С каждым прожитым днём в компании своих детей, Анастасия Павловна понимала, что ей больше нравится проводить время со своей дочерью. Да, она приняла Софью, как родную. Малышка, по сравнению со своими братьями, была очень спокойным ребёнком. Она не плакала почём зря и почти всё время спала, как и полагается младенцу.
Спустя семь дней, после того знаменательного утра у реки, Анастасия Павловна заметила на своих ногах, от кончиков пальцев до колен, сыпь. Нехило так испугавшись, женщина вызвала к себе знахаря. Мужчина её успокоил, выписав всего лишь мазь, но напоследок сказал:
— У вас то, всё хорошо, а вот у вашей прислуги лихорадка. Дай Бог, если она поправится.
На следующий день Анастасия Павловна узнала, что Светлана умерла. Выяснилось, что умерла она от чумы, что попала в её организм через влагалище. Все тогда подумали, что Светлана была легкодоступной женщиной. И только спустя месяц, когда несколько мужчин и женщин стали умирать от тех же симптомов, и зараженный тем же путём, выяснили, что их река заражена. Вскоре её закрыли от желающих поплавать на очистку.
А Анастасия Павловна смотрела на Софию как на своего Ангела Хранителя, потому что, ежели не она, то женщина бы не отделалась простой сыпью на ногах.
***
Максим, 4-й сын Анастасии Павловны, был на редкость подвижным и острым на язык ребёнком.
Уже в 7 лет он перестал бояться отца и делал всё, что ему заблагорассудится.
Он запирал в подвалах прислугу, разбивал окна дворца, поджигал лупой сено, пугал людей жуками.
Жуки и насекомые, кстати, его страсть. Он их обожал, лелеял, ухаживал за ними. В его комнате стояли аквариумы, полные этих тварей. Он сам за ними следил, ибо прислуга боялась заходить в его покои. По этой же причине, мальчик уже с раннего возраста прибирался в своей комнате сам.
Да, мальчик был шебутной. За свои проделки Макс получал от отца наказания, которые вовсе не пугали его, а умиляли.
А вскоре он понял, что одному получать *люли* очень скучно и он начал подначивать своих братьев.
Всех — от мала до велика. И они велись. Все, что неудивительно. Максим был очень харизматичным и превосходным оратором.
К 8 годам Максим понял, что ему нравится смотреть, как мучаются люди от его выходок…а особенно девочки. Их пускали гулять вместе с детьми прислугой. А у тех, в отличие от их рода, не было дефицита в девочках.
Ему нравилось смотреть, как они визжали от того, что на них сидит один из его жуков. Как они плакали и кричали, прося их выпустить из тёмного чулана. Как они с визгом убегали от братьев, что неслись на них с крапивой. Убегать далеко не получалось — мальчики быстрее. Вечером девочки приходили домой с опухшим носом и покрасневшими глазами, а кожа зудела от волдырей из-за жгучей крапивы.
Всё это однажды навело Макса на мысль, что Софья не столько их сестра, сколько девочка. И понаблюдать, как она мучается будет для него особым удовольствием.
Но что-то всё никак не выходило. Их мать ни на шаг не отходила от Софьи, как будто….да почему как будто? Макс точно знал, что свою единственную дочь она любит больше, чем своих сыновей. От этого Софья была неприкасаема и от этого хотелось ей сделать больно ещё сильнее.
Проведя несколько бессонных ночей, Макс понял, что можно сделать человеку ещё больнее, не ударив…
— О, смотрите кто тут у нас! — воскликнул Макс, подходя со своими братьями к скамейке, не которой сидела Софья.
Мать ненадолго ушла, оставив её одну в саду.
— София, привет! — сразу же отозвался Сергей, один из близнецов — 7 сын- , и хотел подойти к сестре, но Макс придержал его за локоток.
-Куда же ты, однояйцевый? — *ласково* спросил Макс, с хитрым прищуром заглядывая ему в глаза, — ты разве не помнишь, что мы с предателями не разговариваем?
— С предателями? — в унисон удивились все 6 братьев и с недоверием посмотрели на Софью.
Софья же не обратила никакого внимания на эту реплику. Она спокойно смотрела на мальчиков, отложив книгу на скамейку.
-А в чём она нас предала? — спросил Алексей, самый первый, оттого старший сын. Он иногда подавал признаки интеллекта и адекватности, но всё равно почти всегда следовал за *стадом*.
— О, а я вам не рассказывал? — театрально изумился Максим, — наверное потому что я не такой болтливый, как наша драгоценная Софи. Я сам лично вчера слышал, как она рассказывала матушке о наших невинных забавах. А та уже отцу. От того он нас вчера и покарал, — тут Максим с интересом посмотрел на мимику Софьи, которая, впрочем, ни капли не изменилась. Это его только раззадорило, от чего он добавил, — думается мне, такое не в первый раз…
Из-за этой специальной длинной паузы, все братья дружно, как умеют только они, додумались до того, что Софья их всегда закладывала матери. А та, в свою очередь, отцу.
— Ну ты и овца, оказывается, — ополчились они на неё, также дружно и даже синхронно.
Максим, следя за последствиями своих слов, мысленно себя похвалил и наградил званием *великого манипулятора*.
И одновременно с этим, резко поддался вперёд и схватил, лежащую на скамейке, книгу.
— Девочку следует наказать, — усмехнулся Макс и, в подтверждение своим словам поджег книгу.
Последующие годы были для Максима, словно в сказке.
В этой сказке принцесса, Софья, каждый день проживала, как последний. И, что самое главное, за это никто не получал.
Софья падала в крапиву, обдирала платья о кусты шиповника, резалась разбитым стеклом, теряла обувку каждую неделю и каждый день стряхивала со своей головы жуков.
Единственное, что не нравилось Максиму в этой сказке — это реакция принцессы. Да, было видно, что она недовольна сложившейся ситуацией, но…
Софья не плакала от того, что упала в крапиву, а только чесалась. Не парилась по поводу платьев и обувки — этого у неё было выше крыши. Не кричала от боли порезов, а лишь терпеливо и монотонно обрабатывала их лекарственной смесью. С жуками, у Софии, разговор был короткий. Она не визжала при виде их, но и не рассматривала под микроскопом. В общем, они ей определённо не нравились.
Когда Максиму исполнилось 16, за ним стали бегать девочки. Все, без исключения. У парня было такое чувство, будто у них память как у рыб, либо амнезия, а может они и вовсе — мазохистки.
В любом случае, все эти *прислужные шалашовки*, как он их называл прямо в глаза, признавались ему в любви и жаждали любого его внимания. От этого, Макса корёжило в отвращении и он разговаривал с ними, сморщив нос, будто от них плохо пахло. Да и нельзя это назвать разговором. Ведь он всегда им бросал что-то типа *иди куда шла* или *догоняй своё стадо, овца*.
Так он делал до тех пор, пока в его голову не пришла очередная гениальная мысль.
Ими можно воспользоваться. И не в сексуальном плане, при этих мыслях его тошнило, а в другом….более садистском.
Так очередной разговор с одной из *прислужных шалашовок* закончился этим…
-Неужели ты действительно любишь меня? — *ласково* спросил он девушку, держа её лицо в руках и смотря ей прямо в глаза.
— Да, — с придыханием, согласно закивала эта наивная овечка.
— Тогда мне нужна полная отдача, а не только слова, — *передразнил* её придыхание Макс, осторожно касаясь её губ.
— Всё что угодно, — отозвалась девушка, ловя ускользающие губы Макса.
*Мышка попала в капкан*, усмехнулся парень:
— Чтож, — вздохнул он устало,- когда в следующий раз нас будут ругать, прими удар на себя…
Ветер унес последние слова, отвечающей девушки. Он гнул деревья, завывал в ставнях, мял зеленую траву… И целующуяся в саду пара не услышала, как из кустов кто-то ушёл…
На следующий день 7 смелых и красивых молодцев решили сыграть в мяч. Впрочем, недолго. Максу уже не терпелось увидеть шоу. Поэтому, с лёгкостью обойдя все препятствия, в виде братьев, он зарядил мячом прямо в окно.
Звон разбитого стекла, шум, гам, топот ног уюегающих братьев, топот ног прислуги.
Максим же спрятался в кустах и ждал. Ждать пришлось не долго. Кто-то своей *жирной* задницей в платье загородил ему весь обзор. А потом он услышал:
— Я, папа.