есть. Я эти специально берегу. Может, именно для такого случая. И отец Варлаам принес всем по кресту. Странные были эти кресты, словно сделал их старинный мастер из железа кованного, будто, из подковы. Не спрашивайте, откуда они и почему у меня. Одно могу сказать: кресты эти не простые, сделаны мастером великим в стародавние времена действительно из подковы лошади, когда-то запряженной в колесницу Перуна. Так гласит молва. Благодарные прихожане поцеловали кресты, поклонились батюшке и, перекрестившись, пошли в родной дом.

 Да, сколько же он пережил, этот невзрачный дом с покосившимся крыльцом и, видимо, протекающей крышей! Ничего, сдюжим. Кое-что поправим, крышу залатаем, поживем еще тут маленько напоследок. Дом, казалось, стал похож на боровик, весь покрытый мхом и листьями, но все такой же крепкий и гордый. Расколотив двери и ставни, старые и новые хозяева вошли внутрь. Ничего не изменилось в доме, разве что, прибавилось пауков, да их сетей на всем, за что можно было зацепиться.

— Вы тут, молодежь, начинайте убираться, а мы с Евгенией слазим на чердак, посмотрим, что там, да как, — и старушки-подружки полезли наверх по старой лестнице, рискуя сломать себе шею.

— Вроде, все на месте, — Евгения потрогала замок у сундука, затем Ефросинья нащупала под потолком заветный ключ, открыла сундук. Книга была на месте. Вот и хорошо, вот и славно. Значит, завтра и будем вызывать Таисию, а покамест наведем в доме порядок, да подготовим ребят, а то перепугаются еще с непривычки. Так и сделали.

 Ну, вот, теперь можно и перекусить, чем Бог послал. Компания дружно села за стол, достали нехитрый провиант, пообедали.

— А теперь, дорогие наши внучата, слушайте внимательно, да не перебивайте, ибо от вас в скором времени будет зависеть многое, а может, и наша с вами жизнь. – И Ефросинья с Евгенией подробно рассказали ребятам все, что знали о загадочном доме, его сундуке и Тенях. Все, что с ними случилось в прошлом. Ребята слушали, раскрыв рты, не веря своим ушам. Этого не может быть! Это же сказка, легенда! А вот сейчас вы и увидите эту легенду живьем. Пошли на чердак. Да осторожно, ступеньки у лестницы уже подгнили, не ровен час, провалятся. По одному, по одному!

Поднявшись наверх, Ефросинья отрыла сундук, вытащила книгу и начала читать заклинание. Дочитав до конца, бабушки стояли, открыв рты и ожидая появления Тени. Но она не появлялась. Ефросинья хотела было начать читать еще раз, но тут в воздухе забрезжило голубое облачко. Очень медленно вращаясь вокруг своей оси, оно, наконец, начало принимать определенные очертания. Ребята стояли бледные от страха, боясь пошевелиться. Ну, кто же мг ожидать от своих же бабушек, что они колдуньи? Немыслимое дело! Кому расскажи!… И вот, перед ними возникла знакомая фигура Таисии. Таечка, родная! Подруги кинулись друг другу в объятия! Наконец, Тая заметила Машу.

— Ах, вот оно, в чем дело! А я уж, грешным делом, и думать забыла. А оно вона как…, — видно было, что она расстроилась

— Ну, что ты, родная, мы же просто выполняем твою волю! Ведь ты сама сказала, что, как придет время, мы все узнаем. Вот, сама видишь, узнали, — она кивнула на Машу. – Это Маша, внучка моя, а это Глеб, жених ейный и внучок Евгении.

— Во как судьба распорядилась! – Тая грустно усмехнулась, — Ну, судьбу не обманешь. Рада за вас. А ты, Маша, никогда не замечала, почему от тебя тень не такая насыщенная, как от остальных людей?

— Нет, — Маша стояла в полном ступоре, бледная, как полотно, и боялась пошевелиться.

— Вот, смотри. У всех тень, как тень, черная, а у тебя – серая. Видишь? А у меня ее вообще нет, — она рассмеялась.

— Почему? — Маша ника к не могла прийти в себя.

— Да потому, что твоя тень — я! Видишь, как мы с тобой похожи? Как две капли воды! Потому, что я – твоя собственная тень, и ты никогда не сможешь обрести покой без меня, а я без тебя.

— А почему? – Маша ничего не могла понять.

— Ну, ну, девушка! Пора уже приходить в себя. Не бери в голову, так уж случилось, что я давно живу без тебя, а ты без меня. И вот, сейчас, когда твоя бабушка, наконец, свела нас вместе, мы сможем быть единым целым. Как все нормальные люди. Ну, поняла наконец? – Маша кивнула. Сознание потихоньку начало приходить к ней. А Таисия продолжала:

— А вот теперь, перед тем как я с вами навсегда распрощаюсь, я обязана сказать вам последнее и очень важное слово. Вы, мои подруги, — она обратилась к бабушкам, — дали мне жизнь, которую я прожила без тела, но словно обычный человек, со всеми его недостатками и достоинствами, я познала, что такое привязанность и всем сердцем полюбила вас, названных сестер, да так, что, если была бы возможность, отдала бы за вас свою жизнь! Вот только отобрать ее у меня можно только тогда, когда я соединюсь с Машей. Да ты не бойся, Маш, мы с тобой будем жить долго и счастливо! Прежде, чем вы прочтете заклинание, которое снова превратит меня в обычную тень, должна сказать вам нечто очень важное. Слушайте внимательно, ибо повторить его я уже не смогу. Надеюсь, вы не забыли про Тень Ивана Галушко? – женщины покачали головами.

— Но ведь ты сама сказала, что Князь Тьмы заточил ее в водяную тюрьму, откуда нет обратного хода?

— Для обычных теней нет, а для такой, как Тень Ивана… — она остановилась. – Оказывается, есть. Она выбралась наружу, но никто не знает, где она сейчас. Это – ваша смертельная опасность! Князь Тьмы разослал своих слуг по всему миру в ее поисках, и, рано или поздно, они ее, конечно найдут. Но я боюсь одного: чтобы она не добралась до вас. Тогда вам несдобровать!

— Что же нам делать? Может, ты сможешь защитить нас? Может, мы отложим превращение? — разволновалась Евгения.

— А может, и вовсе этого не делать? Ну, жили же мы до этого, и никто ничего не заметил? –  Ефросинья не на шутку испугалась. – Да вы поймите правильно, мы с Женей не за себя, за внучат и детей боимся. Мы-то свое отжили, а им еще жить, да жить!

— К сожалению, закон повелевает нам, встретившись с телом, не покидать и быть его Тенью. А то, что случилось со мной и Лукерьей – исключение из правил, и у меня осталось одно превращение – в Тень. Таков закон.

— Таков закон… — как эхом произнесла Ефросинья. – Это какой-то неправильный закон, несправедливый.

— Что поделать. Но вы меня не дослушали. Теперь будьте максимально внимательны. Вы можете избавиться от Тени Ивана и вам ничего больше не будет грозить.

— Что нам нужно сделать? – как будто очнулась ото сна Маша.

— Помните нательные кресты, которые дал вам настоятель? Так вот, кресты эти не простые. Силу они имеют божью. Отец Варлаам не зря их вам отдал. Только они способны защитить вас от зловещей Тени Ивана. А теперь запоминайте. Маша, ты сейчас с Глебом пойдешь к заброшенной мельнице. Путь вам покажет любой прохожий. Как подойдете к мельнице, слева от нее увидите большой камень. Это могила. Могила Ивана Галушко. Отодвинете камень, раскопаете могилу, откроете крышку гроба. Там лежит Иван. Маша, ты должна будешь снять с себя крест, подаренный тебе настоятелем и надеть его на шею Ивана. В этот момент его душа воссоединится с Тенью и оба они обрекут покой. Если же Тень Ивана раньше доберется до заветной книги, жди беды. Она сможет оживить его тело и уж тогда вдвоем наделают они делов! Полетят головы безвинных людей от их злости и ненависти, и только Князю Тьмы под силу будет остановить их, да и то, не факт. Ищи-свищи их по миру! Вот такая грустная картина вырисовывается, дорогие мои. Все запомнили?

— Ох, лишечко! Да что ж это делается-то?! — чуть не взвыла Евгения. – Да как же нам избавиться от чудища этого? Да что ж ему не сиделось в своей тюрьме? А Ивану в могиле не лежится?

— Ну, ну. Пока вам ничего не грозит, а чем дольше мы протянем наше расставание, тем опаснее это будет для всех нас. Давайте, начинайте!

 Ой, родимая! Дай мы тебя обнимем! – и женщины, разрыдавшись, кинулись друг другу в объятия. Слезу застыли в глазах присутствующих.

— Ничего, ничего, — Таисия освободилась из их объятий и взяла в руки книгу заклинаний. – Я же не умираю. Наоборот, буду жить в таком прекрасном теле! Маша, теперь твоя очередь. Бери книгу и читай вот это заклинание. И не забудьте, что я вам сказала! – она протянула книгу Маше. Маша с испугом, как огромного паука взяла в руки старинную книгу и начала читать. Сначала она читала очень тихо и неуверенно, но с каждой строчкой голос ее креп, и, в конце заклинания, перешел в уверенную декламацию. В тот же миг Таисия начала таять на глазах, превратившись в голубое облачко, а затем и оно развеялось от чердачного сквозняка.

— Ну, вот и все, — Ефросинья смахнула слезу. – Прощай, Тася. Смотри-ка, и правда, тень у тебя, Маша, стала, как у людей! Ну, теперь и ты у нас с собственной тенью. Все теперь на своих местах! – Они обнялись.

— Давайте уже завершим обряд с Галушко, а уж потом будем радоваться.

— А может, нам тоже пойти с вами? – Женя сильно волновалась за внучка.

— Нет, — отрезала Фрося, — Тая сказала Маше с Глебом, значит, так и будет. Идите, дети, да побыстрее!

 — А как же мы копать будем? Ведь у нас ни лопаты, ни кирки, — чувствовалось, что Глебу эта затея была не по душе.

— Лопату возьмете в сенях. Маша, поняла, что делать?

Маша кивнула.

— Не напутайте ничего, иначе нам – конец! – Ефросинья сказала это таким голосом, что всем в этот момент стало жутко и мороз пробежал по коже. За окном заухал филин, и огромная луна заглянула на чердак.

— Ну, вот, и фонарик вам не нужен. Светло, как днем. С Богом дети! – она перекрестила их, и все спустились вниз. Дети вышли в потемки. Подруги присели за стол. Настроение, почему-то было препоганейшее. Они сидели и молчали. В этот момент скрипнула дверь.

— Опять что-то забыли. Ну, что вам еще надо? Нету у нас фонарика. Хотите, керосинку вон возьмите на палатях. Да только сомневаюсь, что керосин-то есть, — она обернулась к двери и обомлела. В дверях стояла… страшная Тень Ивана! Они сразу поняли, кто к ним пожаловал, но страх так сковал их тела, что они не могли даже пошевелиться.

— Привет честной компании! Вот и свиделись! Соскучились, небось? – Тень зашла в комнату. Вид ее был ужасный. Десятилетия, проведенные в болоте и перенесенные лишения не лучшим образом, отразились на ее, и так незаурядной внешности. Голова ее стала еще больше и позеленела. Клыки стерлись и стали еще страшнее, отливая багровым цветом запекшейся крови, волосы на теле стали похожи на мох, а руки еще больше вытянулись и сверкали острыми отточенными когтями.

— Готовы к смерти?! – взревела Тень. Было ощущение, что от ее голоса задрожал пол. Тень начала надвигаться на бедных женщин. Они поняли, что пришла их смерть.

— Ты слышал? – Маша обернулась к Глебу.

— Слышал. Какой-то рев. По-моему, это какой-то зверь.

— Бежим быстрее. Что-то говорит мне, что это точно Тень Ивана. Наверное, с моей теперешней тенью я стала чувствовать все более обостренно. Это точно она! Бежим! – Ребята, что есть духу, побежали к заброшенной мельнице. Ночь уже опустилась на деревню, и лишь огромная зловещая багровая Луна освещала проселочную дорогу, идущую к мельнице.

— Вот она! – Глеб показал вперед на темнеющееся вдали сооружение. И тут они услышали позади какой-то шум. Будто, кто-то огромный гнался за ними, тяжело хрипя и задыхаясь. Они оглянулись. В десятке метров от них они увидели страшное чудовище. Это была Тень Ивана. Она скакала на четырех лапах, длинный, как у хамелеона язык вывалился наружу, маленькие глаза грели зеленым огнем, из пасти, сквозь кровавые клыки, вырывалось сиплое дыхание. Ребята припустили, что есть силы. Мельница была уже совсем близко!

— Быстрее, Маша! Нужно спрятаться в мельнице! – Глеб подгонял свою спутницу, охваченную ужасом. И вот, спасительный остов мельницы. Глеб заскочил внутрь, Маша за ним. Но в этот момент ее нога зацепилась за кокой-то крюк, и она со всего размаха растянулась прямо на входе.

— Попалась! – прохрипело чудовище и схватило своей когтистой лапой Машку за ногу. Та истошно завопила от ужаса и боли.

— Маша! – Глеб обернулся и увидел, как монстр тащит ее за одну ногу в сторону камня.

— Ах ты ж тварь! – и он со всего размаха попытался ударить его лопатой. Однако, чудище легко перехватила лопату и откинула ее в сторону. Одной рукой оно держало Машину ногу, другой – книгу. Глеб воспользовался этим и налетел с кулаками на Тень, нанося ей удары по омерзительному телу. Как ни странно, они достигли цели, и Тень выпустила Машину ногу.

— Маша, беги! – Глеб кинулся к ней, но Тень оказалась проворнее и перехватила ее за руку. Дернув за нее, она подтащила Машу к себе, отмахиваясь от Глеба когтистой лапой. Глеб дрался, как Лев, но силы были не равны, Тень исхитрилась, и с размаха, шмякнула Машу о бревенчатую стену мельницы. Тело Маши обмякло и сползло вниз. Рука монстра освободилась, и он схватил Глеба за горло.

— Смерть твоя пришла, отпрыск ведьмы! – прошипела Тень прямо в лицо задыхающемуся Глебу. – Конец настал твоим бабкам! Теперь вы у меня на очереди. Готовься к смерти жуткой, мальчишка! Сначала я разделаюсь с тобой, а потом и с твоей подружкой. Конец пришел вашему роду! Скоро, скоро мы объединимся со своим хозяином, он восстанет из могилы и не будет никого могущественнее нас на земле! Мы будем править миром! – Глеб в бессилии болтал ногами в воздухе, задыхаясь в железной лапе чудовища.

 В этот момент что-то тяжелое и острое опустилось на тыквенную голову монстра. Это была лопата. Она расколола его голову пополам, как спелый арбуз и застряла в сердцевине. Ни капли крови не появилось на мертвенном круглом его лице. Из-за его спины показалось испуганное лицо…отца Варлаама. Тень охнула, его страшные зеленые глаза вылезли из орбит и в упор уставились на Глеба. Между их глазами вспыхнула ослепительная изумрудная молния. Жуткий рот ее искривился и начал что-то шептать прямо Глебу в лицо. И, когда Глеб уже начал синеть, рука монстра ослабела и выпустила его. Тот плюхнулся на землю, глотая воздух, как рыба, выброшенная из воды, кашляя и корчась от боли. Старик подбежал и помог ему подняться на ноги. Наконец, Глеб пришел в себя и кинулся к Маше.

— Маша, Маша, что с тобой? – слезы лились из его глаз. – Прошу тебя, открой глаза, не умирай! – но Маша не шевелилась.

— Погоди-ка, малый, — отец Варлаам склонился над бездыханным телом Маши. – Плохо, совсем плохо, — прошептал отец Варлаам, вытащил какой-то пузырек и влил его девушке в рот. Тишина. Маша не двигалась, Глеб рыдал, отвернувшись в сторону.

— Дааа, видать сильна сила Дьявола, — упавшим голосом сказал старик и тяжело поднялся с колен. – Ничего, парень. Видать, на то воля Господня. Он взглянул на тело Тени, осторожно подошел к нему, взглянул в потухшие глаза. – Кончилась душа его. Да только как же нам быть с ней? Ведь рядом с телом не похоронишь?

— Таисия, то есть, Тень Маши сказала, что нужно Ивану на шею повесить тот крестик, который вы дали Маше, тогда душа его и тело воссоединится, — сквозь слезы пролепетал Глеб.

— Да ну! А где ж он? Давай поищем. Прости меня, грешного, — священник склонился над Машей и осторожно стал искать крестик на шее. Его не было. Тогда он пошарил по карманам. – А вот он, вроде. Да, точно, он! А где ж ее нательный крест?

— Нет у нее креста. Некрещеная еще, — Глеб не переставал плакать.

— Как же так? А почему же?…Эх, ты ж, мать честная! А ну-ка, девонька, непорядок это! – и он аккуратно надел крестик на шею девушке. Нагнувшись над ней, старик начал что-то быстро нашептывать. В конце он трижды перекрестил ее, поцеловал в лоб и стал ждать. Тут же ресницы Маши дрогнули, и она судорожно вдохнула воздух.

— Маша, Машенька – Глеб, сквозь слезы, без конца обнимал и целовал любимую.

— Ну, вот и славно, — улыбнулся отец Варлаам. – Так, дети, миссия наша не закончена, и нужно довести дело до конца. На-ка тебе, Машенька, пока мой крест. Хоть и не принято это, но делать нечего. Видишь, какая сила креста? А мой поноси пока, ничего, до храма. А там я тебя покрещу, как следует. – Он снял с Маши крест, надел свой. С трудом удалось им отвалить огромный камень, который уже врос в землю, отрыли могилу Ивана, открыли крышку, казалось, намертво забитую гвоздями. В свете Луны тело Ивана казалось живым. Как будто только похороненным.

— А мне кажется, — сказала Маша, что он как будто кого-то ждет. — Как будто бы ждет своего освободителя, чтобы воскреснуть.

— Так он и есть, — отозвался Варлаам. – Так выглядят все, кто покончил с собой, а душа их мается где-то по миру грешному. Надень-ка на него крест свой. — Маша, скривившись от брезгливости, надела крест на Ивана. В этот же миг тело Тени засветилось неземным пламенем, превратившись в светящийся шар и, на глазах изумленной публики, медленно направилось к телу Ивана. Аккуратно, как бы боясь ему навредить, светящийся шар начал проникать в тело покойника через рот. И, когда свет от него исчез, покойник начал подниматься из гроба! В страхе Глеб схватил лопату и замахнулся! Покойник открыл глаза, которые горели, как у Тени ярким изумрудным светом, повернулся к Глебу, пристально на него посмотрел, и…рухнул обратно в горб! Тело его тут же рассыпалось в прах.

— Все! Теперь конец! – отец Варлаам облегченно перекрестился. Они заколотили гроб, засыпали его землей и снова водрузили над ним огромный камень.

— Стоять тебе вовек, не шелохнуться! Спи спокойно, грешная душа. А ты, Глебушка, забери книжицу, потом решим, что с ней делать, — Варлаам перекрестил могилу, перекрестился сам, и они пошагали прочь от зловещего места. По дороге домой они вспомнили про бабушек.

— Это чудовище их растерзало, — со слезами на глазах промолвила Маша. – Бедные, бедные наши бабушки! Они столько перетерпели, перенесли! И такая страшная смерть! Они ее не заслужили!

— У каждого свой крест, Машенька. Вот ты, к примеру, поняла, какова сила креста – она же сила Христова. Нет ничего сильней ее. Вот и тебя, бездыханную, она вернула к жизни. А бабушки… что ж, отпоем, как положено, похороним, как людей. Они прожили хорошую жизнь, воспитали правильных детей и внуков своих. Не плачьте по ним, они прожили достойную и длинную жизнь.

 Начало светать и вдали появился знакомый дом. Нехороший дом. Черный. Свет в нем не горел. Они шли и знали, что найдут в нем. Каждый представлял эту сцену по-своему. Оторванные головы, кровь на стенах, конечности, разбросанные по комнате…

— Вы, дети, наверное, постойте тут, я пока сам погляжу. Не стоит вам на это смотреть, — с этими словами отец Варлаам осторожно вошел в комнату. Темно. В сенях зажег свечу. Огляделся. Слава Богу, не та картина, которую он себе рисовал. Ну, и на том спасибо. Вошел в комнату. При тусклом свете свечи перед ним возникла странная картина. Все вещи были на месте, а на полу, возле печи, лежали тела Ефросиньи и Евгении.

— Охохо, — вздохнул Варлаам и подошел к убиенным. Нагнулся, посмотрел на Ефросинью. Как живая. Перекрестился… и тут, Евгения, лежавшая рядом, пошевелилась. Варлаам кинулся к ней.

— Кирилловна! Ты жива? – Та открыла глаза, тяжело вздохнула и, как после сна, мутным взглядом посмотрела на священника.

— Аааа, это ты, отче! – она попыталась пошевелиться, но что-то ей мешало. – Развяжи, что ли, а то все тело затекло, словно камень. – Варлаам не верил своим глазам, перевернул Евгению, у которой были за спиной завязаны руки, и начал быстро развязывать мудреный узел.

— Ну, что ж ты возишься так долго? Сил уже нет.

— Сейчас, сейчас, родная. Скоро уже. Узел уж больно мудреный.

— Знамо дело, мудреный. Дьявол лично завязывал. Ну, на то ты и священник, чтобы дьявольские узы разматывать. Кому ж еще, как не тебе?

 Наконец, справившись с веревкой, Варлаам приподнял Евгению. Та устало смотрела на него сонными глазами.

 — Спасибо, отче. Подругу, будь добр, тоже освободи. – Варлаам вытаращил на нее глаза. – Как? – Ну, так же, как и меня.

— Так она жива?

— А что ей станется? Она ж меня только на два с лишним месяца старше, а дрыхнет, как мужик!

Варлаам начал быстро развязывать Ефросинью.

— А где ж ребята? Живы ли? – встрепенулась Евгения.

— Живы, живы, цыплята ваши! Сейчас, сейчас все расскажу, — у Варлаама от радости по щекам катились слезы. – Ребята! Заходите быстрее! Живы, все живы!!!…

   Долго, долго еще сидели наши герои, делясь впечатление о прожитом дне, который перевернул всю их жизнь. А может, наоборот, привел в порядок и сделал ее спокойной и размеренной? Как же вы, бабули, живы остались? Так просто. Тень решила нас растерзать вместе с Иваном. Чтоб, значит, он над нами поиздевался, а потом уж и кончил. Связала нас. Схватила книгу – и на могилу к Ивану. Мы перепужались до смерти- ведь туда пошли дети! Вот мы лежали и ждали смертушки своей. Лежали, пока не заснули. Возраст уже не тот, чтоб всю ночь смерти ждать. А поспать всегда не лишнее. А ты, отче, как оказался у мельницы? Да тоже просто. Когда вы ушли от меня, я все время о вас думал. И так заскрипела душа моя старая, что не выдержал я, и как начало темнеть, пошел к вам. Подхожу, слышу рев ужасный, а потом из дверей чудище это выскакивает. Ну, я, значит, за ним. Дальше вы знаете. Вот, значит, и пригодился, хрыч старый! Все дружно рассмеялись.

 На следующий день все дружно отправились в приход. Крестить Машу. Все было чинно, благородно. По-старому. После крещения все дружно поздравляли Машу и ее крестную Евгению. Радости их не было конца. Ну, а что же молодые? А по приходу домой, Глеб встал на одно колено и попросил руки Маши. Согласна ли ты, Маша, быть моей женой?

— Согласна, — Маша покраснела и опустила глаза. Глеб поднялся с колен и надел на ее пальчик колечко с изумрудом, специально заготовленное Евгенией.

 Настала очередь Ефросиньи, как прародительницы невесты. Сняли из красного угла родовую икону, Ефросинья благословила ею молодых.

— Горько! – закричали бабушки-подружки. Молодые поцеловались.

— И, все-таки, здорово, что все хорошо кончается! — воскликнул на радостях Глеб, и его глаза ярко сверкнули изумрудным светом.

А где же книга, Глеб? Господи! Так я же забыл ее на могиле Ивана! Что же теперь делать? Ну, не беда. Туда никто не ходит. Боятся. Заберем завтра.

Красная заря осветила могилу Ивана багровым светом. Создавалось впечатление, что над ней повис густой кровавый туман. Ни души. Ни птиц, ни деревьев, ни зелени, ни жизни. Огромный черный камень был похож на мрачную могильную плиту. Кто здесь похоронен, когда и как жил – неизвестно. Рядом с камнем лежит раскрытая старинная книга в кожаном переплете, инкрустированная медной и серебряной чеканкой.  Ветер вяло перебирал ее пожелтевшие листы с замысловатыми старинными буквами. Вдруг, камень зашевелился и из-под него выползла страшная мохнатая рука не то зверя, не то чудовища, с острыми длинными окровавленными когтями. Нащупав книгу, рука схватила ее и медленно затащила под камень.

 Солнце сонно выползло из-за горизонта и залило округу. Начинался новый день.