Решение

-Так вы утверждаете, что написанное вами – правда? – в глазах дознавателя Медера появился лихорадочный блеск, наверное, он уже представлял себя на вершине триумфа, ведь если этот донос правдив, то его ждет повышение! Ах, смилуйся, Луал над Маарой, над Секцией Закона, даруй эту безумную удачу!

-Д…да, это правда, — палач, стоявший перед дознавателем, был болезненного вида. Конечно, понять можно: не каждый день закладываешь своих лучших друзей!

-Ну-ну, — снисходительно усмехнулся Медер, — будьте же разумны, Регар! Вам незачем губить свою жизнь, и вы поступили так, как должны были поступить. Вы – служитель Секции Закона, пусть и всего лишь палач, но вы – орудие правосудия. В ваших действиях истина. Гордитесь же этой истиной!

Регар угрюмо кивнул: ему отчаянно хотелось верить дознавателю.

***

А начиналось всё просто. Хатер и Регар – два представителя в Секции Закона хоть и в разных Коллегиях, сдружились. Они были похожи в молодости и готовности к труду, в вере о торжестве закона над людским гневом и людской же чернотой.

Хатер – член Коллегии Дознания, не поддаваясь на насмешки своих соратников, вёл и не скрывал этого, дружбу с палачом – Регаром. Этой дружбе можно было удивляться и завидовать.

Они с самого начала были очень разными. Хатер получил хорошее происхождение от потомственных лавочников, что, конечно, презиралось всеми, кто имел происхождение лучше, но было предметом зависти тех, кто рожден ниже. И даже Регар, чьи родители были простыми крестьянами. И если Хатер с самого начала знал, что будет дознавателем, то к Регару просто подошел пропитого вида Глава Коллегии Палачей и спросил: не хочет ли тот присоединиться?

У Регара были хорошие физические данные, выносливость и желание сбежать подальше от крестьянской жизни. Он тогда не думал ни о морали, ни о дилемме, ни о том, имеется ли у него вообще какое-то право отнимать чужие жизни, пусть и по указу Судейства, а не собственной воле.

Это уже потом, в Коллегии, Регар заразился идеей справедливости закона и возвышенной его роли над всеми и всем, но начиналось все очень обычно и просто.

Регар часто получал задания от Хатера, успешно продвигавшегося по карьерной лестнице. В Коллегии Палачей можно было быть только: учеником, палачом, заместителем Главы Коллегии и Главой. Далее роста не было. Даже в Совете при королевстве Глава Коллегии Палачей имел одну позицию – молчание. Продвинуться выше было некуда, и Регар понял это с большим опозданием, и, не зная как изменить жизнь, не рискуя вообще пойти на какие-то перемены, убедил себя в том, что и его пост благороден.

А Хатер приходил, приводя с собой преступника за преступником, которых нужно было пытать или подготовить к казни. В перерывах палач и дознаватель разговаривали, и за этими разговорами началась их дружба.

Сплетались годы. Жизнь Хатера становилась все сложнее, а жизнь Регара приобрела очень мирный и устойчивый распорядок. Но дружба оставалась.

И даже когда Хатер женился на прекрасной и робкой Эрмине, занимавшей малый, но стабильный пост в Секции Городского Устройства, жизнь не переменилась.

Регар, сам не желавший брака из-за своей должности, иногда чувствовал себя в их компании одиноким и лишним, но и Хатер, и Эрмина приглашали его неизменно всюду, и он приходил, хоть и корил потом себя за неуместное, как ему казалось, присутствие.

И Регар не замечал в характере своих друзей перемены, но они произошли как-то незаметно и очень скоро.

Вскоре у Хатера родилась дочь, которую назвали Арахной. Регар тогда еще удивился:

-А почему именно Арахна? – он разглядывал маленькое тельце и не испытывал к этому существу ничего, кроме какого-то брезгливого отвращения и ревности. И, хотя гнал он от себя последнее, и силился скрывать первое, это не удавалось спрятать насовсем.

-А как еще? – удивилась Эрмина. – Ты посмотри, какие у нее глазки!

Регар посмотрел и не увидел никакого объяснения в темных глазах рожденной девочки. Пожал плечами, но, на всякий случай согласился:

-Ну да, Арахна. Только так.

Позже Хатер заглянул к нему и сказал в привычном, но все же уже каком-то не таком разговоре, между делом:

-Я и сам не знаю, почему она решила назвать ее Арахной. Какое-то не очень-то и подходящее имя, грубое. Я хочу, чтобы моя дочь не знала ни в чем нужды, а не имела повадки воина!

-Зачем согласился? – недоумевал Регар.

-Эрми настояла. Она умеет убеждать, — Хатер развел руками, — да она и мать, может быть, ей, в самом деле, виднее?

Тогда еще Регар подумал, что ничего не изменилось в его жизни. Ну женился его друг, ну родилась у него дочь, подумаешь! Но нет, началось отдаление. Сначала Хатер перестал заходить каждый день к Регару, а когда он приходил к нему и Эрмине, то куда-то будто бы торопился…

Потом встречи сошли до одной в неделю, в две недели. Регар затосковал. У него не было своей жизни ни в чем, кроме работы и дни окрасились для него в одинаковый серый цвет. Изредка, увидев теперь Хатера, куда-то спешащего, Регар кивал ему и радовался, получив кивок в ответ. Еще реже видел Регар и Эрмину с дочкой, которая росла и вот, уже ходила, крепко держась за руку матери…

И только изменения в этой Арахне, разлучившей, как считал Регар, его дружбу, и виделось ему различие в однообразных клейких и скучных днях.

Он даже не думал о законе, как о торжестве над человеком – некому было поддержать его идеи в Коллегии Палачей, все палачи либо пили после службы, чтобы впасть в забытье, либо имели свои взгляды на жизнь и воспринимали свои должности как обычную работу. Да и выбор в Коллегии Палачей был небольшим – недаром одно из самых мелких ответвлений во всех Секциях Управления, человек пять-шесть, а то, бывает, и меньше. Разве можно выбрать?!

***

Когда поздним вечером Хатер почти что вломился в Коллегию Палачей и, лихорадочный и нервный потащил на разговор сонного Регара, палач даже не сообразил сразу, кто это вообще пришел. Потом уже, в полумраке, в редких отблесках лунного света, узнав Хатера, Регар спросил в тревоге:

-Что случилось?

-Прости, что разбудил, — Хатер был как в горячке. – Просто я понял, да, да…я понял! Мы слепы. Мы были слепы! Мы отравили себя, свои умы, жили иллюзиями, да!

-Чего? – испугался Регар, разом прощая за такую лихорадку Хатера все их отчуждение и пропасть, — что-то с Эрминой? С Арахной?

-Что? – Хатер остановился на мгновение. – Нет, с ними все хорошо. Ох, я должен кому-то сказать! Я должен!

Регар тупо смотрел на метание старого друга, который потерял, похоже, рассудок и никак не мог понять, как ему реагировать.

-Они все прогнили! Вся наша Секция. Все другие Секции! – жарко зашептал Хатер. – О, ты не представляешь, как далек от истинного представления дел наш Король!

-Да будут дни его долги, — не задумываясь, вставил Регар и осекся, — кто прогнил?

-Они! Они! Они! Сделали закон орудием преступников. Отпускают тех, кто кажется им полезным. Сделали все ложью, и торжествуют! Но нет, близится день, близится час…

Хатера несло. Регар испугался еще больше: горячка у него или просто бред, а за одни такие речи можно получить удавку на городской площади. Если кто-то услышит, то донесет. И ему бы, Регару, по факту, нужно бы донести, но нет…

Регар не долго колебался. Едва-едва успокоив Хатера, палач, воровато оглядываясь на темные окна Коллегий, повел бывшего друга домой и сдал на руки встревоженной Эрмине.

-Что с ним случилось? – спросила она, уложив его.

-Не знаю, ко мне он уже таким пришел. Нес всякий бред, что все прогнили, — Регар отвечал честно, стараясь не замечать странные уколы внутри самого себя. Что-то страшное и болезненное подбиралось к его горлу.

-Первый раз вижу его таким, — Эрмина хотела сказать еще что-то, но, слегка повернув голову, увидела Арахну и осеклась.

Регар, глядя на девочку, заметно подросшую четырех или пяти лет, не мог поверить, что время оказалось столь быстрым. Еще недавно это дитя просто лежало, а сегодня уже со страхом смотрит на мать, косится взглядом на Регара, явно чувствуя себя неловко.

-Солнышко, — ворковала Эрмина, — тебе пора спать.

-А что с папой?

-Папа заболел…- Эрмина быстро обернулась на Регара и тот понял, что ему нужно уйти. На одно мгновение он снова почувовал себя членом этой семьи, нужным не за навыки палача, не за умение перерубать шею одним ударом и выпытывать любую информацию, а за него самого. Но вот – ему указывают на дверь, пусть и не сказав об этой двери и слова.

Регар ушел. А на следующее утро Хатер не зашел к нему и, проходя мимо с компанией дознавателей, не прерывая какой-то увлекательной беседы, кивнул Регару, попавшемуся ему на пути, и прошел мимо.

***

И забылось бы все, и смирился бы Регар, зажил бы, наверное, новой жизнью, или прежней своей – серой, скучной и однообразной, но Хатер объявился через пару месяцев и снова вывел Регара на разговор. На этот раз в Хатере не было лихорадки – была лишь собранность и серьезность.

-Мне нужна твоя помощь, — без предисловий начал он.

-Всё, что могу, — пообещал Регар. – ну?

-Это не просто сказать, — признал Хатер, не решаясь перейти к разговору, — но нужно. Вся надежда на тебя одного.

-Да что случилось-то? Во имя Луала и Девяти рыцарей Его, скажи…

-Я…-Хатер улыбнулся почти виновато, — я хочу, чтобы восторжествовал закон над людской чернотой, помнишь? Мы хотели этого оба.

-Ну…- неопределенно протянул Регар и не удержался, — ты сам говорил, что они все прогнили, помнишь ли ты?

-А я не говорил, что в них закон, — Хатер снова посерьезнел. – Я сказал, что я хочу справедливости закона, но не значит это, что я был на службе у справедливости. Я на службе у лжецов, взяточников, казнокрадов, преступников и лицемеров. Ты и сам знаешь!

Все знали. Все, начиная от преступников, понимали, что, если повезет с дознавателем и он окажется не шибко принципиальным, а все доказательства не очень-то и яркими, очень может быть, что наказание удастся смягчить или отменить совсем. Регар недавно казнил пару таких дознавателей с каким-то чувством досады – ему не предлагали ни взяток, ни угроз. Толку молить палача? Палача можно лишь презирать. Но зависит ли от него что-то? Только уровень милосердия, ведь палач сопровождает к смерти и знает, как облегчить смерть, а как сделать ее хуже. Но до этого нужно дойти мыслью, а Регар не позволял никому этого, всегда облегчая способ ухода, как мог, не взирая на преступления.

Именно он придумал прятать, к примеру, тонкие крючки в петле виселицы, чтобы, если что-то пойдет не так, и смерть будет настигать жертву не от перелома шеи, а от удушья, все кончилось быстро. Для наблюдателя, для праздной толпы, жаждущей зрелищ, нет разницы между смертью в одно мгновение, полминуты и семь минут. Они пришли посмотреть на казнь, позлорадствовать, почувствовать успокоение мести и вспомнить, что сами живы. Но для преступника разница есть и никто лучше палача не понимает этого.

-Но есть одно средство, — продолжал Хатер спокойно, — один человек. Тебе я скажу, да. Я верю в то, что ты тоже устал карать не по справедливости.

-Я палач, — напомнил Регар. – Справедливость для Судейства и Дознавателей. Я – орудие. Пусть и говорящее.

-Но ты ведь жаждешь того же, что и я?

Регар не ответил. Ему нравилось его жалование и перспектива занять пост Главы Коллегии. Он уже понял, что не из тех людей, что создают что-то великое, становятся известными своей добродетелью или талантом, или меняют мир. Он просто палач.

-Мне всего лишь нужна твоя помощь, — продолжал Хатер. – Не поддерживай нас…

-Нас?

-Нас, таких уставших, много. Нас покрывает могучая сила. очень могучая. Ты не представляешь, куда ведут нити!

-Не говори ничего, — попросил Регар. – Я не заговорщик!

-Это не заговор, это спасение. Спасение Маары, спасение закона и народа!

-Я не сужу и не спасаю.

-Когда-то ты хотел торжества закона.

-Я просто не хотел быть один! – сдался Регар. Он никогда не желал раскрыть эту свою тайну, но теперь пришлось. – Я хотел оправдать себя, свой топор.

Хатер помолчал потрясенно, затем взял себя в руки:

-Но мы друзья, верно? Ты можешь помочь? Мне не нужно много…всего лишь пара документов из вашей Коллегии. Пара документов, Регар, и я не побеспокою тебя больше ничем!

***

Регар метался долго. Сомнения раздирали всю его душу. С одной стороны – ему и впрямь было легко достать пару бумаг, что просил Хатер, но с другой…

Где он был такой долгий период дружбы? Почему появился сейчас и стал сманивать, впутывать? Если у тебя есть тайна – держи ее при себе, зачем перекладывать груз своих решений на другого? По закону – полагается сообщать о заговорах и подозрениях, хоть сколько-нибудь походящих на правду. К тому же, если, как сказал Хатер, нити ведут куда-то высоко.

А если не получится у Хатера? Да и откуда может получиться? Не брехня ли все про силу и про то, что их много? Их…этих заговорщиков? Если брехня, документы всплывут тоже, а с ними и имя Регара и тогда пропало, все пропало!

Пусть его жизнь однообразна. Пусть он палач, но что это значит, когда речь идет о том, чтобы дышать воздухом и дальше? Знать о заговоре и не раскрыть его. Знать и не сделать. Не зная, Регар остался бы спокоен. Но теперь отменить годы дружбы во имя своего спокойствия? Впрочем, истлела дружба-то. Не будь у Хатера причины для своего появления, пришел бы он к Регару просто так, для беседы?

С каждой минутой крепла горечь. Решение было уже давно в уме Регара, но нужно было смириться с ним.

Пусть у него жизнь маленькая и тщетная, но жизнь. Его все устраивает? Все. Он на казенном довольствии, он не судит – всего лишь карает! Так какое же ему дело до справедливости закона?

И Регар, молясь Луалу и Девяти рыцарям, чтобы его не приняли или подняли на смех, отправился в Дознание.

Но и Луал, и Девять Его Рыцарей, похоже, не были внимательны к мольбам палача и Регара приняли с большим вниманием и даже почтением. Дознаватель Медер – один из ведущих во всей Коллегии, спустился к нему и внимательно выслушал сбивчивую речь палача, а после протянул чернильницу, перо и бумагу и просто сказал:

-Пиши.

-Зачем? – испугался Регар.

-Отступать все равно поздно, — напомнил Медер. – Нам нужны доказательства. Мы давно уже пытаемся найти группу заговорщиков, что пытается развалить Секцию Закона. У нас много сведений, но впервые у нас есть имена. Будьте хорошим законником и, выполняя свой долг, доведите уж его до конца.

***

Регар вышел на деревянных ногах. Его тошнило от всего, глаза больно резало от солнечного света. Он потерял сон.

Два дня ничего не происходило – это Регар знал наверняка, хоть и был далек от жизни других Коллегий, но теперь вслушивался внимательно. Два дня томительного ожидания оказались хуже любой казни. Регар попытался предупредить Хатера о своем поступке, но тот возмутился:

-Мало того, что ты отказался мне помочь, теперь еще пытаешься и отвернуть меня от моего дела!

-У тебя дочь! – напомнил Регар. – Куда ты лезешь, имея дочь? Что ее ждет, если с тобой что-то случится? Коллегия Сиротства?

-У меня есть жена, и поддерживает любое мое решение, — возразил Хатер, — а ты…шел бы лучше.

А на третий день от подачи доноса арестовали и Хатера, и его жену. Регар удивился, узнав, что Эрмина тоже под арестом, бросился к Медеру за разъяснениями.

-Она, уважаемый палач, не проявила такой сознательности, как вы, и не донесла о незаконной деятельности своего супруга.

После чего пожал руку Регару.

-А вам – моя бесконечная благодарность!

У Медера было хорошее настроение: дело выходило громким, а налет арест на Хатера и Эрмину открыл имена и других заговорщиков. Обнаружилась целая сеть, а нити, поговаривали, вели и к принцу Мирасу – родному брату короля.

И принцу, конечно, удавалось отвертеться от любого намека на свою причастность, но дело гремело и Медер, радуясь тому, что снизошел до палача и поговорил с ним, принял донос, бесконечно был счастлив.

-Что будет с девочкой? – спросил Регар.

-С какой девочкой? – не понял дознаватель.

-С дочерью Харета.

-Этой? – Медер всерьез удивился. – Ну, что бывает с сиротами? Отправим в Сиротскую Коллегию. Оттуда перейдет в кухонные работницы. Участь тяжелая и дурная, но дочери преступников следует радоваться и этому.

-Могу я взять ее на воспитание? – это решение было для Регара неожиданным.

-Вы? Палач? – Медер поперхнулся, но пожал плечами. – Мне плевать. Берите.

У него не было больше интереса к палачу. Все, отжитый материал жизни!

***

В чертах Арахны, ставших не по-детски серьезными, видел теперь Регар черты и Хатера, и Эрмины. Лик прошлого воплотило будущее.

В Коллегию Сиротства Регар пришел после того, как исполнил приговор в отношении двадцати двух заговорщиков, среди которых были и его старые друзья. Они все были измучены и приняли смерть с достоинством и даже надеждой. Только Эрмина все шептала:

-Арахна…моя Арахна, — и все искала ее, безумная, среди преступников, не понимая, видимо, что пятилетней дочери тут не может быть среди осужденных.

А Хатер только смотрел прямо перед собой и не оглядывался на жену.

В глазах Арахны Регар читал упрек. Упрек своей трусости и своей жажде жизни. Не бывает у детей таких глаз! Но она не могла знать причину, по которой ее вытащили из дома, разлучили с родителями и поместили в Сиротскую Коллегию к другим детям.

Не могла, однако, не плакала, и не просилась домой, лишь тихо сидела в самом углу, не реагируя ни на кого, по-видимому, переживая свое горе, ощущая его детским и самым искренним чутьем.

-ты помнишь меня, Арахна? – спросил Регар, присев перед нею.

Она кивнула, не отводя от него настороженного взгляда.

-Ты…- Регар не знал, что ей сказать, как донести, что ее родителей больше нет, виноват в этом он и в то же время не виноват?

Регар протянул ладонь Арахне, и смутно вдруг учуял запах крови, чего, конечно, не могло быть. Он был уверен, что Арахна не возьмет его руки, что убежит, испугается – да и ждали этого же наблюдатели от Сиротской Коллегии, отговаривавшие его, и дознаватели, напоминавшие, что он не обязан и вообще – что дать ему девочке?

«Явно не участь Сиротской Коллегии» – решил Регар для себя, но не был готов к объяснению с ребенком.

Но Арахна, замкнутая и мрачная, отдаленная ото всех и не пролившая и слезинки, лишь молчанием переживая, протянула и ему свою руку и пошла вместе с ним.

Что-то она все-таки почувствовала и покорилась судьбе.