Смрад. (Хроники военной части в городе N.)

Агонизируя от вселенских благ справедливости новобранцы шли на свой первый субботник. Говно.

Лейтенант по фамилии Берут улыбался. Он прибыл в часть спустя неделю после самоубийства прапорщика. С первых дней-четкое разграничение функциональных обязанностей.

-Спец, вздыхали старослужащие.

Зверь, выдыхали новообращенные.

Евангелие благодатное, улыбался Берут.

Он поменял линолеум в кабинете прапорщика, почистил бюст Дзержинского зубной пастой Colgait. Вместо серого кинескопа телевизора сверкал жидкими кристаллами монитор Vesna, Советская власть обгоняла запад, а лейтенант Берут шагал тропой прогресса, на смену кирзовому сапогу пришла дизайнерская обувь. Неизменны только процессы питания. С устоем армейского общепита Берут спорить не имел никакого права. Процесс испускание газов в недра земли был отлажен, как мастурбация после отбоя.

В части наступили счастливые дни. Но, оно было, Говно.

Берут смотрел в жерло сточной канавы, уровень фекалий превышал норму. А Норма это свято. Берут помнил учения в штабе, так быть не должно.

Новобранцы взяли орудие труда благого, ведра из под мороженных изделий, на поверхности нечистот образовалась пленка, малинового цвета. На ужин ели буряк.

Рядовые, но такие разные Бобко, Шипулько, и Лепкин.

Шипулько являл собой ожившее фото из альбома, то самое где уродливый человечек обнимает упругую даму моложе его, а ты даёшься диву. Как?! Как такое возможно, слово он знает или секрет, где справедливость, не в той эпохе лик Шипулько имел место быть.- Имел, имел я это все-, бубнил Шипулько

В газовом покое сточной канавы он видел свою комнату в доме у мамы, бутылку водки и чуть влажные, жёлтые простыни. Картина рождала покой ума, и ведра наполнялись до краев. -А скажите товарищ…, Шипулько все норовит поинтересоваться за свою дальнейшую судьбу, но руководство было неумолимо. В его глазах он был только выцветшим отрезком не своего времени. И поэтому интереса не представлял. Интересен был ветер, кружит листья. Смотрящий на солдата младший лейтенант Хмырьченко думал о детстве. Такая погода была в ту весну, когда друзья отца тащили в сарай очень пьяную, и смешную дворничиху Зинаиду. Воспоминания придавали сил, на ветру посреди маленького плаца, Хмырьченко чувствовал ветер и резь в желудке. Паскудное сочетание. Ему казалось что Бобко и Шипулько ответственно выполняют поставленное задание. Уровень мутного опадал, показалось горло трубы, серый пластик с кусочками туалетной бумаги, тихонько сыпал коричневую жижу.

Хмырьченко по обыкновению закурил.

Ему было спокойнее наблюдать ил переваренной пищи, нежели смотреть в глаза новобранцам. Лепкин, его белесые глазки Хмырьченко не нравились. Он что,то знал, Хмырьченко был уверен в этом. Рядом зашмыгал носом Бобко. Хмырьченко усмехнулся, холодно боец? Знаю что холодно…

— Как в сарае? Голос Лепкина отвлёк от сигареты.

-Как в сарае, господин лейтенант? Лепкин смотрел на Хмырьченко глазами парня из пивной, тот намотална кулак подол сарафана Зины,она мела двор на пол ставки по утрам.

Утром 74-го, соки любви ребят из пивной вошли в ее тело.

Хмырьченко очень хотел дружить со старшими по двору. Стремление руководить было следствием увиденного в детстве, Хмырьченко нравилось находиться среди слабых мужчин так он становился больше, чем сарай, стены, темнота и смрад пропадали. Ему было 9 лет, на кухне играл Джо Дассен, бабушка мяла фарш в белой эмалированной миске, а во дворе сидели ребята. Курили папиросы Космос, и делились впечатлениями.Зины для них не было. Никита Хмырьченко, закрывшись в ванной, прижался к окрашенной белой краской двери, он стирал с себя бежевой губкой смрад сарая. А может она жива? Я должен был вернуться думал он. Глаза Лепкина так похожи на глаза основного заводилы со двора. А смрад и взгляд были рядом с ним. Хмырьченко огляделся, процесс шел, ведра нечистот лились в канаву и обратно. Смрад пропитал крохотный плац, и только сливная яма стала шире, ил на дне был черного цвета.

— К херам..,Хмырьченко прыгнул вниз.

Что-то со страшной силой ударило его в подбородок. Вынырнул он в углу подвального помещения, было свежо, как в сарае. Старенький телевизор, серого кинескопа улыбался Леонид Якубович. Подвал освещался только этой трансляцией. Дальше от лужи где он плескался шли ступени прочь из подвала. Но Хмырьченко не заботил свежий воздух. Перед телевизором сидели двое, одинаково раздутых человека, ног не было. Одни туловища с раздутыми желтыми руками, покрытые сальной пленкой. Слипшиеся волоски редеющими зигзагами покрывали тела. Туловища едва открывали рты. Глаза впали в помятые лица, гематомы и трупные пята превращали некогда человеческие черты в чучела из радона. Один, тот что с усиками, посмотрел на лестницу, потом на Хмырьченко, а затем на Якубовича. Липкий язык едва ворочался в похожем на рану отверстии.

-Почему из меня сочится гной?, Голова второго мертвеца наклонилась,-

-Это не гной, это в мире живых, со свечи на твоём гробу капает воск.

Трупы закончили копаться в темном иле, он был в подвале вместо пола. Хмырьченко увидел, что все это время они пытались открыть консервную банку.Повеселел, вспомнив, что нож всегда у него на поясе, уже выполз из ямы по пояс, лейтенант хотел достать нож, для уверенности и во благо дискуссии. Но, оказалось,что вместо военной формы он одет в цветочный сарафан. На лестнице послышался гул, в подвал вошли молодые парни, высокий нес в руке бутылку портвейна Агдам. Тот что пониже простыню. А в углу стоял испуганный ребенок. Хмырьченко заорал, но это был вопль женщины, задушенной в пристройке дома много лет назад. Дети насильников теперь вращали круги кармы нечистот, черпая дерьмо из ямы на несуразном, маленьком плацу.

Во второй половине дня когда лейтенант Хмырьченко встал перед ямой на колени, и стал жадно пить нечистоты, а потом упал замертво, в части проходили учения строевой. Новобранцы закончили черпать к ужину. Тело Хмырьченко отвезли в областной морг. Берут отнёсся к инциденту с улыбкой, хотя в душе ругался матом. После самоубийства прапорщика вторая смерть была следствием и причины вырисовывались самые противоречивые. Но на то и был Берут уставным человеком. Он вышел из кабинета и направился в столовую. Подавали борщ.

А вокруг части в городе N, расползалась темнота, смерть нажала на рычаг, и в оврагах и посадке вокруг строения части можно было различить десятки любопытных светящихся глазок.