Сказка старой Йоль.

           Скрюченными пальцами Йоль разливала из глиняного чайника горячий травяной чай. Путники устали с дороги, и ей хотелось, чтобы тела их и умы вобрали в себя расслабление. Лёгкий пар плавными переливами тронул пространство пещеры — ее теперешней обители. Стал растворяться в воздухе приятный сладковатый аромат, все поглощая и исцеляя.

 Путники устроились на полу, на теплых овечьих шкурах, и старуха со слабой улыбкой, не говоря ни слова, положила к их ногам деревянную миску с орехами, кореньями и сушеными фруктовыми плодами. Дух хозяйки сквозил гостеприимством. Лица и фигуры гостей ее слабо освещались пламенем костра, разведенного посреди всего пространства пещеры, пусть и не столь большого. Он согревал воздух, давно привыкший к постоянной температуре, равной 14 градусам.

 Немного подождав, и все это время не спуская глаз со своих гостей, Йоль медленно направилась в дальний угол своего обиталища. Крючковатые пальцы ее осторожно открыли старинный резной сундук и, с нескрываемым трепетом, вытащили светлый льняной мешочек, который легко ложился на ладонь.

 Ещё раз изучив глазами путников, она села недалеко от костра и расстелила на каменном полу небольшой кусок ткани, добытый ей тут же, из кармана одежды. На нем Йоль и разложила костяные плашки с руническими символами из того самого льняного мешочка, что вызывал в ней столь тёплые чувства.

 Пламя стало играть с бледной кожей путников и крючковатыми пальцами самой Йоль, с матовым цветом рун и стенами, похожими на темные, покрытые лаком, восковые узоры. Пламя трещало, баюкало, превращало человеческую мысль в невесомый образ, растворявшийся тут же. И пока минуты капали в воду, похожие на вечность, старуха гадала.
Наконец, она изменилась в лице.

— У нас будут ещё гости — сказала она, чуть улыбаясь, и не спуская глаз своих с рун, блестевших под пальцами.

— Гость этот принесёт с собой страхи и кое-что ещё. Надо подробнее посмотреть — слова ее превратились в какой-то неясный шепот, а затем зазвучали громко и ярко- Страхи и…

Старуха нахмурила брови, немного помолчала — и свою историю.

           Пару минут спустя пространство трепетало под двумя большими крылами чёрного, как смоль, ворона, влетевшего в пещеру. Путники вздрогнули, прижались друг к другу. Неожиданно, как удар молнии, поразил тела их страх. Руки сами потянулись к лицу при виде огромной птицы, стараясь закрыть его и спасти.  Лишь маленькая девочка среди них проявила любопытство и бесстрашие, не закрываясь и не прячась, а делая шаги в сторону птицы, которые тут же пресекла мать, сидевшая рядом на шкурах.
Ворон цокнул клювом и наклонил свою голову, вперив свой взгляд в Йоль. Мощные его когти царапали пол.

— А вот и наш гость — обратилась она к путникам, а потом, улыбнувшись, и к самому ворону.

— Твои перья все ещё трепыхаются от долгого полёта. Ты пугаешь взрослых, но не тревожишь лишь сердца ребенка. От тебя веет холодом и душевной болью. Но, не смотря на все это, я прошу тебя разделить с нами
минуты отдыха и пищу.

Она указала на большую глиняную миску с угощениями, лежавшую близ людей. Ворон, раскрыв клюв и громко каркнув, остался на месте. Глаза его бегло обшарили пещеру, сундуки и полки, людей, настороживших свои зрение и слух. Потом, вдруг, они остановились на маленькой девочке

— Духи леса любят детей. Чуть позже я скажу вам почему — улыбнулась старуха и продолжила:

— Я хочу, чтобы вы услышали одну историю, которая приключилась с этим духом, а заодно и изменили ваше к нему отношение. — все еще с улыбкой говорила она, по-доброму глядя на путников и мать, укрывающую свое дитя.
Затем встала, подошла совсем близко к людям, что озирались ещё по сторонам, и устроилась на полу, на горстке песка.

-Я буду лишь проводником. Моими устами будет говорить эта древняя птица – и с последней фразой старуха достала из складок платья небольшой мешочек, в котором находился старый глиняный свисток в виде птицы. Осторожно коснулись губы ее этого свистка, пока еле-заметный шепот не пробежал по воздуху, касаясь то одного, то другого, своими прохладными пальцами.

Ворон вздрогнул и устало склонил свою голову к самой земле, блеск его глаз, казалось, перешел к глазам старой женщины и она, собрав все внимание слушателей, начала свой долгий рассказ. Голос ее совсем изменился, и некоторые нотки напомнили даже карканье. У путников не осталось сомнения, что говорит с ними сейчас совсем не старуха. Начиналась история так:

«Это было очень давно, когда боги не скрывались за пеленой тайны. Именно тогда поздние ростки Эдема породили новый мир – совершенный мир, буйством красок не уступавший ни раю, ни всем оттенкам востока. Это был мир совершенства.

Всепоглощающий хаос, из которого были сотворены мы, благосклонно наблюдал за рождением новой Вселенной, за рождением природы, животных и человека. Множество существ стали обитателями этой новой земли. Одними из них были духи – хранители, что оберегали природу от бедствий или неосторожности человека. Духи эти могли принимать человеческий облик. И одним из таких созданий был и я. Моим священным долгом было – оберегать величественный, и до бескрайности широкий, лес.

Небеса установили свои нерушимые порядки, чтобы поддерживать гармонию между земным и небесным уровнем. Но недолго мир и спокойствие властвовали на этой земле.

Я помню, как жуткими огнями полыхало небо, когда несколько Ангелов — Ангелов правосудия пошли против целого легиона, встав на защиту людей — простых смертных. Им было больно видеть, как создания Вселенной утопают во лжи, лицемерии, ненависти и боли. Шесть синодических¹ месяцев длилась борьба, но  Ангелы правосудия потерпели полное поражение. Легион прогнал их прочь с небесной обители, бывшей им домом, за попытку нарушить небесный порядок.

И тогда эти Ангелы, пропитанные от корней горечью и злобой, поселились на самом краю земли, обратив его в место холода и тишины. Последние люди, которые в страхе бежали в иные места, прозвали край света севером. Так падшие Ангелы правосудия стали названными Богами севера.

Я жил в лесах, оберегая деревья, и указывая заблудившимся людям путь в дремучем царстве корней и ветвей, и видел, как белый холодный пепел застелил собой все тропы, холмы и травы. Как умирали насекомые и птицы под белым убийственным покрывалом, как люди бежали далеко, спасая детей от безжалостных ледяных лап смерти. Но сам я не посмел покинуть мест, которые оберегал, и остался служить вечному покою деревьев.

Я смотрел и видел – вокруг лес, густой и темный, без единой тропинки, лес. Остались лишь крохотные следы человека, который бывал в этих местах много лет назад, но скоро и их замело снегом, смыло ветром, и укрыло льдом. Величественные ветвистые великаны остались стоять одни, безучастно глядя на серое небо.

Шли дни, годы. Белое холодное покрывало оставалось лежать на земле, деревьях, холмах, облепляя каждый выступ и угол, наделяя воздух пронзительным холодом. Путники, что случайно забредали в эти края, прозвали это явление «Тик²», еще ими были придуманы слова «б’ет³» и «Токпуль⁴». Иногда происходили спады и подъемы температур. Это напоминало изменения в других точках планеты, которые были уже известны и носили названия – лето, весна, осень. Людям был знаком круговорот подобных вещей, особая цикличность явлений. И однажды кто-то даже придумал фразу – «Ничто не вечно. Вечными являются одни лишь изменения».

Однако же, и летом, и весной, и осенью, снег продолжал удерживать свою власть над природой.  За кратким изменением в температуре неустанно следовала зима.

В тот год зима выдалась лютой и погубила много деревьев. Весь месяц морозы и жгучие ветры секли лес: со стоном на дубах и ясенях лопалась кора, оголяя светлую заболонь. Страшно гудели и гнулись раскачивающиеся кроны, точно указывая на что-то своими черными ветвями, быть может — в знак приближения грядущей смерти.

Но страшнее всего было, когда по заметенным тропам приходили ранние сумерки – каждая лесная впадинка наливалась тогда чернотой, а из-под пней и сосновых стволов выползала косматая древняя тьма. Не несла она ни звезд, ни иного волшебного излучения ночи, лишь мертвенные и бледные блики сугробов. Протяжным воем затягивала свою песню вьюга, летя через степные балки и замерзшие омуты, шелестя желтым сухим камышом. И такой скорбью, такой болью был преисполнен этот вой, что сердце сжималось в груди, будто его касалась чья-то ледяная рука.

В эту зиму мне стало особенно одиноко и горестно. Я видел, как умирало все, что было когда-то мне домом, и постепенно сам начал наполняться злобой и ненавистью. Любая эмоция, любое чувство – это болезнь, которая с течением времени распространяется очень далеко и очень глубоко. Я осуждал Ангелов за их слабость, не осознавая, что и в моей душе есть уже эти ядовитые семена. И когда с течением времени я это, наконец, понял, то было уже поздно. Единственное, что я еще мог сделать — спасти то единственное, что у меня оставалось.

 Моим сокровищем был резной сундук, надежно спрятанный в самой чаще леса. Мне стоило немалых усилий найти этот сундук, избавить его от плотной корки снега и льда. Я согревал его своими крыльями и дыханием. Что было в этом сундуке, я не ведал, но знал лишь то, что там, быть может, заключена самая могущественная сила на земле. Знание это передалось мне с первым моим появлением на свет .

И я отнес сундук в пещеру на окраине леса, где обитал когда-то, и куда уже долгое время не решался ступить. Немалых мне стоило это усилий. Сбив мощные лап в кровь, отдав добрую часть своих перьев вьюге, я долго залечивал раны, ища приют у деревьев, которые когда-то оберегал. Но молчаливы были их стволы и кроны.

Она появилась тихо и незаметно – словно отделилась от холодного ствола, которого коснулся лунный свет. Лицо ее было скрыто маской в виде черепа животного, и лишь глаза отчетливо были видны, сверкая блеском обсидиана.»

Губы Йоль на минуту замерли. Она посмотрела на каждого гостя в своей пещере. Морщинками тронулась кожа вокруг глаз из-за улыбки, озарившей губы. Она сказала, откашлявшись:

— Я дам волю древней магии, которой веками дышало все живое. Она пронизывала каждую каплю материи. И все это для того, чтобы вы могли увидеть те события собственными глазами, не обвинив меня во лжи.

Старушечьи руки потянулись к мутным склянкам, разложенным на полу, в том же самом углу пещеры, где стоял и сундук Йоль. Серая пыль (их содержимое) полетела в пламя. Люди зажмурились, но открыв глаза, охнули от изумления. Перед ними простирался огромный заснеженный, состоящий из величественных высоких деревьев, лес. Обычный зритель и не понял бы, что деревья в этом лесу мертвы. Снег и холод делают удивительные вещи. Он забирает жизнь, но, в то же время, оставляет черты этой жизни нетронутыми, вечно хранящими память прошлого.

Картинки стали меняться, то вспыхивая, то сужаясь, а то и вовсе разлетаясь на крохотные частицы, пока, наконец, путники не увидели крупного ворона. Он лежал в снегу посреди лесной чащи, на горстке больших черных перьев. Напротив стояла невесомая, как тень, незнакомка.

Люди охнули. Даже мысли ворона были ощутимы. Они зазвучали в их голове мощным потоком, льющимся помимо их воли.

 «Так вот, кто она! Та, от кого я долгие годы берег этот лес, животных и людей, нечаянно забредших сюда!» — звучал в их головах голос огромной птицы, не сводившей черных своих глаз с мраморно-белой маски незнакомки.

Пред путниками предстал их странный диалог. Первым произнес свое слово ворон. И каждому из присутствующих оно было понятно, точно говорил человек:

— Я знаю, кто ты. Я много слышал о тебе и уже успел насмотреться на плоды твоих рук. Ты легкокрыла, точно Ангел, стремительна, словно сокол во время охоты, и так же не уловима, как дикий ветер здешних мест. Но все эти качества тем омерзительней, чем более осознаю я, для чего ты пришла в этот лес. Ты смерть – вот кто ты!

Долго и неподвижно стояла незнакомка. И так мучительно проходили минуты, что страх стал передаваться от духа леса ко всем, наблюдающим за этим, людям.

Наконец, она ответила ему:

— Смерть? – долгим эхом пролетел этот вопрос через каждое ухо, его услышавшее — Если, называя меня смертью, ты наделяешь это слово тем ужасным смыслом, которым его принято наделять, то я не могу им зваться.

Женщина в белой маске ненадолго замолчала, как бы подбирая слова. Спустя несколько мгновений ее грудной голос вновь наполнил пространство:

— Смерть – это отсутствие любви. Если ты не любишь – ты умираешь. Даже если тело продолжает ходить. А я всего лишь проводник души, одинокий странник, подчиняющийся законам Вселенной.

Чувство колкого упрека застряли в клюве птицы. Его мысль неслась стремительно и ударяла точно, искусно сделанный, кнут.

— Ты знала весь исход заранее, поэтому пришла?!

— Так показали звёзды. Нет в мире совпадений. Я шла очень долго, еще до начала войны небесных ангелов. Шла от одного затерянного селения к другому. Но теперь мне больше нечего здесь делать, только что я забрала последнюю душу, и теперь меня ждут в других местах. Прощай.

Каждый, кто видел эту картину, ощутил на себе как мучительный озноб, рожденный отчаянием, подчинил себе каждую клеточку тела несчастного ворона

— Постой! Этот лес долгие годы был моей обителью. Я оберегал его границы, и в ответ он дарил мне свою энергию, когда это было необходимо. Самые счастливые моменты, что я мог ощутить, даровал он мне. Я многим готов для него пожертвовать.

Запнувшись на этом, ворон, вдруг, задумался и затем, полный готовности, произнес — Я  готов отдать свою жизнь в обмен на душу этого дерева. Возьми же ее.

И в ту же секунду два черных крыла потянулись к бледным ладоням Смерти, остановленные ее быстрым ответом.

— Но ты не душа, заключенная в тело. Ты — живой Дух, а, стало быть, не можешь пройти цепь смертей и рождений. Ты должен выполнять свою миссию, а потому обречен на вечное существование, как и я – почти с печалью произнесла она эти последние слова.

-Нет. Мы отличны. У тебя есть хотя бы смысл существования, а у меня его отобрали. Ты живешь, чтобы провожать души в последний путь, но я жил ради этих деревьев. Такую задачу мне определили боги.

Странница долго смотрела на него своими серыми, почти бесцветными глазами. Ветер нещадно свистел в ушах и разносил «белый пепел» по мертвому лесу. Серый наряд, в который была облачена она, плавно развевался, точно в танце. Наконец, бледные руки достали из складок платья тонкий, похожий на шелк, мешочек.

• Я отдам тебе душу этого дерева. Не посчитай это жалостью. Я не позволяю оскорблять ею живое. Я делаю это в знак уважения. Лишь ей ты добился моей благосклонности, Дух.

И странница доверила мешочек крыльям ворона, перед уходом обронив лишь такие слова: Однако помни, Дух, что час мой никогда не проходит совсем. Он бывает отсрочен».

И вновь путники Йоль увидели вокруг себя стены пещеры и старуху, скрестившую ноги на полу. Та наблюдала за всеми, чуть склонив седую голову. Долго она не произносила ни слова, а затем медленно встала, сделала несколько  шагов назад и заговорила. Речь ее звучала ровно и чисто, тогда как все остальные люди пытались настроить сбившееся дыхание.

• А теперь отдохните и примитесь за кушанья. У меня всегда угощений в достатке. Я же попробую вновь разговорить нашего нового приятеля. Он обычно очень молчалив. Она обратилась к птице — Дорогой Дух, всем нам хочется услышать продолжение этой чудесной, но печальной истории. Не оскорби же нашего любопытства.

 После долгого молчания зазвучали, наконец, слова:

« Не знаю, как хватило мне сил добраться вновь до пещеры и спрятать  драгоценную ношу в сундуке.

Очнулся я среди лесной чащи, засыпанный снегом, с удушающим комом в горле. Ветер к тому времени уже утих. И лишь серое небо грозно смотрело на меня сквозь широкие прожилки потолка, видимость которого создавали кроны. И такой жгучей злостью переполнилось мое нутро, что я стал проклинать и людей, и небо, и надежды свои, и сам смысл  существования.

 «Я уснул глупцом, но с пробуждением во мне открылась мудрость» — так думал я, ослепший от отрицательных чувств, что меня сковали. И тут же злоба и ненависть заставили меня отправиться в пещеру.

«Если погибло то, что я защищал, во что верил, то пусть жестокие небеса отберут у меня все, до последней капли» — и их руками хотел быть я сам.

Я сам хотел уничтожить свою последнюю надежду, развеяв ее по ветру. Вот в каких мыслях отправился я в пещеру.

Что было в том сундуке? Меня терзало любопытство. Я хотел узнать и покончить с этим раз и навсегда.

Каково же было мое удивление, когда я обнаружил там мягкую глину цвета слоновой кости, уложенную в ткани.  Но скоро это удивление сменилось яростью. И в порыве этой ярости я стал подкармливать мысль — уничтожить свою находку — олицетворение несбывшихся надежд.

 Я не обнаружил там, однако, мешочка, что дала мне странница, но решив, что потерял его, приступил к исполнению плана.

Крылья подняли меня на огромную высоту, где свирепый северный ветер   не тревожил лишь серого неба, плотным куполом, нависающим над просторами севера. Выбрав место, где снег превращался бы в лед, не уступающий по твердости даже камню, я сбросил вниз свою ношу.

Сундук разлетелся вдребезги, а вместе с ним и все содержимое. Мутным пятном глина расползлась по земле, но показалось мне, что каждая ее частичка, будто бы, вновь собирается воедино. И это настолько пленило мое внимание, что я не раздумывая бросился вниз, чтобы увидеть все это как можно ближе.

И что же предстало моему взору? Крохотные капельки глины действительно перемещались по снегу, а потом осторожно соединялись друг с другом, образовывая маленькие «стаи», которые вновь начинали свое движение, обретая неясную форму. И казалось мне, будто я вижу очертания человека.

Я приложил еще больше усилий в своем стремлении уничтожить глину. Уничтожал, закапывал, сбрасывал ее вновь и вновь с большой высоты. Все было тщетно.

И тогда я задумал придать глине форму. «Если человек — причина гибели целой части этого мира, то я создам именно человека».

Коварство в том, что я слепил эту глину, в порождении своей ненависти, своего эгоизма. И она с легкостью приняла ту форму, которую я ей дал. Но любое уродство, любая ужасная деталь, которой я наделял фигуру, принимала совершенно иной вид. Она, будто, исчезала, а на ее месте появлялись нисколько не уродливые, а несказанно красивые «штрихи». И это тоже вызывало во мне злость. Мы так слепы, когда хотим получить желаемое.

Я взглянул на собственное творение и искренне изумился. Передо мной стояла красавица, полностью передававшая черты самых прекрасных девушек, которых мне когда-либо удавалось видеть. Ее стройное тело и тонкие длинные пальцы, завитки волос, искусно переданные структурой глины, поражали своей живостью, своим сходством с оригиналом.

Но именно эта красота никак не удовлетворила моей жажды отмщения, а, наоборот, еще больше разожгла ее. Я придал такую форму, что похоже было, будто девушка стоит посреди ледяного пейзажа в легком одеянии.

«Пусть она замерзнет здесь, узнает, что такое северный холод» — со злобной усмешкой думал я. В голове моей возникали еще мысли попробовать вновь избавиться от скульптуры, все они были порождением глубокого негодования. Однако, подумав, я бросил затею еще каким-то способом ее уничтожить, понимая тщетность подобных действий. Вместо этого я полетел в сторону леса, чтобы остаться наедине с собой и миром, который рухнул для меня в одно мгновение.

Долго я бродил по заснеженным лесным чащам, щурясь и вглядываясь в голые стволы деревьев, в черные тени гордых гигантов. Лапы мои тонули в снегу, и вскоре я и вовсе перестал их чувствовать. Я продолжал идти, все вглядываясь в пространство, и мысли мои были обращены в далекое прошлое, где жизнью пахли эти, родные сердцу, места. Не знаю, как долго бродил я по бесконечным лабиринтам, образованным стволами, но внезапный порыв обуревавшего меня негодования, заставил развернуться и идти прочь.

И тогда, словно, вдруг пробудилось древнее сердце леса – глухое короткое эхо пришло с севера и увязло в белесом тумане. Я остановился, тревожно прислушиваясь; звук повторился, и тогда, даже не зная его природы, меня, впервые за последние часы скитаний, посетила надежда.

• Уууук…уууук… — раздалось снова, и я пошел в этом направлении настолько быстро, насколько позволяло мое положение.

Дойдя до места, откуда доносился звук, я застыл как вкопанный, не веря своим глазам. Передо мной стояла девушка, точь-точь похожая на ту, которую я поневоле вылепил из белой глины. Отличие состояло лишь в том, что эта была живой, совершенно точно живой. Длинные волосы цвета снега и, умытые синевой, глаза, излучали жизнь. На девушке было только легкое платье цвета слоновой кости, оставляющее руки и часть ног открытыми. Она стояла неподвижно, с любопытством глядя на меня.

• Как ты здесь оказалась? — спросил я у нее.
• Лес позвал меня — ответила она.

И это вновь меня поразило. Я возразил ей. Как может говорить то, что давно было мёртвым? И вновь моему удивлению не было предела. Она указала руками на землю и сказала: «Посмотри, новые деревья уже дали свои ростки»

И действительно, из снега уже проклевывались деревья и кустарники. Но возможно ли такое? Не может быть, чтобы в таком холоде было место для чего-то живого. Незнакомка, точно прочитав мои мысли, ответила вновь:

«Ко всему в мире можно приспособиться, даже к самому лютому холоду»

И я глубоко задумался. Неужели я тоже приспособился к холоду, стал его частью? Теперь вновь в этих местах есть жизнь, вновь у меня есть цель. Но почему же тогда нет во мне радости? Неужели зима заморозила мое сердце?

Пугающе странным было мое столкновение с былыми надеждами и желаниями. Злость и ненависть вмиг угасли, точно на них вылили ведро ледяной воды. Осталась лишь пустота.

Девушка приблизилась едва-слышно, и указала рукой на мои лапы.

«Они совсем замерзли» — произнесла она. И, точно опомнившись, я действительно почувствовал это. Ноющей, вибрирующей болью сковало мои конечности. Лапы опухли и покраснели. Однако я все смотрел и смотрел перед собой, постепенно все осознавая. И тут только глаза мои заметили, что девушка сама стоит в снегу, но холод удивительным образом не причинял ей ни малейшего вреда. Кожа не вторила ему ни синевой, ни алым цветом, ни даже дрожью.

        Ее тихий голос прервал поток моих мыслей:

• Нужно скорее попасть в тепло, чтобы не обморозить их.

И потом все было таким туманным, будто бы это был сон. Я помню лишь пещеру и как она ухаживала за моими лапами, за оперением. Иногда, в промежутках между полусонным состоянием, в моей голове всплывали вопросы: «Кто она?», «Почему она решила мне помочь?», «Почему ее совсем не трогает холод?» И так, стремительно, но мутно пролетали часы, дни.

Она вылечила меня. И я говорю не только лишь о физическом недомогании, но и о болезни моей души. Однако каждая болезнь оставляет в нас свой след. Раны заживают, но шрамы остаются. Каждый шрам порождает страхи — мучительные и болезненные. С ними трудно справиться, а иногда почти невозможно.

Сердце мое настолько прониклось ею, что в нем, пусть я еще и не осознавал этого, родилась любовь. Я полюбил ее сильно. В ней, будто, собрались все мои мечты, желания, надежды, идеалы.

Время летело стремительно, и каждая минута была наполнена счастьем. Иначе и быть и не могло. Быстрее всего улетает то, что приносит нам самые светлые эмоции.

Я стал свидетелем того, как в царстве холода и смерти возродился лес. Деревья стали меньше в размерах, а большую часть растительности и вовсе составляли кустарники, но меня это совсем не огорчало. Кроме того, в местах этих появились животные и птицы, такие как: волки; северные олени; росомахи; зайцы и горностаи; белые совы и куропатки; даже лебеди, они, как и деревья, отличались от привычных для нас видов своими  небольшими размерами.

Я полюбил жестокий север, хотя еще недавно он был мне глубоко ненавистен. Спутница моя стала именовать себя Норд, услышав однажды, как это слово произносят путники, случайно попавшие в эти земли. Проявляя к ним любопытство, она была очень озадачена тем, что всяких из этих людей стремился поскорее покинуть негостеприимный север.

А потом к ней пришли видения, которые и стали толчком к появлению во мне  первых страхов.  Однажды, проснувшись после долгого сна, она окликнула меня, наслаждающегося падающим снегом, и сказала:

— Мне снились сны, где земля была покрыта зеленой россыпью еловых иголок, но таких мягких и нежных, что хотелось на них танцевать. Они щекотали мне ноги. Земля источала тепло, как пламя костра, а солнце на горизонте полыхало алыми рубинами.

Душа ее пребывала в тоскливом молчании. Глаза Норд устремились за горизонт, печальные и светлые, а потом, вдруг, загоревшись, обратились ко мне.

— Быть может, знакомы тебе такие места? И что если существует такое место на земле, где все наполнено теплотой, зеленью и светом?
Поразили меня эти слова, но испугали не меньше. «Что, если она уйдет? Если покинет меня, и вновь придет неминуемое одиночество?». Я принял решение молчать  и ничего не говорить о мире, что был ей не знаком. Я стал лжецом, подчинившись страху. И неудивительно, ведь страх рождает все, известные нам,  пороки — лицемерие, жадность, ревность, жестокость.

Я сказал, что нет на земле таких мест и, видя, как потухли ее голубые глаза,  почувствовал облегчение. Мне было совестно, но страхи на мгновение утихли. Они не давали о себе знать до тех пор, пока не произошел один разговор, давший им разгореться еще ярче.

Мы сидели на краю замерзшей реки и смотрели, как ветер раздувает по льду белые хлопья снега. Она рассказала мне о странной встрече, что произошла с ней поздней ночью.  Сон ее прервал странный сияющий огонек, который вмиг развел темноту, царившую вокруг. Он повел ее за собой прямиком через каменные своды пещеры в сторону леса. Но у самого края леса он неожиданно растворился в воздухе, и в ту же секунду появился другой, который так же стал перемещаться по воздуху, слегка раскачиваясь от порывов ветра. Он провел ее немного вперед и точно так же исчез, сменившись третьим, а затем и четвертым. Это продолжалось до тех пор, пока она не увидела  на земле неясный силуэт какой-то крупной птицы.

Птицей этой оказалась полярная сова. Она еще трепыхалась на земле, серьезно раненая. И в этот миг тишину прервал чей-то приятный женский голос:

• Ей пришлось отправиться в лес в поисках пищи. Здесь полярных сов не встретишь, они предпочитают более открытые места для охоты. Но у этой птицы были вынужденные обстоятельства. В гнезде ее ждали голодные птенцы. Вот только…этой сове не повезло. Волк тоже заприметил зайца, на которого она охотилась. Он не пожелал делиться добычей. Огоньки, которые привели тебя сюда, спугнули хищника. У некоторых народов они предвестники опасности и даже смерти. — голос ее казался безмерно печальным, как рассказала мне Норд.

Она склонилась было над птицей, но незнакомка вновь подала голос:

• Отойди, ей уже не поможешь. Рана смертельная. Но я знаю, где ее гнездо. Мне однажды довелось подарить жизнь одному существу, возможно, что этой информацией я спасу жизни и другим.

И она действительно рассказала, где находится гнездо. Норд, огорченная смертью совы, не проявила должного любопытства к незнакомке, но описание ее совпало со Смертью, которую я случайно встретил в лесу, будучи лишенному всяких сил. На прощание Смерть сказала ей, что скоро их дороги вновь пересекутся.

И внезапно в голове моей прозвучали слова, страшные, как приговор — «Мой час никогда не проходит совсем, он бывает отсрочен».

Каждую секунду, минуту ее жизни, я заключил под надежную охрану своих зорких глаз. Я неустанно следовал за ней, где бы она ни находилась.  И постепенно мои страхи так сильно стянули мою шею, что я решился закрыть ее от всего остального мира. Любовь моя скрылась в сердце,  напуганная моими мыслями и действиями. Норд долго молчала, хотя ее свободолюбие постоянно рвалось наружу.

Наконец, она не выдержала. В тот день я просил ее остаться в этой пещере, в надежде оградить ее от всего мира, заменить ей сны и север. Злился после отказов, а потом вновь умолял:

— Я дам тебе небо, подарю тепло и комфорт, огражу от опасностей. Я буду петь для тебя, дарить тебе все, что ты захочешь.

• Для чего мне теплота твоих слов, если я ощущаю трепет легкого солнечного луча на своей спине, когда, задремав, Боги оставляют в покое измученное серостью небо? Для чего мне твои стихи и песни, если каждый день дарят мне их птицы. И все это не лишает меня свободы как одно лишь твое стремление — заключить меня в кандалы.- В несвободе все то, что ты создал, не будет для меня прекрасным.

И я сказал, наконец, что люблю ее. Но, пропитанные страхом и ревностью, столь фальшивыми казались мне собственные слова. В ответ на них Норд лишь покачала головой и ответила:

-Я видела во снах, как женщины говорили, что любят цветы. И в тот же миг срывали их с корнями, приговаривая бедняжек к смерти. Так и цветам дают воду. Человек, которому отрезали ступни, живет чуть дольше, если его поить водой, а не оставлять без влаги на солнце. Но меняет ли это картину?

И мне показалось, наконец, что я смог ее понять. Понять ее желания, заглушив собственные. Ее слова застряли глубоко внутри, меняя ход моих мыслей, структуру моих эмоций. Ей нужна была свобода, а мне всего лишь ее общество.

Норд всегда совершала длинные прогулки, а я неустанно следовал за ней в образе ворона, обгоняя холодный ветер. Весь север вскоре был в ее хрупких изящных руках. Под ее ладонями таял снег и лед, распускались листья на деревьях. К ней подходили дикие животные и не причиняли вреда. Каждому из них она давала имя.

Однако действия, совершаемые ею, не остались незамеченными. И однажды она попала под строгий взор богов. Они возмутились, что кто-то потревожил их покой. Впервые я увидел их, призвавших меня в свою ледяную обитель, что находилась в самом сердце севера. Крылья их стали черными, точно самая темная ночь, глаза их были пропитаны вовсе не злобой. Злоба и ненависть постепенно выпили в них всю теплоту и живость, осталась лишь боль — невыносимо давящая, острая боль. Эта боль и заставила их сказать мне такие слова: «Нога человеческая далека от всего божественного, не вытерпит она льдов, не сможет коснуться дикого севера, а коснувшись — не перенесет мучений. Лишь разрушение принесёт в эти земли человек, ставший причиной нашего падения. Здесь ему нет места».

Жестокие боги приложили немало усилий для поимки девушки. Палачом был назначен яростный северный ветер.

Меньше всего на свете, душа моя хотела допустить этого, и я принял единственное, как мне казалось, верное решение — сказать правду Норд о иных землях, о реальности мест, что видела она в своих снах.

Долгим молчанием ответила мне девушка, но прощение крохотным огоньком вспыхнуло в ее глазах. «Правда всегда искупает вину» — наконец ответила она.»

Старуха замолчала и, сощурив, глаза, еле-заметно улыбнулась. «Наш друг больше не хочет говорить, однако я хочу кое-что показать вам» — с внутренним волнением вырвалось из ее уст.

Йоль медленно подошла к костру и велела своим гостям внимательно посмотреть в пламя. Совершенно обычным оно показалось путникам, но постепенно танцующие алые языки стали менять свой цвет и форму. Распадаясь на сотни маленьких искр, они поглотили собой все пространство. Однако искры эти не мучили людей и птицу своим сильным жаром. Совсем наоборот, пронзительным холодом повеяло вокруг. Тут же прозвучали слова Йоль:

«Дух леса обратил девушку белой совой и приказал ей лететь вперед, а потом, преодолев могучий север, остаться в теплоте юга, в его безопасных пределах. Сам же он будет сопровождать ее до границы». Голос ее растворился, открыв путникам такую картину:

Россыпью беломорита⁵ полыхало ночное небо. Пепельно-белые крылья совы рассекали морозный чёрный лист небосвода, задевая ударной волной перья ворона, летящего рядом. Явственно ощущались колыхания воздуха. Сплетаясь, его потоки танцевали в пространстве, то соприкасаясь, то разлетаясь в стороны сотней невидимых искр.

Сова покинула огромный участок леса, казавшийся в этой тьме сплошной стеной, и направилась на юг. Ворон послушно следовал за ней, изучая глазами землю и небо. Под двумя огромными крыльями простиралась чернота, ледяным дыханием кусавшая их клювы. Боги не обрадовались их присутствию.

Огромные птицы сделали рывок вперед и, тут же, трепет прошелся по всему позвоночнику белокрылой, постепенно превращая стержень и бородки перьев в пепел, который стал мягко растворяться в, насыщенном кислородом, воздухе. Она открыла клюв и пронзительно закричала, но крик этот не обратился звуком, а лишь потревожил пространство, ужасом сверкнув в глазах огромного ворона.

Через секунду силуэт ее, кружась, падал вниз, пока не исчез вовсе. Ворон строптиво замедлил свой ход, пытаясь разглядеть землю, но все безуспешно.
Уже на рассвете, в котором ощущалось отсутствие всяких тёплых красок, среди густого, не имеющего запаха, дыма, он нашёл ее тело.

Тело девушки с распахнутыми небесно-голубыми глазами. Ледяные осколки торчали из ее мраморно-белой кожи, пронзенное горло, руки и стройный стан блестели от жидкости тела, имеющей оттенок ртути. Мерцая, она заливала мерзлую землю, не трогая лишь длинных иссиня-седых волос, и застывала бриллиантами, источая запах крови.

В воздухе все ещё растворялся пепел, гонимый воздухом, от ее обуглившихся крыльев.

Взвыл волком гордый дух леса. Обратил все ярость свою и злость против северных Богов, но сердце его противилось этому. Мертвая его возлюбленная не пускала ворона лететь навстречу мести.

Тогда не в силах сдержать свою боль и любовь к ней, стал плакать он над ее телом. И капли слез, точно крупные драгоценные камни, падали на ее пронзенное тело.»

Голос старухи тихим шепотом разливался в воздухе:

«И, о чудо! Лед и снег под его крылами стали таять, являя свету зеленые травы. Так и на севере впервые пришла весна. Вернуть возлюбленную ворон уже не мог. Не у всякой истории бывает хороший конец, но дух леса смог доказать Богам, что человек приносит не только лишь разрушение, но чудо из чудес — любовь. А всякая любовь — это жизнь и весна.

Растаял не только снег, но и сердца жестоких богов. И так они позволили людям ступить на свою священную землю.»

В эту же секунду исчезли видения, и путники вновь почувствовали пол под ногами и приятную теплоту пространства, а вместе с ней облегчение. Ворон неподвижно сидел на руке старой Йоль. Та гладила его черные перья. В этот момент женщина отпустила своего ребенка, и тот радостно бросился к птице, чтобы тоже коснуться ее перьев.

Атмосфера доверия и тихого понимания воцарилась в пещере.
Старуха улыбнулась и тихо сказала:

— Духи леса любят детей, потому что их любовь самая искренняя и чистая.

 

***

Говорили, что когда-то давно, на исходе лета, молодая травница повстречала в лесу раненного медведем юношу. Он умирал и девушка ничем не могла помочь ему, но она осталась рядом и прикладывала к страшным ранам травы и листву, свежая кровь на которых казалось тёмной, как глина. Юноша что-то шептал на незнакомом языке и, хотя, травница не могла разобрать слов, сердцем своим она чувствовала их, как умеют чувствовать лишь женщины. Чтобы избавить его от боли, она использовала все знания, которые ей передала её бабушка и, окружив, умирающего лиственными бугорками, чтобы отогнать смерть, обратила его в боярышник. «Не бойся, — говорила она, — ты уже когда-то был и этим деревом, и звездой, и лунным светом, и мхом на камне, только позабыл об этом».

Лес помог ей, он отдал свои силы, отчего деревья вокруг пожелтели – точно пожар перекинулся с кроны на крону, и осень в тот год случилась удивительно ранней. Девушка же пообещала всегда быть рядом и, разрезав ладонь, позволила своей крови смешаться с листвой – рдяные капли упали вниз, словно кто-то встряхнул вызревшую калиновую гроздь.

С тех пор травницу никто не видел, и только спустя много лет в окрестные деревни каждый год стала приходить женщина, принося с собой раннюю осень, которая губила последний урожай, из-за чего пришелицу и прозвали ведьмой. Её боялись и не трогали, а она гадала на листве и замшелых кусочках коры всем желающим, хотя таковые находились редко. Но она нигде и не задерживалась подолгу, пересекая леса с севера на юг, будто что-то ища. И говорили, что ищет она кровь того юноши, гонимую древесными соками и запекающуюся в плодах боярышника, которые каждый год разносят ветер и птицы.
Никто не мог сказать, откуда она появлялась и куда уходила, но лесорубы рассказывали о затесавшейся между древесными стволами хижине где-то на севере. Выглядела она покинутой – только сухие связки чеснока и выцветшие пучки трав покачивались под низкой крышей, да ещё часто слышался в том месте протяжный, осенний журавлиный крик, хотя, скорее всего, это просто деревья тёрлись корой и о тёмные брёвна…

 

 

 

 

 

 

 

 

[1] – Синодический месяц — в астрономии промежуток времени от одного новолуния до другого, равный 29 дн., 12 ч., 44 м.

[2] – в переводе с нивхского языка (язык северной части острова Сахалин) — снег

[3] – в переводе с нивхского языка — падающий хлопьями

[4] – в переводе с нивхского языка — на ветвях деревьев

[5] – полудрагоценный камень. Внешне напоминает лунный камень в сочетании с жемчугом

Еще почитать:

Алчность в нас.

Niño de la Luna — «Все когда-то хотели понимать язык животных, но что, если бы мы смогли?»

Выбор нести камни

По ту сторону — Кати