К девяти вечера он вернулся в свою захолустную комнату в здании общежития, сильно уставший. Из её малой прихожей был виден свет, доносившийся из конца комнаты. Милан подумал, что он не один, но тут же вспомнил, как только что открывал запертую дверь. Желая удостовериться в одиночестве, он размеренно проследовал далее и увидел горевшую настольную лампу, которую, уходя, забыл выключить. Лишь он же сам в прошлом являлся причиной этого света. Было необычайно тихо и спокойно. Он, полностью одетый, стоял посередине комнаты возле единственного и уставшего источника света. Снег медленно таял на плечах его тёмного пальто, так же медленно вечер переходил в ночь. В окне спокойной метелью проносился февраль на чёрном фоне безжизненной дали. Милан ещё долго мог смотреть в неё.
После тщетной попытки обнаружить нежданного гостя Милан ощутил сразу два чувства: тепло прильнувшего к нему в то мгновение одиночества, которое он любил, но стыдился, и странное очередное разочарование затухающего дня. Он терзался и рвался из цепей, которые с каждой новой минутой всё сильнее сковывали его, он хотел что-то сейчас же изменить, хотел пойти и прыгнуть с огромной высоты с верёвкой, хотел пробежать двадцать километров, хотел написать стихотворение с приговором всему свету с его несправедливостями, невежеством и жестокостью. Милан чувствовал холод, но заканчивающийся день не позволял разжечь его чувства.
Всё ещё одетый он сел на кровать, на мягкий белоснежный матрас, сковал руки в замок, упираясь локтями в бёдра, и уставился, поглощаемый размышлениями, на серый ковер.
Он проматывал в голове своей прошлые события, сам не понимая, зачем. Вспоминал детские лица его друзей, с которыми он рос в маленьком городишке, точно в песочнице. Как же быстро наступило будущее, которое в те мгновения было таким недостижимым.
Будучи детьми, мы видим нашу особенность в глазах взрослых. За детьми присматривают, прощают ошибки, ссылаясь на возраст и часто говорят: «ничего страшного, научишься ещё», или: «не волнуйся, найдёшь ещё свою любовь», но что, если люди говорили бы это друг другу будучи повзрослевшими. Это бы сочлось как что-то фантастическое и несправедливое; такое говорят только детям, чтобы их успокоить или пожалеть, а скажи что-то подобное взрослому сломленному человеку, так он сильнее себя переломит и невзлюбить тебя. Чем старше мы становимся, тем более мы одиноки.
Милан не хотел мириться с этим, хотя и понимал, что это нужно просто принять. Но приняв это, он не мог найти опру и слабо держал баланс. Действительное одиночество вырывало его лёгкое на подъём тело из кожи безнадёжного Пуэра*, но каких терзаний это стоило и продолжает стоить.
Тут завибрировал его телефон, Милан заранее знал, что звонить мама. Этот звонок в конце каждого дня был для Милана костерком в его охладевших эмоциях. Ранее незаконченные думы этот звонок навсегда смывал водой, поскольку, когда тебе звонят c единственной целью – тебя услышать, это действие вне всяких сомнений лучше любого алкоголя и секса, наркотика и лекарства, дофамина и эндорфина.
– Ало?
– Милан?
– Да, привет, мам – мягко сказал Милан.
– Привет! Как дела? – мама звонила каждый вечер и являлась одним из спасителей Милана. Как же далеко она была. За сотни километров лесов, стуж и ливней от сына, как нуждался Милан в квартире, в которой проводил своё детство.
«Как же там мама одна после того, как младший сын покинул родной дом?» – грустно вопрошал сам себя Милан. Всегда, как Милан слышал мамин тихий голос, рвущийся сквозь помехи связи, с секунду перебарывал вскипаемые нервы, дабы не разрыдаться, но ему хотелось… Хотелось, чтобы мама сама приказала ему приезжать домой подальше от городского гама и сырости… но Милан в телефонном разговоре отвечал:
– Всё отлично! – в крайнем случае мог сказать: «всё хорошо!».
Милан не любил расстраивать маму по пустякам – да, бурлящие размышления, прерванные маминым звонком он расценивал как пустяк и сам с собой ничего не мог поделать. Ни в семье, ни в обществе, казалось Милану, о терзаниях не принято говорить. Если ты заговорил о них, то это значит, ты слаб. «Не уж то, ты думаешь, что только у тебя на уме то, что ты устал, устаёшь и будешь уставать день за днём? Не думай, что у одного тебя прошлая ночь бессонная. Быть может кто-то и в петлю сегодня надумывал…» – рассуждал Милан. Всегда пытаешься быть примером восхищения или подражания, но кому эта пыль сдалась?!
– В киностудии никто не брался за финансирование моей картины, и…
– Ты плохо просил, я знаю, как ты стесняешься попросить чего-нибудь.
– Мам! Никому там мой фильм не сдался, это – короткометражка, она не принесёт денег ни мне, ни актёрам, ни продюссерам.
– Всё равно я уверена, что ты ни с кем не поговорил, язык в жопу засунул, извиняюсь за выражение, – уже как бабушка говорю.
Я же говорила, не нужно тебе это, тебе учиться нужно, а ты снимать что-то хочешь про какую-то там войну «Жизнь». И название-то какое странное.
– Мам, ты не представляешь, как я устал…
– Что такое? – в этих словах был слышен испуг, Милан не любил, когда мама пугалась.
– Я проснулся в семь утра и по тёмному снегу пошёл на учёбу, вышел из вуза в серую туманную улицу и отправился на студию, где у ни один режиссёр не был в духе, они кричали на актёров, один актёр попытался даже ударить режиссёра: чуть не завязалась драка. Я стоял с круглыми глазами и смотрел на разъярённые лица работников студии, робко прижимая сценарий к груди, ко мне подошёл охранник и спросил, к кому я. Я объяснил, что я со сценарием, он отправился к одному из режиссёров. Режиссёр знал и уважал охранника, и издали я увидел, как он быстро и хладнокровно помотал головой и сказал твёрдое: «нет!», даже не взглянув в мою сторону. Ещё с минуту я стоял и смотрел на съёмочный процесс и того, кто меня отверг, и в нём я не находил ничего общего со мной. Я чувствовал себя пустышкой, всё пережитое превратилось в пепел одним движением головы с серьёзным лицом и твердым слово «нет!».
Подошёл охранник и сказал:
– Сегодня, видать, не получиться.
– Угу, до свиданья – сказал я, уже направляясь к выходу.
Идя домой, я выкинул свой сценарий в мусорку, не знаю, как я решился на это.
– Что?! – мама резко вздохнула и опять испугалась.
– Да найду я его, мам… завтра, найду… – Милан тут же попытался успокоить маму.
– Что ж у тебя там случилось?! Конечно завтра найдёшь и в другой день сходишь опять на студию, когда там будет поспокойней. Покажешь сценарий, он подскажет тебе продюсера, и ты всё снимешь. И всё будет нормально. … Всё ложись спать, слышишь? Попей чай и ложись спать.
– Угу, хорошо, мам, спокойной ночи и… спасибо.
– До завтра.
Телефонные гудки опять погрузили Милана в одинокую комнату, в которой вот-вот перегорит единственный источник света. Милан увидел на телефоне фотографию мамы. На душе у него стало теплее и тут перегорела лампа. Милан остался в темноте.
Он встал с кровати и посмотрел в черноту окна, в которой вихрем кружились хлопья снега. Он размахнулся и бросил телефон в окно. В коридоре послышался звук битого стекла. Серёга, шедший из толчка мимо комнаты Милана, услышал это.
– Милан!? Ты чё там? – спросил Серёга и стал дёргать дверную ручку.
Милан посмотрел назад.
Его взгляд терялся в тех четырёх стенах его душной комнаты. Серёга всё ломился и стал уже звать на помощь.
Милан посмотрел в разбитое окно, откуда веяло холодной бездной глубиной в шесть этажей. «Не хочу оставаться здесь, не хочу выходить к людям – они не поймут». Милан разбежался насколько мог с центра комнаты и пробил правым плечом оставшиеся в оконной раме осколки, полетев камнем в низ в объятья твёрдого снега.
Снег слегка смягчил удар. Милан ещё мог туго дышать. Он не понимал, что у него было сломано. Болела спина и левая нога. Мила сытился воздухом маленькими глотками, но он понимал, что умирает. В последние мгновения он увидел, как из общежития выбежали двое в шортах и тапках за ним.
Милан уставился на тёмное звёздное небо и помалу пускал пар изо рта. Голые ветви елей с удивлением посматривали на самоубийцу, как бы приговаривая, что к звёздам ему путь закрыть, если он сейчас умрёт. Милан прикрыл глаза и, когда подбежали двое в шортах, перестал испускать пар.
(Полгода спустя). «Дамы и господа! Вы, вероятно, удивитесь, но этот сценарий я нашёл, валящимся около одной помойки. Не то, чтобы я любитель лазить по подобным местам (в зале раздаётся тихий смех), но в тот день я был необычайно любопытен… Я искал новый сценарий, потому что на прошлой работе мы не поладили с актёрами (показывает на синяк на шее, в зале раздаются удивлённые вздохи) и эта необычная находка меня поразила. На ней были инициалы и фамилия – М. А. …ов. К несчастью автор скончался в больнице после попытки самоубийства. Что ж, гениев часто терзают душевнее проблемы. Мы почтим его память в любом случае.
Мы проделали огромную работу и сняли фильм по этому сценарию, с которым отправимся на Каннский фестиваль.
Всех поздравляю с завершением съёмок! Ура, друзья! (конец пламенной речи режиссёра сопровождается аплодисментами и свистами)»
Фильм «Жизнь», снятый по сценарию Милана, стал победителем Каннского фестиваля. В тот же день, во время празднования победы, режиссёра этого фильма нашли мёртвым в городе Манделье-ла-Напуль в туалете ресторана Bessem* при загадочных обстоятельствах.
Еще почитать:
No show
Безымянные
Не все звезды светят. И это нормально!
Палач
«
»
11.08.2024
