Собака сенбернар

У нас однажды был сенбернар и звали его, конечно, Бетховен. Ну а как ещё могут звать сенбернара в России во второй половине девяностых годов?

На 85 килограммов сенбернарьего веса приходилось 20 кило бело-рыжей шерсти и не менее 10 литров слюней в сутки. Бетховен жил у деда в деревне, вкусно ел, сладко спал и главное — исправно подходил чесать бок.

Бок у собак предназначен для любви — об этом все знают. Там, в боку, находится душа и они щедро поворачиваются ею к хозяину.

Просто начните чесать собаке бок и сразу увидите, как ваша благодать из бока постепенно распространится на всю остальную собаку, сопровождаемая потягиваниями, подёргиваниями и даже иногда похрюкиваниями.

У отдельных собак душа может смещаться в сторону пуза или жопы, но это нюансы, которые не помеха настоящей любви.

Регулярные начёсывания привели к тому, что всей семье связали из сенбернарного чёса шерстяные варежки, шерстяные носки и кажется даже сваляли одни валенки. Так Бетховен оберегал нас зимой.

Летом собака работала по-другому. Когда на деревню надвигалась гроза, все домашние узнавали о ней по грохоту. Но это был гром не от грозы.

Это был гром от сенбернара.

Бетховен чуял грозу раньше всех и мчался, слепой от ужаса, в дом, сшибая стулья, вёдра и людей. Он влетал под кровать и крупно дрожал вместе с ней и ещё с половиной дома, пока гроза не стихала вдали.

Но однажды Бетховен ушёл.

Он и раньше ходил гулять по деревне — все его знали и приветствовали. А тут уже день к вечеру, а Бетховена нет. И мы решили, что он нашел себе любовь, но не ту вечную, хозяйскую, которая входит через бок. А другую — временную, собачью. Ближайшая такая любовь жила в соседнем селе Голышеве, только село это было в Латвии, а значит, за границей.

Мы импульсивно, но твёрдо решили — надо за Бетховеном идти, потому что мало ли куда может завести мужчину любовь. Да и вдруг гроза близко, а мы не знаем.

Дед взял меня и поводок, я взял двоих друзей и мы пошли на речку. Вообще у нас прямо в конце деревни погранзастава, через которую нормальные люди попадают в нормальную стра… в Латвию.

Но там как-то всё сложно, документы эти, паспорта заграничные — у нас их не было. Зато была тропинка в обход погранзаставы и до реки. На нашем берегу реки Россия, а на том — уже Латвия.

И вот мы решили дотуда дойти и тихонечко с берега покричать, чтоб никто не услышал. А Бетховен чтоб услышал и пришёл. Потому что недалеко ведь — прямо сквозь кусты на том берегу смутно виднеются деревенские дома.

Мы дошли до речки и постояли там немного, испуская в сторону Голышева хозяйские флюиды. Но сенбернара этим, видимо, никак не привлекли.

Тогда в активную фазу вступила вторая часть плана: перейти речку, взять там Бетховена за жопу и вернуть на родину. Дед остался на берегу, а мы с Ванькой и Мишкой пошли.

Раздеваться не стали. В чем были, зашли в реку, перешли, держась друг за друга — глубины там всего по грудь, а вот течение приличное, сносит.

Ширины у речки Лжа — десять метров в дождливую погоду, но одно дело нейтральная речка, и совсем другое — латвийский берег. Даже воздух там был какой-то чужой. Не наш воздух.

Мы двинулись через кусты, чувствуя себя диверсантами в тылу врага, и даже почти дошли до края зарослей.

— Стой, — сказал откуда-то сбоку спокойный голос с акцентом. — Стрелять буду.

Ни один диверсант ни в одном известном мне фильме не обнаруживал себя так быстро, как мы. И не бегал так стремительно в резиновых сапогах через кусты. И уж тем более не прыгал с берега сразу на середину речки.

Мы уже выбрались из воды, когда одинокий латышский пограничник только выбежал на прибрежный песок. Из огнестрельного оружия у него с собой была только рация.

— Стрелять он будет, ёптвоюмать!!! По пацанам! — орал на пограничника дед, пока мы наскоро выжимали на себе шмотки.

План по международной контрабанде сенбернаров с треском провалился.

На полпути обратно в деревню нас уже встречали свои — четверо знакомых погранцов с овчаркой подождали, пока мы подойдём поближе, весело поздоровались и повели на заставу. Там уже стояли на ушах: весть о злостных нарушителях государственной границы разнеслась по всему Северо-Западному пограничному округу.

75-летний атаман и его разбойничья шайка!

Начальники звонили друг другу и орали в трубки, на УАЗиках приезжали какие-то люди с папками подмышкой, все чего-то обсуждали, выходили курить, вытирали пот под фуражками и снова звонили.

Но всё обошлось. Деда не посадили, а нас с Ванькой и Мишкой даже не расстреляли как предателей родины — только потому, наверное, что мы не сдались врагу, а храбро сдриснули от него без потерь среди личного состава.

И даже прихватили кусок вражьей колючей проволоки с того берега, правда, в лоскуты изодрав ей резиновые сапоги.

Одно только грустно. Никто больше не видел старого сенбернара ни в латвийском Голышеве, ни в наших Лямонах, ни где-то ещё. Пропал наш Бетховен и чёсанный-перечёсанный его, большой бело-рыжий бок.