Шоферюга и Золотые погоны

Шоферюга и Золотые погоны

Шоферюга любил крутить баранку и давить на газ. Погоны в своей дорожной жизни он видел только серые, с полосками желтого металла, и изредка со звездочками, на плечах держателей полосатых дубинкожезлов. Те иногда останавливали его, по причине преклонных лет грузовичка «ГАЗ-51», но дело было при старом режиме, грузовичок был сработан на излете тоталитарного автопрома и смотрелся вполне себе. К тому же регулярно шаманился к ежегодному техосмотру руками слесарей и водилы, опять же, из неосознанного уважения к автопрому тоталитарных времен, вкладывающих в грузовичок чуть больше усилий, подогреваемых ностальгией по армейским грузовикам и употреблением «Изабеллы»Юрьевны, разливаемой тайком от начальства в протертые газетой «Правда» стаканчики из стекла, с закусью из сухих хлебных корок, лука и высохших сырков «Дружбэ», на все-той же «Правда», растеленной на ящике у заднего борта.

Дорога при старом режиме в основном была свободная, Великий народ отходил четвертое десятилетие от Великой Войны и в большинстве своем считал личное авто невыгодной обузой. К тому же за новой автотелегой нужно было стоять в многолетних очередях, а перекупать автохлам еще в моду не вошло. Бедные традиционно студенты шныряли по зачаткам авторынков на городских окраинах в надежде задешево прикупить шмаровозку, но зачастую получали ответку от стоящих возле первых «Москвичей» солидных горожан: «За пятьсот купи себе мопид». Простые громадяне загружались в «резиновые» венгерские каруцы «Икарусы», поскрипывающие «сочлененкой» от перенапряга утрамбованных в них лиц женского и мужского пола, прижатых друг к другу до неприличия общей бани.

Молчаливые водилы, некоторые из которых еще носили на поношенных пиджаках ордена «Отечественной Войны» II степени, спокойно получали путевки в диспетчерской поутру, прекрасно понимая, что они закалымят по любому и бензинчик сойдется в тютельку, по норме. Начальство, нагруженное планом тонно-километров, контуженное соцсоревнованиями и профсоюзными авантюрами, опасалось аварий по «синьке» и на ветеранов баранки смотрело как на свою опору, на остальное уже времени не оставалось. Молодняк вливался в коллектив после трех-недельного пробега на потрепанных временем произведениях автопрома, новые машины распределялись начальством в первую очередь среди ветеранов, наиболее опытные из которых начинали свой шоферской путь на полуторках, иногда в прифронтовой полосе Великой Войны. Проставиться, перед убеленными сединами мастерами баранки литром «Пшеничной» или «Московской», было для начинающих шоферов ритуалом чести.

В основном за баранку шли после шоферско-автослесарских отделений ПТУ, где дрессировали молодняк по полной, что потом позволяло избежать идиотских увечий и летальных исходов при эксплуатации и обслуживании техники. Этим зачастую грешили получившие водиловские права на краткосрочных вечерних курсах в заставленных автоплакатами и знаками подвалах. Ну и еще ДОСААФ поставлял, хоть не шибко технически грамотных, но дрессированных на войну. С краткосрочниками была просто беда. То раму машины перекосит, загоняя задом на ремонтную яму и проваливаясь сдвоенным колесом. То, торопливо снимая коробку скоростей, хитромудрой манипуляцией с тельфером, к ужасу штатных слесарей, сажает ее себе на голову, вылезая из ямы с залитым кровью лицом. Ну, про классику жанра, типа замены металлического упора под заклиненный на подьеме тяжелый кузов деревянной доской, которая как правило, лопалась в самый неподходящий момент, когда неопытный водила-торопыга лез посмотреть гидроцилиндр подьемника, и говорить как-то стремно, слишком смахивает на эвтаназию. Дарвин со своей премией отдыхает.

Шоферюга пришел в заводской гараж после автослесарного ПТУ. Дело было перед армией, задача была простая – завести трудовую книжку для начала трудового стажа. Поэтому он не удивился, когда ему вместо грузовичка предложили рогатый львовский автопогрузчик желтого цвета. Лишняя корочка никогда не мешает по жизни, да и новое в технике всегда интересно. К тому же сработан был «рогач» на совесть, ничего лишнего, да и конструкция была жесткая, не разболтанная. Покружив по заводским горячим цехам три дни под началом наставника с орденом «Отечественной Войны» II степени на потертом пиджачке, молодой шоферюга удостоился хорошего отзыва и приступил к самопашне. Завод был большой, баб на нем работало до половины персонала, работа была простая, но опасная и посему бабы большей частью были голосистые. Постоянно уворачиваясь от несчастья, они были всю смену в движении и поэтому обладали фигуристыми телами. На распахнутых грудях часто проступали прозрачные трудовые капли пота, бабы орали матом и поправляли свои прелести, не стесняясь сидящего в застекленной кабине парнишки. Он, как мог, отворачивался из скромности, но справа и слева было тоже-самое, а глаза закрывать было нельзя из-за опасности техпроцесса. Надо ли говорить, как кровь ударяла в голову, когда разбитные молодухи, закончив свои дела, бросали озорной взгляд в кабинку и без жалости добивали хлестким словом: «Что раскраснелся, понравилось. Подглядун.» Некоторые, особо ярые, потом снились по ночам, в интересных позах, устраивая «херсон».

По исходу третьей недели, от постоянного вращения баранки с приклепанной шаровой рукояткой и быстрого переключения рычагов, руки заныли, правая нога стала инстинктивно поддавливать педаль газа во избежание заглохшего в самый опасный момент мотора, выработался круговой обзор во исключение наезда на голосящих баб, и пришла пора проставляться. Пройдя ритуал выказанного уважения мастерам баранки, шоферюга влился в трудовой коллектив профессиональных калымщиков и ходоков до женской ласки. Что было в больших гаражах при старом режиме в конце рабочего дня по пятницам, достойно описания в другом жанре, «Плейбой» отдыхает, отрывались даже двери от деревянных шкафчиков, так как диванов для проявления безудержного веселья нарисковавшихся за неделю шоферов, никогда не хватало. Вакханалия иногда продолжалась больше суток. Леди, посещающие гараж через потайной лаз в заборе, сразу прощались с одиночеством, причем их ангажировали на известный танец, где ничего не мешает, помногу раз.

Шоферюга несколько раз удостаивался прицеливающихся взглядов алкогольных викторианок, но так как он бессистемно пил и читал классическую литературу, то доверил свою душу и тело воздержанию, и был неоднократно выручаем бывалыми водилами, говорящими в таких случаях распахнутым донельзя чаривницам: «Не, ну ему еще рано, пойдем я лучше тебе свою баранку покажу». От этих показов визг стоял по всему гаражу, начальство заранее линяло пораньше, но требовало в понедельник порядка и оторванные двери шкафчиков приколачивались обратно. Кроме тех, которые ломались в щепки, но и их в течении понедельника восстанавливали по нарядам заводского материала.

Так в трудах и возбуждающих видениях прошло два месяца, и наконец-то пришла повестка в армию. Впереди было два года законного воздержания, только за это уже стоило полюбить исполнение воинского долга. Иначе ожидала моральная гибель и физическое падение в обьятиях парящей алкоголем гаражанки. Бегущий по блестящим рельсам поезд закинул шоферюгу далеко от нравственных терзаний гражданки в некий аналог «Пустыни Тартари» италианского классика. По приезду к месту службы, зажатому между горами и берегом древнего Аракса, шоферюга с нескрываемым удовольствием убедился, что из женского пола присутствуют только высокоморальные жены офицеров и чопорные горянки, следовательно его мужечесть находилась в полной безопасности. К тому же он был не из «этих». Три месяца зимней учебки с исколотыми иголкой пальцами от подшивки погон и белого подворотничка, постоянным запахом пороха от учебных стрельб, беготней по утрам по малой нужде перед построениями, закончились торжественным принятием присяги на верность Родине и переездом из гарнизона на линию.

На линии всех новобранов ждали бессонные ночи у зеркала реки Аракс, напрягающие шорохи, зачастую исходившие от лежащей рядом служебной собаки, богатая южная природа, и конечно, сходящие с ума от ожидания дембеля «дедушки». Причем дембелисты сходили иногда конкретно, наслушавшись идиотских сказок про темпераментных красавиц гражданки, они вставляли себе в известные места мелкие пластиковые шарики, якобы повышающие их либидо, на самом деле приводящие к банальному воспалению и зачастую не только к бесплодию, но и к импотенции. Однако воспаленное воображение «дедушек» было некритично, посему к своему здоровью они относились наплевательски и вели себя неадекватно. Шоферюга воспринимал их весьма спокойно, своими нападками они не могли его довести до слез, поэтому в бессильной злобе иногда поколачивали его, что, впрочем, шло ему только на пользу для будущих ристалищ, да и нанесения серьезных травм «дедушки» избегали, после нескольких показательных судебных процессов в их части, на которых этапированные с гражданки садисты получали вполне реальные сроки. Вся эта публика, впрочем, была в прошлом малолетними преступниками, которые попадали в армию или по блату, или по недосмотру военкоматских, по причине нехватки призывников.

Однако, уклонившись от половой жизни перед призывом, все же монастырское спокойствие солдатам не было гарантировано. Опасность половой войны приходила оттуда, откуда ждали совсем не ее. В теплое время года, закутанные по глаза жительницы сопредельной территории, спрятавшись под прибрежным откосом Аракса на том берегу, разоблачались для купания полностью, заходя в воды и демонстрируя солдатам свои ослепительно-белые фигуры с рыжими волосами в разных частях тела. Причем, тот берег находился добро если в сотне метров, а то и того меньше. Это было мучительно, краска заливала лица служивых, но надо было исполнять свой воинский долг и наблюдать в мощные бинокли, а вдруг это провокация, враг жесток и коварен и способен прикинуться кем угодно, так пропагандировал замполит. Тем более в волосах можно спрятать любое оружие, это тоже его слова. Приходилось присматриваться к каждой волосинке, это было нелегко, от осознания боевой задачи напрягалось все тело, особенно некоторые его части. Которые потом приходилось разряжать в сторону, чтобы ненароком не зацепить ценные приборы. В общем суровые тяготы военной службы не спасали от знакомых по гражданке нравственных мучений. Положение спасал только приезд молодого неженатого лейтенанта, женатые замполит и старшие сюда в теплое время не совались, прекрасно понимая, чем это им грозит, причем с двух сторон. Лейтенант же, выслушав доклад о происках полностью раздетых провокаторш, надолго приникал к самому мощному биноклю, опираясь на штатив. Солдаты деликатно отворачивались, из сочувствия к подступающим мучениям лейтенанта, не зря выслуга у него была полуторная. Но самый венец мучений наступал, когда под прибрежным откосом наступали свидания между сопредельными жительницами и вряд ли их мужьями. Солдаты поневоле становились жертвами душераздирающих в своей откровенности сцен, которые ни в одном «взрослом» фильме не увидишь. А что делать, не подаваться же в бега от тягот военной службы. Тем более, что мудрое начальство компенсировало терзания личного состава добавлением в рацион красной рыбки, колбаски твердых сортов и котлетосов по военно-политическим праздникам.

Все эти мучения здорово сокращали двухгодичный срок службы и скоро шоферюга стал с ужасом ждать наступления дембеля. Начальство еще летом предложило как вариант военное училище, но, вспомнив мучения лейтенанта, шоферюга вежливо отказался. Впереди маячила неизбежная половая война, участие в которой сокращает творческие силы любого мужчины. Кроме конечно ловеласов, но им подлинное творчество чуждо по определению. Короче, несмотря на внутреннее сопротивление, шоферюге в подавленных чувствах пришлось в конце января покинуть территорию части. В поезде, по дороге в родные места, он чуть было не подвергся нападению отравленных алкоголем прелестниц, но его спас незнакомый прапорщик, отважный зауряд-офицер, принявший удар возбужденных купейщиц на себя. Так в мечтаниях о грядущем творчестве он и доехал до своей Мать-Родины, изредка вздрагивая от громких звуков из соседнего купе.

Неделю шоферюга проторчал дома, согласившись только на переход с родственником через замерзшую Волгу на другой берег в гости и обратно. Переход, подогреваемый чувством опасности от видимых трещин во льду, воодушевил его, а трещины в его воображении ассоциировались с опасностями половой войны, которые все же можно обойти. Ведь народный фольклор гласит: «Бывает такая трещина, что и фуражкой не накроешь». Став своевременно на учет в военкомат, шоферюга пришел обратно на тот же знакомый завод. Все-таки военная служба пошла ему на пользу. Нервишки за зиму успокоились, и он был готов к любым провокациям прекрасного пола. Спокойно сев за баранку все-того же львовского погрузчика, шоферюга уже не отворачивался в пикантных ситуациях, а благодаря знакомству с мировой классической литературой, научился абстрагироваться, не отвлекая внимание от опасностей техпроцесса. Ибо, как говорил один известный принц: «Есть многое Горацио на свете, что недоступно нашим мудрецам». Начальство, заметив его серьезное отношение к трудовому процессу и скромное поведение, за успешное участие в текущей пятилетке поместило заметку о нем в заводской газете, мотивировав его на дальнейшее саморазвитие. Механика техпроцесса всегда интересовала его, руки, благодаря усиленной дрессуре в ПТУ травмобезопасно обходили опасные места при обслуживании техники, да и голова не лезла в металлические капканы, предпочитая больше думать и давать мгновенные приказы конечностям. Посему шоферюга пожелал учиться на автомеханическом факультете вечернего отделения технического института. Отсутствием памяти он не страдал, поэтому нормально прошел вступительные в штатском через полгода после армии. Только один момент рассмешил его и будущих сокурсников. Некий абитуриент пришел на экзамены в трещавшей на нем солдатской парадной форме. Секретарь приемной комиссии, молодая девчонка, сделала удивленные глаза: «Вы же больше года назад из армии пришли, у вас уже нет льгот». Абитуриент промямлил что-то несуразное и на первом же испытании срезался со свистом.

Так потянулись неспешные годы труда и обучения на вечернем при старом режиме. Шоферюга уже пересел на польскую «Нысю» с изотермическим кузовом, но на время уборочной страды его командировали в совхозы на крепеньком грузовичке «ГАЗ-51». Шоферюга мотался по пыльным степным дорогам, в дождь его грузовичок выбирался внатяг по колее, на пониженной скорости и среднем упоре педали газа, объезжая застрявшие в суглинке по ступицу высокооборотистые «ЗИЛки-130». Все-таки «газончик» вел свою родословную от знаменитой «полуторки ГАЗ-АА», которая в свою очередь славилась проходимостью благодаря низкооборотистому и имеющему большой момент вращения американскому двигателю, в свое время умыкнутому у Форда. «Шестигоршковый» двигун «газончика», мало изменившийся по наследству от «полуторки», на шоссе конечно, уступал «восьмигоршковым» «ЗИЛам» и «ГАЗ-53» но в полях и при переездах через овраги ему цены не было. Картинку немного усложняли совхозные прелестницы, которые набивались в попутный «газончик» добросить до бригады. Нескромницы набивались и в кабину, нарочно садясь впритирку с шоферюгой, и ему приходилось переключать скорости рычагом, торчащим между загорелых ног селянки. Благо, что шоферюга хоть урожай возил на рынок с совхозной экспедиторшей, девушка была замужем, воспитывала малолеток, по приезду на рынок начинала торговать, а потом оставляла на часок за весами шоферюгу и шла закупаться в универмаге детскими. Шоферюга торговал, это было свежо и интересно, потом выручку честно отдавал экспедиторше и в дороге она делилась с ним накруткой. Могла и не делиться, шоферюга был необидчив, а так выходило очень даже неплохо. К тому же, шоферюга выполнял ответственное поручение старших товарищей и затаривался ящиками с «горючкой» ввиду введенного в совхозе уборочного «сухого закона». Но командированной шоферне на местные законы было фиолетово, и в конце недели в домике, окруженном запыленными грузовиками, начиналось «бардальеро» с огненными плясками приглашенных чаривниц и треском окружающих кустов. Шоферюга, слегка попив в начале действа, линял на «газончике» в свой вагончик на полевой стан, где дежурил знакомый дорожный «жезлодержатель» в серых погонах. Еще слегка попив, шоферюга и «жезлодержатель» вели неспешные, почти дружеские беседы. Однако уже укоренившееся правило «держать ухо востро» не оставляло шоферюгу и в этом времяпровождении. Так, однажды, порядком захмелев, он застал в своем вагончике студентку из близлежащего трудового лагеря, которая предложила выпить вместе на «брудершафт». Шоферюга присмотрелся, и к ужасу своему обнаружил малолетку. Угостив девицу чаем с печеньем, он вежливо выпроводил ее, и увидел выходящего из-за угла вагончика джентельмена в серых погонах. Улыбнувшись, шоферюга поведал, отчего-то расстроенному, джентельмену про чай с печеньем и посоветовал сделать лицо помягче.

Все же современная жизнь сложно-выстроена с конца восьмидесятых. Уже тогда появилось и стало закрепляться выражение «стабильность нестабильности». Другими словами, избежать попадоса в жизненный капкан, можно только привыкнув бежать по жизни, перескакивая через капканы. То бишь, пресловутый бег с препятствиями. Ни о какой спокойно-выстроенной жизни уже речь не идет. По дороге жизни приходится лавировать, конечно имея в голове основное направление, которое у всех одно. Так и шоферюга, привыкнув держать нос по ветру, почуял в конце восьмидесятых запах паленого. Традиционное общество внезапно стало рушиться, как перезревший арбуз, упавший с полки на бетон. Совесть, воспитанная на классической и ранне-советской литературе, не позволила ему участвовать в мошеннических схемах, и он решил положится на волю житейских волн. То есть плыть по течению. Заводы, основная опора технической цивилизации, стали исчезать, дорога в механики оказалась сужена, но надо было конвертировать трехлетний задел обучения в институте, поэтому он решил абстрагироваться по-крупному и с болью в душе распрощался с баранкой, поменяв ее на лопату подсобного рабочего на стройке при большом, еще дышащем заводе. Казалось бы, начинать с нуля, это было нетипично для старого режима, но его опоры уже дрожали, грозя похоронить под собой висящих на многих этажах филистеров. Стройплощадка же, означает сакральный смысл начала начал, человек, работая на ней осознанно, имеет возможность увидеть подлинные нити жизни и безошибочно определиться в дальнейших поступках. Шоферюга, к удивлению своему, увидел, как на стройке сходятся интересы во множественном числе и многогранности, не зря стройка дала начало многим известным доныне наукам. Шоферюгу же, благодаря его технарским наклонностям, стройка толкнула в ранее неизвестный ему вид технической деятельности, тоже берущий начало на стройке. Короче, год он отработал в пожарной части рядовым пожарником и был послан начальством в двухгодичное училище пожарных лейтенантов, куда поехал не имея особого желания равнодушно выполнить разнарядку.

Зеленый старорежимный поезд, проскочив красивый и длинный мост через Дон, потянулся сначала по казачьим степям, а затем вдоль старинных чумацких шляхов с белыми мазанками хат малороссийского народа. Желания учиться на лейтенанта у шоферюги не было никакого, хоть выскакивай из состава и беги обратно. По приезду в славный город Харьков, подаренный в свое время братскому пограничному народу, шоферюга сдал документы в пожарное училище и смылся с такими же бедолагами шариться по городу. Обязанностями командированных шайка абитуриентов-отказников манкировала, более того, пустилась во все тяжкие, естественно в училище не показывая носа и даже ночевали в каких-то вагонах, со смехом комментируя куртуазные приемы представителей горских народов по уламыванию местных жриц дрючбы в соседних купе. Однако, когда рупий осталось только на стакан чая и билет в обратный путь, пришлось ковылять до кузницы пожарных кадров забирать документы. Где на построении шоферюга и был торжественно отловлен, переодет в поношенную форму пожарных курсантов и отправлен в малороссийский совхоз на помощь уборки богатого урожая картофеля. Все дело было в справке, которую коварные кадровики пожарной службы запросили в техническом институте, и которая спокойно ожидала своего часа в пакете с документами, оный же пакет шоферюга по отсутствию любопытства не вскрывал, втайне надеясь на нехватку какой-нибудь справки и скорую дорогу домой. Шоферюга, попав в такой коленкор, только махнул рукой. В совхозе, он вместе с такими же страдальцами жил в неотаплиевом домике на краю села, рассветы были серыми по причине холодных туманов и глушения самогонки для сугреву. Работали, впрочем, бывшие студенты на совесть, да и кормили совхозные прилично, даже с разносолами. Ну и дивчины были гарные, правда хлопцы частенько обижались, ходили как на турков, но затем была мировая все с тем же самэгэн. Конечно, напрягали ночные гонки на угнанных совхозных грузовиках, но чувство руля не подводило шоферюгу и обошлось без страшных аварий, все-таки в автослесарном учили на совесть.

Наконец картофель был убран подчистую, над шоферюгой еще и посмеивались беззлобно за стремление оставить голополье: «Голодающее Поволжье». Совхозное начальство, в благодарность за полностью убранный урожай, даровало пожарному училищу грузовик картошки, почетную грамоту и повелело местным серопогонникам порвать составленные впопыхах протоколы, найдя их ничтожными, по выражению седоусого красавца-председателя совхоза с длинным рядом наградных планок на представительном сюртуке. На прощание председатель не преминул пожать всем уже курсантам руку и сказал шоферюге: «Учись, сынок, чтобы стать настоящим пужарным». Вот такой у него был выговор.

Пожарное училище, которое называлось сокращенно ПТУ, в техническом уровне было на непревзойденной высоте, изредка в него пригоняли военную технику для общего развития, шоферюге оно со временем понравилось, он даже подумал: «Ладно, уломали, буду грызть гранит, из ПТУ в ПТУ через институт, тенденция, однако». Вот только много учиться не пришлось, шоферюгу с бывшими студентами постоянно гоняли по внутренним нарядам в столовую на «дискотеку», на Знамя и на склады с автоматом и полным боекомплектом. В то время, как бывшие срочники, после школ и бурсы, наверстывали общеобразовалку. И все бы ничего, шоферюга даже сьездил на две недели весной во Львов, на родину своего незабвенного погрузчика, поучаствовать в соревнованиях и погулять по старому Лембергу, и даже занял там второе место, пропустив вперед лишь команду Московской Высшей Школы. И вдобавок приключился забавный эпизод, когда шоферюга, в парадной курсантской форме с комсомольским и знаками отличия за границу, ломанулся по ошибке в двери собора Святого Юра, приняв его за музей, но стоящий на входе высокий иезуит, глянув инквизиторским взглядом в распахнутые глаза молодца и увидев отблеск знания, дал знак войти, и следом тормознул двух веселых щирых хлопцев, вызвав их недовольство: «Краснюка впустив, а своих не хоче». Иезуит, наклонив голову, стал читать им вполголоса «Te Deum» и хлопчики ретировались, видимо не зря. В полутьме высокого собора шла служба, шоферюга постоял в благостном оцепенении и повернувшись на цыпочках, почти неслышно выскользнул на свет, поблагодарив иезуита, который молитвенно скрестил руки на груди. Потом была экскурсия по Лычаковой горе, пантеону австро-венгерской цивилизации, с крайними вкраплениями польских, русских и галичанских усыпальниц. Шоферюга, считающий немецкий язык естественным техническим языком, и имеющий по нему пятерку в институте, легко ориентировался в надписях надгробий. Вот ротмистр драгунского полка королевской армии с каменной драгунской каской на плите, вот папаша его, капельмейстер того же полка, пережил сына до 1924 года. Вот мадам вдова, пережившая восемь мужей, с чугунным крестом, от рыжей ржавчины похожим на деревянный. Вот советский генерал с видом рокового Командора. Вот его, примостившаяся на краю той же плиты, ангелоподобная чересчур молодая жена, скрестившая ноги в коротком платьице, мало похожем на одеяние донны Анны. Ну и польские надписи, как всегда, временные на этой земле.

Все это благолепие закончилось для шоферюги глубокой осенью того же года, когда их добровольческий курсантский батальон выпускного второго курса погрузился на Изюмском аэродроме в «ИЛ-76» и взял курс на полыхающий Южный Кавказ. Перед этим такой же «ИЛ-76» с десантниками упал в Каспийское море недалеко от Кавказского берега по неустановленной причине, не выжил никто и от целой роты осталась лишь вечная память. Пожарный батальон летел в подавленных чувствах в неизвестность. Однако, они все же приземлились через пять часов лету в туманных горах, и проследовали дальше по горным серпантинам на армейских тентованных грузовиках. Через полсуток они были на месте и началась знакомая шоферюге служба в горах. Однако были и отличия. Он к этому времени был знаком с творчеством Франца Верфеля и Женевскую конвенцию о военных преступлениях в ходе военных конфликтов тоже изучил по случаю. Посему на все инструктажи в его голове уже вертелся мысленный ответ: «Но, мон женераль, адмираль и колонель, я конечно понимаю, что вам хочется уйти на пенсию с большими звездами, но у меня задача другая, может я и останусь в этих горах навечно, но не военным преступником и позорное пятно своим потомкам или родне оставлять не собираюсь». Он так думал, потому что дело было серьезное, они попали конкретно, в разборку между двумя народами, причем многовековую, в которую уже впрягались другие силы и простым исполнением уставов было уже не отделаться. К тому же солдатская байка гласила: «Если нет выхода, действуй по уставу». К боевикам этого конфликта шоферюга относился как к малолетним преступникам, потому что они, отринув мудрость своих старших дядей и дедов, прошедших Великую Войну, пытались решать все вопросы простыми, но кровавыми способами и постепенно скатывались в идиотское варварство. А пролитую кровь шоферюга не любил, его еще в первом ПТУ учили избегать ее. Ситуация была просто невероятная для новейшей истории, ни до, ни после этого конфликта пожарников не бросали в лобовое столкновение с боевиками. Следствием этого, как ни печально, последовали эксцессы, вроде стрельбы по гражданским, но их быстро замяли на излете старого режима, не доведя начальство до статуса военных преступников, к счастью для ни в чем не повинных учебных заведений, не по своей воле втянутых в военно-политические игры. Шоферюга тоже однажды с товарищем попал в лобовуху с боевиками, сдаваться в плен он не собирался, потому что, кроме всего прочего, свидетелей боевики в то время не оставляли в живых из опасения всемогущих спецслужб, ведущих свою игру. При численном перевесе один к сорока шансов остаться в живых было немного, но технократический мозг шоферюги мгновенно подсказал парализовать волю боевиков опасностью жертв среди их родственников. Это было вряд ли гуманно, простите герр Эрих Фромм, но ответственность за фатальный исход ловким лассо повисла на шеях боевиков, они дрожали от ярости, но были принуждены, к тому же, отдать захваченного накануне и уже окровавленного пленного в руки шоферюги и его товарища. После этого фантастического везения, угрозы боевиков свести счеты с шоферюгой, воспринимались последним как детский лепет, чем, по большому счету они и являлись. Это невероятно возбуждающее событие, определило все последующие, как то задержания вооруженных дезертиров, обстрелы постов, изъятия оружия у бандпособников, как заведомо мелкие. И даже попытка прорыва вооруженной банды через позицию блокпоста, подавленная при поддержке танков, уже не воспринималась шоферюгой как нечто необыкновенное. К тому же через некоторое время подошел конец командировки и батальон с редким везением без потерь вернулся в училище.

После положенного за командировку в горячую точку краткосрочного отпуска на родину, у будущих пожарных лейтенантов наступила производственная практика перед ГОСами, шоферюга попросился на научно-исследовательский реактор, чтобы иметь возможность расширить свой кругозор. И взаправду, общение с настоящими учеными, которые снисходительно, не чувствуя конкурентного интеллекта, раскрывали секреты своей деятельности заведомо, по их мнению, слабому технически пожарнику, необыкновенно обогатило познания и манеры шоферюги. Даже посещение, по неформальному сбору практикантов пожарного училища, женского общежития ткацкой фабрики «Прекрасная Нить» с определенными целями, подкрепленными финансово до конца не растраченной премией за командировку, не могло сбить шоферюгу с научно-интеллектуальной волны. Во время застолья он невольно корчил из себя пожарного интеллигента, впрочем, его представление было прервано довольно фигуристой очаровательной девицей, которая предложила ему уединиться, и сообщила в полумраке постели, что она является на фабрике ИТР и лейтенант запаса. И показала свое зеленое офицерское удостоверение в свете лампы. Шоферюга подумал, что за такое нарушение субординации и несовпадение воинских званий, он будет самое малое аркебузирован, но потом ему были продемонстрированы позы, знакомые по берегу Аракса, и он неожиданно для себя провалился в пучину страсти. После этого лейтенант запаса проинформировала его о наличии жениха и шоферюга откланялся с уважением.

Сдав успешно госэкзамены, шоферюга на торжественном построении с кортиками получил отливающие золотом лейтенантские погоны и отправился без кортика восвояси. Впереди была гарнизонная пожарная служба, сквозь огонь, воду и медные трубы ведущая к вероятной, если повезет, и неброской пенсии. Недаром народная байка про таких гласит: «Гладко выбрит, чисто смазан, на боку топор привязан, это вам не просто херр, а пожарный офицер».

Вот и все, что автор хотел рассказать о шоферюге. Он мог стать хорошим механиком, или ученым, или представителем творческой профессии. Но судьба распорядилась так, что в годы суровых испытаний ему довелось защищать Народ от сполохов огня, иногда с автоматом в руках. Говорят, испытания нам ниспосланы Свыше, для последующих воздаяний. Если это так, то дети и многочисленные внуки шоферюги служат тому подтверждением.

Илья Татарчук