Дом пустовал с самого утра. Лето выдалось по-настоящему знойным, и сейчас я лежал на полу, лениво наблюдая за мухой, снующей по моей комнате туда-сюда, искренне не понимая, зачем вообще двигаться в такую жару. Сам я не осмеливался подниматься со скрипучего пола и лишь иногда пододвигался поближе к запотевшему окну, под тень. Но когда она начала расти и занимать мою комнату, я не стал мешать ей и покинул своё жилище. Я обошёл старый дом и взобрался по прогнившей лестнице до чердака, пол которого был усеян рассыпавшимся зерном и пылью, вышел на крышу и, вдохнув побольше свежего вечернего воздуха, уселся и стал ждать, всматриваться в туманную даль.
Сверчки затрещали в траве — вскоре под это дрожащее присвистывание жидкий багряный закат прольётся по небу, и из желтоватых из-за лучей заходящего солнца облаков вынырнут первые звёзды, а за ними и рогатый полумесяц. Такой тихий и горестный, ах, какой же недооценённый! Мне казалось, что только я среди тысячи тысяч людей и животных так любил его и лелеял. Медленно поднимаясь над горизонтом, он сдвигал солнце на покой, покорно слушая мои рассказы о прошедшем дне. И покуда он возвышался в небе, я видел, как исчезает его покорность и как величаво он теперь сиял. Я мог рассмотреть его бледно-серебристое щербатое лицо и с удовольствием отмечал, что он ничуть не изменился и всё с той же снисходительной добротой смотрел на меня и ждал продолжения рассказа.
