Шутка

Лето — время, свободное от учебы и экзаменов, — я любил проводить вдали от города, на даче моего дяди Сергея Павловича Д…, весьма зажиточного дворянина, вдовца. Вместе с ним на лето туда переезжали и его дети Николай и Лиза. На первый взгляд мало кто сразу бы угадал в них брата и сестру. Внешне и по характеру они совершенно отличались друг от друга. Николай был высокий русоволосый молодой человек двадцати лет, худощавый и бледный, серьезный и все время задумчивый. Сестра же его, напротив, была низкорослая, но складная и хорошенькая семнадцатилетняя девица, веселая, шумная, слегка ветреная блондинка. В детстве у них редко обходилось без ссор, поскольку во время игр Лизавета все время норовила сжульничать, на что старший брат сердился, возмущаясь и бранясь, после чего следовали долгие пререкания и слезы маленькой мошенницы. Отец, нередко становившийся свидетелем подобных сцен, хоть и старался быть справедливым судьёй, чаще занимал сторону своей младшей любимицы, так напоминавшей свою покойную мать…

Повзрослев, молодые люди научились ладить между собой, хоть порой и спорили из-за расхождения во взглядах. Когда же в их дом являлся я, все разногласия на время стихали, и мы втроём мирно и весело проводили время: ходили на прогулки в лес и к реке, выезжали верхом на охоту, дома читали вслух, музицировали, а по вечерам играли в карты или просто болтали о том о сём, распивая чай на веранде. Надо заметить, Лизавета никогда не стеснялась принимать участия в любых забавах, что выбирали мы: будь то езда верхом, охота, или игра в карты, — за все бралась она с азартом, невзирая на сплетни и болтовню о ней других дачниц и строгость старшего брата.

Я был счастлив каждый год проводить лето в том месте, и мне так не терпелось поскорее увидеться с дорогими друзьями, что я не выдержал и выпросил у отца разрешения поехать в этот раз на дачу к Д… на два дня раньше. Дорогой я только и думал о нашей встрече и тех беззаботных деньках, что ждали нас впереди. Поскольку я не предупредил ни дядю, ни Колю с Лизой о своём приезде, до дачи был вынужден добираться самостоятельно. Я желал сделать им приятную неожиданность своим визитом, поэтому пошёл на небольшие жертвы.

В передней меня встретил старый слуга Ефимыч:

-Ты глянь! Алексей Иваныч! Приехал, родненький. Вот обрадуется барин, а уж у молодых господ только о вас и разговоров!

-Эх, Ефимыч, а я как истосковался за год! Где же все?

— Так вона оне: в гостиной собрамшись…

Я вошел в гостиную, предвкушая восторг от долгожданной встречи, однако меня самого также ожидал сюрприз…

Передо мной предстала привычная картина: Сергей Павлович сидел за небольшим столом, читая книгу, Лизавета вышивала, сидя в кресле, Николай же, со свойственной ему задумчивостью глядя вдаль, стоял у окна. Все было будто бы как обычно, но в воздухе нависала какая-то глухая тишина и веяло скукой. Услышав мои шаги, Лизавета подняла голову и тут же с возгласами радости бросилась мне на шею: «Приехал наконец! Алешенька! Дружок мой, я так жду тебя, то-то развеешь теперь нашу скуку!» Николай и Сергей Павлович, оторвавшись от дел, подошли к нам.

— Алёшка! — улыбнулся Коля и обнял меня, -Наконец ты к нам приехал!

— Это хорошо, что ты решил раньше к нам пожаловать, голубчик, — сказал пожимая мне руку Сергей Павлович, — уж ждём-с тебя с того дня, как приехали. Вырос! Что же, как в городе? Мать с отцом как?

Начались всегдашние долгие расспросы и рассказы о новостях и здоровье близких, как это обычно бывает после длительной разлуки, и вдруг посреди разговора Лизавета внезапно прервала всех:

— Что же мы все так болтаем, уж и забыли, что не одни здесь!

Тут мы все разом обернулись в противоположную, дальнюю часть комнаты, где возле книжных полок стояла худенькая темноволосая девушка, до сих пор не подавшая ни малейшего признака своего присутствия. Увидев, что все наше внимание теперь приковано к ней, она страшно смутилась и покраснела.

— Что стоишь поодаль? Пойдём к нам, познакомишься с дорогим гостем, — позвала её Лизавета.

— Да-с, Алексей Иваныч, вот, разрешите-с представить: Антонина Романовна И. родственница наша, моя племянница (у жены моей покойной сестра была), теперь тоже друг нашего дома, — отрекомендовал гостью Сергей Палыч.

— Очень приятно, — улыбнулся я и протянул ей руку, отчего она опять покраснела и, нерешительно пожав её, ответила:

— Мне тоже.

-Ну-с, выпьем-ка чаю, позову Ефимыча, пусть самовар ставит, – сказал Сергей Павлович и вышел из комнаты.

Лиза с Колей принялись вновь меня расспрашивать, тем временем Тонечка незаметно для всех бесшумно покинула комнату. Кажется, это она стала причиной некоторых перемен в доме Д…

— Послал же Бог родственницу, — сказала Лиза во время прогулки после чая. -И не повеселимся даже теперь как прежде! Такая скука с ней!

— Ну, что ты друг мой, — сказал я, приобняв её за плечи, — я здесь нынче и не дам вам грустить. Будет очень весело нам вместе!

— Придумал же Рapa благотворительность: бедных родственниц в дом брать!

Лизавете не нравилась Тонечка — девушка была скромна, даже чрезмерно застенчива, стеснялась вести беседы, в катаниях на лошади или игре в карты почти не участвовала, чаще сидела за чтением книг или долго гуляла в одиночку в саду и казалась несколько утомленной. Сергей же Павлович часто шёл ей на уступки: позволял читать самые лучшие и дорогие книги в доме, отдал её лучшую комнату, а если она хотела во время прогулки домой — сразу же разворачивал назад всю нашу компанию и в целом часто внимательно прислушивался к её мнению и пожеланиям, что еще больше злило Лизу.

— Наша томная мадмуазель мышь, — называла ее Лиза из-за серого платьица, которое та частенько надевала.

Николай же был почтителен и дружелюбен к гостье, хотя, впрочем, казался довольно равнодушным к её присутствию в доме.

Я же горел любопытством узнать о ней побольше, но заговорить с ней почти не представлялось шанса: я все время проводил в компании Коли с Лизой, к которой она крайне редко присоединялась. Мне казалось очень странным её такое поведение и однажды я спросил об это моих друзей, на что Лиза ответила:

— Кажется, она очень изнежена матерью, при этом воспитана очень строгим отцом, который, поговаривают, запирал детей надолго в чулане за малейшую провинность и строго-настрого запрещал дружить с детьми соседних домов!

— Твои выдумки на счет этой порядочной семьи -пустые сплетни и вздор! – с жаром возмутился Николай, — Роман Александрович был добрейший человек — отец говорил, и нигде он никого не запирал!

— Ах, выдумки?! А что же тогда тихоня наша вечно в комнате своей сидит, и к нам так редко выходит? Раз не боится, то пусть обскачет меня или обыграет в картах — тогда и буду уважать её и признаю, что сказала вздор! Неженка!

Я рассмеялся от этого детского смешного спора:

— Друзья, не ссорьтесь же так, полно вам!

Николай угрюмо промолчал.

III

Всё же я не оставлял попыток заговорить с Тонечкой, и постепенно эта застенчивая, но в то же время очень прелестная девица стала чуть смелее и даже начала улыбаться мне, хоть и жутко краснела. Я старался быть с ней как можно учтивее и к концу третьей недели моего пребывания на даче мы уж были добрыми приятелями.

Она стала чаще присоединяться к нашим прогулкам и играм, а однажды даже рискнула прокатиться на лошади!

-Уж удержитесь ли, Антонина Романовна? — c насмешливой ухмылкой спросила Лиза.

Николай помог ей подняться в седло.

— Не беспокойтесь, Лизавета Сергеевна, у батюшки моего было много отличных верховых лошадей. Он сам меня учил и держаться в седле и ездить с детства.

— Что ж, тогда не откажите мне в удовольствии проехаться вместе вон до того дерева вдалеке. Алёша, помоги мне.

Я подвёл к Лизавете её белую и помог подняться в седло.

— Сейчас ты увидишь, что это белоручка ничего не умеет, — шепнула она мне на ухо, нагнувшись, — я запросто её обскочу!

— Ты лихо уж не мчись, на дороге много ям и урытвин, — предупредил я отчаянную наездницу.

— Мне всё ни по чём! – задорно усмехнулась та в ответ, — Едемте!

Всадницы развернулись и постепенно набирая скорость, помчались во весь опор в сторону цели.

— Подумать только, чем может обернуться эта глупая шалость! – Обратился ко мне Коля с явным беспокойством глядя в сторону отдаляющихся фигур. – И отчего только я ей не запретил!

— Не волнуйся, брат, — ответил я, положив руку ему на плечо. – Лизавета всё равно нашла бы, в чём состязаться с своей гостьей — натура у ней, вишь, такая…

— Это-то и печально! — вздохнул Коля, — у ней и подруг совсем нету, оттого что соперниц видит кругом. Ей бы только на балах блистать среди таких же чванливых красавиц, да чтоб у них быть самой видной, чтоб всё внимание ей одной. А Антонина — девица иного совсем склада — она вся искренняя, ни в ком души не чает, никому не завидует ничуть. Ну к чему Лизавете надобно тягаться с ней — не пойму!

— Всё это ребячество, — старался успокоить его я, — коль уж Антонина такая, то Лизавете скоро это наскучит, она и сдастся.

— Кто ж знает, что может ещё ей на ум прийти…-ответил Коля и с тревогой взглянул вдаль, где между тем продолжалось отчаянное состязание наездниц. Обе стремительно приближались к своей цели, не отставая друг от друга. До дерева оставались считанные метры, как вдруг Тоня резко остановила лошадь, развернула её в сторону, крикнув:

— Лизавета Сергеевна, постойте: впереди большая яма, лошадь взбрыкнуть может! — Но та лишь ускорилась ещё. От испуга её конь сделал крутой манёвр в сторону и с силой подбросил всадницу, отчего та, не удержавшись, вылетела из седла вверх. К её счастию, каким-то чудом ей удалось ухватиться за свисавшую ветку столетнего бука, и ловкая Лизавета повисла на изрядной высоте над землей, и это уберегло барышню от опасного падения.

— Помогите! — завопила несчастная.

Мы с Николаем поспешили к тому месту. Антонина тем временем подъехала на лошади и, остановившись ровно под той веткой, спрыгнула на землю.

— Прыгайте в седло, не бойтесь: здесь не высоко! — крикнула она Лизе, но та только со страхом оглядывалась по сторонам, в глазах блестели слёзы. Ещё никогда она не была так напугана своим теперешним положением. Тем временем вокруг места происшествия собралось много крестьян, сбежавшихся с работ на крик барыни.

— Прыгайте же, не бойтесь, Лизавета Сергеевна!- уговаривала её Антонина, — не висеть же теперь весь день на этой злосчастной ветке!

В конце концов Лизавета, зажмурив глаза, разомкнула пальцы и в мгновении ока с силой упала в седло, от чего напуганный конь рванул во всю прыть куда глаза глядят под заливистый смех крестьян. Опомнившись, Лизавета наконец смогла усмирить рысака и направила его прямо в толпу насмешников, которая тут же рассыпалась кто куда.

Сергей Павлович, услышавший ту историю вечером, вначале был изумлен, затем от души рассмеялся:

-Ну, Лизок, тебе только в цирке и выступать с такой ловкостью и сноровкой — молодец, ха-ха!

После чего обратился к Тоне c совершенно серьёзным видом:

— Антонина Романова, — называл он всегда её по имени-отчеству, — вам я особенно признателен: вы проявили похвальную находчивость, даже смелость, благодарю – спасли мою дочь. Уж присматривайте за ней, уж слишком резвая, как я погляжу. Подумать только: повисла в воздухе на ветке, ха-ха! — И задумчиво посмотрел в сторону.

Лиза поджала губы и до конца вечера сидела в молчании.

Через три дня к нам в гости пожаловали Орловы- давние друзья семейства. Отец Иван Петрович – генерал, человек в годах, с седой шевелюрой и бакенбардами, жена его, мать семейства Анфиса Михайловна, стройная дама, брюнетка, на десять лет моложе своего мужа, оттого выглядевшая ещё цветущей и привлекательной, и с ними трое детей: юноши-кадеты Гриша и Вася, наши ровесники, шутливые и ветреные, как подобает будущим офицерам, и, наконец, сестра их Елена — девица лет пятнадцати, скромная, тихая и не по годам рассудительная барышня.

— Сергей Павлович! Ну, здравствуй, дорогой! Идём хоть обнимемся! — поздоровался генерал, войдя в комнату. — Сколько лет, сколько зим не видались!

Старые приятели сердечно пожали друг другу руки и обнялись.

— Иван Петрович! Рад наконец видеть у себя тебя и твоё семейство! — заметил Сергей Павлович, — Прошу отобедать у нас, уж всё готово.

— Это, брат, с радостью! – простодушно улыбнулся генерал.

После обеда вся молодёжь отправилась в гостиную для игры в фанты. Антонина тем временем была намерена удалиться в свою комнату, но после недолгих уговоров особенно старавшейся Лизаветы, согласилась остаться. Игра шла весело и увлекательно. Лизавета тянула фанты, а Вася с Гришей придумывали самые чудные задачки.

И вот, когда подошла очередь Антонины, Лизавета вдруг объявила:

— А этому фанту загадаю я сама: прочесть вслух перед всеми то, что написано в этой небольшой записке, которую я обнаружила здесь в гостиной сегодня утром, – с этими словами протянула Тонечке конверт.

Все с любопытством смотрели, как Антонина распечатывает письмо, желая поскорее узнать его содержание.

— Читайте сразу вслух, — улыбнулась Лизавета, — смелей!

Тонечка неуверенно улыбнулась и прочла первые слова, но тут лицо ее побледнело. Она развернулась к Лизавете, выражая недоумение.

— Ну, раз вы не желаете, я сама прочту, — и не дожидаясь ответа выхватила письмо и принялась читать следующее: «Ангел мой, Антонина Романовна! Пишу к Вам, поскольку не в силах более скрывать это от Вас. С первого дня нашей встречи, с первого взгляда и по сей день я искренне и совершенно безнадёжно влюблён в вас. Прошу, скажите мне прямо и не таясь, если это невозможно, если всё это — пустой вздор, я намерен сразу и бесповоротно решить судьбу мою, но она в вашей власти! Жду вашего ответа — счастье или горе, жизнь, или смерть. Всецело ваш А….» — Вот, господа! — торжествующе закончила своё чтение Лиза.

— Да мы имеем тут дело с чистыми чувствами! С любовной исповедью от чистого сердца! – восторженно воскликнул младший из братьев Орловых Васенька, — Восхитительные строчки!

— Прелюбопытно. Вы позволите, — обратился старший Григорий не то к Лизавете, ни то к Тоне.

— Простите, право же, Григорий Иванович, но письмо адресовано к даме! Держите! – и с торжеством Лиза вручила письмо Тоне, а сама ушла в другой конец комнаты.

Тонечка ничего не ответила, она застыла посреди комнаты в растерянной позе с письмом в руке, вся бледная.

Повисла тишина. Девица Елена залилась краской, Николай с каменным лицом стоял, скрестив руки на груди, и только братья Орловы и Лиза казались ничуть не возмутимыми.

Я был в полном недоумении от всей этой сцены; мне впервые стало крайне неловко за Лизу: выставить на всеобщее обозрение и посмеяние чувства достоинства под видом веселой шутки казалось мне поступком инфантильным и где-то даже неприличным…

— Господа! — прервал мои раздумья Григорий, — Что вы скажете насчет этой любопытной приписки в конце: «Ваш А….»? Кто же может быть этим тайным поклонником? — лукаво улыбнулся он, окинув взглядом присутствующих.

— Я думаю ответ так прост, что вполне может находиться здесь, в этой комнате! — подхватил Вася, — Я ни на кого определенно не указываю, так: догадки.

Тут все разом посмотрели на меня.

— Так это вы, Алексей Фёдорович?! — воскликнула Тонечка, — Вы написали?

В её глазах, казалось, поминутно сменяли друг друга тревога, сомнение, обида, надежда…

Я совершенно не ожидал такой развязки и сидел в растерянности.

— Позвольте, я ведь… — начал было я.

— Не стыдитесь, полно, друг мой, — положил мне руку на плечо Григорий, — коль уж мы все тут так нечаянно явились свидетелями этой лирической истории…

— Нет же, что вы, господа, я правда никаких писем не писал и абсолютно точно в том уверен, я не мог… — возразил я, — Я к вам исключительно… со всем уважением, как к другу, отношусь, Антонина Романовна, простите, тут должно быть ошибка… — в эту минуту я сам ненавидел себя за свои неуклюжие оправдания, за неумение подобрать слов и за само уже свое пребывание в этой комнате!

— Господи! — воскликнула бедная девушка, закрыв лицо руками.

— Ну же, не волнуйтесь вы так и не бойтесь, мы вычислим этого загадочного автора, — подбадривал её Вася, — мы обязательно узнаем, кто такой этот таинственный А….

— Это я, — раздался голос из противуположного угла комнаты.

Все обернулись.