Рокси.

В первый раз мы «поцеловались» с Рокси на выезде из Плэзир Гриньон, небольшого городка в сорока километрах от Парижа. Шел кошмарный ливень, словно небо решило выплакать все свои накопленные слезы. Я искал в телефоне какую-нибудь хорошую песню: после четырех часов пути меня явно клонило в сон. Рокси не рассмотрела сигнал «СТОП», а я ехал по главной дороге и даже не думал, что кто-то посмеет резко подрезать меня справа.
От удара телефон вылетел из держащей руль руки и со всей дури врезался в лобовое стекло. Трещина получилась отменная, а мобильник, устало пискнув, потух навсегда. Отключенная подушка безопасности, естественно, не сработала, зато ремень заблокировал любое движение тела. Маленькая и невероятно тоненькая фигурка выпрыгнула из своего белого «Жука»: Рокси в ужасе схватилась за голову. Ливень тут же превратил ее короткие волосы в подобие многочисленных тающих сосулек, но она этого даже не заметила.
— Чеееееерт! — закричала она, подбегая к моей двери. — Ты разве не видел меня?
Освободившись, наконец, от надоедливого ремня безопасности, я вылез из машины. Бампер моей верной старушки был смачно помят, а фара хорошенько треснула и отказывалась гореть.
— Вообще-то, я на главной дороге, — прерывая истерические стенания Рокси, обратился я к ней.
Она взвыла еще громче и пнула ногой ни в чем неповинную шину.
— Я купила ее три дня назад, — она откинула с лица капающую челку, и я увидел невероятные синие глаза, — у меня еще не оформлена страховка…
Завораживающий цвет ее глаз тут же отошел на второй план, я начал по-настоящему злиться.
— Ты шутишь?
— Меня зовут Рокси, — она виновато протянула мне свою мокрую ладошку.
— Том, — автоматически пожал ее руку я.
— Что же теперь делать? — виновница аварии лихорадочно соображала.
— Нужно позвонить в дорожную полицию, — я полез в машину за телефоном, но его черный экран напомнил мне об ударе о стекло. Я, конечно, тоже хорош. Смотрел бы на дорогу, успел бы затормозить. — У тебя есть мобильный?
Рокси отрицательно покачала головой. Ее волосы пришли в движение, обдав владелицу тысячей холодных капель.
— Нет…
— Как, нет? — я физически ощутил, как мои брови удивленно ползут вверх. Молодая девушка в современном мире без сотового? Это звучало, как минимум, неправдоподобно.
— Ммм… — протянула Рокси, автоматически отжимая перед своей обтягивающей футболки (я невольно увидел, что на ней не было лифчика). — Знаешь, я не очень люблю все эти новые гаджеты… Если, ты думаешь, что это странно, то ты относишься к девяносто девяти процентам всех моих знакомых.
Она улыбнулась. Ливень продолжал поливать нас своими щедрыми струями. Я молчал. Мы оказались в глупой ловушке. Конечно, машина не очень пострадала, но я знал, что не потяну расходов на ее ремонт. Моя дешевая страховка, могла бы помочь. Но Рокси явно хотела обойтись без оформления бумажек. Еще бы! У нее-то не было страховки, а это грозило хорошим штрафом.
Она продолжала глупо улыбаться.
— Слушай, я клянусь, что возмещу тебе ущерб, — Рокси хитро подмигнула мне, и я удивился тому, что ее тушь еще не потекла от такого количества воды. Хотя, если разобраться, на ней не было косметики.
— Ну-ну, — недоверчиво пробурчал я, пытаясь не пялиться на ее мокрую футболку.
— Я — художница, и у меня выставка-продажа в следующем месяце, — она говорила быстро и уверенно, но все же ее голос слегка дрожал. — Я беру все расходы на себя.
И вновь — открытая улыбка. Она казалась мне маленькой девочкой, нечаянно разбившей мамину вазу.
«Нашла дурака, — грустно подумал я, рассматривая погасшую фару. — Пойди потом докажи, что она меня подрезала».
И, надо было мне попасть в аварию в три часа ночи на такой маленькой улочке? Пока дождь устало изливал на нас миллионы тяжелых капель, по дороге не проехало ни одной машины.
— Не веришь? — тихо сказала она, будто читая мои грустные мысли.
— Нуууу…
— Я могу написать тебе расписку. Или дать в залог паспорт, — она полезла в свой «Жук». Я почувствовал себя полным идиотом.
— Не надо. Допустим, верю.
Ее синие глаза стали невероятно большими. Она все еще улыбалась, когда ее мокрый «Жук», слегка виляя на поворотах, унесся в мокрую даль.
***
Я приехал домой невероятно уставший. Побитая машина неохотно плелась по скользким дорогам. Сколько времени я потратил на эту глупую поездку? Собеседование прошло исключительно плохо, фальшиво улыбающийся менеджер фальшиво пообещал перезвонить, но я был уверен, что они не возьмут меня в свою команду. Ведь я никогда не умел так неискренне улыбаться. На платной автодороге я потратил около двадцати евро. А когда решил объехать очередную дорожную кассу, то разбил машину к чертям.
Промок до нитки и глупо поверил незнакомке. Она, наверняка, никогда не перезвонит (я оставил ей свой домашний телефон, так как мобильный решительно отказывался включаться).
Я упал на кровать и устало утонул в старенькой подушке. Засыпая, я подумал, что, если Рокси вдруг объявится, то я не возьму с нее денег. Лучше позову на свидание. В конце концов, девчонки с такими синими глазами и такой волшебной, хоть и виноватой улыбкой на дороге не валяются. Ха! Они на ней врезаются. Так что черт с ней, с машиной.
В эту ночь мне приснился странный сон. Моя покойная мать сидела на кухне нашего старого дома.
Ее белая ночная рубаха была вся в крови, и, когда она говорила, из ее рта текла темно-красная струя. Слегка раскачиваясь в кресле, она укоризненно грозила мне своим мертвым пальцем.
«Мне это все не нравится», — повторяла она, словно заведенная.
— Мама?
«Не нравится, не нравится, не нравится».
И хотя она умерла при родах, я тут же ее узнал. Кстати, даже если ее смерть не была моей виной, отец никогда мне этого не простил. В моем сне он важно расхаживал по кухне, разбрызгивая остатки своего мозга на голубую плитку. Он застрелился, когда мне было двенадцать лет.
— Перестань, Мириам, — тихо говорил папа каким-то скрипучим голосом. — Дай ему время.
— Не нравится, не нравится, не нравится…
Струйка крови из ее рта стала шире, и мать зашлась в булькающем кашле.
Я проснулся от собственного крика и, схватившись за кончик простыни, все-таки рухнул с кровати. Я весь был мокрым от пота, и, лежа на полу, не мог даже пошевелиться. Мне казалось, что мертвые глаза моей матери продолжают укоризненно смотреть на мое обмякшее тело.
Как будто мне это все нравилось! Я уже два года получал пособие по безработице, и каждый месяц оно становилось все скуднее и скуднее. Я честно ездил на собеседования и давил из себя фальшивые улыбки, но моя неуверенность в себе всегда побеждала в этих неравных боях. Я уже забыл вкус настоящего первоклассного стейка, старому тюбику зубной пасты исполнилось два года, а моим джинсам — и то все пять. Моя жизнь явно катилась в тартарары.
«Не нравится. Не нравится. НЕ нравится!»
Если бы я верил в призраков, я бы подумал, что родители вдруг решили обо мне позаботиться.
Из ступора меня вывела странная резкая трель. Пару секунд я соображал, не поменял ли я звонок на своем сотовом. Потом неприятные воспоминания вчерашней ночи обрушились на мое подавленное сознание. Я взял трубку домашнего телефона.
— Привет, Том!
— Привет, — я неуклюже присел на кушетку. Неужели она решила мне позвонить?
— Это Рокси.
Я кивнул. Мысленно обозвал себя идиотом.
— Я узнал.
— Я просто хотела тебе сказать, что у меня есть немного денег. Я могла бы тебе уже купить новый мобильник. А в следующем месяце расплачусь и за ремонт машины. Как ты на это смотришь?
Я вспомнил ее промокшую футболку. И синие глаза. Почему-то мне стало стыдно.
— Ммм… Знаешь, ты не обязана…
— Ну, это все же я в тебя врезалась.
— Тогда… может, просто пообедаем сегодня? И будем считать, что ты мне больше ничего не должна?
Я почувствовал, как мои щеки залил неравномерный румянец смущения. Она, конечно, откажется. Девушка с такими длинными ресницами, что ей совершенно не нужно краситься и с такой упругой грудью, что ей не нужно носить лифчик никогда не захочет встречаться с таким неудачником, как я.
— Предложение, конечно, заманчивое, — ее звонкий голос слегка дрогнул, и я в который раз за это утро обозвал себя кретином. — Но я не смогу сегодня…
«И завтра. И через неделю. И через год», — уныло закончил я про себя недосказанную фразу.
— Я еду в Лувр на весь день, — удивила меня Рокси. — Не составишь мне компанию?
И хотя нас разделяла пара десятков километров, я почувствовал, что она тоже краснеет.
***
В последний раз я был в Лувре в десять лет. Школьная экскурсия была необычайно скучной. Слегка сумасшедшая учительница три часа распиналась перед нами, расхваливая работы великих художников. Мы же знатно проголодались и не обращали внимания на сложные мазки и буйство красок.
Когда мы встретились с Рокси возле торгового центра «Printemps du Louvre», я чувствовал себя, по меньшей мере, неловко.
Она же явно была в своей тарелке. Ее легкое желтое платье экстравагантно сочеталось с бордовыми резиновыми сапогами. Синие глаза казались волшебными. Кончики коротких промокших волос торчали в разные стороны. Она была похожа на девчонку из рекламы шампуня. Или геля для душа. И она снова проигнорировала лифчик. Я почувствовал, что краснею.
— Я всю ночь рисовала, — вместо приветствия заявила она. — Ко мне, наконец-то, прилетела муза.
Я кивнул, хотя понятия не имел, о чем она говорит. Она рассмеялась.
— Я могла бы и дальше творить, но мне захотелось подзарядиться идеями Великих. А в Лувре сегодня точно будет мало народу: будний день в середине марта, когда все туристы еще только оплачивают будущие билеты.
— Ты часто сюда приходишь? — спросил я, проклиная мою нерешительность. Другой парень бы уже десять раз пошутил, обнял ее за талию и увлек за собой в какой-нибудь темный коридорчик.
— Часто, — легко ответила Рокси и потащила меня в неприметную серую дверь. — Я — художница, поэтому проход бесплатный.
Она махнула рукой охраннику, тот сонно кивнул.
Мы бродили по огромным коридорам: Лувр казался мне зловещим. То ли из-за того, что народу было, и правда, немного. То ли потому, что Рокси решительно шла в самые неприметные комнаты: Джоконда и Венера Милосская ее явно не интересовали.
Мы болтали о всяких пустяках. Она тоже потеряла работу три года назад: ее адвокатская контора разорилась. Но вместо того, чтобы усиленно искать новый кабинет, Рокси начала рисовать и продавать картины в Интернете. Затем пропихнула пару экземпляров в Галерею.
— Моя мать так и не простила меня, — с горечью заметила она. И тут же улыбнулась. — Родители, если честно, такие эгоисты.
Я подумал о самоубийстве отца и рассеянно кивнул.
Мы, наконец, остановились перед огромным, но совершенно неизвестным полотном. Рокси, словно завороженная, смотрела на картину. На ней было нарисовано какое-то кровавое сражение. Я несказанно удивился такому выбору. Моя спутница это поняла и слегка смутилась.
— Знаешь, я люблю, когда в картине есть история. Ты, наверное, не поймешь.
— Объяснишь?
Она вздохнула.
— Видишь этого всадника? Его уже проткнули копьем. А на лице такое грустное выражение. Он, наверное, думает о своей жене и детишках. А вот этот. Убийца. Но только посмотри на его глаза. Он же сейчас умрет от страха. Каждое лицо — своя история. Своя жизнь.
Я не знал, понял ли я то, что она пыталась мне объяснить. Но всадник с копьем, торчащим из груди, явно не думал о своей жене. Ему просто не хотелось умирать.
— В моих картинах я тоже пытаюсь рассказать хоть что-нибудь.
— Покажешь мне? — почему-то шепотом поинтересовался я.
Она загадочно кивнула.
— Может быть. Если не испугаешься. Ведь мой псевдоним — Мертвая Богиня.
***
Отец стоял ко мне спиной и искал какую-то книгу в огромном деревянном шкафу. Я сидел в его жестком кресле и уныло рассматривал кофейные пятна на столе. В кабинете было холодно и неуютно. Внизу, на первом этаже, мать готовила ужин: я слышал, как гремели кастрюли, и неразборчиво шипел телевизор.
— Я хотел поговорить с тобой, сынок, — отец так и не повернулся, но перестал перебирать руками корешки старых фолиантов. — Ты знаешь, мама попросила меня.
Я вдруг осознал, что это сон и испуганно вцепился руками в край стола.
— Эта девушка. Она тебе нравится?
Я медленно кивнул, задним умом понимая, что отец не видит моего жеста. Однако он увидел.
— Она тебе не пара. Понимаешь?
Я продолжал молчать, пытаясь со всей силы ущипнуть тыльную сторону руки. Никакой боли это не принесло.
— Пойми же ты, — разозлился отец, — мы тебе желаем только счастья! Тебе нужно принять нас и…
Шум внизу внезапно прекратился. Я услышал быстрые шаги.
— Мириам, нет! — отец резко повернулся, и я уставился на дыру в его голове. Дверь распахнулась, и моя мать, разбрызгивая кровь, влетела в кабинет.
— Иди ко мне, сынок, — процедила она, задыхаясь от застоявшейся в горле крови.
— Я должен ему объяснить, — отец попытался оттащить от меня обезумевшую покойницу. Она вырывалась.
— Он не поймет, — кричала она, хватая меня за руки. — Он будет с нами. С нами, а не с ней!
Ее прикосновения были жесткими, мерзкими и жутко неприятными.
Отец отшвырнул ее в сторону. Но холодная и мокрая от крови рука, однако, осталась на моем плече. Я заорал и упал с кровати вместе с опутавшим меня одеялом. Часы показывали пять утра, и за окном рассвет потихоньку вступал в свои права. Я перестал бороться и испуганно заскулил. Сердце билось так, словно я только что пробежал километров пятнадцать. Я попробовал встать, снова плюхнулся на пол и оставил жалкие попытки подняться. Голова кружилась.
Я долго лежал на холодном полу, думая только об одном. Неужели я скоро умру?

***
Сегодня Рокси выглядела действительно сказочно. Ей невероятно шла голубая туника и высокие ботфорты. Мы отмечали неделю знакомства, и по такому случаю, я купил ей букет из красных лилий, а она пригласила меня к себе домой.
Всю неделю мы таскались на выставки, я даже стал немного разбираться в живописи. А вчера, пренебрегая мокрой погодой и вооружившись целлофановыми дождевиками, мы даже устроили себе пикник в Версальском парке. Я почти не спал в эти дни, предпочитая проводить ночи в обществе старого сезона «Секретных материалов». Как только я начинал кемарить, я слышал далекий и обиженный голос матери и тут же просыпался. Я не понимал, какого черта мои покойные родители решили давать мне советы. Я только знал, что мне плевать. Мне все время хотелось видеть девушку, от одной улыбки которой мое сердце, пропуская пару положенных ударов, приятно екало в груди.
Мы выпили по бокалу красного вина. Она явно нервничала, хотя и продолжала болтать. Я кивал и улыбался. Она поставила в духовку восхитительный кусок баранины. Затем, наконец-то, решилась.
— Пойдем. Посмотришь на мои картины. Раз уж я обещала.
Дважды меня просить не пришлось.
Маленькая комнатка под крышей была завалена холстами, красками и тряпьем. Но она мне сразу понравилась. С десяток картин небрежно стояли возле стены. Одна, только законченная, приманивала взгляд. Рокси закусила губу и умоляюще посмотрела мне в глаза. Она боялась моей оценки. В центре комнаты возвышалось огромное полотно. Я встал, как вкопанный, рассматривая невероятную и знакомую картину. Пустынная темная улица щедро поливалась дождем. На обочине беспомощно валялась перевернутая машина, из разбитого окна торчала окровавленная рука. Белый «жук» дымился в стороне. На его капоте сидела маленькая фигурка. Она явно была похожа на Рокси, и ее лицо выражало такую удрученность, что невольно хотелось прижать девчонку к себе. Она курила сигарету, в абстрактном ужасе рассматривая последствия аварии.
Я чувствовал, как бегут по телу мурашки: картина была невероятно сильной.
— Я просто представила себе историю, — услышал я виноватый голос, — что было бы, если…
Рокси не закончила. Я повернулся к ней, посмотрел в ее заманчивые синие глаза и решительно поцеловал. Она не сопротивлялась.
— Это гениально, — прошептал я между долгими поцелуями.
Она прижалась ко мне еще сильней. Зря она готовила столь аппетитный ужин: мы так и не поели в этот вечер. Когда мы засыпали в ее постели, застеленной странным, разноцветным бельем, я подумал, что, наконец-то, действительно счастлив.
***
Мама сидела на стуле, сгорбившись и закрыв руками омертвевшее лицо. Она плакала.
— Мама?
— Зачем ты это сделал, Том? — грустно спросила она. — Она тебе не пара.
— Мама, — я понимал, что это снова мой старый кошмар, но в этот раз мне не было страшно. — Она очень хорошая. Понимаешь? У меня девушки не было уже три года. А Рокси… Она замечательная. Идеальная.
— Я знаю, сынок, — мама вытерла слезы, оставив на щеках кровавые следы. — Но вам не суждено быть вместе. Никогда.
Я почувствовал, как пересохло в горле, и закашлялся. Звук получился хриплым и булькающим. Как и у матери. В этот момент из чулана появился отец. Его единственный уцелевший глаз был печален, а в руках он нес огромное старое зеркало.
— Ты должен знать, сынок, — устало произнес он.
Я не знал, чего они от меня хотят, и испуганно закрыл лицо руками. Я уже раз десять безнадежно ущипнул себя за запястье, хотя сон никак не кончался. Наверное, чтобы проснуться и обнять, наконец, Рокси, в постели которой я проводил эту ночь, мне нужно было действительно испугаться. Я заставил себя отнять от лица руки и посмотреть на моих печальных родителей.
Отец протянул мне зеркало. Мать кивнула. Я подошел поближе. Отражение сначала казалось мне смазанным, словно это был не я, а кто-то другой. Затем я увидел сходство. Мои карие глаза. Хотя нет. Один глаз. Второй был скрыт кровавым месивом. Голова была повернута под странным углом: из шеи торчала измученная кость. Мою голубую рубашку, ту самую, в которой я ездил на собеседования, покрывали темные пятна.
Я закричал. Громко и хрипло. Насколько хватало легких.
Но я не проснулся. Не открыл глаза, обнимая ставшую столь родной мне Рокси. В этот раз я все понял.
***
Рокси пытается разлепить ресницы, но сразу же щурится от яркого белого света. Она чувствует, как кружится голова.
Удивленная, она слышит испуганный голос матери. Она не слышала его уже три года, с тех самых пор, как ушла из адвокатской конторы. Рокси пытается приподняться.
— Нет, нет, — к ней тут же бежит огромный мужчина в белом халате. — Лежите, барышня, вам пока нельзя вставать.
— Где я? — собственный голос кажется ей странным. — И где Том?
— Роксанна, Боже мой, ты очнулась, — мать бежит к ней, спотыкаясь о ножку кровати. — Моя девочка.
Она обнимает ее, вызывая у Рокси невероятную панику.
— Что… что случилось? — испуганно шепчет последняя, пытаясь вырваться из горячих объятий.
— Вы не помните? — мужчина в халате с интересом разглядывает пациентку.
Рокси пробует отмахнуться от плачущей матери. Она, конечно же, рада воссоединению с семьей, но вся нелепость ситуации начинает неимоверно ее раздражать. Этой ночью она уснула, доверчиво прижимаясь к Тому. А сегодня проснулась черт знает где.
— Вчера Вы попали в аварию, — грустно констатирует врач, листая какие-то документы. — Вы это помните?
— В какую ава…? — Рокси запнулась, и ее синие глаза вдруг стали невероятно большими. — Вчера?
— Даже сегодня. В час ночи. На перекрестке с Плэзир Гриньон.
Рокси пытается дышать, однако воздух не поступает в горящие легкие.
— Где он? — голос кажется чужим и, поймав, непонимающий взгляд врача, она, задыхаясь, продолжает. — Водитель второй машины. Том.
Брови доктора рьяно ползут вверх. Он долго смотрит на задыхающуюся пациентку.
— Томас Баннель скончался на месте. Его машина перевернулась. Мы ничем не смогли ему помочь. Вы сами были в коме. Мы уже почти сутки вытаскиваем Вас с того света. Но… — голос врача слегка дрогнул. — Вы знали его? Тома?
Рокси откидывается на подушку. Из уголков ее синих глаз текут слезы. Она даже не осознает того, что кричит. Громко и жалко. Мать неуверенно топчется рядом с кроватью. Врач испуганно качает головой.
— Зачем? — шепчет Рокси, умоляюще глядя на замешкавшегося врача. — Зачем Вы меня спасли?
28/02/2016, Париж