Солдат и крест

Идет солдат по лесу, несет свой крест на спине. Несет к любимой жене и детям. Ибо кто пложит цветы на его крест, если он останется здесь, среди тысяч других ? Кто вспомнит о нем, когда наступит эта таинственная, почти что мистическая в своей призрачности, дальности и неизвестности, победа ? А солдату нужно, чтобы его помнили, чтобы носили к кресту его твердые разноцветные конфетки, которые так громко хрустят, когда пытаешься их разжевать, и неприятно застревают в зубах, оставляя во рту приторное послевкусие, почти такое же приторное, как вкус крови солдата, когда ему выбивали зубы. Ибо зачем солдату с крестом рот, зубы, язык ? Он может рассказать тем, кто лишь мечтает о собственном кресте, о бледных цветах и ярких конфетках, такое, что они не смогут больше воевать, не смогут идти дальше в своем бравом пути к мистической, волшебной победе. Потому солдату, несущему крест, рот вовсе не нужен. Он это понимает, но пожевать разноцветные сласти все равно ведь хочется…

Солдат несет свой крест в темноте, но она ему не страшна, ибо солдат не видит — его глаза вырвали и скормили собакам. Собаки — непутевые, поджимали хвосты, рычали — не хотили они идти к красной звезде, не мечтали о сказочной победе, не скулили своим щенятам перед сном о том, как будет прекрасно, когда все плохие уйдут и останутся только хорошие. А солдат, несущий крест, всегда знал, куда ему нужно идти, всегда видел плохое в плохих и хорошее в хороших, всегда смело смотрел на горящую красную звезду, лишь изредка спрашивая себя: почему же она горит так ярко, но совсем не греет ? Но потом он вспоминал о том, что их ждет большая, праздничная, круглая победа, и все его мысли направлялись к ней. Ибо каждый солдат, который сейчас несет крест, когда-то свято верил, что она найдет их, укроет, наркомит, если они будут думать о ней достаточно долго, достаточно громко и самозабвенно. Ведь не может же что-то такое большое и всесильное не услышать их зов, не увидеть их искренние старания поймать головами все пули, чтобы звонче звенела мысль о победе в освобожденных от мозга черепах. Затем и скормили глаза солдата собакам, чтобы и они прозрели и поняли все самое важное, незыблемое и единственно правильное.

Не думает больше солдат, да и не нужно ему это. Он просто идет в темноте, тишину которой нарушает только тихое бряцание маленького мученика на его груди. Он тоже навеки прикован к своему кресту, он тоже верил в сказочную, недостижимую победу и шел за холодной вечной звездой. И, точно так же и как солдат, маленький мученик никогда не смог коснуться ни того, ни другого. К тихому бряцанию присоединяется хруст костей солдата, ломающихся под весом вечного креста, и тихое шипение, отслаивающейся с сюртука военной эмблемы, по-тихоньку растворяющейся в темноте. И значит не скучно будет солдату идти, пока все эти вещи поют ему прощальную песнь! И соединяется она, песня личная, тяжелая, с песней сотен и тысяч таких же солдат, несущих домой свой крест. И до нас дойдут ее отголоски, да только будет уже слишком поздно…