— Бабушка есть у Красной Шапочки. Вот закусить хочу.
— Я тоже бабушек люблю, — признался Людоед. — Как увижу бабушку, так под ложечкой сосать начинает. «Тебя еще не хватало!» — недовольно подумал Волк, но вслух сказал: — У Шапки чипсы есть.
— Тьфу на них! Главное, что у нее есть бабушка.
— А у тебя нет?
— Свою я давно съел.
— Ладно, про дедушку не спрашиваю.
— Вот и не спрашивай. — И добавил зло: — А Мальчика поймаю — без горчицы слопаю.
— Без горчицы невкусно.
— С кетчупом съем. Или с соевым соусом. С корейским. А теперь — к бабушке! Может, у нее и горчица найдется.
Бегут Волк с Людоедом, торопятся. А второпях и не заметил Людоед корня из земли выпирающего, да со всего размаха и врезался в хрустальный гроб, в котором Спящая красавица почивала. Разбил он тот гроб вдребезги.
— Ах, чтоб тебя! — взревел Людоед.
— Что такое? — обернулся Волк.
— На гроб наткнулся хрустальный. Вешают, где попало. Вот шишку набил. Сам ритуальный предмет — вдребезги.
— Нехорошо, — заметил Волк. — А что с красавицей?
— Да что с ней сделается, вон на листьях спит, храпит, знай.
— Дамский угодник из тебя никакой. Так растолкай ее. Или за пятку почеши, может, проснется.
— Оставим все принцу. А ее из пушки не разбудишь. Принц объявится, приберется здесь. Заодно и красавицу чмокнет, она и проснется. И пойдет у них пир горой.
— Пир, это хорошо. Я бы с удовольствием попировал.
— Может, и попируем. Какие наши годы.
Но тут зашевелилась Спящая красавица, глаза протерла, да как закричит:
— Эй, вы, черти слепые, а поосторожней нельзя было! Очки купите. Где мне теперь спать? А зима придет? Не очень-то на траве поваляешься.
— Отстань, женщина! — прервал ее Людоед. — Мы торопимся. А вон, кстати, и принц идет.
— Где?
— За березу спрятался.
— Зачем?
— Сюрприз приготовил. Или сервиз. Кто их разберет, этих принцев. Побежали, Волк!
— Ты обманул ее! — воскликнул Волк, когда они отбежали уже на порядочное расстояние.
— Там действительно в кустах кто-то ломился.
— Так медведь, может.
— Может, и он. Надеюсь, что ей повезет.
— А если нет?
— Значит судьба у нее такая. Планиды не так сошлись. Хватит болтать! Прибавим ходу. Темно уже.
А скоро и бабушкина изба показалась.
— Вот сейчас и поговорим с бабушкой, — ухмыльнулся Волк.
— Да что с ней разговаривать. Ломаем дверь и…
Но ожидал их пренеприятный сюрприз. Дверь оказалась стальная.
— Такую даже ты не сломаешь, — вздохнул Волк. И, обнаружив домофон, сказал: — Здесь подход нужен.
Позвонили.
— Кто там? — раздался голос. — Я никого не жду.
— Это я, бабушка, внучка твоя, — говорит Волк.
— Что-то ты поздновато, внученька. И почему у тебя голос такой сиплый? Куришь много? Говорила я тебе — сколько раз! — бросай, бросай! Не доброе это дело.
— Я и бросила, бабушка, — хрипит Волк. — Да тут с мамкой разругались, перенервничала. Ну, и опять засмолила.
— Впусти нас, бабуля! — подает голос Людоед.
— А это еще кто? — недоумевает та.
— Подруга моя, — отвечает Волк. — Прилипла, как банный лист. Хочу, говорит, на старушенцию твою поглядеть. Я ей отвечаю: чего зря глаза пялить. Иди в музей, там и пялься. А она ни в какую — хочу и точка! Так и настояла, настырная.
— Что она там губами шлепает, эта козявка! Какая я ей старушенция! — возмущается бабушка. — Ишь чего выдумала! Я еще ого-го! В самом, можно сказать, соку.
Людоед, закатив от восторга глаза, кричит:
— Она еще ого-го! И в соку!
«В соевом, что ли?» — попытался угадать Волк.
— И эта хрипит. Тоже куряка? — строго спрашивает бабушка.
— Еще какая! Две пачки в день в дым превращает.
— Да не слушайте вы ее, бабуля, — льстиво говорит Людоед. — Врунья она известная. Так, иногда сигаркой-другой пыхнешь под настроение, особенно, когда брюхо набьешь. Вот и сегодня, хотел Мальчика… А у вас, кстати, горчица есть?
Тут Волк толкнул его и прижал палец к губам.
— Чего она несет! — изумилась бабушка. — Какой мальчик! Какая горчица!
— Я тебе все объясню, бабуля, — отвечает Волк. — Ты дверь только открой, неудобно так разговаривать. Ты там, мы снаружи… И хватит дрыхнуть! Я тут с музыкой веселой. Врубим на полную… Мертвые проснутся.
— Упаси, Господь! Не вдохновляет меня твоя музыка, внученька. Иди домой с музыкой этой, там и слушай. А мне покой нужен.
— Да ладно тебе, — ноет Волк. — Вон и дождь собирается, а я зонтик не захватила. И у подруги насморк.
— Не открою! Заразите вы еще меня. Не хватало с гриппом свалиться. Да и лень мне с кровати вставать.
— Ты не волнуйся, бабушка! У нее на морде… то есть на лице, повязка марлевая. Авось не заразишься… А если и выйдет напасть такая, я доктора позову. Он тебе уколы поделает витаминные. Станешь, как новенькая.
— Я уколов боюсь. Не пущу!
— А я к тебе с гостинцем. Крендель принесла.
— Вот те на! Крендель! Бабушка ей в наследство избушку оставляет. Да не просто, а с железной дверью! И вместо того, чтобы курочку жареную принести, да баночку шпрот, она меня кренделем соблазняет.
— Ну, твоя бабка дает! — зарычал Людоед. — Шпроты ей подавай. Может, лосося еще поймать?
— Что ты там еще скрипишь, непоседа курящая! Слух у меня хороший. Марш уроки делать! А дверь я вам не открою.
И как не бились, как не старались Волк с Людоедом, ничего у них не вышло. Пускать их бабушка категорически отказалась. Так и ушли ни с чем.
А Красная Шапочка поплутала, поплутала по лесу, устала, да и домой воротилась. Умела два кренделя с молоком и спать легла.
Храпит бабушка.
Скулит Волк, беспокойно ворочается в своем логове.
Изрыгает проклятия Людоед.
Мирно посапывает Красная Шапочка. Наплевать ей на все.