Тень и плоть

–Хозяин, к вам ещё один проситель! – Паймон как всегда подобострастен и не скрывает этого. Самоуничижение ему как суть, а тени гордости в нём давно уже нет.

Но Тёмному Властелину нет дела до какого-то мелкого прислужника, пресмыкающегося у его трона – усталость ограждает его от таких ничтожных хлопот. Усталость и долг. Прежде Тёмный Властелин и не знал, как правление может изматывать. Сказал бы ему кто тогда, что все будут идти к нему на поклон и бесконечно чего-то просить, и снова просить, и всё равно, даже получая то, о чём просили, будут недовольны – он бы…

Нет, он бы не отошёл от своей цели и войны бы своей не прекратил. Но был бы готов и пенял бы только на себя. А сейчас как себя обвинить? Советники, которые по мере роста его силы прибавлялись, звали его дальше, тянули вверх, и не говорили ему о том, что будет после. Легионы злых духов и нежити, что переходили на его сторону и вовсе не были способны к размышлению и трагедии.

Трагедия! Да, власть – это настоящая трагедия. Теперь он, приняв титул Тёмного Властелина, возвысившись на костях своего предшественника, это понимает. Понимает, что и не уйти ему от этой власти – никто не уходит, вкусив её, остаётся до последнего, себя и душу свою иссушая.

–Пригласи,– велит Тёмный Властелин и Паймон суетливо бросается в приёмную.

Тёмный Властелин спохватывается запоздало, что надо бы заодно и узнать о том, сколько вообще просителей ожидают его сегодня. Но не кричать же в спину Паймону?

–Мой господин! – перед троном возникает проситель, и Тёмный Властелин едва сдерживает смешок – редко его навещают призраки! Толку от них? ползают по мраку невесомые, унылые, мрачные, ушедшие в свои трагедии. Иной раз и в мир смертных выходят, сами того не зная. Пользы нет, вреда тоже – пусть существуют.

Но о чём просить призраку?

Это забавно. В беспросветной рутине власти забавно.

–Чего угодно? – Тёмный Властелин веселится. Он разглядывает призрака с любопытством, которое, как сам полагал, давно им было забыто.

Призрак хранит лик человека. Значит, умер недавно, не прошло ещё и смертной жизни. В полупрозрачном лице угадываются мягкие черты, а в невесомых, то проступающих отчётливо, то расплывающихся руках явная печать – физического труда умерший не знал, иначе не имел бы таких ухоженных рук. Впрочем, о том говорит и сохранившийся на призраке образ одежды…

–Мой господин, – призрак смотрит смело, он ещё не знает, что скоро не сможет смотреть и превратится сначала в тень от тени, а затем и вовсе станет слепым, глухим, бездумно блуждающим пятном. И ему повезёт, если это будет именно так, если не сохранится у него память.

Что делать, посмертие бывает жестоким!

–Моё имя Вильгельм Ламарк, – призрак привык прикрываться этим именем в жизни, но посмертие играет по своим правилам. Вернее по одному: правила устанавливает сильнейший.

–Вы желаете повидаться с родственниками? – интересуется Тёмный Властелин насмешливо-доброжелательно. и в тоне скрыто напоминание: «ты здесь никто, Вильгельм Ламарк – ты умер молодым, а при жизни принадлежал к знатному роду, но и предки твои также смертны…»

–Ни в коем случае! – призрак издаёт нервный смешок. Это Тёмному Властелину в общем-то понятно – до того как начать путь к верхам, он тоже имел родственников и тоже не желал бы их видеть хоть ещё один раз.

–Тогда в чём дело? – но в пустоту все шутки! Хватит. Есть дела, есть вопросы. Тьма не может позволять себе рассусоливания. Тьмы слишком много, и от того в ней всегда больше дел. Это свет может позволить себе неделю-другую не справляться о делах вовсе – все его служители и подопечные имеют обострённое чувство совести. Во Тьме совесть не угасает, но может обернуться фанатичным зверем и, снова здравствуй, усиленный контроль!

И этого тоже Тёмный Властелин во время своего восхождения не осознавал. А теперь куда от осознания деться?

–Понимаете, – Вильгельм Ламарк мнётся, впервые ощущая неловкость, – моё тело оно…оно в ваших рядах.

–Вы изволите жаловаться тому, что ваше тело поднято из посмертия? – Тёмный Властелин снова удивлён. Тело! Ха! Да что значит это слабое, жалкое, ничтожное смертное тело? Тело растёт, тело стареет, тело умирает и обращается в гнилое ничто. А он, Тёмный Властелин, даёт этому телу шанс послужить ещё. Разве это не благо? Разве это не спасение от ничто? Душа значит больше, она не гниёт и её не закапывают, душа не горит, горит лишь плоть. Душе не должно быть дела до тела.

Разве не так?

–Я не жалуюсь, – торопливо замечает призрак. – Но это…то есть, все его повадки, это же оскорбление!

Паймон, про которого Тёмный Властелин с большим удовольствием уже успел забыть, издаёт угодливый смешок, полагая, что и его хозяин сейчас рассмеётся наглецу в лицо. Надо же! оскорбляет!

Но Тёмный Властелин не смеётся и даже не улыбается, и смешок Паймона тонет в глухоте тьмы, разбивается о великий чёрный трон, сложенный из костей и черепов отживших своё Властелинов.

–Оскорбление кого? – вместо смешка Тёмный Властелин задаёт вопрос.

Призрак разводит руками:

–Меня! как личности!

Это что-то определённо новое во тьме. Но забавное. И в то же время горькое. Тёмный Властелин считает, что армия нежити, собранная из поднятых из посмертия тел, больше оскорбляет его самого. Во-первых, пока эти тела поднимаются, они умудряются потерять важные части своих тел. И добро, если это ещё просто кости и поднимаются уже совсем истлевшие тела – костей много, нет одной-двух-трёх – не беда. Но когда поднимается ещё не перегнившая плоть, которая при подъёме теряет руку или ногу, или даже голову…

Плоть быстро приходит в негодность, но иногда даже этой скорости недостаточно.

Во-вторых, запах! Запах разложения, запах сырой земли – сладковатый, тошнотворный. Нежити всё равно, но вот Тёмному Властелину нет.

Но куда деться? Нежить лучшая армия – не устаёт, не плетёт интриги (а как им их плести, если мозги кашей стали?), да и не требует много – так, мертвечины пожрать, ну или умирающих, те от мертвечины всё равно не так уж и отличны.

–Нет у тебя личности, – возражает Паймон, всё ещё не оставляя попыток выслужиться перед Хозяином. Даже замахивается для острастки на призрака, но Вильгельм хоть и призрак всего лишь. А внимания Паймону уделяет не больше, чем сам Тёмный Властелин. – И имени у тебя нет! и памяти у тебя нет!

Слова Паймона хлещут больнее плетей. Имя! Память! Это то, чем живёт человек. Это то, с чем он умирает.

–Я Вильгельм Ламарк и всегда им буду! – огрызается призрак. Это невозможно, но он будто даже выше становится, расправляет прозрачные плечи.

–Уймись, – советует Тёмный Властелин не то Паймону, не то Вильгельму, не то своей усталости. Первые два притихают – один со страхом, другой с уважением. Не реагирует лишь третья – усталость. Ей плевать.

–Но хозяин…– Паймон лопочет что-то извинительное и ползёт к трону не то псом, не то змеёй.

Тёмный Властелин игнорирует раболепного прислужника, спрашивает у просителя:

–Что именно тебя оскорбляет?

–Что? – Вильгельм даже задыхается по людской привычке от бешенства, но овладевает собой и принимается загибать тонкие призрачные пальцы. – Во-первых, у меня почти нет руки – она висит на каких-то верёвочках…

–Из могилы надо ровней выбираться, – беззлобно замечает Тёмный Властелин, – на вас целителей не рассчитано бюджетом.

–Во-вторых, я дурно пахну, – Вильгельм продолжает своё.

–И я страдаю от этого больше, – Тёмный Властелин отметает и это. – У призраков нет обоняния.

–В-третьих, я жру сырую плоть. Это негигиенично и противно.

–Сырой плоти больнее, – Тёмный Властелин улыбается против воли. Он вдруг припоминает последнее сражение – мятеж, да, это был славный мятеж против его правления. Кончился легко и быстро – армия нежити налегке и в беспощадности всех порвала на клочки. И да, кажется, теперь ему вспоминается какой-то труп, похожий на тень сегодняшнего гостя. Не он ли прокусил до желудка одного из лидеров мятежа?

Если бы Тёмный Властелин знал заранее о том, что придётся говорить с Ламарком, то, конечно, посмотрел бы внимательнее!

–У вас что, несварение? – интересуется Тёмный Властелин всё с тем же ядовитым дружелюбием. – Вы, если мне не изменяет память и если меня не подводит зрение, мертвы! Какое вам дело до вашей плоти? Ваша плоть служит высшей цели, выполняет свой долг!

Паймон осторожно смотрит на своего хозяина – ему хочется уловить его настроение, но он не может. Тьма не позволяет себе эмоций – это путь к провалу – так решил Тёмный Властелин, снеся предыдущего и добавив его кости в свой трон.

–А вы, – продолжает Тёмный Властелин, – пытаетесь увильнуть от этого долга? Вам должно быть всё равно что с вашим телом. И вам должно быть отрадно, что вы можете хотя бы что-то сделать, если не сделали в жизни вклада, сделайте его в посмертии! Хотя бы плотью.

Откровенно говоря, с этим гостем можно было и не церемониться. Выбросить его душонку в ничто или напрочь проигнорировать. Но уйдёт этот и придёт следом какой-нибудь вечно голодный вурдалак, будет скулить о том, как ему голодно и как пуст его желудок, будет просить полянку с зайцами, а лучше с оленями, а ещё лучше – чтобы его отправили куда-нибудь на поправку здоровья. А здесь хотя бы что-то новенькое. Усталости не отгоняет, нет, слишком глубоко въелась она, усталость, но хоть что-то интереснее стандартного набора: «дай-накорми-надели».

–Я не против служить умом и телом, тенью и плотью, – заверяет Вильгельм Ламарк, – уверяю вас, но то, как я служу…это же унизительно.

Тьма не знает такого. Унизить можно лишь личность, а тьма стирает личность слабейших, которых, как она давно выяснила со дня сотворения мира – большинство. Именно поэтому во тьме плодится нежить, вурдалаки и мерзость, умеющая лишь поглощать и не заботящаяся об этом. И удивительно видеть в этом вечном кипении того, кто вдруг озаботился в посмертии своим унижением.

–Это унизительно, – продолжает Вильгельм, упрямо склоняя голову, – унизительно! Я владею шестью языками в совершенстве, ещё на трёх могу читать. Я изучал право и закон Божий, я держал каждый пост и теперь я ем сырое мясо? Человечину?

–Что же ты, такой хороший, делаешь здесь? – интересуется Тёмный Властелин.

–Я не был хорошим. Я лгал и творил много дурного, но неужели мой ум, моя память…

–Твоя гордыня, – подсказывает Тёмный Властелин и позволяет на этот раз расхохотаться Паймону.

Тот доволен.

–И гордыня, – Ламар не отрицает. – И всё же…

–Ты не там. Ты тут, передо мной.

–Но это моя плоть! – возмущается призрак. – А если кто узнает? И потом, я ведь знаю, что это я! и стыдно, стыдно!

Тёмный Властелин смотрит и не видит. Стыд? Тьма уничтожает стыд, она обращает его в другие чувства, облачает стыд гневом, словно одеждой, пороком и страстью.

Но этот призрак хранит стыд. Хотя бы в памяти.

–Да не знаешь ты столько языков…– вдруг говорит Тёмный Властелин, как будто это было самое важное.

–Ну не шестью, а четырьмя, – соглашается Ламарк и усмехается. – Говорю же – лгал. Но какое это имеет значение, если я человек?

–Был.

–Остался. Я чувствую, я помню, я знаю своё имя.

Паймон хочет расхохотаться, но Тёмный Властелин не позволяет ему этого. Ему не смешно. Совсем. Впрочем, будет ли ему когда-нибудь по-настоящему смешно? Во тьме есть черта, за которой нет смеха. Смех – величайшее изобретение смертных, нагло украденное тьмой и светом, но не сутью обеих сил, а краешком, и в глубине тьмы и света нет смеха.

Мир начинался со слёз – слёз горя и слёз радости. А ещё с камня.

–Мне надо подумать, – это передышка. Она нужна везде и не только слабым.

Тёмный Властелин прикрывает глаза. Молчите, молчите все, ему нужно подумать! Подумать о том, что определяет человека? Слабость? Смерть? Жизнь? Поступок? Память? Послать этого призрака в ничто – просто и никто его не упрекнёт, но хочется разрешить это дело так, чтобы остаться самому довольным.

Или хотя бы не до конца разочарованным.

Дать покой телу? Да что там от тела осталось? Дат покой тени? Но если послали высшие силы этого Ламарка сюда, значит, им было за что? не просто же так пришло это решение? Не монетку же бросали высшие силы?

Тёмному Властелину хочется видеть во всём смысл, хотя он прекрасно знает, что мир пришёл из бессмыслицы.

Ну хорошо. Есть вариант. Вариант, который ему кажется правильным, и который может быть, его ещё позабавит. Это не станет избавлением, нет, решение тьмы, пославшей Ламарка сюда, будет неоспоримо, но…

–Что ж, ладно, – Тёмный Властелин открывает глаза. На мгновение глазам, привыкшим ко тьме внутренней, становится больно от отблесков свечей его же тронного зала.

–Гнать его, Хозяин? – Паймон не понимает задумчивости господина. По нему всё просто – расхохотаться, да погнать призрака прочь. Или нет – пусть наблюдает за тем, как его тело идёт и вырывает из чужой плоти сердца и жадно поедает их, гонимое бешеным голодом. Стыдно ему, видите ли!

Стыдно! Какая ненужная чушь!

–Господин? – Вильгельм Ламарк нервничает, он знает, у него нет власти здесь. он никто. И будет никем. И он готов к этому, и последнее его желание, то единственное, за что осталось бороться – отсутствие унижений для останков.

Не сразу он решился прийти сюда. Хоть и призраком стал, а всё же – кто пойдёт к трону? Лишь вечно голодный или отчаявшийся. Ламарк видел себя, своё тело, изгаженное смертью и гнилью, поднятое властью тьмы, бредущее слепо вперёд, вырывающее куски мяса из живых тел и жадно поглощающее их тут же остатками зубов.

Это было выше его сил. Он готов был умереть ещё сотню раз, но не видеть, никогда не видеть себя таким униженным и таким ничтожным. И пришёл. И теперь он стоит и ждёт воли тьмы.

–Я принял решение, – Тёмному Властелину нравится смаковать свою власть. Ему нравится медленно раскусывать каждое слово, высасывая из него все соки. Всё зависит от него! Всё сосредоточено в нём! Какое приятно послевкусие!

Если, конечно, удастся забыть о том, что и сам он зависит от кого-то, что нет абсолюта. Только камен и слёзы разве что, в которые уйдёт мир однажды?

Но они не отвечают на мольбы. Зато власть Тёмного Властелина возносится к самим сводам зала в эти мгновения.

–Я даю тебе выбор, Вильгельм Ламарк!

Страшно. Выбор – это всегда страшно.

–И сделать ты должен его сам, и применить то, что выберешь, тоже, – Паймон испуганно вжимается в пол. Он боится выбора. У него его поэтому никогда и не было – всегда был хозяин! Всегда была воля. А тут…самому?

Воистину, Тёмный Властелин! Ужасен и бесконечно беспощаден!

Паймон прячется подальше, старается не смотреть и не видеть. Он ругает свои мысли за сомнение в господине, все сомнения были напрасны – сейчас ему это очевидно, ибо только настоящее чудовище даст выбор, честный выбор!

А Паймон всегда служит чудовищам.

–В красном флаконе покой плоти, – объясняет Тёмный Властелин и перед призраком появляется полупрозрачный флакон с едва различимой краснотой. – Плоти, в которой есть твоя память, которая хранит твоё имя и сколько-то там твоих языков. Ты станешь ничем, но твоя плот не будет больше тебя унижать.

–Четыре, господин, – отвечает Вильгельм, как будто это имеет хоть какое-то значение.

–В чёрном, – продолжает Тёмный Властелин, – жизнь. Твоя тень соединится с твоей плотью. Ты проживёшь тот остаток, который не прожил. Но вернёшься сюда. Тебе выбирать, Вильгельм Ламарк!

Призрак колеблется. Он берёт оба флакона – те также призрачны как и он.

–И я выберу, мой господин, – обещает Ламарк и выплывает из залы.

–Господин! – Паймон. Плача, падает перед троном, – лучше убей меня, убей! Но никогда не заставляй меня выбирать!

Тёмный Властелин усмехается. Усталость накрывает его новой волной, точно тяжёлой петлёй висельника…

–Зови следующего, – велит он и прикрывает глаза, используя этот короткий миг тишины для погружения во внутреннюю тьму.

***

–Агрх-ре-е! – рычит и кашляет мёртвая плоть. Её кривит и разлагает. Если бы Вильгельм Ламарк не был бы призраком, он бы, наверное, уже не выдержал бы этого зрелища. Но ему оставалось смотреть на себя.

Он смотрел и не верил. Неужели этот монстр жрёт плот людей? Неужели поднялся он из могилы? На что такая воля? На что такая насмешка? И почему никто, кроме Ламарка, из других призраков не озаботился тем, насколько это унизительно?

–Это скоро закончится! – крикнул Вильгельм-тень своей плоти.

Плоть подняла на него голову и попыталась прожевать.

Не получилось. Призрака не то что прожевать, даже схватить нельзя. Но плоть расстроилась и попыталась ударить мёртвой рукой по недоступной еде.

–Боже мой, какой позор, какой позор! – простонал Вильгельм-тень. – Ну ты же всегда был разборчив в еде! ты даже хлеба чёрствого ест не мог!

–Агрхе! – ответил Вильгелм-плоть и попытался закусить землёй. Земля ему не понравилась, но она жевалась, и он продолжил зачёрпывать ладонью её комья и отправлять в перепачканный кровью и чем-то зеленым рот.

–Позор…– Вильгельм-тень взглянул на полупрозрачные флаконы.

Оставшееся здравомыслие говорило ему, что надо отправиться в покой. Отправиться и не мучиться. Да, придётся забыть и себя, и имя, и всё-всё, но это будет отсутствие унижения.

Но человек не подвержен здравомыслию даже в посмертии.

–А вдруг? – сам у себя спросил Вильгельм-тень.

–Гра! – громыхнула его плоть.

–И тебе того же, – обиделся Вильгельм-тень. – Жизнь – это всё-таки жизнь. А там, кто знает, вдруг не выйдет?.. вдруг не вернусь? И глоток воздуха после забвения жизни – это благо! Но чем обернется это благо?

Вильгельм отчаянно нуждался в совете. Но кто мог ему посоветовать? Его собственная подгнивающая плоть?

–Решено, – сказал он, наконец, и выбрал нужный флакончик.

***

–Хозяин! – перед Тёмный Властелином новый гость. Вурдалак. Обрастает шерстью каждое полнолуние, впадает в бешенство, поутру стыдится. Бесполезен, как и всегда. Но сейчас вздыхает и пытается вызвать сочувствие.

–Чего угодно? – интереса у Тёмного Властелина нет. Но он правитель и должен спрашивать.

–Блохи, хозяин, замучили!

Вурдалак смущается, Паймон хохочет, не скрывая.

–И чего ты хочешь?

Вурдалак мнётся, потом решается, понимая, что никто не предложит решения, кроме него самого:

–В Исландию. Там, говорят, насекомых мало.

Тёмный Властелин решает, что сумасшествие подкралось и к нему, но не подаёт вида. И вовремя приходит спасение. Во тьме прокатывается занятый флакончик. Тёмный Властелин приглядывается – да, он так и думал, он того и хотел (как оказалось, может и он еще чего-то хотеть!) и плещет красным внутри…

Это спасение от безумия.

–А ты был в Исландии? – интересуется Тёмный Властелин. В отличие от вурдалака, он знает местный климат.

–Нет, Хозяин. Но там, говорят, мало насекомых…

–Позволяю! – устало отмахивается Тёмный Властелин. В конце концов все должны иметь шанс на исполнение желания, только пусть пеняют потом на себя. А он сегодня добрый. И милосердный. Он сегодня всем даёт выбор.