Так близятся тени

«Так близятся тени»

Anna Raven (Богодухова А.С.)

Май, 2024

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Мария-Антуанетта – лишённая всех почестей, славы, привилегий и корон бывшая королева Франции – замученная и несчастная женщина, оставленная на исход судьбы, не знающая даже судеб своих детей. Осуждена Конвентом во время Великой Французской Революции. Казнена на гильотине 16 октября 1793 года в возрасте 37 лет.

Добрая Женщина – неизвестная, может быть даже выдуманная страхом и неизвестностью последняя добродетель последней тюрьмы Марии-Антуанетты

Солдаты

Тени

Сцена 1.1

Тюрьма. Камера. Тяжёлые каменные стены давят, воздуха кажется совсем мало от их мрачности и сырости. Где-то почти над потолком небольшое зарешеченное окошко, через которое проникает раздражающий солнечный свет. В самой камере небольшой шаткий стол, видавший лучшие времена, такого же убого вида постель (на ней лишь один проеденный сыростью матрас), какое-то подобие подушки и покрывала, на постели худая бледная женщина с заострёнными болезненными чертами лица, в которой едва можно узнать ещё недавно блиставшую королеву – Марию-Антуанетту.

Мария-Антуанетта кажется старше своих лет, несчастье и болезненная бледность старят её черты, не добавляет молодости и перештопанное чёрное платье. Ещё одно платье – белое, бережно подвязано в углу постели, Мария-Антуанетта уже прекрасно знает где оно может понадобиться. Там же заготовлены бельё, чепец, пара лент…

Камера нагрубо и наспех поделена на части чем-то вроде занавески. Это строгий надзор – тут периодически остаются Солдаты, приставленные к бывшей королеве.

Мария-Антуанетта лежит в постели, её глаза прикрыты, но она не спит. Она следит за солнечным лучиком, который проник в мрачность камня последней тюрьмы и теперь скользит, словно живой и может ещё согреть что-то в её мире. Она лежит, не имея сил шевельнуться – одно неровное движение и лучик может исчезнуть.

Но он исчезает. Что-то колеблется за окном, на улице, где отделяется жизнь от дожития и на лучик нападает тень, подминая его неуверенный свет. В камере заметно темнеет. Мария-Антуанетта вздрагивает – в этом ей видится знак рока.

Мария-Антуанетта.

            Мне видится тень –
            Ужас то или явь?
            Я будто во сне
            Этот видела день,
            Если так – сон, оставь!
            Оставь муки мне.

Ей не хочется вставать, но она берёт себя в руки и поднимается с тюремного ложа. Лучик солнца, напуганный тенью, возвращается. Теперь он освещает стол и часть камеры. Мария-Антуанетта смотрит на него – видит и не видит одновременно. Что-то этот луч ей напоминает, что-то из прошлой жизни – драгоценные камни? Зеркала? Блеск вин?..

            Я заслужила, я приму
            Как водится и знается.
            Я плачу и тени молю…

Осекается, закрывает глаза руками, в её памяти остаётся только один, далёкий, но, видимо, единственный образ, в котором она ещё может найти защиту.

Мама, если что-то могу,
Если что-то решается…

Отнимает руки от лица, овладевает собой.

Какое благо: ты не видишь дочь свою.

Оглядывает камеру, словно старается взглянуть на неё со стороны, не как постоянная заключённая, а как гостья.

            Ты была бы в ужасе, мама!
            От этих стен, людей и меня,
            Ты увидела б улицы злые…

Нет, нет, это путь отчаяния – Мария-Антуанетта знает это и снова овладевает собой, не позволяя уйти в отчаяние с концами.

            Нет, не слушай – мне воздуха мало,
            И всё ж не об этом я –
            Они всегда мне словно чужие.
            Но я тут была, я тут алела,
            Я тут умру – всё начертано ясно.

Солнечный лучик снова теряется. Мария-Антуанетта даже вскакивает – неловко и как-то уже без грации, словно бы этот лучик ещё что-то значит. Тень на стене отступает при движении её тела и всё-таки выпускает на миг спрятавшийся и пропавший лучик.

            Мне на стене утешения тень.
            Мама, ты же знаешь – я б не посмела,
            Ведь жизнь мне казалась прекрасной,
            Но отчётливо близился день…

Образы в мыслях и в реальности уже давно путают Марию-Антуанетту и сейчас, когда не перед кем ей держаться, она выдаёт эту путаницу.

            Я плачу без слёз – я умею,
            Не смотри на меня из увядших теней!
            Не жди – меня не пугает ночь,
            Что мне она? Она слабеет,
            И уводит тени блеклых дней.

Мария-Антуанетта снова опускается на кровать.

Какое благо: ты свою не видишь дочь!

В этом горькая усмешка самой себе.

Сцена 1.2

Мария-Антуанетта спохватывается. В тишине тюремной камеры слышно как оживает утро. Она знает, что скоро у неё появятся непрошенные гости, но она не желает представать перед ними в дурном виде или униженной, просящей.

Она начинает приводить себя в порядок – насколько это ей ещё дозволено. Бодрится и внутренне.

Мария-Антуанетта.

            Нет! сдаваться не буду,
            Не смею, не стану!
            Всё мне нужно пройти.
            Богу все мы подсудны,
            И пусть я устала
            Искать его перст в пути…

Всё это ничего, и всё это она способна преодолеть и даже в том дала себе зарок. Она приводит волосы в приличный вид, оправляет одежду. Движения её неумелые, сразу очевидно, что она никогда сама и не занималась собой.

            Я выдержу! Надо –
            Иначе ни чести, ни силы не будет.
            Не будет даже меня со мной.
            Мерещится: чёрным адом
            Стали стены, а псами стали все судьи,
            Что посланы судьбой.

Упорство Марии-Антуанетты неутомимо. Она приводит себя в приличный вид – это единственный способ отвлечения от реальности, единственная попытка схватиться за что-то знакомое.

            Пусть мысли немеют,
            Пусть отчаянье травит,
            Я не дам, не позволю им!
            Мысли и страх надежд не греют,
            Никто моих стен не исправит,
            Не поможет родным.

Она тренирует улыбку на губах. Надо быть королевой, оставаться ею даже без венца.

            Всё, что осталось –
            Презреть усталость,
            Бодрости фальшь обрести.
            Это жалкая малость,
            Это тоньше, чем слабость,
            Без Бога мне нет пути!

Губы её шепчут молитву, но недолго. Занавеска подёргивается тенями, вскоре за нею показываются Солдаты.

Сцена 1.3

Солдаты приходят с очередным обыском. Кое-кто из них, под тяжестью молодости и злости, выполняет свои обязанности рьяно, кое-кто уже устав – ну какой вред или какую опасность можно ждать от сверженной, заточённой королевы? Мария-Антуанетта, однако, не может сдержать раздосадованного вздоха – эти обыски, эти солдаты надоели ей. Она не может к ним привыкнуть.

В голосе её прорезается высокомерное пренебрежение.

Мария-Антуанетта.

Это было бы даже смешно,
Если бы я так не устала!

Солдаты продолжают обыск – проверяют крепость решёток, стол, нехитрую мебель на два и на три раза. Мария-Антуанетта стоит, скрестив руки на груди, ограждая себя от их присутствия.

Солдат 1.

Приказ есть приказ, закон!

Насмешливо.

Или закон не по нраву?

Мария-Антуанетта спохватывается – не всё ей стоит говорить, каждое её слово должно быть взвешенным!

Мария-Антуанетта (устало и равнодушно).

Делайте то, что велено вам,
Я здесь всему подчиняюсь.

Солдат 2.

Мы не верим лжи словам,
Мы здесь власть!

Он молод. Ему хочется крушить. Крушить старый мир и его прямое явление – бывшую королеву.

Мария-Антуанетта.

            Я не забываюсь!
            Во мне противления нет,
            Хотя я вижу унижение…

Она пытается смягчить этого солдата. Он ей безразличен, но он – отражение эпохи, отражение толпы и она чувствует необходимость попробовать наладить диалог.

Солдат 3.

Это всё короны след,
Слепит тех, кто не ведал теней.

Солдат 3 уже подустал от своих обязанностей. В королеве он видит не главное зло, а такую же жертву, но не выказывает ей откровенного сочувствия, однако и тоном своим унимает Солдата 2.

Мария-Антуанетта.

Делайте то, что велено вам,
Я всё стерплю, лишь раз ответьте…

Она чувствует, что Солдат 3 ещё как-то расположено к диалогу.

Солдат1 (ехидно).

Что говорят по площадям?

Мария-Антуанетта.

Нет! что там…мои дети?

Солдат 2 (с насмешкой).

Того не велено знать!

Солдат 3 (подтверждает).

О том нельзя…

Мария-Антуанетта.

Прошу! Я мать,
Неужто вам не понять меня?

Солдат 1.

            Когда бы нас все понимали,
            Когда бы мы не голодали,
            Когда б не знали про пиры…

Мария-Антуанетта бледнеет, но не надежда ещё живёт в ней.

Услужить бы было можно.

Солдат 2.

            А сейчас сердца пусты,
            Столько лет питались ложью!
            А сейчас пожальте – мать!

Он смеётся, но смех его нерадостный.

Солдат 1.

            Не здесь-то надо выступать.
            Обыскали? Ну пошли же.
            Да ступайте же потише!

Солдат 2 (весел и яростен).

До встречи скорой что ли, а?

Солдаты смеются.

Солдат 3.

Вот дурная голова!

Пересмеиваясь, снова уходят за занавеской, их тени недолго висят на грубой ткани, разделяющей камеру на два участка, вскоре тени опадают, словно даже они теряют интерес к королеве.

Мария-Антуанетта.

            Обыск?! Преступное слово!
            Каждый раз опять и снова,
            Но слезы я не пролью.
            Я всё выдержу, стерплю,
            Весь позор, всю злость, весь яд,
            Я стерплю презренья взгляд.
            Я стерплю, пусть вера – мрамор,
            Пусть истреплется…так странно.

Сцена 1.4

Мария-Антуанетта обнимает себя за плечи, её взгляд растерянно блуждает по стене – той единственной стене, где наверху, почти под самым, хоть и низким, но всё-таки потолком, есть кусочек неба. Она погружена в размышления.

Мария-Антуанетта.

            Холод вынести? Что ж,
            Это ещё совсем ничего.
            Ко всему привыкают люди.
            Ничего, что ветер как нож,
            Ведь он режет того,
            Кто ветру подсуден.

Встряхивается. Надо навести порядок. Всё-таки, самое важное – сохранить себя для себя же. неумело, сбиваясь в каждом движении, Мария-Антуанетта возвращает камере прежний вид.

            Голод? Его не ощущаю,
            У горла муть одна,
            Что болото встала.
            И я даже сейчас не знаю,
            Когда я голодна,
            Я для того уже устала.

Её потряхивает – от ужаса ли? От скрытой болезни?

            Унижение? Это ничто,
            Без платьев, каменьев, почёта,
            Нет, это не страшит!
            Я здесь слишком давно,
            Чтоб жалеть о чём-то,
            Что не значит сейчас для души.

Голоса Солдат разбредают её мысли. Она вздрагивает, но они не заходят к ней, они заняты каким-то обсуждением, которое ей никак не понять.

            Страх мой ныне иной –
            Он душу пронзает.
            Не даёт вздохнуть мне!
            Плавит ядом – иглой,
            Неизвестностью злобной травит:
            Что с детьми? И что будет со мной?

Щёки её алеют.

            Неизвестность страшна,
            Неизвестность коварна,
            Неизвестность мне мир.
            Я не знаю даже когда голодна,
            И вера – распавшийся мрамор,
            В исходе самых последних сил.

Сцена 1.5

У Марии-Антуанетты посетитель – Добрая Женщина. Сначала слышится её громкий, лишённый стеснения голос – она пересмеивается с солдатами, затем и тень её – объёмная и нескладная, появляется на простыне, делящей камеру, потом появляется и обладательница этой тени.

Она полна жизни, хотя у неё заметные круги под глазами, и уже сетка морщин. Марию-Антуанетту она встречает как старую знакомую, перед которой вроде бы и склоняется, а вроде бы и равные, но так – поднимается что-то ещё в душе такое, помнящее.

Мария-Антуанетта улыбается против воли. Живые, ловкие движения женщины, вносящей накрытое полотенцем блюдо, возвращает и её саму к жизни. Пусть ненадолго, пусть иллюзорно, но всё же, всё же – это живое лицо.

Добрая Женщина.

            О, какое суровое место,
            Каждый раз удивляюсь!
            Неужели нет сердца
            у тех…простите, я забываюсь.

Она расставляет, раскрывает блюдо, не заботясь о том, что Антуанетта ей даже не отвечает.

Немного бульона для вас!
Это не то, чтоб довольно…

Смущается.

            Но хоть что-то, что утешит час,
            Согреет – от холода больно!
            Лишь немного бульона, прошу,
            Возьмите, он ещё помнит тепло.

Мария-Антуанетта не отказывается. Она садится за бульон, но ложкой лишь черпает по содержимому – ей непривычно столь пустое и невкусное блюдо, но есть ли из чего выбирать? Впрочем, у неё всё равно нет аппетита, но и желания обижать эту женщину тоже.

Возьмите, холод подобен ножу,
Я знаю – это всё не то.

Мария-Антуанетта вздрагивает, но берёт себя в руки. Эта женщина, возможно, одно из последних проявлений милосердия! И нужно, нужно держать её рядом, не терять её расположения.

Мария-Антуанетта.

            Спасибо, доброе сердце,
            и спасибо тебе за доброту.
            Это жуткое, тёмное место,
            Но гонит бульон темноту.

Добрая Женщина улыбается, словно добрый знак ей слова павшей королевы, и уходит от неё. Мария-Антуанетта задумчиво остаётся мучиться над бульоном.

Сцена 1.6

Бульон золотистый, крепкий, но Марию-Антуанетту всё ещё мутит. Однако она усердно пытается найти ложкой не то смысл, не то спасение в этом бульоне, зачёрпывает его, и никак не может проглотить.

Мария-Антуанетта.

            Когда-то были чувства,
            Не верю что у меня,
            Что я искала безумства,
            Любовалась приходом дня.
            Когда-то вкус вина
            Меня грел, веселил,
            Я ли это? чужая «она»,
            Когда сегодняшняя без сил!

Мучиться дальше нельзя и Мария-Антуанетта отодвигает тарелку в сторону. Хватит. Она не может есть – в горле ком.

            Нет вкуса, нет чувства,
            Ничего, ни-че-го.
            Тревожные сны о безумствах,
            Что не со мною, где-то давно.
            Я была? Не узнаю.
            Весел мир, безумьем пьян.
            Я иногда вспоминаю
            Сегодня, где есть только rien.

Отодвигает тарелку на самый край – даже запах вызывает у неё помутнение, поднимается.

Сцена 1.7

Солнечный луч движется по её камере, дразнит своей жизнью, подвижностью. Мария-Антуанетта наблюдает за ним в оцепенении: ей не верится, что там, за стенами тюрьмы, ещё есть жизнь, какое-то тепло, какая-то надежда. Ничего из этого уже нет для неё.

Мария-Антуанетта.

            Я не верю, не верю,
            Что там есть тепло и свет,
            Что солнце кого-то греет,
            Что кто-то надеждой согрет.
            Нет, не верю – не могу,
            Так холодно, холодно тут.

Она обнимает себя за плечи и заставляет отвернуться от освещённой солнечным лучиком стены. Ни к чему смотреть на солнце, когда его не осталось для тебя.

Я знаю, я скоро умру,
И близок уж Бога суд.

Медленно ходит по камере, движения её неловкие, неуверенные. Она не мечется, она обречена и измотана.

            Его я страшусь –
            Остальное под ногами.
            Я не вернусь,
            Изгнанная палачами.

Подходит к занавеске, делящей её камеру, там, за нею, люди. Но какие! Она их боится, не понимает, а они не понимают и презирают её.

            Нет, я не верю –
            Так не бывает.
            Солнце не греет,
            Лишь замерзает!

Отходит от занавески, ей не надо туда, за эту черту.

            Нет, не только меня
            Хоронит оно
            В безнадёжности дня,
            В тюрьме, где темно.

Останавливается, задумчиво смотрит по стенам. Солнечный лучик на самм верху.

            Нет, не верю…почему
            Наш мир не качается под ними?
            Они плетут клевету,
            Упиваясь слезами чужими.

Бредёт к постели – всё равно ведь больше некуда.

            Нет, я не верю, что день
            Где-то ещё не погас.
            Всё ведь тень, и только тень,
            Как близок ужасный час.

Отряхивает постель неловкой рукой, кое-как укладывается, не заботясь о попытке найти комфортное положение.

            Нет, не верю, что есть тепло,
            Что радостью сердце бьётся.
            Есть только стены – в них темно,
            И нет и капельки солнца…

А солнечного лучика и правда больше нет. убежал, а может скрыла его тень туч? Это неведомо Марии-Антуанетте, она лежит, прикрыв глаза.

Сцена 1.8

Мария-Антуанетта между сном и явью. Голос её то глух и совсем пропадает, то дрожит…

Мария-Антуанетта.

            Дети мои! Бедные дети,
            До вздоха каждого я с вами.
            После всего, через посмертие,
            Мысли мои вам станут тенями.

Ей кажется, что по стенам уже есть тени – имеющие облик смутных знакомых фигур, они окружают её жалкую камеру, ползут по стенам, перетягиваясь всё ближе и ближе к ней. Но ей не страшно – иллюзий нет. За смерть не страшно.

            Дочери мои и сыновья!
            Вы невинны, но вас не щадит
            Эта страна…но так думать нельзя,
            Не ведают! – а Господь простит.

Ведёт рукою по стене, не чувствуя холода от камня – руки её сами по себе холодны.

            Дети мои, вы были даны,
            Чтобы править всей этой страной.
            Но планы небес теперь так странны,
            И никого не осталось со мной.

Отдёргивает руку от стены, словно обожгло её…

            Милые! Старшая дочь, старший сын,
            Разделены жизнью и мраком.
            Младшие! Я хотела дать вам мир,
            Но желания исходят прахом.

А тени всё ближе. Их всё больше и больше и нет камня, где не было бы тени.

            Шарлотта! Луи! Вы где-то есть,
            И мысли мои будут с вами.
            Даже когда меня не будет здесь,
            Я останусь душою с тенями.

Тени вздрагивают, услышав её решение, и расползаются от неё по углам. Словно напуганные её смелостью и отчаянием.

            О, Луи! Дитя! София! Вы
            Дождитесь моего исхода.
            Я с вами буду, приду из толпы
            Теней…под грохот гимнов свободы.

Теней нет. Камень камеры чист.

            Двое в жизни и двое в смерти,
            Я буду с вами – будь что будет.
            Рядом! – в этом благо посмертия,
            Я мать! пусть королеву судят.

Садится в постели резко. Слишком резко – перед глазами плывут круги. Она хватается за голову, чтобы унять эти круги, чтобы вернуться в чистое сознание.

Сцена 1.9

Боль понемногу сходит.

Мария-Антуанетта.

            На краешке мира,
            в осколочках веры,
            Где неба был мрамор…
            Боже, где найти мне силы,
            Как остаться смелой
            В мире холодном и странном?

Пытается встать, но снова садится. Нет, ещё не до конца прошло.

            Я чужая – было и будет,
            И некуда деться мне
            От рождения, от себя.
            Боже мой, судья, судьи –
            Всё про других в тюрьме,
            А когда про меня?

Встаёт, но прислоняется к стене. Та холодна, но она – опора.

            Нежданно, никак не предвестно:
            Ожидание хуже всего,
            Даже смерти хуже.
            Я прежде была прелестна,
            Ныне это прошло,
            И теперь все звуки глуше.

Отстраняется от стены – надо стоять самой, надо выдержать.

            Сберечь бы последние силы,
            До конца быть смелой
            В бесприюте рваном –
            На краешке мира,
            В осколочках веры,
            Которая была что мрамор.

Сцена 1.10

Мария-Антуанетта находит относительно чистое место в камере. Пол потёр, запылён. Но ничего, можно расчистить. Неловко, стараясь не запачкаться, она принимается за протирку небольшого кусочка.

Мария-Антуанетта.

            Та птица, что в клетку попала,
            Песни забудет свои.
            Корона, что с главы упала,
            Трон унесёт в нелюбви.

Результат не особенно заметен, но Мария-Антуанетта довольна и этим, а главное – действием в изматывающем ожидании.

            Те толпы, что были подвластны,
            Жизни, что были привычны…
            Власть – это слишком опасно,
            Когда Бог – насмешник обычный.

Осторожно опускается на колени. Ей хочется молиться, но слова молитв путаются в её мыслях, она пытается обратиться к своим мыслям.

            Тот народ, что недавно был мой,
            Кричит, что не был моим никогда,
            Что всегда я была им чужой,
            Что всегда я была им не та…

Пытается начать молитву, но сразу сбивается – в её голове другие мысли.

            Я выдержу этот шумный вой,
            Я не дрогну и перед смертью,
            Но по праву власть над толпой
            Должны обрести мои дети.

Глухая ярость в её голосе. Она чужая? Хорошо, пусть! Но дети?!

            Я чужая, я как птица в клети!
            Но они? По праву крови родны.
            Стены души треплет ветер,
            И слышу я хохот толпы…

Предвестие перехватывает, сбивает дыхание.

            Мария, Луи – Бог не оставит вас
            В самый чёрный и проклятый час,
            За вами нет грехов, ещё нет цепей.
            Я молила солдат и людей.

Ярость отступает. Усталость побеждает.

            Жозеф, София! Перина из пуха
            Вам Богом дана – вы без шаткой тени.
            В мире живых слепо и глухо,
            Зато ни малейших сомнений.

Снова тени за занавеской. Людские.

            Птица, что познала клеть,
            Уже не так встретит смерть.
            И она найдёт её не в муках,
            Встретит её как старого друга.

Мария-Антуанетта поднимается, не желая, чтобы солдаты видели её в таком виде, скрещивает руки на груди, ограждаясь от вошедших, уже знакомых солдат.

Сцена 1.11

Солдаты уже не так веселы. Они снова принимаются за привычный обыск. На этот раз Мария-Антуанетта не скрывает своей иронической улыбки.

Солдат 1.

Доброго дня…опять!

Мария-Антуанетта (не без ехидства).

Неужто снова?

Солдат 3.

Пробило уж пять,
Шестой час уж пошёл.

Солдат 2.

Вывернем всё…

Но у Солдат уже нет прежнего рвения.

Солдат 3 (берётся за стул в камере и спинка под его хваткой подрагивает, скрипит).

Стул-то разломан!

Солдат 2.

            Проверим её!
            Все письма, бумаги важные,
            Все шелесты, карманы, рукава…

Но бумаг нет, чернильный прибор отсутствует и вообще всё пусто. Но солдаты пытаются обыскивать, хотя в их движениях больше тоски.

Солдат 1.

Пусто.

Солдат 3.

Пусто!

Мария-Антуанетта.

Я уснула случайно
И тайну вам не собрала.

Она улыбается, не пытается даже скрыть насмешки.

Солдат 2.

Пусто…ничего.
И нет следов.

Уходят – искать тут нечего, им это и было очевидно и обыск в камере уже не весел.

Мария-Антуанетта.

В конце всего –
До новых вам часов!

Она посмеивается над ними – неужели её могут обвинить в такой низости? Впрочем, она не верит ни во что и ко всему, как ей кажется, готова.

Сцена 1.12

Мария-Антуанетта следит за исчезающими тенями солдат на занавеске и веселье, всякая его попытка даже покидают её. Ей не даёт покоя один и тот же вопрос.

Мария-Антуанетта.

            Всё началось когда?
            Всё началось с чего?
            Мать, которая слепа,
            Детей низвела в ничто.

Эта мысль, приходящая опять и опять, невыносима.

            С чего начинается бунт?
            А с чего приходит людской гнев?
            Закрутилось…и Божий суд,
            Проливается – выхода нет.

Мечется.

            Были пиры, были беседы,
            Что-то случилось с нами, но как?
            Сплочённые одной победой,
            Они кровавый явили шаг.

Не находит места.

            Но страшнее всего –
            Что правы они, а я
            Своих детей низвела в ничто,
            Сама лишила их дня.

Эта мысль ужасна – выносить её Мария-Антуанетта не может и оседает на постель, пытаясь удержать себя от метания и овладеть собою.

            Всё начиналось…с чего?
            Правы они или же мы?
            Что случилось? Виновен кто?
            Стены общей тюрьмы!

Ответа у неё по-прежнему нет. есть лишь ужас за детей, которые, она совершенно точно это знает, останутся без неё.

            Как ошибка свершена?
            Как всё о себе я упустила?
            Мать, которая слепа,
            Сама детей своих загубила…

Падает в постель. Плевать на всё. Она не может совладать с собою. Ей страшно за эту мысль и ещё страшнее, если это правда.

Сцена 1.13

Новое появление Доброй Женщине. Мария-Антуанетта вздрагивает, решив, что опять пришли солдаты, но знакомое, простое лицо, хранящее последнее, быть может, милосердие, расслабляет. Добрая Женщина лихо оглядывает камеру, замечает нетронутую чашу.

Добрая Женщина.

Вы не ели! Совсем не ели,
Ох, ну что же это?

В её словах и упрёк, и обида, и искренняя тревога. Всё это так непривычно в стенах тюрьмы!

Мария-Антуанетта.

Две птицы, две тени
Больше не будут согреты…

Добрая Женщина.

            Бульон уж остыл!
            Подёрнулся тоской.
            У вас не будет сил…

Мария-Антуанетта.

Выпиты тюрьмой.

Добрая Женщина.

Так дело дурно! Так нельзя!

Мария-Антуанетта.

Не объявляются друзья.

Добрая Женщина.

Вам силы нужно удержать…

Мария-Антуанетта и слышит её, и не слышит.

Мария-Антуанетта.

            О детях не хотят сказать,
            Им нравятся мои вопросы,
            Мои непрошенные слёзы,
            И мой неровный дикий сон.

Добрая Женщина (упорствует).

И вы не тронули бульон.

Мария-Антуанетта встряхивается, она понимает, что сейчас с нею рядом есть по-настоящему доброе существо.

Мария-Антуанетта.

Прошу простить – седеет память,
Прошу простить и всё оставить.

Добрая Женщина, уже готовая убрать тарелку, останавливается в своих движениях, изумлённая.

Добрая Женщина.

Могу его я вам согреть…

Мария-Антуанетта.

            Мне не надо, нет, не надо,
            Всё одно – всё только клеть.
            Под недобрым общим взглядом
            Оставь тарелку…не суди,
            Я задумалась и всё.

Добрая Женщина покоряется. В глазах её мягкое сочувствие – не королеву видит она, а женщину.

Оставь тарелку да иди,
Или же…побудь ещё?

Предложение ей кажется вдруг хорошим. Она соскучилась по компании, по лицам, а видятся ей одни оскалы. Это предложение – порыв.

            Что там взоры?
            Что там люди?
            Также ли плетут и судят?
            Что в народе? Что в толпе?
            Мысли тоже всё в тюрьме…

Добрая Женщина пугается. Она сочувствует женщине, но столь откровенно поддерживать её опасно. Она стремительно меняется в лице, разрываясь между состраданием и страхом. Страх побеждает.

Добрая Женщина.

Я бы…право, я не знаю…

Мария-Антуанетта спохватывается, сообразив, наконец, как неловко и неудобно, да мало того – опасно! – её предложение. Улыбается, коря саму себя за невнимательность.

Мария-Антуанетта.

Ты иди, я отпускаю.

Добрая Женщина торопливо и неловко, почти бегом исчезает.

Сцена 1.14

Мария-Антуанетта не знает чем себя занять. У неё нет ни бумаг, ни надежды – ничего. Она замечает на рукаве своего платья пошедшую нитку. Не долго думая, она тянет за неё, нитка ползёт, обрывается, оставляя в руках бывшей королевы кусочек, и ещё – края новых, обнажённых внезапным варварством, ниток. Мария-Антуанетта тянет их понемногу, а извлечённую, связывает мелким узлом с другой…

Мария-Антуанетта.

            Нити жизни, нити ткани –
            И даже нитей не дано.
            Мы разошлись врагами,
            Боже мой!
            Было это так давно,
            Где покой?

Её движения необычайно ловки, привычные к ниткам.

            В камнях холодных, без света,
            Где сомнениям исход?
            Потеряла счёт рассветам!
            Боже, где ты?
            Почему ты так жесток?
            Где ответы?..

Это неловкое и нелепое, почти сумасшедшее действие отвлекает её.

            Нити жизни, нити ткани,
            И даже нитей не дано.
            Разными идём путями,
            Но река одна.
            Впрочем, что мне? Ведь у всего
            Есть лишь пустота.

Мария-Антуанетта увлечена и почти забывает обо всём. Бульон так и стоит нетронутый.

            Даже нитей жизни, ткани,
            Тех в пустоте мне не дано.
            Я замёрзшими руками
            Тку мечту свою.
            Но это ложь, совсем не то,
            И я как будто только сплю…

Нить падает из её рук, неловкое движение, вырванное мыслями, вызывает дрожь в руках и пальцы предают. Мария-Антуанетта стряхивает с себя своё полузабытье.

Сцена 1.15

Ей холодно. Камень не может прогреться. Мысли холодят ещё отчётливее и остаётся только обнять себя за плечи и попытаться сохранить осколочки тепла.

Мария-Антуанетта.

            Безмолвие стен и камня
            Сильней цепей угнетает.
            Ты задаёшь вопросы,
            Ты видишь кошмарные сны.
            Камень глух – твои слёзы
            Ему абсолютно пусты.

С ногами забирается на постель. Сжимается.

            Толпа зовёт: «казнить её!»
            Я слышу это вновь, ещё…
            И день за днём одно и то же,
            И день за днём всё в этом зове.
            Так казните! Жизнь без дрожи –
            Роскошь! Сколько в этом слове.

Укрыться нечем – от тонкого покрывала нет толка, да и холод у неё не только внешний, но и внутренний.

            Тишину стен прорывает толпа –
            Яростный зверь и демон она.
            По одному кто зла желает?
            Но вместе они и вот –
            Безмолвие стен побеждает,
            Ярость их к крови зовёт.

Устало отирает лицо ладонями, надо собраться, надо взять себя в руки, надо вспомнить о том, что она королева, пусть и без короны, что она…

Она и сама уже не знает кто. Но сдаваться?

            Не оставить память, нет –
            На душе моей их след.
            Я смирилась – пусть осудят,
            Только пусть исчезнет камень!
            Не тюрьма! Безмолвье губит,
            Тишина дух угнетает.

Сцена 1.16

Мария-Антуанетта встаёт, всё тело её приходит в движение, она даже делает несколько лёгких и плавных, вроде бы открывающих танец движений руками, но осекается, усмешка кривит её лицо, а затем сходит, уступая усталости.

Мария-Антуанетта.

            И тот, кто сказал,
            Что смерть есть мучение,
            Тот явно не ждал,
            Не жил в заточении!

            Нет, мне смерть не страшна,
            Приходящая раз.
            Жизнь страшнее – она
            Меняется каждый час.

            Как остеречься, как загадать,
            Как по дороге судьбы пройти?
            Как веру души не потерять,
            как последнее слово сплести?

Ответа у неё нет. у стен тоже и напрасно Мария-Антуанетта прислушивается к глухому камню.

            Я умру легко – мне этот суд
            Не судья, и не значит мне много.
            Боюсь за тех, кто остаётся тут,
            И за них прошу у Бога.

            Я умру легко – мне за себя
            Уже не дано сразиться.
            Жалею тех, кто за меня
            Ещё пытался помолиться.

            Жалею преданных людей,
            Я помню верные сердца.
            Но мысли мои у детей,
            Я там душою…до конца.

Ей становится спокойно. Это спокойствие полно холодного отчуждения и смирения.

            Дети мои, невинные дети,
            Не бойтесь – я понесу мольбу.
            До самого неба! В посмертие,
            Не бойтесь, ведь я легко умру.

            Не берите на себя грехов
            Всех тех, кто сегодня сражён.
            Вы невинны от первых слов
            До последнего схода в сон.

            Не берите на себя их злобу,
            Помните прощения завет!
            Я за вас буду просить у Бога,
            Зная, что мне спасения нет.

Сцена 1.17

За спиной Марии-Антуанетты снова знакомые тени – Солдаты. Она слышит их приближение, но даже не оборачивается. Они входят – всё те же, но только вид у них совершенно иной. Теперь они кажутся замученными и уставшими. Их долг уже тяготит их.

Привычно и скучно они начинают обыск.

Солдат 1.

Снова и снова…

Солдат 2.

Опять и опять!

Солдат 3.

Что ту может быть нового?

Мария-Антуанетта (с откровенной ехидцей).

            Что изволите опять?
            У меня ничего.
            А у вас?

Солдат 1.

Какой ныне час?

Солдат 2.

Не знаю, темно.

Солдат 3.

Может на этом…

Они уже не воспринимают Марию-Антуанетту ни враждой, ни презрением. Она ловко уворачивается, проскальзывает между ними, не мешая.

Солдат 1.

Не положено, нет!

Мария-Антуанетта.

            Приходите с рассветом,
            Предложите пару легенд,
            Что ещё я творила?
            В чём виновна была?

Солдат 2 (бурчит, но устало).

Деньгами сорила,
К нищете народ вела.

Солдат 3.

            Пустое слово!
            Чего трепать его?
            До встречи новой!

Уходят. Мария-Антуанетта усмехается.

Мария-Антуанетта.

Нашли что-нибудь?
Или опять ничего?

Они не отвечают ей, исчезают…

Сцена 1.18

Мария-Антуанетта ещё недолго улыбается, довольная последним тюремным весельем, но улыбка сходит. Она серьёзна и собрана. Падает на колени, отчаянно чувствуя нужду в мольбе, пусть неуслышанной через стены тюрьмы, но живой и искренней.

Мария-Антуанетта.

            Холодное небо, не прощай меня!
            Не милуй меня ничем, суди!
            Но всех тех, в ком невинность этого дня –
            Кто зла не ведал…тех пощади!

            Пощади людей, пощади солдат,
            Что не ведают сами что творят.
            Пощади сынов и их дочерей,
            А ещё – защити моих детей.

Голос дрожит и едва не предаёт, но Мария-Антуанетта обретает над ним власть и голос её ясен и чист.

            Защити, защити их от зла,
            Не всякая душа пусть чиста,
            Но не всем отвечать за этот путь,
            О небо, позволь же хоть им отдохнуть!

            Ты не щади меня, не жалей–
            Я виновна, пусть! У всех грехи свои,
            Но пощади других живых людей,
            Не топи их, небо, в слезах да в крови!

Встаёт. Небо не ответит ей. И от этого горько, хотя глупо было ждать ответа.

            Судьба судьбой, я принимаю
            Не жалей! Но других пожалей шаги,
            Ты не губи никого, умоляю,
            Ведь это небо учит любви?..

Сцена 1.19

И снова – Добрая Женщина. Она смущена, но скрывает своё смущение за укором Марии-Антуанетте, ведь бульон по-прежнему не тронут!

Добрая Женщина.

            Не тронуто! Снова!
            А где-то голод.
            И этот бульон
            Кому-то в спасенье!

Мария-Антуанетта даже не сразу понимает о чём речь – так ей всё это уже неважно.

Там, знаете, дом –
            И не один…
            А в нём разоренье!
            Впрочем, что уж теперь?
            Так всё было,
            Не равняет дверь –
            Значит, не ровняет могила.
Давайте я, что ль, уберу?

Мария-Антуанетта качает головой – этот бульон – всего лишь попытка показать что она ещё связана с живыми. Хоть чем-то, хоть бульоном!

Мария-Антуанетта.

Не надо. Оставь…прошу.

Добрая Женщина.

И не тронете снова?

Мария-Антуанетта.

            Съем! Даю слово.
            Сейчас и примусь.
            Видишь?

Демонстративно садится за стол, берет ложку.

Уже начала.

Добрая Женщина.

Как же я не верю и признать боюсь,
Как не верю…и этим слаба!

Она остаётся, хотя нужды в этом нет. Непроизнесённые слова рвутся из нее. Мария-Антуанетта не торопит, позволяя собраться с мыслями.

Сцена 1.20

Добрая Женщина колеблется недолго. Всё-таки она решается сказать то, что подсказывает ей бедноё сочувствующее сердце. Правда, перейти для этого надо на шёпот, а то услышат! Услышат и не поймут милосердия.

Добрая Женщина.

В эту ночь я за вас помолюсь.
В эту ночь…моя королева!

Мария-Антуанетта даже вздрагивает от неожиданного, уже стёртого до ничто обращения.

Мария-Антуанетта.

Дитя!

Спохватывается. Разум побеждает.

            Я за тебя боюсь –
            Ныне это слишком смело.
            Они узнают, и тогда
            Беда в твою судьбу придёт.

Добрая Женщина.

            Кто подслушал мольбы слова –
            Тот Бога в себе не найдёт.
            Он ведь милостив, я знаю,
            Он суров, но милость дарит,
            Я помолюсь…обещаю.

Мария-Антуанетта тронута, но пытается предостеречь милосердие.

Мария-Антуанетта.

            Бог тюрьмы мне не исправит.
            О судьбе своей не маюсь:
            Королева без короны!
            Я о детях убиваюсь,
            Ведь они-то невиновны…

Голос её вздрагивает. О себе просить ей нет смысла, но молитва о детях! Это ведь другое? Чудится Марии-Антуанетте, что другое и не может быть ничем обвинено.

Добрая Женщина.

Я о них мольбу сплету.

Мария-Антуанетта.

Я о них одних прошу.

Добрая Женщина.

Слёзы – песня на ветру.

Мария-Антуанетта.

В истерзание ножу.

Добрая Женщина.

            Я за них молиться буду,
            И за вас…о, королева.
            Надо верить! Верить в чудо…

Уходит, приободрённая, улыбается. Мария-Антуанетта отвечает на её улыбку, но улыбка исчезает, когда Добрая Женщина исчезает.

Мария-Антуанетта (тихо, себе самой, чтобы случайно не начать надеяться).

Верить ныне – это смело.

Сцена 1.21

Да, верить смело, и Мария-Антуанетта уже всё для себя поняла. Ей не выбраться! Остаётся последнее – ждать конца.

Мария-Антуанетта.

            О Боже, я ведь знаю,
            Что мне уготовано.
            И теперь умоляю –
            Не дай мне быть сломанной!

Остаётся только просить о достойном уходе.

            Укрепи дух мой перед концом,
            Ведь я могу быть так слаба!
            Дай умереть с ясным лицом,
            Пусть не видит позора толпа.

Королевская кровь не даёт ей никакой мысли на слабость, слёзы и умаления. Умереть придётся – Мария-Антуанетта это знает, но по роду своему, по крови она знает: и это можно сделать достойно.

            Боже, тебе всё равно, но мне
            Нужно стоять, держаться.
            И если держусь в тюрьме,
            То там спокойной как остаться?

Никто не мешает её последней мольбе.

            Боже, на тебя уповаю,
            На милость твою и слёзы любви.
            Что ждёт меня – вижу и знаю,
            Дай устоять и мою душу прими!

Остаётся стоять в центре того закутка камеры, где чудом есть место. Она кажется сама удивлена такому, и глаза её широко раскрыты. А по стенам ползут уже множество знакомых теней. Они нереальны для живых и тех, кому жить ещё долго, но Мария-Антуанетта видит их, и не боится. Они уже свои. Они рядом. Они знакомы, они ползут…

Сцена 1.22

Мария-Антуанетта их не боится.

Мария-Антуанетта.

            Тени! Снова тени! Что же,
            Я ждала, знала – вы придёте.
            Благодарю тебя, о Боже,
            За то, что дал тебе сказать…

Осекается – сказанное между нею и Богом. Тени тут не причём.

Тени! Ну, чего же ждёте?
Если тут вы…

Голос у Теней одинаковый – равнодушный, приглушённый, словно сквозь вату.

Тени.

            То недолго ждать.
            Закрываются двери,
            Задуваются свечи,
            Остаются лишь тени,
            И те будут вечны.

Мария-Антуанетта не удивляется голосу от теней, а по сути – из Ничто. Она слушает их с вниманием, без страха.

            Сменяется блеск зеркал,
            Рассыпаются залы,
            И тот, кто вчера был мал,
            Призывает пожары.

Мария-Антуанетта раскидывает руки, показывая доверие и готовность…

Мария-Антуанетта.

            Тени! Вы снова тут,
            Я знала – вы вернёте себя.
            Но знайте – теперь вы не суд,
            Не вам душу вручила я!

            Тени! Чего же вы ждёте?
            Цепляйтесь же, ведь я слаба!
            Меня к себе вы заберёте…

Тени (переплетаясь возле неё).

Мы дожидаемся утра.

Мария-Антуанетта отступает, руки её опускаются, не с отчаянием, а с пониманием. Скоро! Значит, она была права – скоро. Утро… что ж, она извелась в тюрьме и неизвестности.

Мария-Антуанетта.

            Тени, вы сегодня благо,
            Вы дали мне дату исхода,
            Не разбирая в чём я виновата…
            Кому же служите вы?

Тени ползут прочь, прячутся, исчезают в камне, но оставляют последний ответ.

Тени.

Только Богу.

Сцена 1.23

Мария-Антуанетта в постели. Никого нет. Тихо. Она в последних муках. Ей немного спокойнее – её душа знает о том, что будет утром, но мысли всё-таки мечутся и Мария-Антуанетта взывает к давно покойной матери, как к последней надежде, к последней попытке зацепиться…

Мария-Антуанетта.

Сон без сна,
Я не та,
Но какая-то есть
Сейчас и здесь.
Мама, если б ты знала,
В какие я стены попала,
И в какой я вине!
Корона на мне
Тяжестью стала,
И тянет к земле.
Воздух от крови алый…

Мария-Антуанетта смотрит на свои тонкие руки. В лунном свете, который пробивается через зарешеченное далекое окошко её руки отливают призрачным серебряным светом, светом смерти и Мария-Антуанетта вздыхает, прячет руки. У неё мало времени, ей нужно ещё раз вспомнить…

Эта кровь на руках,
На моих, на моих…
Душит во снах,
Тянет от мыслей седых,
Ведёт туда, где стыла,
Ведёт туда, где могила —
Одна, нам всем одна.
Это тюрьма,
Я её заслужила.
Не так жила,
Не того любила.
И полагала — по силам
Мне любая весна.

Весна! Весны больше не будет. И ничего не будет – близок рассвет. Тени где-то здесь, Мария-Антуанетта их чувствует и прощается спешно…

Где мои дети,
Что с ними будет?
Присмотрит ли ветер,
Бог ли даст судей?
Где моя смерть,
Где мой конец,
Я готова истлеть —
Будь он проклят, венец,
Но только не так,
Я боюсь, я боюсь.
Под ногами лишь мрак —
И я оступлюсь.

С людским готова проститься, но… куда деть страх?

Пожалуйста, мама,
Тенью своей
Меня пожалей.
Мой воздух стал алым
От невинных смертей.
Я знаю — умру,
И будет свет дня,
Я стать покажу,
Не сломить им меня.
Но сейчас
Ночи час,
И я одна, одна,
Остаюсь в темноте.

Темнота тиха. И похожа на вечность теней.

Мама, я не сама,
Но вина и на мне.
Мне отвечать — я знаю,
И я отвечу пред Богом,
Но сейчас, умоляю,
Пусть не будет мне одиноко.
Пусть не будет теней,
Что руки тянут во тьме.

Мама, прошу, пожалей,
Тенью приди ко мне…

Но теней больше не будет и Мария-Антуанетта засыпает, сама не замечая этого, внезапно успокоенная своим горем и отчаянием, а ещё – тенями, которые поблескивает своей чернотой из камня тюрьмы. И пусть уже близок рассвет 16 октября 1793 года, пусть уже всё готово и подписано о ней – это ничего, она уже готова. И знает точно, что выдержит и умрёт достойно.

Конец.

За иллюстрацию к пьесе огромная благодарность https://vk.com/yanarisovala1