Содержание

     

                                       О МОЕЙ ЖИЗНИ В ИСКУССТВЕ, И О ТОМ, КАК МАЛЕНЬКИЙ

                                 ШАРИК МОЖЕТ СТАТЬ ИСТОЧНИКОМ БОЛЬШИХ НЕПРИЯТНОСТЕЙ

      Урок пения — отличный урок! И наша учительница пения, Гарика Иосифовна, не слишком нам досаждает. Хочу сказать, что в свое время она пела на подмостках знаменитого театра, а теперь учит петь нас, и у нас это неплохо получается. Так что с пением у нас все в порядке.

      Растут достойные ученики! Так плодами ее трудов стал школьный ансамбль «Пискуны». Поют — классно! Девчонкам нравится. Особенно, как это там: «Эти красные глаза прям насквозь прожгли меня…» Или вот: «Эти тучи облаков словно кучи пирогов…» Тут и сказать нечего — это просто что-то неслыханное! 

      Я же, когда вырасту, а этот день недалек, и я в это верю, тоже стану плодом Гарики Иосифовны и буду играть в ансамбле еще лучшем, чем «Пискуны», и Светка Панина обалдеет от моей музыки.

      В нашем классе тоже есть свой музыкант, или точнее сказать — музыкантша, Майка Борисова. Она даже занимается в специальной музыкальной школе. Майка объявила нам, что она твердо решила стать заслуженной артисткой и народным достоянием, и никто и ничто на этом пути ее не собьет и не остановит.

      Вот и сейчас она соловьем разливается о своем огромном таланте.  

      — Ой, девочки, если бы вы видели, как встречали мое выступление в доме культуры имени… не помню точно: то ли Иванова, то ли Гарингауза, короче — грузина какого-то. Но это неважно. А важен успех! Грандиозный! Сотни, нет, тысячи рук тянулись ко мне…

      — Зачем? — спросил Славка. — Чтобы удушить?

      — Чтобы обнять, дурак… Выразить свой восторг перед юным дарованием, то есть передо мной, перед моим искусством. И вот тогда я прыгнула со сцены в зал… 

      — Ты что, с ума сошла? — удивился Сашка Прохоров и мой отличный товарищ.- Или у тебя голова закружилась?

      — Когда чувствуешь себя больной, надо дома сидеть, а не разъежать по домам культуры, — заметил Сережка.  

      — Словно какое-то безумие нашло на них, они готовы были носить меня на руках, — не обращая на нас внимания, продолжала Майка.  

      — Они, наверное, тоже нездоровы были, а может, вина в буфете напились, — высказал предположение Дика Крайников. — В голове у них все перемешалось, ну и давай тебя таскать.

      — Фи, какие же вы, мальчишки, противные! — наконец соизволила фыркнуть Майка. — Высокое искусство недоступно вашему пониманию.

      Ну и задавака же, эта Майка! Но, по правде сказать, один раз она выручила меня… Случилось это на праздничном утреннике.

      Родителей пришло видимо-невидимо, и все мы немного волновались. Сама же праздничная программа включала в себя: спектакль, выступление хора и отдельных исполнителей, а также чтение стихов. Спектакль, в свою очередь, состоял из двух небольших пьес, причем первая — в стихах, и рассказывала о жизни современных школьников младших классов, вторая же повествовала о далеком прошлом.

      Я был занят и в спектакле, и в хоре. Мне очень хотелось потрясти своих товарищей, учителей и родителей. И, кажется, мне это удалось. Но я забегаю вперед.

      В первой части спектакля я исполнял роль ведущего. И не просто ведущего, а первого ведущего. Борьба за эту роль была нешуточной, но я всех победил, потому что оказался самым сильным из претендентов.

      Начал я бодро. Но вдруг в голове что-то щелкнуло, и я прочитал заключительные стихи пьесы. Сперва никто ничего не понял. Мой друг Славка, который играл лентяя (ну и повезло же ему с ролью!), и только что улегся на кровать, собираясь с удовольствием пролежать весь спектакль, лишь изредка отпуская незначительные реплики, вытаращил на меня глаза и тихо сказал:

      — Ты что, Борька, мы же только начали…

      Я тупо посмотрел на него, и тут до меня дошло, что я натворил. Дошло и до других. Но поздно… И ничего уже нельзя было исправить. Все участники спектакля высыпали на сцену — так полагалось после моей финальной реплики. Что тут началось!.. Да, нелегка участь артиста.

      В отчаянии я убежал за занавес и наступил на ногу Майке Борисовой, спешащей к роялю, чтобы как-то выправить положение; и когда Майка, ойкая, согнулась от боли, я вдобавок попал ей рукой по лицу. Не везет, так не везет. Майка, к ее чести, боль пересилила, и вся в слезах, выскочила на сцену.

      — В образе, она в образе, — зашелестело в зале, и ее встретили аплодисментами.

      Я же в тоске кусал губы, и даже пустил скупую мужскую слезу.

      Продолжая рыдать, Майка исполнила какую-то сонату, композитора шут его знает как его зовут. Ну, да это и неважно. Ее плечи так тряслись, что можно было подумать, что по ним пропускают электрический ток.

      — Как глубоко она чувствует… Сколько страсти… — опять пронеслось по рядам.

      Закончив играть, Майка долго раскланивалась, а потом стала читать стихотворение. Однако, читая, она не переставала рыдать, что стало утомлять публику, и даже вызвало легкое раздражение.

      Пока Борисова гугнила стихи, все окончательно забыли о моей неудаче. Я отдохнул, пришел в себя, обрел необходимое психологическое равновесие, и по первому зову был готов опять выйти на сцену.

      Наконец, Майку, чуть ли не силой увели, а вместо нее появилась наша школьная группа «Пискуны». Они исполнили свою знаменитую:

                                                                     Я пришел, ты ушла,

                                                                     А-а-а!

                                                                     И осталась одна,

                                                                     А-а-а!

      Ну и в том же духе… Потрясающе!

      Родители тоже были просто вне себя и долго не могли успокоиться.

      Затем снова вышла Майка Борисова и опять прочитала стихи. Она очень назойливая, эта Майка! Но тут пришла наша пора.

      На этот раз мы играли пьесу про рыцарей Круглого стола. При распределение ролей, я и здесь оказался самым сильным. Но мне пришлось преодолеть упорное сопротивление со стороны нашего режиссера, Ганнибала Ильича, видевшего другого в роли рыцаря, которого я играл. Но мне удалось убедить его, когда я сказал, что он не только лучший физрук в мире, но и отличный режиссер.

      Первоначально мы хотели сыграть пьесу о Ходже Насреддине. Но Сережка категорически отказался изображать ишака. Тогда Ганнибал предложил заменить ишака на верблюда. Сережка немного пофасонил, но согласился. Тут уже я заартачился, потому что испугался, вдруг верблюд Сережка начнет плеваться и сказал, что верблюд меня никаким образом не устраивает. В результате вместо пьесы о Ходже Насреддине, решили ставить пьесу о короле Артуре и его рыцарях, а ишака и верблюда заменили лошадью.

      Правда, одна сцена в спектакле мне ужасно не нравилась. По ходу пьесы, моя лошадь (а на самом деле мой отличный товарищ Сережка) должна была сбросить меня, изнуренного тяжелыми ранами, полученными в бою с другими рыцарями. Она отвратительная, эта сцена, хотя лошадь (то есть Сережка) была мнения противоположного. Но на что не пойдешь, когда хочешь сыграть главную роль!

      И вот пришло время, я оседлал лошадь (а это был наряженный лошадью Сережка; ох, иногда он таким идиотом выглядит, что хочется отвести его к доктору-терапевту, чтобы он его немедленно вылечил), колю шпорой и похлопываю ее по бокам. А она (лошадь-Сережка) начинает шипеть и сопротивляться.

      — Не шипи, — говорю я ему, — ты не кошка и не змея, люди в зале смеются.

      — Пусть смеются, — отвечает он. — А вот мне совсем невесело, когда ты своими ногами мне в бок тычешь. Да и тяжелый ты, паразит.

      — Терпи, так создается ощущение реальности происходящего.

      — Чихать я хотел на ощущение реальности, у меня болевые ощущения… Давай! Давай! Падай!

      — Рано еще.

      — Ничего не рано, а давно пора! Что ты там ковыряешься, холера тебя возьми!

      — Пусть тебя самого холера возьмет!

      В общем, совсем взбеленилась моя верблюжатина, то есть конина, а мне совершенно не хотелось падать. Так и ездили мы кругами по сцене, громко препираясь. Наконец, моя кобылка так взбрыкнула, что я пулей вылетел из седла, плюхнулся на пол, и долго не мог подняться.

      — А? Разве не так создается ощущение реальности происходящего? — ехидно спросил Сережка (то есть лошадь; то есть… совсем помутилось в моих бедных мозгах), протрусив за кулисы.

      Пьеса имела оглушительный успех. Жаль только, что среди зрителей не было Тоньки Акимовой. Зато была Лидка Федоткина. И это отрадно, как говорит мой папа.

      В заключении праздничной программы, наш хор спел что-то про костры и ночи, а Светлане и светлячке, а перед этим, Борисова еще раз попыталась прорваться на сцену и прочитать стихи, но ее не пустили; и все время, пока мы голосили, она рыдала за кулисами.

      После выступления хора, мы с Сережкой стояли в кругу своих товарищей и грелись в теплых лучах славы, пока к нам не подошел Федька Мохов из параллельного класса и сказал, что Серега — безголосый дундук. Это утверждение глубоко и неприятно поразило Сережку. Он обиделся и сказал, зато как футболисту ему нет равных (это не совсем так, потому что в футбол лучше всех играю я).

      — Что! Что! Что-о-о! — завопил возмущенный Сережка. — Девчонки?! Ты понимаешь, что говоришь! Да я знаешь, что с тобой сейчас сделаю! Вот этими самыми руками, которыми я, между прочим, кочергу сгибаю и ломаю серебряные монеты!

      — Ты врешь! У тебя никогда не было серебряных монет.

      — Согласен, — поддержал Федьку худой и длинный тип из его класса. Сам же Федька предложил посмотреть на его бицепсы, и стал напрягать мускулы.

      — Нашел чем удивить, — пренебрежительно бросил Сережка. — Я что, рыбьих пузырей не видел.

      И они начали драться. Мне искренне жаль тех, кто не видел этой битвы — Марафонской до нее далеко!

      А вокруг нас шумел праздник. Все нарядились кто во что горазд. Особенно мне понравился Толик Каребин. Он был одет шахтером с каской на голове: в одной руке держал фонарик, а другой — молоток с длинно ручкой.

       Федьке же и Сережке не надо было ни во что переодеваться — и так всем было видно, что они гладиаторы из Древнего Рима. У Федьки был разбит нос, а у Сережки заплыл левый глаз, щеки обоих обильно смочены слезами, и они, не переставая, молотили друг друга.

      «Что-то много сегодня слез», — подумал я, и тут же сам разревелся. Это шустрый шахтер, размахивая своей киркой, попал мне по плечу.

      К нам поспешил один из родителей, быстро разнял дерущихся, предложил Сережке помириться с товарищем, и отнял у Тольки шахтерское оружие.

      — Он мне не товарищ! — ответил с жаром Сережка. — Имбецил ему товарищ! Вот Борька, это да — товарищ, и он первый ведущий! И Славка — мой товарищ, и он отличный лентяй! А Федька — он скверный, и с ним я водиться не буду. Даже когда я стану чемпионом мира по футболу, а я верю, что этот час не за горами, я никогда не протяну руки этому типу Федьке.

      — А кто же вами руководит? — поинтересовался родитель.

      — Наш руководитель, а также режиссер и одновременно физрук — Ганнибал Ильич, а ответственная за хор — Гарика Иосифовна: она еще на мостках выступала.

      — На каких еще мостках? — озадаченно спросил родитель.

      — Да не на мостках, а на подмостках, не слушайте вы его, вечно что-то путает, — влез в разговор Славка.

      Родитель с сожалением посмотрел на нас, нахмурился, и озаботился — не больны ли мы?

      Мы ответили, что нет. И родитель ушел очень растерянный.

      Вот так закончился этот утренник, позволивший мне, человеку творчески одаренному и с большим будущим, испытать и подъем духа и… падение тела.

      Урок арифметики был последним на сегодня уроком, но мы не торопились расходиться. У нас на школьном дворе есть стол для пинг-понга. А так как мы, ученики младших классов, заканчиваем свои занятия раньше других старших, то сейчас могли спокойно поиграть в настольный теннис, что совершенно невозможно, когда заканчиваются уроки у переростков, тогда к теннисному столу и близко не подойдешь. 

      Конечно, мы, малыши, играем не очень здорово, но летом на даче я много тренировался, и теперь довольно ловко перекидываю шарик через сетку — поэтому легко расправился с несколькими соперниками.

      — А можно мне сыграть? — спросила, подошедшая к нам Танька Журавлева.

      — Вообще-то, я с девчонками не играю, — лениво окинув ее взглядом, сказал я. — Ну ладно, так уж и быть… Сколько дать форы? 10 : 0 в твою пользу достаточно?

      — Как скажешь.

      — Тогда подавай.

      Она подала, и я нанес разящий удар, но шарик только чуть-чуть не коснулся края стола. 0 : 11.

      Второй раз я неудачно выставил ракетку. 0 :12.

      — С тобой как играть, — небрежно спросил я, может по-китайски, «пером»? Я умею по-всякому.

      Я стал держать ракетку «пером». И это было ошибкой. Просто я не успел приноровиться к новой манере игры, и поэтому отбил шарик в сетку. Счет стал 0 : 13.

      — Все, пошутили и хватит, — снисходительно улыбаясь, сказал я. — Сейчас буду крутить шар. — Но пытаясь его подрезать, я попал в шарик ребром ракетки, и он отлетел далеко в сторону. 0 :14.

      Это начинало мне сильно не нравиться.

      — Да, тебе везет, — сказал я немного нервно. — Но сейчас будет переход подачи…

      Ее последнюю подачу мне взять не удалось. Шарик она пустила удивительно метко и точно — в угол стола.

      Я слегка разволновался, и первые три свои подачи бездарно запорол, все время попадая шариком в сетку.

      — Я отменяю фору! — закричал я.

      Танька только пожала плечами. Все вокруг смеялись. И это надо мной — будущим чемпионом мира!

      Несмотря на то, что я волевым решением отменил фору, счет стремительно рос на в мою пользу. И очень скоро я проигрывал — 0 :20. (Если по правде). Делом чести стало выиграть хотя бы один мяч!

      Танька посмотрела на меня, хитро улыбнулась (я тоже непроизвольно скривил в ответ губы), подбросила в воздух шарик и красиво подала. Шарик круто взвился над моей половиной стола…

      «Вот так свечка! Сейчас я ее погашу», — торжествующе подумал я, подбежал к самой сетке в надежде нанести сильнейший и неотразимый удар.

      Но шарик, как бы на секунду завис в воздухе, а потом стремительно понесся обратно к Таньке, словно привязанный к ней за невидимую нить. Лицо у меня вытянулось.

      — Ничего себе закрутила! Класс! — раздались восхищенные голоса.

      Так Танька Журавлева сокрушила меня. Я был крайне удручен.

      Оказалось, что она давно занимается настольным теннисом в «Динамо».

      — Не тужи, Просиков, — сказала мне Танька. — Приходи к нам в секцию. Хочешь, я поговорю с тренером?

      Но я гордо распрямил плечи и ответил, что не нуждаюсь ни в каких тренерах, и сам в состоянии стать многократным олимпийским чемпионом по настольному теннису.

      Только вот с тех пор, играя в пинг-понг, я уже больше никому не даю фору.

      

Еще почитать:
Лень и отрок
Катя Целина
Маленький робот спасает грузовичок.
yellogreen
Глава 10
Мы из 2090
Метель
Татьяна Тихомирова
26.01.2025


Похожие рассказы на Penfox

Мы очень рады, что вам понравился этот рассказ

Лайкать могут только зарегистрированные пользователи

Закрыть