Снафф

Даррен аккуратно поднёс трепещущее пламя зажигалки, купленной на выезде из Стэрингстоуна, к кончику сигареты, крепко держащейся между его обескровленных губ — тоненьких ниточек на болезненного цвета лице. Когда пламя лизнуло сигарету, Даррен сделал глубокую затяжку, прикрыв глаза. Не от удовольствия. Просто это вошло в привычку, как и само курение. Сигареты могли успокоить его расшатанные нервы, если дело было совсем хреново, но не более того. В основном же это были белые, бесполезные бумажные палочки, набитые всяким сором и продающиеся по бешеным ценам. Ни кайфа, ни расслабления, особенно когда родители рядом.

Даррен выдохнул облако едкого дыма и тут же понял, что забыл открыть окно.

— Проклятье…

Выругавшись шепотом, он дёрнул несколько раз за ручку, прежде чем с трудом смог открыть скрипящее окно. Видимо, он первый, кому за столько лет приспичило покурить на чердаке дома, забытого самой природой.

Судорожно помахав рукой, Даррен добился того, чтобы весь дым более или менее рассеялся. Но запах всё ещё оставался.

Он сделал ещё одну затяжку. Курить он начал совсем недавно, несколько месяцев назад, поэтому ещё не успел привыкнуть к сигаретам, что нельзя было сказать о его организме, охотно принимающего порцию удушающего дыма при любой возможности. Обычно Даррен хранил пачку сигарет под матрасом и, когда оставался дома один, доставал одну и, стоя точно так же у открытого окна, пускал клубы дыма. Он старался курить так же, как более старшие ребята из школы. Сигарета в их руках была неотъемлемым атрибутом, частью образа, стиля. С вонью изо рта они выглядели если не круче, то намного взрослее. По крайней мере, так казалось Даррену. Точно также ему казалось, что сигарета во рту сможет во многом помочь и ему. Он был не очень высокого роста, смертельно бледный, достаточно тощий, чтобы получать в лицо оскорбления насчёт хилого телосложения, хотя сам себе он бы никогда не признался, что выглядит как дрыщ. Его черные волосы жили своей жизнью, не слушаясь ни рук, ни расчёсок, ни гелей для укладки. Утром они топорщились в разные стороны, днём лежали там, где им было удобно, а ближе к вечеру переплетались и превращались в олицетворение хаоса. Поэтому причёска, если такова и была, никогда не помогала ему хоть как-то скрасить свою внешность. В таком состоянии ты, будучи среднестатистическим подростком, ищешь любые способы искусственно придать себе обаяния. Не берём внешностью? Что ж, прикупим побольше колец, сделаем тату, прикрепим идиотскую цепь на штаны и, может, покрасим волосы в синий. Сверху можно ещё надеть какую-нибудь футболку, чтобы название бренда занимало на ней всё свободное пространство…

Отбросив все эти варианты, Даррен в конечном итоге остановился на сигаретах. Стоять на углу, прижавшись спиной к кирпичной стене, и элегантно покуривать, закатывая глаза и с безразличием глядя на проходящих мимо девчонок. Всё как в тех фильмах, которые любили иногда смотреть его родители. В них всегда есть такой типичный герой-стереотип, который стоит с таинственной рожей в тени, наблюдая за прохожими. И только тлеющий кончик сигары позволяет разглядеть часть его лица.

Даррен тоже старался быть похожим на такого персонажа, только быть при этом менее кинематографичным и более вызывающим. Получалось хреново. Он то ронял сигарету, то держал её так, будто был парализован. На первых порах после затяжки заходился кашлем, чем привлекал на себя насмешливые взгляды девчонок. Не о таком он мечтал, поэтому тренировался, учился курить правильно дома, когда родители уходили куда-нибудь надолго, либо же брал сигареты с собой в школу, чтобы курить в туалетах, стараясь сойти среди школьной элиты за своего, либо же находить укромное место среди переулков в городе, чтобы там спокойно покурить, не боясь, что его кто-нибудь заметит. Вскоре он даже смог получать от курение некоторое удовлетворение. Задумчивое и спокойное курение помогало иногда сосредоточиться на чем-нибудь важном и хорошенько всё обдумать. Таким интровертам и меланхоликам как Даррен минуты молчания и лишних раздумий были только на пользу, поэтому он охотно прибегал к курению как к форме медитации. Нервы дым не успокаивал, но позволял абстрагироваться и взглянуть на этот грёбаный мир со стороны, вывернуть его на изнанку, выпотрошить и разорвать на части. К сожалению, только мысленно.

Даррен сделал ещё одну затяжку, но тут же зашелся кашлем. Глаза его заслезились. Нет, ещё многому придётся учиться.

Уняв кашель, Даррен едва успел набрать в лёгкие свежего летнего воздуха, свободного от городских испражнений, прежде чем услышал стук в дверь. Он инстинктивно швырнул выкуренную наполовину сигарету в окно и обернулся. В комнату зашла его мать.

— Ты уже разобрал вещи? — строго спросила она его, проходя в небольшую комнатку на чердаке.

Джил Мур принадлежала к тому роду женщин, которые до некоторого периода своей жизни были убеждены в необходимости стать самостоятельными единицами общества, то есть не выходить замуж до начала поступательного движения по карьерной лестницы, чтобы после свадьбы не стать типичной домохозяйкой и сидеть целыми днями в четырех стенах, воспитывая детей и смотря нелепые мыльные оперы по телику, поедая крекеры и запивая их чаем. От таких перспектив Джил коробило. До девятнадцати лет она даже убеждала себя, что никогда не заведёт детей. Но из всех данных самой себе обещаний в итоге она сдержала только одно — найти работу. Пусть и редактором в небольшом издательстве в центре города, но всё-таки. Всё лучше, чем висеть на шеи у красавца мужа, толстея изо дня в день, говорила она себе, лёжа в постели с отцом Даррена на четвёртый месяц после свадьбы.

— Я не могу полюбоваться из окна на природу? — парировал Даррен, указывая рукой на горизонт.

— Можешь, но только когда разберёшь свои вещи. Тем более, я тебе ещё принесла, — она положила на край кровати стопку помятых маек. Все до единой были черные. — И сними уже наконец эту кофту.

— Не хочу, — Даррен напялил на голову капюшон, заткнув под него висящие мертвым грузом черные волосы.

— На улице жарко, термометр сходит с ума, а твой отец выпил уже три литра воды.

— И что?

Даррен поспешил закрыть окно и поскорее упасть в кровать, облокотившись спиной на подушку и скрестив руки на груди. Башенка из маек после его приземления на кровать тут же развалилась.

— Я же говорила, что тебе нужно купить летнюю одежду, — сказала Джил, ловко собирая все разбросанные майки и вновь компонуя их в стопку. — Я видела в «Вулморте» чудесную голубую рубашку…

— Которая сделала бы из меня ещё большее пугало, — закончил Даррен. Он натянул капюшон до самых глаз, чтобы яркий солнечный свет не так сильно раздражал его.

— Пугало и посмешище из тебя делает эта черная кофта, которую ты носишь не снимая в любую погоду, обливаясь потом и воняя в школе, — раздражённо заметила Джилл, швыряя майки в сына. Те разлетелись черным веером и легли каждая на своём непредсказуемом месте.

— А мне она нравится, — спокойно ответил Даррен, убирая с груди одну из маек. — Помнится, ты сама предложила мне купить её. Так в чём проблема? Я же моюсь, а не хожу как пещерный человек.

— С последним мы бы с отцом поспорили. Ты мог отказаться от этой тряпки хотя бы на лето.

Даррен усмехнулся.

— Ладно, — вздохнула Джил, — хотя бы на период отпуска. Сменить черный цвет на белый.

— На белом видна вся грязь. Это как с человеком — он может быть белым и пушистым, но рано или поздно обязательно замарается и уже не сможет смыть с себя пятна, поэтому все вокруг будут видеть, что когда-то он был белым, а теперь ходит чернее ночи. Ближе к смерти любой белый цвет смывается, сменяется не черный. Поэтому куда легче всю жизнь ходить как я. Тогда и пятен будет не видно.

— Ты даже вопрос о выборе одежды сведёшь к философским размышлениям, лишь бы отстоять своё.

— Если ты это знаешь, то зачем продолжаешь упрашивать? Ты ведь знаешь, что я не сниму её. Сколько раз мы ещё будем говорить об этой чуши?

— Пока ты не поумнеешь.

— Этого никогда не случится. Ни с кем из нас.

— К черту, — Джил махнула на лежащего сына рукой и направилась к выходу. — Чем больше с тобой общаешься, тем больше хочешь повеситься.

— Так считаешь только ты.

— Плевать, кто так считает, — она уже собиралась выйти, но остановилась на пороге. — Ты принял лекарства?

— Те, что в картонной коробке с надписью «ЛЕКАРСТВА ДАРРЕНА, ПРИНЯТЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО»? А ты как считаешь?

— Мог бы просто ответить «да». Чем это пахнет?

— Я жёг свои старые стихи, — Даррен махнул рукой на стоящее возле стола пластиковое ведро, полное бумаги. Такая отмазка всегда работала, когда необходимо было отвести внимание матери от запаха сигарет в комнате.

— Опять?

— Снова. Это нормально для такого больного вроде меня — уничтожать созданное им.

Джил закатила глаза.

— Спускайся, мы садимся обедать, — сказала она.

— Я не голоден.

— Мне лучше знать.

Приказав ещё раз разобрать вещи, Джил вышла из комнаты, хлопнув дверью. Вскоре Даррен услышал её отдаленные шаги по коридору. Половицы противно скрипели. Удивительно, как этот домишко вообще держится.

Сняв капюшон своей черной кофты, Даррен заставил себя встать с кровати и подойти к столу. Проходя мимо окна он выругался — можно сказать, что почти целая сигарета улетела просто так в небытие. Сколько у него ещё в пачке? Должно хватить до их отъезда обратно. Насколько знал Даррен со слов отца, они здесь одни. Одна семья Муров чёрт знает где, живёт в пяти милях от шоссе и в пятидесяти милях от цивилизации. И он, Даррен, с двумя десятками сигарет, отделяющих его от помешательства и тотальной скуки.

Он рухнул за стол, извлёк из скрипучего ящика стола блокнот и, раскрыв его на случайной странице, уставился на манящий белый лист. В голове, помимо остатков злобы на самого себя за потраченную сигарету и на родителей за то, что те привезли его в эту глушь, была только пустота. Или даже вакуум, засасывающий в себя любую хорошую рифму или дельную мысль. Его творческий настрой во многом зависел от настроениях. Что ж, значит, сейчас это настроение было совершенно не поэтичным. Даррен взглянул на себя в небольшое зеркальце, стоящее прислонённое к стене.

— М-да, ты выглядишь хреново, чувак, — сказал себе Даррен. Ему показалось, что именно в таком состоянии на плаху поднимается с топором в руках палач.

Даррен запихал блокнот обратно в карман кофты, после чего снял с верхней полки коробку с лекарствами и проглотил все прописанные таблетки. Постучав пальцами по столу и обдумав степень риска, он всё же достал из рюкзака пачку сигарет и зажигалку, спрятав их в карман брюк. Если ему не дают покурить дома, то он сможет сделать это где-нибудь в глуши среди деревьев. Хоть какая-то будет польза от этой поросшей высокой травой безлюдной местности.

Лишь после этого он поплелся вниз.

За обедом их семья всегда интересовала Даррена меньше всего. Он почти никогда не был голодным, поэтому еда не была тем, с помощью чего его можно было легко завлечь и заставить играть роль типичного тинейджера, хорошо проводящего время с любимыми родителями. Его тошнило от одной мысли, что он может так выглядеть. Беседовать с родителями он тоже не хотел, поскольку те жили в каком-то своём мире. Не устаревшем, но чертовски далёком, незнакомом. Его неприветливый мир находился вне зоны понимания, поэтому они весьма туго находили общий язык, предпочитая разговаривать только в случае крайней необходимости. Всё было настолько плохо, что если бы Даррена спросили о чувствах, которые он испытывает к родителям, то он бы замялся и признался в итоге, что ничего не чувствует. И, как ему казалось, это было взаимно. Он считал их заботу инстинктивной, всего лишь вложенными природой обязанностями родителей. А слова о любви звучали для него как величайшая ложь на Земле.

Поэтому во время любой семейной трапезы он сидел как можно дальше от родителей, ковыряясь вилкой в тарелки и стараясь различить овощи от мяса, пока отец рассказывал что-то, что звучало интересно, но на деле было невероятной скукой. Мать делала вид, что слушает, хотя на самом деле ей было также наплевать, просто их с отцом скрепляли не только инстинкты, но и обязательства, частенько касающиеся их ребенка.

— Ты звонила доктору Девису? — спросил отец, не прекращая перемалывать пищу.

— Ага. Я предупредила его, что мы уезжаем на неделю, — ответила Джил.

— Если бы я составлял рейтинг самых бесполезных занятий в своей жизни, — вставил Даррен, когда овощи смешались с мясом окончательно, превратившись в непонятную массу, — то поход к доктору Девису занял бы второе место после похода в школу.

— Но тебя никто об этом не спрашивает, так что помолчи, — Джил строго потыкала в сторону сына вилкой. — Мы с отцом платим за лечение, а не ты.

— Лечение? Платите? Вы тратите деньги на то, чтобы провести час наедине с не пойми кем ради не пойми чего, а не платите за лечение!

— Доктор Девис считает иначе, — сказал отец, вытирая рот салфеткой.

— Доктор Девис еврей, только не биологический, а метафорический, потому что готов как угодно продлевать нелепые заболевания, лишь бы вы продолжали верить и платить ему.

— Прекрати, Даррен, — сказал отец.

— Почему вы платите ему, если можете заплатить хотя бы за бензин?

— Может потому, что нам не наплевать?

— Тогда бы вы тем более не стали обращаться к нему!

— Хватит, — сказал отец. Он всегда умел произносить это строго, но спокойно, ставя точку в любых спорах.

Разговоры утихли. Остались лишь звуки царапанья вилками тарелок.

Резко отодвинув тарелку в сторону, Даррен встал из-за стола и сразу же направился к выходу. Приличия ради, он всё-таки кинул через плечо:

— Пойду подышу свежим воздухом, как советовал ваш любимый доктор Девис.

Оказавшись на улице, Даррен вновь надел капюшон, скрыв лицо от лучей солнца, висящего высоко над его головой. Засунув руки в карманы и придерживая рукой сигареты и блокнот, он не спеша пошёл от дома в ту сторону, где возвышалась трава, напоминающая чем-то сгнившее кукурузное поле. Он ненавидел такую погоду, когда солнце пекло, а небо было чище кожи его лица. Его это раздражало. Хотелось завернуться в черные тряпки и сидеть где-нибудь дома в тени, чтобы голова не болела, а тело не покрывалось липким потом. Он бы так и сделал, но желание покурить в спокойной обстановке оказалось сильнее.

Даррен бежал сквозь заросли высокой травы, чувствуя себя Холденом, который бежит во сне по ржаному полю навстречу обрыву. Высокие колосья били его по лицу, давая пощёчины, словно разозленные его поведением учителя, а он распихивал их руками и топтал ногами, повторяя себе, что это всего лишь мертвая трава, высокий сорняк, высушенный беспощадным солнцем и теперь цепляющийся за обезвоженную почву, мешая другим пройти. Он мял их руками, слушая шелест, и продолжал бежать, не оглядываясь на дом, который постепенно растворялся на тлеющем горизонте.

Когда заросли высокой травы закончились, Даррен выскочил на пустырь, оказавшись возле пересохшего колодца. Любопытства ради он сунул внутрь голову, посмотрел сквозь тьму на каменистое дно, плюнул и двинулся дальше, отмахиваясь от насекомых и перешагивая булыжники.

По едва заметной тропинке он прошёл под навес, созданный сплетающимися ветвями деревьев. Тропа вела вглубь рощи, граничащей с утомленным жарой лесом — сплетением твердых ветвей и трескучих листьев, которые опадали под напором теплого ветра.

Здесь он выбрал место в тени, где земля была покрыта чем-то вроде настила из опавших листьев и жухлой травы, которая больно кольнула Даррена, когда он ложился. Кофту было не жалко — всего лишь тряпка. Такая же обыденная вещь, как и государственные флаги — всего лишь крашенные тряпки, которым элита придала значение и смысл. Или Библия, которая по сути является всего лишь книгой, набором исписанных чернилами страниц в твердой или мягкой обложке, не более. Ничего божественного, всего лишь церковная книжка. На её месте мог быть томик Толкиена, например, тоже всего лишь книга, которой люди придают огромное значение. А любую книгу можно рвать и сжигать, если захочется или потребуется. К Библии это тоже относится. Точно такие же правила касаются его перепачканной кофты, которую Даррен стал использовать в качестве пледа, чтобы трава не кололась так сильно.

Прислонившись спиной к дереву, Даррен достал из кармана сначала блокнот, но потом передумал и выбрал сигарету. Закурив, он наконец расслабился и смог с безразличием оглядеться. Значит, отец привёз их в какую-то пустошь, поросшую обезвоженными растениями. Что ж, о таком отпуске можно только мечтать. Человек и дикая природа. Теперь понятно, как снимаются все эти реалити-шоу с выживаниями чёрт знает где.

Спокойно докурив сигарету, Даррен сдавил пальцами бычок и швырнул его подальше в кусты, чтобы природа поглотила мусор. Зевнув, он наконец развернул блокнот на пустой странице и вновь задумался. Смена обстановки не особо пошла на пользу творческому процессу. Он лежал под деревом и стучал карандашом по чистому листу, покрывая белизну маленькими серыми точками. Сколько бы он ни доил свой мозг, тот всё никак не мог выдать хорошие рифмы, строфы, образы. Самое очевидное было писать про природу, но Даррена тошнило от пейзажной лирики. Она представлялась ему как самая неблагодарная и примитивная. Сочинять про природу! Зачем? Чтобы потом читающие эти потуги бездарного подростка зевали или откровенно отбрасывали его никчемные стихи в сторону так же, как он сам швыряет окурки?

Ну давай, сколько хороших стихов ты написал за последние три месяца? Сколько?

Ноль.

Сколько бумаги ты не сжёг и не испортил своими банальными рифмами?

Нисколько, все стихи рано или поздно отправлялись в огонь, завершая свой бессмысленный жизненный путь. Иногда Даррен пробовал скручивать их в трубочки и скуривать, начиняя табаком или даже чем-нибудь покрепче, но даже его лёгкие не выдерживали такого дилетантского слога, выплевывая сожжённые рифмы вместе с едким дымом. И тогда он складывался пополам и громко, истошно кашлял, ничего не видя из-за слёз на глазах. Но он зачем-то курил свои стихи снова и снова, как ненормальный. Собственно, он ведь и был ненормальным, разве не это говорил доктор Девис? Нелепая привычка зашла так далеко, что он однажды взял пустую пачку от сигарет и набил её самокрутками, собственными стихами, которые превратились в подобие невыносимых сигарет. Его собственная пытка — не просто сжигать, но скуривать плохие стихи. Наверное, именно так пытают поэтов в аду.

На этой пачке сигарет он сделал надпись черным маркером:

СНАФФ

Благодаря Интернету он знал, что так называют нюхательный табак или огарки, но он называл так свою собственную марку отвратительных сигарет, пропитанных бездарными строфами, слезами отчаяния, пота и крови. А потом он куда-то спрятал эту пачку стихотворных сигарет и забыл. Главное, чтобы мать случайно не нашла их. Но даже тогда он придумает какое-нибудь нелепое оправдание своего фетиша.

Даррен зевнул и потянулся. Погипнотизировав чистый лист ещё немного, он выругался и засунул блокнот обратно в карман. Подложив под голову руки, Даррен прикрыл глаза и практически сразу провалился в сон.

Время побежало быстрее, и вскоре сквозь беспросветную тьму он услышал треск высушенных веток. А затем и голос, который звал его. Вздрогнув всем телом, Даррен открыл глаза.

Перед ним стояла девушка. Из-за слепящего глаза солнечного света Даррен только и успел отметить, что она не очень высокого роста и достаточно привлекательная внешне. Другое дело, что он видел её впервые в жизни и был слегка напуган таким неожиданным вторжением.

— Ты кто? — спросил Даррен неприветливо, утирая глаза, чтобы убрать из них остатки сладкого сна.

— Только что хотела спросить тебя тоже самое, но побоялась разбудить, — ответила незнакомка, наклонив в бок голову и слегка прищурившись.

— Что ж, разбудила однако, — Даррен попробовал выпрямить спину, хрустнув при этом суставами. — Причём так и не спросила. Поэтому теперь отвечать первой тебе. Ну?

— Саммер.

Даррен оценил иронию, улыбнувшись краешком губ, после чего оценочно оглядел стоящую возле него девушку как следует. Создавалось такое ощущение, будто она шла из школы домой и по пути решила зачем-то посмотреть на него. У неё были карие глаза, сверкающие благодаря тому, что её белое лицо освещало солнце, позволяя восхититься красотой вьющихся волос огненного цвета, которые как будто пылали или светились под лучами солнца.

После такого долгого взгляда Даррен изменил выводы, решив, что девушка чертовски красива.

Поспешно встав на ноги, Даррен представился и принялся отряхивать кофту от прилипшей грязи.

— Похоже, ты запачкался, — сказала Саммер, глядя на то, как он пытается отчистить себя от пожухлой травы.

— Какие глубокие умозаключения, — рыкнул Даррен, убирая пальцами очередную травинку с плеч.

— Я не про одежду, но да ладно. Мне показалось сначала, что тебе плохо или ты и вовсе умер.

— Я так похож на труп?

— Когда спишь — да, — Саммер улыбнулась. — Но теперь выглядишь почти как человек.

Даррен нахмурился и посмотрел на девушку. В его тусклых глазах застыл немой вопрос.

— Забыла сказать, что я могу иногда нести чушь, поэтому не обращай внимание.

— И не собирался.

Сняв с головы капюшон, Даррен сунул руки в карманы и прошёл мимо девушки.

— У тебя всегда такое плохое настроение? — спросила его Саммер, которая пошла следом.

— Только когда меня неожиданно будят.

— Ну извини. Я помочь хотела. По крайней мере, мне показалось, что тебе нужна помощь. Ты слишком сильно походил на типичного бомжа.

— Ты много их видела, раз так уверенно рассудила?

Даррен резко остановился и повернулся к Саммер лицом.

— Больше тебя, — спокойно ответила девушка, сверкнув улыбкой. — Ты и представить себя не можешь, как часто их здесь можно повстречать. Лежат как ты в кустах или под деревьями. Кто-то просто спит, а кто-то умирает.

— Знаешь, как-то не приходилось натыкаться.

— Зато мне приходилось. Чаще всего это безобидные отшельники со сгнившими зубами, но иногда этими бродягами могут оказаться сбежавшие преступники, которые вместо шоссе решили идти через поросшие поля, чтобы сбить со следа тех, кто может их преследовать.

Даррен кивнул несколько раз и сказал:

— Это всё очень интересно, но мне-то какое дело?

— Я думала, не местным всегда интересно узнать что-нибудь новое.

— Ты ошибалась. Добро пожаловать в реальность.

Развернувшись, Даррен продолжил движение по тропинке назад к пересохшему колодцу, чтобы уже оттуда добраться до дома.

— Я так понимаю, что ты живёшь где-то здесь, — сказал он, когда понял, что девушка всё ещё следует за ним. — Понятия не имею, что может заставить жить в этой глуши, но мне ли осуждать твои предпочтения или предпочтения твоих родителей. Они ведь у тебя есть?

— Кто?

— Родители.

— А, ну да.

— Я так и понял, — Даррен вздохнул. — Если ты живёшь здесь и даже находишь разных маргиналов вроде меня, то наверняка хорошо знаешь местность.

— Допустим, — после некоторого молчания отозвалась Саммер.

— Превосходно. Потому что я устал.

Даррен остановился, тяжело дыша и глядя себе под ноги — тропинка обрывалась, а впереди виднелись лишь валуны и кустарники.

— Проклятье, — сказал Даррен.

Он повернулся к Саммер, которая с детской наивностью наблюдала за ним.

— Ладно, слушай, — сказал Даррен, — я понятия не имею, куда идти. Раз ты здесь знаешь каждый куст, то наверняка сможешь показать дорогу.

— Возможно, — согласилась Саммер. — И куда именно тебе нужно?

— К колодцу. Тот, что после ржаного поля.

— Какого поля?

— Ржаного. Ну, знаешь, Сэлинджер.

Саммер задумалась.

— Весьма поэтично, — сказала она наконец, после чего развернулась и махнула рукой, тем самым дав понять Даррену, что он должен следовать за ней. — Ну тогда вперёд за белым кроликом.

Даррен усмехнулся и пошёл за девушкой. Золотая копна волос позволяла ему всегда видеть Саммер, даже когда та исчезала среди хитро переплетённых деревьев.

Они продвигались молча через трескучие кустарники и травяные заросли, пока ветви деревьев защищали их от палящих лучей солнца. Летний сезон был в самом разгаре.

Даррен шёл медленно, сохраняя дистанцию и своей проводницей. Всё это выглядело для него слишком странно. Всего несколько минут назад он спал под деревом, а теперь бредёт непонятно с кем неизвестно куда. Не то что бы девчонка вызывала недоверие, но всё же… Что-то в ней такое было. Нечто гармонично смешанное с привлекательностью и обманчивой кротостью и спокойствием. Она была не похожа на него во многом. Они были контрастами в этой вымершей пустоши. Разные лица и, почти наверняка, чертовски разные характеры. Если бы кто-то сейчас увидел их идущими, то решил бы, что Даррен — это всего лишь тень, которая почему-то выросла в размерах и теперь следует за своей хозяйкой. От такого сравнения Даррен улыбнулся и вновь обвёл Саммер любопытным взглядом. Да, решил он, что-то в ней точно есть. Не бесючая, в отличие от всех знакомых ему девчонок. И терпеливая, раз согласилась зачем-то проводить его, хотя могла ведь бросить в этих зарослях, оставить наедине с его дрянным характером. Но нет же, осталась, спокойно повела… Пусть это было и нелепым, что она вообще нашла его под деревом, но того факта, что теперь она тратит на него своё время, хватило для внутреннего удовлетворения самим собой. Может, он ей нравится? Не просто так ведь она остановилась посмотреть, как он спит, могла ведь пройти мимо и даже не плюнуть в его сторону.

Они перешагивал через валуны, пока Даррен мысленно находил в своей спутнице всё больше плюсов помимо внешних данных. Пусть они и разные, но всё-таки до сих пор умудряются уживаться, хотя видят друг друга впервые. Ему даже не хотелось особо грубить ей или огрызаться. То ли дело и правда во внешности, то ли здесь было нечто большее. Даррен этого не знал. Он лишь чувствовал, как сильно хочет курить.

— Давай остановимся здесь, — сказал Даррен, заметив поваленное дерево.

— Но мы почти вышли к тропе, — сказала Саммер, остановившись и указав куда-то вперёд.

— Тем более давай остановимся, тропа не убежит, а солнце ещё высоко.

Даррен сел на поваленное дерево и достал из кармана кофты пачку сигарет. Поняв, чего именно он хочет, Саммер закатила глаза, но всё же села рядом.

— Разве ты не можешь курить по пути? — спросила она, когда Даррен сделал первую затяжку.

— Курение — процесс особый, по крайней мере для меня, — ответил Даррен, разглядывая сигарету.

— Ты просто зависим, вот и всё.

— Возможно. Но это не отменяет факт того, что здесь у меня последний шанс спокойно покурить, в тишине и безопасности. Ты представить себе не можешь, как это тяжко — пытаться курить дома, особенно когда родители сидят в соседней комнате. А раз мы почти вернулись, то я должен хотя бы напоследок покурить.

Он сделал ещё одну затяжку и зашёлся кашлем. На глазах вновь выступили слёзы. Саммер, глядя на его покрасневшее лицо, засмеялась.

— Чего ты смеёшься? — спросил Даррен, пытаясь унять разрывающий внутренности кашель. — Мне же плохо…

— Да ты и курить не умеешь, — сказала Саммер.

— И что с того?

Даррен выдавил из себя ещё один громкий хрип, после чего почувствовал облегчение.

— Чёрт, я потерял классную рифму, — сказал он, облизывая губы и туша об бревно недокуренную сигарету. Она стала ему омерзительна.

— Какую ещё рифму?

— Чудесную. По крайней мере, мне так показалось. Знаешь, такое озарение, когда ты на короткое мгновение видишь полностью готовое стихотворение, но твой разум подчеркивает только первую строфу. И ты цепляешься за это яркое видение, судорожно ищешь ручку, чтобы поскорее записать и не забыть.

Даррен выругался и достал из кармана блокнот. Посмотрел на него несколько секунд и тут же запихал обратно.

— Нет, бесполезно, — вздохнул он. — Ни черта не помню.

— Так ты поэт? — спросила Саммер, придвинувшись к нему чуть ближе.

Даррен покосился на неё, заметив пару сияющих любопытством глаз.

— Нет, я дилетант, — сказал он. — Неудачник и просто конченый человек по своей природе. Всё это относится и к стихам. Они у меня никакие, пустые, жалкие и глупые, уровня Даррена Мура.

Он хотел рассказать про сигареты из этих самых стихов, но прикосновение Саммер рукой к его плечу притормозило ход нелепых мыслей.

— Не говори так, — сказала Саммер мягко.

— Как — так?

— Вот так. Как будто ты вещь, а не живой человек, ошибающийся и из ошибок создающий что-то новое. Человек разрушающий и возводящий.

— Ничего я не возвожу, — Даррен смахнул её руку с плеча. — Так странно… Я ничего не мог придумать дельного, пока не проснулся и не побыл с тобой.

— Так ты там стихи сочинял, под деревом?

— Я страдал от скуки. Но да, параллельно я пытался что-нибудь написать, чтобы мне не было за это стыдно. Иногда здорово вот так уйти подальше от всех, засесть где-нибудь, включить расслабляющую музыку, вроде «pink floyd» и их «mother», после чего попробовать рифмовать. Правда, потом созданные стихи лучше не читать самому, иначе придёт тошнота. Но я всё равно этого и не захочу делать, потому что знаю их наизусть. А когда ты знаешь свои стихи наизусть, то тебе становится легче оценить их ничтожность.

— Не думаю, что так всё плохо, — сказала Саммер после короткого молчания. — Я уверена, что в тебе есть нечто от поэта.

— Ну да, — протянул Даррен, после чего встал на ноги. — Ладно, давай, веди меня дальше. Я понял, что хочу есть, а для этого мне нужно попасть домой как можно скорее.

— Как скажешь.

И они вновь зашагали сквозь заросли травы, пока наконец не вышли на узенькую тропу. Повертев головой, Даррен разглядел в дали «ржаное поле». Значит, колодец был уже близко. При осознание того, что вскоре ему придется попрощаться со своей новой знакомой, стало как-то тоскливо.

Глядя на идущую впереди Саммер, Даррен вдруг вспомнил утерянную рифму и поспешил достать блокнот, чтобы записать составленную в голове строфу. Полюбовавшись на неё, он тут же на ходу написал ещё одну. Прочитав двустишие вслух, Даррен впервые за долгое время остался доволен и улыбнулся, после чего спрятал блокнот обратно в карман.

Солнце уже склонялось к горизонту, когда они подошли к пересохшему колодцу. Здесь они как по команде остановились и уставились друг на друга. Даррен, усмехнувшись, сказал:

— Это нелепо.

— Что именно?

— Такое чувство, будто у нас свидание.

— В некотором роде это действительно так, — спокойно сказала Саммер. — Так тебе надо туда, — она махнула на поле, заросшее высокой травой, — сквозь это твоё ржаное поле?

— Ага. А тебе?

Саммер помотала головой.

— Ровно в противоположную, — сказала она. — Ну что ж, выходит прощай?

— Только не устраивай из этого нелепую драму, я этого терпеть не могу.

— Как хочешь.

Сказав это, Саммер улыбнулась ему краем губ и пошла в противоположную сторону.

Даррен стоял на месте, глядя некоторое время ей вслед. Затем посмотрел себе под ноги, после чего укусил себя за нижнюю губу и, резко повернувшись, громко произнёс:

— Может быть, раз ты живёшь где-то здесь, увидимся снова?

Саммер обернулась и через плечо посмотрела на него.

— Ну, знаешь, — продолжал Даррен, — назначим время и место, чтобы не находить друг друга спящими под деревьями.

— С чего это ты изъявил желание?

— Не знаю. Но я ведь должен чем-то занять себя, пока родители наконец не захотят вернуться в город. И… если ты хочешь, то можем провести это время вместе. Разбить его напополам.

— Разбить время напополам, — повторила Саммер. — Да, это звучит заманчиво.

— Так ты согласна?

— Я подумаю. А ты приходи сюда завтра в полдень.

— Почему сюда?

— Не уверена, что есть ещё какие-то места в окрестностях, где ты бы не потерялся, пока искал бы ориентир.

Сказав это, Саммер развернулась и быстро пошла прочь. Даррен смотрел ей в спину и уже собирался уйти, как вдруг опомнился и крикнул:

— Спасибо!

Ответом ему было молчание. Тогда он повернулся и нырнул прямо в ржаное поле. В нём он побежал, распихивая свисающую траву в разные стороны. Почему-то теперь он чувствовал себя намного лучше. Дело ли в девчонке? Похоже на то, иначе он не мог себе объяснить столь странный эмоциональный подъём.

Запыхавшись, Даррен вошёл в покосившейся дом. В гостиной сидел отец, перебиравший как всегда свои нескончаемые бумаги, которые во многом стали причиной нервных срывов. Он никогда не позволит себе забыть о работе, даже если уедет с семьёй в отпуск на край света, как можно дальше от вонючего Стэрингстоуна.

Даррен надел на голову капюшон и, убедившись, что сигареты и блокнот лежат в карманах, попытался незаметно проскочить к лестнице.

— Ну как, — окликнул его отец, когда Даррен ступил ногой на нижнюю ступеньку, — подышал свежим воздухом?

— Более чем, — отозвался Даррен, продолжив быстро подниматься.

— Слушай, Даррен, — крикнул отец, заставив его остановиться, — ты не помнишь номер доктора Девиса?

— Нет. Тебе зачем?

— Хотел перевести ему деньги за последний сеанс, всё равно взялся разбираться со счетами.

— У меня в комнате где-то лежит визитка с его номером. Тебе принести?

— Если тебя не затруднит.

Ещё как затруднит, думал Даррен, переворачивая комнату на чердаке вверх дном в поисках этого проклятого куска картона. Лишь спустя минут пять поисков визитка нашлась — она служила закладкой в романе Кафки. Вытащив её из книги, Даррен ещё раз прочитал надпись, сделанную золотыми буквами на бежевом фоне:

ДОКТОР Л. ДЕВИС. ПСИХОТЕРАПЕВТ

На обратной стороне был размещён необходимый отцу телефонный номер.

— Ты вроде говорил, что здесь за сотни миль нет ни одной живой души, — сказал Даррен, отдавая отцу визитку.

— Ну, может и не за сотни, — засмеялся отец, — но всё-таки да, ближайший населенный пункт очень далеко от нашего дома. Мы здесь одни.

Даррен задумчиво уставился на отца.

— Всё в порядке, Даррен? — обеспокоенно спросил отец, видя взгляд сына.

— М-м? Да. Я просто не понимаю, зачем было так далеко уезжать от Стэрингстоуна.

— Иногда полезно убежать от перенаселённой выгребной ямы и дать себе отдохнуть от Стэрингстоуна, а ему от нас, — сказал отец.

— Вот оно как. Лады.

Поднимаясь по лестнице обратно в свою комнату, Даррен вновь услышал отца:

— Ты принял лекарства, Даррен?

— Утром.

— Хорошо. Не забудь принять их перед сном. Доктор Девис всегда говорил, что главное в лечении — системность. И тогда всё у всех будет хорошо.

— Будет сделано, пап.

Поднявшись на чердак, Даррен потушил весь свет, оставив гореть лишь ночник на столе. Он знал, что скоро мать позовёт всех ужинать, но сейчас это не имело значения, потому что его голова ломилась от свежих, не запятнанных депрессией строф. Он остановился у окна, глядя на то, как солнце умирает за горизонтом. Отсюда было невозможно разглядеть тот самый колодец, где они договорились встретиться. Придёт ли она вообще? Или это была одна из тех женских уловок, когда они хотят избавиться от раздражающих их парней? Даррен не знал. В голове были лишь рифмы, ничего кроме них. Их нужно было как можно скорее записать, нельзя забыть.

Он достал блокнот, уселся за стол и, нависнув над чистыми листами, принялся писать, сочинять одно стихотворение за другим. И даже когда мысль ускользала, он просто вспоминал Саммер и вновь продолжал покрывать белизну страниц новыми строфами.

***

За завтраком на следующий день отец Даррена с присущей ему эмоциональностью рассказывал о том, насколько важна его работа и необходимость страховки на все случаи жизни. В такие моменты Даррену казалось, что они с матерью что-то вроде доверчивой публики, на которой отец отрабатывает свои коронные приемы убеждения, из-за чего его карьера последний год стремительно идёт вверх. Иногда отец мог часами сетовать на то, насколько сильно его заваливают на работе, из-за чего все его нервы уже давно встретили свой заслуженный коллапс.

Но в целом это было забавное зрелище, особенно за столом, когда отец втыкал вилку сначала в кусок бекона, начинал фразу, отправлял бедный жареный кусок в рот, после чего указывал вилкой на кого-нибудь из собеседников и только тогда завершал начатую фразу.

— Когда речь идёт о такой непредсказуемой штуке, как жизнь, — вилка вонзилась в огурец, — нельзя жалеть денег, стараясь предусмотреть любые углы, откуда может протянуться лапа опасности.

Нанизанный на вилку огурец скрылся у отца во рту, моментально превратившись в порошок.

— Тоже самое касается и частной собственности, — подводил к финалу отец. — Жизнь, конечно, хороша, но ещё лучше, когда у тебя есть хотя бы крыша над головой. Только имея что-то своё человек начинает жить чуть более счастливо. Вот например…

Далее обязательно следовала какая-нибудь занятная, но однотипная история из отцовской практики с счастливым или трагичным финалом. Всё зависело от страховки — была она или нет. В то утро он во всех красках рассказал историю семьи Тёрнеров, живших, если верить его словам, не так уж далеко отсюда, что наглядно показывает, насколько велико пространство для беды, чтобы маневрировать.

— Я уж и не помню точно, что там произошло, — говорил отец, тщательно пережёвывая пищу, — но закончилось всё страшным пожаром. Дом сгорел дотла. А страховки, разумеется, не было. Ну вот как так можно, согласитесь? Даже эта лачуга застрахована на тот случай, если кто-то из нас вздумает баловаться с огнём.

Даррен поскорее проглотил свой завтрак, чтобы наконец выбраться из-за стола и больше не слышать эти потрясающие истории, из которых отец когда-то хотел сделать сборник историй, издание которого помогло бы, как он считал, развитию страхового бизнеса.

У себя в комнате Даррен надел черную кофту, засунув в карманы как обычно пачку сигарет и блокнот, который к тому моменту был уже на половину исписан. Самое странное, что, перечитывая написанное за долгую ночь, Даррен ни разу не захотел превратить свои стихи в курево. То ли одна мысль о том, что придется снова курить такие сигареты останавливала, то ли он и правда наконец написал нечто терпимое и не вызывающее тошноту.

Он проглотил утренние таблетки и несколько раз поморгал, стараясь привыкнуть к солнечному свету. Доктор Девис говорил, что эти таблетки помогут «добиться гармонии разума». Да, иногда он больше походил на философа или софиста, а не на доктора с высшем образованием, но аргументом против приема лекарств это не служило. Родители платят за это, так зачем препятствовать?

Ближе к полудню, когда солнце только успело уютно разместиться на чистом небе, Даррен сделал глубокий вдох-выдох, взглянул на себя в зеркало, чего раньше с ним не случалось, провёл несколько раз рукой по непослушным волосам и, спустившись вниз, крикнул родителям, что собирается ловить вдохновение на улице, после чего тут же выскочил на улицу и побежал к ржаному полю. Она не придёт — вот и всё, о чём он думал, пока бежал сквозь высокую траву. Единственная мысль обречённого человека, пульсирующая в голове и бьющаяся в сердце на всём пути до пересушенного колодца.

Саммер там не было, когда он прибежал. Что ж, опаздывает, успокоил себя Даррен, присаживаясь на край колодца. Вытряхивая звенящий ссор из карманов в тёмное нутро колодца, он задумался над тем, почему, собственно, она опаздывает? Может, она забыла? Он взглянул на небо и по положению пылающего диска понял, что полдень плавно переходит в день. Он смотрел на небо каждые пять минут, пока ему не стало казаться, что солнце застыло и не двигается. Даррен потёр глаза и вновь задрал голову. Солнце висело неподвижно и как будто плавилось. Слышен был лишь умиротворяющий шелест засохшей травы.

Даррен огляделся по сторонам. Как долго он сидит здесь? Час? Больше? Он не помнил и от этого ему стало не по себе.

Чтобы успокоиться, он принялся трясти ногой и говорить сам с собой. Не проще ли вернуться домой? Понятно ведь, что она не придёт. Она забыла о нём. Или просто не хочет больше видеть по известным одной лишь ей причинам. Глупо теперь сидеть здесь в надежде, что она возникнет, как ангел лета вылетит из ниоткуда…

Даррен задумался, достал блокнот и записал это сравнение. Ангел лета. Да, с этим можно было работать. И ведь эта конструкция была не далека от правды. Саммер слишком уж сильно походила на само воплощение лета. Проще говоря, если бы лето было девушкой, то оно было бы ей и должно было существовать вечно, жить всегда и никогда не заканчиваться, не умирать и не гаснуть, а сиять всегда.

Он вспомнил её мягкую улыбку и лёгкое прикосновение там, в роще. По его телу от таких воспоминаний прошла приятная дрожь. Он так хорошо помнил её, во всех деталях. Если бы ему пришлось, то он бы легко узнал её голос из тысячи. Разве это нормально? Для других — может быть, но не для него. Всё это было странно и как-то непривычно. Он был растерян и совершенно не знал, что делать дальше. Но больше всего его беспокоило, что, возможно, никакой Саммер не было вовсе. Что это была галлюцинация, игра света или разума. Кто знает? Докторов в этой глуши нет, так что теперь он один на один со своей болезнью. Так может быть, ему показалось?

Как только он об этом подумал, позади раздался треск сухих веток. Резко обернувшись, Даррен застыл и проглотил ком из слюней, застрявший в глотке.

— С тобой всё хорошо? — спросила Саммер, глядя на его побледневшее лицо. — Выглядишь как покойник.

— Я думал, что ты не придёшь, — запинаясь сказал Даррен, вставая ей на встречу. Он и правда не мог поверить, что она вновь стоит перед ним. Живая и… настоящая!

Он протянул руку и прикоснулся к ней кончиками пальцев. Да, это была та самая плоть и кровь. О как радостно забилось его сердце от осознания того, что он не одинок в этом высушенном, мертвом поле! Она здесь и она пришла. Пришла к нему.

— Если ты будешь и дальше себя так странно вести, то я передумаю и убегу, громко крича, что меня преследует маньяк, — сказала Саммер, глядя на полные радости глаза Даррена.

Однако, ей даже было приятно видеть в нём такую перему, о чём она и поспешила сообщить.

— Ты выглядишь лучше, чем вчера.

— Разве? Я ничего в себе не менял…

— Это тебе так кажется. Но мне лучше знать, как ты перестроился изнутри. Ты стал… Счастливее.

Даррен глупо улыбнулся.

— Давно ты ждёшь меня? — спросила Саммер.

— Всю жизнь, — прошептал Даррен.

— Что?

— Я говорю, что не знаю. Я потерял чувство времени. Жара на меня плохо влияет.

— Ну, тогда выкури свои волшебные сигареты. Как я поняла, они тебя от любого недуга вылечат. Кроме рака лёгких.

— Не смешно, — сказал Даррен, но за сигаретами в карман всё-таки полез.

— А это и не должно было звучать забавно. Ты должен был испугаться.

Даррен с помощью зажигалки подпалил сигарету и сделал затяжку.

— Я тебя умоляю, — сказал он, выпуская в небо облако дыма. — Меня запугивали родители дома и учителя на этих бесполезных внеклассных занятиях. Думаешь, мне и миллионам других ребят не плевать? Рак лёгких будет меньшим, от чего я могу умереть в этом гребаном мире.

Он сделал ещё одну затяжку и зашёлся кашлем.

— Ну да, тебе виднее, — вздохнула Саммер, принявшись стучать его по спине.

— Это не поможет, — выдохнул Даррен, утирая слёзы. — Мне уже ничего не поможет.

— Прекращай эти депрессивные разговоры!

— Но это часть моей природы…

— Я не хочу, чтобы природа состояла из этого. Я знаю, что ты можешь говорить о прекрасном и возвышенном…

Даррен усмехнулся, стряхивая пепел с сигареты.

— Это правда! — сказала Саммер. — Просто ты сам не можешь этого понять.

— Что с меня взять…

Они стояли молча, пока Даррен не докурил и не швырнул окурок в колодец.

— Колодец без маятника, — сказала Саммер, проследив падение огарка.

— О, — Даррен судорожно принялся копаться в кармане кофты. — На меня вчера что-то вдруг нахлынуло вдохновение. Я тут кое-что написал… Ты хотела бы прочесть?

Он протянул ей свой измятый блокнот. Его рука при этом дрожала.

— Ну конечно я прочту, — сказала Саммер, вытягивая из его руки блокнот. — И впредь будь увереннее. Или ты уверен в себе только когда зол на всех подряд?

— Ладно, ты меня подловила, сдаюсь, — Даррен перекрестился, нарочно изобразив на себе перевернутый крест. — Здесь есть спокойное местечко, где можно забыть о том, насколько омерзителен этот мир?

— Все места в этом омерзительном мире спокойны, — ответила Саммер, листая его блокнот. — Если ты понял игру слов.

— Тогда отведи меня туда, где я смогу забыть о том, кто я такой.

Саммер взглянула на него, а затем развернулась и, махнув рукой, повела за собой через рощи, по пути принявшись читать стихи Даррена.

Они шли очень долго в полной тишине, но Даррен терпеливо брёл за своей спутницей, зная, что с ней он точно не заблудится. Одним наслаждением было идти и видеть, как она читает его каракулю, чуть ли не инстинктивно перешагивая через кочки. Она читала его писанину на протяжении всего пути, пока они наконец не поднялись на склон, откуда открывался прекрасный вид на бескрайний горизонт и высушенные поля. Далеко впереди, где белые облака почти касались земли, виднелась серая полосочка шоссе. Здесь они и остановились.

— Как долго уже мы ходим? — спросил Даррен, усаживаясь на склон.

Саммер взглянула на небо и ответила:

— Меньше часа.

Даррен тоже посмотрел наверх, но лишь остался в недоумении. Солнечный диск, казалось, остался в своем прежнем положении.

— Здесь очень красиво, — сказала Саммер, завороженно глядя на горизонт, где небо и земля сливались в поцелуи.

— Жаль, что лето рано или поздно закончится, — произнёс Даррен, прижимая колени руками к груди. — Лето уйдёт и заберёт с собой всё то, чем мы сейчас имеем счастье наслаждаться.

— Никуда оно не уйдет, — сказала Саммер и присела рядом с ним. — До тех пор, пока ты этого хочешь, лето будет продолжаться. Если ты захочешь, то твоё лето будет вечным и никогда не сменится зимой.

Она протянула ему блокнот. Даррен принял его аккуратно и бережно спрятал обратно в карман.

— Это очень красивые стихи, — сказала Саммер. — На твоём месте, я бы перечитывала их, когда начинала вновь считать себя бездарностью, причиняя мыслями самой себе боль. Творцам ничего так не помогает продолжать верить в себя, чем обращение к своим лучшим работам. Вспоминая то, на что они способны, забывают о жалости и самоистязании навсегда. И тогда в душе вновь царствует лето. Твоё личное бесконечное лето, способное в любой момент оживить и помочь вернуться даже к самой тьме.

Даррен проглотил ком и постарался сдержаться, чтобы не сказануть что-нибудь глупое. Слова Саммер не просто тронули его. Они его сломали пополам, потому что раньше он такого не слышал. От её теплых слов ему стало ещё больше казаться, что всё это нереально. Разве это тот мир, который он знал? В его мире так не говорят. Но она говорила ему это. И от этого становилось так хорошо. После таких слов человек хочет жить.

Он посмотрел на Саммер и, выдохнув, сказал:

— Спасибо.

Саммер в ответ лишь улыбнулась.

Они сидели рядом на склоне и любовались тем, во что способно превратить мир лето. Молча они наслаждались этим видом. Время перестало что-либо значить, и даже телесная оболочка растворилась, оставив лишь покой.

— Видишь вон то шоссе? — спросила Саммер, указывая на тоненькую серую полоску на в дали.

Даррен кивнул.

— Оно ведёт не в Стэрингстоун, — продолжала Саммер. — В нескольких милях отсюда начинается Долина Смерти. Туда редко кто-либо решается отправиться. А если ты всё-таки решился, то лучше прихвати с собой лопату, потому что она тебе наверняка пригодится.

— Зачем мне это знать?

— Скоро поймёшь. Рано или поздно вам всем предстоит отправиться туда.

Они сидели на склоне, поджав ноги и иногда прерывая молчание, чтобы рассказать что-нибудь. Саммер по большей мере молчала, зато Даррен, взволнованный такой душевной близостью, принялся выкладывать всё подряд, включая истории про избиения в школе и разные забавные случаи из жизни. Но в основном они молчали и наблюдали, как солнце склоняется к горизонту, облака группируются, а небо окрашивается в бордовый цвет.

— На закате солнце почему-то напоминает мне взрыв огромной бомбы, уничтожающей всё живое, — сказал Даррен, указывая на тлеющий ярко-оранжевый солнечный диск.

Саммер некоторое время тоже смотрела на него, а затем спросила:

— Как думаешь, они сбросят бомбу?

— Кто — они?

— Они. Идиоты.

Когда они вернулись к колодцу, Даррен не удержался и обнял Саммер. К счастью, та была и не против.

— Скажи, что я увижу тебя завтра вновь, — прошептал он ей на ухо.

— Увидишь, — пообещала так же тихо Саммер.

Он бежал сквозь ржаное поле со скоростью света, пока его грудь разрывал тёплый воздух. И в виски била лишь одна пьянящая мысль: хоть бы эта реальность была такой всегда. И лето ждало его за порогом каждый день.

***

В полдень Даррен как по расписанию мчался сквозь поросшее высокой травой поле к колодцу, где всё так же ждал её, сидя на краю и, прикрыв глаза, умоляя, чтобы она пришла к нему. И Саммер каждый раз приходила на его зов, после чего уводила его туда, где время было бессмысленно, а лето представало перед ними во всей своей красе. Они гуляли по рощам и выжженным полям, прятались от пекла в тени гнилых деревьев и по большей части молчали, но иногда останавливались и Даррен читал своих стихи вслух, пока Саммер сидела рядом и внимательно слушала, чтобы затем оценить его слог по достоинству. Бессонные ночи, которые Даррен проводил почти что в лихорадке, создавали то, что было наполнено нежностью и теплом. И Саммер чувствовала это, каждый раз радуясь при виде Даррена. И тогда для обоих время замедлялось, и начинало казаться, что лето никогда не закончится.

От родителей тоже не укрылись перемены, затронувшие как душу, так и тело их сына.

— Доктор Девис будет доволен, — говорил повеселевший и полный сил отец за ужином, когда Даррен вернулся после очередного волшебного дня, проведенного вместе с Саммер. — Я же говорил, что радикальная смена обстановки пойдет организму на пользу. Всё дело в этом проклятом городе. Нужно будет как можно чаще сваливать оттуда и уезжать также далеко в глубинку, чтобы как следует отдохнуть и восстановиться. Что скажете?

— Скажу, что, возможно, доктору Девису больше не видать своего жалования за сеансы терапии, — сказал Даррен, который исписывал последнюю страницу в блокноте прямо за столом.

После ужина он поднялся к себе и аккуратно переписал стихи на чистый листок. После чего дождался, когда родители лягут спать, открыл окно и полез в карман за сигаретами, ощущая острую потребность покурить прямо сейчас. В потёмках упаковка выскользнула из его рук и упала под ноги.

Тихо выругавшись, Даррен наклонился, поднял её и уже собирался достать сигарету, как вдруг заметил надпись на боковине. Подставив упаковку под лунный свет, он прочитал:

СНАФФ

На какое-то мгновение он позабыл, что нужно дышать, а затем дрожащими руками открыл упаковку.

Внутри не было ни одной сигареты.

***

— Ты какой-то нервный сегодня, — сказала Саммер, когда они встретились на следующий день возле колодца.

— Не спал всю ночь, — соврал Даррен, стараясь выдавить улыбку.

— Писал стихи?

— Нет. Просто не мог уснуть.

— Хм. Ну, выкури свои вонючие сигареты — полегчает.

— Я… Не хочу. Решил завязать.

— Вот так сразу?

— Ты же говорила, чтобы я был уверен в себе.

Саммер рассмеялась.

— Мне нравится, как ты радикально подходишь к себе и к окружающему миру, — сказала она. — А теперь серьезно. Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал.

— Всё, что угодно. Выкладывай.

— Хорошо-о-о… Я хотела тебе кое-что показать. Так сказать, в качестве подарка. В благодарность за то, что ты стал мне таким близким человеком и разделил драгоценные летние минуты. Но об этом месте ты должен никому не рассказывать. Совершенно никому. Ни папе, ни маме, ни друзьям, ни своему отражению в зеркале. Понял?

— Тебя трудно не понять, — вздохнул Даррен.

— Тогда доверься мне.

Она схватила его за руку и потащила за собой через все рощи и кустарники, через все овраги и поля, через всю флору и фауну в неизвестном направлении. Даррен лишь успевал переставлять ноги, чтобы не упасть. Он был готов бежать за ней хоть на край света.

Они бежали достаточно долго, прежде чем наконец не выйти на поляну, посереди которой возвышались черные развалины.

— И что это за руины? — спросил Даррен, когда Саммер отпустила его руку.

Строение перед ними отдаленно напоминало достаточно большой частный дом. Может быть, когда-то это была усадьба или нечто вроде того. Но теперь это были лишь горы перекосившихся досок и паленьев, костыли на костылях, всего лишь жалкий макет.

— Раньше здесь был дом, — сказала Саммер, подходя к тому месту, где, как понял Даррен, когда-то был вход.

— Это я и без тебя понял, но спасибо, что объяснила. Что с ним стало?

— Раз ты такой умный, то сам и расскажи.

— Ну, судя по этим обугленным деревяшкам, которые вот-вот рухнут, он сгорел.

Они вместе встали у порога и заглянули внутрь, где ещё остались почерневшие бетонные стены, изуродованные безжалостным огнем, который содрал с них штукатурку, а затем сожрал и всё, что только можно было, оставив лишь обгоревший каркас как напоминание, памятник собственной силе.

— Не желаешь пройти внутрь? — спросила Саммер.

— Шутишь что ли? Здесь всё может обрушиться в любой момент.

— Не переживай, я частенько сюда прихожу. Здесь… Особая атмосфера. Ради такого стоит и рискнуть.

Сказав это, Саммер шагнула внутрь. Сжав кулаки, Даррен пошёл за ней следом, стараясь ничего не задеть. Перспектива быть похороненным под слоем обугленных поленьев его не особо радовала.

Они отходили то, что когда-то было комнатами просторного дома. Сквозь щели внутрь этого черного пепелища проникал солнечный свет, освещая им путь. Проходя мимо одной из стен, Даррен заметил надпись, сделанную как будто мелом. Присев на корточки, он смог прочитать её:

НАДЕЖДЫ НЕТ

— В этом есть доля правды, — произнёс Даррен, проводя пальцем по стене рядом с надписью.

Саммер стояла рядом и спокойно наблюдала за его действиями.

— Любые наши мысли субъективны. На то они и наши, — сказала она наконец. — Тот, кто написал это, наверняка имел тысячи причин так считать. Для него надежды действительно нет. Как и для многих ему подобных. Но есть те, кто скажет, что надежда есть.

Даррен слушал её краем уха. Он случайно провёл пальцем по словам и понял, что это не мел. Слова были вырезаны на стене. В голову после такого открытия сразу полезли жуткие мысли. Даррен против воли начал представлять, как кто-то из бывших обитателей этого дома лежит на полу, пока вокруг него горит огонь, открывая все врата в ад. А этот кто-то уже не чувствует своего тела, задыхаясь и горя заживо. Он даже не чувствует, как огонь лижет его тело, снимая кожу и поджаривая внутренности. А он просто лежит и из последних сил в предсмертной агонии ногтями царапает эти слова, пока его глаза не лопаются от высокой температуры.

Вздрогнув, Даррен выпрямился и сказал:

— Пошли отсюда, пожалуйста. Мне здесь не по себе.

Саммер смерила его взглядом, затем улыбнулась и сказала:

— Ладной, пойдём. Просто хотелось увидеть твою реакцию.

— Довольна?

— Более чем. Тебе осталось совсем немного, прежде чем ты наконец полностью проснёшься.

Они вышли и ушли от сгоревшего дома как можно дальше, проведя день вновь вместе, умело наслаждаясь обществом друг друга и миром, ласкаемого летними лучами солнца. На закате они вернулись к колодцу, где снова крепко обнялись и долго стояли так, не в силах разомкнуть объятия.

— Почему я не хочу отпускать тебя? — спросила Саммер.

— Хотел бы я знать ответ, — отозвался Даррен, который закрыл глаза, стараясь сдержать слезы, подступившие к глазам впервые не из-за сигарет.

Боже, что со мной, спрашивал он себя, глядя, как Саммер уходит, оглядываясь, чтобы посмотреть на него.

Чувствуя, как его всего бьёт нервная дрожь, Даррен подошёл к колодцу и, оперевшись на него локтями, опустил голову и принялся плакать. Молча, сохраняя каменную маску на лице. Слёзы просто вытекали из его глаз и, скатываясь по этой маске, падали на дно. Они блестели на прощание и умирали во тьме колодца.

Даррен этого не видел, но где-то там же на дне лежали и маленькие горки разноцветных таблеток, которые он каждый раз выкидывал, когда приходил на встречу к Саммер.

***

Спускаясь на следующее утро по лестнице, Даррен запнулся за что-то и от неожиданности громко вскрикнул, едва сумев сохранить равновесие и свалившись с лестницы вниз головой.

— Какого чёрта? — крикнул он, глядя на чемодан у ног.

— Вы посмотрите только, кто проснулся, — сказала вышедшая из-за угла Джил, несущая в руках огромную стопку сложенных вещей. — Я уже хотела отправить отца, чтобы тот тебя разбудил.

— Что происходит?

— Мы уезжаем. Ты забыл? Вчера же обсуждали.

— То есть как уезжаем? — Даррен едва не подскользнулся при этих словах на самой нижней ступеньки. — Куда уезжаем?

— Обратно в Стэрингстоун. Ты вообще спал? А то у тебя такой вид…

— Не твое дело, какой у меня вид! — взорвался Даррен.

Его мать от такой неожиданности вздрогнула и испуганно уставилась на сына.

— Господи, что с тобой? — спросила она одним губами.

Даррен смотрел на неё, тяжело дыша и пытаясь собраться с мыслями. Но в голове мерцало лишь одно слово: Саммер, Саммер, Саммер…

— Мне нужно поговорить с отцом, — бросил он и кинулся в родительскую комнату.

Отца он нашёл складывающего вещи аккуратными стопками в небольшой чемодан с наушниками в обоих ушах.

— Пап! — крикнул Даррен, стараясь перекрыть своим срывающимся на вопль от волнения голосом гремящих «judas priest».

Заметив его, отец вынул наушники и спросил:

— Да?

— Мы не можем сейчас уехать, — выпалил Даррен.

— Почему? Очень даже можем, — отец спокойно закрыл верхнюю крышку чемодана. — Я бы и сам с удовольствием подождал хотя бы до обеда, но доктор Девис назначил сеанс на полдень, поэтому нам следует поторопиться.

— Причем тут доктор Девис? Я думал, что он примет меня не раньше чем в четверг вечером.

— А ты здесь при чём? — отец усмехнулся. — Или тебе тоже нужен психиатр? По-моему, из нас двоих это у меня напряжённая работа с бумагами, а не у тебя. Так что сегодня на сеанс хочу успеть я, чтобы снова восстановить свои нервишки. Но в следующий раз могу и тебя прихватить для консультации, если ты так настаиваешь, хе-хе.

Даррен уставился на отца, а потом как-то обмяк и, развернувшись, вылетел из комнаты, а вскоре и из дома. Тяжело дыша, он устремился к ржаному полю.

И когда густая, пожухлая трава захлестнула его со всех сторон, он принялся кричать изо всех сил, заливаясь слезами. Он бежал, распихивая прилипчивые растения, и продолжал кричать, глотая слёзы. Он пробивался сквозь заросли и звал её голосом, полного слёз отчаяния. Он умолял её прийти к нему. И над всей пустошью разносилось лишь одно имя.

Саммер.