Сорвавшийся голос

Я не помню, как назывался тот спектакль. Правда не помню и не могу вспомнить. Даже не помню о чём, видимо, это было совсем неважно.

Помню, что в воздухе витал какой-то сладкий запах. Нежно-сладкий, без намёка на приторность. Этот запах навевал мысли о чём-то воздушном или мягком, как кожица персика. О чём-то заоблачном, райском и, заставляющем почувствовать себя за чертой пресыщенного сознания. Звучание этого неземного запаха длилось ровно миг. Это был самый неуловимый миг в моей жизни.

— Пройдёмте далее, госпожа…? – послышался позади голос камеристки.

— Да, верно, пройдём. – ответила тогда я.

Люди толпились до тошноты обыденно; примитивное распространение несдержанных возгласов постепенно нависало над залом, как угрюмое грузное скопище туч.

Как всегда, меня не покидало ощущение, что я лишняя на этом празднике жизни. Я даже подумывала о том, чтобы солгать своей новоиспечённой знакомой, (её имя я также запамятовала, не взыщите, старею), которая пригласила меня на данное мероприятие, а я опрометчиво дала согласие. Сказать ей, как невыносимо меня одолевает головная боль и, увы, только покой и тишина смогут совладать с ней. Но что-то заставило меня стерпеть вышеупомянутое общество и ситуацию.

— Говорят, что сегодня выступит перспективный актёр. – выпалила знакомая.

— Дорогая, попугай тоже может быть весьма перспективным, если его научить говорить. Не ново, опостылело, забудется.

-Ох, Кэтрин, не будь столь строга…

— А я не строга, я всего лишь не обнадёживаю себя. Делаю то, чего, к сожалению, не дано делать Вам.

Знакомая лишь хмыкнула, ей нечего было противопоставить к сказанному мной.

В какой-то момент меня начала мучить жажда. Губы пересохли, покрывшись этой омерзительной коркой, раскалённое горло продувал, словно мехой каждый вдох. Камеристка куда-то запропастилась, и я молилась мирозданию, чтобы она запропастилась в поисках воды.

Но вот свет погас, взрыв аплодисментов поднялся в воздух и занавес раздвинули. А мне нестерпимо хотелось пить. Жажда, издеваясь, медленно скребла по нёбу, продвигаясь в хлёстком ритме к горлу.

Актёры вальяжно переступали по сцене, словно в надоедливой усталой от игры форме. Да, на человека, по истине, жалко смотреть, когда ему опротивело, когда-то пробуждавшее его дело. Декорация сада напоминала погребальную процессию тряпок и балок, право слово. По-моему, люди стали стремительно терять вкус.

-Какая чудесная декорация, неправда ли, Кэтрин? – звенел писклявый голосок, несущий угрозу истечь кровью барабанным перепонкам.

— Не правда. – ответила я пищащей дамочке.

— Ну, Кэтрин, будь более благосклонна, пощади моё сердце.

-Ха, а оно у тебя есть что ли?

— Не вредничай, Кэтрин, пожалуйста.

Я знала, что эта ханжеская особа, как только кончится первый акт, перейдёт со своими заискиваниями к повседневному скудоумному окружению. Так что во имя светлого для меня будущего я решила сдержаться и более ей не отвечать.

На сцене разгорались танцевальные страсти. «Пожалуй, это неплохо»- подумала тогда я, не подозревая, что ждёт меня дальше.