Содержание

Свет двух миров

Часть первая. Грешница.

1.

            Ненавижу всех этих преследователей домашнего кроя! Они настолько пытаются быть незаметными, что легко ловятся. Опыта никакого в слежке у них нет, а лезут же! И почему, спрашивается, не подойти честно?

            Сначала я понадеялась, что эта женщина, которая тщетно пыталась замаскироваться и делать вид, что она просто случайно идёт в одном направлении со мной, просто принадлежит к числу грабителей. Впрочем, что с меня брать? Пуховик? Сумку, в которой телефон не самой популярной марки и кошелёк для пятисот рублей и почти пустой карточки? Ключи, если что, конечно, было бы жаль, но я их в сумке и не держу – они во внутреннем кармане пуховика – доставать неудобно, но ходить по темноте мне так кажется безопаснее.

            Грабитель отпадал. Женщина, преследовавшая меня, была одета лучше и дороже. Толку ей связываться?..

            Значит, по работе. Ну вот почему работа догоняет меня всегда?

            Можно, конечно, было бы свернуть в сторону шумного проспекта, зайти в торговый центр, пронестись лихо по нему и выбежать из другого входа, но для этого нужно удалиться от дома, а зимой меня на такие подвиги не тянет. И потом, если эта женщина преследует меня, и не решается показаться, то, выходит, она меня боится.

            А вот я совсем не боюсь. Работа у меня не располагает к страху людскому. Я уже навидалась.

            Я свернула в сторону своего дома – там почти не было освещения, но я знала эту местность, недаром хожу туда-сюда не первый десяток лет. Женщина за мной. Отлично!

            В свой двор я всё-таки сворачивать не стала, свернула в соседний, обернулась к ней, и она, не ожидавшая такого, не успела среагировать.

–Вам что-то подсказать?

            Самое главное – быть спокойной. Я её не боюсь. Это знакомые мне дома, и даже темнота здешняя мне знакома. А вот ей нет. И это она шла за мной, а не я за ней.

            Женщина попыталась запоздало спрятаться, видимо, всерьёз испугалась, но признала – попалась. Она сделала шаг ко мне, и уличный фонарь выхватил её лицо. Ухоженная, явно следит за собой, хорошо одетая, но бледная от испуга и измотанная – даже в плохом освещении видны тени под глазами.

–Вы что-то потеряли? – я оставалась спокойной. Вид её измотанности и испуга окончательно убедил меня в том, что я в безопасности.

–Я…– она наклонила голову, будто бы потерялась в мыслях, но вдруг подорвалась и даже сама сделала ко мне быстрое движение навстречу. – Помогите мне! У меня дома призрак!

            Я с трудом подавила вздох раздражения.

            Кровь и смерть щедро сопровождают историю. Но история нашей Секретной Кафедры, в миру скрывающейся под скучным названием «Кафедра контроля за экологическим загрязнением», началась только в прошлом веке.

            Революция, гражданская война, зарождение нового строя – всё это сопроводилось смертью. И ещё – явило множество слухов и разговоров. То мертвеца кто провидел в застенках, а кто и голос его слышал, кому тени и пятна мерещились… словом, всех этих свидетелей, после таких рассказов списывали в неблагонадёжные и отправляли в известные места. Рук не хватало, порядок требовалось навести, а тут рассказы о том, что, мол, расстрелянный генерал по коридорам ходит! Видано ли? Слыхано ли?

            Но слухи всё равно как-то жили. И нашу Кафедру, тогда ещё «Отдел Секретного Назначения» пришлось основать, когда эти слухи стали особенно язвительными. Всё больше было удивительных, странных и испуганных сообщений от сотрудников тюрем, расположенных в бывших монастырях. Монастыри были больше не нужны, но пригождались кельи и высокие крепкие стены. Их легко было превратить в камеры, причём в надёжные. Тюрьмы были особые, секретные, и допрашивали в них так, что иные и не выдерживали…

            И когда стало много слухов о проявлениях сверхъестественных, и был основан наш «Отдел». Сначала в насмешку, вроде как для того, чтобы прекратить все слухи, а потом, когда во власть вошла Сухановская тюрьма, когда появилась целая сеть лагерных управлений, стало не смеха. Многие умирали и иные возвращались тенями, звуками, а то и полтергейстами. И в атмосфере секретностей застенков жило и расследовало ещё более секретное явление – «Отдел Секретного назначения».

            Шло время, менялась власть. Приходили к ней и циники, и совершенно далёкие от нас люди, люди с крепкими или расшатанными нервами, но мы оставались. Мы менялись, закреплялась наша секретность, менялось, то в большую, то в меньшую сторону финансовая сторона нашего содержания, и на сегодняшний день мы существовали в виде Секретной Кафедры, по документам проходившей за скучным названием. В какие-либо отчёты, как я знаю, нас не ставили, на конференции нас не гнали, студентов мы не принимали, зато существовали неплохо, хоть и небольшим коллективом, а в последние тридцать лет даже обменивались опытом (разумеется, секретно), со странами востока и запада – ни в одной нашей стране  были призраки, привидения, полтергейсты и прочее…

            Впрочем, были – не были – это сложный вопрос. Расцвет свободного слова, интернета и телевидения – всё это привело к тому, что искать какую-либо информацию стало сложнее. Многие показывали и рассказывали о том, что встречали что-то необъяснимое, но, как правило, лгали ради внимания, выгоды, или просто имея проблемы с головой.

            Так что искать реальные истории среди интернет-форумов, соцсетей и мистических передач становилось всё сложнее. Но мне нравилась моя работа. Может быть, для неё я и была рождена.

–Помогите…– повторила женщина обречённо и взглянула на меня безумными глазами.

–Почему вы решили что призрак? – мне вот всегда «очень нравится», когда люди, столкнувшись с чем-то им непонятным, вместо попытки подумать логически, сразу же ставят диагноз. Чаще всего неприятные запахи – привет от засорившейся канализации; непонятные звуки – от перекрытий, отопления или старой крыши; мигающий свет – следствие плохой проводки… ну а если в твоём доме действительно что-то происходит, то почему сразу «призрак»? Мало других явлений? Почему не «домовой» или не «привидение»?

            А всё это составляет огромную разницу.

–Предметы…– женщина повела ладонью в воздухе. – И ещё запахи! Свет.

            Она вдруг успокоилась и сказала уже вразумительнее:

–Филипп сказал, что вы можете помочь.

            Ну что ж, в таком случае – я имею право сказать, что я прибью Филиппа! Он был одним из нас долгое время, пока не решил стать индивидуалистом и насовсем отбиться от коллектива. Жаль, очень жаль было его терять, но он сам так решил.

–Я не на службе, – разговаривать сейчас, на зиме, с этой женщиной я не хотела. Тем более, не хотела тащить её к себе домой. Я хоть и работаю с призраками и полтергейстами, но я не сумасшедшая же, чтобы тащить к себе всех подряд. Да и Агнешка непонятно как отреагирует.

            При мысли об Агнешке я невольно улыбнулась – нашкодила опять или мирная она сегодня?

            Женщина заморгала. Моя улыбка сбила её с толку.

–Возьмите, – я протянула ей карточку с номером и адресом нашего приёмного кабинета. Вообще это неудобно – встречаться с потенциальными клиентами в одном месте, штабовать в другом, держать инвентарь в третьем. Секретность, чтоб её. – Возьмите, не бойтесь. Позвоните завтра, вам назначат встречу.

            Она взяла карточку, не сводя с меня взгляда. Разочарованного взгляда. А чего она, интересно, ждала? Что я брошусь сейчас с нею в такси и поеду к ней разбираться с призраком? У меня есть рабочий день и свои интересы. Я тоже человек и сейчас я хочу добраться до дома и съесть чего-нибудь горячего.

            Хотя это горячее надо ещё и приготовить. От Агнешки не добьёшься.

–Вы мне поможете? – глухо спросила женщина. Она была совсем измотана. Но я не имела права и не хотела (что важнее) сейчас разбираться с нею. Это у неё рушился мир и жил призрак, у меня это был четверг, конец рабочего дня.

–Позвоните, – ответила я, – доброй ночи.

            Не дожидаясь её возмущений и криков, я повернулась и пошагала вдоль детской площадки чужого двора. Всё-таки не совсем разумно сразу выходить в свой, а тут я знаю неподалёку арку – туда и нырну, и если этой женщине вздумается броситься за мной, я успею скрыться за дверью подъёзда.

            Она не побежала. Оборачиваться я не стала, но мне казалось, что она смотрит мне в спину. Ну что ж, не моя вина – мой рабочий день закончен. Я не имею права решать сейчас рабочие вопросы. Строго говоря, одно то, что я дала ей карточку с телефоном и адресом – уже нарушение.

            Три ступеньки к подъездной двери, мерзкий писк домофона и я в сыром тепле. Десять ступенек вверх, три шага по лестничной клетке, ещё пара шагов, поворот ключа чтоб открыть, щеколда – закрыть дверь.

–Агнешка!

            В коридоре темно. Ни звука. Вот зараза!

            Я щёлкнула выключателем. Коридор залило желтоватым светом.

–Агнешка, я дома.

            Соизволила явиться и Агнешка. Она выплыла из стены серовато-белым облаком, растеклась по полу, обращаясь в девчонку-подростка…

            Агнешку я впервые увидела в доме, когда мне было шесть. Мама тогда решила, что я так ограждаюсь от ухода отца, что я придумываю друзей, и не стала поднимать паники, подыгрывала. Она думала, что я перерасту, а я просто поняла – Агнешку видят только те, кому она  хочет показаться. И вот Агнешка была полтергейстом. Она производила шум, могла взаимодействовать с предметами за счёт улавливания различных волн в окружающей среде. Так она получала энергию и не тратила её на обогрев или переваривание пищи – она ж неживая уже, а значит, и оставалось ей только влиять на предметы.

            Не всегда мы были в мире, но Агнешка не уходила даже когда мы ругались. Я научилась таить свою тайну ото всех, даже от мамы, и это было весело, а потом стало привычно. Она не говорила о своей смерти, о своей жизни или о том, как устроен загробный мир, хотя я спрашивала. А потом я поступила, училась мирно и тихо, заполняла какие-то дополнительные социальные студенческие тесты, потом ещё и ещё, меня отбирали для каких-то опросников, а потом вызвали на собеседование в Секретную Кафедру и спросили:

–Вы верите в сверхъестественное?

            Сверхъестественное обитало у меня дома, истерило, иногда сбрасывало горшки с цветами на пол, иногда включало стиральную машинку и умело пользоваться микроволновкой….я не могла отказаться.

            И сдать Агнешку на Кафедру тоже не могла. Знала что надо, но запретила себе даже думать об этом.

–И где же ты ходишь? – Агнешка любила быть королевой драмы. Вот и сейчас её полупрозрачное лицо кривилось как от рыданий, хотя плакать, конечно, она уже не могла давно. Не знаю насколько именно давно, но давно.

–Задержали.

–Задержали! – вскричала Агнешка и торжествующе ткнула в меня бестелесной дланью, – ты совершенно не думаешь обо мне! Как я, что я…

            Видимо, соскучилась. Вот и решила развлечься за мой счёт.

–Ой, не начинай, – попросила я, стягивая, наконец, пуховик. – Фух… есть что поесть?

–Тебя только еда и волнует! – Агнешка не желала покоя. Она хотела буйствовать.

–Я тебя сдам на кафедру, будешь так себя вести! – пригрозила я, разумеется, в шутку, и только для того, чтобы заткнуть Агнешку. Я к ней привязалась, но порою она невыносима.

            А моей Кафедры она боялась. Знала, что там всё сверхъестественное  изучают и рассматривают с бдительным зверством. Просто Кафедра – от основателя до меня придерживается мнения о том, что сверхъестественное – это просто пока непонятое, а не что-то за гранью допустимого. Ведь и электричество когда-то казалось невозможным, а сейчас – выключатель в каждом доме. Просто нет технологий…или понимания, или какого-то допущения. Но всё побеждает человек.

            Даже посмертие.

            Агнешка гордо развернулась и полетела вглубь коридора грязным серым пятном. Нелегко с ней, но весело. Хоть какое-то общество. Хоть какой-то смысл.

            Я прошла в ванную, затем на кухню. Так и есть – горячего ужина мне в этом доме не дождаться. Удел одиночества.

            Разогрела чайник, нарезала пару бутербродов, Агнешку звать не стала, знала, она сама появится – не может долго без общества. Так и вышло.

–Могла бы и пригласить! – обиженно провозгласила Агнешка, появляясь напротив меня на стуле. Сидеть ей было неудобно, если не сказать, что почти невозможно – она проваливалась в любую мебель также легко как ходила сквозь стены.

–Могла бы и чайник хоть согреть.

–Откуда я знала, когда ты соизволишь явиться?

            Я отмахнулась. Агнешка никогда ни в чём не виновата. Это все её обижают и никогда она.

–Я бы раньше пришла, – призналась я, запихивая бутерброд в рот. Не ужин, конечно, но готовить сил нет.

            Агнешка подождала, когда я прожую, но когда я не продолжила, не удержалась:

–А чего ж не пришла?

            Она легко  попадается на любопытство! В детстве, когда мы ругались, я начинала листать книгу с картинками, пока она дулась. Я намеренно не обращала на неё внимания и она долго этого не выдерживала, подносилась ко мне мгновенно:

–Дай посмотреть!

            И неважно, что эту книгу и картинки она видела уже много раз.

            Я рассказала ей про женщину, следившую за мной, и про то, как дала ей карточку, чтоб она позвонила завтра.

–А если ей нужна была помощь? – Агнешка не одобрила моего поведения.

–И что?  Я чем ей могу помочь? – Я налила себе ещё чая, пытаясь согреть ладони. Странно, но даже сквозь все варежки у меня всегда зимою ледяные руки. – И потом, у нас не «Скорая помощь». У нас Секретная Кафедра. Если она жила с призраком, что вряд ли, поживёт ещё ночку, не денется никуда.

–А что описывала? – Агнешка забыла о том, что пытается удержаться на стуле, и благополучно провалилась в мебель. Грязным бесплотным облаком рухнула на пол, но, конечно, не почувствовала и отзвука боли, но для порядка выругалась.

–Фи…– я скривилась,– ещё леди!

–Пошла ты! – обозлилась Агнешка, но скорее от смущения обозлилась, чем всерьёз. Успокоилась тут же. – Так что она описывала?

–Сказала, что предметы, запахи и свет.

–Похоже на полтергейста, – задумалась Агнешка.

            Я фыркнула. Ага! Если бы каждая такая жалоба означала полтергейста или хоть какую-то активность! Чаще всего нужно вызвать электрика, сантехника и уехать в отпуск, чтобы перестать забывать, куда ты кладёшь вещи. А ещё – перестать накручивать. В эпоху фильмов ужасов и страшных книг так легко получить тревогу и новый стресс, так просто придумать себе ужас.

            И от него же перестать спать, потерять окончательно покой и стать ещё более рассеянным.

–Думаешь, нет? – Агнешка взвилась уже привычно. Она всегда верила в то, что таких как она много. Верила и не присоединялась к ним.

–Практика показывает что нет, – признала я. – Помнишь, например, случай со стиральной машинкой?

            Пару месяцев назад получили мы благополучного вида тихую старушку с твёрдой речью и уверенностью: в её доме призрак! Причина? Он бухтит по ночам, не даёт ей спать. Старушки и старички вообще отдельная тема, а то, что им кажется и чудится порою стоит отдельных кафедр вроде наших. Они легче воспринимают всякий экранный бред и находят всем несостыковкам оправдания.

            Но тот случай был занимателен. Мы пришли днём, обстучали стены – ничего. Тогда Филипп (это было его последнее дело) остался на ночь в доме старушки и утром доложил: звуки есть.

            С обалдевшим видом мы примчались все, захватили аппаратуру – конечно, в основном, камеры и тепловизоры разных настроек и точности, и сами услышали глухой, тянущий и долгий, несмолкающий звук.

            Разгадка оказалась проста. Соседи сверху обновили стиральную машинку, купили какую-то модель поновее, и стирали ночью, считая, что так экономят на электричестве. Справедливости ради скажу, что не их была вина в том, что бедная соседка чуть не уверовала в мистику! Дело в том, что перекрытия между этажами не имели той плотности, что была заявлена в документах, и не выдерживала звукоизоляции. Короче говоря, где-то при строительстве всё-таки схалтурили одни, а другие, не зная того, просто обновили технику, и вот третья помчалась к нам.

            Догадались мы не сразу. Вообще бы не догадались. Это всё наш начальник – Владимир Николаевич понял. Мы были готовы уже уверовать, а он смекнул! И мысль его оправдалась.

            Агнешка тогда долго дулась на меня за то, что мы не нашли полтергейста, но я всё равно считала случай интересным.

            Сейчас она тоже не знала что сказать, как мне возразить, и, наконец, выкрикнула запальчиво:

–Там счета пришли!

            Настроение стало хуже, чем было. Я поплелась в коридор – хвала Агнешке всё-таки – не дала висеть конвертам на ручке, втащила в дом. Я бегло просмотрела квитанции. Ну за воду насчитали не так много, за подогрев, то есть за отопление прилично, но терпимо…

–Капремонт тысяча! – я отшвырнула квиток. – Поганцы.

–Это много? – Агнешка умерла явно до моего времени. Она не знала цены моим деньгам, и всегда спрашивала – много или мало, если слышала про деньги.

–Учитывая, что наш подъезд в убитом состоянии – более, чем много! – я снова взяла квитанцию. До семнадцатого рекомендовалось оплатить. Зараза. У меня зарплата только двадцать пятого, а от аванса уже ничего не осталось. Ну а чего я ждала? Не надо было болеть! Потеряла в деньгах, да поиздержалась на лекарствах.

            Я поймала озабоченный взгляд Агнешки, улыбнулась:

–Да ладно! Справимся. Ну насчитают долг в крайнем случае. Получу зарплату и оплачу.

–Не дело это, – покачала она головой. Вмиг растеряла всякую капризность, сделалась даже внешне старше. – Ты сапоги хотела.

–Зима уже к концу идёт, – я теперь была беспечной, хотя на душе скребли кошки. Финансирование нам подрезали, чего уж там. И без того мы не были богатыми, но хотя бы имели оклад и стимулирующие выплаты. Но бюджет урезали, оклад подняли, стимулирующие ответно снизили, а цены повысили…

            Агнешка смотрела на меня пустыми глазами.

–Хватит о грустном! – я заставила себя встряхнуться, – я жутко устала если честно.

            Агнешка проявила чудеса такта и отошла в стену. Куда она там скроется точно не знаю. Капризная она, но хорошая.

            Я прошла в комнату. Она же моя спальня, она же мой кабинет, она же – единственная комната, которая, справедливо замечу, компенсировалась большой кухней. На кухне одно время стоял диван, и там спала я, а в комнате – мама. Мне надо было рано вставать на учёбу, и я не хотела мешаться, будить её.

            Я уже хотела лечь на диван и провести время за каким-нибудь необременённым размышлениями фильмом на стареньком, но верном ноутбуке, но зазвонил телефон. Игнорировать весьма навязчивую вибрацию звонка было выше моих сил, и я взяла трубку.

–Алло?

–Привет! – голос Филиппа был бодрым и весёлым. Наверное, он не хотел, как я лежать на диване с ноутбуком. Его явно тянуло к жизни. – Как дела?

–Я тебя убью, – пригрозила я, – меня сегодня подкараулила твоя знакомая. В темноте. Требовала помощи, призрак, мол, у неё.

–Да, я знаю, – Филипп даже не сделал попытки отпереться. – Я сказал, что если кто и поможет, то вы. Особенно ты.

–Это не даёт ей права выслеживать меня, – слова Филиппа, его «особенно ты» были больнее, чем отсутствующий ужин, счета и  какая-то женщина с верой в то, что у неё в квартире призрак. Наверное, то, что я испытываю к нему, вся эта неразбериха от желания его видеть, до желания его не видеть никогда, связана с моей привязанностью к нему. Более глубокой, чем следовало бы, привязанностью.

            Я не сказала ему ни слова о чувствах, но он прекрасно умел читать людей и сделал всё, чтобы у меня даже надежды не было ложной. Я вообще не помню его за пределами работы при случайных встречах без какой-нибудь девицы, а на работе свободным от обсуждений или переписок с ними же.

–Ну она со странностями, – признал Филипп, – но я по ней и звоню. Слушай, не в службу, а в дружбу, Софа, возьми её дело? Поговори хоть с ней.

            Я помолчала, хотя молчать было тяжело. Хотелось возмутиться, но это было бы точно слабостью, поэтому я спросила только:

–Почему я?

            Филипп рассмеялся:

–Вот ты даёшь! А кто ещё? Тебя я знаю хорошо, тебе доверюсь. Нет, если ты скажешь мне, что она сумасшедшая, я тебе поверю. А вот, скажем, эм…Гайя ещё работает?

–Работает.

–Вот если Гайя то же скажет, ей не поверю. Она жестокая, а ты не разучилась слушать. Потому я к тебе её и послал, сказал прямо, чтоб искала Софью Ружинскую.

            А я ей карточку и повеление перезвонить завтра. С другой стороны – у меня точно есть рабочий день и есть свободное время. Раньше я бы по просьбе Филиппа, может быть и сглупила бы, но сейчас нет! Надо быть сильнее и заботиться о себе.

–Поговори с ней, – продолжал Филипп. – А? прошу по дружбе.

            Наверное, по этой же дружбе он меня не поздравил с днём рождения?

–Если позвонит и у меня будет свободное время – встречусь, – ответила я и хотела уже эффектно отключиться, как Филипп вдруг мрачно сказал:

–Злая ты какая-то… но и на том спасибо.

            И отключился сам.

            Мне очень хотелось швырнуть мобильный телефон куда-нибудь в постель, но я помнила, что новый купить не смогу, потому положила его на тумбочку и швырнула в постель уже яблоко, помытое дня три назад, но до сих пор нетронутое.

            Не полегчало.

            Не желая уже смотреть фильмов, я выключила ноутбук и легла под одеяло, с головой накрылась пледом. Уже до утра.

            Да уж, прекрасная жизнь. Молодые годы, говорят, лучшие. А у меня уже лет пять работа-дом-тоска-работа, и разбавляется всё это скандалами с Агнешкой и редкими интересными делами. 

            Я перевернулась на другой бок. Чего сегодня со мной? Нормальная же жизнь. Не так всё и плохо. Есть где спать, есть что поесть, есть работа… да, всё нормально. А тоска от зимы!

2.

            Ужасная  несправедливость: только положишь голову на подушку, а нет, уже будильник. Нет, я, конечно, понимаю, что прошло несколько часов, но ощущения именно такие. И как же тяжело вставать именно зимой! Темно, холодно, и недосып кажется ощутимее. Ещё и одеяло давит…такое тёплое, родное одеяло.

            Один раз Агнешка решила меня пожалеть, я в ту пору училась ещё в старших классах, и выключила будильник. В ту зиму было особенно холодно и снежно, и с транспортом было не всё ладно. Агнешка решила, что от одного дня пропуска ничего не изменится.

            Ругались мы тогда очень долго, она обижалась, швырнула в меня даже стул, но не от злости на меня, а от того, что мне пришлось ей напомнить о её смерти. Она тогда уже не понимала, как изменился мир, и что на учёбу мне необходимо. Вот и злилась за собственную глупость, за собственную смерть, но в итоге поняла. Больше с инициативой Агнешка не лезла, а я не напоминала.

–Агнешка, я постараюсь сегодня не задерживаться! – она не показывалась мне целое утро, даже когда я наспех пожарила яичницу. Когда-то я её любила, но это был период, когда яичница была редкостью, мама называла её вредной и жарила совсем нечасто. А вот когда я стала жить одна, и поняла, что яичница – это простой завтрак, сравнимый, разве что, с простейшими бутербродами, то моя любовь сдулась.

            Но сегодня в холодильнике не было ни сыра, ни уж тем более колбасы, была лишь начатая упаковка яиц, пришлось выкручиваться. Но я не капризная – быстро обжарила, присыпала какими-то приправами для вкуса, поела, и заспешила.

            Агнешка не появлялась.

–Чем займёшься? – без особой надежды крикнула я в пустоту квартиры, не зная точно, где сейчас Агнешка. Но ей не нужен сон, так что – она слышит.

            Отозвалась. Снизошла привычным сгустком серо-белого цвета, проявилась, ответила скучным голосом:

–Телевизор буду смотреть.

–Громко не включай, – попросила я. был у нас с ней уже прецедент. Она тогда включила из вредности на полную мощность, мне соседи жаловались. Я возвращалась с работы, а они уже меня ждали с крайним возмущением. Я солгала, что испортился, видимо, пульт или телевизор, долго и нелепо извинялась, и вроде бы заслужила прощение, но соседи косились на меня с подозрением и по сей день.

–Ага, – согласилась Агнешка, – не буду.

–Ну не скучай.

            Поворот ключа в замке, два шага до лестничной клетки, три шага по ней, десять ступенек вниз по лестнице, противный писк домофона, три ступеньки от подъезда…улица.

            Утро холодное. Днём будет не так погано, но сейчас, когда ещё темно, сыро и по-особенному ветрено, как не поёжиться?

            Но некогда себя жалеть. Ну, вперёд. Благо, недалеко, можно сэкономить на автобусе. Конечно, кажется, что это копейки, но путь туда-обратно, помноженный на пять дней в неделю, около двадцати дней в месяц – и вот уже небольшая, но сумма. А жизнь продлевается движением – ведь так?

            Холодно, приходится идти быстро.

–Пропуск…– лениво процедил охранник. Наша кафедра держится секретностью, но штабуем мы в людном месте – в одном из местных институтов, прикрываясь кафедрой контроля экологических загрязнений. Кто и когда нас выдумал, уж не знаю, но мы такие, и так скрываемся на сегодняшний день.

–Да, сейчас, – пропуск чуть-чуть помят, но это ничего, я протянула его охраннику, но он даже не взглянул:

–Проходите.

            Вот так. ему нет дела до меня и других,  а мне  нет дела до него. При желании я могла бы прочесть имя на его бейдже, лицо-то мне его уже давно знакомо, но я не читаю, не запоминаю. Он не смотрит в мой пропуск, так почему я должна помнить его имя?

            Коридор, ещё коридор – уж если штабовать, то так, чтобы никто лишний к нам не проник! Вот и держимся в другом корпусе, в самом далёком уголке.

            У нас один большой кабинет на всех. Вообще-то, нашему начальнику – Владимиру Николаевичу полагается сидеть в отдельном кабинетике, но мы там давно держим архивные подшивки газет и журналов, а ещё всё то, что начало, наконец, вываливаться из шкафа.

            Он – как начальник – вообще находка. Если надо идти – легко отпустит, не повышает голоса, не кричит, и всегда пытается разбавить наше общество какой-нибудь историей. Мы его не боимся, а его чудачества (от возраста, наверное, идущие), воспринимаем с шутовством.

–Доброе утро! – я весело поздоровалась с ним. Владимир Николаевич с достоинством свернул газету, в которую углубился, взглянул на меня, сказал:

–Доброе утро, – после чего оторвал кусок своей же газеты и скатал из неё шарик.

            Так он делал каждое утро. Я уже не удивлялась. Да и никто. Мы даже внимания не обращали, ну, разве что – Гайя…

            Из всей нашей относительно тихой и дружной кафедры её я не понимала. Она держалась всегда в стороне, особняком. Всё, что я о ней знаю, так это то, что она сама себя назвала Гайей и то, что она приходит раньше всех.

            Я не стала здороваться с ней персонально, а она не подняла головы от своей книги. Так у нас каждое утро. Она даже с Владимиром Николаевичем не здоровается, не то что со мной, да и вообще голос подаёт редко. Сидит себе за столом, или пишет что-то, или читает, голова низко опущена к столешнице – может, у неё плохое зрение? Не знаю. Очков она не носит, но я начинаю так думать, потому что почти всегда одна картина – Гайя склонилась над столом, копна тяжёлых чёрных волос скрывает её лицо.

–Доброго утра! – я не успела начать разговор о вчерашней встрече со странной женщиной, и про звонок Филиппа, а в дверь уже вломился следующий. Альцер – сотрудник из Берлина, приехал для обмена опытом. О своём родном институте исследования паранормального рассказывает свободно, видимо, в Берлине это рядовая практика, и там относятся свободнее к выделению средств из бюджета на странные исследования.

            Но одного у него не отнять – вечного позитива. В любую погоду он входит с улыбкой, входит бодро.

–Доброе, – Владимир Николаевич кивнул, оторвал ещё одну полоску от своей газеты, скатал новый шарик.

–Как дела, Софа? – спросил Альцер. Он неплохой человек, но как и все мы – он знает, что с Гайей разговаривать бесполезно.

–Сейчас, все уж пусть придут…– я уже поняла, что рассказывать придётся всем, либо по несколько раз – по одному на каждого прибывшего, либо дождаться общего сбора.

            Альцер взглянул на меня с усмешкой. Чего он там себе вообразил?

            Но спрашивать не стал, сел за свой стол, стряхнул видимую только ему пылинку и включил компьютер.

            Долго ждать остальных не пришлось. Через пару минут появился Павел – дружелюбный человек, по которому нельзя с виду сказать об этом. Он грозный и жуткий, высокий, могучий – ну просто богатырь из сказки! Но пообщаешься с ним и поймёшь: добрее человека едва ли можно найти. У нас он основная сила, не в смысле что с привидениями дерётся, а шкафы двигает, бутыли в кулерах меняет, технику туда-сюда таскает, вдобавок – он водитель нашего старенького служебного микроавтобуса.

            Следом за ним вошёл и Зельман. И без того худой, нескладный, на фоне недавно вошедшего Павла он казался ещё худее и болезненнее. По нему сложно было сказать, сколько ему лет: не то тридцать, не то к пятидесяти. Нечитаемый, с тоскливым взглядом, он производил впечатление ипохондрика, однако, это всё было обманное впечатление.

            Последней, ровно в половине девятого. Вбежала Майя. Как всегда задыхаясь от быстрого бега, как всегда кокетливая, она наспех со всеми поздоровалась, виновато захлопала глазами:

–Не виновата я! транспорт не шёл.

            И я, и все знали, что Майя живёт в двух остановках от работы. Но она всегда опаздывала, просыпала, наводила укладку, передумав о вечером составленном наряде на работу, спешно гладила и готовила новый образ. Кокетка, насмешница, моя ровесница, непонятная мне едва ли не также, как и Гайя.

            Владимир Николаевич убрал газету, оглядел нас, улыбнулся: он нами очень гордился. Пусть и поводом особенных к гордости не было, но он считал с поразительной искренностью, что только мы сторожим покой мирных граждан от того, против чего бессильны армии и полиции. И даром, что на сто восемнадцать сигналов о потустороннем всерьёз оправдывался только один, ну в лучшем случае –два, он всё равно был горд.

–Ну что там у тебя, Софа? – спросил Альцер громко, чтобы слышали все. – Ты что-то хотела рассказать?

            Действительно… все собрались, тянуть нельзя, и я рассказала про встречу с женщиной, что меня преследовала и про звонок от Филиппа.

            Гайя не подняла даже головы, но явно слышала. Мне даже показалось, что она отложила карандаш, чтобы слушать внимательнее, а может только показалось – я не вглядывалась в неё. Владимир Николаевич только качал головой, когда я закончила, воскликнул:

–Паршивец! Мало того, что он ушёл от нас…

            Это было его личной драмой. Уход Филиппа в индивидуальные исследования он принимал как предательство.

–Может, надо было с ней поехать? – предположил Павел, – там, на месте…

–Инструкция, – перебил Альцер.

            Я только кивнула. Да-да, инструкция, и только она меня остановила. Не мороз, не зима, не нежелание таскаться по всему этому с незнакомкой, которая запросто может оказаться психопаткой, нет, что вы! Только соблюдение инструкции.

–Ну если ей надо, то пусть звонит, – рассудил Зельман с несходящей тоской в глазах, –а если не надо, то пусть успокоится. Но вот Филипп…

            Зельман выразительно закатил тоскливые свои глаза, показывая как он разочарован.

–Паршивец! – с готовностью повторил своё Владимир Николаевич, – мало того что ушёл…

            Обсуждение не стоило и ломаной монетки, мирно потёк будний день. Владимир Николаевич ткнулся в новую газету, чего он там читал не знаю, может и вовсе спал – подозрительно долго не шелестели страницы; Майя украдкой достала помаду, принялась красить губы; Гайя вернулась в привычный вид, то есть уткнулась в видимые только ей бумаги; Зельман пополз к кулеру, чтоб сделать кофе; я открыла почту; Павел полез в один из шкафов, заваленный всякими старыми камерами, прибираться; Альцер открыл новостные сводки.

            Типичное утро, типичный будний день!

–«Разумно движущееся облако снято на видео в Пенсильвании», – Альцер принялся вслух читать новости. Мы обитали не только в главных информационных каналах, но обшаривали и мелкие форумы, и разные блоги, и соцсети, и тематические паблики и группы о встречах со сверхъестественным…всё это было бурным потоком фантазии, алкогольного или наркотического бреда, галлюцинаций, плохим знанием физики в абсолютном большинстве, но иногда попадалось и что-то интересное.

–И что в нём разумного? – не удержался Павел, ради такого случая отвлекаясь от старой фототехники.

–Оно двигалось целенаправленно и быстро, имело  странную форму. Кто-то говорит, что на видео можно разглядеть даже белые пузырьки…– Альцер прочёл новость, оглядел нас.

–Выбросы! – махнула рукой Майя, – или с пенной вечеринки принесло.

–Пенсильвания – это где? – спросила я, – нет, я понимаю, что где-то в Америке…

–Кажется, это недалеко от Канады, – заметил Зельман, меланхолично помешивая кофе. – Можем направить запрос им о том, что готовы оказать помощь…

–Ну не им, а кто там над ними, – поправил Альцер, оставляя вкладку про облако открытой и читая дальше. –« Чёрный НЛО пролетел над проводами в Канаде и вырубил электричество…»

            Замолчали. Шутить не хотелось. Новости шли подряд, и, наверное, не только мне показалось что-то связное в них.

–Владимир Николаевич, – позвал Зельман, – может, правда, того…письмо им направить?

–Не им, а тому, кто уполномочен решать такие вопросы на их территории! – не остался в стороне Альцер.

            Владимир Николаевич отложил газету. Он всё, конечно, внимательно слушал, но с решением не торопился. Ещё минуту он раздумывал, затем вынес решение:

–Я посоветуюсь с министерством.

            Секретность прекрасна. Вопросы, которые решались бы неделями и месяцами, решаются у нас за двадцать четыре-сорок восемь часов. Вот только вопросов у нас таких мало.

–Альцер, материал, – распорядился Владимир Николаевич и Альцер пустил всё на  печать.

            Загудел принтер, выдавая весёленькие рисунки какого-то непонятного объекта над проводами. Владимир Николаевич поднялся с места, взял их, сложил в папочку. В министерство он ездил раз в неделю, по пятницам, с кем-то там общался – с кем, мы не знали. И только если происходило что-то из ряда вон выходящее, он ехал немедленно, в тот же день. А больше всего мечтал о дне, когда произойдёт что-то такое, после чего ему даже ехать не надо будет, а достаточно будет позвонить по шифрованному номеру…

            Пока такого не происходило.

–«Курица с четырьмя ногами родилась в Австралии», –Альцер продолжил читать новостную сводку. На этот раз он выглядел сосредоточеннее.

–Боже мой, эти австралийцы! – Зельман всплеснул руками, ради такого жеста он даже отставил своё кофе в сторону, и столько трагизма прозвучало в его голосе, словно его лично вся Австралия обидела.

            Альцер хмыкнул, закрыл новость – в нашем мире это уже не удивление. Пусть зоологи или «Центр Спасения Фантастических Существ», в простонародье «цэсэфэсэ» (ещё одно Секретнейшее учреждение) ею занимаются.

–«В Испании работник канализации заразился опасными тропическими червями…»

–Фу! Фу! – Майя запищала, её лицо скривилось от отвращения. Моё тоже. Гайя подняла голову на Альцера, и хоть ничего не сказала, Альцер закрыл вкладку, посетовав:

–А ведь там и картинки были. Ладно, что ещё… «Житель Греции ставит в улья иконки с изображением Христа».

–Зачем? – я поперхнулась. Зельман просто ждал прочтения всей статьи.

–Утверждает что лики святых пчелы сотами не занимают, – Альцер прочел статью.  

–Это что, пчёлы-христиане? – поинтересовался Зельман невинным тоном. Все засмеялись, даже Гайя. Только Павел отмолчался – он верил в бога и не одобрял подобных шуточек, а привидений считал проявлениями божественного следа и доказанного посмертного царства.

            Тайком он даже писал какую-то книгу, очень нервничал…

–Наверное краска различается, – промолвила Гайя, – пчёлы улавливают запах и не делают сот…

            Все посмотрели на неё, потом друг на друга. На этот раз Павел не выделился, но Гайя уже вернулась к прежнему своему виду и никак не показывала того, что только что сделала дельное замечание.

–Чёрт с ними, – решил Альцер. – «Камера засняла призрака рядом с охотниками».

            Мы оживились. Это уже веяло нашим профилем. Не какое-то НЛО или четырёхногая кура, а призрак!

–«Охотничья камера, установленная в Бронницком лесу зафиксировала, как мимо неёпрошли отец и дочь, а за ними полупрозрачная фигура. Отец и дочь утверждают, что были вдвоём».

–Ну-ка…–Владимир Николаевич, а за ним и мы все сгрудились около Альцера. Вглядывались долго в мутную (и почему всегда фотографии с призраками такие мутные и дурного качества?) фотографию. На ней молодая девушка, мужчина, деревья – всё бы нормально, а в деревьях угадывающийся силуэт…

            Неужели?!

            Владимир Николаевич надел очки, остальные плотнее столпились у монитора. Даже Гайя, которая держалась особняком, сейчас была здесь – мы делали общее дело, и она втиснулась между мной и Зельманом.

–Это игра света и тени, – решил Зельман, – взгляните на контур – вот здесь…

            Он ткнул пальцем в экран, чем вызвал у Альцера нервную дрожь – он был чистюлей.

–Или камера плохая…– неуверенно предположила Майя.

–Бронницкое рядом, – прошелестел Павел. – Владимир Николаевич, что делаем?

            Не сговариваясь, обернулись к начальству. Владимир Николаевич снял очки, затем промолвил:

–Ты, Зельман, поедешь на разведку.

            Зельман тотчас подобрался. Сборы заняли недолго: Зельману выдали камеру, вооружили настоящим пропуском, несколькими купюрами на путь туда и обратно (Зельман погрустнел – выдача бюджетных средств Отдела означала подробнейший отчёт с чеками, он бы съездил и за свои, но кто б ему позволил?), блокнотом с обязательными анкетами, рабочим мобильным телефоном (нечего свой в таких целях использовать – ещё одна установка Отдела), картой и пожеланием удачи.

–Обязательно требуй предъявить фото! Оцени целостность камеры. Спроси, кто были эти охотники, и ещё спроси – знаком ли им мужчина , которого они приняли за призрак! И ещё – самое главное, не забудь, спроси, есть ли кто из лесников или сторожей на том участке!

            Все эти наставления были необязательны, Зельман хорошо умел соображать, но Владимир Николаевич нервничал и повторял их. Наконец, проводили.

–Если повезёт, у нас будет сенсация! – Владимир Николаевич потёр руки, а мы мрачно переглянулись. Не будет у нас сенсации. Мы уже обнаружили призраков и полтергейстов и всегда, после обнаружения, а то и после победы, приезжал чёрный автобус, типа нашего, но новее и лощёнее, а ещё – с бронированными стёклами. Оттуда выходил человек в костюме, брал дела, благодарил за службу и настоятельно рекомендовал ехать в свои владения: домой или на работу. Оставался только Владимир Николаевич. Кто эти люди? Чего хотели? Что делали?.. мы не знали. Но и без того прекрасно понимали: обнаружь мы сейчас самое громкое привидение – славы нам не снискать.

            И всё-таки, было радостно, от того, что Зельман мог обнаружить настоящую активность уже через несколько часов!

            Наверное, мы все были неисправимые энтузиасты, раз работали не за славу и деньги, а за суть.

            Когда Зельману выдавали мобильный телефон, я скосила взгляд на свой: вчерашняя моя знакомая не объявилась ни здесь, ни на служебном, когда Зельман ушёл, я снова против воли взглянула…

–Не звонит твоя преследовательница? – хмыкнула Майя.

–Так нуждаться в помощи и так долго не звонить…– пробормотала я.

–Проспалась…или протрезвела, – решила Майя.

            Альцер взглянул на меня с сочувствием, но вмешиваться не стал, продолжил чтение новостей:

–«Мужчина утверждает, что его похищали инопланетяне».

–Восхитительно! – Гайя сегодня почему-то стала очень разговорчива, – каким надо быть человеком, чтобы тобою заинтересовались инопланетяне?

            Вопрос её потонул. Инопланетяне, если и есть они, не наша специализация. Но Гайя могла бы и повежливее!

–«Миллионы рыб погибли в глубинке в Австралии…», – продолжал Альцер.

            Зельмана не было, и ответственность за фразу «боже мой, эти австралийцы!» легла на Павла. Получилось смешно, и я хихикнула. Гайя неожиданно оторвалась от своих бумаг, и взглянула на меня со странной смесью удивления и разочарования. Я отвела взгляд.

–«В Колумбии двадцать восемь девочек потеряли сознание, поиграв с доской Уиджи», – Альцер  взглянул на нас из-за монитора и зашёлся тирадой: – я искренне не понимаю, почему люди так тянутся исследовать паранормальное, не имея никакого представления об этом? девочки! Дети! В статье говорится о школьницах! Где, спрашивается, взяли они эту доску…

–А её сделать можно, – неосторожно брякнула Майя, – просто алфавит, да иголку…

            И осеклась. Альцер снова уткнулся в монитор, было видно, как кипит он от гнева, и как борется с собою, чтобы не высказать Майе пару ласковых и не очень слов.

–Я после обеда в министерство поеду, – сообщил Владимир Николаевич, не обращая внимания на повышение градуса напряжённости, – сообщу, что мой сотрудник поехал добывать доказательства…

            И тут же раздумал:

–Нет, сначала мы сделаем сенсацию! Вдруг он найдёт? Вдруг мы сами снимем? Да, не надо в министерство.

            Никто уже не реагировал, мы только понимающе переглянулись: наш начальник часто беседовал сам с собою, ну и что ж…и в этом была польза – Альцер остыл и вернулся к чтению, пока я полезла на форумы мистических встреч и аномлаьщины – на почте ничего вменяемого не было, там вообще был один спам и приглашения купить колдовскую атрибутику. Сложно, надо сказать, оставаться в мире разума, когда кругом тебя всё толкает в безумие.

–«Над Ираком пролетел сигарообразный объект».

–Внимание, курение убивает! – Павел тряхнул головой. Он самозабвенно копался в старых камерах, в каких-то зарядниках, и всё-таки был с нами.

–«В Юкатане найдены фигурки мифических карликов», – прочёл Альцер. – Боже, ну что за бред? Явно же – какой-то религиозный культ был, делали игрушки…и в итоге? Теперь надо публиковать! Засоряют нам пространство.

–У  меня тоже ничего. На одном форуме обсуждают гадания на растущую луну, и тут же делятся своим опытом, на другом какой-то вегетарианский автор рассказы свои публикует из разряда городских страшилок…– я вздохнула, вышла из очередного форума, перешла на следующий.

–В журналах ничего, – Майя пролистала очередной яркий, бездарно слепленный в фотошопе журнальчик непритязательного вида, смешно, конечно, но и им иногда везёт.

–«Женщина, которую преследовали призраки, найдена мёртвой в собственной квартире», – голос Альцера вдруг дрогнул.

–Белая горячка её преследовала! – обозлилась я.  – От неё и померла.

–А вдруг нет? – Альцер читал статью, он стал серьёзен, – в крови алкоголя или наркотиков, транквилизаторов, антидепрессантов не найдено.

–Ну сердечный приступ, – Майя повела рукой в воздухе, – инсульт…или что там ещё?

–Инфаркт микарда, вот такой рубец! – хмыкнула Гайя, но поднялась со своего места и приблизилась к компьютеру Альцера, заглянула в статью сама. Я занервничала от её оживления и, кляня себя за собственную мягкотелость, тоже поднялась.

            Заголовок был кричащим: «В её квартире был призрак и вот она мертва». Такой заголовок идеально подошёл бы какой-нибудь информационной свалке, я глянула на адрес сайта. Ага, почти так и есть – здесь всё, от ста рецептов с авокадо до политики и религии и всюду пестрит реклама.

            Альцер прокрутил статью. По ней выходило, что женщина была найдена в собственной квартире мёртвой. Обнаружение было произведено дочерью, которая, видимо, в стрессе допросов прибывших на место происшествия служб, сказала, что мать жаловалась на призрака.

–Да больная! – прокомментировала Майя. – Чего ж она жила с призраком? Съехала бы… вон, явно не последнюю  корочку хлеба доедает!

            Она указывала на фотографию жертвы, которую я, даже в разноцветии рекламы не заметила. Я медленно перевела взгляд на снимок – ухоженная, но бледная, круги под глазами.

            Я отшатнулась.

            Я уже видела это лицо. Конечно. Свет выхватил её лишь на мгновение, да и был это свет фонаря, но ведь было это мгновение и я знаю это лицо. Я вчера вечером его видела.

–Ружинская, ты белены объелась? – Гайя уже заметила мою реакцию, распрямилась, скрестила руки на груди.

–Это она…– прошептала я. Они не понимали, а ведь всё было просто. Это была она! Поэтому она не просит у меня помощи, поэтому не звонит.

–Софа, это невозможно, – Альцер не стал ахать как Майя, хмуриться как Гайя, тянуться к очкам как Владимир Николаевич…– Это невозможно.  Эта новость опубликована вчера в первом часу ночи. Значит, пока она умерла, пока её обнаружила дочь, пока приехали службы, пока отписалась новость… ты представляешь, сколько на всё надо времени? Это не час  и не два. Либо она умерла по приходу домой с максимальной быстротой, либо ты обозналась.

            Я покачала головой. У меня плохая память на цифры, но лица-то, лица я узнаю!

–Софа, ещё раз, что ты видела и о чём вы говорили? – Гайя неожиданно смягчилась. – Майя, налей воды!

            Я покорно опустилась на стул.

3.

            Чего от меня хотела добиться Гайя я так и не могла понять. Заголовок совпадал, лицо было тем, что я видела вчера, а вот дать какой-либо ответ я не могла. В конце концов, Майя не выдержала и сказала, что пойдёт пробивать погибшую по нашему каналу связи с правоохранительными органами. Гайя не сдалась, хмыкнула, глядя мне в лицо беспощадно:

–Думаю, надо позвонить и Филиппу. Он послал её  к Софе.

            Этого мне хотелось меньше всего, но, хвала всей силе, что есть в этом мире, вступился Владимир Николаевич, вскочил, страшно волнуясь:

–Никогда! Никогда не смейте общаться с этим предателем! Он научился у нас всему и ушёл! Я вам запрещаю, слышите? Запрещаю!

            Обычно меня нервировали такие слова о Филиппе, но сейчас я была за них благодарна.

            Гайя смотрела мрачно на нашего начальника, но возразить не решалась. Владимир Николаевич же продолжал бушевать:

–Если узнаю, нет! если покажется мне, что вы общаетесь с этим подлецом…

            Он замешкался, ища, видимо, какую-то угрозу, которая должна была произвести впечатление, и, наконец, закончил:

–Прокляну!

            Лицо Гайи исказилось от насмешливого презрения, но она промолчала. Альцер решил сгладить ситуацию:

–В самом деле, Филипп – это частное лицо. Мы свяжемся с нашими людьми в полиции.

            Я постаралась улыбнуться – Альцер явно старался разрядить обстановку. Не знаю, какой у меня получилась улыбка, очень надеюсь, что всё-таки живой, но, надо было признать, в моей душе заклубилось едкое чувство вины – если та женщина мертва, то я последняя, кто мог бы ей помочь!

            Да, есть такая вещь как инструкция, и объективно я сделать ничего не могла, но я ведь даже не попыталась! Надо было набрать кого-нибудь, хотя бы Владимира Николаевича, или просто выслушать несчастную!

            Но я торопилась. Я верила в то, что эта женщина безумна или пьяна, или под веществами –  почти так ведь всегда и было с нашими клиентами. А теперь она мертва и я, если не последняя, кто мог бы ей помочь, то точно в числе последних.

–Может быть, Софе лучше пойти домой? – Альцер внимательно наблюдал за мной. видимо, что-то в моём лице ему не нравилось, но я никогда и не умела скрывать свои чувства.

–А? – встрепенулся Владимир Николаевич, уже сосредоточенно писавший вопросы для нашего человека в полиции. – Да-да.

–А может лучше оставить? Мы здесь присмотрим…– тон Гайи мне не нравился. Он стал каким-то удивительно ласковым.

–Сердца у тебя нет! – обозлился Альцер. – Соф, иди, правда. Ты что-то совсем белая.

            Не знаю, была я белой или нет, но чувствовала себя точно паршиво и потому поднялась. Под общее молчание надела пуховик и сменила туфли на сапоги.

–Может тебя проводить? – спросил Альцер, похоже, ему хотелось что-то сказать и подальше от Гайи, которая недобро взирала на меня.

            Но мне говорить не хотелось. Из-за меня умер человек!

–Дойду, спасибо.

            Я выскочила, стараясь не взглянуть ни на кого. За дверь, пробежала через коридор, но не подумала даже остановиться. Остановилась я только на улице, когда лёгкие царапнуло морозным зимним воздухом, и я смогла думать.

            Из-за меня умер человек. А ведь Агнешка говорила мне, что тут, возможно, была нужна моя помощь. Но что бы я сделала? И как солгать Агнешке почему я пришла домой?

            Ладно… это уже вторично. Первый вопрос, по-настоящему важный, далёкий от мук совести: знает ли Филипп, что его знакомая мертва? Если нет, стоит ли мне сообщить об этом? Это будет по-человечески? Или мне не стоит уже лезть?

            С другой стороны, я буквально вчера уже не полезла! И что теперь? Мёртвая женщина.

            Я сунула руку в сумку, поискала телефон, и одновременно взглянула по воле какой-то нечистой силы вверх, на наши окна. И хорошо, что взглянула – в окне мелькнула Гайя. Она явно за мной наблюдала.

            Я отпустила вглубь сумочки телефон, который уже нашла, схватила платок, приложила его ко рту. Вроде бы как его и искала, и зашагала дальше. Конечно, ничего криминального в том, чтобы позвонить нет, но мне не нравилось, что Гайя за мной наблюдала. Едва ли она делала это из человеколюбия или беспокоясь.

            Я завернула в подворотню, сдержав дрожь – тут. Буквально вчера, меньше суток назад я её встретила…

            Но нет. Надо взять себя в руки. Я сняла варежку, потянулась снова к сумочке, не обращая внимания на мгновенно начавшую леденеть руку.

            Филипп не брал трубку долго, я уже собиралась сбросить звонок, но он нарушил мои планы:

–Да?

–Филипп, это Ружинская.

            Я замерла, не зная как сказать. То, что ещё несколько минут назад казалось мне правильным, снова стало глупым. Но Филипп обрадовался:

–Ты уже знаешь, да? Она мертва!

            И сколько же радости было в его голосе! Наверное, он понял уровень моего шока по моему молчанию, потому что заспешил:

–Нет-нет, я не радуюсь её смерти, не думай! Просто, я уже переговорил с полицией, и собирался как раз звонить тебе.

            У него в полиции свой человек? как и у нас?

            И опять же – собирался звонить? Но в итоге это я звоню. И почему мне бы не подождать?

–Слышишь?

–Да, – промолвила я с трудом.

–Так вот! – Филипп явно ликовал, – представь себе, смерть Карины наступила около шести-семи часов вечера.

            Значит её звали Карина? Красивое имя. Мне нравится.  Стоп…что?

–Это невозможно! Я встретила её около девяти!

–Во-от! – Филипп торжествовал. – А мне она звонила около половины десятого, сказать, что встретила тебя, после чего я позвонил тебе. А между тем она была часа два-три мертва! Представляешь?

            Теперь я поняла причину его восторга – мы оба вчера контактировали с призраком. Вот только из нас очень плохие специалисты, если мы этого не поняли.

–Этого не может быть.

–Ты где? – вдруг забеспокоился Филипп. – Давай встретимся? Можешь в обед задержаться? Я подъеду.

–Меня отпустили на сегодня.

–Даже так? хорошо. Давай я…минут через сорок подъеду?  У тебя там недалеко есть кофейня – то ли «Шоколадка», то ли «Шоколадница». Давай там?

–Угу, – бормотнула я и Филипп отсоединился.

            Если до звонка ему мои чувства были просто смешанными, то сейчас я ощутила полную разобранность мыслей. Если он прав и мы столкнулись с призраком, то почему мы этого не поняли? И почему Карина не поняла что мертва? Если он не прав, то…какое может быть объяснение? Филипп не я, если я могла ещё обознаться, то он знал её явно лучше. Мог ли он спятить?

            Не знаю. Я разве не спятила?

            Но мысли мыслями, а тело побеждало.  Уже вскоре я вошла домой, на удивление Агнешки почему так рано ответила что-то невразумительное. Агнешка попыталась обидеться, но увидела что мне не до нее и присмирела.

–Что случилось? – спросила она, а я отмахнулась:

–Я сама не знаю, веришь?

            Она молча смотрела за тем как я методично и нелепо перебираю свой нехитрый гардероб. Почему-то очень хотелось выглядеть приличной, хотя для чего? Для кого? А может быть так я старалась занять мысли?

–Свидание? – предположила Агнешка встревожено-любопытно.

–Работа, – я переоделась в платье. Не самое умное решение, конечно, но две пары тёплых колгот должны были помочь.

–Боюсь спросить какая…– Агнешка не мешалась, она понимала, что моё состояние не рядовое, и не лезла.

            Я снова отмахнулась, сунулась в кошелёк. На карточке рублей пятьсот-шестьсот, наличкой рублей четыреста… можно, конечно, было бы не соглашаться на встречу в кафе, но тогда пришлось искать бы другое место встречи, а что хуже – объяснять. Не могу, мол, экономлю. Унизительно.

–Я сейчас уйду, – я надела сапоги, отметив краем сознания, что следующую зиму они едва ли продержаться. Каблук начал трескаться. Ну вот, опять расходы.

–Вернёшься? – спросила Агнешка.

            Я остановила руку, уже тянувшуюся к застёжке пуховика:

–Это откуда такие мысли?

–Как откуда? – изумилась Агнешка. – Вчера ты пришла поздно, сейчас пришла рано, опять куда-то уходишь. Мне ничего не говоришь! Ведёшь себя странно. Явно ведь хочешь меня покинуть!

            Она залилась притворными слезами. Настоящих ей давно уже не положено по рангу посмертия.

            Ну вот. А я уже порадовалась, что Агнешка решила проявить чудеса сочувствия.

–Знаешь что…– обозлилась я, и Агнешка перестала реветь, хитро прищурилась, ожидая, что я, как всегда, начну извиняться и просить прощения.  

            И это меня взбесило ещё сильнее, так что я, сама от себя не ожидая, закончила:

–Я ещё не решила, возвращаться мне или нет.

            Вот теперь я её окончательно обидела, и при этом, о странное дело, ничего не почувствовала. Наверное, во всём виновата зима – зимою мне особенно тяжело.

            Кафе называлось не «Шоколадницей» и даже не «Шоколадкой», оно было «Шокодом» – похоже, тот, кто придумал это название, решил быть оригинальным. Не знаю кому как, но меня  устроило бы и что-то более привычное. Но что с меня взять? Это всего лишь я.

–Софа! – Филипп уже ждал меня. Я услышала его голос и замерла у самого входа как полная дура. Хотя, я разве не дура? Где он и где я.

            Он выглядел потрясающе. Бодрый, подвижный, стильный…

            Мне пришло в голову, что он подходит к числу людей, которых не устроило бы название «Шоколадница» и «Шоколадка». Таким как он путь один – в «Шокодом» – это оригинальнее, это бросается в глаза, это запоминается.

–Здравствуй, – я отмерла, прошла к нему, чувствуя себя ужасно нелепой и неуклюжей. Но я упорно старалась гнать от себя это ощущение неловкости, уговаривая себя тем, что со мной всё в порядке. Просто это зима! Да, она! Это шапка,  шарф, пуховик, некрасивые, но зато нескользящие сапоги…

            Филипп нетерпеливо барабанил пальцами  по столу, пока я выпутывалась из пуховика и шарфа, пока растирала замёрзшие даже под варежками руками, и только когда я села и заказала себе кофе, обрушился на меня:

–Ты понимаешь, что произошло?

            Я не понимала. Строго говоря, я вообще не понимаю, что происходит кругом и уж тем более – что происходит со мной, но Филиппу об этом знать необязательно, и я неопределённо повела плечами.

            Наверное, он понял. Всё-таки Филипп никогда не был идиотом.

–Карина была моей любовницей, – сказал он. – Она пришла ко мне через знакомых, искала помощи. Она говорила, что её преследует призрак. Так и познакомились. Тогда я установил, что причиной того, что она считала призраком – мелькание света, странный звук в стенах – это, как всегда, причина рациональная. Она жила в доме  со старой проводкой и старыми трубами. Я посоветовал ей переехать и всё прекратилось.

–Соболезную, – запоздало промямлила я.

            Филипп воззрился на меня с удивлением:

–Чего? А. Да ладно, не это самое главное.

            Его равнодушие скребануло меня. Она была ему любовницей. Да и даже если бы не была – она искала его помощи, а теперь мертва, а ему наплевать? Так бывает?

–Люди умирают каждый день, – заметил Филипп, – но не каждый день они возвращаются из мира мёртвых. 

            От необходимости отвечать меня избавила официантка, поставившая передо мной кружку. Чья-то заботливая рука вывела на молоке узоры, и в другой момент я бы посмотрела внимательнее, но сейчас я спешно отпила.

–Думаешь, я – циничная сволочь? – Филипп наблюдал за мной.

            От напитка стало спокойнее, и я кивнула:

–Есть такая мысль. Я себе места не нахожу, как подумаю, что я ей не помогла. Я не помогла, а она мертва.  А тебе это безразлично. Ты думаешь о работе.

–То, что она мертва – не твоя вина, – Филипп немного помолчал, но ответил на этот раз серьёзнее. – Ты не знала, что всё настолько серьёзно. И я не знал. Призрак вернулся к ней, в новый дом. Мы тогда уже были в отношения, и я решил, что не смогу быть непредвзятым. Но она нуждалась в помощи, и я послал её к тебе. Тебе можно было поверить.

–Можно было?

–Софа! – Филипп возмутился. – Думаешь, я тебя виню? Я проглядел серьёзность ситуации, и ты проглядела. Но тебе простительно, а мне…

            Я отставила чашку. Теперь уже я смотрела на него в упор.

–Я не верил ей, – признался Филипп. – Думал, она хочет моего внимания. Я собирался её бросать. Она же натура впечатлительная.

–Была, – мстительно напомнила я.

–Но это неважно! – Филипп приободрился, – неважно совершенно! Моя ошибка есть, и она серьёзная, но вместе с нею есть и факты!

–А её дочь видела призрака? – разговор нужно было переводить во что-то конструктивное.

–Не знаю, – Филиппу пришёлся по душе мой подход. – Я собирался её  навестить. Она сейчас у тётки. Хочешь со мной?

–Я?

–Ты. Ну а зачем я тебя позвал? Очевидно же – я преступаю к этому делу с новыми силами и новыми данными. Приглашаю и тебя, поскольку ты была той, кто видел Карину уже в посмертии. Возможно, что энергетический узел её завязан на тебя.

            Я поёжилась. Про это мне думать не хотелось. Энергетический узел – это плохо. Грубо говоря, это зацикленность призрака, полтергейста или привидения на конкретном объекте. Переход в смерть – это стресс, и если этот стресс совпадает с осознанием душою произошедшего, то происходит что-то вроде эмоциональной привязки. Сущность не отлипает, и всячески пытается показать своё присутствие в твоей жизни, не желая мириться со своей смертью.

            Откуда я знаю? У меня Агнешка. Она не ответила ни на один мой вопрос, но я сопоставила. Агнешка привязалась ко мне, а я привязалась к ней ещё до того, как осознала причину этой привязки.

–Это не так страшно! – Филипп решил меня приободрить. – Такое бывает сплошь и рядом.

–Да знаю, – кивнула я, – просто… а ты уверен что хочешь поработать? В смысле – со мной?

            Филипп не успел ответить – в глубинах моей сумки запищал телефон.

–Прости, – я метнулась к сумке. Звонил неожиданно Владимир Николаевич.  Филипп взглянул на дисплей, усмехнулся, но ничего не сказал, позволяя мне принять вызов.

            Я схватила телефон, провела по экрану:

–Здравствуйте.

–Ружинская! – мой начальник был в ярости, – где тебя черти носят?

            Я растерялась не на шутку. Филипп явно всё слышал, и это ни разу не способствовало поиску решения.

–Так вы же… вы же сами меня отпустили.

            В трубке повисло молчание. Наконец Владимир Николаевич, то  ли вспомнив, то ли сообразив что-то, то ли и вовсе получив подсказку, вздохнул:

–Твою ж… прости, Соф. Тут форменный дурдом. Ну завтра придёшь, расскажу. Ты как?

–Я…голова заболела, – солгала я, сообразив, к счастью, что если скажу что чувствую себя хорошо, то меня погонят в офис.

–Совсем? – начальник расстроился. – Неудивительно, конечно. Та женщина…она была уже мертва,  когда встретилась с тобой. Ты видела проявление энергии, деточка.

            Филипп  напрягся. Я жестом попросила его молчать.

–Владимир Николаевич, вы уверены?

–Полиция уточнила время смерти, – ответил он задумчиво. – По-хорошему, тебя надо пройти замеры, измерить давление… вот что, подходи к офису. Головная боль может быть признаком. Надеюсь, ты не пила ещё таблеток?

            Я растерянно моргала. Мне не хотелось возвращаться в офис, но как избавиться от Владимира Николаевича? Теперь он явно охвачен желанием изучить меня, отыскать следы потустороннего присутствия.

            Филипп жестом предложил передать трубку ему. Я вцепилась в телефон и замотала головой.

–Софа? значит что, договорились? – допытывался Владимир Николаевич, приняв моё молчание за явное согласие.

–Дай сюда, – Филипп почти выхватил у меня телефон, – добрый день, Владимир Николаевич.

            Я закрыла лицо руками:  что-то будет! Филипп в глазах Владимира Николаевича – предатель и подлец. Только сегодня он пообещал вечную ненависть и проклятие к тому, кто свяжется с Филиппом. Даже ради дела.

            Филипп же был беспощаден:

–Это Филипп. Да, тот самый. Софа? Со мной сидит. Нет, я её похитил и удерживаю силой. Нет, она не виновата, не орите на неё. И нет, она не подойдёт сегодня. Это дело частного порядка. К вам эта женщина не успела обратиться, а раз не обратилась, значит, ничего официально не произошло. А Софа…обозналась. Распереживалась только.

            Филипп подмигнул мне. Ему вся эта история приносила циничное удовольствие. Я ждала своей участив трауре.

–Тебя, –Филипп протянул трубку мне и невозмутимо отпил из своей кружки.

            Дрожащими пальцами я взяла телефон:

–Ал-ло?

–Я разочарован, – Владимир Николаевич отозвался  очень сухо. – Я думал, ты умнее! А ты…

–Обозналась я,– я повторила ложь.   Теперь официально у Владимира Николаевича не было никакого основания начать расследование. Он опирался на мои слова, что я видела Карину после её смерти. А я взяла и отказалась.

            Почему? Филипп так решил? А я-то? Я-то чего…

–Завтра напишешь мне объяснительную! И на премию не рассчитывай! И только попробуй хоть раз провиниться! Или опоздать.

            Владимир Николаевич резко оборвал вызов. Я потухла вместе с дисплеем телефона. Боже, если есть ты, во что я влипла? А главное – как и зачем? Ну чего я лезу, не моё же дело? Ну почему…

            Дура я, вот почему.

–Да не бойся ты этого маразматика,– посоветовал Филипп, – чего загрузилась?

–Я в частность не пойду, я не ты, – я постаралась вложить в слово «ты»  как можно больше холода.

–Какие мы нежные! – фыркнул Филипп. – Ну и чего  ты добиваешься? Карьеры? Да тебя если и повысят, то только до его должности, и то, лет через двадцать! Или там зарплата хорошая? Или стаж? Или опыт?

–Ну хорошо,  – теперь уже я разозлилась. Разозлилась я, конечно, больше на себя, но Филипп удачно подвернулся. – Хорошо, мудрейший и умнейший! Научи меня, глупую и наивную, как жить и где зарабатывать? Куда я со своим неоконченным высшим пойду? Куда со своим опытом на кафедре «контроля за экологическим загрязнением» подамся?

–В Бельгию, – спокойно отозвался Филипп. От его спокойного голоса меня шатнуло и разум вернулся. Я только сейчас осознала, что на наш столик поглядывают – видимо, я разошлась в голос. Что это…слёзы проступили? Какое гадство. Не истеричка же вроде.

–Почему в Бельгию? – буркнула я, ткнувшись в опустевшую чашку.

            Филипп вздохнул и сделал жест официантке. И только когда та поставила передо мной новую чашку, ответил:

–Там есть кафедра…такая же как мы, но спонсируется щедрее. И не такая закрытая.

            Я глотнула кофе и только сейчас осознала, что рассчитывала свой бюджет не больше, чем на одну чашку.

–Пей спокойно, – попросил Филипп,– я заплачу. Да, в Бельгию. Хочешь, пришлю тебе на электронку их сайт и документы?

–Зачем? – я мотнула головой, – я же не в Бельгии.

–И я не в Бельгии. Но я планирую туда податься в скором времени. Так что – присмотрись, если что, у тебя есть ещё время. Вдвоём всяко легче прорываться будет.

–Нужны мы там, в Бельгии! –  у меня ум заходил за разум. События последних двух часов слишком перенасытили мою размеренную тленную жизнь.

–А мы и здесь не нужны, – пожал плечами Филипп. –   Или я что-то упустил? А? замужем? Детей завела?

            Ага. Завела. Да я даже кота завести не могу – Агнешка с ума сойдёт от бешенства.

–Не-ет.

–Ну вот и подумай, – Филипп говорил так просто, словно речь шла не о переезде в другую страну, а о походе в новый супермаркет.  – Деньги нужны, конечно, ну, на оформление и на сам переезд, на первое время.

–Тогда без меня, – я криво и горько усмехнулась. Чего уж лгать? Не по мне такие проекты.

–Конечно, пока ты здесь работаешь, – согласился Филипп и поднялся, – впрочем, мы теряем время. Ты едешь?

–А? – за время последней части разговора я успела уже забыть напрочь про Карину. Собственная жизнь, вернее, её призрачное устройство затмило мне всё. Может быть, в этом и есть суть человека? Как не старайся, а сам ты себе всегда будешь важнее? Я ведь и отказала Карине в помощи с радостью, потому что торопилась домой, хотела в тепло,  и только потом по причине следования инструкции.

            И сейчас то же самое. Я виновата в гибели этой Карины, а стоило зайти разговору про моё будущее, и я уже забыла о ней.

–К сестре Карины. Там её  дочь, пусть расскажет как нашла тело. Заодно и с сестрой поговорим, узнаем, не была ли и та свидетелем чего-нибудь, – Филипп был вежлив. Он ждал моего решения, хотя очень торопился сорваться с места.

–Да…наверное, это правильно, – я поднялась следом. – Мы оба что-то проглядели.

            Я старалась не думать о том, что ждёт меня завтра. Там всё равно ничего хорошего не ждало. Объяснительную я, конечно, напишу, и даже разочарование и откровенное презрение Владимира Николаевича пережить можно. Но вот премия… её терять жаль. Я на неё рассчитывала.

–Я заплачу,– напомнил Филипп, когда я потянулась к кошельку, – я же тебя позвал.

–Спасибо, –я неловко, пряча взгляд, стала одеваться. Он угадал мои проблемы, да и вообще – ничего такого в его поступке не было, но мне было некомфортно от такой щедрости.

–Пошли, такси ждёт. Тут недалеко, – Филипп махнул рукой, и мы поспешили из «Шокодома», навстречу зимнему ветру.

            Уже садясь в машину, я обернулась на кафе, чисто случайно, и увидела стоящую у дверей Гайю. Какого чёрта она здесь?! а она смотрела на меня, смотрела, не обращая внимания на зиму.

–Шпионов послал, – хмыкнул Филипп, заметив и узнав её. – Как только нашла? Ну ладно, поехали!

            Машина тронулась, я обернулась назад. Гайя смотрела нам вслед.

4.

            Честно говоря, я думаю, что в какой-то момент человек устаёт от эмоций. Если я на обратном пути в такси уже не испытывала ничего, кроме раздражения, то Филипп всё ещё горел идеями. Впрочем, выдохлась я до такси.

            Сначала мы минут тридцать ехали до сестры Карины. Всё это время я думала о Гайе, которая очень невовремя и очень неудачно пересеклась с нами и увидела мой отъезд в компании Филиппа. Обеденный перерыв кончился, значит, никакого даже чисто теоретического столкновения на обеде рассматривать было нельзя. Гайю, видимо, послали…

            Но как она  нас нашла?  Что будет дальше? не потеряю ли я работу? А если всё-таки потеряю?

            Филипп в ту поездку молчал, думал о чём-то своём, а я занималась самоедством. Всё отчётливее я понимала, что меньше, чем за сутки, совершила целую кучу ошибок. Начиная от той, где я решила переговорить с преследовавшей меня женщиной. Почему решила? Надо было свернуть в торговый центр, или  оттолкнуть её или побежать…

            А я?!

            Надо было не брать звонка от Филиппа. Надо было не уходить с работы, ссылаясь на плохое самочувствие, не звонить ему самой, уж тем более не встречаться с ним и не ехать! А я?..

            Надо было. Надо! Но я сделала целую кучу ошибок и явно навлекла на себя злые силы, с которыми, видимо, не справлюсь. Я никогда не была бойцом, так чего ж полезла? В  лучшем, самом лучшем раскладе, я осталась без премии и потеряла всякое доверие Владимира Николаевича и, наверное, своих ребят. В худшем…я потеряла работу.

            И как я буду жить? Хорошо, без премии я ещё проживу. Ужмусь, сэкономлю – не привыкать. Но если совсем без работы? Агнешка ладно, ей ни еды, ни воды, ни даже тепла не нужно. А я? у меня нет сбережений, а я дура!

            Мне стало жарко, Филипп, наконец, заметил моё внутренне страдание и снизошёл до фразы:

–Он тебя не уволит. Не переживай, Софа, не такой он человек.

            Ага, не переживай! Но всё же, может и впрямь не уволит? Он же никогда не был злобным самодуром.

–Правда? – мне была нужна надежда и я вцепилась в слова Филиппа. Он усмехнулся:

–Правда.

            Пояснять отказался, и мне пришлось смириться. Наверное так и началась моя усталость.

            Мы приехали и я, измученная самобичеванием, покорно поплелась следом за Филиппом на третий этаж. У одной из дверей он остановился и позвонил.

–А что мы скажем? – я попыталась запоздало спохватиться, но Филипп махнул рукой, призывая меня молчать. А за дверью уже шло движение.

–Полиция, откройте! – Филипп продемонстрировал в глазок бордовое удостоверение. Мне стало совсем плохо. Какая полиция? Откуда у Филиппа удостоверение?

            Обратный путь был долгим и я, вспомнив о том, как началось знакомство с сестрой погибшей Карины, спросила:

–Откуда у тебя удостоверение?

–Что?– Филипп в удивлении глянул на меня. – Я  думал, тебя занимает другое!

–Откуда? – повторила я.

            Филипп подумал, затем придвинулся ко мне ближе и шёпотом, чтобы не сильно уж и слышал водитель такси, ответил:

–У меня много знакомых. Ты не представляешь, сколько людей встречает так или иначе какую-либо сущность. Но трудно найти специалиста по ней и при этом не прослыть психом.

–Ложь! – обозлилась я. – У нас почти нет посетителей.

–Я и говорю «не прослыть психом», – напомнил Филипп. – Ваш Владимир Николаевич тотчас спешит доложить, что найдена та или иная сущность. Так он доказывает свою полезность. Думаешь много охотников светить морды по сети и телевидению? Сама бы ты хотела стать героиней какого-нибудь репортажа?

            Филипп прикрыл глаза и продекламировал напыщенно:

–В доме Софии Ружинской есть привидение, оно плюётся кислотой и звенит цепями…

            Агнешка не плевалась кислотой, цепями не гремела, официально не была привидением, а относилась к разряду полтергейстов, и ещё официально – не существовала.

            Видимо, что-то было на моём лице такое, что Филипп принял за смущение и уверился в своей победе, снова перешёл на шёпот:

–Все же увидят! Коллеги, друзья, близкие. Кому-то, конечно, нужна такая слава, но, как правило, с тем, кому она нужна, призраки и не водятся. А тут я – профессиональный, нужный, немногословный, не ищущий шума.

–Мы собираем данные во имя науки. А ты ради денег!

–И вы ради денег, – спокойно заметил Филипп. – Не ты, конечно, нет. Но общие бюджеты зависят от вашей полезности. Твоей, Гайи, кто там ещё? Вот и шум.

–У нас всегда маленькие  бюджеты, – я ещё пыталась отбиваться.

–Это ты документы видела? – Филипп пришёл в зловеще-весёлое настроение.

–Это…что? – я не сообразила сразу, но когда сообразила, весёлость Филиппа пропала:

–Да нет, ничего. Словом, не забивай себе головушку мыслями о моём удостоверении.

–Но это же…–я понизила голос, – не-за-кон-но!

–И что? кто про это знает? Ты, я и сестра Карины. Нет, не спорю, всегда есть риск, что встретит кто-то, кто знает, как выглядит настоящее. В моём, например, очень грубая ошибка – фотография наклеена, а должна быть напечатана. Но большей части людей почему-то просто поверить в книжечку, не вглядываясь. Между прочим, учись, Софа! На будущее. А то вломиться ещё кто-нибудь.

–Да что у меня брать…

            Филипп пожал плечами:

–Жизнь. Ты молодая, красивая, умереть жалко, нет?

            Я молчала. Моя усталость, начавшаяся по пути к сестре Карины, вернулась ко мне. Сейчас я даже могла слабо удивиться: чего меня заинтересовало удостоверение в его руках? Мне не всё ли равно? к тому же – поездка оказалась бесплодной зацепкой.

            Сестра Карины – полноватая, миловидная, но с заплаканным лицом, провела нас в кухню, предложила чай, от которого мы из вежливости отказались, не сговариваясь. Филипп осторожно начал задавать вопросы.

            Но нет, никакой зацепки не было. Карина не имела психических заболеваний, не употребляла вещества и лекарства  (только прописанное снотворное), не была пьяницей (выпивала по редким праздникам), имела хорошую работу, среднее здоровье, не жаловалась ни на что, кроме бессонницы.

–Говорила, что не может спать, – всхлипывала женщина.

–Она объясняла причины бессонницы? – спрашивал Филипп. – Тревоги на работе или какие-нибудь…звуки?

            Я напряглась. Вопрос был странным, эта женщина должна была сообразить что дело нечисто, но, видимо, горе напрочь убивает все чувства, потому что она даже не удивилась:

–Говорила, что неуютно ей спать.

            Мы переглянулись с Филиппом. Эта была информация ни о чём. По факту, очень многие люди ощущают на себе то, что принимают за привидений. Им кажется, что во время сна на них кто-то смотрит, кто-то их касается, а то и скрипит половицами. Но на деле – в девяти из десяти случаев «взгляд» связан с похоладнием и ощущением неуюта, который фиксирует мозг; касание – это просто какой-то внутренний дискомфорт вроде вздутия живота; а скрип половиц – случайный сквозняк или даже соседи – в ночи звуки ярче.

            Но вот только Карина реально мертва. И была мертва до того, как пришла ко мне.

–Мы должны были туда съездить! – сказал Филипп, вырывая меня из усталости. Его жгло желание действовать, а меня душило желание поспать. Мы не совпадали, но за такси платил Филипп, и оно ехало в сторону моего дома, значит, приходилось терпеть.

–Да, – согласилась я, – сестра Карины нам рассказала очевидное, но без очевидностей ни одно дело не клеится.

–Я про дочь Карины, – отмахнулся Филипп.

            Я пожала плечами. Дочь? Ну да, дочь. Тонкая девчонка вошла на кухню, исподлобья глянула на Филиппа. Я испугалась, что она его узнала – всё-таки Филипп был ребёнком её матери, они могли видеться! Но девчонка сухо  заметила:

–Моя мама не была сумасшедшей!

            Сестра погибшей бросилась к ней, попыталась увести, запричитала. Филипп остановил:

–С вашего разрешения мы немного бы побеседовали.

            Я не вмешивалась, хотя мой внутренний голос орал, хватаясь за голову. Девчонка была несовершеннолетней и «допрос» подобного рода был отвратительным нарушением всего и вся.  Но, видимо, люди в горе забыли всякое знание. А может и не имели его? Само появление человека с удостоверением – уже фарс. Наглый! И ещё – здесь была я. но меня даже никто не спросил, а будь я сотрудником органов, я должна была хотя бы представиться, нет?

            Что с людьми делает горе! Или беспечность? Или страх перед первым же удостоверением?

            Впрочем, девочка ничего не могла сказать. Она твердила одно:

–Маму убил призрак.

–Почему ты так думаешь? – спрашивал Филипп.

–Она говорила, что призрак живёт в нашей квартире. Он ходит по стенам. Он живёт в зеркалах.

–А ты его видела?

            Угрюмое молчание и взгляд исподлобья.

            Сгорел сарай – гори и хата! Я вступила:

–Твоя мама описывала  тебе, как он выглядит?

            Девчонка помедлила, подумала, затем сказала:

–Она говорила, что он как большая тень.

–А ты его видела?

            И снова молчание.

–Это важно, – строго произнёс Филипп и она сдалась:

–Нет, – а затем тяжело, очень печально вздохнула. Должно быть, она и сама понимала, как звучат её слова. Может быть, даже жалела, что на стрессе ляпнула про призрака. По факту выходило, что её мать говорила о призраке в квартире, и она не верила в это. А потом вернулась домой и нашла свою маму мёртвой.

            Мне было её жаль. Я сама помнила, остро ощущала ещё пустоту в своём собственном сердце от последней и самой дорогой утраты. Хотя я была старше тогда…

–Её наблюдает психолог, – поделилась с нами сестра погибшей, уже провожая нас в дверях, – нам посоветовали. Говорят – замкнётся. У неё скоро экзамены, ей надо поступить. Как теперь будем…

            Филипп потянул меня за локоть в сторону. Я пошла за ним едва ли не с радостью – уйти от горя всегда желательно.

–Люди беспечны, – вздохнул Филипп, – затаскали девчонку по допросам. Потеряли нить.

–Если она была, – напомнила я. За окном тихонько смеркалось. Не люблю зиму за короткий световой день. Идёшь на работу – темно, возвращаешься домой – темно. Единственная отрада – немного солнышка в обеденный перерыв.

–Карина видела тень! – убеждённо произнёс Филипп. – Значит, то с чем мы имеем дело…

–Если имеем, – мстила я, нарочно глядя в окно.

            Филипп примолк, злясь на меня за то, что я озвучила его страх. Даже то, что я видела, а он говорил с Кариной после того, как она умерла, могло иметь вполне реальное, запутанное, но хотя бы не потустороннее объяснение.

            Мы оба это понимали. Но произнесла это только я.

            Такси остановилось. Я вышла, как всегда без всякого изящества. Никак не могу понять, как женщины выходят из машины легко и непринуждённо? Почему я выползаю коровой и вдобавок пачкаю то сапоги, то пуховик о машину?

            Надо было прощаться, но я не знала как это сделать. Филипп жестом велел водителю подождать и вышел следом.

–Спасибо что съездила со мной, – сказал он. – Это было странное дело. Я понимаю.

–Ну…– я изобразила улыбку, хотя даже изображать было трудно. Я выдохлась.

            Но это всё я была готова терпеть, если с завтрашнего утра для меня начнётся моя тихая, размеренная жизнь. Ведь начнётся?

–Я поеду ночью на её квартиру, – без всякого перехода сообщил Филипп, и я поперхнулась какими-то начавшимися находиться словами.

–Там же опечатано, наверное! – возмутилась я, хотя мысль про опечатку и не была главной.

–Ничего, я осторожно, – Филипп был так спокоен, что либо в нём было безумство, либо он знал какие-то методы или связи, которые позволили бы ему проделать это без всякого труда. В любом случае – мне не нравилось. Но это ещё ничего, но он же продолжил:

–Поедешь со мной?

–Я?! зачем? – моя тихая и привычная жизнь сделала мне, видимо, ручкой и растворилась, оставив лицо Филиппа.

–Мы едем? – водитель, устав ждать, высунулся в окошко.

–Я всё возмещу, – не глядя, пообещал Филипп и водитель скрылся.

–Тебя ждут, – я попыталась отстраниться от него. – Езжай.

–Поедешь со мной ночью? – повторил Филипп вопрос.  видимо, он очень хотел получить ответ, раз не понял моего намёка.

–Я не вижу смысла, – солгала я. Хотя, смысл, конечно, был. Во-первых, то, что Карина встретилась со мной после своей смерти, могло завязать на мне энергетический узел. Во-вторых, призрак, преследовавший её, мог быть там. В-третьих, там мог быть сам призрак Карины – призраки часто возвращаются домой, не зная о том, что дома у них уже нет.

–Правда? – Филипп улыбнулся. – Не видишь?

–Хватит с меня, – я мотнула головой, – я устала, Филипп. И замёрзла.

            А если быть честной – я ещё и проголодалась. Да и мне нужно было давно посетить уборную.

–Так я не сейчас предлагаю, – Филипп потянулся к дверце машины, – я пришлю тебе адрес. Встретимся часов в десять там?

–А сейчас сколько? – спросила я тихо. Я не знала наверняка: приеду или нет. впрочем, вру! Приеду. Я изведусь, назову себя раз пятнадцать дурой, а потом всё-таки поеду. Буду жалеть, понимать, что утром ползти на работу, но всё равно поеду.

–Почти шесть, – Филипп не улыбался, был сосредоточен. – Расстаёмся ненадолго. Ну, если ты не хочешь меня вдруг пригласить.

            Я представила реакцию Агнешки на Филиппа, а затем реакцию Филиппа на Агнешку и ужаснулась, не в силах определить что хуже.

            У меня были недолгие романы, свидания, были и какие-то приятели, пока я не стала работать на своей кафедре и вынужденно не затаилась, но я всегда опасалась вести кого-то домой. Агнешка иной раз могла и кофейником запустить через всю комнату, как было при поверке счётчика на холодную воду. А самое главное – человек был не виноват, а Агнешка…

            Уж не знаю, что ей не понравилось, но она закапризничала не на шутку.

            А могла молчать и не появляться, как это было со Светкой Юрьенкевич  – моей соседкой с первого этажа. Светка забегала одно время ко мне едва ли не каждый день, то похвастаться платьем на выпускной, то поплакаться об экзаменах. А потом она стала забегать всё реже. На моих глазах она стала настоящей красивой молодой девушкой и растворилась в жизни. Скучная Софья Ружинская ей не была нужна, зато было нужно внимание. А с недавних пор ещё и алкоголь. Много алкоголя. Её почти выгружали из машины, а она, хохоча, искала в тонкой сумочке ключи от подъезда…

–Нет, не хочу, – мрачно сказала я, сама не зная, хочу я его пригласить или просто не могу и так прикрываю нежелание. Мне никогда не приходило в голову, что без Агнешки я могла бы жить совсем иначе и не выбирать гостей с такой тщательностью.

            Никогда не приходило, но вот теперь – пришло.

–Хорошо, тогда до встречи, – Филипп не обиделся,  открыл дверь, сел. Я повернулась в сторону подъезда, пошла, с ужасом понимая, что он, вернее всего, смотрит мне вслед.

            Три ступеньки к подъездной двери, мерзкий писк домофона, сырое тепло. Десять ступенек вверх, три шага по лестничной клетке, ещё пара шагов, поворот ключа чтоб открыть, щеколда – закрыть дверь…

–Агнешка?! – я уходила не очень хорошо, а потому понимала, что приём от моего полтергейста меня ждёт очень недружелюбный.

            Но сегодня всё шло странно. Агнешка выплыла на первый зов грязно-серым облаком, спросила мило:

–Как дела?

            И всё. Ни наездов, ни долгого призыва. Просто «как дела?». Может быть, мне почаще ей хамить?

–Нормально, – осторожно ответила я.

–Не замёрзла? – Агнешка продолжала меня шокировать. – Я подогрела чайник. Ну…подкопила сил, как смогла подогрела. Правда, поесть нечего.

            Она подогрела мне чайник… где-то, очевидно, землетрясение?  Или она хочет меня отравить?

–Ты переодевайся, – щебетала Агнешка, и я поймала себя на том, что так и зависла в коридоре. Ну кто бы не завис?

            Всё ещё чувствуя настороженность, я прошла в ванную и в спальню. Умылась, переоделась и вышла на кухню, где меня мирно дожидалась Агнешка.

–Голодная, да? – сочувственно спросила она. Я кивнула и принялась шарить по ящикам. Пара кусочков хлеба – ничего, сгодится. Кусочек масла – отлично! какое-то варенье…откуда у меня варенье?

            А, оно с плесенью. Уже неважно.

–Варить всё-таки надо, – я достала начатый пакет гречки. Не люблю её до жути! С молоком ещё ничего, но у меня и молока нет. Придётся так варить.

            И к новому удивлению – Агнешка даже не стала возмущаться, что ей воняет. Она так говорила довольно часто и прямо пищала и даже скандалила, когда варилось что-то из капусты или из гречки. Но она терпеливо дождалась моей готовки, и даже не вякнула. Воистину, чудны дела хамства!

–Как работа? – робко спросила Агнешка, когда я полила свою порцию гречки растопленным сливочным маслом. – Ты сегодня…

–Погорячилась, – признала я, – прости. Дурдом.

–Расскажешь?

            Эх, Агнешка! Как тебе рассказать то, чего я сама не понимаю? Впрочем, я понимаю ещё про призрака и про Карину, а вот про себя ни разу. Почему я не послала Филиппа? Почему ввязалась?

            Я сделала вид, что не услышала и Агнешка, о чудо-чудо! – не стала настаивать. Пиликнул телефон, подкрепляя моё уклонение от ответа. Ага, сообщение. И да, от Филиппа. Адрес и время.

–Что-то интересное? – робко спросила Агнешка. Прежде робости в ней не было.

–Ерунда. По работе, – я отмахнулась, положила телефон. Надо было ответить что-то, хотя бы простое и необязывающее «ок», но меня не хватило и на это.

            Посуду я мыть не стала, только залила тарелку и вилку водой – потом не отмою же и поспешила прилечь. Агнешка скользнула за мной, но не решалась нарушить мой покой. Я не выдержала первая:

–Что такое?

–Ты на меня злишься? – спросила Агнешка, потупившись.

            Я поднялась. Ну что за дом? Что за жизнь? Ни прилечь, ни выспаться!

–Нет, Агнешка, не злюсь. Не на тебя. Я сегодня сорвалась, прости, я не должна была так поступать. Просто у меня…я сама не знаю что. Я не знаю что будет. Как жить не знаю, куда лезу не знаю.

–А ты не лезь! – мудро предложила Агнешка.

            Хорошо говорить! особенно, когда ты мёртвая. А мне как? Нет, я не могу.

–Я уйду скоро, – ответила я на всё. – Мне нужно прилечь. Когда приду не знаю. Может быть, пойду сразу на работу.

            Агнешка непонятно и странно взглянула на меня:

–У тебя кто-то есть?

–У меня дело.

            Раньше она не реагировала так, как сейчас, узнав о деле. Это было нормально – призраки и привидения активизируются ночью в двух случаях из трёх. Поэтому я иной раз и уезжала ночью, потом имела выходной и проводила день дома. Но сейчас я слышала ревность и испуг в её словах. Неужели что-то не так с моим поведением и всем моим видом, что она так боится?

–Мужчина? – Агнешка хранила ещё вежливость, но я уже слышала знакомые и привычные нотки скандала. 

–Агнешка…отстань, – попросила я и что-то внутри меня радостно откликнулось. В самом деле – она мертва. Да, она мне дорога и близка, но почему я вдруг отчитываюсь перед ней за то, что не должно иметь отчёта? И потом, я же работаю. Да, я работаю с Филиппом, но это всего лишь работа!

–Прекрасно! – закричала Агнешка и тут же растворилась серым облаком. На кухне громко грохнуло дверцей шкафа, затем звякнула крышечка сахарницы. Опять раскидает сахарный песок по полу – убыток продукта и времени.

            Но вставать я не буду. Мириться тоже. Это всё какой-то детский сад!

            Я положила голову на подушку, злясь и досадуя на себя и Агнешку, прикрыла глаза и…

            Боже, кто придумал телефон? Это полезно, но почему сейчас? Почему в двадцать первом веке, в веке мессенджеров и соцсетей кому-то ещё надо звонить? Вам что, не хватает чатов? Не хватает переписок?

            «Ты же сама звонишь», – укорил меня внутренний голос, но я поморщилась: когда я звоню – это другое. Мне надо слишком многое сказать, писать будет долго.

            «А если и здесь тоже?» – внутренний голос не отступал. Я выругалась и поднялась с подушки, нащупала телефон. Звонила Майя.

–Алло? – я вздохнула, но приняла звонок. Майя была вроде бы как моей приятельницей, хотя по-моему она себя сама назначила. Но нас на кафедре было три девчонки – Я, Гайя и Майя. С Гайей ни я, ни она не связались (да та б и не позволила), но и с Майей я не сблизилась.

–Софа? Ты как? Как здоровье? Ждать тебя завтра?

–Я нормально. Голова болела. Давление, наверное. Да, ждать.

–Владимир Николаевич сказал, что ты признала, что обозналась насчёт той мёртвой женщины. Это так?

            Отлично. Теперь и здесь мне нет покоя. впрочем, чего я ждала? Назвался груздём – полезай в кузов.

–Да, я думаю, что обозналась.

–А ты виделась с Филиппом? – вот этот вопрос прозвучал радостнее.

            Внутри меня что-то дрогнуло. На какое-то мгновение мне  показалось, что её интересовало моё состояние, и я даже была готова растрогаться. Но куда там! Когда-нибудь я повзрослею.

–Виделась, – сухо ответила я.

            Видимо, слишком сухо. Майя скороговоркой проговорила:

–Ладно, завтра свидимся, ты приходи. Пока, целую!

            И в ухо понеслись гудки. Я оцепенело, и мрачно положила телефон на тумбочку и снова опустила голову на подушку.

            Мне даже удалось задремать, несмотря на то, что на кухне кто-то…хотя, я прекрасно знаю кто – хлопал дверцами шкафчиков, явно гневясь, но провалиться в глубокий сон мне не дали.

            Снова звонок. Я с трудом нашла телефон, не открывая глаз, провела по экрану:

–А?

–Софа? – на этот раз была Гайя. С меня даже дрёма сошла. Гайя! Звонит?! Мне?!

–А-а?

–Это Гайя, – она говорила очень спокойно и твёрдо, – ты завтра придёшь?

–Приду, – проблеяла я, всё ещё не понимая, с какой радости Гайя решила мне позвонить. Это же Гайя! Это тоже самое, что инквизитор звонил бы еретику, это…чёрт, в полусне нет у меня красивых сравнений.

–Не опаздывай. Владимир Николаевич говорил сегодня, что ты будешь завтра писать объяснительную и потеряешь премию. Рвал и метал. Не знаю, чем ты его расстроила…

–Прям не знаешь? – на этот раз я не выдержала, – не ты ли видела нас у «Шокодома»? не по его ли просьбе?

–Я не доносчик, – спокойно ответила Гайя. Если она и обиделась, то не подала вида, – и то, чем занимаются другие в свободное время, меня не волнует. Я не говорила о том, что видела вас.

            Я молчала. Почему-то стало стыдно. Чисто по логике Гайя не сделала мне ничего плохого. В чём её можно было упрекнуть? В нелюдимости? Так все люди разные. В мрачности? Так что ж, всем веселиться? В конце концов, я ничего не знаю о её жизни.

–Ты зачем звонишь? – спросила я, справившись со стыдом.

–Предупреждаю, чтобы ты не опаздывала и готовила в уме объяснительную.

–Да я вроде не опаздывала никогда, – я совсем растерялась.

–А завтра взяла бы и опоздала, – Гайя не смутилась, – спокойной ночи.

            И снова гудки. Гудки, и я – тупо смотрю на затухающий экран телефона. Сегодня все решили спятить или только те, кого я  знаю? С чего такая забота? Или это ловушка? Ладно Майя, но эта-то? Ей чего? Зачем звонила? Чего хотела добиться? Припугнуть? Подружиться? А оно ей надо? А мне?

            Боже, когда ты перестанешь давать вопросы и начнёшь даровать ответы?

            Я глянула на экран – без четверти девять. Все эти люди не дали мне поспать. А уже собираться, если я, конечно, поеду. Но кого я обманываю? Я поеду. Потому что Филипп позвал, а я дура и потому иду. А ещё я поеду, потому что действительно могу столкнуться с чем-то сверхъестественным осознанно. В смысле, с настоящим сверхъестественным. Не таким, как Агнешка.

            Агнешка, кстати, затихла. Устала буянить? Ну и хорошо. В  самом деле – сколько я могу перед нею оправдываться? Она мне кто? Нет, правильно, правильно я всё делаю. Надо искать ответы.

            Я поднялась, принялась собираться. Квартира погибшей Карины располагалась на Ново-Садовой, а это значит, что я должна до остановки, дождаться автобус, сесть в него и проехать   восемь остановок. Это недолго, но попробуй дождись транспорт зимой, в поздний вечер!

            Были бы деньги – села бы в такси. Но лишнего у меня нет. А с завтрашнего дня я в полной и официальной немилости у начальства: премии не будет, значит, экономия.

            Я оделась, чтобы было удобно: джинсы, кофта, нескользящие ботинки, тёплая куртка. Пуховик, конечно, разумнее, но в пуховике я всегда чувствую себя неудобно, он как будто бы стесняет движения.

–Агнешка, я ушла!

            Тщетно. Ну и пошла ты!

            Закрыть дверь, повернуть дважды ключ, два шага до лестничной клетки, три шага по ней, десять ступенек вниз, мерзкий писк домофона – сырой ветер в лицо, три ступеньки, улица! – пути назад нет.

            Поплотнее укутать шарф под подбородком и поспешить, поспешить… не ради автобуса даже, а ради того, чтоб не передумать!

            С автобусом почему-то повезло. Это было странно – обычно я не отличалась чудесами совпадений, а тут – чудо! – всего семь минут, и он подъехал, почти пустой. Я пробила билет и села, вытянув ноги. Ехать недалеко, но я посижу, здесь очень тепло и уютно.

            Выскочила, едва не проехав нужную остановку (разморило теплом), в самую ночь, поёжилась уже от страха, но чего делать? Автобус уехал, на остановке стоять не вариант – холодно и темно, надо идти. человек такое существо – куда-нибудь да придёт.        

            И я  пошла.

–Я не сомневался, я знал! – Филипп перехватил меня у подъезда. Сослепу, впрочем, я едва не прошла и нужный дом. В последний момент, уже почти свернув, увидела табличку «Ново-Садовая,72» и поняла, что на месте. Ноги отяжелели в ботинках.

            «Зато не скользят» – утешала себя я, но утешение было слабым. Утром на работу, объясняться, а я что делаю?

–Я знал, что ты придёшь! – Филипп действительно был радостен. Его лицо закраснелось от холода, видимо, ждал.

–А вот я не знала, – буркнула я, и замерла у нужного подъезда. Стоять на улице не хотелось, но и идти туда, где нашли мёртвую женщину, и где, возможно, обитало теперь целых два призрака, не хотелось ещё больше.

–Пошли! – велел Филипп и первым пошёл вперёд, подавая пример проклятой храбрости.

5.

            Если подъезд был обыкновенным – ну добротнее, чище, чем мой, то у входа в квартиру я обомлела. Филипп сделал мне знак молчать, и я покорилась. Сначала Филипп одним движением содрал бумажную полоску опечатки. Это уже было преступлением, но я заставила себя молчать. А он  отточенным и умелым движением вытащил из кармана…ключ?

–Отку…– не выдержала я, но Филипп зашипел на меня и я закрыла рот. А дверь уже поддавалась.

            Лёгкий скрип и мы внутри. Темно. Я не знала что увижу и потому против воли жалась к Филиппу – он не был самым надёжным убежищем, но с ним было спокойнее, хотя…учитывая, что мы только что проникли в квартиру умершей женщины и сделали это незаконно – возможно, я очень хорошего мнения о Филиппе.

            Щелчок выключателем, я поморщилась – по глазам резануло, но это ничего, я привыкну. И привыкла быстро.

            Филипп закрыл входную дверь, пряча нас от подъезда. Полоска опечатки была у него в руках, разумно, надо сказать – не в подъезде ж ей валяться!

–Заходи, – радушно предложил Филипп, – только разуйся, и не трогай без надобности ничего. если тронешь – протри хотя бы.

            Я не выдержала:

–Откуда у тебя ключ от этой квартиры?

–Это не ключ, – спокойно отозвался он, – это отмычка.

            Вот тут мне стало совсем нехорошо. Сколько незаконных действий мы уже совершили? Сняли опечатку, проникли на чужую территорию…

            Боже, если ты есть, пошли нам хотя бы призрака, чтобы всё это было не зря!

–Расслабься! – посоветовал Филипп, заметив выражение моего лица, – ночью мало кто ходит… и потом, кто сейчас будет приглядываться к чужим дверям? Полиция сюда не придёт. А к утру мы уйдём.

–Насколько законен твой частный труд? – спросила я, всё-таки разуваясь. Тяжесть ботинок казалась непреодолимой.

–По-разному, – уклончиво ответил он. – Ты уже видела удостоверение и отмычку. И  то, и другое, как ты понимаешь, не шибко-то законно. Но пока я работаю. И, кстати, можешь поверить, успешно работаю!

            Я промолчала. В досаде выпутывалась из куртки, снимала шарф и шапку. И почему-то в присутствии Филиппа все эти обыденные действия были ещё более неуклюжими, чем всегда.

–Осмотримся? – предложил Филипп будничным тоном.

            Надо сказать что после осмотра квартиры мне сделалось ещё хуже. Обстановка, ремонт, мебель – мне таких не видать ещё лет тридцать, при условии, что я продам свою квартирку, доставшуюся в наследство, влезу в долги и кредиты.

            А Карине, мир её праху, жилось в такой! Плитки, светильники, картины, диваны…

–Хочешь чего-нибудь выпить? – спросил Филипп, проходя за барную стойку. Позади него блестели зеркальца шкафчиков, слишком изящных и слишком выпендрёжных, чтобы хранить в себе что-то, кроме алкоголя.

–Не думаю, надо быть трезвой, – я отказалась. – Где её нашли?

–В коридоре. Видишь там софа?

            Я оглянулась на коридорный просвет. Кожаная софа блестела в освещении нижних светильников. Угу…

–Кем она работала?

            Надеюсь, в моём тоне не было много зависти, но уж совсем без неё явно не удалось обойтись.

–Что-то по продвижению, – Филипп по-хозяйски открывал шкафчики, приценивался к бутылкам, – к тому же, у неё был богатый бывший муж. Алиментов не жалел.

–А где он, кстати? Его вызвали в свидетели? – я только сейчас поняла, что не уточнила ничего про семью Карины.

–Вызвали. Общаются они дважды в месяц – Карина отправляет к нему на выходные дочь, на этом всё. Можешь поверить – кончик этой ниточки дохлый. Я время не терял до нашей встречи. У него сейчас новая семья. Ему вся возня со старой не очень-то и нужна.

            Я поняла, что эту информацию он пробил, когда я его развернула и не пустила к себе в гости, но уточнять или комментировать не стала.

–А развелись почему?

–Ну почему люди разводятся? – Филипп выбрал себе напиток, плеснул в высокий гнутый стакан. – Устали друг от друга, или поймали кого-то на лжи. Или что-то ещё…людям нужна свобода.

            Филипп пододвинул стакан ко мне:

–пей, Софа. Ночь будет долгой.

–Нам не надо делать этого! Это же её напитки. И её квартира, и…

            Я осеклась. Филипп снисходительно улыбался. Кажется, его забавлял мой страх.

–Думаешь, ей пригодятся напитки? Или что-нибудь? – поинтересовался он. – А ночь будет и впрямь долгой.

            Я осторожно пригубила стакан. Горькая, отдающая травами и остротой жидкость обожгла рот. Я поморщилась:

–Есть чем закусить?

            Филипп спохватился, нырнул в другой ящик, порылся в нём и извлёк упаковку открытого шоколадного печенья, какие-то чипсы. Затем открыл дверцу большого холодильника, порылся на полках уже в нём, а затем поставил передо мной упаковку мягкого сыра, вскрытую нарезку колбасы.

–Хлеб зачерствел, молоко и прочие кастрюли трогать не стоит, наверное, а это… думаю, ещё можно.

            Я мрачно потянула пластинку колбасы. Со второго раза напиток оказался приятнее. Может быть дело было в закуске?

–Будем просто сидеть? – спросила я, когда Филипп плеснул и себе из той же бутылки и отпил.

–Есть предложения? – он отреагировал мгновенно. – Готов выслушать.

            Я почувствовала что краснею. Я имела в виду беседу о Карине или о том, что мы можем здесь встретить, или, на худой конец, о том, что будем делать, но тон Филиппа мне не понравился и сбил меня с толку.

            Я поспешно отпила ещё, отмалчиваясь. Филипп ждал моего ответа, а я пряталась в стакане. Долго это продолжаться не могло и я отодвинула стакан, оглядела огромную гостиную…

            Моё внимание привлекла фотография в одной из рамок на стене. В прочих были какие-то пейзажи: горы, вулканы, пляжи – может быть, это были места, в которых побывала Карина? Но была и фотография. На ней можно было узнать и Карину, и её дочь. Они весело улыбались из прошлого, совсем не зная того, что их ждёт. Карина – молодая, с длинными волосами, счастливой улыбкой… и её дочь – весёлая, похожая счастьем на мать.

            Мне пришло в голову, что их мог фотографировать их бывший муж, ещё до того, как они устали или надоели, так или иначе пришли к мысли о разводе.

            Они улыбались, а мне было тошно. И чем дольше я смотрела на эту фотографию, тем больше меня мутило. Они улыбались и жили. Они верили в то, что  всё будет хорошо. Они провели замечательный день. Их грело солнце.

            А потом фонарь выхватил бледное лицо Карины, а потом я увидела и серьёзную, потускневшую дочь…

–Софа? – позвал Филипп и коснулся моей руки, – эй?

            Она мертва, а её дочь в трауре, и рухнул их прежний мир. А мы? Мы проникли незаконно в их обитель, в их уют, наводим порядки, пьём и берём что вздумается, и всё ради чего? Ради собственного эгоизма! Ради собственного превосходства, мы, мол, ищем тайну.

            А есть у нас хоть какое-нибудь право быть такими?

            Меня затошнило всерьёз, я вскочила, рванула в коридор. Остановилась. Где же ванная?

–Софа! – Филипп подскочил ко мне. – Софа? Что случилось?

            Он схватил меня за плечи, развернул к себе лицом, и отшатнулся. Наверное, испугался.

–Ванная там, – Филипп угадал моё состояние и указал направление. Я метнулась по указанию, сдерживая тошноту, рванула одну из дверей наугад, слава богу – угадала!

–Ты не беременна? – спросил Филипп, стоя в дверях. Я ещё откашливалась, но дышать уже было легче. Я предпочла бы, чтобы он не стоял здесь, но в роковую минуту спорить было невозможно, а сейчас уже бессмысленно.

            Я спустила воду и отвернулась к раковине. Туалет и ванная были совмещены у Карины. Сейчас это пришлось весьма к месту – я могла умыться. И не выходить в коридор неприветливой и чужой квартиры ослабевшим ужасом.

–Нет, – ответила я, прополоскав трижды водою рот.

–Странное дело, — покачал головой Филипп и продолжил рассуждение пока я умывалась.  – Ты не находишь это странным? Скажи, ты не травилась в последнее время? Не имеешь проблем с желудком? Нет? тогда тем более странно… может быть, это проявление активности?

            Я умывалась и не реагировала на его болтовню. Зачем? Всё равно я не знаю ответа. Мне просто стало плохо.

–Софа?– позвал Филипп.

            Я закрыла кран, повернула голову к нему:

–Я не знаю, что тебе сказать. Понимаешь?

–Я не…– Филипп не договорил. Он смотрел куда-то в сторону, и я, чувствуя, что совершенно зря поворачиваю голову, всё-таки проследила за его взглядом.

            Он был устремлён к зеркалу, висевшему тут же, изящному, в тонкой серебряной раме. Но чёрт с ней, с рамой!

            А вот в зеркальной поверхности была Карина. Совершенно точно такая, какой я видела её в первый и в последний раз – бледная, измождённая, но это была она.

            Я отступила на несколько шагов, ощущая, как сильно бьётся сердце. А Карина в зерале улыбалась, глядя на нас.

–Тихо, – одним губами произнёс Филипп, задерживая рукой мою попытку к бегству. – Не дёргайся.

            Ага, не дёргайся. Призрак передо мной, или привидение – выяснять не хочу, а я не дёргайся?

–Карина, это ты? – Филипп заговорил с призраком. Глаза Карины чуть расширились, когда она услышала голос Филиппа. Надо сказать, я бы не решилась на подобный трюк в одиночку. Да, я жила с Агнешкой сколько себя помню, но Агнешка была доброй и не висела в зеркале!

–Карина? – продолжал Филипп. Он сделал шаг навстречу и я оцепенело осталась стоять. Мне не хотелось, чтобы он туда шёл, но что я могла? – Карина, ты меня узнаёшь?

            Карина медленно-медленно кивнула. Филипп нервно обернулся ко мне, мол, видела? Видела. Конечно же, видела. Это прогресс. Любой с нашей кафедры был бы, наверно, счастлив увидеть подобное вживую. А вот мне почему-то очень хотелось оказаться как можно дальше…

–Карина, ты слышишь мои слова? Понимаешь?

            Карина вздрогнула, затем рот её открылся и голос – тихий, женский, приглушённый как будто бы ватой, донёсся до наших ушей:

–Филипп? Ты?

            Это был голос женщины, напуганной обстоятельствами. Потерянной женщины.

–Я, – Филипп сделал ещё шаг, – Карина, ты помнишь, что с тобой произошло?

–Почему я здесь? – спросила Карина, не дав ответа. В её голосе звучали истерические нотки. Плохо дело – она до сих пор не поняла что мертва.

            Я на всякий случай отодвинулась ещё подальше к уголку, и зря. Моё движение было замечено Кариной. Она повернула голову в мою сторону:

–А ты ещё кто?

            Уже не истерика, но страх, смешанный с гневом звучали в ней. ещё бы. Она – хозяйка, а я? наглая гостья!

–Это Софа, – поспешил защитить меня Филипп, – я тебе говорил о ней, помнишь?

–Софа…– повторила Карина и в то же мгновение лицо её исказилось всеми ужасами одновременно. Распахнулся рот, обнажая уродливые треугольные гниющие зубы, потекли глаза, оставляя тошнотворную мерзкую массу на всём её лице, и было что-то ещё…

            Я не стала вглядываться. Одновременно с тем, как она рванулась из зеркала, разрывая зеркальную поверхность ногтями, которые заострились на манер птичьих, я рванула к дверям.

–Беги! – проорал Филипп, но я уже и без него сообразила, что надо бежать.

–Лжецы-ы! – взревела Карина, выбираясь из зеркального мира. Позади неё зеркало осталось цельным, а она уже ломилась за нами.

            Но мы были быстрее, и успели выбежать из ванной.

–Помоги! – велел Филипп, захлапывая дверь, и прижимаясь к ней. – Тумбу, живо!

            Тумбу? Тумбу!

            Я, не заботясь уже о грохоте, который мы производим, потянула тумбу. Филиппу пришлось помочь мне.

–Пусти! Пусти! – орала Карина и билась в двери.

–Идём! – Филипп схватил меня за руку, потащил в какую-то из комнат. Я увидела большую кровать, письменный стол, телевизор, но толком не успела ничего разглядеть, он подтащил меня к шкафу-купе, отодвинул дверцу и велел: – живей!

            Я не стала спорить и нырнула в полумрак под прикрытия пальто и шуб, безжалостно проминая их.

            Филипп последовал за мной и закрыл дверцу. Наступил спасительный мрак, который можно было бы считать благословением, если бы не вой и биение Карины о дверь.

–Она же призрак…– прошипела я, – она пройдёт сквозь двери.

–Она призрак, – согласился Филипп шёпотом, – но она не осознаёт себя мёртвой, и ведёт себя как живая. Она пройдёт через двери, но…

            Он замолк. Ладно, объяснение годится.

–Какой у нас план? – спросила я. – Ждать? Может убраться?

–Тихо! – велел Филипп. – Прошу, Софа, тихо!

            Биение прекратилось. Скрипнула дверь…видимо, какая-то сила не остановилась ни перед щеколдой, ни перед тумбой. Я замерла, вжимаясь в пальто и шубы. Если Карина призрак, она может появиться сию же минуту хоть здесь, и благо лишь в том, что она себя не осознаёт именно призраком. У неё сохранились людские привычки, но стоит ей осознать…

            Нет, нет! не думать об этом.

            Я вжималась в вещи. Меня била крупная дрожь и соседство с чем-то тёплым было лучше неизвестности. Филипп же прислушивался к происходящему. А я зажимала рот руками, чтобы не стучали зубы, чтобы не было слышно дыхания.

            Плана я не понимала. Не знала даже – есть ли у Филиппа какой-то план. Я знала лишь то, что не хочу выходить из шкафа – это ещё хуже, чем не выходить! Здесь хотя бы какая-то защита: двери, темнота, тепло от пальто и шуб.

–Как тихо…– пробормотал Филипп, – странно.

            Я молчала. Мне не было «странно». Мне было страшно.

            По шелесту его одежд я поняла, что он повернул голову:

–Я пойду и посмотрю.

            Я вцепилась в него. Пусть здесь было темно и также страшно, здесь было всё-таки безопаснее, чем там, перед неизвестностью. Не надо тебе идти туда, Филипп, не надо! Останься!

            Я цеплялась за него молча, и он также молча пытался меня отцепить. Потом не выдержал:

–Пошли вдвоём?.. надо идти, Софа. Я хочу понять, одна она здесь или нет.

            Я отпустила его рукав. Мерзавец! Он рассчитывал на встречу с призраком Карины, рассчитывая, что через неё, если она тут будет, увидеть, кто её преследовал при жизни. Паразиты не отцепляются и в посмертии, пока не выпьют всё, что смогут. На это его расчёт!

            Филипп двинул створку, и та плавно и бесшумно поехала в сторону. Он осторожно перешагнул через порог, оглядываясь. Затем обернулся ко мне, ожидая моего решения.

            Оставаться здесь в одиночестве? Нет! и я выбралась следом.

            И…

            Карина ждала. Она стояла уже в прежнем своём облике, то есть в людском, и только в глазах появилась какая-то голубая поволока, как и у всех мертвецов. Она стояла прямо у кровати. Скрестив руки на груди стояла, ждала.

–Карина, – мягко заговорил Филипп, когда я выползла из шкафа и застыла, понимая, что пути к спасению в шкафу больше нет. – Карина, ты понимаешь, что произошло?

–Ты мне изменяешь, Филипп? – теперь лицо Карины было похоже на лицо капризницы. Голос звучал выше, слезливее.

–Что? – он растерялся, – нет! Карина, всё кончено. Ты мертва.  Помнишь? Что ты последнее помнишь?

            Карина расхохоталась:

–Чушь! Ты мерзавец. Мало того, что привёл в мою постель эту дрянь, так ещё и…

–Это правда, – сказала я, – ты мертва. Твоя дочь нашла твоё тело в коридоре. Призрак, преследовавший тебя, настиг твою жизнь.

            Лицо Карины помрачнело. Последние воспоминания из жизни боролись в ней со страхом, который затмевал всё. Она сама, без нашего присутствия понимала, что произошло что-то дурное, что-то непонятное, что её перестали отражать зеркала, и пространство, и предметы  ощущались иначе. Но она не могла ничего понять. Вернее – боялась понять.

            Филипп попытался меня отодвинуть в сторону, но Карина неожиданно промолвила:

–Дочь…где моя дочь?

            Метнулась в исступлении к шкафу:

–Где вы её прячете? Верните мне мою дочь!

–Она у твоей сестры, Карина, – ответил Филипп. – Ты мертва. Ты была мертва уже до того, как встретила Софу. Ты говорила с ней, помнишь?

–Я дала карточку с номерами кафедры, – вклинилась я. большая часть страха меня оставила. Теперь плескалась жалость. Карина не была виновата в том, что умерла. Не была виновата тем более в том, что не поняла момента своей смерти. Видимо, всё произошло неожиданно и страшно.

            Карина отстала от шкафа, взглянула на меня, разглядывала, узнавала и не узнавала. Часть её памяти хранила события посмертия, но где был этот островок? Филиппа она знала лучше, оттого и узнала его, но меня видела мельком.

–Моя дочь у вас? – спросила Карина.

–Нет, она у твоей сестры, – терпеливо напомнил Филипп.

            Карина задумалась, вспоминала произошедшее с ней, и никак не могла вспомнить самого главного.

–Что ты помнишь? – настаивал Филипп. – Ты помнишь что-нибудь о своей смерти?

            Карина взглянула на него. Та же самая голубая поволока в глазах, но есть и что-то еще, что-то вроде растерянности и тоски. Ей страшно. Ей страшнее, чем нам.

–Он был весь чёрный, – прошептала Карина, – стоял в зеркале. И потянулся…

            Она закрыла лицо руками. Слёз в ней не было, но что-то ещё оставалось от жизни, к которой не суждено ей было вернуться никогда. Она понемногу составляла то, что чувствовала и что видела, вспоминала бесконечно долгую мглу и что-то, что вытащило её из неё. Вспоминала и первые проблески непонимания, когда впервые зеркало не показало её прежней.

–Когда ты…– Филипп был безжалостен. Я чувствовала его нетерпение также ярко, как растерянность Карины. Он торопился следовать за итогом и сутью, ему наплевать было на то, что остаётся позади.

–Он здесь…–Карина отняла руки от лица. Теперь сквозь поволоку читался ужас. –Он здесь!

            Она обернулась на стену. Я обернулась на Филиппа, но он не понимал происходящего, и я снова повернулась к Карине, и очень вовремя.

            И очень зря.

            Из стены выходила тень. Тень – самое точное описание для этого чудовища. Оно было всё тенью, но тенью ужасно подвижной. Оно вытаскивало из стены длинные руки и ноги, разминало крючковатые пальцы.

–Уходите…– прошептала Карина.

            Я бы послушалась, но Филипп шагнул вперёд:

–Как твоё имя?

            Тень замерла. Распрямилась, демонстрируя свой высоченный рост… метра два с половиной, не меньше.

–Уходи…– попыталась повторить Карина, но уже в следующее мгновение рука безжалостной тени опустилась на её мёртвое плечо и вдавила в пол. Карина заверещала и растворилась.

            На меня это произвело куда больше впечатления, чем на Филиппа.

–Зачем ты забрал её? – спросил Филипп. В его голосе и движениях не было страха. Он то ли ждал, то ли не понимал, что происходит что-то, с чем ему, возможно, не справиться.

            Тень молчала, глядя на него. Или не глядя. У нее была голова, но не было лица, и от того понять, к чему обращалось внимание тени было невозможно.

–Я Филипп, а ты кто?

            Тень хрипло захохотала. У неё не было рта, но этот хохот прошёл кажется по всей квартире, отразился от стен, и прошёл дрожью…

–Кто ты? – заорал Филипп, и тень неожиданно ответила хрипло и равнодушно:

–Уходящий.

            После чего исчезла в стене, и стена отозвалась дрожью.

            Эта дрожь усиливалась с каждым мгновением, звенели и стекла, и светильники, и рамочки для множества картин и единственной фотографии, и телевизор…

–Уходим! – Филипп сорвался с места и я за ним. Мы схватили одежду, и под звон множества бутылок с алкоголем вынеслись в подъезд, после чего дверь сама захлопнулась за нами с гулким грохотом.

–Наверх! – велел Филипп и я, чудом удерживая в руках куртку и ботинки, рванула за ним по ступеням. И вовремя: на лестничную клетку выскочили соседи, привлечённые шумом. Занялся гомон.

            Под него мы с Филиппом, не глядя друг на друга оделись, обулись, затем, не сговариваясь, поднялись выше, вызвали лифт и уехали на первый этаж, миновав квартиру Карины.

            Морозный воздух был даже приятен после всего что произошло. Мои щёки горели, горела, казалось, вся кожа, словно в горячке. Но хуже было с мыслями – что произошло? Какого чёрта такое вообще могло произойти?

–Жива? – спросил Филипп. – Отлично. ну, что скажешь?

–Что я тебя ненавижу, – мой желудок предательски дрогнул. Досталось ему, ничего не скажешь! За последние часы его и вывернуло наизнанку, и перевернуло страхом.

–Карину действительно убил призрак. Или какая-либо иная сущность. Возможно, запугал. Он паразитировал на ней, и продолжает это делать, – Филиппу было лучше. Для него время прошло продуктивно. – Единственное, я не знаю, почему он назвал себя «уходящим»?

–Потому что он уходит, чтоб тебя! – огрызнулась я. Меня била дрожь. Успокоение должно было наступить, но почему-то не наступало. И что-то холодное проходило под самой коже.

–Карина не знает, что мертва. Но сейчас ей мы это сказали, может быть и сама сообразит, и уйдёт в покой. Но что за тень? Почему он нас выпустил, а?

            Я молчала. Меня трясло, я стучала зубами.

–Итого, за…– Филипп потянул рукав куртки вверх, чтобы глянуть на часы. – Софа, а ты знаешь что? сколько, по-твоему, мы пробыли там?

–Заткнись! – меня трясло. Знобило. Кажется, я заболеваю.

–И всё же?

–Ну минут сорок? Час? – я поняла, что он не отвяжется и поспешила ответить.

–И по моим ощущениям тоже, – согласился он. – Но часы говорят, что сейчас почти два часа. Мы были здесь около десяти, даже если мы вошли в одиннадцатом часу…

            Я перестала трястись. Ещё знобило, но слова, произнесённые Филиппом, были хуже.

–То есть как? Хочешь сказать, временная аномалия? Искажение времени?

–Хочу сказать, что мы либо оба потеряли связь с реальностью, либо… не обратила внимание, часы в квартире стоят?

–Не знаю, – я сунула замерзшие руки в карманы. Теплее не стало, но что я ещё могла сделать?  – Знаю, что это редкое явление. С момента основания нашей кафедры временную утрату наблюдали в  Сухановке, на Лубянке и в одном из лагерей. Всё в пределах десятки годиков. Это редкость, говорящая о превосходящей силе субстанции. В первый раз это был выброс энергии расщепления сразу же сотни призраков, во второй и в третий причины не были установлены.

–Не докажешь! – с досадой отозвался Филипп. – А дрожь по стенам?

–Похоже на полтергейста.

–Похоже-то…– рассуждал Филипп, но рассуждения его никуда не вели. Он обернулся ко мне, желая что-то добавить, и вдруг помрачнел: – разве ты была не с шарфом?

            Я машинально схватилась за горло. Я всегда повязываю шарфы и платки поверх одежды, и Филипп, надо отдать ему должное, заметил. А я, дура, на стрессе, нет.

–Филипп…– я в ужасе смотрела на него, – шарф…

–Надо вернуться, – сказал он, глядя на двери подъезда. – Не сейчас, конечно. Но придётся. сейчас там перебуженные соседи.

            Отзываясь на это замечание, мимо проехала полицейская машина. Сиреной она себя не означила, но нервный свет мигалок – это было последним, что хотелось видеть.

–Пошли отсюда, чёрт с ним, с шарфом, может его примут за шарф Карины…– сказал Филипп.

            Я молчала. И он, и я понимали, что сказанное бред. Если шарф ещё примут за каринин, то как быть с явными следами от снега, сорванной опечаткой, вскрытым замком, двумя стаканами и закусками? А со светильниками?  И наверняка с каплями воды по полу – я так и не вытерлась после умывания.

–Это ничего не значит, – попытался успокоить меня Филипп, — может они вообще не туда.

–ладно я, но почему ты так неосторожен?

–А зачем? – спросил Филипп, – я хотел выманить призрака.

–А приманил полицию на свой и мой хвост.

–Не паникуй, – ответствовал Филипп. – Проблемы будем решать по мере поступления.

            Я покорилась.

6.

            Основная проблема Гайи была в её чрезвычайной внимательности к деталям и недоверии. Первое имелось в ней от рождения, второе было заложено матерью в образе вечного выражения:

–Никому нельзя верить, детка.

            Мама у Гайи – была хорошая. Только очень несчастная, а несчастная от доверия. Она сначала поверила в крепость семейных уз и позволила своей старшей сестре самой заведовать наследованным имуществом, а потом поверила в её раскаяние и снова обожглась на том же имущественном вопросе, ну и под конец всего существующего в ней доверия – полюбила и поверила отцу Гайи.

            Казалось бы, крепкая кровь, восходящая к каким-то румынским и венгерским князьям, крепкое имя – Корнелла, сама внешность – тяжёлые брови, острые черты лица, умный взгляд – всё это не вязалось с доверием к людям, ан нет! сначала Корнелла, не особенно разбиравшаяся по молодости  и беспечности лет доверилась сестре: та убедила её, что если продать квартиру почивших родителей и разделить деньги пополам, будет намного выгоднее. Сестра что-то говорила про налог на наследство, про то, что уходя от этого налога Корнелла должна подписать отказ от своей доли…

            Корнелле бы проконсультироваться, хотя бы с подругой какой, но нет. поверила, подписала и осталась ни с чем. А сестра искренне хлопнула глазами:

–Ты ж от своей доли отказалась!

            Восемнадцать лет едва было Корнелле тогда. Пошла работать, на учёбу уже пойти не могла – времени не было, надо было на что-то жить. Крутилась сначала неумело, и может быть пропала бы совсем, если бы не помогли ей по работе женщины постарше и поопытнее. Справилась Корнелла, научилась экономить, вести хозяйство. Даже на повышение пошла! Заставили, правда, по профстандартам курсы пройти, но Корнелла не роптала.

            А потом сестра повинилась. Да так, что Корнелла вдруг дрогнула и простила её. И поверила. И заняла на срочность деньги. Именно что заняла, но сестра потом глазами вновь хлопнула:

–Да ты что? по-родственному ли деньги-то одалживать?

            Корнелла позволила себе оттаять в последний раз с Алексеем – встретились по работе, а там закрутилось. Но и тут обманулась Корнелла – он оказался женат, и Корнелла осталась ни с чем. Горше всего последняя утрата её разбила, и от того дочери своей – Гайе, без отца записанной, внушала Корнелла сразу:

–Никому нельзя верить.

            И Гайя с детства искала подвох. С ней дружат? Немудрено, наверное, хотят списать или помощи на контрольной добиться. Иначе – зачем? Зовут на танцы? Неспроста!

            Таилась Гайя от людей, подозрительность взращивала, наблюдала. И так донаблюдалась до того, что попала на Кафедру.

            И поначалу всё было хорошо: интересно, нелюдно, необычно. Денег, правда, платили мало, но Гайя и на это не жаловалась, полагала даже себя счастливой. А потом по привычке своей стала замечать, да не так как другие, а своим вниманием тревожным и болезненным вдруг объяла то, что другие, видимо, не поняли.

            Сначала были ведомости зарплатные. Для человека с улицы непонятные. Какие-то проценты, стимулирующие – тёмный лес. И не видела Гайя сколько ей положено максимально. Видела только, что в этот месяц, ей, например, шестьдесят.

            От любопытства сначала глянула по другим ведомостям: где из-за плеча подглядела, где и внаглую тихую. Подло было, но ещё более непонятно. Они были в равных должностях, проценты же шли по-разному: кому пятьдесят восемь, кому шестьдесят один… и нигде разъяснений нет за что.

            Спросить Гайе было не у кого. Откровенные подозрения только оформлялись, а зарплату им выдавали на карту. Владимир Николаевич шёл до банка и там переводил по их лицевым счетам – не положено было им бухгалтерии. И никого это. похоже, кроме Гайи сильно не смущало. Переводят да переводят. Где-то больше, чем в прошлый раз, где-то меньше, в конце концов, платят столько, сколько обещали.

            Да только задумалась Гайя крепко о том, что кто-то их работу должен оценивать. Критерии же должны быть? если такая тайна над их Кафедрой, то где-то стоит начальство. Где-то же они заложены в смету?

            Наблюдала Гайя долго, таилась в своих наблюдениях ото всех, а потом поняла окончательно: не всё её коллеги знают. Ой не всё.

            Залезла Гайя как-то за пару дней до зарплаты в портфель Владимиру Николаевичу, с трудом выждала, когда никого не будет, нашла пару газет да обрывок платёжной квитанции, и ещё… другую ведомость. По которой свидетельствовало, что Гайе выдано девяносто процентов.

            У Гайи сердце холодное, на расправу она не быстрая. Убрала как было, а виду и не показала, а с тех пор, поглядывая в списки инвентаризации, да на ведомости смекала всё больше: темнит Владимир Николаевич, круто темнит. Пользуется ореолом секретности да изысканности их учреждений, а сам…

            Доказательств не было. но Гайя всё больше ловила расхождений в инвентарных номерах, до которых никому больше не было дела, видела, как вдруг менялись они на прикреплённом списке описи имущества, а техника и всё убранство-то на месте. Смотрела всё в ведомости, даже копировала их, фотографировала. Она не была дурой, а потому на свою беду догадалась о том. О чём не следовало догадаться. И от этой отгадки ухудшилась её всеобщая подозрительность, и усилилась мрачность, и пропало всякое удовольствие от работы. Своего же начальника Гайя вообще стала почти откровенно презирать, а тот или угадывая, или просто чувствуя в ней опасность, не замечал этого, позволяя молодняку своей кафедры в своё удовольствие сторониться её.

            В самом деле…что делать Гайе? Со своими подозрениями и смутными расчётами, с догадками и характером?

            Если бы она не была собой, то могла бы уволиться и бросить в лицо Владимиру Николаевичу что-нибудь достойное, мол:

–Я знаю всё о ваших махинациях! 

            И гордо уйти. Но Гайя не могла откровенно так его обвинить. Доказательства были её догадками – логика и внимательность! Вот и всё.

            Искать улики? А потом куда? В полицию? В министерство? В какое? Открыться коллегам?

            Нет, точно нет. У Гайи вообще была догадка насчёт того, что не мог Владимир Николаевич в одиночку проделывать регулярные махинации с процентами стимулирующих и инвентарным имуществом. Ему должны были помогать!

            И она, настороженная и яростная, таясь, приглядывалась к своим коллегам, видя в них потенциальных врагов всего честного и порядочного. Она была поглощена недоверием.

            Если бы не ушёл Филипп – она бы так и думала на него, как на основного пособника. Но Филипп ушёл именно из-за того, что ему не хватало денег. Значит что? с ним не делились? Гайя полагала что это так, ведь если бы Филипп был бы в доле, он бы явно нашёл способ подставить Владимира Николаевича, и неровен час, стать на его место! Наглости и сообразительности у него бы хватило.

            Тогда кто?

            В иную минуту, слушая перебранку и пересмешки коллег, читающих ежедневную сводку паранормальщины, Гайя себя укоряла: может быть, она всё надумала? Может быть, она чего-то не знает и всё честно? И когда готова была она уже сама себя убедить в этом, сплоховал сам Владимир Николаевич – попросту забыв под газетой две ведомости на Майю и Зельмана. Ведомости, в которых говорилось, что оба получили по восемьдесят процентов, а Гайя увидела этим же утром, что когда они подписывали документы – и Майя, и Зельман расписывались за прошедший же месяц как за шестьдесят процентов.

            Итого?..

            Гайя злилась. Гайя приглядывалась. Кто бы мог быть в курсе? Или кто бы мог помочь? Альцер? Нет, он бюрократ и не поймёт подозрительности Гайи. Скорее всего единственное, что он сможет предложить – пойти в полицию.

            И это при условии, что сам Альцер не в деле.  Хотя, Гайя и подозревала в нём честного человека. К тому же, он прибыл для обмена опытом, значит, едва бы его стали посвящать в такие дела.

            Зельман? Тоскливый ипохондрик с живым умом?  Возможно, он бы смог помочь. А может быть он уже и помогает, да только Владимиру Николаевичу.

            Павел? Он вроде как увалень. Или прикидывается? Гайя вглядывалась в лица своих коллег тайком, искала ответы, подсказки, но не понимала истины. Уйти же вот так, бросив разгадку и службу, занимавшую её ум, она не могла.

            Хотя, пожалуй, и следовало бы. Так Гайя начала бы новую жизнь, а не стала бы в конце всей этой истории всего лишь отпечатком собственной души, заточённым в тюрьму меж мирами…

            Но Гайя не знала своего исхода и приглядывалась к коллегам. Майя? Та кокетка и дурная голова – с неё всё станется. Наивная, доверчивая и ненадёжная. На месте Владимира Николаевича Гайя лучше бы ей не доверяла, но с другой стороны, кому в последний раз Гайя вообще доверяла, если даже врачам она не верила и приходила консультироваться в другую клинику прежде, чем принять решение?

            А вот Ружинская…

            Сначала Гайя обвинила её без сомнений. Потом отказалась от своих обвинений – почти вот всех. Ружинская производила какое-то тёплое впечатление на Гайю и какая-то знакомая неприкаянная тоска была в её глазах. И потом – Гайя видела, что Софа не живёт богато. У неё не было модных вещей или телефонов, так, аккуратно, чисто, но не свежо. А сапоги и вовсе подклеенные на подошве – это Гайя тоже разглядела.

            Разглядев же, пришла к выводу, что Ружинская слишком никакая, слишком блеклая и не заслуживает внимания. Но ошиблась! Последние дни Софа была объектом для бесед и перешёптываний. Владимир Николаевич её, кажется, откровенно возненавидел, да и как тут не возненавидеть? Она общалась с Филиппом – раз. Она видела призрака – два. Она отказалась от своих прошлых показаний, сбивая все карты – три…

            И было о чём подумать!

            Откуда вдруг в тихой мышиной личности столько событий? С какого потолка? Почему Филипп вышел именно на неё? Доверял? Или есть иная причина?

            Гайя не сказала никому, что в день, когда официально Софа Ружинская перешла в разряд тех, кто якшается с врагом их ценной кафедры, видела, как Софа садилась с Филиппом в такси. У них на кафедре  закончился картридж для принтера, а Зельману нужно было для его дела. Гайя пошла распечатать документы, и встретила их уже отъезжающих. Она никому не сказала об этом. Это было совпадение, удивительное совпадение, и Гайя может быть, сочла бы егоза какое-то любовное свидание, но что-то было напуганное в движениях Ружинской, что-то нервное, и это уже на романтику не тянуло.

            А утром Софья пришла раньше всех.  К приходу Владимира Николаевича состряпала уже издевательскую объяснительную. Суть её состояла в том, что Софа отказывалась от всех своих показаний и не была уже уверена в том, что встречалась с мертвой. Также в объяснительной она указывала, что её диалог с Филиппом произошёл помимо её воли.

–Он тебя что, удерживал силой? – усмехнулся Зельман, когда Владимир Николаевич, грозно посверкивая очами, прочёл объяснительную Ружинской вслух.

            Софа кивнула:

–Я хотела уйти. Он мне выговаривал что я дура. У меня раскалывалась голова, я не знала что делать…и тут вы позвонили.

            Врать Софа не умела, от того и прятала взгляд. Но Владимир Николаевич заметно потеплел:

–Видишь, Софа, что делает с людьми Филипп? Теперь из-за него ты совсем запуталась и сбилась. Ещё и в премии потеряла.

            «Интересно, кому эта премия пойдёт…» – мрачно подумала Гайя, замечая в лице Ружинской бледность недосыпа и заметные круги под глазами. Бессонница? Да ещё и воспалённые красноватые глаза. Что ж ты делала, Софья? Что же ты делала, раз такая бледная и несчастная? Да, несчастная. Не тянет твой вид на проведённую в романтике ночь.

            Понемногу закипела привычная рутина. Софа сползла за свой стол и сидела, молча и мрачно пролистывая новости. Владимир Николаевич поглядывал на неё с сухим одобрением, а Гайя с настороженным любопытством. Между тем другие переговаривались.

            Поездка Зельмана не прошла даром. Он был настоящим цепным псом в человеческом облике, не меньше! Камера засняла размытую фигуру,  и на этом её дело кончилось, а Зельман не только съездил в командировку (да ещё лихо метнулся в обе стороны, не позволив себе задержки), но и вытребовал записи камер. Неясно было до конца каким методом он их получил, не имея толком даже внятного объяснения о необходимости получения именно этих записей, да и вообще не имея какого-либо права требовать хоть что-то, но он получил копию, перенёс её на флеш-карту, а затем, поколдовав за компьютером сделал более чёткие покадровые изображения. Теперь их-то и разглядывали Зельман, Альцер, Майя и Павел.

            Владимир Николаевич сидел, ткнувшись в газету, поглядывая на них с добродушной улыбкой. Софа сидела за столом, не вслушиваясь совсем в смысл слов. Гайя поглядывала по сторонам и заметила, что из компании переговорщиков Майя поглядывает на Софу…

            Заметила её бледный несчастный вид? Да нет, на тревогу не похоже!

–это просто тень дерева! – убеждал Альцер. Он был бюрократом по своей сути, ему нравилось, когда его разубеждали, используя при этом неопровержимые доказательства из инструкций и документов. В данном случае этих доказательств фотография дать не могла.

–Да нет же! – обозлилась Майя, и мельком глянула на Ружинскую. – Нет, это тень человека.

–А что говорят очевидцы? – Альцеру было равнодушно на пустые споры. Часами можно спорить у фотографий, а толку?

–Надо ехать ещё! – всё это было на руку Зельману. Он был не прочь поработать в полях. – Походить по лесу, поставить наших камер.

–После сводки поедете, – дозволил Владимир Николаевич. Он не оставлял изо дня в день чувство, что если отпустить часть команды до прочитки ежеутренней сводки, то случится апокалипсис. – Что там?

–Ничего, – бледно и равнодушно отозвалась Ружинская, которая пряталась в новостных лентах ненормальных сайтов, ставших ей рутиной, как в спасении. – Египтолог вскрыл древнюю гробницу и сильно заболел.

–Нечего было лезть! – отозвалась Майя насмешливо.

–Он был болен до этого, – хмыкнул Зельман, – Египтом! Мне кажется, только ненормальные люди могут туда лезть!

            Некоторое одобрение его слова всё-таки вызвали. Даже Ружинская и Гайя одобрительно мыкнули, выказывая своё согласие. Промолчал только Павел, да не только помолчал, но и засмущался и ткнулся взглядом в разложенные Зельманом фотографии.

            Это был секрет Павла. В юности он думал стать археологом и отправиться на раскопки в Египет. Но учёба была непосильна по цене, пришлось поступить на исторический, а оттуда, по результатам опросников и тестов, становящихся всё более и более странными, Павел и попал сюда.

            Попал и выяснил, что в среде исследователей необычного весьма негативное и презрительное отношение к некоторым областям. Хотя, казалось бы, если существуют призраки, почему не могут быть египетские проклятия?

            Зельман как-то объяснил свою позицию так:

–Понимаешь, Павел, привидения, призраки, полтергейсты, НЛО – всё это может быть объяснимо. Цивилизации вне Земли могут существовать, а призраки и полтергейсты – это энергия, которая, как известно, никуда не девается и просто перераспределяется. А проклятия? Это бред. Мы не можем пока изучить НЛО или призраков, потому что у нас нет знаний или органов чувств с такой удивительной точностью, но это хотя бы возможно!

            Павел не очень-то и верил в  египетские проклятия, но его возмущало и приводило в недоумение неизменное презрение ко всем новостям из Египта.

–Это ненаучно! – объяснял короче Альцер.

–Это просто разрекламировано, – снисходил Владимир Николаевич. – Как Лох-Несское чудовище, Снежный Человек…

–Чупакабра, – подсказала Майя.

–И её туда же, – согласился начальник.

            Так и кончилось. Павел не говорил о Египте, и отмалчивался, когда речь заходила о нём,  стыдясь своей угасающей с каждым днём мечты.

–Над Бразилией летают гигантские НЛО, – зачитывала следующие новости Ружинская. Гайя заметила, что голос её слегка повеселел. Лицо, конечно, хранило ещё бессонную бледность, но ничего, молодость брала своё.

            Зельман выругался, Альцер поддержал:

–Как этим так всё! А нам?

            Это правда. НЛО, странных облаков – всего этого всегда вдоволь. Но вот относилось это не к их кафедре.

–Они богатые, – с завистью протянула Майя, и Гайя, глянув на нее, почему-то легко представила её в доле с Владимиром Николаевичем, оттягивающую копейки у них же.

–Человек увидел будущее во сне, – продолжала Ружинская. Это тоже мимо. Люди, будущее… это к отделу экстрасенсов, говорят, такие заседают в Москве.

–Не то, ещё что? – Павел решился подать голос.

–В Аргентине фермер увидел Йети с красными глазами, – зачитывала послушно Ружинская. Гайя хмыкнула: мало сказочек про всяких йети, так нет, подавай их теперь с красными глазами!

–В Пенсильвании, – продолжила Софья, и голос её дрогнул, – сторож увидел йети, подкрадывающегося к стаду коров.

            Это было уже нехорошо.  Так нехорошо, что даже Владимир Николаевич выполз из-за своей газетки и раздумывал.

–Надо кому-нибудь позвонить, наверное, – неуверенно промолвила Ружинская, – да?  Два случая. Подряд. Это как-то…

–Позвоню, – пообещал Владимир Николаевич уже серьёзно. Он не любил звонить в министерство – там всегда удивлялись его звонкам и всегда досадовали, когда он сообщал о том, что следовало передать в другие подразделения паранормальщины.

            Софья Ружинская встряхнулась, успокоенная и вернулась к новостям:

–А это и нам!

–Читай! Читай! – оживление было куда большим, чем после новости из Египта. Ещё бы! Случаи с призраками привидениями  редки.

–Так… – Ружинская прочла вслух: – видеоняня засняла как призрак гладит ребёнка по голове в… у нас.

            Голос её упал. Везение? Двойное? Не надо ехать? Не надо плестись куда-то, хотя бы в пригород?

–Что?

–Да читай же! – даже Гайя потеряла всякую настороженность и мрачность. Ей не терпелось услышать подробности.

            Софья встряхнулась, прочла всю статью:

– «Жительница дома на Галактионовской улице утверждает, что её дом ночью навестил призрак. Мать двоих детей Н.И. (имя изменено редакцией портала), поделилась в сети видео – любопытный ролик из видеоняни. На ролике видно, как в кроватке, над её спящим трёхмесячным сыном Л. (изменено редакцией) появляется сгусток тёплого и мягкого света, а затем двигается рядом с его головой…»

–Я балдею! – не выдержала Майя, но на неё зашипели.

–«Н.И. уверена, что сгусток света – это рука её мужа, скончавшегося за три месяца до рождения Л. от рака горла. «Он долго и страшно умирал, хрипел, – говорит Н.И., – и очень хотел увидеть нашего сына. Теперь он пришёл. Завеса тонка!» на ролике видно, что младенец на секунду шевелится, когда «рука» проходит совсем рядом, но вскоре сон его возобновляется всё с той же мирностью…»

            Ружинская оглянулась на всех собравшихся за её спиной. Такие разные они так одинаково теснились подле неё.

–Тут видео, – сказала Софья, и уже не дожидаясь согласия, ткнула на него.

            Сначала было темно. Затем в темноте возникли синеватые очертания. С каждой секундой они становились всё ярче, а затем очертили уже явно и кроватку – деревянную, и маленькое тельце… недолго всё было без движения. Вскоре действительно – под общим вздохом зрителей – на видео появился сгусток света. Он перемещался около головы малыша, и если поверить в то, что это был призрак отца, недождавшегося появления сына, то можно было бы назвать этот сгусток рукой, а его движения – поглаживаниями по голове. Мгновение, другое…малыш заворочался, но не проснулся. Сгусток аккуратно потух, видео кончилось.

–Ещё раз! – скомандовал Альцер неожиданно хриплым голосом. Всеобщее волнение захватило и его. Ружинская покорилась. На этот раз зная, что увидят, они смотрели уже внимательнее.

            Но ничего не увидели. Тот же сгусток, тот же младенец, та же кроватка.

–Павел! – скомандовал Владимир Николаевич, – выясни, что в этом видео. Выясни, нет ли на нём…

            Он замялся. Все технические прогрессы остались для него такой же тайной, как и призраки для мира простых смертных.

–Понял, – кивнул Павел, усаживаясь за свой компьютер. Его компьютер был поновее, там были и какие-то программы, которые позволяли убирать лишние шумы, и даже, как говорил Павел «чистить слои». Гайя в этом мало понимала, и потому ревниво наблюдала за тем, как Софа Ружинская отправляет Павлу ссылку на эту страницу, а тот хмурится у экрана.

            Владимир Николаевич потирал руки. Его триумф был где-то рядом. Надо же! Щедро пошло! То ничего и никого, то явление за явлением. Эх, разошлась загробная жизнь!

–Зельман! – весело воскликнул начальник, отрывая меланхоличного с вида Зельмана от наблюдения за работой Павла – по его монитору уже прыгали какие-то весёленькие полоски запускаемой программы, – ты продолжаешь заниматься своим делом. Возвращайся к тому лесу, наблюдение продолжать. Упор на камеры, что схватили тень, ясно?

            Два дела сразу! И вдруг перспективны? Владимиру Николаевичу оба дела казались обещающими. Он пришёл в хорошее настроение и даже простил уже глупую Софочку Ружинскую. Да и как не простить её? Она открыла, похоже, хорошую весть!

            Развалив одно дело, принесла другое.

–Так, нам надо выйти на след этой женщины, – продолжал Владимир Николаевич. – Адреса, контакты? Есть что-нибудь?

–Имя изменено, видим только улицу, – ответила Софья.

            Владимир Николаевич нахмурился. Как просто было раньше с газетами! Нужен адрес – пошёл в редакцию. А сейчас?

–Можно сделать запрос, – промолвила Гайя. – Там же есть какие-нибудь…

–тут есть форма обратной связи! – обрадовала Ружинская, пролистав полотнища рекламных роликов. – Нам бы хоть телефон этой женщины, хоть имя…

–Заполняй! Заполняй!

            Дрожащие руки Софьи Ружинской застучали по клавиатуре. Она с торжествующим лицом, сияя, отправила форму обратной связи, и замерла, ожидая ответа. Всё, что оставалось им в общем – ждать. Ждать и надеяться, что им ответят.

            Зельман умотал по своему делу с призраком в лесу, Павел изучал видео, остальным же досталось нервное ожидание. Никто не мог работать! В любую минуту мог прийти ответ. И Гайя надеялась, что ответ этот будет хоть с какими-то данными. Хотя Софья и представилась полуофициально, как и следовало, их могли (и должны) бы развернуть.

            Но боги были жалостливы. Они отозвались на нервность народа и снизошли. Через полтора часа (всего-то!) пришёл спасительный контактный телефон.

–звони…– — прошелестела Гайя, и Софья Ружинская, под всеобщими взглядами (разве только Павел был в стороне и на своей волне), набрала номер.

–На громкую! На громкую! – зашумел Альцер, но его оборвало настороженное и незнакомое:

–Да?

–Э…здравствуйте, – Софа показала кулак Альцеру, – меня зовут Софья Ружинская, я из… я с кафедры изучения паранормальной активности.

–Никогда не слышала, – ответила женщина, но вздохнула с горечью: – хотите назвать меня сумасшедшей?

–Ни в коем случае! – запротестовала Софья. – Напротив, мы вам верим.

–Да?..– голос женщины озарился теплом. Гайе даже тоскливо стало. Неужели она так нуждается в чужой вере? Впрочем, почему-то эти мысли саму Гайю устыдили.

–Мы хотели бы встретиться, – осторожно подбиралась Софья под всеобщие нервы.

            Женщина согласилась, спросила только:

–Вы будете одна?

            Софья растерялась. Владимир Николаевич замотал головой и показал два пальца.

–Вдвоем. Нас будет двое.

            Женщина продиктовала адрес, напоследок попросила:

–Не считайте меня сумасшедшей. Это действительно чудо.

–Мы верим, – пообещала Софья и звонок завершился.

–Так! – Владимир Николаевич ударил в ладоши, затем растёр их, будто бы замёрз, – Зельман на выезде. Альцер и Майя, подготовьте возможную технику. Павел… Павел?

–Что? – он высунулся из-за компьютера. – Мне ещё надо снимки Зельману обработать.

–Ну…как закончишь, поможешь им! – настроение у Владимира Николаевича было нетерпеливым, – я проеду в министерство. А вы, Софья и Гайя, поедете на Галактионовскую!

            И Гайя, и Софья обомлели. Они в паре работали последний раз где-то…никогда. С Гайей. вообще было тяжеловато работать, а Софья ладила со всеми.

–А почему…– попыталась сопротивляться Софья, не питавшая восторга, но  её оборвали:

–Остальные заняты, а ты проштрафилась!

            Неловкое молчание, недолгие сборы, опасливые взгляды друг на друга, недолгое, но значительное внушение и вот они вдвоём хватанули ледяной зимний воздух. Гайя понимала что должна как-то пошутить или утешить её, но не хотела. В конце концов, её никто никогда не утешал. Более того, только что её откровенно признали наказанием для Софы!

–Галактионовская это где?  – спросила Ружинская, ёжась от ветра. Гайя взглянула на неё, ответила:

–Где Пионерская, знаешь? Там начинается. Минут сорок отсюда, если на автобусе.

–Ужас, – вздохнула Ружинская и снова поёжилась.

            Гайя взглянула на неё со смешком:

–Одеваться теплее надо! Сегодня ветер такой, а у тебя шарф тонкий. Лучше бы надела как в прошлый раз – он вязаный, тепло держит лучше. А это что? за красотой гонишься?

            Софья покраснела, не ответила  и заторопилась к остановке.

7.

            Голова ужасно болела, и, насколько я могла судить по характеру этой самой боли, избавиться от неё мне предстояло нескоро. Неудивительно, впрочем! Сама виновата: полезла на ночь глядя на поиски приключений. Нет бы поспать, как нормальному человеку, но нет! на подвиги потянуло, на разгадки. А по итогу что? едва-едва успела доползти до дома, подремать пару часов, вскочить в испуге от будильника, пропустить завтрак (его ж готовить надо!), кое-как собраться и проглотить таблетку аспирина.

            И это ещё если не брать во внимание то, что я потеряла на квартире мёртвой женщины свой шарф, и непонятно чем это может ещё обернуться. Ах да, ещё я видела какую-то непонятную сущность, встретилась с призраком Карины и меня игнорирует Агнешка – она не вышла меня встречать ночью, и не появилась утром.

            Достаточно для бед?

            Одно радует, хоть немного, конечно, для радости, но хоть что-то: Владимир Николаевич, кажись, решил меня помиловать и не распинать за встречу с Филиппом. Конечно, с премией можно всё равно попрощаться, да и мне врать пришлось, но у меня болит голова и я жутко устала, а надо ещё как-то отработать…

            Но нет, продолжаются беды. И чего меня отправили с Гайей? Почему не с кем угодно?! Понятно, что у нас Гайя – это местное наказание, но я уже сама себя достаточно наказала.

–Одеваться теплее надо! Сегодня ветер такой, а у тебя шарф тонкий. Лучше бы надела как в прошлый раз – он вязаный, тепло держит лучше. А это что? за красотой гонишься?  – проворчала Гайя, когда я неосторожно поёжилась под зимним ветром. Я промолчала и поторопилась к остановке. А толку спорить? И потом – я бы с радостью надела тот, вязаный, но есть одна маленькая проблема: он на квартире мёртвой женщины! И непонятно – найдёт ли полиция его, и если найдёт, то, что со мной будет? Как я буду  объясняться?

            Филипп сказал не думать об этом. А как я могу не думать? Конечно, хотелось бы мне переложить всё на него, мол, его вина и точка, но только это неправда. Я сама дура. Кто меня тянул? Кто меня тащил?

            Благо, транспорт сегодня не заставил себя ждать. В автобусе было едва ли теплее, во всяком случае, я не заметила особенного тепла, но тут не было ветра. И было одно свободное место.

–Садись, – предложила я Гайе.

            Она удивлённо воззрилась на меня, забирая у кондуктора свой билет:

–Уверена? Выглядишь плохо, Ружинская. Может лучше тебе сесть?

            Приплыли. И без того не по себе, а оказывается, я ещё и плохо выгляжу. Нет, так не пойдёт!

            Я силой заставила себя улыбнуться:

–Садись, я в порядке!

            Но вскоре рядом с Гайей освободилось место и она подвинулась. Теперь я должна была сесть рядом с ней. ноги, конечно, ломило от усталости, и сесть я была бы очень рада, но с Гайей?! Не по себе мне от неё всегда. Ещё и ехать.

–Садись, – настояла она и я упала на сидение, стараясь, чтобы даже мой пуховик не коснулся её дублёнки. Ничего, это только работа. Это только моя коллега. Да, коллега. Пусть у неё мрачный взгляд, пусть она смотрит на меня так, что мне не по себе и ме6няне покидает чувство, что она видит меня насквозь – это всего лишь рабочая поездка, а Гайя – моя коллега.  Не самая любимая коллега, далеко не самая любимая, но мне с ней работать.

–Уверена что в порядке? – спросила Гайя. Я предпочла бы, чтобы мы провели всю дорогу в неловком молчании, но, видимо, не дано мне было выбирать.

            Я ответила нарочито бодро:

–Да, только спала плохо. Вот и всё.

–Переживала? – Гайя спросила вроде бы сочувственно, но в то же время что-то мне не понравилось в её тоне. Без какой-либо причины не понравилось.

            Я насторожилась. Я спятила видеть везде подвох? Но Гайя поглядывает на меня – я вижу боковым зрением, и надо отвечать. Отвечать максимально безопасно.

–Да…ну, сама понимаешь!

            Гайя нахмурилась, повернула ко мне голову, видимо, желая что-то спросить или уточнить, и я поспешила добавить:

–Я так всех запутала. Даже неловко. И ещё этот…Филипп. Но Владимир Николаевич дал мне шанс объясниться, и я надеюсь, что не подведу, и…

–Похвально, – мрачно прервала меня Гайя. Похоже, ей мои слова не понравились. Ну уж извини, Гайя, откровенничать с тобой я не собираюсь! Я сама не понимаю, что происходит, не знаю даже, что будет, а ты мне здесь ещё под кожу лезешь. Ну вот надо оно тебе?..

            Но вслух я ничего не произносила, прикрыла глаза, надеясь, что Гайя оставит меня в покое, и попыталась успокоить нервы. В конце концов, что именно произошло?

            Я встретила женщину, которая была уже мертва. Я солгала начальнику. Я встретилась с Филиппом и была на квартире этой самой мертвячки, где…

            Это самое неприятное. Можно встретить призрак, который не знает о том, что он призрак. Да, бывает. Редко, но бывает. Можно солгать начальству – я всего лишь выкручивалась из обстоятельств, в которые меня загнал Филипп…и я сама.

            Но вот то, что я видела на квартире Карины – это, простите, ни в какие ворота! Ладно ещё призрак самой Карины, появившийся в зеркале – зеркало, по глубокому убеждению наших исследователей, есть портал между мирами. А мёртвые часто возвращаются именно в свой дом, когда не знают что они мёртвые.

            Но что это была за тень? Что за дрянь терроризировала Карину, явила стенную дрожь, вызвала предполагаемую аномалию времени и назвала себя «Уходящий»? вот это вопросы, на которые я хотела бы знать ответ, и на которые мне, похоже, не увидеть ответа.

            И если  даже забыть всё остальное, всё неприятное – и ложь, и плохое самочувствие, и шарф-улику на квартире с призраком и «Уходящим», то как быть с этой тенью? Да, именно эта тень и есть основной вопрос, главная загадка!

            Как вот только её решать?

            Мне пришло вдруг в голову – очень ярко и стремительно, так, что я даже глаза открыла против воли, что Филипп напрасно творит секретность. Что плохого, если мы расскажем на Кафедре про произошедшее? Да, есть вопрос тщеславия и личной обиды, и Филиппу, конечно, очень хочется разгадать эту тайну, а Владимиру Николаевичу ответно хочется понаблюдать за падением уверенности Филиппа, за его унижением, но если бы мы объединились, вероятно, мы бы победили быстрее! Мы бы открыли тайну, нашли бы через Владимира Николаевича поддержку в министерстве, и…

–Ты чего? – Гайя прервала поток моих светлых мыслей. Надо же, а я уже забыла, что нахожусь под её бдительным взором, не знающим пощады.

–Я…ничего, тряхнуло, – я чувствовала, что лгу неубедительно, но это было совершенно неважно по сравнению с угасающим светом моих мыслей.

            Ага, расскажи какой-нибудь Гайе про то, что мы проникли в опечатанную квартиру! Да мы преступниками в её глазах  станем навечно. И ничем это не перебьёшь. Даже загадкой «Уходящего».

–Понятно, – отозвалась Гайя с какой-то обманчивой лёгкостью, за которой мой уставший разум угадывал напряжённость. – Как  думаешь, там что-нибудь есть?

            Вопрос был задан без перехода, и я немного растерялась.

–Где?

–А куда мы едем? – Гайя усмехнулась. – Эх, молодость-молодость! Софа, вернись в рабочее русло.

            Знала бы ты, Гайя, насколько глубоко я увязла в рабочем русле!

–Может быть, – я постаралась не обижаться и не возмущаться на заявление о молодости.

–Я спросила о твоих мыслях, – напомнила Гайя. – Эх, завидую я тебе. Явно ведь о чём-то хорошем думаешь. Не о работе.

            О работе. И о плохом. Но тебе, Гайя, я не расскажу.

–Скоро узнаем, – ответила я. – Нам выходить на следующей?

–Через одну, и по дворам. Я тебя проведу, я здесь когда-то жила, – Гайя неожиданно примолкла, будто сболтнула лишнего. Я решила отомстить ей за свои неловкие ответы и спросила сама:

–Давно?

–Давно.

–С родителями или мужем?

            Мне показалось, что Гайя не ответит, но она всё-таки вздохнула и сказала:

–С мамой. Я не была замужем.

–О…– она победила неловкость, в которую я попыталась её вогнать и обратила её против меня. Теперь я испытывала дискомфорт от того, что так влезла в её жизнь. – Извини.

–Ничего, я не стыжусь. Я просто не верю людям, – ответила Гайя с усмешкой. – Пойдём?

            Чёрт, надо же – чуть остановку не прозевала! Я выскочила в проход, причём как всегда зацепилась пуховиком о ближайшее кресло.

–Ну, Софа! – со смешком ответствовала Гайя моему коровьему изяществу и помогла высвободиться. Мгновение, другое и вот мы с ней на ледяном ветру и я снова ёжусь под порывами зимы, и снова ругаю себя за неосмотрительную забывчивость.

            На ветру не хочется разговаривать. Я закуталась плотнее в свой слабенький шарф, не предназначенный для такого ветра, всё хоть спасение.

            Подворотня, ещё одна и ещё – шаг Гайи очень уверенный, она ведёт меня, точно разбирая знакомые ей проулки и дома.

–Мы на месте, – с казала Гайя, оглянулась на меня, вздохнула и сама позвонила в домофон. Насколько не люблю Гайю, но сейчас я почти её обожаю – у меня зубы от холода застучали, я плохо переношу зиму.

–Да? – домофонную трель разорвал женский голос.

–Э…добрый день, мы сегодня вам звонили. Мы с кафедры изучения актив…

–Поднимайтесь! – прервала женщина.

            Поднялись мы в молчании. А что ещё тут можно было говорить? с кем? О чём?

–Разувайтесь! – велела женщина, уже распахнувшая дверь своей квартиры в подъездную сырость.

            Мы с Гайей прошли в молчании, вежливо разулись, сняли верхнюю одежду, и теперь получили полную возможность видеть хозяйку квартиры. Она была высокой, очень худой, с землистым цветом лица, но удивительнее всего были её уставшие глаза, в которых плескало тоскливой безысходностью.

–Добрый день, – Гайя улыбнулась с полным дружелюбием, – меня зовут Гайя, а это Софья. Мы представители кафедры по…

–Я Нина, – прервала женщина, махнула рукой вглубь коридора, – я одна. Проходите, называйте меня психичкой.

–Мы не считаем вас психичкой! – я не выдержала этой безысходной тоски в глазах Нины. – Вы и поверить не можете, сколько людей сталкивается с необъяснимыми явлениями, но из страха показаться ненормальными не сообщает об этом. Потому мы так ценим ваше свидетельство. Мы исследователи.

–Правда? – Нина обрадовалась.

            Кривда, Нина. На самом деле всё наоборот. На каждом шагу нас подстерегают сумасшедшие, уверяющие, что видели полтергейста, что за ними гнался оборотень и прочие прелести жизни. Про НЛО вообще молчу. Но мы обязаны поддерживать эти россказни, потому что среди них встречаются настоящие зёрнышки правды, и неважно, сколько мусора надо обработать…

–А моя семья мне не верит, – пожаловалась Нина. – Мой брат сказал что это от успокоительных.

            Мы с Гайей обменялись взглядами. Успокоительные – это плохо. Это уже есть вероятность трюка.

–Мы всё проверим, – пообещала Гайя.

–Понимаете, Нина, – продолжила я, стараясь не выдавать лишних чувств, – некоторые люди очень опасаются столкновений с неизвестным и предпочитают игнорировать всякие свидетельства. Так вы позволите?

–Да…– она заметно приободрилась, и даже выдавила из себя слабую улыбку. – Что вам нужно?

–Вы одна? –спросила Гайя, доставая блокнот для записей.

–Да. Сын у мамы. Я решила что не надо ему…ну тут, – Нина смутилась.

            Обидно… мы бы с Гайей предпочли, чтобы он был здесь, но ничего.

–Нам надо осмотреть квартиру, задать пару вопросов и, если позволите, проверить видеоняню, – сообщила Гайя. – С чего хотите начать?

            Нина посторонилась, пропуская нас дальше по комнатам. Разумеется, она последовала за нами. Это было логично и правильно: если впускаешь кого-то в дом, то не выпускай его из поля зрения. И, хотя, нас интересовала в большей степени детская комната, где произошёл инцидент, мы заглянули в каждую.

            В кухне было чисто. Никакого беспорядка, грязных чашек – это характеристика человеческого состояния. Но нас с Гайей интересовал показатель «здоровья» жилья. Кран не капал – Гайя провернула воду, та легко открылась и закрылась, не раздражая противным звуком неповиновения капель. Возле раковины тоже было сухо. Гайя открыла дверцу в раковину, всё сухо и там. Чистящие средства расставлены ровно, по размеру.

            Глянули потолок – без трещин, пятен. Гайя пометила это. перешли в туалет. Как ни странно, но именно в туалете и ванной призраки любят больше всего активничать. У греческой кафедры когда-то была теория, которая, впрочем, пока ничем не подтвердилась, том, что потусторонняя активность имеет большую привязку к местам «прохождения» – кухня, туалет, ванная – мол, там трубы и там больше людей, чем в комнатах и на балконах. Там запахи, там шумы…

            Не знаю, может и правы греки.

            Но в туалете потолок был чист, на стенах не было толстого налёта и пятен, бачок унитаза не протекал, ржавчина по трубам не ползла. И никаких посторонних звуков. И та же картина в ванной –  чистота, нет странных пятен, лишних запахов…

            Гайя помечала в блокноте, пока я проверяла краны. Не капают. Хорошая квартира.

–Вы не отмечали где-нибудь в квартире неожиданного холода? – спросила Гайя, пока я обшаривала на предмет странных протечек стену.

            Нина, наблюдавшая за нами со смесью изумления и благоговения, ответила незамедлительно:

–Нет. Всё нормально.

–У вас часто бывают гости? – продолжала Гайя, пока мы перемещались в коридор.

–Пока муж был здоров бывали, – ответила Нина, – но когда он болел и после…

            Она смутилась, ослабела.

–мы вам сочувствуем, – заверила Гайя, – но нам нужна правда.

–Только мама моя, брат и его сестра заходили. Ну ещё врачиха из поликлиники, – ответила Нина и почему-то решила уточнить:– Любовь Михайловна она.

            Мы с Гайей переглянулись, не сговариваясь проглотив «врачиху». И она, и я видели, что в этой квартире нет ничего подозрительного: ни запаха, ни протечек, ни холода, ни шума, то есть, по показателям здоровья жилья – общая картина была более чем удовлетворительной.

–Это ваша спальня? – спросила я, входя в следующую дверь.

–Наша с мужем, – ответила Нина и покраснела: – то есть…моя, да.

            Она прикрыла лицо руками. Человеческое горе – самая сильная вещь для призраков.

–Вас мучают сны? – Гайя взяла тихий тон. Сочувствующий, вдумчивый, понимающий.

            Нина вздрогнула.

–Откуда вы знаете?

–Вам снится ваш муж?

            Она помолчала, собираясь с мыслями, затем медленно, неохотно кивнула:

–Да. Всё снится его хрип. Он же здесь лежал. Всё не хотел меня беспокоить, до последнего дня, пока мог…

            Нина осеклась. Мы с Гайей молчали. Наши вопросы бередили душу этой женщины, но мы должны были их задать. Должны, потому что мы исследовали общую картину мира, а она жила в своём горе.

–Потому и начала пить таблетки, – Нина указала пальцем на прикроватную тумбочку. Я шагнула по указанному направлению, взяла коробочку, затем показала Гайе название.

            Гайя помрачнела. А как тут не помрачнеешь? Если свидетель инцидента с паранормальным явлением находится в состоянии алкогольного, наркотического опьянения, или вышел из-под наркоза, или находится под действием антидепрессантов или снотворного, то его слова можно делить на четыре. И даже то, что у нас есть видео, уже не такое доказательство.

            И это не я сказала, и даже не Гайя или Владимир Николаевич. Это опыт десятилетий и сообщения между кафедрами.

–Разрешите взглянуть на детскую? – Гайя отвела взгляд от коробочки, и я вернула её на место, стараясь, чтобы движение выглядело небрежным, мол, ничего такого не произошло.

            Детская тоже чистая и светлая. Кроватка, игрушки, пеленальный столик.

–Видеоняня, – Нина подала Гайе устройство. – Мне её подарили, чтобы я…ну после смерти мужа мне было тяжело справиться. И я…

            Она сбилась, замялась, закрыла лицо руками.

–Разрешите ли вы нам изъять э…память? – Гайя обернулась на меня. – Что тут? Флешка? Видеокарта?

–Карта памяти, – ответила Нина, пока я пожимала плечами. – Да, берите.

            Пока Гайя возилась с видеоняней, вскрывая панельку для карты памяти, я оглядывала комнату. Ни трещин, ни дрожи, ни холода, ни пятен, ни запаха. Я даже простучала стены на два раза, обходя комнату по периметру.

–Ваш сын беспокойно спит? –спрашивала Гайя, сунув карту памяти в пакетик и убирая её в карман.

–Он спокойный ребёнок,– отозвалась Нина. Разговор о сыне заставил её вернуться в реальность.

–Бывали ли раньше какие-нибудь помехи с видеоняней или другой техникой?

–Никогда…ну или только когда свет отключали.

–А это происходит часто?

–Раз-два в год наверное. Из-за грозы чаще всего.

            Да, повезло. У меня это ежемесячное мероприятие. Но я и живу с полтергейстом.

            Гайя терзала Нину ещё с четверть часа, задавая ей разные вопросы о шумах, холоде, перебоях с водой. Во всех случаях Нина показывала отрицательно. А если и были положительные ответы, то за пределы нормы они не выходили. Нина согласилась дать и фотографию своего почившего мужа, и тут пришла пора для самого тяжёлого вопроса, вопроса, который так не любим мы задавать…

–Нина, поймите наш вопрос правильно, мы вам верим, но мы обязаны соблюдать порядок.

            Она насторожилась.

–У вас были в роду близкие или далёкие родственники, страдающие алкогольной зависимостью или каким-нибудь нервным расстройством, депрессией или шизофренией?

            Нина побелела.

–Что вы себе позволяете? – закричала она, но её возмущение было очень громким и неоправданным. Потому Гайя повторила:

–Были?

–Дедушка, – вся запальчивость Нины куда-то разом делась, истлела до ничего, – ему меняли диагноз несколько раз, переводили по лечебницам. Но у него должность была…не афишировали, понимаете?

–Чекист, что ли? – неосторожно брякнула я, и Гайя смерила меня ненавистным взглядом. Здесь её нельзя было винить.

–Не чекист, – обиделась Нина, – он служил в МГБ! Его сняли с должности, когда он начал болеть, но там всё было засекречено. И там после не до этого было, потом и вовсе…

            Она снова сбилась. Но мы услышали главное: родственники есть.

–Мы вас будем держать в курсе, – пообещала Гайя, когда мы обувались в коридоре. – Мы вам верим, у вас интересная история, не бойтесь ничего. Если произойдёт какой-нибудь новый инцидент, звоните по этому номеру…

–Вы мне точно верите? – Нина смотрела на нас с недоверием и  наивным восторгом одновременно.

–Да, мы вам верим, – Гайя солгала за нас обеих и продержала молчание до самого выхода в зиму.

            Стих ветер и стало лучше. Даже не так холодно и мерзко. Вполне терпимо. Я успела даже порадоваться, когда Гайя пихнула меня в бок:

–Чекист? Сдурела?!

–Ну ЧК, ОГПУ, НКВД, МГБ…– я попыталась отбиться, – название разное, но.

–Ты дура? – прервала меня Гайя.

            Вопрос был хороший. Последние трое суток подтверждали что да.

–Да, – я вздохнула. – Ну пожалуйся на меня…

–Совсем дура, – Гайя вздохнула, – жаловаться не буду, я не такая. Но за языком тебе надо последить. Ладно, чего уж? Давай зайдём куда-нибудь? Я проголодалась, а Нина нам чая не предложила.

            Я почувствовала как краснею. Милостью моей дурноты я лишилась премии, да и до зарплаты ещё нескоро. Но как отказать тактично, чтобы не выглядеть не просто дурой, а нищей дурой?

            Но Гайя, наверное, хорошо знала жизнь. Она опередила мою глупую попытку вывернуться, сказала:

–Я угощу. Разбогатеешь – вернёшь.

–А если не разбогатею?  

–Не обеднею, – хмыкнула Гайя. – Пошли! Погода гадкая. И вообще, Соф, это мелочи. Знаешь, когда я была студенткой, мне приходилось иногда очень непросто. не всегда была возможность поесть: не на что и некогда, так что… всё в порядке.

            Я молчала. Покорная, шла за Гайей и молчала. Мне тоже хотелось перекусить, но я не знала, как сладить со своей совестью и своим стыдом.

–Это не унижение, – объяснила Гайя, снова прочтя по моему молчанию всё, что я чувствую на этот счёт, – это просто помощь ближнему. Как тебе пиццерия? Пойдём?

            В тепле пиццерии, в запахах горячего кофе и выпечки мне полегчало. Я сделала скромный заказ, чтобы не напрягать Гайю, но и этого заказа мне хватило – в тепле и уюте заведения пища воспринималась мною как дополнение к прекрасному теплу и возможности посидеть.

–Что скажешь? – спросила Гайя, когда нам принесли заказ.

–Начинки не пожалели, это правда, – я взяла свою тарелку. – Знаешь, не везде такое.

–Я про Нину, – еда Гайю, похоже, не так интересовала. Она ткнулась в чашку с горячим чаем.

            Я вздохнула. Что тут скажешь?

–На одной чаше весов видео непонятно какой подлинности. На другой – она принимает успокоительные, явно переживает из-за смерти мужа, смерти, заметь, тяжёлой, и ещё у неё есть родственник с возможным заболеванием.

–Каждый пятый в мире псих! – хихикнула Гайя. – Ну если Павел что-то определит по этому карте памяти, какое-то несоответствие… не думаю, что на видео из сети он чего-то найдёт. Хотя, он мастер. Но с картой ему сподручнее.

–Это понятно, – согласилась я, – всё зависит от видео. Если оно подлинное – это ещё что-то может доказать. И то – даже в этом случае найдутся критики.

–Давай подумаем, – предложила Гайя, – зачем ей бы понадобилось делать фальсификацию? Ну если допустить, что она сознательно пошла на это? деньги? Слава?

–Едва ли она пошла на это. безрассудно. Деньгами не пахнет, славой тоже. Слабовато для фальсификации. И потом, если бы я делала фальшивку, то я бы спрятала успокоительные и молчала бы про родственников с диагнозом.

–Может, шутки ради?

–У неё не так давно умер муж. У неё есть ребёнок. Я думаю, у неё много забот, чтобы ещё такой дрянью заниматься.

            Гайя кивнула:

–Разумно. Может, это не её рук дело?

–А чьих? Ребёнка? Видеоняни? Матери?

–Или брата, – предположила Гайя.– Может, он метит на эту квартиру. А может шутит.

–Он же её брат! А это попахивает подлостью! – я возмутилась, Гайя посмотрела на меня очень внимательно и вздохнула:

–Подлость может быть за каждым углом, Софа. Ты всё-таки ещё очень молоденькая. Не думаю, что ты знаешь людей так, как я.

–Ой ли! А на сколько ты старше? На пять лет? Шесть?

–На семь, – улыбнулась Гайя, – но мою мать, например, обманула её сестра.  Мама осталась без жилья.

            Я устыдилась своей резкости. В конце концов, наша работа похожа на детективное расследование, а в расследовании надо строить версии, чтобы найти истину.

–Прости, Гайя. Я думаю, однако, это единичные случаи.

–Случаи подлости? – поинтересовалась она спокойно, – нет. Случаи замеченной подлости редки. Иной раз они таятся там, где ты не ожидаешь.

–Ты про измены?

–Не только. Я про обманы, предательства в целом. А ещё – про махинации. Например, финансовые.

            И она уставилась на меня, словно ожидая моей реакции. Я не понимала чего она хочет, но понимала одно – разговор свернул куда-то не туда.

–Ну хорошо…– надо было реагировать, – мы отдадим карту памяти и протокол, и пусть видео проверят.

–Я не про это! – отмахнулась Гайя. – Я немного о другом. Видео отдадим, не сомневайся. Я хочу у тебя спросить, но так, чтобы это было между нами: ты никогда не проверяла зарплатные ведомости, не пробовала пересчитать проценты указанного и полученного?

            Я моргнула. Чего?! Гайя спятила. Однозначно.

–Зачем? Я в принципе вижу. Со мной заключили договор на оклад, остальное я плюс-минус прикидываю.

            Пока я произносила эту фразу, я вспомнила, что и Филипп намекал на что-то подобное. Неужели?..

–Ты хочешь сказать, нас обманывают? – я не верила тому, что сама предполагала. Кому надо нас обманывать? Мы и без того сидим в тайне, на одной Кафедре ютимся, крутого оборудования или раздутого штата не имеем! Получаем же – копейки!

–Ну что ты, – усмехнулась Гайя, поднимаясь из-за стола, – ничего я не хочу сказать. Так, болтаю только. Размышляю, прикидываю.

–Ты что-то знаешь? Гайя, если ты что-то знаешь, ты должна сообщить Владимиру Николаевичу! Он примет меры!

            Гайя замерла, глянула на меня с сочувствием и лёгкой улыбкой, и мне стало совсем нехорошо. Неужели Гайя хочет сказать, что наш любимый начальник и есть наш главный обманщик?.. да нет, это уже слишком!

–Я просто размышляю, – сказала Гайя, – поехали, Ружинская, отдадим карту и доложим как съездили.

            Она вышла первой, я нагнала её, уже не взирая на мороз. Слишком неприятно жгло меня изнутри подозрением, чтобы замечать ещё что-то вокруг. Но лицо Гайи оставалось непроницаемым. Она будто бы забыла о том, что сказала, а мой день стал ещё гаже, и снова застучала головная боль, и затрясло от холода. Единственное, что спасло меня от полного упадка, смс-сообщение от Филиппа. Текст был короткий, но очень нужный, словно Филипп знал, как мне нужна поддержка и помощь: «Сегодня в восемь. В «Шокодоме». Шарф у меня. Есть новости. Ф.»

            Новости… когда же кончатся эти новости? Ну хотя бы шарф у него.

–Не отставай! – посоветовала Гайя, ускоряя шаг. Мы уже подходили к автобусной остановке.

8.

            Филипп вольготно устроился на заднем сидении такси. День только начался, а он уже молодец – сделал большое дело и спас шарф Софы Ружинской. Конечно, делать это он был и не обязан, но личная совесть давала своё несогласие на этот вывод и решительно велела ему ехать и выручать шарф.

            Впрочем, выручать ли?.. подъезд был тих, не было в нём и следа от недавнего шума и вторжения. Квартира Карины, в которую Филипп попал с опаской, но без труда, тоже хранила молчание.

            «Привиделось?..» – подумалось Филиппу. Всё было абсолютно в порядке. Ничего не говорило о недавнем присутствии здесь призраков. Да и людское вмешательство угадывалось  лишь по шарфу Ружинской. Даже грязных следов от сапог не осталось…

            Филипп побродил по квартире, заглянул в зеркало, обстучал стены – пусто, тихо, холодно, безжизненно, беспризрачно.

            Или  активность проявлялась в определённые часы, или в присутствии Софы, как первой, кто имел беседу с призраком Карины, или было дело в их двойном помешательстве, но тихо! И ни звука, ни шороха.

            Филипп вышел из подъезда, сверяясь с часами – пятнадцать минут. Временная  аномалия тоже не дала о себе знать. Ладно, нужно было работать и он вызвал такси – с некоторых пор он не пользовался общественным транспортом – имел такую возможность.

            Теперь он ехал, а на его коленях покоился самый простой зимний шарф. Грубый, некрасивый, равнодушный, выбранный, похоже, хозяйкой, за тепло. Филиппу стало мрачно. Ещё недавно он сам вынужден был выбирать только то, что будет нужно и в чём комфортно, а не то, что ему нравилось или было красивым. В те дни, когда он работал на кафедре лже-экологии. Низкая зарплата не пугала его, ведь заниматься предстояло настоящим и самым загадочным делом!

            И не сразу Филипп заподозрил своего начальника – Владимира Николаевича в финансовых подлогах, но когда пришло к нему это подозрение, сложенное из обрывков бумаг и слов, из кратких подсчётов и невысказанных вопросов, тогда и спало всякое очарование.

            Филипп ушёл со скандалом. Ушёл, чтобы работать на себя, и обещал никогда не возвращаться.

            К сожалению, тогда он переоценил свои силы. Немногих накоплений хватило на короткий срок, а клиенты не спешили к Филиппу и он уже готовился выходить  на далёкую от интересности работу грузчиком – не совсем же пропадать? А с опытом работы на кафедре экологии не так уж и разбежишься, когда случился в жизни Филиппа первый клиент – Пархоменко Николай Александрович – чиновник одного из районов.

            На Филиппа вышел тогда его помощник и под страшным секретом, делая жуткие глаза и глубокомысленные паузы, привёз Филиппа на дачу начальника. Пока его везли в обстановке секретности, Филипп уже решил, что его представят, по меньше мере, президенту, но это оказался всего лишь Пархоменко. Очень смущённый Пархоменко.

            Дело же начиналось интригующе. Оказалось, что как только Николай Александрович собирался принять ванну, так вода сразу же алела, и делалась похожей на кровь. Николай Александрович, как настоящий чиновник, знающий дела своего района, отдал воду на экспертизу, но экспертиза ничего не установила. В раковине ванной, на кухне и в туалетах – хозяйском и прислуги вода текла обыкновенно.

            Неизвестно, чем кончилось бы дело, но жена Николая Александровича – тоже видевшая кровавую воду во время своей попытки принять ванную, как человек скучающий и занятый всем подряд: от йоги до мистификации, чётко выявила причину: призрак.

            Филипп с рвением принялся за дело. В его практике не было ещё случая о том, чтобы вода вдруг окрашивалась кровью. Но такой случай был в практике кафедры. Имен Филипп не помнил, но знал, что у какого-то сотрудника «особых органов» такое было в начале пятидесятых. И тогда дело пришло к выявлению призрака. Последовало расследование, изгнание призрака и, на всякий случай, помещение сотрудника в спецлечебницу, из которой тот не вышел – скончался от сердечного приступа.

            Но в случае Филиппа такого не произошло. Вся соль оказалась в ванной. В недавно купленной дорогущей ванной – заказанной в Италии. Италия оказалась в провинциях Таиланда и там эмаль обработали какой-то дрянью, которая при долгом соприкосновении с водой образовывала ржавый цвет, принятый за кровь.

            Филипп рассказал всё это с серьёзным лицом, что далось ему с большим трудом. От смеха его распирало. В тот день он получил прекрасную историю, конверт с солидным вознаграждением за работу, а больше за молчание, и первого клиента.

            За первым клиентом последовал и второй. Пархоменко дал рекомендацию, за что Филипп возблагодарил все провинции Таиланда.  На этот раз к нему обратился частный предприниматель, владеющий сетью кулинарий по области. Его мать столкнулась с явлением призрака – ночью в её доме лаяла собака, скончавшаяся за месяц до того.

            Собаку сбила машина, мать предпринимателя тяжело сносила потерю, но не настолько, чтоб тронуться умом.

–И всё же…– осторожно заметил Филипп, стараясь не обидеть потенциального клиента.

–Я сам слышал, – перебил посетитель.

            Филипп направился в дом матери клиента и действительно ночью стал свидетелем звонкого лая и звука собачьего бега – угадывались коготки. Обыскал дом – ничего. лай же раздавался то там, то тут.

–Боже!  Боже…– рыдала мать клиента и мелко-мелко крестилась.

            Филиппа, наконец, осенило:

–Сколько лет было собаке?

–Четыре, – ответил за мать клиент. – Совсем молодая. А этот урод…

–А её миска, ошейник, лежанка? Где вообще всё?  – перебил Филипп, судорожно вспоминая, что там нужно собакам.

–Будка так и стоит во дворе. И миска. А лежанку, игрушки и прочее…–предприниматель замешкался, глянул на мать. Та пришла в чувство, ответила тихо:

–В кладовой.

–Всё  несите! – велел Филипп.

            Все вещи, принадлежавшие собаке, пришлось закопать. Мать клиента не выдержала и ушла в дом, чтобы не видеть этого. Сам же клиент без лишних слов помог Филиппу.

–Это поможет? – спросил он.

–Поможет, – уверенности не должно было быть, но у Филиппа она была.

            Сработало. Лая больше не было. будку разобрали. Ничего больше не напоминало о собаке.

–Ей там холодно и голодно было, – Филипп попытался найти слова утешения, – вот она и рвалась домой. А теперь всё там, с нею. Теперь она спокойно спит.

            Так Филипп получил новые благодарности и конверт с деньгами.

            Последовали и другие. Был призрак мыши, переломанной мышеловкой, который скрёбся на даче хирурга Овсиенко; была необъяснимая тень на стене квартиры певицы и актрисы Марии (тень, впрочем, оказалась всего лишь неработающим фонарём с улицы); был и «домовой» в одном министерстве, который оказался каким-то чудом пролезшим на чердак и обитавшем там полубезумным бродягой…

            Весёлые случаи, суеверные люди, и куда реже – страшные дела. Страшным случаем для себя Филипп считал дело капитана Панкратова. Тот, так вышло, сбил, и сбил насмерть человека на служебной машине. Было расследование, был суд, и задним числом уволенного капитана Панкратова оправдали. Обстоятельства были за него – была непогода, темно, ехал он по правильной полосе и с нужной скоростью, когда на дорогу выбежал вдруг этот человек. наезд случился не на пешеходной зоне – её вообще поблизости не было, так что для Панкратова всё кончилось  благополучно, если бы не…

            Если бы не то, что он начал видеть в своей уже, личной машине этого мертвеца на заднем сидении. Постоянно, каждый раз, и видеть дано было только Панкратову. И можно было б выяснять ещё долго Филиппу, что это: призрак мертвеца или совесть? Но Панкратов выяснять не стал. Он не выдержал, и однажды круто вывернув руль, въехал в бетонное заграждение…

            От машины ничего не осталось. От Панкратова тоже. Его история осталась нераскрытой. Было ли это самоубийством или судом призрака?.. кто ж теперь ответит?

            Филиппу повезло. Он обзавёлся связями, деньгами и теперь был в разъездах по стране, пару раз был и за её пределами по тайным делам. И от того, что он захотел вырваться и смог, а Софа Ружинская даже не понимала, что должна вырваться и оставалась на своём положении, её шарф, лежавший на его коленях, казался ему ещё беднее и жальче.

            Она всегда вызывала в нём симпатию. Конечно, он чувствовал и от неё некоторые неуверенные, но определённо влюблённые порывы, но не мог ответить на них. Его привязанность была более дружеской.

            Во всяком случае – тогда. Но Филипп жалел о разлуке с ней, может от того-то и послал именно к ней Карину? Может быть, и даже от того обрадовался, когда началось всё это загадочное дело?

            Хотя… прошло время. Что-то могло измениться. Она могла быть уже замужем или иметь ребёнка. Филипп сомневался, что это так, не походила Софа на того, кто сплёл бы семейное гнёздышко. Но в дом она его всё же не позвала, и у Филиппа сложилось впечатление, что сделано это было из какой-то скрытности.

            Ожил телефон. Филипп глянул на незнакомый высветившийся номер и принял вызов. Таксист неодобрительно глянул на него в зеркало, но ничего не сказал и соизволил утихомирить радио.

–Алло?

–Филипп?– смутно знакомый женский голос. Кому-то он принадлежал. Кому?

–Да, это я.

–Значит верно набрала! – обрадовался голос. – Это я, Майя! Помнишь меня?

            Майя? Он помнил Майю. Кокетливую дурочку, непонятно каким ветром и для чего занесённую на их кафедру. Филипп не был о ней высокого мнения и даже не скрывал этого.

–Да, помню. Удивлён твоему звонку. Думал, за связь со мной – анафема.

–Софе же можно, – капризно отозвалась Майя.

            Филипп помедлил. Как отвечать? Подставлять Софу у него желания не было. она и без того закончила сегодняшние приключения на очень мрачной ноте.

–Не понимаю,  о чём ты говоришь, – выкрутился Филипп. – У тебя что-то случилось?

–Да я…– Майя замялась. У Филиппа возникло нехорошее подозрение, что он слышал какой-то посторонний шёпот. – Да может встретимся как-нибудь?

            Это было уже интересно!

–Для чего, Майя?

–Да я так… ну поговорить. Давно не виделись.

–Ну и? у тебя есть какое-то дело?

            Майя явно не находила ответа. Весь её звонок был каким-то странным спектаклем и всё сильнее всей обострённой своей интуицией Филипп ощущал это.

–Майя, что случилось?

–Например, сегодня? – Майя упорно игнорировала его вопрос.

–Занят, – не задумываясь, ответил Филипп.  – Майя, если я могу тебе…

–С Ружинской занят?

            А вот теперь Филиппу стало смешно. Какая банальная зависть, какая пошлая ревность скользнула в тоне Майи. Какой обидой легла! Филипп усмехнулся – разговор перестал его интересовать:

–Майя, если у тебя проблемы, определись с их сутью сначала. Пока.

            Посмеиваясь, Филипп убрал телефон в сторону. Женщины! Что с них взять? Кстати, о женщинах – Филипп достал телефон снова и принялся набирать сообщение Ружинской о встрече.

            В это время Майя обернулась на сидевшего за её спиной Владимира Николаевича. Экран мобильного, лежавший перед нею на столешнице медленно гас, скрывая свидетельство звонка, произведённого по громкой связи.

–Зря ты так, – вздохнул Владимир Николаевич. – Теперь он расскажет Ружинской о твоём звонке.

            Майя вскинула голову. Конечно, для вида она поломалась, когда ей предложена была эта авантюра, но желание и  самой услышать Филиппа, и самой узнать что-нибудь о нём, пересилило. Не умея владеть собой в личных вопросах, Майя и выдала этот ненужный и глупый вопрос о Софе, продавая и себе, и всем присутствующим, и Филиппу тоже (ужас!) свою ревность.

–Предатель…– Владимир Николаевич поднялся из своего кресла и последовал в маленькую комнатёнку, служившую и архивом, и небольшим закутком. Ему надо было пережить это унижение.

–Не одобряю, – сказал Зельман, неожиданно отрываясь от своей работы. Он вернулся из лесного своего дела лишь час назад, но не стал тратить время на отогревание кофе, а тотчас принялся пролистывать полученные данные с камер на предмет появления призрака. И всё то время, что Владимир Николаевич тихо беседовал с покладистой Майей и, борясь сам с собой, предлагал позвонить Филиппу и узнать у него о делах с Ружинской, тоже молчал. А теперь, когда он вышел, заговорил.

–Чего ты не одобряешь? – обозлилась Майя.

–Софа твоя коллега, – объяснил Зельман. – Это её право встречаться с кем она хочет после работы и за пределами работы. То, что нам всем запрещено было общаться с Филиппом – это несправедливость. Ружинская – молодая, вполне привлекательная девушка. У неё могут быть свои планы и свои действия, за которые она не должно быть ей преследования.

            Майя прищурилась. Злость плеснула в ней. Конечно, легко потыкать её носом, мол, Майя – плохая, а Софа хорошая! Но гроза не разразилась. Неожиданно на помощь Майе пришёл Альцер, который до того момента был также в молчании занят сбором и проверкой видеокамер и микрофонов, которые могли понадобиться скоро или в лесу, или в квартире той женщины, куда отправились Гайя и Ружинская.

–А я согласен с Владимиром Николаевичем, – сказал Альцер. – Тут вопрос, так сказать, политический! Сначала она спутала нам дело, сказала, что видела не мёртвую женщину. Потом виделась с Филиппом. Однозначно ясно – по какой-то причине она соврала. По какой? Если она работает на Филиппа, и передала это дело ему – это предательство всех нас. Если она попала под его манипуляции – её надо спасать. Если она не знает что делает – её надо научить, помочь, подсказать. А поскольку мы её коллеги, мы должны выяснить, как нам действовать и как доверять ей. Жертва она или враг нам? Вот это вопрос. И мы должны найти ответ, и для этого можно и на предателя попробовать выйти.

            Зельман возмутился:

–Мы ничего не узнали. Вся затея глупа! И ни к чему не пришла. Зато Софа теперь поймёт, что мы пытаемся вычислить о ней.

–Ну и пусть! – крикнула Майя. – Пусть поймёт! Меньше с предателями возиться будет!

–Предатель? – хмыкнул Зельман. – Майя, не ты ли у него увивалась? Филипп то, Филипп это! платья всё короче…

–Я тогда не знала что он предатель! Что он уйдёт!

–Гад какой, – согласился Зельман с сарказмом, – за лучшей жизнью пошёл. На себя работать.

–А здесь я согласен с Зельманом, – признал Альцер. – Это нормально, если человек хочет развиваться. Но он ушёл плохо, и если бы этого не было, я бы даже относился к нему лучше.

–Вопрос же не в нём! А в ней! – бесилась уязвлённая Майя. – Она стала водиться с ним, с этим…

–Тебе завидно, что она, а не ты? – Зельман хранил спокойствие и этим бесил Майю ещё больше. она готова была уже сказать и ему что-то обидное, что-нибудь очень личное, чтобы уязвить, но его глаза оставались ясными и смеющимися. Его нелегко было сломить, несмотря на внешнюю хрупкость сложения.

–Паша! – Майя попыталась найти ещё одну опору, видя, что Альцер уже капитулирует, – скажи хоть ты что-нибудь!

            Павел, всё это время обрабатывавший фотографии для Зельмана, оторвался от монитора, глянул на неё, затем на Альцера, ткнувшегося в камеру и сказал:

–Хорошо. Скажу. К работе вернитесь.

            Майя хватанула ртом воздух от возмущения, но не нашлась чем парировать и сердито принялась помогать Альцеру. Хотя, честно говоря, больше вредить – руки были ей непокорны, и оттого всеобщая мрачность ещё плотнее сцепила кабинет.

            Именно в такой мрачности и застали их Гайя и Ружинская, ворвавшиеся сюда с мороза.

–Пришли? – Владимир Николаевич, переживший своё унижение, появился их встречать, – ну что? как?

            Гайя принялась докладывать. Всеобщая мрачность чуть ослабла – всё-таки это был случай! И можно было послушать.

–Словом, – итог подвела Гайя, – у нас есть видео, и тот факт, что у неё есть родственник с каким-то заболеванием.

–А ещё она принимает успокоительные, – тихо добавила Софья.

–Павел! – скомандовал Владимир Николаевич и Павел покорно взял карту памяти, где было запечатлено явление. – Так-так-так…

            Он был в раздумьях. В глубоких раздумьях, суть которых, впрочем, была понятна по кусочкам того, что собравшиеся знали. Но нужно было обобщение. Наконец, Владимир Николаевич явил общий доклад:

–Итого! Что мы имеем? Мы имеем два потенциальных дела.

            Он осёкся, встретившись взглядом с Софьей. Было бы три, если бы она так нагло не солгала.

            Софья, почувствовав взгляд начальника, поспешно отвела глаза.

–Два дела, – Владимир Николаевич кашлянул, – дело первое. Призрак из леса. Напомню, что его видели на фото и на камерах. Зельман?

–Никаких посторонних свидетелей не обнаружено, – Зельман легко принялся докладывать. В отличие от Майи он умел потрепаться, не выбиваясь из графика. – Я просматриваю записи с камер…

–Как ты их взял? – перебила Гайя.

–Они не сильно бдят, – хмыкнул Зельман и почему-то покраснел.

            Владимир Николаевич одобрительно хмыкнул.

–Так вот, – Зельман приободрился, – на видеокамерах в одной и той же зоне, где было получено первое изображение призрака, периодически сбивается сам собою свет. Как бы тень…

–Тень? – переспросила Софья чужим голосом.

            Зельман не удержался и глянул на неё. Что-то не то прозвучало в этом голосе. Что-то нехорошее. Но надо было продолжать.

–Эта тень появляется в квадрате шестнадцать, – Зельман чуть развернул монитор, – записи хранятся всего три недели. И периодичность появления этой тени подтверждается в каждом дне из доступных недель записи. Она появляется в двенадцать часов дня на короткое мгновение и исчезает… я покажу.

            Зельман торопливо щёлкнул мышкой и дрогнуло изображение. Зимний лес – деревья, какие-то занесённые кусты, лёгкий, пушистый снег.

–Одиннадцать пятьдесят девять, – сказал Зельман,  – теперь…

            Действительно. Словно лёгкий полумрак – но всё на секунду и снова снег, зимний лес.

–Неладно с камерой? – предположила Гайя.

–Сбой слишком точный, – пожал плечами Зельман. – В одно и то же время. В любую погоду. Двадцать один день. Я думаю, если бы сбоила камера…

–Это было бы чаще, – согласился Павел.

–Белки какие-нибудь? – хмыкнула Майя. Но хмыкнула, впрочем, заинтересованно.

            Зельман на неё даже не взглянул и ответом не удостоил.

–Майя, ну какие белки? – налетел вместо него Владимир Николаевич.

–Рыжие, с пушистым хвостиком! – не смутилась Майя.

–Думаю, в этом квадрате надо поставить наши датчики. Микрофоны, камеры, тепловизоры, – продолжил Зельман. – Это, без сомнения, какое-то явление.

–Займитесь сегодня же! Возьмёшь Павла, – велел Владимир Николаевич. – А что по второму случаю?

–Видео чистое, – сказал Павел, не дожидаясь, когда его спросят. – Шумов, склеек, монтажа я не вижу. Если и была какая-то фальсификация, то это делал кто-то очень грамотный.

–Но женщина принимает успокоительные, – напомнила Гайя.

–Но видео-то чистое! – возразил Павел. – За что купил, за то и продаю.

            Владимир Николаевич снова походил взад-вперёд. Ситуация ему не нравилась. Здесь было хуже, чем с лесом. Непонятнее. Связываться с женщиной, у которой не так давно умер муж, родился ребёнок и которая сидит на успокоительных препаратах, имея в родословной кого-то с заболеванием… это не просто риск, это трата времени и сил. Это непрофессионализм. Но видео чистое!

            Решение было очевидным, но Владимир Николаевич откладывал его, расхаживая взад-вперёд. Чтобы ещё оттянуть время, неожиданно обратился к Софье:

–А ты что думаешь?

            Софья, взгляд которой был устремлён в экран Зельмана, вздрогнула от испуга. Вопрос вывел её из каких-то собственных мыслей.

            Мыслей, известных сейчас только ей и понятных, пожалуй, только Филиппу. Мыслей о той тени. Которую встретили они недавно в квартире Карины и которая нарекла себя «Уходящим». Тоже ведь тень. Не много ли аномалий с тенью на одну область?

–А?..– Софа в очередной раз обнаружила свою отстранённость и встряхнулась под внимательным взглядом Гайи. – Да, конечно. Мы не можем полагаться на то, что эта история…чиста. Но не можем же мы проигнорировать и сделать вид…

            Взгляд Владимира Николаевича был мрачен – он заметил, что Софа снова в своих мыслях, которые могли навредить и ей, и ему. Но надо было решать, и он распорядился:

–Туда тоже камеры и всё подобное.  Гайя, свяжись с этой женщиной. А я позвоню в министерство.

            И он заспешил довольно-недовольный. Довольствоваться было чем: два случая! Недовольство, правда, тоже имелось – Ружинская.

            В министерство, он, конечно, звонить не собирался. Его занимали другие дела, в которых подозревала (и подозревала его справедливо) Гайя. Софа неожиданно скользнула за ним.

–Ты чего? – не понял Владимир Николаевич, чудом заметив тень Ружинской до того, как пришлось ему лезть в свой портфель с ведомостями о настоящих зарплатах его кафедры. – Случилось чего?

–Владимир Николаевич, я хотела у вас спросить, –  тихо заговорила Ружинская, – вы не знаете о временных аномалиях? То есть…

            Владимир Николаевич сверлил её взглядом. Он всё более укреплялся в своих подозрениях: она-таки работает с Филиппом! И не просто работает, а наткнулась на  что-то очень редкое, интересное и важное. Наткнулась и молчит!

–Тебе зачем, Софочка? – он сообразил, что если будет груб, напугает её и навсегда лишит доверия. А так…

–Почитать хочу. В интернете наткнулась, что есть что-то подобное, но не знаю, где взять материал.

            Она лгала. Наглая девчонка, пригретая им когда-то, взятая из милосердия, приобщённая к великим тайнам, лгала ему в лицо! И даже не краснела.

            «Ну получишь ты…» – подумал Владимир Николаевич, но вслух сказал совсем другое:

–Знаешь, Софочка, так сразу и не скажешь… если бы ты уточнила, какого рода аномалии тебя интересуют, я бы мог подсказать. Знаешь ли, я вообще могу подсказать и помочь в очень многом.

            Последняя фраза была произнесена тише и весомее. Софа подняла на него глаза. Почуяла.

–Я знаю то, что могут не знать другие, – продолжил Владимир Николаевич.

–Владимир Николаевич! – дверь в коридор рывком распахнулась. На пороге появилась Гайя. – Я с этой женщиной договорилась, она нас ждёт!

            Гайя не была дурой. Она увидела белое лицо Ружинской, а до того – как Ружинская пошла за начальником. И видела Гайя лицо самого начальника – мелькнувшее на нём злое выражение.

            Но Владимир Николаевич взял себя в руки:

–Спасибо, Гайя. С тобой, Софья, ещё поговорим. Временные – это интересно.

            И он пошёл по коридору прочь от всех этих неблагодарных сотрудников, которые не могли оставить его в покое. А Гайя, наблюдая за тем, как Софья возвращается в их общий кабинет, раздумывала о слове «временные», произнесённого Владимиром Николаевичем. Не надо было иметь большого ума, чтобы сообразить – временные – это об аномалиях со временем…

            Какова вероятность, что Софа завела о них речь просто так? примерно нулевая. Значит – она столкнулась?..

9.

            Нина приняла нас с восторгом, удивлением и недоверием одновременно. Конечно, её можно было понять. Мы показали что ей верим, а ещё важнее – мы вернулись к ней с оборудованием и усиленным составом.

–Вы вернулись! – сказала она, с уважением глядя на фигуру Павла, видимо, более всего впечатлившую её. Павел, впрочем, на её взгляд внимания не обратил и деловито принялся оглядывать стены, планируя подключения камер, тепловизоров и микрофонов.

–Мы очень благодарны вам за то, что вы позволили нам вернуться! – Гайя была само дружелюбие. Глаза её, однако, не улыбались. Они цепко оглядывали, надеясь выхватить прежде незамеченные признаки болезни жилья: трещинки, подтёки, пятна…

            Ничего. Вообще ничего.

–Ой…– Нина вдруг смутилась, – вы что, будете видеть как я…

            Она недоговорила. Щёки её заалели, но нам и без окончания было понятно.

–Не везде, – утешила я, пока Гайя не влезла и не помешала. – Оборудование будет только в детской и на двери в неё.

            Разумеется, мы предпочли бы иметь полновесный обзор. Но кто в здравом уме на это согласится? Это полное исчезновение тайны, это демонстрация себя в самом неприглядном виде и в самом людском проявлении.

            Павел не стал со мной спорить. Либо я угадала, либо он меня не слушал.

–Где ваш ребёнок? – спросила Гайя, уводя Нину в коридор. – Не будем им мешать.

–Он… а причём тут он?

            Я слышала возмущение Нины. Она хотела избавить своего ребёнка от опасности, но тут ничего не поделаешь – если это был призрак, то он появился на дитя, а не на Нину. Значит, мы не можем этого игнорировать.

            Если это, в самом деле, отец…

            Я отвлеклась от Гайи, что-то тихо объяснявшей Нине в коридоре, взглянула на Павла, который уже возился с кучей проводков:

–Тебе помощь не нужна?

            Павел медленно поднял голову, затем его удивлённый взгляд с трудом сфокусировался на мне.

–А? э…

            Он не хотел меня обидеть, но моя помощь ему скорее бы помешала. Но он всё-таки отказал:

–Да я справлюсь. Отдохни, ты бледная.

            Да я не просто бледная, Паш, я в шоке который день. И, кажется, близка к истерии.

–Как хочешь, – кивнула я и села прямо на пол рядом с ним. Можно было бы сесть на диван или кресло – едва ли Нина была бы против, но на полу была видимость моей нужности. Павел скосил на меня взгляд, но ничего не сказал и продолжил приматывать маленький чёрненький квадратик к проводку.

–Это камера, – объяснил он. – Подключение выведет на мой ноутбук.

–Совсем маленькая, – восхитилась я.

–Это ещё гигант, – Павел снисходительно усмехнулся, – ты бы видела настоящие маленькие! У, вот где мощь! Жаль только, что и цены у них…

            Он умолк. Нечего тут и было травить душу. Павел всегда ратовал за обновление техники нашей злосчастной кафедры, но всё, что у нас имелось, уже и было единственным, что смог выпросить Владимир Николаевич.

            Павлу же, как технику и просто любителю прогресса было физически больно от нашего оборудования, но и его он по профессиональной привычке холил, лелеял и берёг.

            Тихо вернулась Нина. Она была смущена происходящим, но держалась. По её лицу было ясно – Гайя её уговорила.

–И не принимайте пока лекарств. Никаких успокоительных, – закончила Гайя, когда мы, проверив прикреплённое оборудование, уже прощались с Ниной.

–Вы можете обещать, что ничего не случится? – Нина смотрела на нас с надеждой. Фраза про успокоительные, видимо, прошла мимо неё. Что ж, это ничего. то, что нам нужно, мы и сами зафиксируем.

            Павел принялся рыться в сумке. Он всегда умел прятаться от необходимых ответов за каким-нибудь делом. Я молчала, не зная солгать или сказать правду. Пока я решалась, Гайя ответила:

–Конечно! Мы профессионалы. Мы всегда будем поблизости и не дадим вас в обиду.

            Нине полегчало.

–Спасибо.

            Гайя ещё раз улыбнулась ей и хранила эту улыбку до самого выхода из подъезда, где я, наконец, осмелилась:

–Зачем ты ей солгала? Мы понятия не имеем, с чем столкнулись.

–А я должна была сказать ей правду? Сказать, что мы ничего не знаем о том, кто её навещает? Не знаем – опасен ли он и реален ли он?

            Глупость. Я действительно спросила глупость.

–Нет, погоди, Софья, – Гайя, похоже, не желала меня отпускать, – разве я не права? Какую защиту мы можем дать этой женщине? Никакую. А какова вероятность, что она не больная психичка, сломленная потерей мужа? Посчитаешь? а ты уверена, что без нашего вмешательства она не навредит себе или ребёнку? А? нет, Софья, ответь!

–Хватит, – тихо сказал Павел.

–Ты что…– Гайя повернулась к нему, в её глазах опасно плескало ядом, – ты что, хочешь сказать, что я ошибаюсь?

–Хватит ругаться, – объяснил Павел, – тошно. У вас рабочий кончился? Кончился. Ну и валите по домам. А я на кафедру. Включу ноутбук да посмотрю, что будет.

            Гайя хотела что-то сказать, но раздумала. Вместо этого она пошла на мировую:

–Я могу посмотреть.

–Иди домой, – сказал Павел. – И ты. Софья, тоже. Мой ноутбук. Никому не дам. Идите.

            Мы с Гайей обменялись чем-то похожим на кивки, прощаясь. Говорить не хотелось. Конечно, она права. Конечно, мы не должны говорить всей правды – к чему нервы? И потом, если эта Нина действительно сама имеет какие-то отклонения…

            Но я не могла этого принять. Из вредности какой-то. Парадокс: я бы и сама солгала Нине, я к этому уже подошла, но когда вместо меня это сделала Гайя, я разозлилась.

            Боже, ну что со мной?

            На душе было гадко. Чтобы хоть как-то помочь себе, я решила хотя бы помириться с Агнешкой – последние дни выдались суматошными и глупыми.

            Квартира, поворот ключа…

            Никого. Эх, ну ладно!

–Агнеш, давай мириться? – я предусмотрительно закрыла за собой входную дверь и принялась разуваться. – Агнешка?

            Тишина. Ещё бы! Я же должна прочувствовать свою вину.

–Агнеш, у меня мало времени, я сейчас убегу. Но давай уже будем взрослыми? А? у меня черт что в жизни, ты у меня одна.

            Сработало. Знакомое пыльноватое облачко выскользнуло от стены и сформировало моего домашнего полтергейста.

–И куда ты? – задумчиво спросила Агнешка.

–Да…– я осеклась. Про Филиппа ей не расскажешь. Хотя…

            Я представила реакцию Филиппа, который узнал бы, что я живу с полтергейстом, и захихикала. Агнешка держалась ещё почти полминуты, но всё-таки не выдержала: её навечно молодое лицо расплылось в улыбке.

–Есть что пожрать? – спросила я, когда мир всё-таки воцарился, и у меня появилась возможность наспех переодеться.

            Агнешка, шатаясь за мной из комнаты в комнату по воздуху 9всё-таки тоже скучала, зараза такая!) меланхолично отозвалась:

–Нет повести печальнее на свете, чем та, где все герои о еде…

–Ну тебя! Правда, есть хочется.

            Я сунулась в холодильник. Молоко пропахло, яйцо всего одно, хлеб совсем огрубел, а кусочек сыра покрылся белым налётом. Н-да… ничего, уже совсем скоро зарплата, закуплюсь. И надо вернуться к дням, когда я готовила на несколько раз и замораживала. Хорошая же была практика! Приходишь, в морозилку лезешь, микроволновку включаешь и ужин.

            А сейчас? Обленилась ты, Софья.

– Нет на свете муки тревожнее, чем мука мысли, – видимо, в моё отсутствие Агнешка настолько обалдела, что полезла по моим книжным шкафам.

–Ага. Так говорят те, кто не знал голода, – я отрезала кусок хлеба, запила водой. Всё легче.

–Вы, современные людишки, такие поверхностные! – сегодня Агнешке было угодно явить себя в возвышенности. Да ради бога, чем бы полтергейст ни тешился, лишь бы не буянил.

            Я хотела отшутиться, но глоток воды пошёл не туда от моего внезапного нервного озарения. Матерь Небесная! Агнешка же полтергейст! Её знания явно глубже моих, и пусть она никогда не хотела их раскрывать, но может быть сейчас, в явно особенном случае…

–Агнешка, ты знаешь кто или что такой Уходящий?

            Агнешка не могла побледнеть, но мне показалось, что от моего вопроса она как-то выцвела. Может быть, мне лишь казалось, пока я откашливалась, но она точно перестала улыбаться.

–Агнешка, – я отставила стакан в сторону слишком резко, часть воды выплеснулась на столешницу. Плевать! Неужели я нашла след? – Агнешка, я встретила…то есть не я, а мы с Филиппом встретили кого-то из того, твоего мира, кто назвал себя Уходящим. Агнешка, это очень важно.

            Она молчала. Она никогда не отвечала, как и почему осталась в этом мире, почему выбрала именно меня, почему жила здесь, и я не могла вытянуть у неё ответа, но сейчас она будто бы колебалась.

–Агнешка, это ведь что-то страшное? Кто-то страшный?

            Меня слегка знобило. Это молчание не было похоже на презрение. Это было раздумье. Страшное раздумье.

–Агне…

            Противная телефонная трель прервала меня. Я мельком взглянула на дисплей. Филипп. Чёрт. Перевела взгляд на Агнешку.

–Тебя ждут, верно? – ответила она. – Так иди.

            И исчезла, рассыпав бесплотное пыльноватое облачко. Деревянными пальцами я вцепилась в телефон:

–Алло…

–Соф, ты забыла? Я тебя уже жду.

–Я…– я взглянула на часы, ну конечно, я уже опоздала, – я сейчас буду. Оденусь только.

            Безумно хотелось рассказать Филиппу о реакции Агнешки. Если она так замолчала, значит ли это, что я – попала? Но для этого, чтобы рассказать об этом, сколько мне придётся поведать ещё?

            И как начать? Что-то в духе: «Филипп, кстати. Забыла тебе рассказать, всю свою жизнь я живу в квартире бок о бок с полтергейстом, и она…»

            Бред.

–Не извиняйся, – предостерёг Филипп, поднимаясь ко мне на встречу, – я прекрасно провёл время. Даже взял на себя смелость сделать заказ и тебе. Ты, верно, голодна?

            Да, я была голодна. Во всяком случае, четверть часа назад точно. Теперь же салат, поставленный передо мной, не вызывал во мне восторга. Но я чувствовала, что должна оттянуть разговор или вовсе не начинать его и ткнула вилкой в салат.

            Филипп, не торопясь, рассказывал о том, что в квартире Карины не нашлось беспорядка. Вообще никакого следа.

–Либо его там сейчас нет, либо оно реагирует на тебя, потому что на тебя реагирует Карина, – заключил Филипп, протягивая мне мой шарф.

–Спасибо, – я бережно приняла его. За этот день я успела несколько раз крепко промерзнуть, кажется, прежде я и не замечала, какой этот шарф всё-таки тёплый и мягкий. Пусть и неказистый.

–Это из относительно понятного, – продолжил Филипп, помолчал немного и затем сказал: –Майя звонила. Пыталась выяснить, не с тобой ли я сегодня вижусь.

            Почему-то слова Филиппа не произвели на меня впечатления. Хотя нет, его диалог с Майей был воплощением глупости с её стороны. Неудивительно, что Филипп так легко раскрыл её.

–Едва ли она позвонила бы мне в рабочий день так открыто и так явно пытаясь выяснить что-то о тебе, – этот вывод я сделала и без Филиппа, но мешать ему не стала. – так что, думай, Софа, думай да решай, с кем ты вообще работаешь и зачем.

–Сама уже догадываюсь, – это было даже для меня неожиданным. Но когда эти слова сорвались с моих губ, я поняла, что это правда. Видимо, это точило меня. Но я не замечала. Старалась не замечать.

–Ни доверия, ни зарплаты, ни свободы действий, – подвёл итог Филипп.

–Я дура в твоих глазах?

–Я просто не понимаю, зачем тебе всё это. Можешь работать со мной.

            Я усмехнулась.

–Что? – удивился Филипп, – думаешь, я бы не сработался с тобой?

–Дело не в этом, – откровение так откровение. В последние пару суток мне резко стало наплевать на множество вещей. – Дело не в том, что мы не сработались бы. А в том, что…не надо нам срабатываться.

–Сейчас же работаем.

            Он или не понимал, или тщательно делал вид.

–Я ввязалась в это из-за тебя.

            Он моргнул. Не ожидал? Знал, но не верил, что я почти открыто ему заявлю. Ну что ж, Филипп, я тоже не ожидала, что за трое суток круто разверну свою жизнь по направлению к какому-то бреду.

–Софа, – он взял себя в руки, хотя был ещё достаточно смущён, но всё же решил перехватить роль, – я очень ценю. Понимаешь, есть вещи, которые не зависят от тебя или меня, ты хорошая девушка, но…

–Заткнись, – посоветовала я. – Если надо идти в квартиру Карины – я пойду. Искать Уходящего – ладно. Мне как-то в последнее время круто наплевать. Но вот отговариваться и оправдываться не смей. Давай договоримся – закончим это и ты не появишься никогда?

–Прогоняешь?

–Считай что так. я всё понимаю. Но разговоров о том, что дело не во мне, и что я замечательная – не потерплю. Ровно как и всякого снисхождения!

            Сама не знаю, что на меня нашло, но какая-то часть меня ощущала небывалый прежде подъем. Неужели я делаю что-то правильно?

–А с новым годом поздравить можно? – Филипп полностью взял себя в руки.

–Даже с Рождеством! Но только мысленно.

            Мы ещё немного помолчали, прежде, чем я решилась подвести итог:

–Если хочешь расследовать о Карине со мной, то я не отказываюсь. Только, пожалуйста, учитывай, что я работаю.

–Так и я не бездельничаю! – возмутился Филипп, но услышал меня, и понял, что я хочу сказать: – не переживай, я постараюсь не подставлять тебя больше. Я понимаю, что работа тебе важна.

            Важна? Наверное. У меня нет другой. Но сейчас я ощущала с новым усилием всю мерзость, до которой опустилась Майя, пытаясь пролезть наивно и нагло в мою жизнь через Филиппа, и видела всё отчётливее, что тут дело было не в её ревности к Филиппу, а в том, что она была вооружена чем-то ещё. Скорее всего – разрешением Владимира Николаевича.

            Одно дело сказать об этом Филиппу в небрежном тоне, мол, да я догадывалась, и другое – осознать самой.

–Важна, – подтвердила я. – Спасибо за салат, у меня в доме мышь повесилась, не успела поесть.

–Не успеваешь ходить по магазинам, или не имеешь средств? – поинтересовался Филипп невинно.

            Я обиделась:

–Тебя это не касается. У тебя, что ль, не было тяжёлых дней?

–Были, – легко согласился Филипп, – ты даже не представляешь, как сложно было найти клиентов. У меня не было имени, средств, да и чёткого представления с чем выходить на рынок. Что я мог предложить? Но дело пошло.

–Не надо было рваться от нас.

–Надо было, – возразил Филипп тихо и серьёзно. – Я больше не мог. У меня были обстоятельства непреодолимой силы. Я больше не мог выносить всю эту дрянь.

–Хорошего же ты мнения!

–Не про тебя речь. И не про Майю или ещё кого.

–Тогда про кого?

–Про Владимира Николаевича, чтоб его. я знаю, что ты со мной не согласишься, но я просто перерос мир, которым он дорожит, и методы, которые он считает единственно правильными.

–Этот разговор ни к чему хорошему не приведёт.

–Потому я и не начинаю его, – согласился Филипп. – Но хорошо. Я вооружился кое-какой литературой по временным аномалиям. Не знаю, найду ли я ответ – это материал очень редкий и очень скользкий, но у меня есть связи.

–Хорошие связи, – я постаралась одобрить его с самым глубоким великодушием, но не получилось. Всё равно получилось завистливо.

            Боже, да что же со мной такое? Каждый делает свой выбор. Я сделала, Филипп сделал… но почему ж я так злюсь?

–Нужно ещё раз посетить квартиру Карины, только с оборудованием, – Филипп предпочёл не заметить моей зависти. – Я думаю ориентироваться на температуру и движение.

–И время.

–Да, разумеется. Нам понадобятся электронные, механические и песочные часы, чтобы точно…

–Не сегодня, – прервала я, – у меня сегодня был тяжёлый день. Плюс, я совсем не выспалась.

            Филипп хотел поспорить. Я даже знала, что он скажет, мол, нужно действовать пока не поздно, нужно торопиться, пока Карина ещё присоединена к этому миру, пока Уходящий, если он там есть, ещё не набрал сил.

            Но я не Филипп. Это для него расследование насчёт Карины могло улечься в его расписание дел. А я была слабее. Я хотела спать. Зима мне всегда даётся особенно тяжело – из-за нехватки солнечного света, я как будто бы всегда хожу как в начале болезни.

            Я не хотела отбиваться от аргументов Филиппа. Наверное, выглядела я и впрямь плохо, потому как мне и не пришлось. Филипп кивнул:

–Хорошо. Завтра пятница, вы работаете по-прежнему на час меньше?

–Да, если ничего не случится, – я удивилась тому, как легко Филипп сдался.

–Тогда сегодня я поизучаю. Завтра попробую выйти на одного человека, который вроде как имел встречу с временной аномалией.

–Чего?

–Он лежит в лечебнице. То ли всерьёз больной, то ли слишком нормальный, – Филипп поморщился, – пока не знаю, и раскрывать, уж извини, даже тебе не буду. Итак. Завтра, в пять…

–Если ничего экстренного! – поторопилась вставить я.

–Завтра в пять, – повторил Филипп, – ты заканчиваешь. Итак, я могу за тобой заехать около половины шестого-шести.

            Сначала я хотела согласиться, затем спохватилась.

–Куда это заехать?

–к тебе, – Филипп остался спокойным, но его лицо слегка дрогнуло от удивления.

            Я покачала головой: не вариант. Даже если Филипп будет стоять на улице, что с моей стороны будет невежливо, я не буду чувствовать себя спокойно. А уж если поднимется…

            Так и вижу эту картину. Знакомься, Агнешка, это Филипп, я с ним работала и работаю опять. Знакомься, Филипп, это полтергейст, которого я вижу с самого детства. Почему не говорила? Да, знаешь, к слову не пришлось.

–Не надо ко мне приезжать, – сказала я, – уж извини, не надо. Я лучше доберусь до Карины. Напомни адрес только. И вместе поднимемся.

–Как хочешь, – Филипп слегка нахмурился, – я полагал, что мой вариант лучше, но настаивать, конечно, не буду. Ты не одна, да?

            Ага, Филипп, ты даже не представляешь насколько я не одна.

–Да.

–И он не нервничает, что вечерами ты пропадаешь незнамо где?

            Я поперхнулась кофе. Ну что ж такое-то! хотя, на месте Филиппа, я едва ли подумала бы иначе.

–Нет, это не то, что ты думаешь. Я…– я судорожно искала вариант, объясняющий, почему я не принимаю гостей. Я социофоб? Так почему я таскаюсь по людным местам? У меня ремонт? У меня воняет канализацией? – У меня собака.

            Агнешка, прости, надеюсь, тебе не доведётся узнать, что я тебя назвала собакой.

–Собака? У тебя?

–Да! – сгорел сарай – гори и хата. – Да, собака, а что удивительного?

–Как-то не представляю тебя собачницей, – признался Филипп. Подозрение ещё жило в нём, и хотя мне не должно было быть до этого дела, я почему-то не могла позволить ему с ним остаться.

–Я тоже себя не представляла до поры, – лгать так лгать. – Просто так получилось. Она хорошая. Только очень несчастная. Ей пришлось много вынести. Она не любит людей. Я её в приюте подобрала, а до того бедняжка жила на улице, и…

            Я развела руками.

–Она очень боится чужих. Боится и сразу стремится себя защищать. Я пока стараюсь не волновать её.

            Если подумать, Агнешка и правда такая. Она не любит и боится чужих. Но ей всё равно не следует знать, что я назвала её собакой.

–Это благородно! – подозрение отпустило Филиппа, – очень благородно. Я тоже хотел взять собаку или кошку из приюта, но меня дома почти не бывает. К тому же, у меня опасная работа. Зачем сиротить животное?

–Да, я тоже так думала! – с жаром подхватила я, впервые задумываясь о том, что будет с Агнешкой, если я однажды не смогу вернуться домой. Что она будет делать? Уйдёт? Останется в квартире? будет ли меня ждать или ощутит смерть? – Но у неё были такие умные, добрые глаза…

–Трогательно, – Филипп улыбнулся, – ладно, значит, договорились? Завтра?

–Я на связи, – я обрадованно поднялась с места. Выходить на морозную улицу не хотелось, но я радовалась, что подозрения Филиппа с неособенным изяществом, но всё-таки удалось рассеять.

            Филипп подал мне пуховик. Это было бы трогательно, но я в пуховике всегда была чуть грациознее коровы, и потому смутилась ещё больше, чем от лжи про Агнешку.

–Я тебя провожу, – тон Филиппа был непререкаемым. Но я и не хотела ему возражать. Побыть немного в его компании, даже в морозный вечер, было приятно. По пути, который оказался преступно коротким, я, чтобы скрыть неловкость, немного рассказала ему про Нину.

–Значит, она потеряла мужа, сидит на таблетках и имеет в родословной психиатрическое заболевание? Сомнительно.

–Но видео настоящее. Так Павел говорит. Мы сегодня устанавливали всякие камеры и датчики у неё.

–Ну сама понимаешь, – Филипп вздохнул, – сомнительно. Просто потому что мы сами не можем не сомневаться. Хотя, недавно тут читал статью, которая утверждала, что в современном мире примерно каждый восьмой-десятый употребляет или употреблял какой-либо успокаивающий препарат. Учитывались, конечно, страны Европы и США, но я думаю, это может быть правдой. Так что в самом потреблении ничего нет. Ровно как и  в том, что у неё есть заболевание где-то на генеалогическом древе. Мы все не можем проследить свои корни, к тому же – не все заболевания выявляются или правильно толкуются. Так что, в этом факте тоже ничего нет. Да и в смерти мужа ничего особенного, но само сочетание трёх факторов сразу – это уже печально.

–Главное, чтобы всё было в порядке, – Филипп был прав, я и сама, как и вся кафедра, наверное, думали об этом же. – Я даже не знаю – хочу ли я, чтобы она оказалась психичкой, подделывающей видео, или реально видела явление?..

–Профдеформация тебе ещё не грозит, – усмехнулся Филипп.

            Мы дошли до моего подъезда. Филипп глянул на дверь, сказал:

–У меня где-то есть контакт знакомого ветеринара. Если хочешь, я могу прислать.

            «А зачем мне ветеринар?» — чуть не выпалила я, но вовремя схватилась. Точно. Агнешка же мне не полтергейст, а собака.

–Ну… у меня пока есть знакомый. Но спасибо.

–Пустяки.

            Стоять было неловко, уходить сразу тоже. Но из нас двоих кто-то должен был сделать шаг, и я его сделала.

–До завтра, – я изобразила улыбку.

–До завтра.

            Филипп не сделал попытки меня остановить или пойти за мной, но и не ушёл. Я чувствовала спиной его взгляд, ещё заходя в подъезд…

            Выдохнула я только в подъезде. Здесь было сыро и непривычно тепло после улицы. Я поспешила на свой этаж, когда телефонная трель снова вырвала меня из спокойствия.

            Звонил Филипп.

            Я что, опять забыла шарф? Да нет, со мной.

–Алло?  Филипп, что…

–Не заходи в квартиру! – голос Филиппа был яростным и испуганным. – Не заходи. У тебя в окне…я боюсь предположить, но по-моему… по-моему, там призрак.

            Твою ж…

–Филипп. Какой ещё?

–Не заходи! – проорал Филипп. Внизу грохнула входная дверь, и я услышала бешеные шаги. Видимо, Филипп-таки прорвался с кем-то. так и есть. Он – взволнованный и раскрасневшийся поднялся за мной.

Не заходи! – повторил он. Глаза его горели безумным огнём. – Понимаешь, я хотел вызвать такси, глянул вверх, и…

            Он поморщился. Объяснение ему явно тяжело давалось.

–Я не знал где твоя квартира, но я думаю… там было женское лицо. Призрачное лицо! Я не выдумываю.

            Да ясное дело, Филипп.

–Тебе показалось, – солгала я. – Ты переволновался.

–Я думаю, это была твоя квартира. Вряд ли…я не думаю. Что у кого-то ещё может такое быть. Понимаешь?

–Филипп, ты переволновался.

–Дай мне убедиться, что всё в порядке. Чёрт с ней, с твоей собакой. Пусть кусает! Я знаю что я видел. я не псих!

–А вот это для меня новость!

            Я попыталась отпихнуть Филиппа, но он был заметно сильнее.

–Софья!  Я знаю что я видел. это был призрак.

            Я перестала сопротивляться, и молча выдралась из хватки Филиппа, оправила пуховки, задравшийся в недолгой и пустой борьбе.

–Не призрак, – возразила я, – а полтергейст. Это Агнешка. И я её сейчас прибью второй раз. Пойдём знакомиться.

            Пока Филипп торопливо пытался сообразить. Я повернула ключ. У меня не было сомнения в том, что Агнешка нарочно показалась ему. Она очень осторожна. Значит, ей было это нужно. И сейчас я эту пыльную заразу к стенке-то припру…

10.

            Нине было не по себе. Ей всё время чудился взгляд на собственной спине, но она это списывала на видеокамеры, подключённые командой. Она уже жалела о том, что вышла в интернет со своей историей, но куда отступишь?

            Несколько раз Нина поглядывала на мигающие камеры и тонкие проводки микрофонов. Подумывала даже о том, чтобы снять самой – хватит с неё! Но что-то всё-таки останавливало её от этого.

            «Это только на одну ночь!» – успокаивала себя Нина и снова и снова ходила по квартире, всё больше задерживаясь у кроватки сына – его присутствие давало ей силу и храбрость.

            «В конце концов, я как героиня реалити-шоу! Ничего не произойдёт этой ночью и они сами будут разочарованы. И сами всё снимут. И всё будет как прежде!» – Нина утешала себя. Аргументы казались ей то слабее, то приемлемыми, то непоколебимыми. Но покоя всё-таки не было.

            Заворочался сын, вырывая Нину из метаний. Что ж, отвлечений было сейчас ей очень нужно, и она решительно принялась за рутинные дела. Покормить ребёнка, помыть, переодеть, дать лекарства, покачать, почитать…

            Когда сын уснул, Нина с удивлением обнаружила, что время уже позднее. Она перехватила какой-то бутерброд – не хотелось шуршать ещё и готовкой, да и аппетита, если честно, не было, и вдруг осознала – ей сегодня нельзя принимать её таблетки. Это строго-настрого запретила ей та женщина.

–Не принимайте никаких лекарств! – Нина услышала этот голос так отчётливо, словно эта Гайя стояла прямо перед ней. Нина заморгала – конечно, никакой Гайи тут и близко быть не могло. Но почему-то при воспоминании о ней у Нины мурашки побежали по коже.

            Тьфу, зараза! Странная эта Гайя какая-то. Какая-то отчуждённая даже от своих, вроде и улыбается – а глаза холодные, недоверчивые. И спрашивает странно. То про препараты, то про болезни…

            И потом – что за имя такое – Гайя? Совсем нерусское, совсем непонятное. Иностранка! Откуда? Чего приехала. По-русски говорит как по родному!

            А глаза всё-таки холодные.

            Без таблеток было непривычно и страшновато. Нина заставила себя подняться, проверила сына –  ничего, он спал здоровым мирным сном. Нина всё нарадоваться не могла тому, какой у неё всё-таки спокойный ребёнок.

            Походила ещё, снова глянула на камеры, которые, казалось, преследовали её. Подумала о том, что камер, возможно, в доме куда больше. ведь она выходила с этой чёртовой Гайей! А что если их поставили тайно? И не сказали?

            Нина забеспокоилась, потом отлегло: что ей скрываться теперь? Ничего! пусть смотрят – на смену сомнениям и тревоге пришла наглая уверенность – если такие уж специалисты– пусть любуются! Она женщина честная. Она сможет верить на слово.

            Без таблеток не получалось, однако, успокоиться. Нина совершила ещё один круг по квартире, затем всё-таки замерла в кухне. Вообще-то эта мысль пришла ей     давно, только надо было решиться.

            Нина дёрнула ручку буфета, и шкаф поддался, обнажил нутро. Там, среди редко используемых скалок, тёрок и каких-то контейнеров, которые даже на глаза Нине давно не попадались, стояла, темнея боком, стеклянная бутылка.

            Нина поколебалась. Она сама алкоголем не злоупотребляла. Её муж, мир его праху, тоже. Сейчас бы Нина даже не вспомнила об этой застоявшейся с далёкого празднества их ещё счастливой семейной жизни, но её лишили возможности принять успокоительную таблетку, а противная человеческая натура искала утешения.

            Нина попыталась вспомнить – когда же они пили из неё? Не тогда, конечно, когда муж болел. Там было не до того, да и Нина была беременна. Потом он умер. Потом она кормила…

            Вспомнить не получилось. Но рука Нины всё-таки потянулась к бутылке, и смело плеснула из неё мутной жидкости в стакан.

            В конце концов – Гайя не говорила ничего об алкоголе. Речь шла о таблетках!

            Нина зажмурилась и глотнула. Рот обожгло тотчас, горло и желудок лишь мгновением позже. Напиток был жарким, терпким и очень горьким. Нина с трудом смогла его проглотить, а затем тяжело дышала, пытаясь вернуть нормальное дыхание.

            Через пару вдохов ей это удалось. Она поставила стакан в мойку, выключила в кухне свет и пошла в детскую. Она рассчитывала лечь сегодня там.

            Выпитое оказало целебный эффект. А может быть, Нина просто искала успокоения и оттого этот эффект нашёлся? В любом случае, она смогла даже заснуть и благополучно проспала до глубокой ночи.

            И, если честно, когда нехорошо шелохнулось в комнате, Нина даже не хотела открывать глаза, но звук повторился – не то ветер, не то одежда и пришлось. С трудом разлепив глаза, Нина приподнялась на подушке и…

            Сна больше не было. Был ужас. Впрочем, ужас – это очень милое слово по отношению к тому, что Нина увидела. Над кроваткой сына висела, не касаясь пола ногами, призрачная фигура. Сплетённая будто бы из белого дымка, она то проявлялась отчётливее, то мутнела.

            Нина попыталась вскрикнуть. Но горло перехватило от страха. Конечно, Нина утверждала прежде, что это её муж, о том твердила и команде специалистов, но одно дело – твердить, увидев через видеоняню что-то смутное, и совсем другое – увидеть самой целую фигуру.

            Не сразу движение пришло к Нине. Она смогла сползти с постели и застыла, не зная, что делать и что предпринять. Фигура, меж тем, её и не замечала, а продолжала висеть над кроваткой. При этом сын Нины также мирно спал.

            Нина попыталась метнуться к выключателю, но в ужасе сбивчивых движений, она неудачно налетела на табуретку и та грохнула на пол, пробудив, наконец, интерес потустороннего визитера.

            Тот медленно-медленно повернул голову, словно ещё сомневался – реагировать ли ему на шум. Всё же решил реагировать. И тут Нина поняла сразу две вещи: призраки реальнее, чем о них все думают и это существо даже отдалённо не похоже на её мужа.

            И второй факт признать было страшнее. Нине казалось, нет, она даже была уверена, что это её муж пришёл посмотреть на их сына с того света, а теперь она видела совершенно чужое лицо, и соображала, что её муж точно не был таким высоким и таким худым…

            Страх победил. Нина закричала, глядя в выпотрошенные белым светом глазницы визитёра, но почти тотчас осеклась, сообразив, что из её горла не исходит и хрипа. Ничего. Паралич.

            «Где же эти чёртовы…» – мелькнула какая-то смутная мысль о спасителях, и даже вспыхнуло в сознании несчастной Нины лицо Гайи, но померкло, не справляясь и не выхватывая порядка действий и не задерживая никакой надежды.

            Где они все? кто ей поможет… видят ли?

            Нина не знала даже сейчас, кто эти «они» из себя есть. Её сознание будто бы раздвоилось – одна часть билась в истерике, ища путь к спасению, а другая…

–Не тронь моего сына! – мать победила. Нина упала на колени, не сумев стоять дольше. Она плакала, но беззвучно. Слёзы катились по её щекам. – Не тро-о…

            Она снова охрипла. От испуга и неожиданности происходящего. От страшного пустого взгляда выцветших от белизны глазниц. Она лишь могла молить про себя: «забери меня – не тронь его. Забери меня, не тронь…»

            То ли существо догадалось, то ли изначально на это рассчитывало, то ли Нина просто раздражала его своим присутствием, но гость двинулся к ней, поплыл по воздуху, и Нина, парализованная ужасом и отвращением, не чувствовала ничего, кроме безнадёжного, всепоглощающего ужаса.

            И даже когда бесплотная рука существа коснулась её щеки, не то поглаживая, не то оглядывая её как законную добычу, Нина сумела выдержать, и только глаза прикрыла, не умея больше вынести этого отвратительного зрелища.

            А дальше она ослепла, оглохла и упала в бесконечную темноту. Последнее, что слышала Нина – был звук падающего на пол её же собственного тела. Затем всё кончилось.

            Но всего, случившегося в этот вечер с Ниной, я тогда не знала. Я силилась навести порядок, или хотя бы его иллюзию в своём стремительно разрушающемся мирке. Филиппу, впрочем, надо было отдать должное – он быстро обрёл дар речи, столкнувшись с Агнешкой и сообразив, поверив, наконец, что та мне не враг.

–Это потрясающе…– пробормотал он, оседая по стеночке на пол. Я махнула рукой. Лично для меня потрясающего не было ничего, лично у меня горел весь мир. И всё из-за…

–На кой чёрт ты это сделала? – допытывалась я, убедившись, что Филипп в адеквате. Просто молчит, наблюдая то за мной, то за ней и периодически потряхивая головой.

            Агнешка сначала юлила. Первая её версия была о том, что всё вышло случайно.

–Лжёшь, как не дышишь! – рявкнула я. – Посмотри что ты натворила!

            Я ткнула рукой в Филиппа, который так и сидел на полу, таращась на моего полтергейста.

–Филипп, она безобидна. Только портит мне жизнь. Я не хотела, чтобы ты знал о ней.

            Услышав это, Агнешка тотчас выдвинула вторую версию: она обижалась на меня за то, что я её ни с кем не знакомлю, не вожу в дом людей и живу тоскливо.

–Да пошла ты! – я обозлилась всерьёз. – Как сюда кого-то привести, если ты ненормальная? И ещё, если до сих пор не заметила, мёртвая!

            Агнешка попыталась обидеться, и начала истлевать. Я предупредила:

–Сейчас исчезнешь – лучше не появляйся.

            Скорее всего, я не хотела всерьёз, чтобы она уходила из моей жизни. Но я была взбешена. И Филипп, проникший в тайну моей жизни, был мне сейчас не очень нужен. Эту тайну я делила с Агнешкой,  с ней я жила, с ней всегда была в доме. Даже когда мы ссорились и Агнешка исчезала, я знала – она здесь. Просто я её не вижу.

            И это было нашим укладом. И никого не надо было сюда вмешивать, но как же! Агнешка, ну что ты наделала?

            Агнешка перестала растворяться и тотчас выдвинула новую версию: ей меня стало жаль. Она чувствует, что я слишком одинока и хотела помочь мне…

–В устройстве личной жизни, – Агнешка блеснула мёртвыми глазами.

            Я выругалась. Не самая хорошая привычка, но самая отражающая ситуацию.

–Как некультурно! – Агнешка придала голосу дурашливость. – Кто ж тебя такую замуж возьмёт? Вот во времена моей молодости…

–Да заткнись ты! – я снова обозлилась. А ещё почувствовала небывалую усталость. Невозможно. Это просто невозможно. Мало мне было скандалов с Агнешкой, обижающейся по поводу и без? Мало. Мало мне было одиночества квартиры, пока я не поняла, что Агнешку вижу только я? мало! Мало мне было невозможности толком в гости кого позвать? Мало! Жри, Софочка, ещё!

–Это потрясающе…– повторил Филипп и поднялся, держась за стену. Он не сводил глаз с Агнешки. – Настоящий полтергейст! Это же сокровище!

–Ну да! – Агнешка нарочито потупила глазки.

            Я вздохнула:

–Всё, хватит с меня. Знакомьтесь, общайтесь, я устала. Да, Филипп, это полтергейст. Да, я живу с ней. разбирайтесь…

            Как была ещё – в зимнем шарфе, и даже в шапке (не заметила в скандале, хорошо. Хоть пуховик сняла), и в грязных сапогах – я прошествовала в комнату. Там плотно закрыла дверь – конечно, Агнешку, если она захочет, это не остановит. Но она за мной не пошла. И Филипп тоже.

            Пусть общаются!

            Я сняла промокшие сапоги, не заботясь о пятнах грязи на полу и ковре, стянула шарф с шапкой, и легла в уличном на диван. Хотелось больше всего на свете только одного: закрыть глаза и оказаться далеко-далеко ото всех.

            Но не получалось. Сознание – измотанное и уставшее требовало действия. К тому же не могло оставить ситуацию без контроля, хотя бы слабого, и выхватывало тихий голос Филиппа.

            Что ж, не надо было быть гением, чтобы понять, что он её выспрашивает об обстоятельствах нашего знакомства, об обстоятельствах нашей жизни и её существования. Агнешка не раскрывала своих тайн. Я ничего о ней не знала. Я ничего не могла предположить о мире, в котором она существовала, я просто смирилась с самого детства с тем, что я живу с полтергейстом.

            Ну а что? кто с собачкой, кто с кошкой, кто с кактусом. А я? твою мать! я хуже всех попала. Кактус можно отдать. Животное не живет вечно, а полтергейст? Ну вот какого дьявола Агнешка показалась Филиппу?

            Я знаю, что она чувствует моё приближение, когда я захожу в подъезд. Наверное, как-то иначе видит мир. Значит – подгадывала. Отлично, Агнешка. Сто очков тебе!

            Мне стало смешно. И горько. Какая-то тоска топила мне ум и сердце. Я не хотела ничего и никого видеть и знать. Агнешка мне казалась сейчас предателем высшего порядка, а Филипп – просто лишним. Забавно, конечно, получилось. Ещё недавно, ещё какой-то жалкий час назад я жалела про себя о том, что не буду с Филиппом,  и вскоре наши пути разойдутся. А сейчас я хотела, чтобы наши пути не просто разошлись, а навсегда истончился и растворился во времени наш недолгий совместный путь.

            К глазам подступили колючие злые слёзы. Я почувствовала себя ничтожной и жалкой, сломанной и смешной. У меня не было нормальной жизни. Сначала мама полагала меня безумной, когда я говорила о девочке, что живёт с нами. Были врачи, были осмотры, и даже какие-то таблетки. Потом были годы тайны и вынужденное одиночество. Потом я осталась совсем одна в мире живых, и совсем не одна в квартире.

            Я проморгалась. Нет, плакать – это не выход! Хотя, и очень хочется. Но не заслужил. Никто из них не заслужил моих слёз. Это всё ещё моя квартира и только моя и это значит, что только я решаю, кому здесь быть!

            Я с трудом заставила себя подняться. Вышла из комнаты мрачной и сосредоточенной.

            Филипп уже сидел в кухне на шатком стуле, Агнешка стояла у задёрнутого окна (не хватало, чтоб ещё кто её увидел!). наверное, они о чём-то беседовали, я не расслышала. Но когда я зашла – примолкли. Агнешка распрямилась…

–Филипп, тебе пора, – я заставила себя говорить холодно. Спасибо, наверное, Гайе. Не зряже мне вспомнился её непримиримый тон.

            Филипп в изумлении глянул на меня:

–Ты хочешь, чтобы я ушёл?

–Ты поразительно догадлив! Да, я хочу. Я просто жажду. Это моя квартира и я не хочу тебя здесь видеть.

            Филипп растерялся. Я понимала почему. Софья Ружинская, которую он так хорошо знал – всегда была мягкой и сердечной. Она не умела спорить и не умела настаивать. И уж тем более не могла противиться ему.

            Во всяком случае – раньше не могла.

–Но, Софа…

–Сейчас же! – я не дала ему возразить.

            Филипп поднялся. Он смотрел на меня так, словно не верил в то, что эти слова произносятся именно мной. я скрестила руки на груди, показывая своё отчуждение.

            Филипп не выдержал:

–Это эгоистично! В то время, когда и Кафедра, и учёные со всего мира ищут ответы, ты не желаешь делиться даже информацией о том, что живёшь…

–Это не эгоизм! Это моя жизнь.

–Твоя жизнь имеет ценность. Вернее, та жизнь, которая рядом с тобой, то есть, и твоя тоже…– наверное, Филипп ещё не пришёл в себя в полной мере и не был готов к дискуссии, от этого и сбивался, и путался. – Агнешка тебе не принадлежит!

            Он произнёс это так, словно бы торжествовал и что-то этим навсегда доказывал для меня. Я заметила, как дрогнули плечи Агнешки, но не отреагировала. Меня это больше не касалось.

–А я её не держу. И тебя тоже. Валите на все четыре стороны, оставьте меня в покое.

            Филипп осёкся. Перевёл взгляд на Агнешку, но та не встала на его сторону:

–Это мой дом.

–Нет, это мой дом, – возразила я. – Ты живёшь здесь по своим правилам. Настолько по своим, что они разбивают мои в пух и в прах. А это значит, что тебе, не умеющей существовать со мной, надо покинуть мой! Ещё раз подчеркну – мой! – дом.

            Агнешка смотрела на меня, но будто бы меня не видела. В эту минуту я едва не дала слабину. Мне стало её жаль, но я вспомнила, как она всегда была нагла и её выходка сегодня… нет, хватит!

–Я сожалею, – наконец, промолвила Агнешка. – Я правда сожалею.

–Агнешка представляет собой ценность для мирового сообщества! – Филипп обрёл дар речи. – Она представляет собой не только мир отживших душ, но и чувства! Она привязана к тебе как живая, а это значит…

            Я знала, что Агнешка обидится. Она всегда обижалась, когда её тыкали носом в её смерть. Видимо, она до обидного глупо и рано умерла, раз это её так задевало.

–Прошу прощения, – я была права – голос Агнешки зазвучал ледяным свистом, – но вы не смеете судить о моих чувствах.

            Филипп спохватился:

–Конечно-конечно! Я просто хотел заметить, что ваша привязанность к Софье…

–Филипп, – я тоже вмешалась, не давая Агнешке обрушиться на него, – уходи. Это моя жизнь. Это моя тайна. Как её объяснять? Как её защищать? Агнешка доверилась мне, и живёт здесь.

–Но это же кладезь знаний! – не унимался Филипп. – Мы можем всё досконально изучить о смерти.

–Она не говорит, – я остудила его пыл.

            Филипп взглянул на Агнешку.

–Агнешка, это очень эгоистично! Ты являешься небывалым ключом к завесе, за которую не проник пока так, чтобы вернуться, ни один человек! ты должна…

–Ничего я не должна! – возразила Агнешка и усмехнулась. – Не стоит вам лапы тянуть туда, куда не след!

–Если бы все жили по такой логике, то мы бы не достигли такого совершенства ни в медицине, ни в архитектуре, ни в искусстве, – Филипп, видимо, решил, что сегодня он должен выиграть хотя бы что-то.

–В моё время была популярна идея, что человек всё это сделал зря! – обрубила Агнешка и отвернулась к задёрнутому окну. Картина получалась уморительная – висячая в воздухе грязно-серая фигура, сквозь прозрачность которой можно разглядеть шторы, смотрит в это самое закрытое окно, всем своим видом демонстрируя отрешённость и законченность беседы.

            Филипп тряхнул головой и посмотрел на меня, словно вспомнил, что я всё ещё здесь.

–А кто-нибудь ещё знает? Ну…

            Филипп мотнул головой в сторону Агнешки.

–Нет, никто.

–И на Кафедре? – это привело Филиппа в восторг. Он был посвящён в то, что не было доступно даже проклявшему его Владимиру Николаевичу.

–И на Кафедре. Никто не знает. И я надеюсь, что ты не будешь таким мерзавцем, который раскроет мою тайну…

            Я нарочно смотрела в сторону от Филиппа. Злость отступала.  В конце концов, в чём он виноват? Он предположил, что я в опасности, рванул ко мне, и…

            И я на него налетела. Причём – за что? За то, что он проявил интерес к полтергейсту? А кто б на его месте повёл бы себя иначе? Филипп был нашим, служил на нашей Кафедре, потом ушёл в частное дело, но остался он и исследователем, и мечтателем. Не думаю, что довелось ему так близко и так мирно хотя бы раз общаться с полтергейстом! Говорят, они все агрессивные. А моя?.. домашняя. Так что можно его понять. Можно, но досадно!

            А вот Агнешку…

–Я не скажу! – горячо заверил Филипп. – Твой секрет – это мой секрет, не беспокойся. Я никому. Могила! Только я хотел бы ещё пообщаться с Агнешкой, хотел бы…

            Он нервничал. Ещё бы! Сейчас я воплощала власть. Он считал Агнешку моей собственностью, а меня какой-то на неё влияющей. Он не понял ещё, что на Агнешку я влиять не могу, что она делает то, что хочет. Даже если она ко мне и привязана – это ничего не определяет.

–Нет, Филипп, не сейчас. Сейчас тебе лучше уйти, – я сказала тихо, но не без удовольствия. Видеть как поник взгляд его было приятно.

            Потому что нельзя быть вечно тем, кто получает всё, что только захочет, Филипп. Где-то тебе придётся уступить. Где-то тебе придётся смириться с тем, что ты не властен вечно быть на верхах.

            Филипп хотел спорить. Я видела это по его лицу. Где-то в глубине собственной уставшей души и я хотела, чтобы он спорил дальше, чтобы у меня была возможность разругаться с ним окончательно и тогда уже навсегда закрыть за ним дверь…

            Но Филипп был умнее. Он победил, а может быть – почувствовал, что здесь нужно уступить и тем выиграть. Во всяком случае, он кивнул, и даже выдавил какое-то подобие улыбки.

–Хорошо, я уйду. До свидания, Софа. До свидания, Агнешка.

            Я осталась стоять в дверях кухни, только посторонилась, чтобы он прошёл, и когда он поравнялся со мной, снова вмешалась Агнешка.

            Не оборачиваясь, также отстранённо вися у окна, она сказала:

–Ты спрашивала меня об Уходящем…

            Я замерла. Филипп тоже. Глаза его блеснули опасным огоньком, который я без труда увидела. Между нами было очень короткое расстояние, и я чувствовала, как он встрепенулся. Уже не замечая меня, Филипп вернулся обратно в кухню.

–Я расскажу то, что знаю. Но если он останется, – закончила Агнешка.

            Ультиматум? Отлично. катитесь вы…

–Хорошо, – я кивнула, стараясь говорить весело, хотя внутри что-то горело едким огнём, – хорошо, оставайся, Филипп. Уйду я.

            Это было хорошим выходом. Ультиматум она тут мне вздумала ставить? Три ха-ха! Да мне этот уходящий, вместе с Кариной и Филиппом – даром не нужен. Никто мне не нужен. Я уйду, пусть выясняют, пусть разговаривают.

            Уйду!

            На улице темно, но горят же фонари! И люди ходят. И торговые центры работают давно уж допоздна. Ничего!

            Теперь уже я развернулась рывком, радуясь и огорчаясь одновременно тому, что Филипп, хоть и услышал меня, а всё-таки не сделал попытки меня остановить, видимо, ставя информацию об Уходящем выше наших отношений.

–Нет, Софа, останься! – Агнешка метнулась ко мне через всю комнату. Я почувствовала холодок на своей коже – так и есть – почти бесплотные пальцы Агнешки, то теряя цвет, то вычерчиваясь совершенно отчётливо, держали мою руку.

            Я вырвалась из её слабой хватки.

–Я показалась, потому что вы влезли в опасное дело! – в отчаянии признала Агнешка. И это уже прозвучало правдой.

–Ты о чём? – не сговариваясь, мы с Филиппом выступили единым хором. Хотя лично я предпочла бы обойтись без этого.

–Уходящий опасен. Если вы видели его, если вы слышали его…– Агнешка отплыла от меня. – если всё так… вы в опасности. Я знаю это, потому что Уходящий когда-то убил и меня. И поэтому я показалась. Одному…нельзя.

            Впервые я слышала от Агнешки хоть слово про её смерть. Впервые, надо сказать, я и видела её в таком отчаянии. Жалость победила во мне усталую тоску и жестокость. Я попросила:

–Расскажи нам.

            Филипп же молчал, напряжённо вслушиваясь и вглядываясь в неё.

–Я…– Агнешка кивнула, – я расскажу. Но не потому что этого хочу. Потому что это будет правильно. И ещё – потому что я не хочу, чтобы ты…

            Она осеклась. Я сначала не поняла почему. Запоздало сообразила – попискивает мой телефон. Оказывается, я не вытащила его из кармана. Забылась, бывает. Не каждый день такой стресс!

–Извини, – я быстро сбросила вызов, мельком отметив, что звонит Павел. – Это так…

            Хотя с чего б ему звонить? Но откровения Агнешки были важнее и я сделала ей знак продолжить.

            Но она не успела и рта открыть, как снова – писк моего телефона.

            Я с раздражением сбросила вызов, с неприятным удивлением отметив, что на этот раз звонил уже Зельман. А ему какого чёрта надо?

–Поставь на беззвучный! – Филипп был нетерпелив. Я кивнула – и то верно! Перевела телефон на беззвучный режим, и попросила:

–Давай, Агнешка.

            Но она смотрела на мой телефон с тихим ужасом. Точно так недавно пялился на нас Филипп.

–Агнешка?

–Что-то сулчилось, – прошелестела полтергейст. – Они тебе все звонят.

            Я глянула на дисплей. В самом деле – не прекращаясь ни на минуту, сыпали оповещения.

            «Абонент Гайя пытался до вас дозвониться».

            «Абонент Альцер пытался до вас дозвониться»

            Мне звонили и Гайя, и Альцер, и Зельман, и Павел, и Майя, и даже сам Владимир Николаевич. Судя по частоте звонков, и по тому, какой был час – дело было серьёзное.

–перезвони, – посоветовала Агнешка, – мой рассказ хранился не один десяток лет, подождёт уж десять минут.

            Я глянула на Филиппа – тот колебался. Желание прикоснуться к тайне Уходящего хоть слегка гнало его, но он сам работал на Кафедре и знал – в поздний час все подряд не станут звонить.  Конце концов, Филипп кивнул и я перенабрала Павлу, как первому, кто пытался до меня дозвониться.

11.

                Наше появление в квартире несчастной Нины, где уже было слишком людно, произвело сенсацию. Честно говоря, это был тот эффект, которого я не желала, но моя жизнь как-то вышла у меня из-под контроля, да и Филипп привёл сразу же три аргумента, чем полностью лишил меня возможности сопротивляться. В конце концов я махнула рукой: хочешь получить ехидных и полных ненависти взглядов от бывшей своей кафедры? Получай! А со мной уже всё ясно – мне всяко не будет добра.

            Но Филипп умел быть убедительным.

–Во-первых, – говорил он, пока я пыталась собрать по кусочкам осознание того, что сказал мне Павел, – если я не иду с тобой, то я остаюсь здесь и расспрашиваю Агнешку.

            Агнешка, надо отдать ей должное, хмыкнула:

–С чего ты решил, что я  с тобой стану говорить?

–А как иначе? Появилась же ты передо мной! – Филипп изобразил искреннее изумление.

            Агнешка глянула на меня, ища защиты, но я проигнорировала её: не надо было высовываться, и потом… Нина! Бедная Нина! Боже…

–Во-вторых, – Филипп принял моё молчание за свою победу, – у меня больше связей в полиции, чем у вашей кафедры. Вас оттуда первый вменяемый чин погонит, а вот со мной… благодаря тому, что в прошлом я уел быть полезен – у нас появится шанс.

            «У нас» – я оставила без внимания. Филипп же сделал значимую паузу, но надо было здесь признать: аргумент звучал убедительно.

–В-третьих, я тебя просто туда не пущу!

            Я обозлилась:

–Можно подумать, тебя волнует моя безопасность!

            Я хотела бросить ему про Карину, что-нибудь обвинительное, про его планы, про его расследования, но не смогла. Злость, брошенная в фразе, стала единственным всплеском. Мысли снова вернулись к Нине.

–Не волнует, – заверил Филипп, на которого моя злость не произвела никакого впечатления, – но будет обидно, если тебя убьют не на моих глазах.

–Убьют? – забеспокоилась Агнешка, и я ощутила острый приступ тоски: боже, что стало с моей жизнью?

            Объясняться сил не было, я махнула рукой – чёрт с тобой, чёрт с вами.

            А в квартире Нины уже была полиция, а ещё вся наша кафедра полным составом. Никто нас оттуда не гнал, но, видимо, собирались, однако, Филипп, пришедший как сенсация, быстро выцепил кого-то в форме, и оставил меня, бросившись вперёд.

            Оставил меня перед взглядами моих коллег. Все были здесь: и Владимир Николаевич (бледный и мрачный), и Павел (с пустым взглядом), и Зельман (сосредоточенно-жёсткий), и Альцер (спокойный и собранный), и Майя (любопытно заглядывающая мне в глаза, проследившая перед тем за Филиппом), и Гайя (внимательная, нахмурившаяся). Були где-то в квартире ещё и полицейские, и какие-то ещё люди – может родственники, может соседи.

            Но до них мне не было дела. Я чувствовала себя преступницей. Но молчала. Кто-то должен был заговорить и я обещала себе, что не заговорю первой. Да, я пришла с Филиппом, который в глазах Владимира Николаевича – предатель! – но…

            Казнить меня, что ль за то? Мы все разве не предатели? Нина доверилась нам. А мы?

–Зачем он здесь? – Владимир Николаевич не выдержал первым. И слово «он» произнёс с максимально выразительной гримасой.

–У него связи с полицией. И ещё… он не хотел меня отпускать одну.

            Я сама слышала, как жалко и как слабо звучу. Но что сделать? Не научилась я возражать и упорствовать смело.

–Филипп был всегда лучшим, – неожиданно Гайя встала на мою сторону и я с удивлением взглянула на неё. Она смотрела на меня в упор, и я, каюсь, её взгляда не выдержала.

            Фраза Гайи была короткой. Но значимой. Да, Филипп был лучшим. Лучшим среди нас. Он всегда имел особенное чутьё и внимание.

            Скандалить Владимиру Николаевичу не хотелось, не при полиции и не при самом предателе, но всё-таки он испытывал какую-то потребность в том, чтобы выразить мне своё окончательно разочарование – я ощущала это.

–Софа, за такие дела…– он пытался подобрать достаточно серьёзную кару, но, видимо, фантазия отказала ему.

–Плетей, – подсказал Зельман, оправившись вперёд него. – Плетей, Владимир Николаевич.

            Зельман подмигнул мне. Надо признать – стало чуть легче.

–Потом поговорим! – прошипел начальник и отвернулся, демонстрируя старательно, что я для него пустое место.

            Зельман пожал плечами. Павел никак не реагировал, Майя, похоже, не знала куда броситься. Альцер стоял в мрачности…

            А к нам уже приближался Филипп.

–У нас есть полчаса. И мы должны будем передать им копию видеозаписи, – сказал он. Сказал вроде бы всем, но слегка повернув голову в сторону бывшего своего начальника. Тот не отреагировал.

            Зато отреагировал Альцер:

–Кто такие «мы»? здесь есть, если я правильно понимаю, наша кафедра. К каким «мы» вы себя причисляете?

–А как по мне – здесь есть группа людей, желающих разобраться в произошедшем. Группа исследователей, – спокойно ответил Филипп. – я здесь как частное лицо. К тому же, я могу попасть сюда через полицию.

            Альцер хватанул ртом воздух, но не нашёлся что возразить.

–Давайте к работе? – не выдержал Зельман. – Стоим, болтаем…

–Вводную! – звонко провозгласила Гайя.

            Владимир Николаевич всем своим видом демонстрировал отчуждение. Его поражала не только наглость Филиппа. Посмевшего сюда явиться, но и неожиданное заступничество Зельмана и Гайи. И если от Гайи можно было ожидать всего (неприятная личность), то Зельман?

            Но Филипп был лучшим. Владимир Николаевич не мог решить, что ему выгоднее: гнать Филиппа сейчас (явно безуспешно) или делать вид, что его не существует, пользуясь его вниманием и опытом? Первое было привлекательно для самолюбия, второе – для дела…

            Вводная же была проста. Большую часть информации мы знали, в принципе, из звонка Павла.

            Он наблюдал в камеру за Ниной, скучал, пил кофе, готовился к бессоннице, а потом на экране замерцало часто-часто, и Нина вдруг поднялась с постели – он это видел. Пока Павел набирал начальство – всё уже было кончено. Невидимая сила переломила Нину пополам, предварительно швырнув её в угол комнаты.

            По звонку подняли всех. Приехала полиция. Родственники Нины – забрали ребёнка.

–Её мать сейчас даёт показания, плачет, конечно, – закончила Гайя.

            Помолчали.

–Пойду, покурю, – сообщил Павел и двинулся прочь из проклятой квартиры.

–Ты же не куришь?..– запоздало сообразила Майя, но Павел даже не отреагировал.

–Тело будут вскрывать, – сообщила Гайя, –  его уже увезли. Но в комнате…

            Перешли в комнату. Не все. Конечно. Я предпочла и вовсе побыть на пороге. Не было сил смотреть на опустевшую кроватку её сына, на перевёрнутую мебель. Эта женщина доверилась нам, а теперь она мертва. И мы можем гадать хоть до второго пришествия – осталась бы она живой, если бы не обратилась к нам? Может быть, наш приход и спровоцировал нечто, убившее её?

–А может и нет, – Гайя стояла возле меня, а я вдруг поняла, что даже не слышала как она приблизилась.

–Я что, рассуждаю вслух?

–Да нет, просто я думаю о том же. Мы не знаем…мы не можем знать. Она вообще думала, что это её муж. Может быть так и было, а может и нет. Может быть уже тогда это было что-то более страшное.

–Мы её не спасли.

–А могли? – поинтересовалась Гайя.

            Наш странный и жуткий разговор прервало замечание Зельмана:

–Камера-то…тю-тю!

–Украдена? – мы всколыхнулись все одновременно. Даже Владимир Николаевич дёрнулся, забыв об отчуждении.

–Нет, сдохла. Видите? – Зельман показывал нам нашу же камеру в пластиковом пакете. С ней точно было что-то не так. И даже моего дилетантского знания техники хватило, чтобы это понять. У камеры был оплавлен корпус.

–Надо забрать! Исследовать! – оживился Владимир Николаевич.

–Фиг вам, называется, – заметил Альцер, – это вещдок полиции. Уже пронумерован, видите?

            В самом деле, на пакете уже белела кодировка.

            Владимир Николаевич заметался. Это было важной частью следствия, но что мы могли? Раскрыться? Давить на полицию? Та нас пошлёт и будет права. Очень хотелось найти заступничество и даже позвонить в министерство, но…

            Но там едва ли примут его слова всерьёз. И потом – когда ещё пройдёт его звонок? Спасение было, только Владимир Николаевич искренне его игнорировал, и уязвлённая гордость боролась в нём с жаждой знания.

            Что-то должно было победить!

            А меж тем, Филипп, уже прошвырнувшийся по квартире, появился как лихой праздник, спросил:

–Когда началась активность по записи?

–А? – мы не сообразили. Коллективно сглупили, а Филипп выцепил взглядом меня, и, не сводя взгляда, повторил:

–Когда начались события на видео? Сколько было времени?

            Я понимала, что Филипп к чему-то ведёт, но не могла пока понять к чему. Да и ответа я не знала.

–В два часа и семь минут, – отозвался Зельман, пролистав за моей спиной что-то. – А в чём дело?

–В этом доме есть часы на кухне, есть в гостиной и есть в её комнате. На кухне и в комнате – механические, в гостиной электронные.

–И?

–И гляньте на них! – предложил Филипп.

–А без фокусов и выпендрёжа? – нахмурилась Гайя. Я её понимала всё больше. Мне тоже надоело смотреть на Филиппа и ждать его ответ. Чем больше я  с ним общалась, тем, похоже, отчётливее вспоминала, насколько он был невыносим и как любил красоваться, не обращая внимания на уместность.

–Они все остановились, – вздохнул Филипп. Он был разочарован нежеланием играть в угадайку и бегать по квартире. – Они остановились на двух часах с копейками. А электронные – два часа и семь минут.

            Ох…

            А вот это уже интересно. Причём по-настоящему интересно. аномалия со временем – это частный случай призраков и прочих проявлений, большая их часть просто не может воздействовать на механизмы. Пугать – пожалуйста! Шипеть, греметь, появляться в зеркалах, шептать наухо, сливаясь с ветром – это их история. В конце концов, даже являться в посмертии как телесным!

            Но механизмы? Нет.  Когда я ещё чувствовала в себе молодость, когда была полна решимости чего-то добиться в нашей области (теперь-то знаю – Кафедра наша – заточение бесславия), я перечитала много трудов. В одном из них, датированном ещё пятнадцатым веком за авторством кардинала Жана Ла Балю, говорилось, что «явленный дух не может действо совершить с резной шкатулкой». Так кардинал разоблачал какую-то обалдевшую от собственной значимости графиню, решившую поразвлечь общественность рассказом о визите к себе духа погибшего сына, вздумавшего каждую ночь  открывать её музыкальную шкатулку.

            В свою очередь, в другом труде аббатиса Мария Амалия Саксонская (уже восемнадцатый-начало девятнадцатого) утверждала, что «всякий дух, названный призраком или приведением, не способен приложить никакого усилия для того, чтобы привести в движение часовой механизм».

            Всё это было бездоказательно и к следующему труду – на этот раз детищу двадцатого века и руки Эрика Хануссена. В своих «Письмах…» он писал о строении биологической жизни и высвобождающейся энергии и высказывал предположение, что энергия, порождённая в посмертии, будет всегда слабее необходимой для того, чтобы привести в действие какой-либо механизм – будь то шкатулка, музыкальный инструмент, часы или машина.

            «Энергия растворяется. Поглощение происходить столь стремительно, что остановить распыление невозможно. Человек получает энергию от пищи, солнца и воды, а умерший дух получает её из окружающего мира, из рассеянной живыми организмами. Эти крупицы заведомо меньше тех, что нужны для приведения механизма в действие» – так писал Эрик, и такими словами мы все руководствовались, говоря о призраках и привидениях. Хотя и все личности, особенно Эрик – вызывали неслабые сомнения…

            И опять же – бездоказательно.

            А если и мело воздействие на часы (не все же они разом решили замереть?), значит, тут, по меньшей мере, полтергейст? Агнешка, например, прекрасно знаю, способна швырнуть предмет и даже вскипятить чайник. Но она полтергейст. Она имеет даже определенную плотность в сравнении с призраками и привидениями.

            Призраки и привидения могут быть сильны раз-другой, потом им нужно долгое восстановление. Если их, конечно, не поместить к какой-то энергетической расщелине…

            Но это призраки. А полтергейсты имеют более быстрое восстановление. Но каким же сильным он должен быть, чтобы: швырнуть Нину, переломать её пополам и ещё остановить время на часах?

            Ах да – оплавить камеру.

            Полтергейст ли? Или сущность, которую мы не знаем?

            Время-время…время?!

            Я обернулась к Филиппу в суматошной догадке. Может ли быть такое, что мы, предположительно столкнувшись с временной аномалией в квартире Карины, снова сталкиваемся с воздействием на время, но в квартире Нины? Две убитые женщины, два взаимодействия со временем и – в одном городе за короткий срок?

            Филипп медленно кивнул, глядя на меня. Ему было плевать – заметят, не заметят! Свободный и беспечный.

            Отдувайся, Ружинская! Жри, Софочка, с маслом! Вон, Гайя уже заметила. Зельман, кажется…

–Это очень странно! – сказала Майя, – время…часы. Как такое возможно? Разве призраки так могут?

–Пора закругляться, – ответствовал Филипп. – кто-нибудь общался с матерью пострадавшей?

            Его снесло прочь в сторону кухни, где всё ещё плакала несчастная женщина. Зельман кивнул:

–Пора собираться. Поедем на Кафедру? Владимир Николаевич?

            Владимир Николаевич, про которого мы все уже забыли, конечно, слышал всё про часы. Но держал лицо. Это же – предатель!

–Я полагаю что да, – он всё-таки снизошёл до  ответа, рассудив, что надо брать бразды правления в свои руки, пока не вернулся Филипп. – Разумеется,  поедут те, кто работает на Кафедре.

            Он не хотел на меня смотреть, но как иначе дать понять, что это было обращено именно ко мне?

–Я уволена? – в груди было равнодушно. Как будто бы мне было доступно много работы, как будто ждали меня везде с распростертыми объятиями.

–Пока нет, но некоторые…индивиды…

            Владимир Николаевич не закончил.

–Но он здесь, – заступилась Гайя за Филиппа. – Он заметил про часы. Может, и версию…

            Владимир Николаевич задумался. Или сделал вид, что поглощён размышлениями. В конце концов, явил решение:

–Если кто-нибудь…кхм… попросит этого индивида озаботиться тем, чтобы полиция предоставила нам результаты вскрытия Нины и данные о камере, что ж, тогда, может быть…

            Владимир Николаевич не закончил. Он и без того сказал слишком много и поторопился оправдаться:

–Я и сам могу, стоит лишь позвонить в министерство, но это будет так официально, и так обязывающее.

            В детство впал! Я остро ощутила это и тоска, росшая в груди, стала совсем невыносимой. Боже, ну ушёл человек на поиски лучшей жизни, ну заклеймил ты его предателем, и что –  вопрос решён?..

–Я передам! – Зельман сориентировался быстрее меня и выскочил в людный коридор,  скрипнула дверь, я услышала сдавленный женский всхлип.

–Пошли тоже, покурим? – Гайя пихнула меня локтем под ребра.

            Слишком явным было её приглашение к разговору, чтобы начать мне возмущаться, мол, я не курю.

            С одной стороны, с Гайей говорить не хотелось. С другой – возможно, она была тем человеком, который чувствовал тоже что и я? по обрывкам фраз, по разорванному разговору, и по разговорам до этого я чувствовала, как меняю своё отношение к ней.

–Девочки, вы куда? – встревожилась Майя.

–Курить, – отозвалась Гайя за нас обеих.

–Ружинская, ты что, ещё и куришь? –  возмутился Владимир Николаевич.

            Мною вдруг овладело мрачное веселье:

–Ещё я пью и с предателями якшаюсь.

            На улицу выходить не хотелось, ограничились подъездом.

–Я поговорить хотела, – сразу признала Гайя. Я не осталась в долгу:

–Ослу понятно.

            Гайя кивнула, рассеянно улыбнулась, но тотчас посерьёзнела:

–Мне и правда жаль Нину. Это горе. Горе для её семьи, горе для её маленького сына. Он вырастет без мамы и папы. В лучшем случае, на попечении бабушек и кого там ещё.

            Я промолчала. К чему эти «жаль», когда мы ничего не можем сделать?

–Но мы не знаем, виноваты мы здесь или нет, и что могли бы сделать, – продолжила Гайя, не найдя во мне поддержки своим словам. – Или не могли. Жизнь – гадина. Она не делает подарков. Она не даёт нам вернуться назад и сделать иначе. Мы действовали по алгоритму. Нам нужны были доказательства.

–Теперь они есть, – прошелестела я. – Ты говоришь верно, Гайя, но паршиво. Впрочем, если ты надеешься на то, что мне станет легче – зря. И разговор ни к чему.

            Гайя помолчала немного, глядя на меня. Вокруг нас сновали полицейские и соседи, поглядывали на нас, или не замечали совсем. В просвете входной двери, откуда тянуло морозом, пару раз мелькнул Павел – похоже, ему зимний воздух был всё-таки нужнее, чем нам.

            Наконец Гайя решилась:

–Время. Вы с Филиппом столкнулись с временной аномалией?

            На мгновение стало жарковато. Но я овладела собой и прикинулась дурочкой:

–Кажется, мы сейчас все с ней столкнулись. Часы замерли на одном времени.

–Не пройдёт, – улыбнулась Гайя, – это другое. Вы столкнулись раньше. Потому ты взволновалась. Потому Филипп смотрел на тебя. И потому ты спрашивала у Владимира Николаевича, где прочесть о подобном.

–Просто это редкость, и для общего развития…

–или для дела, которое ты нам завернула? – перебила Гайя.

            Всякая симпатия, которая во мне к ней зарождалась, пошла трещинами. Надо же! Наблюдательная ты, Гайя! Вот только лезешь ты явно не в своё дело.

            Или, напротив, в своё? С Филиппом мне тяжеловато работать. А с Гайей, хоть голову на плаху клади – а не изменишь – легче. Она знает, она говорит, она не боится. Она понимает.

            Я замешкалась. Это и сама я чувствовала, но почему-то не могла сдвинуть разговор с места.

–Я тебе помогу, – кивнула Гайя, – речь идёт о той женщине, которая умерла в  своей квартире. Ты её видела. И ты сказала нам, что умершая не она. Но на деле – это ложь. И ты влезла в это. Влезла с Филиппом. Так?

            Я не отвечала, и это было самым большим ответом.

–Затем вы полезли с Филиппом в это дело, и столкнулись с чем-то необъяснимым, имеющим ненормальную  даже для нас природу? С чем-то, что показало вам возможность аномалии со временем?

–Тебе это всё зачем? – поинтересовалась я как можно более небрежно. – Помочь хочешь, а может и того лучше – заложить?

–Я? – глаза Гайи вспыхнули бешеным огнём. Сама того не желая, я, похоже, попала в её больное место, – заложить?! Ружинская, ты совсем дура?

–Не бузи. – буркнула я, – и извини. Не хотела. Звучишь странно.

            Гайя не сразу успокоилась, но примирилась:

–Чёрт с тобой. Я знаю, как ко мне относятся. Знаю, что всем вам я кажусь неприятной, что со мной работать как наказание, что…

–Нет, – тихо перебила я.

            Гайя осеклась.

–С тобой проще, чем с Филиппом. Сама не верю, что это говорю, конечно.

–Спасибо, блин, на добром слове! – фыркнула Гайя, но смягчилась, – короче, Ружинская, есть у меня чутьё, что влезли вы по самые уши. В болото влезли. И не вылезти вам. Тот, кто может творить временную аномалию, тот явно не слабее полтергейста! А это другая уже тема.

            «Сильно не слабее, Гайя», – подумалось мне, но я промолчала.

–Так что… – Гайя вздохнула, – если нужна помощь, если что-то нужно…

            Я не верила своим ушам! Гайя предлагает мне свою помощь? Нет, я, разумеется, откажусь, и буду права, но Гайя предлагает?

–Даже не знаю что сказать. Спасибо, наверное? – я растерялась, – но мы…честно говоря, мы пока сами ничерта не понимаем.

            Я сказала правду. Прокручивая в памяти Карину, Нину и внезапное решение Агнешки появиться перед Филиппом, наводили меня на ассоциацию с мозаикой. У меня явно не было всех кусочков, и я не могла даже понять, что за картинку должна сложить.

            На лестнице послышались знакомые голоса. Зельман и Филипп увлечённо обсуждали оплавленную камеру, а Майя вклинивалась со своими замечаниями:

–Вы заметили, с какой силой её швырнуло?  Может быть, камера не выдержала этого выброса энергии?

–Дело твоё, – Гайя схватила меня за руку и заговорила быстро и тихо, – только знай – лучше у меня помощи спроси. А не у Владимира Николаевича. Он не поможет и может хуже сделать.

            И не успела я сообразить, как она разжала руку.

            А на лестнице уже показалась вся честная компания. И Филипп был впереди с Зельманом. Он, похоже, прекрасно чувствовал себя в прежней компании. Да и компания, за исключением Альцера и Владимира Николаевича была к нему уже почти тепла.

            Мы с Гайей стояли внизу, ждали  их приближения.

–Ты же не куришь, Софа? – усмехнулся Филипп, сбегая вниз, – ну что, в прежний штаб?

            Владимир Николаевич угрюмо кивнул, поймав мой вопросительный взгляд. Видимо, полезность Филиппа победила уязвлённое самолюбие.

–Курю, – возразила я из того же детского сопротивления, которое находило и на нашего начальника. – И пью, и ругаюсь матом.

–Не замечал, – признал Филипп.

            Он был весел. Только что мы были в квартире погибшей молодой женщины, погибшей ужасным и невообразимым способом. А он был весел!

–Помогите! Человеку плохо! – мои размышления прервал крик с улицы. Не сговариваясь, мы все обернулись на звук – он шёл из-за входной подъездной двери. Торопливо метнулись туда, путаясь в руках и ногах друг друга. Каждому хотелось оказаться первым, и в и тоге первым оказался там Альцер.

            Он застыл как статуя, и нам пришлось коллективно пихнуть его в сторону, но – винить Альцера было нельзя. Едва ли реакция кого-то из нас была бы лучше.

–Твою…– прохрипел Филипп, и отшатнулся.

            А я даже не взглянула на него. Я никак не могла отвести взгляда от распростёртого прямо на крыльце Павла, безучастно глядевшего в небо.

–Он вдруг осел…прямо на крылечко! – проголосила какая-то напуганная женщина, ища в наших лицах ответ и помощь.

–Отойдите, – рубанул Зельман, отодвинул её в сторону и склонился над Павлом.

–Не загораживайте проход, гражданка! – как я сама Альцера, так и меня тотчас пихнули в спину, не от зла, конечно, от необходимости.

            Я покорилась и отползла в сторону. Гайя поддержала меня, хотя, судя по её бледности, противоречившей зимнему воздуху, её бы саму поддержать…

            Зельман распрямился решительно и быстро, не глядя на нас, ответил на невысказанный замерший вопрос:

–Всё, ребят.

12.

                Разобщённость исчезла. Какая могла быть гордость, когда не стало человека? Слепая дача нелепых показаний: не знаем, не видели, ничего не понимаем сами, нет, не жаловался, и такой же сухой приговор:

–Сердце.

            Какое, к дьяволу, сердце? Павел молод! Был молод. И как нелепо это случилось! Почему он умер? Жаловался? Нет, кажется, нет. даже таблеток не пил. Всегда здоров, всегда собран. Был здоров. И был собран.

            Был. Теперь это вечное «был» стало неотступной тенью. Тенью дружелюбного (а с виду и не скажешь) человека.

            Загрузились в микроавтобусик. Владимир Николаевич мотнул Филиппу, мол, езжай с нами. Филипп встрепенулся – всё-таки, когда-то и Филипп был учеником Владимира Николаевича и всё ещё тлело в его груди что-то тёплое, помнящее об этом. Хотя Филипп и знал, что Владимир Николаевич тот ещё махинатор и за чудачествами скрывает и деньги, поступающие на Кафедру, и зарплаты. Но всё же! Всё же, как не благодарить того, кто повёл тебя к твоей дороге?

            Филипп влез в микроавтобусик к остальным и ощутил прилив тоски. За рулем обычно сидел Павел, и сейчас – весь состав Кафедры, ещё не осознавший в полной мере утраты – да и как можно было то осознать? – на автомате залез в салон.

            Но кто же тогда за рулём?

            Краткий перегляд среди тех, кто был в состоянии переглянуться: Гайя на Филиппа, тот на Альцера, Альцер развёл руками…

            Гайя не водила машину, у Филиппа были где-то права, но он не был хорошим водителем и уж тем более не мог сладить с маленьким, но всё-таки автобусом. А Альцер был гостем по обмену, и, хотя прекрасно знал язык, говорил почти без акцента, но его права были выданы в Германии, и здесь не имели силы.

–Я поведу, – прошелестел Зельман, и ловко выскочил из салона. Хлопнуло  – он уже устроился на водительском месте…

            Понемногу тронулись с места. Зельман вёл осторожно, не спешил, и сверялся с навигатором. Но это было движение и Владимир Николаевич начал успокаиваться, прикрыл глаза – в голове его пульсировало от усталости и ужаса. Сегодня он потерял сотрудника. Сегодня он потерял Павла. Павла, который работал здесь сколько…

            Почти шесть лет? Совсем незлобного, исполнительного, открытого человека он потерял. Сердце – говорили врачи, а Владимир Николаевич почему-то не верил им. Впрочем, пока не мог понять почему не верит.

            Все были в удручённом состоянии. Ружинская села в уголок, забилась к самому углу, закрыла лицо руками. Непонятно было с виду – плачет или просто переживает без слёз произошедшее?

            А Ружинская не просто переживала. Её терзали ужас и вина. Вина за Нину приглохла, притупилась – всё-таки, с Ниной было совсем неясно пока, и самое главное – Нина была чужой, а Павел своим. Софье хотелось поделиться одной страшной догадкой с Филиппом, но он сел – нарочно или случайно? – далеко. А отзывать его сейчас? Да как можно?

            И потом – Софья очень хотела, чтобы до того, как она озвучит Филиппу свою догадку, аргументы противостояния этой догадке взросли в ней самой. Потому что если она права, то Павел умер по вине её и Филиппа.

            Сам же Филипп был мрачен. Он помнил Павла. Помнил, конечно, и то, что Павел счёл его предателем вслед за Владимиром Николаевичем, и придерживался этой точки зрения куда более яростно, чем Зельман и даже Майя. Но…

            Это был хороший, простой человек. Человек с убеждениями. А Филипп знал его ещё и как незаменимого специалиста по технике, который мог работать на пределе слабеньких возможностей доступного им оборудования.

            А ещё – он был ровесником Филиппа. И от этого было ещё не легче. Прежде смерть была рядом, но касалась тех, кто, по мнению Филиппа, мог бы вполне умереть: поживших, нервных, замаранных в должностном бреду и даже взятках – с такими он работал. Что до Карины – та вела нервный образ жизни. А что с Ниной – ну, та пережила много горя, не так давно родила, сидела на успокоительных – её организм уже был истощён – так виделось Филиппу.

            Но Павел? Любимый сын родителей, золотая медаль в школе, вполне приличный диплом (не все на Кафедре его имели: Ружинская бросила учёбу, Майя вылетела, сам Филипп попросту закончил десяток курсов…а вот Зельман, Альцер и Павел были с высшим образованием и пришли на Кафедру уже после окончания института).

            К тому же – Павел не пил, не курил, не шлялся с подозрительными компаниями и не жаловался на здоровье.

            И умер.

            Вот так распорядилась жизнь.

            Майя сидела заплаканная. Она света белого не видела, и, судя по всему, ей было хуже всех. Правильно, в общем-то. Павел пригласил её сюда. Она была тогда без образования, работала официанткой, злилась на всё, на что могла злиться, а Павел дал ей работу. Он знал её брата, учился с ним в школе, и Майя казалась ему вечной девчонкой. Они долго не виделись, а при встрече Павел её и не узнал. Но зато прознал про её увлечения всякими мистическими учениями (на порядке любителей), отсутствие у неё нормальной работы, и…

            И Майя появилась на Кафедре. В своей, кстати, стихии. Работа непыльная, негромоздкая, зато связанная с тайнами бытия, и пусть ни одна тайна пока даже на миллиметр не поддалась Майе, всё же – она чувствовала себя причастной к чему-то великому. Да и ей нравилось сообщать о себе мужчинам:

–Я работаю на Кафедре. Контроль за экологическими загрязнениями, понимаешь? мы все зависим от планеты, и все отчаянно стремимся её погубить.

            Кое на кого это производило впечатление. Молодая, ухоженная симпатичная девушка, поддерживающая в себе загадку, увлечённо говорящая о будущем целой планеты…

            В этом веке это входило в моду.

            Единственное, чего не хватало – денег. Но вскоре Майя обошла и это, когда Владимир Николаевич сделал её своей подельницей. Майя не думала, что это как-то может отразиться на её жизни или на свободе – в конце концов, она могла всё спихнуть на начальника!

            Словом, жить можно.

            А теперь Павла нет. Павла, гонявшего в мяч с её братом. Сильного и большого Павла, который часто был у них дома, и обращался к её матери как к «тёть Люде».

            Как это случилось? Майя и сама не представляла, что её это так сломает. Она вообще мнила себя какой-то непостижимой загадкой, роковой женщиной, исчезавшей и появляющейся когда ей вздумается, и необычайно ловкой – раз умудрялась уводить деньги!

            Но нет. Надо было умереть Павлу, чтобы Майя вдруг почуяла себя жалкой, опустившейся и слабовольной дрянью, ничего своим трудом не добившейся и ничего не получившей. А мечталось иначе! Ей казалось, что исполнится ей восемнадцать – пойдёт она учиться на переводчицу, встретит какого-нибудь богатого бизнесмена или дипломата, он непременно влюбится в неё и уедет Майя с ним в счастье.

            Этот сценарий казался Майе таким явным и простым, что ни один пункт не вызвал в нём сомнений. И когда она не смогла сдать вступительные экзамены, то очень удивилась…

            Пришлось срочно менять ориентир, поступать туда, куда уж взяли. Менеджмент! Звучало не так круто, и качнулась мечта, но…

            Но!

            Но Павел умер, а Майя осталась никем. И теперь ощутила это. И не могла справиться. Павла ей было жаль, но через него ощутила она безумную жалость к себе.

–Ну ладно тебе, – Альцер утешал её неумело и неловко, но, по крайней мере, очень и очень искренне. Ему было жаль её слёз. Он даже извлёк из кармана своей дублёнки платок. Только Майя никак не могла успокоиться…

            Сам Альцер испытывал только понятный шок. Павел был молод, здоров, и ещё пару часов назад жив. А теперь – его увезли в морг. Увезли на оформление, обследование и чёрт знает что ещё.

            Альцер знал Павла. Он не считал его другом, но полагал хорошим приятелем. И теперь Павла не было. Альцер знал, что справится. Знал, и понимал, как скорбны люди, и давно ещё читал о том, как чувствительны русские. Сидя сейчас с коллегами, утешая Майю, он ощущал себя бесчувственным бревном, хотя, конечно, это было не так. Просто Альцер знал Павла меньше, меньше с ним работал, и не был привязан к нему так, как другие. Плюс – не испытывал жалости к себе через смерть другого.

            И всё же – ему было до ужаса неловко и всё казалось нелепым. Он вертел головой против воли, желая и не желая видеть другие реакции на происходящее, но единственный взгляд, встречавший его, принадлежал Гайе.

            Гайя…

            Какая сила вела эту мрачную, нелюдимую, недоверчивую женщину? Загадка. Но Гайя стала ещё более мрачной, чем прежде. Если это вообще было возможно.

            Но всё же оказалось возможно. Гайя сидела бледная, плотно сжав губы, но главное – она совершенно никого не выпускала из виду. Она видела усталость владимира Николаевича, и слёзы Майи тоже видела (и даже удивлялась, не выдавая себя, конечно, что у этой вечной кокетки может быть столько сожаления), и забившуюся в угол Ружинскую, и растерянного Филиппа, и неловкого Альцера…

            И даже Зельмана, который нашёл успокоение в спокойном движении микроавтобусика не упускала. А он сидел такой собранный и решительный, и так вглядывался в дорогу, что, казалось, ничего вообще не в силах его потревожить. Гайя понимала – это только защита от мыслей. Защита во внимании к деталям.

            Оглядывая всех, Гайя напряжённо думала. У неё было странно ощущение, что Ружинская думает о чём-то более глубоком, чем просто – смерть Павла. Что-то как будто бы знает. Или подозревает.

            Гайе хотелось знать бы больше, но она понимала – Софья не пустит её к знанию.

            Наконец приехали. В молчании высыпались из микроавтобусика. Ружинская выскользнула решительно, даже мимо Филиппа, как нарочно его не замечая. Альцер свёл Майю.

–Не думал, что вернусь сюда, – признал Филипп, но на его замечание никто не отреагировал. К чему это?

–Пропуска? – лениво процедил охранник.

            Зашелестели одежды, заскрежетали молнии. Майя никак не могла расстегнуть свой кармашек – Альцер помог ей. У Ружинской дрожали пальцы. А у Филиппа не было пропуска.

–Он с нами, – опередил вопрос Владимир Николаевич.

–Потрёпанные вы какие-то, – охранник оглядел всю компанию с каким-то затухающим профессионализмом.

–Пробы брали…из воды. Умаялись, – отозвался Зельман глухим голосом. Ничего не дрогнуло в его лице. Ничего не изменилось. Всё такой же худой, нескладный, болезненный, нечитаемый, производящий впечатление ипохондрика…

            Наверное, в представлении охранника всё сошлось, потому что он стал дружелюбнее и кивнул.

            Коридор, ещё коридор, переход в дальний корпус, затем – к уголку. Здесь штабуют те, кто ни кому не нужен и нужен для большего одновременно.

            В кабинете всё такая же молчаливая суета: расстёгивались пуховики и дублёнки, шелестели шарфы и шапки, молнии сапог, сменяясь на туфли и ботинки – в тёплом помещении сложно ходить в том, в чём на улице – и грязно, и жарко.

–Возьми бахилы, – прошелестела Гайя, подавая Филиппу шуршащую пару. Протянула, и как не было её внимания – уже отвернулась.

            Владимир Николаевич упал в ближайшее кресло – точь-в-точь заслуженный, но безнадёжно уставший полководец. А они вокруг – безмолвные солдаты, которые в чё-то его подвели.

            Этот человек должен был что-то решить. Он и сам это знал, но не знал с чего начать. То ли с обсуждения Нины, то ли с обсуждения смерти Павла, то ли со звонка туда?..

            Но всхлипнула Майя, ему пришлось отмереть:

–Ружинская, помоги Майе умыться. Гайя, найди номера родителей Павла. Им…надо сообщить. Зельман – сделай нам кофе.

            Софья даже обрадовалась будто бы возможности скрыться с глаз. Она осторожно взяла Майю под руки и потащила её в коридор – слышно было как звякнул хлипенький замочек туалетной комнаты.

            Гайя осталась без движения. Она уточнила:

–Вы хотите, чтобы я сообщила родителям Павла?

            Она поняла правильно, но желала, чтобы в тоне её, где особенно остро выделилось «я» прозвучало то недовольство, которое Владимир Николаевич заслужил.

–Именно, – подтвердил Владимир Николаевич.

            Это было наказание. Очередной тычок за то, что Гайя была непокорной, своенравной, и за то. Что он чувствовал в ней угрозу. Ему было проще смириться с присутствием предателя-Филиппа, в котором не угасал никогда настоящий интерес исследователя потустороннего мира, чем с нею – мрачной, нелюдимой, неотступной, внимательной.

            Филипп, по меньшей мере, никогда не был так упрям и непоколебим в своей мрачности.

–Разве не вы руководитель? – спросила Гайя медленно. Она знала, что её ненавидят, и знала, что по сравнению с той же Ружинской или Майей – она сильна. Но это было слишком. Как сообщить родителям о том, что их единственный сын больше не приедет к ним на ужин никогда?..

–Потому и даю тебе поручение.

            Филипп чуть не вызвался заменить её в этом щекотливом деле. Гайя ему не нравилась, но он всё-таки ощутил, что должен бы и заступиться за неё. И, может быть, находись они в другом месте, Филипп бы сделал это, но они находились в штабе, который очень многое заложил в личность самого Филиппа и он спохватился, вспомнил, что в коллективах надо вести себя иначе, и не защитил Гайю.

            А вот Альцер не понял ещё этого коллективизма. Одно дело – когда надо было узнать у Ружинской, что она скрывает от всех них, а другое – напрямую подводить человека к неприятному и неподходящему делу.

–Я могу позвонить, – сказал Альцер.

–Нет, позвонит Гайя.

            Гайя могла спорить, но не стала. Она круто повернулась, прошествовала к столу и принялась рыться в личных делах своих же коллег. Она производила нарочный шум, им выражая своё недовольство, но всё-таки нашла номер, взяла телефон, повернулась лицом к Владимиру Николаевичу, набрала, дождалась ответа…

–Здравствуйте…– произнесла она, не сводя взгляда с начальника.

            Тот хотел скрыться, но Гайя его как пригвоздила к месту.

            Пропустив краткий обмен любезностями, Гайя назвала имя и сообщила, что звонит по поручению начальника, звонит с дурной вестью.

–Ваш сын скончался.

            Сухим голосом Гайя выразила сожаление и сообщила, что сейчас вышлет все данные о морге, в который его отправили. Предложила также, и обращаться за разъяснениями по этому номеру.

            Закончив беседу с полуживыми от ужаса людьми, Гайя положила телефон на стол.

–Сделано, начальник, – отозвалась она.

            Это было демонстрацией, но такой едкой, что даже Филиппа замутило. Он вспомнил, что собирался перехватить Ружинскую, и спросил:

–Напомните мне, а где здесь можно помыть руки?

–Коридор, первая дверь, – ответил Зельман.

            Он единственный выполнял поручение Владимира Николаевича. Добросовестно вскипятил чайник, расставил чашки. Для Филиппа, правда, нашёл чуть сколотую, но уже извинился взглядом…

            Зато сдвинул уже стулья, чтобы рассесться можно было за три стола всем. На каждую умудрился ещё и поставить что-то на перекусить. Пусть ни у кого не было пока аппетита – Зельман считал неприличным ставить пустой  кофе. Так появилась вазочка с каким-то вареньем (Гайе смутно вспомнилось, что это Майя покупала как-то к полднику, да так и забыла), вафли, коробка конфет и ещё почему-то бутерброды с сыром.

            Зельман знал откуда они. Это были бутерброды Павла. Он их себе нарубил, чтобы сидеть всю ночь перед монитором и наблюдать за квартирой Нины. Но уточнять не стал.

            Филипп вышел в коридор. Майя, икая, появилась как раз из дверей туалетной комнаты. Она больше не плакала, но всё ещё была бледна и мелко тряслась. По волосам её стекала вода – видимо, Софья умыла её на славу.

–Тебя ждут, – сообщил Филипп и подтолкнул Майю к кабинету. Сам, не успела дверь туалетной комнаты отвориться, перехватил Софью.

            Та вздрогнула.

–Поговорим? – быстрым шёпотом предложил он.

            Софья попыталась вяло отбиться, она так и не придумала самовозражений.

–Карина умерла от сердца. Павел, говорят, тоже… – он озвучил то. Что Софья озвучить побоялась. Софья хотела вспомнить что-нибудь из статистики, мол, от сердечных заболеваний умирают гораздо чаще, чем от чего-либо ещё, но выходило неубедительно. Если Карину она не знала, то Павла знала точно, и ей не увязывалось даже представить его больным. А по её мнению, если у человека что-то с сердцем, то это же должно было бы о себе уже дать знать, верно?

–Совпадение, – Софья отчаянно пыталась в это поверить.

–От сердца умирают чаще всего, да, – согласился Филипп, – но тебе не кажется, что нам как-то много совпадений? В квартире Нины временная аномалия. В квартире Карины тоже. Карина умерла – официально – от сердца.

–Но Нина умерла не от сердца, – Ружинская отчаянно пыталась игнорировать то, что уже сама понимала.

            А понимать тут было и не из чего. И Нину, и Карину – можно было предположить почти наверняка – убила одна и та же сущность. Павел наблюдал за этим. Вот и поплатился. Не сразу, но…

–Твою мать! – Филипп не выдержал, – ты совсем дура или прикидываешься?

            Софья дрогнула. Она не оскорбилась за «дурру», а сжалась. Как будто Филипп хлестанул её словами. Филипп устыдился – он понял, что Ружинская игнорирует очевидное из страха.

–Надо им рассказать, – Софья шагнула к дверям. Это простое решение неожиданно принесло ей успокоение.

–Чего? – Филипп даже обалдел от такого поворота. – Что рассказать?

–Всё! – Софья подняла на него глаза. Ясность отпечаталась на всём её лице. Похоже, она была готова к действию, и совсем-совсем не была готова к шуткам подобного рода. – Всё рассказать.

            Она рванулась к дверям, окрылённая этим простым решением, показавшимся ей спасительным. Филипп перехватил её руку, рванул к себе, не позволяя ей прорваться. Не рассчитал – Софья пискнула.

–Извини, – просить прощения ему было легко, – Софья, не делай этого. Придётся рассказать про Карину.

–И пусть! – Софья топнула ногой. – Мы…понимаешь, а что, если Нина умерла от нашего…моего следа? Если Уходящий…

–Молчи! – Оборвал Филипп, – ты не можешь знать этого.

–Но и не знать тоже.

–Не рассказывай, – предостерёг Филипп. – У нас нет ничего, кроме подозрений, и потом – ты выставишь себя в самом невыгодном свете.

            На мгновение желание повиниться перед всей бывшей Кафедрой овладело и Филиппом. Но он пересилил себя. Хватит, он не мальчик! Он многое сам заработал и многое заслужил. И уж точно не подводит его чуйка, утверждающая, что разгадка и близка, и изящна, и ему по силам. А так? если сдаться, если повиниться, то где же ему слава, где ему победа?

            Всё заберут другие. А это Филипп привёл Карину к Ружинской. Ну не привёл, но направил. Разве этого мало?

            И теперь – настоящее дело.

–Пусть! – голова Софьи мотнулась. Сейчас она была готова и на это. но Филипп уже понимал, как надо воздействовать и сказал тихо:

–Расскажешь им всё, и я расскажу про то, что у тебя есть домашний полтергейст.

            Софья осеклась. Она уже догадывалась, что Филипп не самый тактичный, вежливый и просто положительный человек. Но шантаж?! Низко, грязно, подло!

–Эй, вы где? – Альцер высунулся в коридор, заставляя и Софью, и Филиппа вздрогнуть. – Ну вы даёте! Пошли уже, а?

–Идём, – недовольно отозвался Филипп. – У девушки шок…

            Он даже развёл руками, показывая, как ему самому неловко. Альцер понимающе кивнул и скрылся.

–Я не хочу так поступать, Софа, – зашептал Филипп, – но так будет лучше. Сама спасибо скажешь! Идём!

            Софья не успела опомниться, как её уже почти втолкнули в кабинет. На её лице было множество чувств, её можно было прочесть почти не скрываясь, но все были подавлены и мрачны и относились в этот час с каким-то особенным сочувствием. Филиппу даже дали место. Он галантно пропустил Ружинскую впереди себя и подвинул ей стул, после чего сел сам.

–Все? – Владимир Николаевич будто очнулся. – Хорошо.

            Он прочистил горло и поднялся, держа кружку кофе в руках словно поминальный бокал, обратился к своим и не своим:

–Мы потеряли сегодня нашего сотрудника, нашего коллегу, нашего друга, нашего Павла. Обстоятельства его смерти – загадка. Загадка того, как молодой человек может так… простите, мне тяжело говорить. И я, если честно, не привык говорить о подобном. Я думаю, Павел заслужил того, чтобы мы про него не забыли, и заслужил, чтобы обстоятельства его смерти мы исследовали подробно.

            Владимир Николаевич смотрел на всех одинаково, но Софью кольнуло нехорошим предчувствием. Она не могла знать, что Владимир Николаевич как и Гайя умел кое-что додумывать и о чём-нибудь догадываться, и в этом кроилась тоже причина, по которой Филиппа не погнали тряпкой и метлой, а допустили как равного.

            Владимир Николаевич мечтал о продвижении, о славе, о повышении до министерства, где ему уже не надо будет уводить деньги (здесь он искренне оправдывал свои действия малой зарплатой), и где будет ему почёт и настоящие дела.

            И виделись ему ключами к этой дорожке Филипп и Ружинская.

–Мы расследуем обстоятельства его смерти, и всё проясним о том деле, которое его, быть может, и погубило.

–За Павла! – Зельман поднял свою кружку.

–За Павла.

–За него.

            Зазвучали голоса. Чокнулись кофейными кружками, в которых плескался кофе.

–Виски бы туда…вместе или вместо, – сказал Альцер.

            Он не был поклонником алкоголя, но сейчас ему казалось, что так будет легче.

            Владимир Николаевич кивнул:

–Я прекрасно понимаю. Обычно я осуждаю, но сегодня… я думаю, нам надо пообщаться с министерством. А вам – отдохнуть. Будем считать это указанием.

            Зашевелились не сразу. Сначала Альцер побрёл в туалетную комнату, потом Майя принялась копаться в своей сумочке, как-то бецельно и суматошно, словно надеялась найти в ней ответ. Потом Гайя, не обращая ни на кого внимания, вытащила из кабинетика коробку с бумагами, вытряхнула её там же и…

–Ты что делаешь? – удивился Зельман.

–Собираю его вещи, – объяснила Гайя, уже шурудившая в столе Павла. Она открывала ящик за ящиком, складывала (не скидывала, а именно складывала) его ручки, блокнотики, рассечку, обувной крем, набор салфеток для протирки монитора, еще какую-то его личную мелкую дрянь…

–Зачем? – Зельман вздрагивал от каждого движения её рук.

–Родителям надо отдать, – Гайя говорила жёстко, исповедую ту демонстрацию, которую избрала при звонке родителям Павла. Её видели неприятной – пусть видят.

            Зельман поколебался ещё немного, задрожали тонкие губы, собираясь в протестное слово, но расслабились. Разум победил и Зельман принялся ей помогать.

            Филипп решил быть полезным и принялся носить кружки и чашки, мыть их тут же. Он был уверен в своей победе и в своей власти над Софьей, что даже не подумал о том, как она сильно ждала его ухода.

            А она ждала.

            Он был груб и неправ. И Софья отчётливо это поняла. Она думала всё то время, что было ей отпущено с чашкой кофе. И поняла, что так нельзя. Это неправильно. Всё неправильно. Долго выбирала – кому? Кому довериться?

            Майю отвергал сразу. Софья не считала её серьёзной, да и выглядела Майя слишком сломленной. Альцер? Нет, Софья не могла довериться и ему. Как и Владимиру Николаевичу. Оставались двое: Зельман и Гайя. Гайя вроде бы должна была бы и отпасть, но Софья не могла отрицать того, что потеплела к ней за последнее время. К тому же, Гайя была сильна и предлагала свою помощь. Зельман?.. Привлекательная кандидатура.

            Она решила положиться на судьбу, так ничего самой и не решив, и судьба показала ей. Она оставила их обоих за одним делом, и оставила саму Софью без Филиппа. Колебаться было поздно.

–Ребята, – Софья едва разжимала губы. Все были заняты, но нельзя было допустить утечки.

            Надо отдать должное обоим. Они кивнули, показывая, что слышат её, но не подняли голов, не спросили неумно:

–Чего?

–Я должна поделиться. Давайте встретимся.

            Перегляд. Кивок.

            Зельман прошелестел:

–Заодно помянем.

            Софья кивнула и, услышав, как открывается дверь, поспешно отошла в сторону. Филипп увидел её возле Гайи и Зельмана, но он и подумать не мог, что она решит им рассказать, особенно после того, что он обещал сделать в ответ с её тайной.

–Какие планы? – спросил Филипп, приближаясь.

–Лечь спать.

–Я думал, у нас ещё разговор с Агнешкой.

            Он не забыл. Вспомнил, конечно.

–Я…отложим, ладно?

–Но…это важно, – глаза Филиппа неприятно сузились. Он будто бы вглядывался в неё, искал подвох, обманку. – Сама знаешь! Чем быстрее…

–Я не хочу говорить с ней сегодня. Позже. Буду на связи.

            В Софье прозвучала неприятная твёрдость.

–Проводить тебя можно? –  не унимался Филипп, уже ощущавший тревогу.

–Не стоит, – Софья вновь неприятно удивила его. – Я не домой.

–Ты же хотела лечь спать?

–Я же не сказала, что хочу сделать это у себя дома? – резонно заметила Софья, и уцепилась за общество Гайи, принявшись помогать ей с особенным рвением, призванным скрыть её собственное смущение.

–Надеюсь, ты не собираешься отвратить меня от этого? Или скрыть? – спросил Филипп уже без всякой дружелюбности.

–Не собираюсь. Просто мне нужен отдых. Отдых от событий и от тебя. Я скажу Агнешке…заходи, знаешь…– Софья глянула на часы, – сейчас ещё рано. Заходи вечером. Ладно?

            Филипп понял, что это последний его шанс не ссориться. Ему всё это отчаянно не нравилось, но потенциальная выгода была больше, и он решил терпеть. Решил и кивнул:

–Только не забудь, Софа.

13.

            Надо признать, что ругать я себя начала очень быстро – едва только вышла на улицу, а может ещё до того, на лестницах. Ну а как я могла себя не ругать? Я только что намекнула Гайе и Зельману что хочу им кое-что рассказать, и собираюсь сделать это без общества Филиппа. И как мне не ругать саму себя после этого? Я же его предаю!

            Впрочем – нет, стоп! Ружинская, возьми себя в руки!

            Во-первых, Гайя и Зельман, похоже, самые адекватные люди твоего окружения. Они помогут. Не знанием, так хотя бы советом. Ясное дело, что оба они будут не в восторге, но Зельман, например, всегда был местным умником. А Гайя… ну, Гайя заслуживает знать хоть что-нибудь, не просто же так она говорила о том, что всегда может мне помочь и постоянно оказывалась на нашем пути? Может быть, это знак?

            Во-вторых, Филипп, похоже, не в себе. Он был груб. Да и вообще ведёт себя так, что мне, кажется, не нравится его общество от слова совсем. И с чего он решил, что он главный? От того, что отправил ко мне Карину? Ну что ж, Карина меня нашла, и? Разве у меня нет права голоса, раз я влезла во всё это? Разве не могу и я действовать?

            Внутренний голос говорил, что это неубедительный аргумент, что я всё-таки совершаю подлость, и пусть поведение Филиппа эту подлость смягчало, я всё же от неё не освобождалась. По-честному, надо было поставить Филиппа в позицию знания. А ещё честнее – надо было уйти самой. А я?

            Но опять же – не он ли меня шантажировал Агнешкой?..

            Цель, может быть, и оправдывает средства, но в Филиппа мне как-то уже не верится!

            В-третьих, умер Павел. И это знак мне. Нам, если говорить откровенно, но Филипп не внимает. Это его право. А моё что, не в счёт? Он может игнорировать опасность, а я не обязана следовать за ним по пятам! И потом, есть у меня подозрение, что это связано с нами, а значит –  мы не можем утверждать, что другие в безопасности.

            На этой ноте совесть притихла, не сдалась, неуёмная, но примолкла, перестала грызть.

            Погружённая в свои мысли, я даже не заметила зимы. И только у подъезда очнулась. Зараза, оказывается, я замёрзла. Боже, какой тяжёлый…

            Утро. Только утро. До дня тяжело. Филипп был у меня вечером, поздним, но всё-таки вечером. Затем позвонили все. Мы поехали.

            Какая тяжёлая ночь! Не стало Павла. Совершенно глупо не стало.

            Я не могла ещё осознать его смерти. Мы не так много работали, то есть, работали вместе, но не были очень уж близкими друзьями, и всё же, на душе было паршиво. И не просто паршиво от самого факта его смерти, но ещё и страшно, и тоскливо, и как-то стыдно.

            А если это правда, из-за нас с Филиппом?

            Агнешка встретила меня в коридоре. Похоже, полтергейст истосковалась окончательно, раз соизволила явиться к самому порогу. Но я не была настроена на разговор. Она, надо отдать ей должное, почуяла, а может быть, просто прочла по моему внешнему виду, спросила:

–Всё хорошо?

            Я покачала головой.

–Ты в порядке? – изменила она вопрос. В её голосе не могло звучать много оттенков, но я, по долгу совместно прожитых лет, отличила заботу.

–Не знаю, – честно призналась я. – Я не ранена, меня ничем не задело, но я разваливаюсь. Изнутри разваливаюсь, понимаешь?

            Агнешка оглядывала меня в молчании, пока я выпутывалась из пуховика и выползала из сапог. Когда я села на табуретку, она спросила опять:

–Расскажешь?

            Я пожала плечами:

–Я не знаю как это рассказать.

            Это было правдой. Как это вообще можно было рассказать? Ещё сутки назад мы имели примерно понятный расклад сил. И наша клиентка была жива. А сегодня её нет на свете – она умерла страшной смертью, а мы от нелепой потеряли нашего коллегу.

            Я вспомнила ещё кое-что.

–Агнеш?

            Полтергейст ждала. Среагировала сразу:

–Да?

–Наш разговор… ну, когда Филипп был… ты обещала рассказать об Уходящем, помнишь?

–Да, – она не стала отпираться. В её голосе я услышала оттенок тоски.

–Филипп будет…– я нервно сглотнула, – к вечеру. Можешь рассказать тогда?

            Агнешка посмотрела на меня внимательно, пытаясь угадать то, что я очень хотела от неё скрыть:

–Я ошиблась? Он тебя обидел?

–Нет! – солгала я, но солгала убедительно. Похоже – чем больше лжёшь, тем естественнее это у тебя выходит, – всё в порядке. Просто сейчас я скоро уйду, и чтобы тебе не повторять рассказа, и потом – у нас могут быть вопросы.

–Я могу рассказать тебе, – предложила Агнешка, – и ответить потом.

–Агнеш, – я вздохнула, – не верь, но я даже слушать не хочу пока.

            Она кивнула. Не обиделась, что для неё было очень странно. Я же заставила себя подняться с табуретки – та, грубо сколоченная, деревянная, неустойчивая, казалась мне в эту ми нуту удобнее самого мягкого кресла, но надо было действовать, надо было что-то делать.

            Я направилась в ванную, чтобы найти спасение от мыслей и оцепенения в струях горячей воды. Как там было?

«Приду домой. Закрою дверь.
Оставлю обувь у дверей.
Залезу в ванну. Кран открою.
И просто смою этот день…»

            Хорошо, если бы это было действительно возможно. От горячей воды стало будто бы легче дышать, но деться было некуда по-прежнему от мыслей. Павел мёртв. Нина мертва. Филипп шантажист и гадёныш. Уходящий…

            А я во всей этой компании не лучше. Я предатель. Я совершаю подлость. Может быть оправданную поступками того же Филиппа, но совершаю же?

–Звоня-ят! – прокричала Агнешка из-за дверей. Надо же, какая стеснительность! Я-то помню времена, когда она вламывалась сквозь каждые стены. Я тогда была ещё ребёнком. И если ванную ещё можно было пережить, то вот туалет…

            Не знаю до сих пор, что это было за внезапное любопытство полтергейста, но думается мне – она пыталась не забыть, каково это быть человеком. А может быть, наоборот, тогда она не помнила, а сейчас как раз проявляла человеческий такт.

–Иду! – не вытираясь, я вышла на телефонную трель. И кому что надо? Филипп. Ага! Чёрта помянешь, он уже тебе звонит, в страшно время живём, товарищи!

–Софа? – голос Филиппа был взволнованным.

–Ну…привет ещё раз, – я вздохнула. Не думала, что Филипп когда-то может мне так надоесть. Сколько мы уже с ним почти не расстаёмся?

–Соф, я извиниться хотел, – Филипп заговорил тихо, – правда. Мне не следовало так говорить с тобой, так тебя называть…

            Я скосила глаза на Агнешку. Та изображала чудеса полтергейстского такта и порхала под самым потолком в виде грязноватого облачка.

–Софа? – Филипп не услышал моей реакции и позвал меня, надо же! Я просто засмотрелась на Агнешку.

–Я здесь.

–Мы сегодня потеряли нашего хорошего приятеля, и…это шок для всех. Мы напуганы. Я напуган тоже. Так что – я прошу простить меня.

            Голос Филиппа креп. А заодно снимал с меня всякую иллюзию собственной слабости. Ха-ха! А я уже почти поверила ему, почти прониклась. Нет, не просто так Филипп просит у меня прощения.

–Прощаю, – легко согласилась я.

–Правда? – Филипп обрадовался. – Что ж, я тогда… какие у нас планы? Хочешь, я приеду?

–Не хочу, – возразила я. – Мы же договорились на вечер. С Агнешкой я тоже уже решила.

–Хорошо, – после короткой паузы отозвался Филипп, – а что планируешь делать?

–Нажрусь! – гаркнула я так, что облачко под потолком перестало вращаться и с интересом взглянуло на меня.

            Но я уже положила трубку. Иронично, но Филипп своим звонком, который был призван развеять моё недружелюбие к нему, напротив, его укрепил. Я отчётливо поняла, как Филипп мне лжёт, и как ни разу он не сожалеет. Он только говорит о своих сожалениях, но слова эти – для меня, не для собственного его осознания, а для того, чтобы я допустила его к Агнешке.

            Да и молчала.

            Интересно, в нём всегда было столько фальши, или это я, начав лгать сама, стала острее чувствовать ложь?

–Нажрёшься? – с интересом спросила Агнешка, спускаясь.

–Ага, – кивнула я.

            Телефон тренькнул. Смс-сообщение. Конечно, от Филиппа: «Софа, я ещё раз прошу прощения, за то, что сказал тебе. Я был неправ. Пожалуйста, позвони мне или напиши. Когда мне можно будет приехать. Звони и если тебе просто будет плохо. Я приеду. Филипп».

            Приедет, не сомневаюсь даже. Приедет, по голове погладит и выудит нужную ему информацию. А потом, когда-нибудь, когда всё это закончится, и не вспомнит Софью Ружинскую.

–Может мне в него чайником запустить? – спросила Агнешка, прочитав сообщение. Она поняла немного, но поняла одно: меня обидели.

–Не надо, – отмахнулась я. – Я сейчас уйду, а потом, когда вернусь, он тоже приедет. И ты нам расскажешь…

            Агнешка перестала кривляться и насмешничать. Вздохнула:

–Не хочу, но я обещала. К тому же – это может быть опасно для тебя.

–Ну что произойдёт? – спросила я, – максимум, будем с тобой жить в мире полтергейстов! На пару, а?

            Я сама поняла как абсурдно звучу, нервно засмеялась. Агнешка, следуя за мной к шкафам, сказала:

–Тут ни разу не весело, Соф…ни разу.

            Найти работающий бар в дообеденный час оказалось непростой задачей. В конце концов, мы набрели в какое-то странное место, продиктованное нам Зельманом.

–Здесь хотя бы тепло, – сказал он вместо приветствия, встретив нас с Гайей.

–Ага, и чумой тянет, –  ответила Гайя, быстро оглядывая липковатые столы и самый неприглядный контингент.

–Зато не подслушают, – не сдался Зельман.

            Он был бледнее с нашей недавней встречи. Гайя тоже как будто бы осунулась, под глазами её залегли круги. Похоже, обоим не удалось даже и подремать. Я-то вырвала целый час сна. Это немного, но лучше, чем ничего. Провалилась в сон быстро, хотя была уверена что не усну, по ощущениям прошла минута, а пришлось уже вставать и собираться.

            Собиралась я недолго. Брюки, под них тёплые колготы, тонкую майку поверх белья – сверху любимый подрастянутый свитер. А вот с заначкой долго пришлось возиться.

            Я считаю, что у каждого здравомыслящего человека в наши дни она должна быть. Работы может не стать, можно заболеть, может произойти всё что угодно. С моей зарплаты не получалось, правда, очень уж откладывать, но всё-таки в старой маминой деревянной шкатулке я несколько купюр сохранить сумела. Вот только извлечь их оказалось затруднительно – старый замочек не желал проворачиваться, и я сломала-таки ноготь, зато сейчас в кармане укором лежали деньги. Небогато, конечно, да и можно было придумать этим деньгам применение попрактичнее, но я решила, что живём мы один раз.

            Через день-два, а может сразу по выходу отсюда, я пожалею об этой беззаботности, но сейчас я хочу помянуть нашего приятеля.

            А ещё – поговорить. Откровенно поговорить.

            Стол был грязным, а вот меню неожиданно порадовало. Было чем позавтркать, пообедать, перекусить – пусть разнообразие не впечатляло, но цены радовали.

            Только проглядывая меню я поняла как голодна. Взяла омлет, поняла, что мне мало, перелистнула.

–Возьми вот это, – Зельман угадал моё колебание между двумя позициями и ткнул пальцем в пластиковую страничку, – здесь картофель, сыр и бекон. Сытно и просто.

–И калорийно, – усмехнулась Гайя. Сама она рыскала в салатах.

            Зельман глянул на неё с удушливой мрачностью:

–Вот сама и ешь траву и куру на пару! А мы с Софой нормальные! Правда?

            Показанное блюдо выказало аппетитно и я сдалась:

–Чёрт с тобой.

–А за помин души Павла возьмём это, – Зельман никак не отреагировал на убийственный взгляд Гайи.

            Дальше сидели в молчании. Принесли заказ: омлет и картофель для меня, для Гайи салат с лососем и сэндвич с индейкой, а для Зельмана – сырный суп, бургер и такой же картофель как у меня. И ещё на всех коньяк.

–Водку как-то застыдился, – объяснил Зельман, разливая нам всем. – Коньяк как-то благороднее.

            Гайя демонстративно оглядела помещение, включавшее в себя сероватые стены, липкие столы, грязные скамеечки, двух не совсем трезвых посетителей в углу (но, благо, тихих), ещё одного непонятного и созерцающего пустоту…

–Не паясничай, – попросил Зельман, – коньяк здесь неплох.

–Знаешь сам? – я не выдержала и слабо улыбнулась. Повода для веселья не было, но эти двое в своём закафедровом взаимодействии всё больше мне нравились.

            Зельман не ответил. Он поднял свой бокал с коньяком, серьёзно посмотрел на меня, потом на Гайю и сказал:

–Повод у нас, сами знаете, безрадостный. Но это случилось. Случилось с нашим другом. С нашим Павлом. Он был молод, а сегодня его не стало. Не стало, и…

            Зельман не договорил. Наверное он, как и я, как и Гайя сообразил не умом, а сердцем, что все эти слова, произносимые без конца и края в минуты утраты – не отражают всего, что действительно хочется сказать.

            Самым правильным было выпить.

            В коньяке я не разбиралась никогда, и потому не знаю – хороший он был или нет, но желудок и рот обожгло теплом, я чуть поморщилась и торопливо принялась закусывать.

            Гайя выпила спокойно и чинно, Зельман замахнул свою порцию как воду и разлил по следующей.

            Оба они поглядывали на меня – я это знала, но, надо отдать им должное – поесть они мне дали. И только когда я подняла голову от тарелки, мы молча выпили ещё по одной, и только тогда Гайя нетерпеливо спросила:

–Софа, что ты хочешь нам рассказать?

            Очень жаль, что нельзя никак просто показать все свои мысли другому человеку, а всегда приходится подбирать слова, выбирать те, что будут точнее, и не будут обидны. Приходится маневрировать, приходится выбирать, искать…

–Сейчас, – пообещала я, и попросила: – только налей ещё мне, а?

            Зельман покорился. Разлил всем. Мне это было нужно не сколько для храбрости, сколько для оттягивания момента, когда придётся перейти ту грань, за которой уже точно не будет возврата.

            Выпили. Я почувствовала что всё – момент пришёл и призналась:

–Всё началось с той женщины, которая меня подкараулила вечером. С Карины. Помните?

–Я так и знала! – Гайя хлопнула ладонью по липкой столешнице, сообразила, что натворила, вздрогнула и брезгливо отёрла ладонь о салфетку.

            Зельман отреагировал спокойнее:

–Стол не бей. Софа, вещай.

            Всё оказалось не так страшно. Тяжелее всего было только начать, а дальше слова сами стали складываться – то ли я устала от тайн, к которым никогда не была способна, то ли коньяк всё-таки делал своё дело, но я рассказывала и рассказывала.

            На встрече с Уходящем в квартире Карины помедлила. Переживать всё это опять, даже в памяти, не хотелось, но если уж начала – отступления нет.

–Выпей ещё, – посоветовала Гайя. Она слушала с жадным вниманием. Было видно, что её аж потряхивает от нетерпения, но она заставила себя держаться и даже позволила мне передышку. Я взглянула на неё с благодарностью – хорошая Гайя всё-таки, я не ошиблась, выбрав её доверенным лицом.

            Или я просто пьяна.

            Я сделала лишь глоток и продолжила свой рассказ.

–Поэтому ты интересовалась временной аномалией? – спросила Гайя, – поэтому так отреагировала, когда узнала, что в квартире Нины остановились часы?

            Я кивнула:

–Что-то вроде такого.

–У Владимира Николаевича ты зря спрашивала, – сказала Гайя. Зельман посоветовал ей:

–Давай она сначала договорит, а потом мы уже будем выводы делать? Продолжай.

            Гайя неохотно подчинилась, но ещё дважды прервала меня. В первый раз, когда я рассказала о забытом на квартире Карины шарфе (тут она ойкнула, вспомнив, видимо, собственный упрёк в сторону моего оставшегося тонкого шарфа); а второй раз когда я рассказала о том, что Филипп о моём решении обсудить с ними ничего не знает 9тут она усмехнулась).

            Я замолчала.

–Это всё? – спросил Зельман.

            Это было не всё. Я ещё не рассказала часть, связанную с Агнешкой. Важную часть. Но мою часть.

–Нет.

            Я протянула одну руку к Зельману, другую к Гайе – обоих взяла за руки. Сама не знаю, откуда взялась эта сентиментальность, но мне показалось, что это будет правильно.

–Соф…– Гайя смутилась, но руку отдёргивать не стала.

–Есть тайна! – прошептала я.

            Тайна, которая мне не принадлежала. Тайна, которой меня шантажировал Филипп. Тайна, которую я сейчас должна была выдать, потому что отступления не было, и я сама себя загнала в угол.

–Никому, – взмолилась я, – никому, никому не говорите. Филипп посвящён и…

–И? – тихо спросила Гайя.

–Софа, я не скажу, – Зельман встревожился.

–И я, – подтвердила Гайя.

            Я глянула в её лицо – мраморное, волевое лицо. Её же за это мы и недолюбливали. За волю. А Зельман? Интеллигентный хиляк себе на уме, но только с виду…

–У меня есть полтергейст…– выронила я.

            И быстро, пока они не успели прийти к общему мнению, что я пьяна в хлам, я принялась рассказывать. Рассказывать о том, как в детстве стала видеть в своей квартире девушку, как поняла, что никто её больше не видит, как не могла приглашать никого к себе в гости, осознав, что девушка реальная.

–И у тебя с ней…разговор? – Зельман потрясённо налил коньяк всем. Сделал знак барной стойке. Руки его тряслись и коньяк кончался, а у Зельмана проступила череда потрясений.

            А что я могла ещё отрицать?

            Я говорила долго. уже принесли нам опять коньяка и убрали кое-что из тарелок, уже плеснули мне снова в стакан, и я даже его пригубила, когда иссушилось горло. А я всё никак не могла объяснить, что Агнешка – это часть моей жизни, и…

–Значит, Филипп тебя шантажировал этой тайной? Поэтому ты открылась нам? – голос Зельмана чуть подрагивал от выпитого.

–А увидеть Агнешку можно? – спросила Гайя одновременно. Она была тоже под впечатлением.

            Я кивнула обоим.

–Шантажировал, и, думаю, можно. Я объясню ей. Она послушает. Она сможет. Она сама показалась Филиппу.

            Я ждала их приговора. Я смотрела то на Гайю, то на Зельмана, ища в их лицах ответ и надежду. Я уже жалела, что рассказала им. Я уже жалела о своей откровенности, но что я могла изменить сейчас?

            А если они решат забрать Агнешку?..

            Запоздалый ужас сковал горло, и я поперхнулась этим страхом, и острее впилась взглядом в лица коллег и моих судей. От них сейчас многое зависело.

–Трындец, – провозгласила Гайя, – Софа, я подозревала, что ты влезла во что-то, но то, что ты рассказала – это просто трындец.

–А почему мы тогда так много не знаем о полтергейстах, если у тебя живёт целый, настоящий, контактный? – Зельман оправлялся быстрее.

–Она не отвечает на многие вопросы. А я не могу её шантажировать или пытать. Она и без того согласилась рассказать правду об Уходящем.

–Ты могла бы уже сейчас владеть информацией, – заметила Гайя.

–Не хочу.

–Почему?

            Как тебе объяснить? Я посмотрела на неё, не зная этих нужных слов. Как это – почему? Меня мутит, меня тошнит, меня отвращает уже от всего, что связано с этим Уходящим! Или что он там…

–Потому что Павел мёртв, – прошелестела я, – и я подозреваю, что это связано с нами. С тем, что мы пришли к Нине. С моим следом в её квартире. А Павел…

–Так, не бери на себя слишком много! – Зельман перебил меня и махнул рукой Гайе, – а ты, гражданка, не мерь всех по себе. Если тебе хочется войны и дела каждый миг, это не значит что все такие. Нормальные люди и устают, и перерыв берут. От работы дохнут кони! Во! Соф, а ты и впрямь не бери на себя много. Есть след, нет следа… Агнешка тебе ничего не сказала ещё. И потом – как ты можешь делать выводы так скор…скол…твою мать.

–Скоропалительно, – подсказала Гайя. – Не налегал бы ты! Но вообще, надо сказать, он прав. Делать выводы рано.

–Ну почему? – вздохнул Зельман. – Один, нет два вывода сделать мы можем. Первый – Филипп всё ещё козёл.

–Бесспорно, – согласилась Гайя. – Я тут даже спорить не стану. Мне не хочется его защищать.

–Мне тоже, – призналась я, – хотя мне он нравился…ещё недавно.

–Второй вывод, – Зельман сделал вид, что не услышал нас, – Софья Ружинская нам доверяет и я думаю, мы будем полными подлецами, если подведём и не оправдаем её доверия. Уважаемая Гайя, как вы считаете?

–Неправильно всё это, – покачала головой Гайя, – у тебя в квартире полтергейст… ты же знаешь, что это опасно!

–Агнешка всегда рядом! – я ринулась в бой. – Агнешка видела как я расту. Если она хотела бы мне навредить, она бы это сделала! У неё было множество шансов, множество…

–Но Зельман прав, – Гайя примиряюще подняла ладонь, прерывая меня, – мы должны оправдать твоё доверие. Прежде всего – спасибо. Спасибо за то, что всё рассказала.

–Про Агнешку никто не должен знать, – торопливо напомнила я, не веря, что непримиримая Гайя соглашается со мной.

–Я не скажу. – Гайя кивнула, – не скажу, во всяком случае, без крайней нужды, крайней опасности или иной необходимости.

–И я, – согласился Зельман.

–Теперь дальше… если ты нас впутала в это, ты должна держать нас в курсе, – Гайя осторожно глянула на меня.

            Я подумала. Вообще-то я этого и ждала. Страшно, конечно, подумать, что будет с Филиппом, но Агнешка – мой полтергейст. Я ведь имею право решать о ней?

–Вечером мы собираемся на разговор. Агнешка всё расскажет, – я кивнула, – я пришлю адрес вам.

–Хорошо! – Зельман улыбнулся, – я рад.

–И я, – Гайя расслабилась. Она, похоже, ожидала дальнейшего сопротивления. – С Филиппом, да и вообще тебе надо быть осторожнее.

–Как и вам, – мстительно напомнила я. – Если это всё-таки из-за нас?

–Мы и должны это узнать, – заметил Зельман. – Владимир Николаевич собирается расследовать это, но у него нет информации, так? значит, мы в неменьшей опасности. И потом – ещё раз, не берёшь ли ты на себя много, Ружинская? Я читал книгу – ну как книгу, брошюрку одну. Она даже в наших кругах не того, это…

–Непопулярна? – Гайе вновь выпала участь переводчика.

–Да! – Зельман щёлкнул пальцами, – тьфу…зараза! Так вот. Она была в сороковые, об одной из этих…

            Зельман явно перебрал. Его язык всё больше сопротивлялся ему.

–Тюрем? – подсказала Гайя. Как она только его понимала?

            Зельман кивнул.

–Там говорили об аномалии. Ряде аномалий. Шумы, шорохи, тени – объёмные тени. Вроде как под потолком висели.

–И что?

–И то! – Зельман развел руками, – думали там злой-презлой полтергейст, а оказалось не того, не он.

–А оказалось-то что? – заинтересованно спросила Гайя.

–Общая аномалия, связанная с истерл…твою мать.

            Зельман махнул рукой. Гайя красноречиво взглянула на меня.

–Короче, мы договорились, – я не ожидала, что Зельман так напьется. Во мне самой ходил хмель. Я ощущала его, но я соображала. Кажется, даже неплохо. А Зельман?..

–Договорились, – согласилась я. – Я пришлю адрес. Филипп…ну справимся, да?

            Это было нелепо – я сама знала, но Гайя кивнула:

–Не боись!

            Уже на улице, где посвежело и заметно проняло, мы с Гайей сгрузили Зельмана в такси.

–Не забудь про вечер! – усмехнулась Гайя, – алкаша кусок!

–Зельман профессионал! – ответствовал он, и такси увезло его тушку…

–А ведь и правда профессионал, – вздохнула Гайя, – выпил больше всех и трезвее всех будет вечером. Не замечала? Он иной раз как будто с похмелья приходил. Но да ладно, дело его. Боишься?

            На улице меня тоже слегка повело, и я не сразу сообразила, о чём Гайя спрашивает:

–Ну…нас больше. Филипп один. Не хочу, чтобы ссора вышла, но и так как он делает, тоже не хочу.

–Спасибо, Соф, – неожиданно тепло и живо сказала Гайя, – я не верила даже, что ты мне доверишь такую важную тайну. Разумеется, я сделаю всё, чтобы оправдать твоё доверие, но… Зельман прав – не бери на себя слишком много.

            Слышать от Гайи такую теплоту было непривычно.  Я смутилась:

–Ты на такси?

–Дойду до автобуса. А ты?

–Мне недалеко. Дойду пешком. До вечера.

–Соф! – я уже пошла. Когда Гайя окликнула меня. Я обернулась. Хмель бродил и крепчал во мне. Странное действие. Я уже и забыла когда пила так много.

–Что?

–Будь осторожна. И будь на связи. Всегда! – Гайя махнула мне рукой, – если что – звони сразу!

            Простые слова. Они произнесены были Филиппом, произнесены были Гайей. Но я твёрдо осознала, что Филиппу я едва ли захочу звонить, а вот при случае Гайе позвоню. Просто потому что она честнее ко мне. И ещё – потому что мне нужна помощь, а не просто попытка влезть в самые мрачные тайны за счёт кого-то.

14.

            Филипп ненавидел наивных людей. Да, порой эти люди приносили ему доход, когда даже не пытаясь мыслить логически, приписывали всякий происходящий их шум паранормальной активности, но Филипп всё равно не считал наивность милым или полезным качеством, напротив, в его мировоззрении наивность граничила с тупостью.

            О Софье Филипп был куда более лучшего мнения. Да, она вела себя глуповато, но он объяснял это страхом и даже понимал её. Но вот стерпеть эту выходку было сложнее.

            Неприятный разговор произошёл на улице, у подъезда. Филипп подъехал к назначенному Софьей времени, вышел из такси – собранный и готовый к неизведанному, и увидел, что тут уже имеется нехорошая компания – Гайя и Зельман.

            Филипп сразу всё понял. Слова Софьи были уже как бы запозданием:

–Они всё знают.

            Софья произнесла эту фразу с вызовом, желая скрыть собственную трусость. Она понимала, что реакция Филиппа будет далека от дружелюбной, и потому стремилась сама напасть.

            Гайя криво улыбалась. Ей было неуютно, но она ощущала свою правоту. Зельман держался собой всё время, пока Филипп пытался выговорить Софье всё, что думал об её интеллекте:

–Ты понимаешь, насколько это рискованно? Ты вообще умеешь хранить тайны?

–Нам не справиться вдвоём! – Софья огрызнулась мгновенно. Она уже прокручивала в уме все аргументы Филиппа и по всему видела себя правее его.

–Агнешка живёт не у тебя, а у неё, – заметила Гайя, устав от препирательств Филиппа с Софьей. – Мы уже знаем про неё, да.

            Филипп померк. Он хотел было возмутиться повторно, сказать, что в таком случае, он имеет право тоже выдать все секреты кому-нибудь, той же дурре-Майе или Владимиру Николаевичу, да и вообще – высказать, что Софья доверяет непроверенным людям.

            Но сразу осознал то, что сейчас мудрее промолчать. С этой троицы станется отвернуть его вообще от этого дела, не пустить до Агнешки. А тогда – прощай, информация! А что касается мести и отыгрыша за своё бессилие и за обман себя – что ж, он это успеет.

–Если тебе не нравится – уходи, – предложил Зельман. Он оставался таким же спокойным и собранным как и всегда. Нельзя было сказать, что хоть что-то тревожило его в этом мире в эту минуту. Самообладание его было железным и не вязалось с внешностью интеллигента-ипохондрика.

            Гайя подобралась. Ей предложение Зельмана понравилось. Софья наоборот испуганно взглянула на Филиппа, но взяла себя в руки:

–Ты можешь уйти, да. Но я бы хотела, чтобы ты остался. Смирись, я давно говорила, что нам нужны люди. Эти люди помогут нам. Они обещали тайну.

–Также как ты? – не удержался Филипп, но кивнул, – ладно, Соф, тебе видней.

            Но поднимаясь в молчании до её квартиры, Филипп продолжал мысленно ругать Софью за опрометчивость, недоверие к нему, эгоизм и просто необыкновенную для неё своенравность.

–Готовы? – спросила Софья, когда они замерли в тишине перед дверью. В этот миг у Филиппа пропали все дурные мысли, сердце затрепетало в ожидании какого-то чуда.

–Да…– Гайя отозвалась испуганным шёпотом.

            Повернуть ключ, и прихожая. Стало тесно. Всё-таки, маленький коридор не был рассчитан на четверых людей в зимней одежде.

            Филиппу пришло вдруг в голову ещё кое-что:

–Представляю, – сказал он, тщательно сдерживая ехидство, – как обрадуется Агнешка, узнав, что её тайна уже не тайна.

–Не обрадуется…

            Все вздрогнули. Даже Софья. А как не вздрогнуть. Когда из пустоты материализуется грязное сероватое облачко? Вот облачко расползается, формируя образ девушки – невысокий рост, когда-то красивое, но какое-то очень непривычное лицо, и старинное тяжёлое платье.

            Гайя взвизгнула и вцепилась в Зельмана. Зельман стремительно бледнел. Филипп выглядел спокойным, Софья вздохнула:

–Здравствуй, Агнешка.

            Агнешка проигнорировала Софью и продолжила свою фразу:

–Разумеется, не обрадуется. Но если вы все здесь, значит, это нужно? Софья?

            Полтергейст обратила внимание на Ружинскую. Та, выдираясь из пуховика, ответила:

–Агнеш, они всё знают. Они теперь работают над тем же, что и мы с Филиппом. Нам нужны знания.

–А когда вы умерли? – спросила Гайя, безо всякой церемонии оглядывая полтергейста.

            Агнешка смерила её презрительным взглядом:

–А ты вообще кто, деточка?

–Это Гайя, а это Зельман.

–Здрасьте…– выдохнул Зельман, тоже оглядывая Агнешку. Правда, но хотя бы стыдился того, что никак не мог скрыть своего интереса.

–А как вы умерли? Вы помните? Вы что-нибудь слышали? Видели? – Гайя сыпала вопросами. Софье пришлось встать на защиту:

–Гайя, Агнешка не отвечает на то, что ей не нравится. То, что она согласилась рассказать об Уходящем, это…

–Я передумала, – сообщила Агнешка спокойно. Ружинская метнулась к ней:

–Агнеш! Нам нужна эта информация.

–Она, – Агнешка ткнула в Гайю прозрачным, давно мёртвым пальцем, – слишком много хочет знать!

–Есть у неё такое, – согласился Филипп, с усмешкой глянув на покрасневшую Гайю. – Но, Агнешка, ты говорила, что Уходящий опасен. Опасен и для Софии. Софа, однако, доверяет нам. Если ты хочешь защитить Софию, ты должна и нам доверять тоже.

            Агнешка притихла. Она смотрела на Филиппа с неприязненным сочувствием. В конце концов признала его правоту, и, медленно кивнув, поплыла в сторону кухни, нарочно не касаясь пола, и даже не пытаясь сделать вид.

–Мне уйти? – шёпотом спросила Гайя. – Я всё испортила, да?

–Не говори глупостей! – в голосе Ружинской не было уверенности, но она заставила себя храбриться и даже сама подтолкнула Гайю в сторону кухоньки.

            На самом деле Софья сейчас уже видела, что была, может быть, и неправа, раскрывшись сразу и Гайе, и Зельману. Конечно, оба они были умны, и умели реагировать, и ещё – перехватывали силу Филиппа над ней самой, но всё же – чувство сомнения и сожаления пробудилось в ней, подняло голову. Запоздало Ружинская спохватилась и о том, что не простит себе, если с кем-то из них что-то из-за этого мутного расследования случится.

–Условимся: никаких тупых вопросов, – Агнешка не могла сидеть, но усиленно изображал себя сидящую на стуле. Филипп привалился к подоконнику.  Гайя и Зельман втиснулись за стол. Софья села спиной к Филиппу и от этого ей тоже было неуютно…

–Разумеется. Но тупые – это какие? – Зельман любил расставлять точки над «и» ещё в самом начале.

–Вроде этого, – усмехнулась Агнешка, – этого и тех, вроде сколько мне лет, как я умерла, чего видела, чего слышала… есть вещи, которые не надо знать живым. Есть вещи, которые должны забыть мёртвые и ни одна наука этого не охватит!

–Позвольте, – вклинилась неуёмная Гайя, – на сегодняшний день электромагнитные импульсы с точностью свидетельствуют о…

–Гайя, заткнись! – отрывисто попросила Софья. Она знала хорошо Агнешку. Знала её неохотность к вопросам и фразам. Сейчас важнее было получить хоть какую-то информацию, чем взбесить полтергейста (а с Агнешкой это легко) и вообще ничего не получить.

            Гайя послушалась. Агнешка была удовлетворена.

–Весь мир как бы разделён на три части, – сказала Агнешка. Она начала тихо, но голос её всё больше креп. Она привыкла молчать, молчала так долго, что уже забыла о том, как любила актёрствовать в жизни, и что судьбу актрисы пророчили ей родители.

            Родители, чьих лиц она, конечно, уже не помнила.

–Три мира в мире, если угодно, –  продолжала Агнешка. – Это мир живых, мир неупокоенных и мир мёртвых.

            Гайя хотела задать какой-то вопрос, но уже Зельман был настороже и жестом призвал Гайю подождать с вопросами. То, что говорила Агнешка, могло стать ключом ко всем знаниям о полтергейстах и привидениях.

–Мир мёртвых – это окончательно стихший мир. Это мир тех, кто живёт только в памяти. Фотографиях и в камне. Мир живых – это наш мир.

–Может наш? – едко поправил Филипп.

            Агнешка едва взглянула на него:

–Разумеется. Оговорилась. А мир неупокоенных – это мир привидений, мир полтергейстов, духов и прочего…

            «Прочего?..» – это был всеобщий вопрос, немой, высказанный в переглядках. Но вслух не спросили.

–А есть те, кого называют…вернее, не называют никак. Но они сами себя так назвали, – Агнешка слегка сбилась, но овладела собой, – Уходящие.

–Так он не один? – не сдержалась Гайя.

–Твою мать…– прошипел Филипп, – ты не могла бы…

–Сам хорош! – огрызнулась Гайя.

–Я могу продолжать? – Агнешка смотрела на этих людей с презрением. – Благодарю. Ещё раз это повторится и я пошла. Уходящие есть не в одном экземпляре, да. Правда, не каждый из них имеет возможность ходить и в мире с физическим на него воздействием. Потому что…ну, если переводить на ваш, живой язык, язык живущих, то Уходящий – это неупокоенный дух, который сожрал другой дух и стал сильнее.

            Сожрал? Как это – сожрал? Кого? Как бестелесное может сожрать бестелесное?

–Ну хорошо, – сжалилась Агнешка, – вопросы?

–Как это «сожрал»? кого? Куда?

–Объясни!

–С какой целью Уходящий жрёт дух?

–Ой-йо, – Агнешка поморщилась, – сложно объяснить мёртвым  о жизни, а живым о смерти. Всё равно что на иностранном языке говорить. Ну я попробую. Почему не упокаиваются души?

–Потому что у них есть ещё незавершённые, но важные для них при жизни дела, или они были убиты насильственным способом! – Гайя ответила как по брошюре.

–А также – были прокляты, – подсказала Агнешка. – Но в общем верно. Но почему один неупокоенный дух всего лишь призрак, что появляется в зеркалах и в виде тени; другой – привидение, что касается вас ночью; третий – сфера, что видна лишь в виде шара на фотографиях, а четвёртый – полтергейст?

            Вопрос был хороший. И не мог иметь ответа от живых, однако, все посмотрели на Гайю, и та пробормотала что-то вроде разницы условий, в которых умирали будущие неупокоенные.

–Разница не в условиях, – объяснила Агнешка тоном учителя, разговаривающего с нерадивыми учениками, – разница в самой душе. Одна душа чувствительна и ещё при жизни чувствует присутствие потусторонних сил, другая – безучастна и равнодушна, а третья и вовсе – не чувствует даже сострадания к близким и не может понять собственных эмоций. Души разные, и следы их разные. И плотность, как видите, тоже разная. Кто-то из призраков заперт на вечность, а кто-то истончается через пару сотен лет, забывая то дело, которое его к земле привязывало. Также происходит и с привидениями, и с полтергейстами, и со сферами-призраками. Пока помнят, пока обижаются на раннюю смерть, или пока держится проклятие – они здесь, среди живых.

–Значит, у тебя была восприимчивость к потустороннему ещё при жизни? – спросила Софья. Глядя на Агнешку с удивлением. Никогда Агнешка с ней не откровенничала, никогда не рассказывала и обижалась, когда Софья начинала спрашивать.

            Агнешка не ответила, продолжила о своём:

–Итак, мы разобрались. Каждый Уходящий – это просто изначально более сильная душа. Но, в отличии от душ, что живут в мире и не пытаются друг с другом схлестнуться. Уходящий жрёт своих.

–Почему? – спросил Зельман. Остальное, видимо, в его голове укладывалось.

–А почему появляются среди людей маньяки? – спросила Агнешка и этим ответила. – Склад души разный. Умирая, души не видят друг в друге врага. Они привязываются к живым, терзают их или оберегают. Или просто следят, тоскуя по земной жизни. А Уходящий убивает, чтобы стать сильнее. Но он не может полноценно быть в мире живых, пока…

            Она осеклась. Что-то в ней изменилось на короткое мгновение, но затем она изобразила нарочитую беспечность и закончила:

–Пока не убьёт кого-то, кто восприимчив при жизни к потустороннему. После этого Уходящий обретает такие формы воздействия на этот мир как манипуляции со временем, а то и с пространством.

            Вот это было интересно по-настоящему. Зельман сосредоточенно тёр переносицу, напряжённо думая. Гайя сидела, скрестив  руки на груди и не отводя взгляда от Агнешки. Филипп хмурился. А Софья тихо спросила:

–Агнеш, ты можешь не отвечать, если не хочешь, но ты была восприимчивой душой при жизни?

            Сначала Софья была уверена в том, что Агнешка ей не ответит, и та, видимо, действительно не собиралась, а потом неохотно процедила:

–Я видела тени. В зеркалах мне казалось, что за мной кто-то есть. Потом я видела на лицах людей какую-то вуаль, словно дымку, а вскоре эти люди умирали – мои бабушки, моя тётя. Это был век увлечения оккультизмом и я была в семье в центре внимания. я была хорошенькая, ещё и видела… мама говорила, что это дар. А это оказалось проклятием. Уходящий явился ко мне. Пришёл и убил. А я – полтергейст.

–Мне жаль, – сказала Гайя, – это печально. Но ты не могла бы ответить…то есть, я знаю – вопрос может показаться тебе глупым, но – чего Уходящий добивается? Ну вот стал он самым сильным, ну вот действует он на мир живых аж через время или пространство…и?

–Какая у него цель? – подхватил Зельман. Видимо, и он пришёл к такому же вопросу, что и Гайя.

            Софья же тихо улыбнулась Агнешке. Она не собиралась сама спрашивать о том же. уходящий – чудовище. Какая у чудовища вообще может быть цель?

–Убивать, – просто ответила Агнешка. – Он убивает. Он пьёт силы, души, действует на мир живых, и снова пьёт и жрёт души.

–Это понятно! – Филипп неожиданно оказался нетерпелив, – но почему он убивает? Чего он хочет?

–Убивать…– Агнешка не понимала почему Филиппа не устраивал её ответ.

–Убийство ради убийства? – уточнил Зельман. – Как маньяк?

–Да, – согласилась Агнешка. Филипп тут же отреагировал:

–Чушь!

            Это было грубо и громко. Агнешка оскорбилась. Филипп же возразил:

–Ничего не может происходить просто так. убийство ради убийства – это чушь. Есть законы логики, законы энергии, законы здравомыслия… уходящий мог убить нас с Софьей, но не убил! А значит – не просто так он убивает. Безыдейность не может оправдать такого сложного устройства Уходящего! Что ему надо? Агнешка?

            Агнешка больше не собиралась терпеть этих оскорблений, но ради Софьи предприняла ещё одну попытку:

–Я рассказала всё, что знаю.

–Нет, не всё, – Филипп не отступал. Он обогнул стол, чтобы быть ближе к полтергейсту и Софья рванулась с места, как бы загораживая давно мёртвое облачко, ранящее лик Агнешки.

–Филипп, уймись, – попросила Софья. – Мы и без того узнали больше, чем всегда.

–Она скрывает! – в этом Филипп был уверен. На помощь Софье пришёл Зельман. Он мягко отодвинул Филиппа в сторону:

–Ты переутомился, дружок!

            Филипп рванулся от Зельмана, но Гайя уже была рядом и снова призвала Филиппа к здравомыслию.

            Филипп внял.

–Извини, – Софья повернула голову к Агнешке.

–Не лезла бы ты во всё это, – прошелестела Агнешка с видимым усилием. – Уходящий не любит игр. Он не играет. А мир духов – паршивое место!

            И Агнешка исчезла. Растворилось в один миг серое грязноватое облачко. Исчезло всё! Кухня осталась в раздоре и общем тихом ужасе.

-Я думаю, нам надо разойтись, – твёрдо, но тихо сказала Софья. – Мы теперь все это слышали, а значит – вместе работаем. Филипп, научись себя вести. А на сегодня…на сегодня всё. Пожалуйста.

            Филипп попытался возмутиться и заметить, что Уходящий не дремлет, и что уже и без того потрачено слишком много времени. Зельман, кстати, был с ним солидарен в этом вопросе, но Софья даже их слушать не стала.

–Мы можем посмотреть по записям, покопаться в архивах, – подбодрила их Гайя. – Манипуляций со временем по пальцам перечесть!

            Это была всё-таки ниточка. За неё Филипп (преодолевший отвращение и раздражение к новым участникам их дела), Гайя (замотанная, но обрадованная начавшимся движением своей жизни), и Зельман (любопытный и готовый к новым открытиям) и потянули. Так и разошлись, условившись на работе вести себя так, как прежде.

            Как прежде, однако, не получилось. С самого утра на Кафедре царила атмосфера крайней нервозности. Владимир Николаевич выхаживал из угла в угол, раз за разом натыкаясь против воли на опустевший стол Павла. Зельман сидел сосредоточенно и спокойно. Он научился не отсвечивать и не попадаться под гнев начальства. Да и не до того ему было – полночи они пролазили с Гайей и Филиппом в библиотеке…

            Филиппу-то хорошо, отсыпаемся! А Гайя сидит хмурая, квёлая. Альцер бледен. Влетела, припозднившись, Софья, извинилась. Владимир Николаевич только махнул рукой и повторил Гайе:

–Звони ещё!

            Софья бочком протиснулась к ребятам, спросила о том, что случилось. Альцер едва шевельнул губами:

–Майя не берёт трубку и не пришла.

–Не отвечает, – доложила Гайя, Владимир Николаевич выругался и заметался ещё безумнее, а Софья обменялась взглядом с Зельманом, тот прошептал:

–Потом.

            Софья кивнула. В метании и в безуспешных попытках Гайи дозвониться до Майи прошло ещё долгих полчаса.

–Может, что случилось? – робко предположила Софья и это стало ошибкой. Владимир Николаевич резко остановился совсем рядом, словно на стену налетел, и взглянул на неё безумными яростными глазами:

–Случилось? Конечно, случилось! Всё ваши тайны! Всё ваши загадки! Всё из-за тебя и Филиппа!

–Владимир Николаевич, – попытался урезонить начальника Зельман, – Майя нам всем такая же подруга, как и Павел, и мы очень…

–Что? – перебил начальник, не замечая даже попытки Зельмана защитить Софью, – думаешь, самая умная нашлась? Куда-то полезли…что-то искали, а теперь? Мало тебе Павла? Майю ещё хочешь утопить? Я же не дурак. Я вижу – скрываешь. Знаю, что с предателем водишься. Всё знаю! А о последствиях и думать не приучена!

–Владимир Николаевич! – это не выдержала Гайя, – вчера был трудный день, мы потеряли товарища. Майя могла просто напиться. И…

–Хватит, – тихо прошелестела Ружинская. Она поднялась с места. В былое время, нашипи на неё так начальник или кто-либо ещё, она бы, пожалуй, расплакалась. Но мимо её души прошло много событий. Затрагивающих событий.

            Эту ночь она провела в бессоннице. Агнешка так и не показалась, не обозначилась. А Софья всё думала. Думала об Уходящих, о правоте Филиппа, желавшего задать Агнешке ещё вопросы, и об обиде полтергейста, которая раскрыла, может быть, и без того слишком многое. Но больше всего Софья думала о Павле и о Нине – об умерших людях. Может быть, умерших из-за того, что Уходящий шёл по их следу? А может быть – от совпадения?

            Софья думала и о том, что Агнешка сказала ей не лезть во всё это. Но здесь Софья была не согласна. Как можно не лезть? Людей убивает какая-то сила. И эта сила, выходит, убила когда-то Агнешку. А сколько ещё? И что же? Неужто нельзя даже попытаться остановить её? Неужели нельзя? Что значит собственная жизнь, если для её сохранения надо скрыться, спрятаться, отставить всякие попытки к борьбе?

            Всё это занимало Софью всю ночь. А тут какой-то человечек, уважение к которому у Ружинской как ветром сдуло, выговаривал ей какие-то ничтожные обвинения?

            Тихий её голос произвёл впечатление. Софья под общей этой тишиной взяла со стола Альцера лист белой бумаги и смело (и как легко послушалась её рука!) вывела слово «Заявление».

–Ты…что? – совсем другим голосом спросил Владимир Николаевич. Софья, покорная тихая Софья взбунтовалась?!

            Софья даже не взглянула на него и вывела дальше, адресовав заявление Владимиру Николаевичу от своего скромного имени.

–Ты это, брось! – предостерёг Владимир Николаевич, справившись с первым шоком.

            Рука Софьи. Однако, уже выводила слова об увольнении по собственному желанию с сегодняшнего дня.

–Не подпишу! – предостерёг Владимир Николаевич, но Софья только улыбнулась:

–Тогда я пойду в трудовую инспекцию.

–Софья, – Владимир Николаевич попытался быть сердечным и миролюбивым, – ну что же ты? Ну подумаешь, разошёлся немного. Что же сразу заявление-то?

–Не сразу.

            Софья положила лист на стол Альцера, повернулась и принялась собирать свои нехитрые вещи, обжившие её рабочий стол. В основном – множество всякой канцелярии, которая ей не нужна.

–Ты что, уходишь? – не поверил Альцер. В его голове не укладывалось такое нарушение, на которое шла уже сама Софья, не дождавшаяся резолюции от своего начальника, но уже бодро собиравшая вещи. – Тебя же по статье можно уволить!

–Да мне плевать! – ответствовала Софья и, не позволяя себя остановить, вышла в неожиданной лёгкости, никак не вязавшейся с двумя пакетами, набитыми её туфлями, полотенцем, расчёской, кружкой, вилкой и тарелкой и прочей всякой неизбежной офисной дрянью…

–Звони! – рявкнул Владимир Николаевич на обалдевушю от такого бунта Ружинской Гайю.

            Гайя дёрнулась, снова принялась набирать номер Майи. Снова тишина…

            Меж тем Софья Ружинская вышла безработной. Да, она понимала, что поступила неправильно, и понимала, что эффект произвела максимально негативный, и это, на минуточку, должно было повлиять на её будущее. Понимала она и то, что придётся прийти снова – за расчётом, трудовой и для росписи во всевозможных ведомостях. Но это не сейчас. Это когда-нибудь. А сейчас ей было легко и спокойно. Словно с плеч упал тяжелый груз. Словно освободилось что-то в её груди, позволяя вздохнуть полнее.

            Нет, обманка, конечно, как и всё, но почему бы и не порадоваться хоть немного, пока не наступит новая встреча их нелепой компании для нового обсуждения?           

Софье захотелось порадовать себя чем-нибудь сладким. Пирожным или маленьким тортиком. Обычно она это себе не позволяла – это всё были расходы. Но сейчас, по факту оставшись без работы, она изменила всякой рациональности и перешла дорогу через оживлённую скользкую дорогу к магазинчику.

Зря она это сделала. Если б знать заранее, где упадёшь, а где встретишь призрака! Софья не знала где упадёт, но встретила призрака.

Сначала, впрочем, она не поняла что это. кто это. вроде бы знакомая тень, а потом уже разум схватил нереальность этой тени.

–Павел…– выдохнула Софья, не веря себе. Её толкнули слева и справа, люди спешили, а она встала на тротуаре с объёмными пакетами, замерла мраморной статуей. Но Софье не было дела до людей.

            Павел! Мёртвый Павел издевательски кривил ей губы, смутно вырисовываясь в тени толпы.

–Вам плохо? – участливо спросил её кто-то, придерживая. И Софья спохватилась, засуетилась, зашептала что-то невразумительное, с трудом отводя взгляд от мёртвого пожелтевшего лица.

–Вам помочь? – повторил участливый голос. Но Софья только замотала головой и против воли взглянула на то место, где только что видела восковое лицо Павла. Там никого не было. Вернее – там были люди. Живые люди.

            «Боже. Я схожу с ума…» – в отчаянии поняла Софья, но часть её сознания в ещё большей панике возразила: «Это не сумасшествие. Это хуже, Софья».

15.

–Значит, тени? – уточнил Филипп, оглядывая мутное зеркало. Дело делом, а забывать про заработок нельзя, тем более, если обратились через знакомых, посулили за молчание прибавку. Да и дело забавное! Тени, видите ли, у него в зеркале! Тьфу…

            Но профессионал в Филиппе не позволял даже толике презрения проскользнуть в голос или взгляд – тот, кто платит, тот и прав. Если чудится человеку, что в его зеркале в ванной комнате тени появляются, пожалуйста – проверим!

–Тени, – подтвердил клиент. Вся внешность его, весь вид лица и костюма говорили яснее ясного о том, что этот человек занимает высокий пост, из числа тех, к кому без записи не попадёшь, и кто умеет решать проблемы, просто потянувшись к телефону.

            Человек это и сам понимал. Не вязалось происходящее с его высоким постом, с ответственными должностями, с бумагами, которые лежали на его столе и каждая со священной пометкой «для служебного пользования».

            Но вот, свершилось! Ещё позавчера он вернулся домой – усталый и погружённый в мысли о будущем совещании, и привиделись ему тени в зеркале, висевшим с незапамятных времён в его собственной ванной. В первый раз оно, конечно, понятно – переутомление, освещение, усталость – и итог – показалось!

            Но наутро, с трезвой головой? А тень нагло висела в зеркале, не позволяя в полной мере себя рассмотреть.

            Клиент был человеком разумным. Он не стал поднимать панику, он позвонил одному своему хорошему другу, и тот передал ему контакты Филиппа, уверяя, что Филипп не станет затевать освещения в СМИ, не так скроен.

–Ты только не говори что от меня, – попросил друг и отключился.

            Стыдно! Ну ничего, человеку не привыкать было к стыду. Он сам, не поручая такого важного секретарше, набрал нужный номер и отрывисто попросил Филиппа приехать на свой адрес, сообщив, что дело предстоит важное и не может быть сообщено по телефону. Ему казалось, что он ловко напугал этого профессионала, мол, будет знать, с кем имеет дело!

            Но откуда бы ему знать, что Филипп был знаком со многими значимыми лицами, и отвык уже удивляться? Когда дело касалось его услуг, все эти значимые лица делались до смешного похож друг на друга. Они одинаково хотели нагнать страха на него, но от того, что нуждались в его услугах, и от того, что сами были напуганы куда больше, выходило крайне потешно.

 Филипп внимательно оглядывал зеркало. Странно даже, что у столь значимого лица, которое часто появлялось в телевизоре на федеральных каналах, такое обычное жилище. Хорошее, добротное, но всё-таки обычное. Нет ничего вычурного или нарочито изящного, нет ничего кричащего – так, просто дом, просто жильё. И даже зеркало, вызвавшее, собственно сюда Филиппа, самое обычное – такое висело в отчем доме самого Филиппа, пока он, конечно, был в него вхож…

–В других зеркалах наблюдалось что-то подобное? – Филипп взял деловой тон. Клиенту это понравилось. Он любил конструктивность.

–Нет, никогда.

–А в этом только недавно?

–Позавчера, – подтвердил клиент.

            Филипп оглядел ванную комнату. Показатель здоровья жилища здесь был средний. На потолке чернела едва различимая, только зарождённая трещина. У канализационной трубы подтёк. Добротное жилище, но какое же обычное!

–Пятна и трещина давно? – спросил Филипп. Теперь он был главным, а клиент, привыкший к тому, что в большинстве случаев главным был он, покорился без всякого мятежа.

–Пятно…ну лет пять, наверное. Сантехник говорит, что лучше не трогать, раз не разрастается. А трещина…не знаю.

            Клиент смутился на словах о сантехнике. Ему показалось как-то удивительно обидно и ничтожно то, что он – такой значимый и такой важный, имеющий выход в самые верха власти, вдруг говорит о такой мелочи как сантехника!

–Понимаю, – согласился Филипп, – лучше не трогать, если жалоб нет. Вы один живёте?

–А какое это имеет отношение? – взвился клиент. Видимо, вопрос личной жизни был для него уязвимым местом. Что ж, Филипп не хотел его задеть, Филипп просто делал свою работу.

–Может быть, ваши домочадцы видели тоже что-то странное, – терпеливо объяснил он.

            Клиент задумался, похоже, такое простое объяснение не приходило ему в голову. Он как-то привык уже к тому, что журналисты и просто любопытные периодически лезут в его частную жизнь.

–Дочка есть, – признал клиент, отмирая от своего подозрения в сторону Филиппа, – но она поехала с няней в санаторий. Это было неделю назад. Вернётся через четыре дня. Если бы она что-то видела, она бы сказала.

            Филипп кивнул. Ему было любопытно от того, что поездка в санаторий состоялась зимой, когда вроде бы как в школах уже начались занятия, но он ничего не сказал – это не его дело. И потом, не факт, что девочка школьница.

            Филипп оглядывал зеркало, слегка приподняв его за края, чтобы заглянуть за стену. Ничего подозрительного! Стена – пыльноватая, с чётким отпечатком контура зеркала, рама, венчавшая зеркало, тоже чиста  без трещин, пятен, подозрительных сколов.

–Домработница ещё, – вдруг сказал клиент, – домработница приходит. Раз в два дня.

–Она ничего не говорила?

–Нет, – клиент развёл руками, – что всё это значит?

            Что значит? Филипп не видел в этом зеркале ничего странного и необычного. Ну подумаешь – привиделись уставшему человеку тени. Ну один, два, три раза. И что?

            И только хотел Филипп донести это поделикатнее, и только отставил он зеркало так, чтобы оно вернулось на место, и сам заглянул в зеркальную равнодушную гладь, как замер.

            Он ясно увидел в зеркале Софью.

            Обыкновенную Софью Ружинскую, которая точно никак не могла оказаться здесь! Филипп смотрел на неё, не отрываясь, она тихо и печально улыбалась ему из зеркального мира. Клиента же позади не было.

            Филипп моргнул. Софья исчезла, появилось взволнованно-тревожное лицо клиента. Что ж, тревожиться было о чём.

–Я забираю его, – промолвил Филипп, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно. Не надо, чтобы этот человек, видимо, не очень плохой, пугался из-за того, к чему не имеет отношения. В конце концов, появление Софьи перед трезвым взором Филиппа – это проблема самого Филиппа.

–Забираете? – не поверил человек.

–Да, – повторил Филипп тоном, не допускающим возражений. – Мне нужно исследовать его. если появятся новые тени…звоните.

            Он не удержался и украдкой бросил взгляд в зеркало. Нет, ничего. Только он сам и клиент. Никакой Софии.

            Боже, если ты есть – что за дела? Можно без загадок? Можно хоть что-то конкретное?

–Подождите, неужели всё так серьёзно? – всё-таки клиент встревожился, угадав нутром перемену в Филиппе.

–Я просто проведу проверку, – Филипп окончательно овладел собой и даже улыбнулся. Может быть, вышло не так убедительно, но он очень старался.

            Клиент кивнул. Слова о проверке ему были понятны и близки, они принадлежали его миру. Он и сам часто изымал документы с формулировкой о необходимости провести проверку.

            До дверей дошли в молчании, но уже на пороге, расплачиваясь с Филиппом, клиент всё-таки не удержался от вопроса:

–Вы тоже что-то видели?

–Я…– Филипп не ожидал такого вопроса, но лукавить не стал, – мне кажется – да. Но это не относится к вам. Думаю, зеркало просто реагирует на каждого по-своему.

            Клиент кивнул и безнадёжно попросил сообщить ему результаты проверки. Филипп наспех пообещал, и нырнул на улицу, держа зеркало в руках. Зима встретила Филиппа ветром. Он поёжился, но размышлять было нечего. Он спрятал зеркало подмышкой, благо, оно было совсем небольшое, и нащупал в кармане мобильный телефон, надо было сделать сразу две вещи – вызвать такси и позвонить Софье. Сначала, всё-таки, такси.

            Машина будто бы его ждала. Водитель оказался рядом и через три минуты Филипп уже втиснулся на заднее сидение. В тепле звонить было сподручнее.

            Гудок. Долгий, протяжный, надрывный отвратительный гудок.

            Тишина. Софья не брала трубку. Не отвечала, зараза. Спокойнее не становилось. Весь путь до дома Ружинской Филипп делал попытки до неё дозвониться, но бесполезно – она не брала трубку. Или не слышала, или отключила телефон, или…

            Про последний вариант Филипп не хотел думать. Но вот её подъезд. Снова везение – как раз выходили из него, и Филипп, держа зеркало в руках, рванул в пасть сыроватого тепла. Её этаж, её дверь…

            Открой. Открой!

            Дверь подалась будто бы сама собой – так показалось Филиппу, когда он ворвался в коридор, но почти сразу же сообразил – это Агнешка.

            Грязноватое серое облачко впустило его.

–Где она? – без приветствий спросил Филипп. Он нервничал. Сразу же с вопросом услышал он и приглушённые рыдания. Комната!

            Филипп не разулся, наспех сбросил зимнее пальто и метнулся в комнату. Софья была там. Она полулежала на диване, закрыв лицо руками. Плечи её мелко-мелко вздрагивали. Плакала.

–Софа…– хрипло позвал Филипп, не зная, как ему начать. Рассказать про зеркало? Спросить про то, что случилось у неё? Возмутиться, что она не брала трубку?..

–Она такой пришла, – сообщила Агнешка, холодком обдавая его спину. – Сама на себя не похожа.

            Софа услышала Филиппа, отняла руки от распухшего, покрасневшего, ставшего совсем другим лица. Она не удивилась его приходу – ждала? Или ей было всё равно?

–Софа, – Филипп пристроил зеркало на кресло, и приблизился к ней, сел рядом, отнял её руки, заставил взглянуть на себя, – что такое?

            Филипп и сам не узнавал своего голоса. Чужой, глухой…

–Филипп! – она бросилась ему на шею, как в утешение, не задумываясь о том, насколько это уместно или неуместно.  Несколько секунд её плечи дрожали, а щека Филиппа мгновенно взмокла от её слёз. Но Филипп был терпелив. Он видел застывшую Агнешку – та ждала, глядя на них, и ничего не выражало её мёртвое лицо.

            Но Филипп не прерывал Софью. По опыту он знал, что женщину лучше не прерывать в слезах. Пусть проплачется, и тогда можно говорить.

–Павел…– прошелестела Софья, отнимая себя от него. – Павел…я видела его.

            Филипп взглянул на неё с жалостью. Чёрт, как же тяжело она перенесла это. Он умер. Она с ним работала. Разумно, что её рассудок сейчас пошаливает.

–Я видела его! – Софья вдруг вцепилась в его руку, словно прочтя его жалость к себе. – Я не спятила! Я видела его. Я…

            Она вдруг вспомнила о том, что уволилась. Вспомнила, что пропала Майя. Её замутило. Покачиваясь, как пьяная, Софья поднялась и направилась в ванную, и вскоре заплескала вода.

–А зеркало зачем? – хмуро спросила Агнешка, проводив Софью взглядом.

–Зер…а. объясню! – Филипп даже не сразу сообразил о чём она вообще говорит, но всё-таки вспомнил с какой-то досадой о причине своего появления здесь. Он прислушался, поколебался. Надо было что-то делать, пока она приводит себя в порядок. А что может быть лучше чая?

            Филипп направился на кухню. Агнешка последовала за ним, видимо, любопытничая и желая узнать, что он будет делать. Филипп же не обращал на него внимания. Он просто налил из-под крана воды в электрический чайник, не найдя ни фильтра, ни отстоявшейся для этой цели воды. Щёлкнула кнопка, загудело.

–Заварка есть? – спросил Филипп, обращаясь к Агнешке. Та пожала плечами.

            Понятно, помощи от неё через раз. Филипп на правах ближайшего друга хозяйки кухни, принялся рыться по ящичкам. Попадались крупы, мука, сахар, соль…

–Чай только в пакетиках, – сообщила Софья, появляясь на пороге. – Если, конечно, ты чай ищешь.

            Филипп обернулся к ней. Она стояла, прислонившись к дверному косяку. Лицо её подопухло от слёз, с волос стекала вода, под глазами следы размазанной туши.

–Чай, – подтвердил Филипп. – Садись, сделаю.

            Она кивнула, села на ближайший стул. Агнешка поспешила донести:

–Он какую-то запарку искал.

–Заварку, – автоматически поспешил поправить Филипп, хотя это не имело никакого качественного значения. – Извини, Соф, похозяйничал.

            Она пожала плечами и только благодарно кивнула, когда Филипп поставил перед нею чашку с чаем. Вообще Филипп не любил чай в пакетиках, он считал, что если и пить чай, то лучше заварной, а в пакетиках, по его мнению, были сено, пыль и отдушка.

–Попей, – предложил Филипп, всё не решаясь заговорить о важном.

–Я видела Павла, – прошелестела Софья, прячась в кружку. Её ладони замёрзли от переживаний и слёз, а ещё от холодной воды, которой она приводила себя в чувство. Горячий чай был ей спасением.

–Расскажи, – попросил Филипп, решив отложить свою часть истории. Он глянул на Агнешку – та мрачно молчала. Что ж, он сам сделал глоток чая. Мерзость. Слишком много фруктового аромата, настолько много, что ничего натурального в таком чае и близко быть не может.

            Но хотя бы горячий. Хотя бы есть во что спрятаться.

            Софья чужим голосом рассказала. Рассказала и про увольнение, и про то, что стало толчком к этому поступку, и про встречу с Павлом. Правда, Софья признавалась в том, что не помнила пути до дома. Не помнила, как в слезах добралась до квартиры, как ввалилась в квартиру, как швырнула пакеты с ненужным рабочим хламом куда-то в сторону кухни…

            Пакеты лежали тут же. Подтверждали её слова. Филипп не успел отреагировать, отреагировала Агнешка:

–Это посланник Уходящего! Я говорила, я говорила, что не надо в это лезть!

–Я не лезу! – огрызнулась Софья. – Он сам…он сам меня встретил.

–Что с Майей, интересно? – вслух подумал Филипп, отмахиваясь от Агнешки, желавшей начать воспитательную лекцию на тему «я говорила!».

–Не знаю, – потухшим голосом отозвалась Софья. – Вряд ли… хотя…

            Она вышла в коридор, в проёме Филипп видел, как она роется в сумочке. Вскоре вернулась, в руках держала телефон.

–Шесть звонков? – усмехнулась Софья, когда экран был разблокирован. И посерьёзнела.

            До неё, наконец, дошло, что Филипп приехал не просто так. Он не мог появиться здесь сам собой. Значит, что-то его сюда привело. Но что? Что могло случиться, если он появился?

            А перед тем так много звонил? А она? Она не слышала. Она рыдала. Рыдала от страха и отвращения. Рыдала от всего накопившегося раздражения и ото всей усталости, которая оплетала её уже не первый день, не первую неделю. А ведь ещё недавно всё было так хорошо и так спокойно.

            Она не плакала очень давно и слёзы стали е       й облегчением. Стало легче дышать. В голове ещё тяжелело, но вода и горячий чай помогали вернуться к нормальной жизни. более того – мысли как будто бы освобождались от какой-то тяжести и поворачивались в голове быстрее.

–И Гайя звонила, – сообщила Софья.

–Перезвони ей, – предложил Филипп. – Я ведь здесь.

            Софья неожиданно не стала спорить. Она только попросила:

–Сделай мне ещё чая, пожалуйста.

            Филипп покорно поднялся со стула, принял её чашку. Сам он не мог и не желал пить такое повторно. Подогрел чайник, нашёл новый пакетик чая. Агнешка ехидно заметила:

–Сам-то не пьёшь…

–Не могу, – признался Филипп.

–Брезгуешь?

–Ни в коем случае. Просто не люблю чай.

            Как мог он объяснить этому полтергейсту то, что этот напиток, темнеющий в кружке Софьи, дымящийся и обещающий облегчение, далёк от того, что Филипп привык считать чаем?

            Софья, меж тем, звонила, предусмотрительно переведя звонок на громкую связь, чтобы не пересказывать Филиппу разговора.

–Боже, я уже к тебе ехать хотела! – голос Гайи ворвался в кухню. Агнешка вздрогнула от неожиданности, если понятие неожиданности ещё существует для полтергейстов.

            Филипп с трудом сдержался от усмешки – надо же, не он один так перепуган.

–Ты вдруг ушла, ничего не сказала…– продолжала Гайя и вдруг перехватила свои мысли, – как ты?

–Нормально, – промолвила Софья, её голос предавал её по-прежнему. Гайя это почувствовала, но дала Софье шанс договорить. – У меня Филипп сейчас.

            Гайя, конечно, слышала, как расходится эхо её собственного голоса по другую сторону, и без труда догадалась о том, что стоит на громкой связи. А значит – Филипп её слышит. От этого она намеренно сказала то, что очень хотела сказать:

–Филипп – это не самый лучший вариант, но пусть лучше он, чем никого.

–И тебе привет, – мрачно подал голос Филипп.

            Гайя не отреагировала. Состояние Софьи её волновало куда больше.

–Соф, приехать? Что у тебя с голосом?

–Приезжай, – согласилась Софья, – как рабочий день закончится. Так и приезжай. Я же…безработная.

            Слово «безработная» Софья произнесла с какой-то тихой яростью.

–Что с Майей? – спросил Филипп, перекрывая эту тихую ярость. – Что у вас вообще?

            Гайя понизила голос:

–К Владимиру Николаевичу пришёл какой-то мужик. Я его не знаю. Заперлись в каморке. Майя…

            Голос Гайи набрал опасную силу:

–Напилась, тварюга, до полусмерти, и даже не смогла грабли поднять, чтобы на звонок ответить. Зельман до неё съездил, выяснил. Владимир Николаевич в бешенстве, конечно, даже не знаю, с кого из вас двоих больше.

–А вы? – спросила Софья, слабо улыбнувшись.

–Ну…Зельман пытается видео пересмотреть. Альцер твой стол осваивает. Я… новости проглядываю, хотя выехать явно не можем.

            Софья не поняла насчёт стола. Эти делёжки рабочих мест остались где-то позади. Она не отреагировала на это.

–Что-то нужно? – не унималась Гайя. – Всё-таки…что случилось?

–Приезжайте…после, – предложила Софья. – Не телефонный разговор.

            Гайя захотела, видимо, поспорить, но не решилась. Ответила просто:

–Хорошо. Если что – звони.

            Филипп против воли улыбнулся. Он как-то не замечал даже раньше, что не только значимым лицам свойственна формулировка «не телефонный разговор». А это выходило забавно.

–Приедут, – сказала Софья, хотя Филипп всё слышал.

–С Майей всё зато хорошо, – отозвался Филипп. Помолчали немного. Затем Софья спросила:

–Зачем приехал?

–И что за зеркало припёр? – вставила Агнешка, которая никак не желала оставлять их наедине.

–Зеркало? – теперь Софья по-настоящему удивилась.

            Филипп вздохнул, поднялся со стула и поманил Софью за собой. Агнешка, конечно, последовала за ними, пусть её никто и не звал. И впрямь…зеркало.

–это подарок? – поинтересовалась Агнешка. – паршивенький.

–Не подарок, – вздохнул Филипп и рассказал о произошедшем. Рассказать было легко, всего-то небольшой кусочек истории. Филипп даже почувствовал себя глупцом, от того, что из-за такого пустяка всколыхнулся.

            Софья неожиданно улыбнулась ему. Улыбнулась совсем тепло и мягко. Так, что Филипп даже почувствовал себя спокойнее:

–Ты просто переживаешь за меня.

–Нет, – неожиданно возразила Агнешка. Про неё Филипп уже попытался забыть, но она снова напомнила им о себе. О своём присутствии. – Это от Уходящего. От вашей самонадеянности!

            Софья возмутилась:

–Мы ничего не сделали. Уймись!

–Он так и начинает! – Агнешка взбесилась не на шутку. – Всё из-за вас. Что ж вам не сидится на месте? что же вы лезете к нам, к мёртвым? Думаете, мёртвые ответно не полезут?

–Ты чего? – удивился Филипп. – Мы расследуем, а не…

            Она перебила:

–Вы даже не понимаете, что из мира мёртвых не возвращаются!

–Ты-то чего переживаешь? – удивилась Софья. – Ты же уже мертва!

            Агнешка закрыла рот. Она оборвала себя на полуслове. Она хотела что-то сказать, но уже не могла выдавить из себя и слова, видимо, обида плеснула в её мёртвой душе.

–То есть, ты же не пострадаешь, – Софья попыталась исправить свою грубость, но тщетно.

            Слово не воробей. Оно ранит и живого, и мёртвого одинаково.

–Агнеш, мы не пострадаем. Мы просто хотим докопаться до истины. У нас умерла клиентка, и умер наш товарищ, а ещё до того…– Филипп тоже предпринял героическую, но бесполезную попытку исправить ситуацию.

–Вы лезете не туда! – отчеканила Агнешка. Каждое слово звучало обидой, раздражалось металлическим оттенком. – И…

            Она как-то вдруг потеряла весь свой запал и уже с отчаянием сказала:

–И если ты не успокоишься, Софья. Завтра же я исчезну из этой квартиры.

–Агнеш! – Софья рванулась за полтергейстом, но куда там! Та испарилась, и грязноватое серое бестелесное облачко истаяло следом за ней. – Агнешка! Агнеш!

            Бесполезно. Софья знала – если Агнешка обиделась, то не отзовётся. Может быть, и впрямь уходила куда-то? а затем возвращалась?

            Софья стояла растерянная посреди комнаты, смотрела в пустоту, её губы слабо шевелились, повторяя имя полтергейста, которого Софья знала с рождения.

–Не надо, – попросил Филипп, и обнял её за плечи, – не надо, слышишь? Не плачь. Ну куда, куда она, в самом деле денется? Она же здесь живёт. Ты сама говорила, что она скандальная.

            Софья кивала, едва ли вслушиваясь в его слова. Он и сам не знал что говорит. Что он, в сущности, знал об Агнешке? Что он знал о её характере? Только то, что рассказывала Софья и то, что сам успел понять – совсем немногое.

            Могла она исчезнуть? Могла уйти? Филипп не знал. Было очевидно – она напугана так, что решила пойти на шантаж. Но ей-то чего бояться, в самом деле? Она уже мертва. Даже если доберётся до неё Уходящий, что он сделает?

            Это им надо бояться. Им с Софьей. Но это уже не Агнешкино дело. Это дело живых. Это дело  – их расследование. Расследование смерти Карины, Нины и Павла.

            Софья и слушала, и не слушала его жалких утешений. Она-то знала Агнешку лучше. Она-то знала её лучше, и, видимо, чувствовала, что Агнешка права и по-настоящему, то есть так, как никогда прежде, взволновалась.

            Филипп отпустил её плечи. Он не мог ничего сделать для неё. Ничем не мог помочь. Но хотел – была в этом какая-то потребность его совести.

            Филипп отошёл в сторону и вдруг словно бы впервые увидел Софью Ружинскую. Маленькая, тонкая, безумно слабая… она нуждалась в защите, а он, Филипп, ещё недавно тешил себя надеждой на то, что благодаря ей сможет что-то расследовать, сможет о чём-то понять, и, может быть, ему удастся постичь новое, если будет разговорчивее Агнешка. И все эти пути ему казались очевидны через Софью. Но Софья?.. Софья, которая не могла даже привести себя в чувство, которая не могла совладать с собой – его ключ к чему-то большему? К знаниям?

            Не смешно. Печально. Какой же он идиот. Куда он её впутал? Куда ей биться с каким-то страшным Уходящим? Куда ей лезть? Пусть сидит в сторонке, пусть сидит в мирной, тихой жизни! это её путь. Это, а не то, что Филипп пытался навязать ей в угоду своим амбициям.

–Софья…– Филипп в который раз за этот день позвал её. И снова голос был чужим. И снова был он неузнаваем.

            Она вздрогнула, обернулась к нему. Не плакала – слёз не было. Побледнела, это да. Видимо, переживала, что Агнешка всерьёз может её оставить, а сама Софья оставить уже не могла. Могла бы, не умри Нина. Могла бы, не умри за нею Павел.

–Софья, прости меня. Прости меня за всё, – Филипп позволил себе шагнуть к ней, хотя это и было заведомо ошибкой.

            Нельзя было сокращать этого расстояния. Нельзя было приближаться к её беззащитности.

            Она удивилась его словам. Удивилась по-настоящему, взглянула с изумлением, но ничего не сказала.

–Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, – признал Филипп, – но, может быть, Агнешка права? Хватит. Хватит этого дела.

            Она усмехнулась:

–Думаешь, это можно оставить? Я вот не уверена. Я видела Павла. Мёртвого Павла. И ты видел меня.

–Просто я…

–Если что-то случится, – она перебила его жалкую попытку, – то тогда это будет моим выбором. Проще и честнее проиграть, умереть, если придётся. Проще, потому что ты хотя бы пытался что-то сделать. А иначе – как жить?

            Какой же Софья была наивной! По мнению Филиппа было проще договориться с совестью, чем принять смерть. Причём – непонятно за что.

–Прости, – повторил Филипп.

            Софья взглянула на него, пожала плечами:

–Я замерзла. Сделай мне, пожалуйста, чаю.

16.

            Рабочая атмосфера была разлагающей. Владимир Николаевич, выдохнувший после того, как выяснилось насчёт Майи, снова был раздражён и напуган. Уже два раза звонил телефон, тот самый, предназначенный для особенных звонков. И, хотя остальным не было ничего слышно, по лицу Владимира Николаевича можно было прочесть без труда: дело плохо.

            А дело было не просто плохо…

            В первый раз Владимир Николаевич взял трубку ещё в состоянии бодрости. Только что выяснилось насчёт Майи, и вернулся Зельман, и только вернулось к нему бешенство насчёт внезапного предательского побега Софьи Ружинской, как вдруг – звонок.

            В трубке голос. Начальственный, насмешливый, знакомый.

–Что у вас там творится? – спросил этот голос, вроде бы не зная того, что произошло.

            Владимир Николаевич начал отвечать, но голос его перебил:

–А что насчёт текущих дел?

            Тут бодрость начала спадать. Текущие дела? Разве он начал не о них?

–Я говорю о финансовых делах…– усмехнулся голос. Было ясно, что его хозяин прекрасно знает и свою власть, и свои возможности. Владимиру Николаевичу стало дурно. Он почувствовал, что тянет не туда, что-то замямлил.

–Разберёмся! – весело пообещал голос и положил трубку.

            Уже этого Владимиру Николаевичу хватило с головой. Он даже не заметил того, что Альцер понемногу пересел за стол Ружинской, хотя без этого звонка едва ли проделка Альцера прошла бы незамеченной: дело в том, что Владимир Николаевич не верил в то, что Софья по-настоящему уволилась. Ну психанула, ну написала чего-то, так что? Ну и он…погорячился.

            Но сейчас было не до неё.

            Телефон зазвонил опять. Тот же голос ответствовал ему – побледневшему, похолодевшему:

–Минут через тридцать-сорок к вам заедет наш сотрудник. Посмотрит документы.

            И снова гудки. Безжалостные, отрывистые. Гайя, Зельман и Альцер поглядывали на своего начальника, но он молчал, и комментариев, судя по его испуганному взгляду, можно было и не ждать. Впрочем, вся троица чувствовала – испуг не связан с делом. вернее, с тем делом, которое приблизило бы их к разгадке насчёт Павла или Нины, это что-то другое, бюрократическое.

            Владимир Николаевич, игнорируя всех, сел в кресло. Надо было сосредоточиться, а как сосредоточиться, когда его потряхивало? В документации, которую он вёл на пару с Майей, было всё гладко. Но с другой стороны – гладко было на его взгляд, и если поступил звонок оттуда, это уже значит многое. Всё-таки Владимир Николаевич человек, простой смертный, не обладающий знаниями в полной мере. Как назло, эта дура решила напиться именно сегодня. С ней было бы спокойнее, да и внимательнее она была.

            Решение было одно: надо было встать и идти в кабинетик, который был забит и хламом, и делами, и служил убежищем. Надо было разбирать бумаги, проверять, сводить! Но как подняться? Как заставить себя?..

            Владимиру Николаевичу стало нестерпимо обидно. Он не считал себя виноватым в том, что уводит небольшую часть финансирования сотрудников и Кафедры в свой карман. Во-первых, как он считал, это было заслуженно. Всё-таки, у него была специфичная сфера работы. Во-вторых, по его мнению, это были не те суммы, на которые надо было обращать внимание. Сотрудники жаловались на маленькие зарплаты, но ведь оставались? К тому же, не настолько он и наглел…

            Но сейчас эта обида превращалась в нём во что-то ледяное. Ему представилось вдруг, и представилось отчётливо, как его арестовывают. О тюрьме Владимир Николаевич знал только из книг и фильмов, и ужас, вместе со всем когда-либо о тюрьме и арестах услышанном, затопил всё его существо.

            Не чувствуя собственного тела, Владимир Николаевич восстал из кресла и дрожащим голос, совершенно чужим, произнёс:

–Ко мне…когда придут, пусть пройдут туда, – и он нетвёрдой походкой отправился прочь.

            Пришли. Пришли к нему через двадцать минут.  Человек самого обычного вида. В нём нельзя было заподозрить сотрудника министерства или вообще какой-нибудь значимой структуры. Совершенно обычное лицо, незаметное, сложно запомнить. Гайя показала на дверь каморки-кабинетика:

–Вас ждут.

            Гость поблагодарил, и, не представившись, легко обогнул попавшиеся по пути столы. Троица переглянулась.

–Как думаете, кто это? – спросил Альцер, когда за гостем закрылась дверь.

–Чекист, – тихо отозвался Зельман. Гайя нервно засмеялась, но осеклась, встретив спокойный и рассудительный взгляд Зельмана.

–ЧК уже нет прорву лет, – Гайя попыталась объяснить свой смешок.

–Один чёрт, – не смутился Зельман, – ЧК, НКВД… какая разница? Суть одна. Похоже, мы попали.

–Не мы, – отметил Альцер, который предпочитал везде иметь порядок, – не мы, а наш начальник.

–Может, это не по этому поводу! – недовольно заметила Гайя.

–Такого раньше не было, – напомнил Зельман. К спору он не призывал. Да и о чём спорить, когда данных просто нет?

–Майя засранка…– сообщила очевидное Гайя, бросив быстрый взгляд на дверь.

–Ей плохо, – сообщил Зельман. – Очень плохо. Я её такой раньше никогда не видел.

–Конечно! Напиться так, чтоб не подняться на работу! – Альцер даже не пытался скрыть своего презрения.

–Ей по-другому плохо, – объяснил Зельман. – Сильно её из-за Павла подкосило. Опухшая, заплаканная, я, если честно, её бы не узнал. Трясётся вся. Я даже не думал, что она на такую скорбь способна.

–Может, она…– Гайя слушала вполуха. Майя её мало интересовала, сейчас важнее было поговорить с Софьей, но её номер почему-то не попадался в телефонной книжке.

–Может, – согласился Зельман, – а может и нет. Но если бы вы её видели, едва бы сказали что она засранка или пьянь. Это горе, ребята.

–Да где же…а, вот! – Гайя нашла номер Ружинской, ещё раз оглянулась на дверь, отошла к окну от своего стола. Постояла в молчании, выругалась. – Не берёт.

–Истеричка, – спокойно сказал Алцьер, – сорвалась, написала заявление…

–Помолчи! – огрызнулась Гайя, набрала ещё раз. В отличие от Альцера Гайя не считала Софью истеричкой. К тому же, она была скована некоторым знанием, которого не было у Альцера. И если бы была другая ситуация, более спокойная, Гайя могла бы заметить кое-что о собственных двойных стандартах. Получалось что Майя, не появившаяся на работе, напившаяся с горя от гибели Павла – засранка. А Софья Ружинская, сорвавшаяся с работы, не берущая сейчас трубку – не истеричка, нет, у неё просто дело, да ещё обстоятельства. О том, что и у Майи эти обстоятельства могли быть, Гайя даже не подумала.

–Ну? – Зельман был вроде бы спокоен, но всё-таки нетерпение промелькнуло.

            Он ведь тоже знал!

–Не берёт, – голос у Гайи упал.

–Успокойся, – предостерёг Зельман, – может быть спит.

–Или тоже напилась, – замечания Альцера были особенно беспощадны.

–Или так, – Зельман не стал спорить, но зато призвал: – слушайте, давайте поработаем? Попытаемся хотя бы? Альцер, посмотри что там по лесным нашим явлениям, и попробуй связаться насчёт отчёта по Нине. Гайя, будь добра, посмотри новости, может ещё что плохого случилось.

–А ты? – работа была лекарством. Гайя взяла деловой тон.

–Я видео пересмотрю. О Нине. Может чего замечу.

            Гайя кивнула. Некоторое время они были в тревожном молчании, но потом понемногу потекли какие-то рабочие процессы. И тут – звонок! на этот раз у Гайи, она, только отпившая кофе, чертыхнулась, пролила на себя, но трубку схватила и радостно возвестила:

–Боже, я уже к тебе ехать хотела!

            Зельман вроде бы не оторвался даже от компьютера, но с явным облегчением вздохнул. Разговор был спешным, видимо, Софья торопилась. Гайя рассказала о Майе, о том, что та напилась, и ещё – о визите неожиданного гостя.  Зельман поглядывал на Гайю всё время, что она говорила с Софьей.  Вроде бы разговор был обычным, но по Гайе было понятно – она встревожена. Она упомянула Филиппа, видимо, тот был  с Софьей, спросила также, нужно ли что-нибудь и приехать ли ей. Закончилось тем, что Гайя в некотором смятении с чем-то согласилась и попросила, если что – звонить.

            Она положила трубку, посмотрела на Зельмана. Похоже, было что обсудить. Но не при Альцере же!

–Ну что? Жива? – спросил Альцер равнодушно.

–Жива, заеду к ней вечером, – сказала Гайя, также глядя на Зельмана.

            В это время кабинетик открылся. Из него бодрым шагом вышел всё тот же незаметный человек. За ним, пошатываясь, вышел и Владимир Николаевич. Гость остановился уже на пороге, сказал равнодушно:

–До встречи.

            И выскользнул в коридор. Владимир Николаевич рухнул в кресло.

–Вам плохо? – забеспокоилась Гайя. Как начальника она его, конечно, не уважала, но не могла не пожалеть. Землистый цвет лица, дрожь рук…

–Ничего…– прошелестел он.

            Альцер поднялся с места и принялся заваривать для него чай. Всунул кружку в дрожащие руки начальнику.

–Спасибо, – с трудом отозвался Владимир Николаевич и спрятался в чашке. Всё было плохо.

            Гайя потеряла к нему интерес. Она переместилась за стол к Зельману, чтобы тоже проглядеть видео. Было интересно. Появлялась Нина, ходила вокруг кроватки. Затем поглядывала в камеру, стеснялась. Потом ложилась спать, начиналось свечение, и Нина просыпалась. Дальше она шла к выключателю, пятилась – была видна её тень. А затем…

            Затем какая-то неведомая сила швыряла её. Нина недолго дёргалась на полу и затихала.

–Ну-ка…– Зельман промотал на начало записи, – теперь медленнее…

            В медленной раскадровке смотреть это было невыносимо. Но даже это было лучше, чем суетиться подле начальника или просматривать надоевшие бредовые новости. В последнее время Гайя заметила, что стало очень много сообщений об НЛО, но это не их Кафедра.

–Погоди-ка…– прошелестела Гайя, ей показалось, что в медленной промотке тень обретает форму. Человеческую форму. – Можно как-то…

            Зельман понял её. Он тоже заметил и щёлкнул мышкой. Теперь видео стало совсем медленным. Зельман расширил кадр именно этой сцены, в том месте, где должна была появиться тень.

            Нина ложится спать. Темно, ничего… свечение. Усиливается, висит, выходит… фигура! Зельман ещё увеличил. И зря. Гайя охнула. Зельман понял почему и сам с трудом сдержался.

            Но Гайя была так поражена, что забыла о том, о чём помнил Зельман: они были не одни. На её возглас и Владимир Николаевич, понемногу приходящий в себя, и Альцер повернули головы. За короткий миг, пока они услышали, и начали поворачиваться к ним, Зельман сообразил, что открывать им тайну нельзя. Для этого придётся слишком много рассказать.

            А учитывая то, что на экране в светящейся фигуре безошибочно угадывалась Софья Ружинская, рассказать надо было не просто много, а дочерта. В том числе, и про Агнешку. А Ружинская за это «мерси» не скажет.

            И Гайя была близка к тому, чтобы выдать всё. И Зельман сообразил мгновенно. Они ещё поворачивали головы, напуганные возгласом Гайи, а Зельман уже пихнул её, не особенно примериваясь куда и как. Он подумал запоздало, что сейчас она возмутится, но Гайя, сдержавшись в этот раз, и, видимо, запоздало вспомнив, что они не одни, сориентировалась.

–Что? – Альцер подскочил к ним. Зельман одновременно с этим подскоком свернул видео, вернувшись на нормальную его версию.

–Я… – Гайя сообразила всё, – я щёку прикусила. Кажется, до крови.

            Разгадка была близка к Альцеру. Но он относился к Гайе с некоторым пренебрежением, и от того не стал вдаваться в неясные подозрения.

–Твою ж мать! – прокомментировал Владимир Николаевич, снова оседая в кресле, из которого даже начал подниматься, когда Гайя подала голос. – Дура ты! Напугала!

            Напугала? Да она сама сидела сейчас как мёртвая. Сама напугана.

–Из…извините, – пробормотала Гайя, опуская глаза. Альцер всё ещё смотрел на неё с осуждением. Но вот он отошел, и стало можно дышать. Гайя страшно взглянула на Зельмана, тот держался, но было видно, что и он близок к обмороку.

–Владимир Николаевич! – Гайя сорвалась из-за стола, – знаете…что-то мне, что-то я…

            На ум ничего не шло. Какая-то каша образовывалась, а подходящие мысли нет.

–Что? Опять щека? – Владимир Николаевич даже не пытался скрыть насмешки. Ему только что неслабо прилетело от этого неказистого непримечательного гостя, и гость явно дал понять, что прилетит ещё, а это значило, что ему было необходимо на ком-то отыграться. Хотя бы чуть-чуть.

–Я…– Гайю мелко потряхивало. – Знаете, если честно, мне звонила Софья.

            Она решила перемешать правду с ложью.

–Какая такая Софья? – Владимир Николаевич, конечно, понимал, какая Софья ей звонила.

–Ружинская, – коротко отозвалась Гайя. В сознании прояснилось. – Она… она плачет. Жалеет, что так поступила. Знаете, вы же не злой человек. Вы же понимаете, у нас утрата. У неё вообще шок. И она… она не подумала. Сорвалась. Теперь жалеет. Сильно жалеет.

            Это было бредом. Но может быть, это было правильным подходом. Удачным! Потому что человек, только что униженный и разбитый, нуждается не только в отыгрыше на слабых, но и в чувстве собственной значимости. Гайя угадала это на каком-то интуитивном уровне. Она не взывала к его совести или к чувству вины. Она взывала к его милосердию, мол, дура Софья Ружинская, погорячилась, не справилась, неужели вы не дадите ей шанса?

–Разрешите мне к ней съездить, – попросила Гайя.

–Ну хорошо, – Владимир Николаевич махнул рукой, – скажи ей, что заявление её я так и не подписал. Я знал, что она вернётся.

            Гайя метнулась собираться. Зельман знал, что должен поехать с нею. Он ведь тоже видел. Но как ему-то отправиться?

–Кхм…– Зельман подступил к начальнику, и шёпотом, чтобы Гайя слышала не до конца, поинтересовался: – вы уверены…ну насчёт неё? Вам не кажется, что они темнят?

            Зельман был умён. Он с детства научился выкручиваться. Обладая внешностью хилого интеллигента, неспособного за себя постоять, Зельман рано понял – если ты не силён физически, ты должен искать другие методы защиты и выживания.

            Владимиру Николаевичу казалось. Ой как казалось. И сейчас ему было, конечно, не до Гайи с Софьей и Филиппом, но азарт ещё не умер.

–И что? – шёпотом спросил Владимир Николаевич.

–Надо бы…выяснить, – Зельман подмигнул.

–Вот что, – громко сказал их несчастный начальник, – Зельман, поезжай с Гайей к Ружинской. Заодно Майю навестите ещё разок. Жду обеих завтра.

            Гайя в изумлении воззрилась на Зельмана. Она слышала частично его речь и сообразила опять, как себя вести.

–А он зачем? – возмутилась она так, чтобы у Владимира Николаевича не осталось никаких сомнений в том, что она и Софья темнят.

            О том, что Зельман темнит не хуже речь пока не шла.

–Ты против? – возмутился Зельман, перехватывая игру. – Или я там не к месту? Я не могу съездить с тобой к своей коллеге?

            Гайя изобразила настоящее представление. Она сначала поморщилась чуть заметно, но чтобы это было заметно, затем изобразила нервность, потом нарочито фальшиво воскликнула:

–Нет, почему. Нам скрывать нечего.

            Альцер смотрел на неё с удивлением. Он чувствовал фальшь и видел, что скрывать есть чего.

–Поезжайте, – сухо велел Владимир Николаевич. – Гайя, Зельман, у кого-нибудь из вас есть номер…

            Произнести это имя было тяжело. Но сейчас это было хорошим решением.

–Филиппа.

–Есть, – Зельман быстро переписал цифры на листочек. – Вот.

            Он не был удивлён. Как и Гайя. Как и Альцер.

–Доложите мне насчёт наших дев, – мрачно попросил Владимир Николаевич, провожая Зельмана и Гайю. Он не сомневался в том, что Зельман вытряхнет из этих дамочек все тайны.

            Альцер вот, проводив парочку задумчивым взглядом, сообразил иное. Он воспроизвёл в уме с въедливостью, что эти двое что-то видели, потом…

            Он не знал Гайю так долго, как Зельман или Владимир Николаевич. Альцер был человеком недавним, но он успел понять, что Гайя не такая уж и нервная. Обычно.

            Что-то её взволновало!

            Он подошёл к компьютеру, за которым до того эти двое сидели. Посмотрел последние файлы. Они смотрели видео о Нине. Альцер тоже посмотрел. Ничего не увидел, пожал плечами, открыл другой вариант видео, снова ничего. А вот в третий раз…

            Альцер уже хотел сказать Владимиру Николаевичу о том, что ждало его в третьей версии видео, замедленной, увеличенной в одном кадре, сохранённой Зельманом. Но Владимир Николаевич бранился. Бранился с телефонной трубкой, которая упорно твердила о том, что номер абонента (и не надо было догадываться и уточнять какого) не действителен.

–Зельман дал мне неправильный номер! – возмущался Владимир Николаевич. – Вот подлюга!

–Дайте мне, – попросил Альцер, закрывая видео. Это он оставит на потом. Потом спросит.

            Альцер взял листок с номером Филиппа, пересел к компьютеру. Знал он такие места и базы, где можно было узнать без труда за пару минут действителен ли номер. Владимир Николаевич, привлечённый его действиями, склонился над ним.

            Альцер ввёл номер. Ответ появился сразу же. Номер зарегистрирован на инициалы Г.Ф.Р. – инициалы Филиппа, уже пять лет, как зарегистрирован, обслуживается действующим оператором…

            Номер был действителен.

–А что ж он тогда не берёт?! – возмутился Владимир Николаевич. Альцер не ответил. Он сопоставлял. Гайя сказала о Филиппе в разговоре с Софьей. Как она сказала? Сказала…

            Он вспоминал. Его цепкая память выхватила дословно: «Филипп – это не самый лучший вариант, но пусть лучше он, чем никого». Как это понимать? он был там? С нею? разумно. Тогда что же? Они поехали…куда?

            Софья… Альцер видел Софью на видео. Да, она была в образе тени, и имела прозрачность, словно призрак, но это была она. Или не она? Они увидели то же, что и он. И сорвались. Знали? Предполагали? Испугались?

            Не поделились информацией. Как, собственно, и сам Альцер сейчас, но ему простительно. Он вообще не знал до этой минуты ничего подобного.

–Да почему же он не берёт? – возмущался Владимир Николаевич.

–А вам он зачем? – они остались один на один. Оба с тайнами, с догадками, подозрениями.

            Владимир Николаевич глянул на Альцера так. словно впервые его увидел. в сущности, так и было. Раньше Альцер был одним из его подчинённых, а сейчас остался как бы равным ему.

–Мне нужны его связи, – с неохотой признал Владимир Николаевич, – он влиятельный, хоть и подлец. Много кому помог.

–У нас проблемы? – Альцер намеренно употребил «у нас», хотя ещё недавно заметил, что проблемы у начальства, а не у сотрудников.

–Проблемы, – подтвердил Владимир Николаевич. – Смерть Павла…это что-то не то, неладное, дурное.

            Но Альцер смотрел прямо. Владимир Николаевич понимал – Альцер чувствует ложь. Он мог, конечно, не отвечать ему, но как и всякий человек в минуту слабости, нуждался хоть в какой-то поддержке. А эти, все эти его подчинённые, усвистели! И даже мирная Ружинская взбрыкнула.

–Ну, может быть, у нас ещё проблемы с отчётностью, – признал Владимир Николаевич. – Небольшие проблемы.

            Для Альцера отчёты были фундаментом, тем, что нельзя обманывать и подделывать. Впрочем, он так относился ко всем бумагам.

            Но сейчас не подал и вида, спросил только:

–Может быть, мне позвонить Софье? Спросить у нее насчёт номера Филиппа?

            Владимир Николаевич задумался. Это Софья должна была быть в образе просителя, а не он! Но Филипп ему всё-таки был нужен. И чем раньше, тем лучше.

            Камень преткновения! Предложение Альцера на этом фоне было спасением. Если Альцер не скажет для кого номер Филиппа, да, это может помочь!

–Только не говори ей для кого, – попросил Владимир Николаевич примирительно. – У меня нет оснований верить Ружинской так, как раньше. Да и Филипп хорош, и Гайя…

            Зельмана он почему-то так и не замечал как лжеца. Альцер же видел картину теперь яснее.

–Минуту, – Альцер взял свой телефон, нашёл номер Софьи, набрал, и…

            Настоящая растерянность, уже не притворная, охватила его. Он услышал равнодушный механический приговор: «Номер абонента недействителен». Владимир Николаевич это тоже услышал и побелел. Он медленно поднялся из кресла, глядя на Альцера с ужасом. Какое странное это было совпадение! Настолько странное, что он, вообще-то много знавший из теории о паранормальном, понял – дело нечисто.

–Может со связью что-то? – Альцер в этом случае был большим рационалистом. Он знал, что есть разные явления в этом мире, но не мог допустить мысли о том, что эти явления коснулись технологии. Да, он верил в призраков, он знал, что они есть. Но он не верил, что они могут влиять и понимать современные технологии: связь, интернет…

            И даже то, что он вообще-то видел Софью не убеждало его. видео! Подумаешь! Может это призрак шутит. Может это не она. Может это какая-то её проекция. Или ещё чего.

–Позвони-ка мне, – Владимир Николаевич взял свой телефон, – а я тебе.

            Обменялись. Мрачно посмотрели друг на друга. Звонки проходили. Значит, не проходили звонки только для двоих?

–Может они номера сменили? Ну…заблокировали, или…– Владимир Николаевич тщетно пытался найти объяснение,  и не мог.

            Альцер решился.

–Владимир Николаевич, простите, но я думаю, вам надо на это взглянуть…

            И он повёл своего ошалевшего за день от пережитого ужаса начальника к компьютеру, поставил самое медленное видео с увеличенным кадром на месте появления «Софьи».

–Что за чёрт…– Владимир Николаевич отшатнулся от стола. Он не был готов к этому! К этому нельзя было быть готовым. – Звони! Звони им! Всем им!

            Альцер потянулся к телефону…

            Между тем Софья Ружинская и Филипп даже не предполагали о том, что происходит. Они сидели вдвоём, мирно пили чай так, словно это было самым важным на свете. Софья успокоилась. С Филиппом ей стало комфортно, но уже не так, как было когда-то. Она всё-таки увидела в нём ту сторону, которую никак не могла забыть.

–Агнешка уйдёт, как думаешь? – спросила Софья. Она не могла отойти от этой мысли. Она сама уже не в первый раз убеждала и разубеждала себя. Агнешка не может уйти, потому что она, по её собственным словам, привязалась к Софье. Да и вздорный характер был у этого полтергейста. Она часто обижалась и делала громкие заявления…

–Думаю нет, – Филипп терпеливо сносил эти размышления.

–А если уйдёт? – Софья не унималась.

            Филипп хотел было ответить, но тут ему показалось, что вздрогнул его телефон. Он извинился, сунул руку в карман, достал его. Пусто. Ни звонка, ни сообщения, ни какого привета в мессенджерах, кроме тех, что уже давно висели непрочитанными.

–Показалось, – Филипп слабо улыбнулся, – представляешь? Наверное, я совсем псих.

–Ты не псих, – возразила Софья, – просто…просто мы с тобой ввязались во что-то не то.

            Она замолчала. Филипп уже предлагал ей сегодня «отвязаться». Но она не могла. Умерла Нина. Умер Павел. А потом вернулся, чтобы попасться ей на глаза. это было уже слишком подло, чтобы отвязаться, чтобы отстать.

–Ребята приедут вечером, – сказала Софья, чтобы как-то разбить их неловкую паузу. – Гайя и Зельман. Они хорошие, правда. И нам нужна помощь, понимаешь?

            Филипп кивнул. Он понимал Софью и не знал, что его номер и её признаны недействительными. Никто не звонил, они и не тревожились. Телефоны-то работали вроде бы, а углубляться, проверять им и не пришло в голову.

17.

 –Знаешь, когда я тебя первый раз увидел, то решил, что ты какая-то нелепая…– Филипп  улыбнулся, вспоминая тот день. Он пришёл на Кафедру раньше, чем Софья, и помнил её первые дни. Он вообще был из первых реальных сотрудников Кафедры, раньше него были лишь Зельман и Гайя, а уж кто среди них был раньше – Филиппа не интересовало.

            Софья усмехнулась:

–С тех пор ничего не изменилось.

            В голосе она пыталась скрыть тоску. У Филиппа было такое вдохновенное лицо, что ей показалось, что он хочет сказать ей что-то хорошее, что-то очень важное и главное, а он сказала что она нелепая!

–Изменилось, – возразил Филипп и взглянул ей прямо в глаза, – изменилось, Софья. Ты замечательный человек. И ещё – ты очаровательна.

            Софья почувствовала что краснеет. Она представила как выглядит со стороны – растрёпанная, в растянутом свитере и джинсах, испачканных зимней грязью, ещё и раскраснелась! – и с трудом удержалась от тихого смешка:

–Этот замечательный человек, похоже, утратил кое-кого важного в своей жизни. Опять.

            Отца Софья помнить не могла – он вышел в магазин за хлебом и не вернулся, когда она ещё лежала в колыбели, мать помнилась хорошо – печальная, усталая, порою чуть раздражённая на жизнь свою проклятую…

            Её Софья потеряла уже в юности. Переживала потерю тяжело, и может быть совсем бы не пережила, если бы не Агнешка, а теперь и Агнешка собралась её бросить. Может быть она уже далеко-далеко?

–Она привязалась к тебе, – уверенно сказал Филипп. Он видел все мысли в глазах Софьи, угадывал их безо всякого труда, да и не надо было быть гением, чтобы угадать их. – Она пыталась тебя отговорить, но неужели она тебя покинет, если ты не уговоришься и не пойдёшь по её…

            Употреблять слово «шантаж» было совершенно неправильно, и Филипп угадал это заранее, но слово, даже невысказанное, это уже сформированная мысль, и Софья перехватила  эту мысль, кивнула:

–Это не ново.

            Ей вспомнились приступы драмы, затеянные Агнешкой из-за пустяков, вспомнились похожие переживания в детстве, в школьном возрасте и уже старше, когда они также ругались с Агнешкой, когда своевольный полтергейст покидала её на несколько дней, обидевшись на что-то совершенно пустяковое, и появлялась опять так, будто бы ничего и не было.

            Предчувствие подсказывало Софье, что Агнешка на этот раз ушла. Разум возражал: разве такого, уже похожего не было? Разве она не устраивала сцен, разве не бросалась громкими фразами?

Было, бросалась, уходила, возвращалась.

            Всё это было!

–Тем более! – Филипп обрадовался настроению Софьи, ему захотелось, чтобы она улыбнулась тоже, улыбнулась искренне. Он поискал повод для улыбок, не нашёл, оглянулся по сторонам, увидел часы: – ребята приедут к вечеру?

–Обещались, – подтвердила Софья, – Гайя сказала что приедет. Зельман с нею должен.

–Может тогда выпьем? –  предложение было решительным. И рискованным. Филипп знал, что Софья не сторонница алкоголя чисто ради алкоголя.

–Вечером? – не поняла Софья.

–Сейчас. Вдвоём, – Филипп знал, что может её спугнуть, что рискует, но решил попробовать. Он рассчитал так, что выпив с нею, а может и напоив, он найдёт слова для того, чтобы отговорить её лезть во всё это дальше. История с Уходящим перестала быть лёгким приключением, и Филипп понимал, что должен побороть свой эгоизм и заставить Софью уйти. Он рассудил так: если не сможет уговорить Софью отойти в сторону, то хотя бы сам для себя проститься с нею. Связь с Гайей и Зельманом поддерживать можно, но запретить им вмешивать её!

            Филиппу было легко злиться на Гайю и Зельмана – что ж они  о себе думают? Появляются, впутывают её дальше, напоминают?! И также легко было забыть ему, что он сам начал всю эту нелепую и мрачную историю.

            Помнил ли Филипп Карину как одну из своих любовниц? Едва ли. Сейчас он помнил её как один из «случаев» возникновения паранормальной активности, а все чувства, если и были в нём эти чувства к ней, уже угасли. Интерес к её делу победил интерес к её личности.

Это же ждало и Софью. И очень скоро.

            Но пока ни Филипп, ни Софья этого не знали. И Филипп, лукаво улыбаясь, предлагал ей выпить вдвоём.

–Ребята приедут, – растерялась Софья. Она чувствовала всё больше смущения и всё меньше ощущала себя способной сопротивляться ему. Он ей нравился. Давно нравился. Сейчас же между ними происходило что-то совершенно новое, чего Софья ещё недавно не хотела допускать, а сейчас и корила себя за это, и хвалила.

            Филипп не был тем человеком, которому она могла полностью довериться. Последние дни явно показали Софье его натуру, но он был рядом. И был по-прежнему с лукавинкой, и теперь Ружинская сдавалась…

            Она искала слабые аргументы, последние барьеры защиты, но не находила их. И Филиппу оставалось найти ответы на её возражения, чтобы совсем победить.

            Он нашёл:

–Сама же сказала что вечером.

            Была ещё одна попытка:

–А если Агнешка вернётся?

            Филиппу пришло в голову, вернее, дошло, наконец осознание – Софья много лет жила с тайной Агнешки! Слишком много лет. Бывал ли у неё кто-нибудь в гостях? Скорее всего нет. Софья таила её, таила свою жизнь.

–Я думаю она ещё позлится, – тихо отозвался Филипп. В его детстве было нормально устраивать посиделки с друзьями в квартире, это было весело и забавно, это было привычно. Его детство было полно воспоминаниями об этих посиделках, после школы Филипп частенько пропадал допоздна у кого-нибудь в гостях, а Софья?..

            Софья кивнула и вдруг призналась:

–Только у меня нечего…

            Филипп едва не рассмеялся. Боже, если ты есть! Ты видишь, как не похожи два мира: его собственный мир и мир Софьи!  У Филиппа уже несколько лет была привычка иметь мини-бар, а Софья, похоже, даже до этой привычки не доходила идеей.

            А может возможностью?

            Какая там зарплата на Кафедре? Филипп помнил свои годы работы, помнил свои копейки, остававшиеся после выплаты набранных до зарплаты долгов, и поражался тому, как разительно изменилась с тех пор его жизнь. Сейчас он не был богат, но был обеспечен. Такси, обеды и ужины в кафе, доставка еды на дом, раз в неделю клининговая служба в квартире – это была его реальность. Он забыл об экономии.

–Я схожу, – успокоил Филипп и легко поднялся из кресла.

            Софья не остановила его. Она следила за тем, как он наматывает на шею кашемировый шарф, как застёгивается…

–Я скоро вернусь! – пообещал Филипп, когда Софья поднялась всё же, чтобы закрыть за ним дверь.

–Надеюсь, – улыбнулась Софья, закрыла дверь и взглянула на часы. Сколько до ближайшего магазина и сколько в нём? Ну допустим, минут пятнадцать-двадцать у неё есть.

            Есть на что?

            Софья будто бы проснулась. Невидимая сила аж подбросила её, и тысячи мыслей закружились в уме. Обгоняя одна другую. Это у них что-то вроде свидания или нет? и что если да?

            Софья пошла на кухню – надо нарезать чего там осталось, чем-то закусить, показать себя хозяйкой. На полпути остановилась, выругалась о чём-то своём, пошла в ванную – нет, сначала надо привести себя в порядок.

            Может быть, это и будет дружеская посиделка, но всё-таки разве это повод выглядеть печально?

            Софья взглянула на себя в зеркало и даже не узнала. Какое-то уставшее, совершенно измотанное существо в нём отражалось, а она нет. Боги! И это её лицо? Побелевшее, с опухшими глазами! А это её вид? Разлохмаченный, растревоженный, словно кикимора какая-то из болота вылезла!

            Софья сначала хотела сунуть голову под кран, но передумала. Свитер и джинсы тоже опротивели мгновенно, и Софья полезла в горячий душ. Она яростно тёрла мочалкой своё тело, взбивала мыльную пену в волосах, терпела горячую обжигающую воду – всё это ей помогало, всё это было спасением!

            Софья вылезла из ванной, вытерлась, набросила на плечи халат, вышла в коридор и снова глянула на часы. Остановились? По её ощущениям она провела в душе минут десять, не меньше, а часы едва-едва двинулись.

–Барахло китайское! – ответствовала Софья часам и пошла в свою комнату. Нужно было переодеться во что-то тёплое и приличное, гладить совершенно не хотелось и Софье пришлось порыться, прежде, чем на свет всё-таки была извлечена миленькая светлая кофточка. Софья купила её с новогодней премии, просто не смогла отнять от неё рук. Но вскоре выяснила – на Кафедре в ней прохладно. С тех пор не носила. Теперь вот пришёл случай. С брюками оказалось проще.

            Одевшись, Софья даже причесала мокрые волосы, чтобы те не висели безжизненными паклями по мере высыхания, подвела глаза – немного, саму малость, нанесла блеск на губы. В коридоре снова глянула на часы, но уже без прежнего дружелюбного презрения к барахлу. Эти часы вызвали в ней внезапно тоску.

            Надо же было им остановиться?

            Но некогда было рассуждать! Филипп должен был прийти с минуты на минуту, и значит, пора переползать на кухню. В кухне Софья нашла бокалы, ополоснула их, порылась в холодильнике… небогатый выбор, но ничего! ничего!

            Ловко нарезала на маленькие треугольники остатки хлеба, подсушила их в духовке. Пока сушился хлеб, открыла прибережённую банку оливок, фаршированных креветкой – тоже привет от нового года. Всё выложила на красивую тарелочку, задумалась, что бы найти ещё? Вспомнились конфеты – подарок от Гайи на всё тот же новый год. Софья не была особенной сладкоежкой и потому закинула конфеты от неприятной тогда Гайи в шкафчик, теперь пришёл их черёд!

            Довольная тем, что в её доме всё-таки что-то нашлось, Софья полезла на табуретку, без труда нашла в ящичке с редко используемой посудой коробку конфет, и уже закрывая ящичек, глянула на кухонные часы.

            Чёрт с ними, с коридорными. Но кухонные? Почему остановились кухонные?!

            Всякая улыбка, как и осколок хорошего настроения оставили её. Софье стало невыносимо страшно. Она неловко слезла с табуретки, причём так, что свернула её набок, но даже не заметила этого, и посмотрела на часы как на врага народа…

            Не идут. Стоит минутная стрелка, часовая и издевательски застыла секундная. Не идут, хоть бей их!

            Софья запомнила час: четверть четвёртого, и скованная страхом, пятясь к стене, прошла в коридор. Приближаться не потребовалось. Часы в коридоре показали те же четверть четвёртого.

            Паника подступила к горлу. Софью прохватило одновременно холодом и жаром. Страх опутал и горло, мешая вздохнуть полной грудью. Софья проползла до своей комнаты, схватилась за телефон (всё это время она отчаянно старалась не смотреть на часы, проклятые застывшие часы), и…

            Сначала она хотела просто посмотреть время и убедиться в том, что она сумасшедшая. Это было легче всего и желанней всего. В конце концов, сумасшествие это не опасно. Это значило бы простое совпадение, и об этом  можно было бы рассказать Филиппу, когда он вернётся.

            Когда, когда он вернётся?!

            И до этого момента Софья ещё держала себя в руках. Но когда издевательски зажёгся дисплей, повинуясь её прикосновению, и продемонстрировал те же четверть четвёртого, Софья вскрикнула, и телефон выпал из её рук.

            Софья не знала что делать. Метаться? Бежать? Просить? Плакать? Понемногу она делала всё. Она метнулась по комнате, замерла, испугавшись своих собственных движений. Побежала к дверям, но не смогла миновать коридора с застывшими часами – ей почудилось, что там стоит что-то страшное. Вернулась в комнату, затем снова метнулась куда-то, не помня себя…

            Слёзы текли против её воли. Она их даже не осознавала. Она плакала, о чём-то просила бога и просила Филиппа вернуться. Страх поглощал её с паникой.

            «Софья…» – разум проснулся. Не сразу пробился его голос. Но Софья услышала. его голос был хоть каким-то спасением, хоть какой-то надеждой на побег из этого страха, из собственной квартиры, где остановилось время.

            Она заставила себя прийти в норму. Несколько глубоких вдохов, выдох… собраться, надо было собраться. Отчаяние и паника губят!

            Софья нашла на полу свой телефон, взяла его в руки, стараясь не смотреть на страшный дисплей. Руки дрожали, но Софья стискивала зубы, пытаясь заставить себя думать, а не бояться. Страх не должен идти вперёд рассудка, не должен!

            Надо позвонить. Кому? Филиппу. Надо позвонить Филиппу. Надо попросить его прийти, надо постараться не плакать, надо…

            Десятки «надо» – десятки! И ни одной опоры под ногами этого качающегося бреда.

            Непослушной рукой Софья набрала всё-таки номер Филиппа. Он должен был ответить, должен был заговорить, сказать, всё хорошо, обрадовать её тем, что сейчас он придёт и они разберутся вместе.

–Номер абонента недействителен.

            Приговор был произнесён равнодушно и не подлежал обжалованию. Софья опустила руку. Гудки, несущиеся в пространство, уже её не интересовали. Всё. Теперь точно всё. Филипп оставил её так же, как и Агнешка, и как мама.

            На шелест в стене Софья отреагировала уже без испуга и с равнодушием. И когда на стене возникла высокая Тень, даже не дёрнулась. Липкий ужас сменил ужас панический, но если паника побуждала к действию, к слезам и крику, то ужас липкий побуждал лишь к мрачному принятию и оцепенению.

            Тень отлеплялась от стены, обретала форму, разминало длинные крючковатые пальцы, вытаскивало из стены ноги…

            Уходящий. Здесь Уходящий!

            И, наконец, замерла. Если бы у неё было лицо, можно было бы сказать, что Уходящий смотрит на неё в упор. Но у Уходящего не было лица. Он просто стоял в квартире Софьи и бесполезно было пытаться отползти в сторону.

–Ты…– рот пересох, но Софья попыталась ещё сказать хоть что-то.

            Уходящий не имел рта, но он говорил! Бесплотный жуткий голос ответил Софье:

–Я… Я Уходящий.

–Так уходи! – закричала Софья, и слёзы снова потекли по её лицу. Она понимала, что это бесполезно, что он не уйдёт, но возможно уйдёт она. Попадёт как Карина в такую же сеть, и тогда…что тогда?

–Некуда, – отозвался Уходящий и переместился к Софье ближе. – Не бойся, ты уже мертва.  Не бойся…

            Софья закричала, пытаясь спастись от него, от его страшных слов, от его приближения, но руки Уходящего удлинялись, крючковатые пальцы вцеплялись в неё, и хотя были они невесомыми, увернуться было нельзя. Софья билась, кричала, а пальцы Уходящего удерживали её, и всё ниже и ниже склонялась голова Уходящего над её лицом, как будто бы вглядываясь своей пустотой в её угасающую жизнь…

            Филипп вышел из квартиры Софьи в хорошем настроении. Он был уверен в себе, в своей способности договориться с нею, и рассчитывал провести время приятно и спокойно. И был очень удивлён, когда увидел у дверей квартиры Ружинской Зельмана и Гайю.

            Несколько секунд была немая сцена. Филипп был возмущён тем, что они явились так рано, и вообще – не предупредили. Мерзавцы! А Зельман и Гайя были напуганы и встревожены.

–Так вы дома? – вымолвил Зельман, первым обретя голос.

            Гайя перебила:

–Где Софья?

–Как это где? – не понял Филипп. – У себя! А вот что вы тут делаете? Хорошенькое дельце! Не предупредили, не позвонили, и сейчас…

            Он сообразил, что его особенно покоробило: даже не то, что они появились перед ним, а то, что они появились из ниоткуда. Он вышел, Софья закрыла дверь, и вот они уже лицом к лицу.

–Как это не позвонили? – возмутился Зельман. – У тебя номер недействителен!

–Чего? – Филипп вытаращился на него, – да мой номер это моя жизнь!

            Но по лицу Зельмана было ясно – он не шутит, да и вспомнилось Филиппу то «показалось», когда будто бы его телефон завибрировал в кармане. Не сводя глаз с Гайи и Зельмана. Одинаково мрачных и бледных, Филипп извлёк телефон, чтобы продемонстрировать этим олухам, что ни кто ему не звонил, и замер на полуслове.

            На его глазах раз за разом на дисплее стали появляться, словно бы прогружаясь впервые, оповещения. Гайя звонила. Зельман звонил. Звонил Владимир Николаевич, звонили с неизвестных номеров…

–Вы не отвечали! – возмутилась Гайя. – Ни ты, ни…

–Впервые вижу. Что за чёрт? – Филипп совсем потерялся. Зато Гайя обрела могущество. Она отпихнула его в сторону и принялась звонить в звонок.

            Звонок проходил, Филипп слышал, но Софья не отзывалась.

–Мы уже звонили в квартиру, – Зельман говорил приглушённо. На него было страшно взглянуть. Растерянность и землистость лица…

–Не звонили! – упорствовал Филипп. – Мы бы услышали!

            Но Софья не откликалась. Звонок гас где-то в глубине квартиры и не получал ответа. Филипп выругался, взял свой телефон и набрал Софью.

            В конце концов, этому могло быть разумное объяснение! Она могла пойти в душ или прилечь.

–Номер абонента недействителен, – равнодушно произнёс голос.

–И у тебя было также! – Зельман схватил Филиппа за руку, вырвал из онемевших его пальцев телефон и набрал себе. Весёленькая трель раздалась сразу. – Видишь? Он с Софьей только…

–Софья, открой! Открой! – Гайя потеряла терпение и уже вовсю барабанила в дверь замолчавшей и замеревшей квартиры. – Это мы!

–Она же не глухая! – обозлился Филипп. Он понимал, что происходит что-то очень и очень странное, но не знал как реагировать. С таким он никогда не сталкивался и не читал о похожем. Влияние на номера, звонки в квартиру?

            Гайя как будто не слышала. Она продолжала стучать в дверь и звать Софью. При этом было слышно, что слёзы топят уже Гайю, что ещё немного, и она сорвётся.

–Успокойся, – Зельман обрёл привычное спокойствие. Землистость стала выцветать, он снова стал собою и оттащил Гайю в сторону. Та покорно сползла по стене, обессиленная, плачущая.

–Дай-ка я! – Филипп, чувствуя собственную панику, сменил её на посту. Теперь уже он звонил и стучался.

            Зельман позволял ему предпринимать эти попытки, понимая, что упорство нужно просто перетерпеть. Заодно принял звонок. Звонил Альцер.

–И как у вас там с Ружинской? – ехидно осведомился Альцер, но продолжить не смог, Владимир Николаевич выхватил трубку у своего сотрудника и заорал на Зельмана, кляня его за бессовестный обман, за сокрытие информации, за ложь…

–Софья, открой! – продолжал бушевать Филипп, пока Зельман с мрачной меланхолией наблюдал за его мучениями и выслушивал нотации начальства.

            Владимир Николаевич, услышавший этот вопль, затих, и уже другим голосом осведомился:

–Что у вас?

–Мы пока не знаем, – честно сказал Зельман, – но я позвоню вам, обещаю.

            И тут замер уже Филипп. Он обернулся к нему, не замечая закровивших сбитых о дверь костяшек пальцев, и дрожащим голосом спросил:

–Почему вы здесь?

–У нас появились предположения, – объяснил Зельман, – нехорошие предположения.

            Он сбросил новый вызов от Владимира Николаевича. А для верности и вовсе перевёл телефон в беззвучный режим. Слишком много истерик на один квадратный метр жизни!

–Отойди, – попросил Зельман, не глядя на замеревшего у дверей Филиппа.

–Какая информация? – Филипп вообще-то ждал продолжения и раскрытия тайны, но вместо этого получил возможность лицезреть Зельмана, заглядывающего в замочную скважину квартиры Софьи.

–Хреновая, – ответствовал Зельман, – не мешай!

            Сориентировалась Гайя. Она рывком поднялась по стене, не замечая того, что окрасила свою зимнюю куртку со спины побелкой и оттащила Филиппа в сторону. Там, поглядывая на Зельмана, попыталась, не сбиваясь объяснить, что у тени в квартире Нины они нашли лицо Софьи.

–Бред! – Филипп оттолкнул Гайю в сторону и только тут сообразил, что делает Зельман.

            Зельман вовсю ковырялся в замке какой-то крючковатой изогнутой железкой.

–Ты что делаешь? – возмутился Филипп и бросился на Зельмана, пытаясь его оттолкнуть от двери или вырвать из его рук отмычку.

–Мы хотим её спасти! – Гайя рванулась на перерез. Всё это они, не учитывая Филиппа, конечно, обсудили уже в машине. Если Софья не будет реагировать на дверной звонок также как на мобильный, они взломают дверь.

–Только как? – Гайя терялась.

–Я умею, – загадочно сообщил Зельман. Оказалось, что и впрямь умел.

–Не надо её спасать! Она просто…– Филипп не мог объяснить своей рациональной части, почему он никак не может позволить Зельману взломать её дом. Они уже знали про Агнешку, но теперь вторгались в её обитель.

            Филипп просто не мог позволить им этого. Он бросился на Зельмана снова, но тот ловко увернулся и, выхватив крючковатую отмычку из скважины рявкнул, растеряв весь свой интеллигентно-ипохондрический вид:

–Я хочу её спасти! Понял? Не мешай, а то воткну тебе это в глаз! И проверну…

            Филипп осёкся. Его била дрожь. Гайя обняла его со спины. Она была напряжена, и тем, что сейчас им должно было открыться про Софью, и тем, что придётся удерживать Филиппа от нового нападения на Зельмана. Но Филипп потерял гнев. Страх перебил всё.

            Зельман ковырнул скважину в последний раз, и дверь с противным скрипом поддалась его рукам.

–Я мог бы сделать карьеру вора, – Зельман ещё пытался шутить, но это было неуместно и никто не улыбнулся.

            Зельман вошёл в квартиру первым, но Филипп обогнал его на пороге, толкнул, не примериваясь, ввалился внутрь.

–Софья! Софья!

            Тишина.

–Агнешка? – неуверенно позвала Гайя, проходя в коридор последней. Она решила прикрыть дверь за собою, мало ли кто войдёт?

            Тишина, ни звука.

–Софья? – Филипп потерял остатки самообладания и рванул в кухню, затем в ванную, и наконец, в комнату.

            Зельман всё понял ещё до того, как Филипп оказался в её комнате. Он увидел часы в коридоре – стоят, мёртвые! Затем в кухне.

            Гайя не сообразила. Она растерянно крутила головой, но Софью не звала. И только на крик Филиппа рванулась к нему. На выручку или на собственную погибель?

            Зельман вошёл последним.

            Софья лежала на полу в неестественной позе – живой человек никогда не вывернет так руки и ноги. Она смотрела равнодушно в потолок остекленевшими глазами. Ни крови, ни разорванных одежд – ничего. Она словно уснула, но только самым страшным и самым беспощадным сном.

–Этого не может быть! этого не может быть…– Филипп всё касался её руками, пытался нащупать пульс, биение жизни на запястье, на шее, коснулся её губ.

            Пусто.

            Гайя мучительно соображала. Филипп казался ей совсем другим. И она не могла не подозревать его. Зельман это понял, возразил её мыслям:

–Нет, Гайя, это не он.

            Но Гайя упрямо сверлила глазами ничего не подозревающего Филиппа. Разубедить её простыми словами со стороны было сложно. Она не верила ему. Не верила или не хотела верить.

            Софьи Ружинской не было на свете. Они втроём были у её тела, не зная даже, что душа Софьи Ружинской, напуганная, слабая, уставшая от борьбы с Уходящим, сидит сейчас в этой же самой комнате, и смотрит на них. Не знали, что Уходящий обнимает её за плечи, уговаривая её простить свою смерть.

–Этого не может быть, – прошелестел Филипп и закрыл лицо руками. Он не мог видеть её тела. Ещё пару минут назад она была жива, говорила с ним. А сейчас? Холодное, слишком холодное тело. Она была уже призраком, когда он был с нею в этой квартире. И не знала того. И он не понял. А её тело…сколько оно лежало здесь?!

            Нет, этого не могло быть!

18.

            Кто-то должен был соображать здраво и единственным, кто оказался в эту минуту способен на это, оказался Зельман. Он рывком поднял Филиппа с пола (откуда только силы взялись?), сказал:

–Ты должен уходить. Сейчас же!

            Гайя запротестовала. Она не верила в то, что Филипп не имеет отношения к смерти Софьи. Её можно было понять. Она и без того относилась к Филиппу с подозрением, и его поведение в последние дни было слишком уж рваным, чтобы она изменила своё решение на его счёт. А теперь ещё и Софья! Разум твердил ей, конечно, что это не он, что он не виноват и что его нельзя подозревать, но сердце протестовало против этого. Софья, молоденькая Софья, ни в чём неповинная лежала на полу мёртвая, а этот…этот!

            Но Зельман возразил ей и весьма резко, не примериваясь:

–Не будь дурой. Его арестуют. Ты же сама понимаешь, что он не виноват.

            Гайя мотала головой, не желая соглашаться. Зельман выругался – мало того, что Софья отдала концы, так ещё и за Филиппом надо присмотреть, а то он на себя не похож, и Гайя вдруг ведёт себя как истеричка.

–Он тоже был в опасности! – Зельман встряхнул её за плечи. В иной момент он бы себе не позволил так грубо схватить её, но сейчас было не до церемоний.

            Гайя чуть отрезвела. Перевела взгляд на Филиппа и будто бы впервые увидела его. Он стоял, не слыша их. Он стоял, не отводя взгляда от Софьи, с которой ещё несколько минут назад был, и которую теперь потерял.

            И даже не понял этого.

            И она лежала – беспощадно окоченевшая у его ног.

–Уходи, – вдруг чужим голосом велела Гайя. Очнулась. Сообразила, что сейчас нельзя слушать сердце. Надо подчинить свою волю разуму.

            Но Филипп не отреагировал на неё.

–Уведи его, – предложил Зельман. – А я вызову полицию. И ещё – позвоню на Кафедру. Гайя, слышишь?

            Гайя слышала. Она протестовала в душе против такого решения, и связываться с Филиппом ей не хотелось, да и как уйти от мёртвого тела Софьи? Бедная маленькая Софья…

            Но Зельман вызывал в ней разум. И разум Гайи откликнулся.

–Куда увести?

            Она не назвала Филиппа по имени – это было бы выше её сил. Зельман решил и это:

–Ко мне, – и передал ей связку ключей. Поспешите. Я пришлю адрес сообщением.

            Филиппа пришлось тормошить, но Гайя, видя его слабость, укрепилась в своей силе. Она поняла, что если сейчас впадёт в истерику, то всё будет кончено. Они все окажутся в дурной ситуации, в самом идиотском положении. Слабость Филиппа толкнула Гайю к подвигам, и она собралась и заставила Филиппа шевелиться.

            Когда они вышли, Зельман вызвал полицию. Дальше всё смешалось. Ему пришлось давать показания. В его изложении история выглядела следующим образом: у них на Кафедре скончался сотрудник, Софья по этому поводу впала в отчаяние и в депрессию, не пришла на работу, и Зельман вызвался проведать её.

            Вопрос был в том, как Зельман попал в квартиру? Зельман колебался – если сказать правду, привлекут ещё за взлом? Или нет? но если не говорить…

–Дверь была открыта. Она была прикрыта, но не закрыта на замок. Я звонил и стучал, потом попробовал дёрнуть дверь и она поддалась.

            Зельман очень опасался, что его версию не подтвердит Владимир Николаевич, прибывший в отделение. Но Владимир Николаевич, хоть и не скрывал во взгляде обещаний о мучительной казни Зельмана, с полуслова сообразил и подтвердил:

–Софья не пришла на работу. Я отправил проведать Зельмана.

            По Гайю – ни слова. Зельман сначала подумал, что Владимир Николаевич просто гений, но потом узнал – умница Гайя покаялась перед начальством, и Владимир Николаевич спешно придумал версию, понимая, что если Гайя не даёт показания, значит, Зельман принял удар на себя, а значит, Владимир Николаевич послал только Зельмана…

            Альцера тоже пришлось предупредить на всякий случай. Тот был встревожен и испуган. В первую очередь – потенциальным лжесвидетельством, во вторую – смертью Софьи.

            Но сейчас было не до сантиментов.

            Полиция задавала очевидные вопросы. Почему именно Зельман поехал на квартиру к Софье? Как именно и когда скончался сотрудник Кафедры – Павел? В каких отношениях состояли Софья Ружинская и Павел? А Софья и Зельман? Есть ли у Ружинской родные? Не было ли странностей за Софьей в последнее время? Почему на Кафедре какой-то там экологии внезапно две смерти очень молодых людей?

            Приходилось выкручиваться на ходу. Впрочем, за документы Кафедры Владимир Николаевич не волновался, знал: оттуда прикроют. Но вот остальное требовалось объяснить. И объяснить самым подробным образом, потому что и без полиции хватает подозрений и непоняток. Как будто бы мало им последних происшествий, так ещё и проверка внезапная, точно что-то знающая…

            Зельман поехал на квартиру к Софье, потому что чаще всего именно он работал с нею. Враньё, разумеется, но враньё вышло убедительное. Даже была продемонстрирована ссылка на какую-то их совместную статейку.

            Прикрытием тоже приходилось заниматься. А так как до недавних пор работа была вялая, то копались и ковырялись в сети, что-то переписывая и о чём-то споря практически все. одно время, золотое и славное – оттуда даже выдали денег на покупку работ у начинающих преподавателей и ловких студентов по примерно похожим темам. Авторы работ продали свои творения, подписали страшные документы о неразглашении и ушли довольные и недоумевающие. А работы понемногу публиковались под именами сотрудников Кафедры.

–Зельман и Софья работают…простите, работали в одном направлении, они изучали экологическую упаковку, – сообщил Владимир Николаевич, уповая на то, что Зельман вспомнит «их с Софьей» статейку о чем-то подобном.

            Почему скончался Павел? Ну потому что у него было больное сердце. А что он делал на том адресе? Очевидно – брал пробу воды из-под крана. Вот, ознакомьтесь, ссылка на обещанное исследование воды в квартирах. Тоже купленное и частично налепленное в свободные минутки. Там произошла трагическая гибель какой-то женщины? Боже! Какой ужас. Что ж, Павел всегда был впечатлителен. Может быть, увидел тело? У него было слабое, очень слабое сердце…

            Отношения Софьи и Павла? Тут пришлось задуматься. Но ненадолго. Оба они были мертвы, поэтому можно было солгать:

–Знаете, они оба были так молоды…может быть, у них и был роман. Я не знаю. Такие вещи руководителю обычно не сообщают.

            Насчёт Софьи и Зельмана всё понятно – коллеги! А вот родных у Ружинской нет.

–Замуж она не успела выйти, детей не родила. Про отца её ничего не знаю, она ни разу о нём не говорила, но упоминала, что всегда жила с матерью, пока её мама была…ну она болела, понимаете? Софья рано осталась одна. Бедная девочка.

            Владимир Николаевич не хитрил в этом вопросе. И во фразе про «бедную девочку» тоже. Он жалел эту глупую девчонку, которая, очевидно, влезла куда-то не туда и не сказала ему ничего. с кем она поделилась? Очевидно, что с Филиппом, Гайей и Зельманом. Но не с ним. Но теперь она мертва, а долг Владимира Николаевича вытащить Зельмана из-под подозрения, хотя бы ради того, чтобы прибить его за молчание и утайку!

–Странности?..– Владимир Николаевич мрачно взглянул на собеседника, – вы серьёзно? У неё умер коллега и может быть не просто коллега. Мы все были в шоке. И все…со странностями.

            А насчёт двух смертей – так это вовсе не к Владимиру Николаевичу, знаете ли! Он не врач. И не судмедэксперт! Он вскрытие не делал. Кстати, о птичках!

–У Софьи нет родных и на правах человека, который знал её много лет, я прошу сообщить мне о причине её смерти.

            Мрачный официальный равнодушный ответ. Что ж, иного он не ждал. Не положено!

            Допросу подверглась и Гайя. Правда, она вернулась на Кафедру, оставив Филиппа на своей квартире, рассудив, что убежище Зельмана ненадёжное.

            Гайя отвечала на всё холодно, равнодушно, конкретно. Да, с Софьей работала. Да, знала и Павла. Отношения? У Софьи со всеми были дружеские отношения.

–Она жила одна?

            Нет, конечно, Софья никогда не жила одна. У неё всегда была Агнешка, но сообщать о ней невозможно.

–Да, насколько я знаю.

–Вы были в её доме?

            Если солгать – есть шанс попасться. Лучший способ выкрутиться: смешать правду и ложь.

–Бывало, что заходила.

–Когда в последний раз?

–Не помню.

            Опросили и Альцера. Однако тон уже был иным. Очень скучным, формальным. Потому