Сплетение

В давние времена, когда люди еще напоминали мне обезьян, я получил веточку белой акации. Она аккуратно переплелась с аконитом. Мне подарил ее золотоволосый ангел, которого я не знал. Он появился неожиданно, спокойно протянул свой подарок, и исчез. От недопонимания ситуации, я расплакался, так и не поняв, что на моих руках растекается яд.
Тихий будильник, прерывающий тишину огромного дома, заставляет девушку вылететь из своей кровати. В глазах начинает темнеть, а в ушах раздается ужасающий писк, будто бы ругающий за такую резкость. Съежившись от такого удара, выпрямленная спина вмиг скрючивается, а руки уже касаются головы. Мотивацией такого резкого скачка можно назвать то, что ей надо прямо сейчас привести себя в порядок, и спуститься не раньше двадцати минут на кухню. Потому что она… как же ей не нравилось это слово — прислуга. В голове тут же всплыл тот самый образ, где на миловидной девушке пятнадцати лет надет черный с белыми вставками чепчик, платьице такого же черного цвета, прикрывавшее костлявые колени, и белый фартук. От этого образа ее воротило, как от кислого лимона, с такой горькой неспелой коркой.
Она решила не повторять роковую ошибку, и аккуратными шажочками добралась до ванны. Довольно странная традиция, с утра пораньше, разглядывать свое лицо в зеркале, связана она со страхом, или надеждой на то, что ты преобразишься? Лично девушка, коснувшись щек, и, оттерев остаток засохшей слюны, увидела неизменную Ариэль Уонс. На бледной коже выделялись розовые щеки, курносый нос, и большие, кукольно-голубые глаза. Ее внешность не могла позволить купить ей даже пачку сигарет. Родители не прогадали, дав ей такое имя, такое знакомое всем девочкам, вечно детское лицо. Еще пару раз разглядев все свои изъяны, у Ариэль заболела спина, из-за сильных выгибов в сторону зеркала. Она отвлеклась, совсем забыв про свои обязанности… прислуги.
Наконец, покончив с тостами, девушка принялась заваривать чай. Ее не покидали мысли о том, как же лучше начать разговор со своим сожителем. Снова вспомнив тот ужасающий образ, она прокрутила в голове те же мысли. Она ему была… няней? Прислугой? Помотав головой, и скривив лицо, мысли все равно брали верх. Она впервые будет ухаживать за кем-то. Самое забавное, что это был подросток. Это и напрягало, когда ей предложили крупную сумму. Ведь, во всем есть свои минусы. Ее минус состоял в том, что ей придется около полугода делить все невзгоды с бушующим футуристом, ненавидевшим весь мир за его глупости. Ариэль довольно хмыкнула, радуясь, что пережила все это. Она надеялась на лучшее, понимая, что совсем недавно была такой, и маразм не возьмет верх в ее эмоциях. Возможно они даже подружатся.
Разложив весь завтрак на поднос, Ариэль оставила его там, дожидаться своего хозяина. Она неестественно села за параллельный подносу стул, представляла себя мамочкой, которая вот-вот будет благодарить бога за то, что ее сын съел все, улыбнулся, молчаливо говоря спасибо, и поцеловал ее в щечку. Все эти фантазии вызывали невольные смешки, нарумяненные щеки, и хорошее предчувствие. Но оно вмиг улетучилось, когда она услышала хлопающую дверь. С недопонимаем, девушка посмотрела в сторону звука, перебирая всевозможные варианты случившегося. Некоторые тут же опроверглись, когда Ариэль взглянула на часы. Был еще целый час до начала занятий.
Услышав как где-то поблизости заиграла мелодия, предназначающаяся для будильника, чуткий сон парня сбился. Привстав на локтях, слипшимися глазами он исследовал обстановку. Огромное черное пятно, посещающее каждого человека от заката до рассвета, окутало комнату. Ничего интересного. Пытаться уснуть было бессмысленно, раскрывшиеся глаза больше не сомкнуться.
Раздраженно прошипев, парень сел на кровать, потирая глаза. Постепенно темнота растворялась, из-за чего стали видны очертания мебели. На столе перфекциониста что-то изменилось. Заметно поблескивал белый конверт, намекая на свою важность. Должно быть, это его друг из Лос-Анджелеса, решил разузнать как сложился переезд в Брайтон. Тут же ободрившись, парень полез к конверту. На письме была указана роспись его матери, а посередине, словно заголовок, были написаны его имя фамилия — Фрэнсис Даглас. Это ничего хорошего не предвещало, это же родители.
В письме были поздравления с переездом, некие нравоучения, и, в самом конце, как неразрушимое пророчество на холодном камне, было сказано, что родители слишком заняты работой, и вряд ли приедут. Стараясь не нервничать, тот самый Фрэнсис выдохнул. Очередная ложь. Она уже щекочет горло, опускаясь все ниже и ниже. Касается груди, словно длинными когтями перебирая струны нервов. Так небрежно и больно. От ее касаний хочется плакать и смеяться, разве что очень тихо. Последнее, что может волновать прямо сейчас, это весь мир. Все его вопросы, на которые не ответил учитель, поведение друзей и прочее.
В голове снова всплывают волнующие воспоминания того, как они сухо и без слез, проводили его пятилетних брата и сестру в интернат, зная что они не увидятся до их семнадцатилетия. Разве что не упомянув выходные. Но, как будто его родителей это волновало? Еще в четырнадцать Фрэнсис понял, что он и его брат с сестрой появились на этот свет, с целью показать, насколько важна семья неразлучной паре — Эллисон и Ричарду Даглас. Осознание этого, как ком разочарования и обид подкатил к горлу. Такой горький, подобно дегтю.
Иногда он представлял себя на месте детей, осознавая, что он не сможет существовать без родительского внимания. Так же, как и сейчас.
Он больше не проронил ни единого всхлипа, не скривил лицо, одев первое что попалось под руку (водолазка с горловиной и бардовые классические брюки). Положив в портфель одну тетрадь и пенал, он тихо спустился по лестнице. Обулся и вышел на улицу. Надев наушники и включив плеер. В наушниках заиграла «Gallowdance».
Все-таки, переезд был самой ужасной идеей для его семьи. Родители совсем перестали обращать внимание на сына, скидывая ответственность на молодую домохозяйку, которой было лет двадцать пять — двадцать шесть по виду. Он бы с точностью сказал ее возраст, если бы сегодня остался минут на пятнадцать подольше. Согласно плану, беспокоящейся Ариэль, она должна была его встретить на кухне ровно в семь часов и двадцать минут, потому что этот подросток был ужасно придирчив к времени. Ест он только по часам, домой приходит тоже ровно в половине четвертого вечера, отдыхает до пяти, садится делать уроки, и ложится спать в одиннадцатом часу ночи.
Фрэнсис поморщил лицо, убежав прочь. Он хотел, хотя бы на час, забыть о существовании этого дома. О том, что в его большой и уютной комнате прямо сейчас лежит отвратительное письмо. Оно было написано под чувством жалости. От неожиданного щелчка в голове, который заставил вспомнить о сыне. Редкая привычка, навещающая Эллисон Даглас.
Во всем виновата привычка. Такая же прилипшая, как и почесывание головы во время раздумий. Может, их иногда мучает совесть из-за того, что эти дети были рождены по такой же привычке. Необходимости каждой семье иметь детей, долгий и крепкий брак, большой дом, огромную кучу фотографий с путешествий, ложь, означающая «ни единой ошибки для их детей», и, конечно, же деньги. Сколько бы раз не повторилась «истина», но деньги ужасно важны.
С каждой мыслью он ускорялся, пытаясь бросить все это. Откинуть куда подальше. В голове даже мысль мелькнула стать бомжом. Было бы круто жить под мостом, питаясь только рыбой. И это правда было неплохо, он обожал рыбу. Однажды он попросил тетушку Брайони приготовить ему рыбу в духовке, но в этом блядском доме никто не любил рыбу. Ее не было в холодильнике, ее никто не покупал, не ловил. Она дожидалась Фрэнсиса в магазине, замороженная, оледеневшая к этой жизни.
Ведь, как считал одноклассник Фрэнсиса, когда она растает — снова не оживет. Не прыгнет в водоем, вернувшись в свою зону комфорта. Не вспомнит своей жизни. Она просто будет съедена кем-то. Ее даже это не волновало. А задумался почему-то Фрэнсис. Ему важно было бы знать, какой человек её съест. От него хорошо пахнет? Что он делал на протяжении всего дня? Кто приготовил рыбу для этого человека?
Совсем замечтавшись, он заметил как потерялся. Блять..