Розы Гелиогабала

— Послушай, снусм, ну ты бы хоть подумал немного?
Рыжая Бестия, игнорируя шиканья сестры, уперла взгляд зеленых глаз в женственного собеседника. Юный Антони́н фигурой не уступал бесовкам, а в макияже и украшениях превосходил многократно — румяна на щеках, помада на губах, огромные серебряные серьги и диадема в кучерявых темных волосах.
Если бы Бестия и Шельма вдруг вспомнили о своей природе суккубов, то несомненно, их самолюбие было бы уязвлено. Но, обе темные княжны имели современное воспитание и весьма наплевательски относились к устоям, традициям, моралям и скрепам, как и любая молодежь во все времена.
— Я подумал, — важно заявил Антони́н.
Он поднял холеную руку, украшенную золотыми браслетами и выставил ладонь вперед, как бы отвергая любые возражения. Но затормозить Бестию жестом невозможно:
— Каз-злина, ты же сдохнешь, хуже чем собак-а-а-а-а!
Острый каблук-шпилька полусапожки Шелл воткнулся в мыс грубого мартенса Бестии и с усилием продавил его.
— Мы принимаем условие договора, — бесстрастно вступила в разговор Шельма, игнорируя вопли сестры, — прошу, приложите печать.
Она развернула пергаментный свиток, и Антони́н уколол большой палец золотой шпилькой.

***

Серные копи — вонь, грязь и смрад. Тысячи полупрозрачных душ тюкают кирками породу, выбирают из нее куски серы и складывают их в мешки. За ними следят козлоногие бесы, и горе той душе, что перестала работать. Тут же двенадцатиметровый батог, со свистом рассекая пыльный воздух, опустится на спину лентяя. Душа не может испытывать страданий телесных, но страдания духа во сто крат их сильнее.
— Работать! — рычит козлоногий рогач.
— Эй, Ксафа, — вдруг окликнул свирепого надзирателя девичий голосок.
Тот обернулся, и тут же жестокий оскал на морде сменился верноподданнической улыбкой:
— Чего изволит ваше темнейшество?
Свет факелов, коптящих на стенах, отражался в темных очках Шельмы. Она подняла руку в черной перчатке и указала на спины работающих душ:
— Мне нужны десять работников. На десять лет.
Ксафа мигнул и махнул козлиными ушами:
— Разумеется, — проблеял он, — но нижайше прошу позволения спросить, а есть у вас на то разрешение сиятельного князя?
Шельма опустила руку, оставаясь неподвижным монументом:
— Нет. Папа не в курсе этого дела, — пояснила она и, увидев, как Ксафа начинает разводить руками, добавила:
— Папа может быть и не в курсе твоего выходного. Тебя подменит Бестия.
— Трех, — быстро выпалил Ксафа, — и даю двадцать работников.
— Двух и пятнадцать, — не терпящим возражений тоном отрезала Шельма, — и хватит! А то велю выпороть.
Бес наигранно вздохнул и даже шмыгнул рылом:
— Вы совсем, совсем не любите бедного Ксафу, — промычал он. — Но чего уж там… договорились.

***

Место, где появилось пятнадцать человек, поистине можно назвать благословенным: в синем безоблачном небе сияло вымытое золотое солнце. Воздух был настолько свеж и чист, что его хотелось пить, словно родниковую воду. Земля, жирная черная, была покрыта нежным травяным ковром.
Поле, около двух гектар, окружал небольшой лесок. С одной стороны, в низине, текла небольшая речка. Далеко, за лесом, на холме смутно виднелись очертания храма.
— Люди! — окликнула бывших каторжников Шельма. — Приступите ко мне, слушайте это!
Но души, обретшие плоть, не обращали на бесовку внимания. Они валялись в траве, носились по полю босиком, махали руками, кричали, смеялись и радовались.
— Кто разумеет делать добро и не делает, тому грех, — проворчала под нос Шельма, — ладно, черт с вами, до ужина — адаптация. А захотите есть — поговорим.
Она мановением руки сотворила из воздуха шезлонг, зонтик от солнца и раскладной столик с бокалом ледяного молочного коктейля. Удобно расположившись в шезлонге, она отпила коктейль и открыла Святое Писание в черном переплете.
Спустя четыре часа все работники, прекратив резвиться, собрались вокруг Шельмы.
Бесовка отвлеклась от книги, поднялась:
— Слушайте меня люди, — начала она, — Все вы, населяющие вселенную и живущие на земле! Смотрите, когда знамя поднимется на горах, и, когда загремит труба, слушайте!
Бывшие каторжники, все как один стали на колени.
— У вас будет кров, еда и питье, — продолжала бесовка, — все, что от вас требуется — вырастить розы. Много, очень много роз!
***

Внизу в амфитеатре шел пир. Гости, заняв удобные лежаки с бархатными подушками, лежали полукругом у невысокого стола. На него, нескончаемой вереницей, рабы приносили кушанья и уносили объедки. Чуть в стороне на специальном возвышении, в окружении рабынь, лежал Антони́н. Рядом с ним находились его мать и фаворит Гиерокл. Антони́н был весел, шутил, но время от времени бросал короткие взгляды вверх. Именно там, раскинув темные крылья, парили две бесовки, держа на готове пару туго набитых мешков.
— И все-таки он глупый снусм, — проворчала Бесс, — даже без нашего договора он знал, что дни сочтены.
— Древние люди, — чуть повела плечами Шельма, — они не хотят жить вечно, как наши. Понимаешь?
— Не очень, — призналась Бестия, — этот вообще — натыкал везде флаконов с ядом, и даже башню возвел, чтобы с нее сверзиться, если вдруг припрет. Что за культ смерти?
— Зато сейчас он император и счастлив, — заметила Шелл, — наслаждается каждой минутой. Раньше жили очень медленно, не то что сейчас. О! Смотри, он подает знак.
Обе бесовки развязали мешки и начали вытрясать их содержимое на гостей. В лучах заката полетели вниз мириады розовых лепестков… Антони́н улыбался, глядя, как сменяется ужасом восторг на лицах его гостей.