Свободная мысль

Эдвард

25 августа.

Не знаю, что особенного было в его словах, и почему сегодняшний день меня так раздосадовал, но я бы не хотел испытывать подобные ощущения завтра. Завтра важный день, мы наконец-то собираемся рассказать всем, у кого есть уши, о важном. Пусть все поймут, насколько они слепы и глупы!

29 августа.

Я в это не верю. Он не появлялся дома уже который день, и этого почему-то никто, кроме меня, не замечает! Почему никто меня не слышит?! Идея… то, что мы хотели рассказать семье, я не смог сказать один, я неправильно донес до них, меня никто не понял и даже слушать не стал, как всегда! Пожалуйста, пусть завтра все наладится, а он вернется…

>>>

Я бежал из своей комнаты вниз, подтягивая попутно штаны, потому что меня только что выпороли. Не буду рассказывать за что, ибо причин, по мнению моей семьи, мало не бывает. Столкнувшись с нашим дворецким внизу, в руках которого на позолоченном подносе сверкал дорогой фамильный сервиз, я сразу опомнился и понял, что сейчас у нас по расписанию чаепитие, на которое я, конечно же, опаздываю. Я ускорил шаг, согнув немного колени и выпятив зад[1]. Обгоняя дворецкого, который шёл, кстати, точно так же, я совсем не заметил перед собой фигуру в белом дорогом костюме, сшитом, по словам владельца, в каком-то очень странном городе… П-п…в Пензе, кажется. Наверно, там красиво, потому что пиджак в самом деле выглядел красиво.

— Тупиков младший, тебя учили не опаздывать? — брезгливо, сторонясь меня, спросил высокий худощавый мужчина, то и дело поглядывая на свои карманные часы. Наверное, это единственная вещь, которой он может гордиться, ибо больше моего дядю ничего не волновало и не воодушевляло так, как эти золотые часики. Все верно, это был мой старинный дядя, такой же старинный, как и эти паршивые часы, на которые он реально смотрел все время. Ну правда все время! Это жутко выводило, потому что… куда ему торопиться, если мы все время живем по одному и тому же расписанию.

Расписание семьи Тупиковых:

8:30 – подъем.

9:15 – завтрак.

9:45- обсуждение наследства между дядей, моим отцом и пока что живой бабушкой.

11:00 — торжественное окончание чрезвычайно интересных обсуждений наследства на сегодняшний день с пока ещё живой бабушкой.

11:10 — обсуждение моей успеваемости, сравнение с чужими детьми.

11:15 — порка младшего Тупикова (меня).

11:20 — порка старшего Тупикова (не меня и не буду говорить за что).

11:40 — чаепитие, на которое я как раз таки опаздываю.

12:20 — обед, на который дядя никогда не приходил и вообще до вечера свой длинный крючковатый нос в дом ни совал.

Ну а дальше ничего интересного, все обсуждают последние сплетни, играют в карты и придумывают анекдоты про возраст и здоровье нашей бабушки[2].

— Я опоздал всего на минуту! — пискляво воскликнул я, на что дядя недовольно выгнул чёрную густую бровь, — штаны после порки подтягивал, — без капли сожаления продолжил я и поспешил к нашей летней террасе, чтобы испить чаю.

— В следующий раз соизволь делать это быстрее! Я же как-то успеваю прийти во время, — недовольно проворчал дядя и вальяжно зашагал туда же, куда и я.

— Тебя бьют меньше, — пожав плечами, я поспешил на дивный запах изысканного чая, который так любила наша пока ещё живая бабушка.

Обычно я бы просто уселся подальше от всех родственников с чашкой чудесного чая и насладился бы прекрасными видами нашего огромного ухоженного сада, но не сегодня. Сегодня я почему-то, пересилив свой эгоизм, решил отвести свой взгляд от гортензий. Мой взгляд скользнул к белому силуэту, я сразу понял, кто это. Меня вдруг осенило, я решил посмотреть, куда же всё-таки каждый день на протяжении вот уже трех лет уходит мой излюбленный, правда туповатый немного дядя. Он, посмотрев ещё раз на свои часы, будто включив режим ускорения, побежал в сторону сада и скрылся за большими кустами. Я же, в свою очередь, с удивлением расширив глаза и выкинув чашку куда-то в кусты, рванул вперёд, в ту же сторону. Никто этого даже не заметил, потому что этот чудесный эгоизм жил в каждом из Тупиковых с самого детства, он был заложен у нас в крови и передавался из поколения в поколение.

Забежав следом за дядей в сад, я окинул своим вострым взглядом территорию. Фонтан, клумбы на месте, дядя тоже… А вот же он! Я кинулся к старому дубу за белым пиджаком и, клянусь, чуть не опешил от страха. Дядя буквально провалился сквозь землю. Передо мной стоял высокий дуб, а позади него высочайший забор, он просто не мог перелезть через него…. чисто физически не мог! Я постоял около дуба ещё минут пять, но так и не понял, куда именно юркнул дядя, поэтому просто вернулся обратно в дом и решил, что расспрошу об этом дядю завтра, если не забуду.

>>>

Эдвард

20 августа.

Я сразу понял, что что-то тут не так, но я до последнего не верил, что дядя мог просто раствориться в воздухе. Он, конечно, худой, но не настолько, чтобы, например, встать боком и стать, как листок бумаги. Ну это же перечит всем законам физики, хоть я ни одного не знаю. Но все же точно знаю, что в дерево и через забор он точно пролезть не мог, а наверняка решил меня разыграть и спрятаться за каким-нибудь кустом, старый шут!

>>>

Как вы поняли, отношения у нас с дядей были весьма… напряженные. Все дело в том, что мы были слишком похожи, вечные скептики, придиры и зануды. Да, это про нас. Мы не могли ужиться вдвоём, как только я появился на свет. Дядя сразу захохотал во весь голос и стал тыкать в меня своими длиннющими пальцами. Наверно, он думал, что жизнь у меня будет тяжелая. Что ж, если он действительно был такого мнения, он оказался прав. Все мои гувернёры бежали от меня без оглядки, все мои учителя считали меня сумасшедшим, а дядя тихо усмехался в это время в сторонке. Друзей у меня не было, поэтому я водился с нашим дворецким, который терпел мои шуточки, проказы и, знаете, когда я ему из арбалета один раз в колено выстрел, тоже вытерпел.

Дядя же, в отличие от меня, был светским котёнком. Нет не львом, львом его язык не поворачивается назвать. Он был настоящим котёнком. Таким, которого просто жаль, и все хотят взять его на ручки только потому, что он кажется одиноким и никому не нужным. Не волнуйтесь, этот котёнок ещё вгрызётся вам в шею и будет пить вашу кровь. Да, одно время я был полностью уверен, что мой дядя вампир, но потом вспомнил, что вампиры гуляют на свету и не едят чеснок, а он делал и то и другое, причём с огромным удовольствием. Но сейчас же я снова почему-то начинаю думать, что он вампир, ибо как смог пройти сквозь забор?!

На следующий день, после чаепития, я снова погнался за этим усатым негодяем, на этот раз, заметив, что он точно что-то сделал с забором и юркнул прямо куда-то в него. Также я заметил, что во время своего побега он выронил золотые часы, которые теперь покоились у меня в руке.

Простояв минуту, пощупав дощечки, я так ничего и не понял и собирался уже было пойти обратно, но вдруг резко доски затрещали, а из-за забора показалась чёрная макушка. Завидев меня, дядя пискляво вскрикнул и неожиданно ударил меня по голове. Я никогда в своей жизни не слышал столько оскорбительных, непонятных, ничего не означающих фраз, как сейчас от него.

— … юк и идиот, — закончил наконец дядя и помог мне подняться с земли, выдернув из моих рук свои часы. Голова не болела вовсе, но, наверно, это потому, что рука дяди была такая же тоненькая, как тростинка, и весила столько же. — Что ты тут делаешь?!

— Я захотел проследить за тобой после того, как ты таинственно растворился в воздухе прямо на моих глазах вчера, — дядя ошеломлённо смотрел на меня, — ты вампир?! – вскинув брови, спросил я.

— Что?! — сначала дядя продолжал сверлить меня своими чёрными глазками, но в следующее мгновенье глаза его, казалось, повылезали из орбит, а голова неожиданно затряслась от смеха.

— Ч-что ты смеешься? – нахмурился я и толкнул трясущегося старикана в сторону, ныряя в щель между досками, — ты думал, никто не узнает, чем ты занима… — я вдруг потупил взгляд, когда увидел перед собой двух красивых лошадей с белоснежной гривой. Одна скучающе жевала траву возле забора, а вторая тупым взглядом сверлила меня в ответ. Моментально из-за этой лошади вышел высокий опрятный мужчина, с легкой улыбкой взглянув на меня.

— Ух, — пытаясь успокоиться после истеричного смеха, дядя нырнул в забор за мной, — а ты говорил, что я их потерял! Смотри-ка, — обращаясь уже к незнакомцу, дядя с довольной ухмылкой покрутил своими часиками перед лицом мужчины и, взглянув на них в последний раз, положил в карман. Про меня, кажется, все забыли вовсе. Дядя уже во всю хохотал со своим неожиданно появившемся дружком. Не знаю почему, но он мне сразу понравился, потому что лицо было умное, сразу видно, читает человек что-то.

— Давай уж ближе к делу, друг,

Сегодня поджидал меня недуг!

Нет сил моих! Нет боле воли,

К друзьям своим спешить я… — начал было таинственный друг, но дядя тут же прервал этот чудный рассказ, прикрыв рот молодого человека ладонью. Я продолжал молча наблюдать со спины, чтобы и мне не досталось в случае чего.

— Так, друг мой, ты давай не включай там своего этого. Давай-ка нормально, — заворчал усатый.

— Ну хорошо, — взволнованно ответил мужчина и протер вспотевший лоб белоснежной перчаткой, — видишь ли, я не смогу боле в город с тобой ездить, понимаешь? Мне нужно к… мне нужно ехать к моим дальним знакомым, они меня ждут, сто лет не видели!

— Не понял, — недовольно ответил дядя и стал вальяжно обходить своего и без того взволнованного дружка, — ты давай там и без этого тоже. Три года все нормально было, а тут вдруг выясняется, что…

— Да подожди ты! Я ведь не говорю, что навсегда тебя покидаю, нет. Я лишь посмотреть хочу, как там все без меня. Они ведь, когда послушают меня, узнают, сколько всего мы с тобой совершили, они ещё восхвалять меня будут, они своим умишком то пошевелят наконец!

— Так вот оно что! Да ты просто похвастаться лезешь! Да тем причём, что мы вместе с тобой и выдумали! Идею нашу украсть решил, гаденыш, да я тебе… — дядя стал угрожающе наступать на друга, пыхтя от злости.

— Успокойся! Успокойся! Тут же дети, — молодой человек неуклюже отмахивался от старого ворчуна, по крайней мере, старался. Дядя, в свою очередь, пытался своими крючковатыми пальцами зацепиться за волосы друга, пнуть острой коленкой или хотя бы до смерти защекотать.

— Ты что еще тут?! Домой быстро! – запищал дядя, выталкивая меня обратно, но я яростно сопротивлялся, потому что понимал, что это мой единственный шанс изменить что-то в своей жизни, хоть я и сам пока не понимал, что именно мне нужно было менять. Между нами завязалась нешуточная драка. Я пытался как-нибудь побольнее ущипнуть его, а он схватить меня за ноги, чтобы повалить на землю. Со стороны это выглядело, наверно, невероятно уморительно или нелепо. Именно поэтому во время пятисекундной отдышки между щипками, я заметил, как друг моего дяди в спешке сел на лошадь и поскакал в сторону леса.

— Стой! – пискнул я, — смотри! – показав пальцем на беглеца.

— Чацкий! Стой, не смей меня вот так бросать, — кричал ему вслед запыхавшийся дядя, попутно ругаясь под нос.

— Он не вернется, — поджав губы, я похлопал дядю по спине. Его лицо не выражало ни обиды, ни злости. Он, молча, смотрел в сторону Чацкого и, достав сигару, так же, молча, закурил. Я ненавидел эти вредные его привычки. Мне вдруг показалось, что нужно что-то менять не только во мне, но и в дяде. Возможно, мне просто стало его жалко, потому что на него столько всего свалилось, я хотел бы ему помочь. Поэтому, подпрыгнув, я выхватил из его пальцев сигару и, бросив на траву, яростно ее растоптал.

— Что ты делаешь?! – вы и представить себе не можете, каким возмущенным и озлобленным голосом это было сказано…

>>>

Эдвард

22 августа.

Меня тогда побили. Было больно.

Но из хорошего, мы с дядей тогда поняли, что оба одиноки, что никто нас не любит, а также, что оба мы деремся, как дети. С этой мыслью мы пришли к выводу, что нам нужно держаться вместе. Сегодня было мое первое приключение! Мы с дядей поехали в город. Там он оставил меня караулить лошадь, а сам захватил какие-то бумаги, вальяжно прошелся вдоль узкого переулочка и быстро зашел в какую-то маленькую дверку, ведущую, кажется, в подвал. Затем, через длительное количество времени, он неуклюже выбежал оттуда и велел мне, не медля, запрыгивать на лошадь. Сам я, конечно, не умел ездить на ней, но непривычно уверенный голос дяди, заставил меня поверить, что умею. Вместе мы тогда быстро поскакали из этого места, пока за нами бежали какие-то бандиты в огромных цилиндрах с моноклями. «Гады!» — кричал тогда дядя, цепко вцепившись в бумаги.

Мы вернулись домой тем же путем, что и вышли, и, на удивление, никто даже не заметил нашего отсутствия.

>>>

Эдвард

23 августа.

Сегодня было по-настоящему весело. Мне показалось на миг, что моя жизнь может быть другой, такой, какой я хочу. Сегодня, во время нашей второй совместной вылазки, я увидел настоящую искреннюю улыбку своего дяди. Мы были в модном доме, там повсюду была модная, но в то же время такая странная яркая одежда. Мы подбирали мне костюм. Такой же белый и немного великоватый на мое тело. Именно в этот момент, когда я стоял в этом костюме и любовался на себя в зеркале, дядя как-то странно на меня посмотрел, его взгляд был по-настоящему искренним. Раньше в его черных строгих глазах читалась лишь некая насмешка и чувство превосходства. Но сейчас, возможно, он понял, что мы похожи, увидел во мне близкого человека и, думаю, именно этот теплый взгляд помог разглядеть мне в дяде что-то настоящее, искреннее. После покупки мы в модных одинаковых костюмчиках помчали навстречу к приключениям. Для начала дядя разъяснил мне, что мы едем в то же место, что и вчера, а точнее в похожее место. Действительно, мы тогда приехали в похожий переулок, зашли в похожую дверь и спустились в какой-то подвал. Я старался выглядеть уверенно, взрослее, умнее, но этот мой фирменный пронзительно-туповатый взгляд рушил весь образ. Дядя вел себя чересчур спокойно, но я то видел, как иногда подергивался его левый, всегда прищуренный глаз. Позже мы уже сидели за столом с умными на вид дядями. Я молчал, и, признаюсь, я никогда так долго не молчал. Когда все гости собрались, передо мной, за огромным круглым тускло освещаемым столом сидели самые разные старые мужчины в дорогих костюмах с читаемым в глазах эгоизмом. Именно это их и объединяло – чувство превосходства над другими и куча денег. В тот день дядя произносил важную речь, пытался объяснить этим стариканам, что они необразованны духовно, что давно пора менять что-то в своей жизни, что все эти богатеи не имеют собственного мнения, смотрят лишь заграницу, копируя и восхищаясь модой западных стран. В общем, он унизил их представление о жизни по полной! После этого, как мне показалось, интересного, имеющего место быть монолога мы поскакали от разъяренных старикашек в моноклях так быстро, как только могли. Дядя не злился, он был расстроен…

24 августа.

Дядю снова не поняли…

Ну почему эти «представители высшего общества» такие глупые, такие узко мыслящие, они ничего не хотят менять в своей жизни! Они совсем забыли о братстве, свободе, самовыражении. Хотя нет, все же покупка какой-нибудь новой дорогой безделушки – и есть их способ самовыражения. Это грустно… Сегодня, после очередных скачек, мы с дядей решили остановиться возле небольшого озера, окруженного березками. Разжечь костер, кстати, было не так уж просто, но дядя смог. Мы сидели вот так просто и болтали обо всем, пока наши животы не заурчали так громко, что слышал даже Чацкий, который, наверно, сидел себе и попивал чай со своими друзьями. Они, наверно, поняли его мысль, поддержали и не посчитали сумасшедшим! Мы же с дядей теперь плыли в одной лодке, так как эту идею я воспринял всерьез. Весь вечер мы осуждали этих противных богатеев, членов своей семьи и поняли, что, если наша семья нас не поймет, значит, эта идея не может развиться в нашем обществе, значит, мы тратим время впустую, а, следовательно, можем сбежать туда, где нас поймут! Мы распространим свою идею по всему миру, она еще проявит себя в искусстве, политике, в жизни каждого! Я был уверен, мы наконец почувствуем вкус свободы, просто не здесь.

25 августа.

День не задался с самого утра. Дядя был каким-то дерганным, унылым, рассеянным, потерянным. Я думал, это все из-за плохой погоды… Ах, если бы. Я нашел дядю в саду, он сидел на скамье около фонтана и выглядел весьма удрученно. Разговор у нас не сложился, так как дядя всем видом показывал, что этот диалог ему явно не нравится. Я спрашивал, когда мы расскажем наконец о нашей идее семье, куда отправимся, если нас не поймет даже наша семья, на что в ответ получал лишь «завтра», «куда глаза глядят», «ага» и «угу»[3]. Дальше было еще страннее, потому что перед ужином дядя сказал мне, что подумал еще раз и понял, что не уверен. Представьте себе, он не уверен! Я подумал, это из-за Чацкого, мол, что тот его предал, или, быть может, из-за тех стариканов. Но все же неужели такие мелкие пустяки могут стать преградой на пути великого? Видимо, еще как могут, потому что окончание сегодняшнего дня меня разочаровало еще сильнее… Хоть дядя вроде бы сказал, что наши планы неизменны, и завтра все будет хорошо, внутри меня было какое-то беспокойство. Не знаю, что особенного было в его словах, и почему сегодняшний день меня так раздосадовал. Но я бы не хотел испытывать подобные ощущения завтра… Завтра важный день, мы наконец-то собираемся рассказать всем, у кого есть уши, о важном. Пусть все поймут, насколько они слепы и глупы!

30 августа.

27 августа единственный понимающий меня человек пропал и больше не возвращался. Идею нашу я попытался рассказать бабушке, но она, еле выслушав меня, засмеялась так громко, что закашлялась и… в общем, наследство досталось всем, кроме меня и дяди. Остальным я рассказывать попросту побоялся, ведь рядом не было ни одного, кто мог бы поддержать меня и дать совет. Я был снова одинок, туп и слаб. Со временем мне снова становилось все труднее и труднее рассуждать о своих мыслях и чувствах. Я снова становился типичным Тупиковым, только теперь в белоснежном костюмчике. Идея постепенно угасала, мне все больше и больше хотелось бездельничать и пить много чая, а еще тратить все свои карманные деньги на всякие дорогие штуковины. Идея свободы, братства, некого бунта не могла больше жить во мне, ведь толком она не развивалась, ни в моем окружении, ни в моих действиях. Я понял, что захожу в некий тупик, из которого не выберусь, а дядя, как и в жизни, нашел в этом тупике щелочку, через которую смог выбраться в мир. Надеюсь, у него все хорошо, потому что этого человека я буду помнить всегда.

[1] Мне казалось, это ускоряет мой шаг – примечание Эдварда.

[2] Мне от них становится гадко, поэтому я просто ухожу к озеру и сижу там себе часами, рисую и иногда сплю, облокотившись о дерево – Примечание Эдварда.

[3] Причем сказано это все было будто голосом усопшего – Примечание Эдварда.