Старушка

Старушка.

Почему я так часто это вспоминаю? Почему, когда вспоминаю становится трудно дышать…
Полдень, полупустая маршрутка, я уселся на переднее сидение рядом с водителем. Еду с закрытыми глазами, прокручиваю в голове, пересматриваю на повторе вчерашний день, отвлекаюсь на ноющую боль в коленях. Водитель, чертыхаясь, проезжает пустые остановки. Жалуется вслух на налоги, рост цен на бензин, гаишников. Я, молча поддакиваю, ерзаю и тру ладонями беспокойные колени. Через несколько минут маршрутка резко останавливается, и в нее забираются трое огородников, две тучные женщины и худой мужчина, уставшие, вспотевшие с полными корзинками урожая. А за ними крошечная сгорбленная старушка. Я вижу их всех спиной, на самом деле в боковое зеркало. Огородники занимают свободные места, а старушка сомневается, озирается, будто боится или ищет кого-то. Водитель подгоняет: «Садись бабуля, места навалом». Старушка послушно опускается на краешек пассажирского кресла, не выпуская из рук деревянную, такую же сгорбленную, как она клюку.

Крошечная, сухая, перевязанная, в такую жару серым пуховым платком. Я оборачиваюсь, чтобы убедиться, не искажает ли боковое зеркало реальность. Нет, росту в старушке, не больше, чем в десятилетней девчонке.

«За проезд передаём», – басит маршрутчик. Огородники хлопают меня по плечу и суют скомканные купюры, я послушно протягивая руку, и передаю их водителю.

«Все передали?», – не унимается водитель. «Глухая что-ли». Старушка, будто стесняясь, тянет из оттопыренного кармана целлофановый пакет, сквозь пакет просвечивает маленькая затертая красная книжечка – на книжке золотыми буквами Удостоверение ветерана Великой Отечественной войны. Водитель вполоборота: «У нас льгот нет». Старушка, дернувшись, как от неожиданного толчка или громко сказанного матерного слова торопливо запихивает прозрачный пакет с красной книжкой в дожидающийся их карман. Неуклюже вытряхивает из самосшитого кошелька на шерстяной подол затертой клетчатой юбки несколько монет, синеватыми болезненно выкрученными в суставах пальцами, перебирает монеты, отсчитывает в слух, медленно и аккуратно будто каждое движение доставляет нестерпимую боль.

«Бабушек я своих никогда видел, – гудят мысли в моей голове, – умерли они еще до моего рождения, одна от голода во время блокады, вторая отца моего родила и через три часа умерла. А деда я помню, и книжечку красную с золотыми буквами помню, гордился он ей… нам показывал, в серванте на самом видном месте держал, не прятал в карман».

Огородники, перекрикивая друг друга, обсуждают рецепты консервированных томатов. «Приготовить банки, крышки, поставить кипятиться воду. Тем временем помыть все …1-2 зубчика чеснока, далее помидоры, 3-4 веточки петрушки, перец на 4 части и в банку сахар, соль, уксус. А как же добавить 3 таблетки аспирина…Закатываем.., укутываем теплым одеялом…»

«Остановку», – говорю я, и кладу две бумажные десятки в водительскую кассу.

«За старушку», – в ответ на удивление в глазах маршрутчика. Аккуратно переставляю ноги, разгибаю непослушные колени, и слышу спиной: «Храни тебя, Бог, внучок».