Разлом

Разлом

Яблоко лежит перед ним, перед ни кем иным как Простой Человек. Это яблоко манит его, захватывает, погружает в раздумье. Мысли нападают и нападают, толпой, нескончаемо, пытаются схватить в крепкие тиски и стать необдуманной и терзающей зависимостью от запретного плода. А вдобавок все вокруг кричат: “Давай! Съешь!”. Они требуют, они просят, но Простой Человек не может решиться – не хватает смелости, или не хватает наглости. Но тут произошёл щелчок, а толпа, возникшая из ниоткуда, вдруг замолкла. Яблоко и жертва, или Человек и яблоко, или то и другое. Они играют в гляделки – и либо он сходит с ума, либо это и вправду – показались глаза на сладкой зелёной поверхности. Белок – настоящий! А зрачок постепенно приспосабливается к повисшей здесь темноте, уменьшается – увеличивается – уменьшается – увеличивается. Наконец зафиксирован контакт, неразрывный контакт, наводящий жуть на Простого Человека и заставляющий волосы вставать дыбом. Тут уже становится под сомнение вопрос: кто кого съест. То ли этот фрукт, то ли другой, в принципе, ничем не отличающийся фрукт. Что же, как бы он не пугался до настоящего момента, придётся свыкнуться и с тем, что скоро придётся и завести диалог – так кто-то хочет.

За сценой происходит голосование, у каждого свои варианты последующих действий: кто-то желает продолжить интригу, кто-то желает уже приступить к основной цели, ну а кто-то вовсе пытается сцепить этих двух собеседников в кровопролитной битве за место главного домашнего питомца, за которым будут ухаживать, или попросту поиграют и выбросят. Никак зрители не могут решить, в нетерпении подают голоса, каждый ждёт своей очереди.

– Делаем ставки, господа! – объявляет божественный крупье, дабы ещё подогреть нетерпеливую толпу.

А в ответ слышатся: “Я готов поставить душу!”, или “Да пусть погрызут друг друга наконец!” – а некому пришла в голову даже такое: “Дайте я выступлю!”. Над последним заявлением лишь ехидно посмеялись, не воспринимая всерьез и поводя пальцем у виска. Хотя оно и не было настолько успешным, как я описал выше, но, к удивлению, всё-таки, возникло ещё пару добровольцев, желающих поучаствовать в интересном сюжете. “Да, я тоже желаю!” – воскликнул позади меня сидящий. Что же, пусть участвуют – их дело. Я лишь пришёл сюда понаблюдать – для меня это не впервой. Не думаю, что сегодня будет что-то стоящее. Но надо чем-нибудь да занимать своё свободное от работы время. Итак, ставки сделаны – да, именно ставки, несмотря на то, что сначала я обозначил голоса. Решили сделать ставки, ну да ладно – эта ситуация тоже ненова. В конечном счёте результат получился такой, что большая часть денег пошла на “Поддаться желанию”, малая часть на – “Естественный отбор”, ну а те, кто желал стать участниками спектакля, во-первых, дали такую кучу денег – не знаю, вправду, зачем, – что стопки превышали поставленные ставки в раз так сто, а во-вторых, они были приглашены в гримёрные, дабы подучить собственные роли и принарядиться. Посмотрим, что из этого выйдет. В этот момент начался антракт, и кто-то пошёл подкрепиться напоследок перед приготовляющимся действием, ну а кто-то просто остался и продолжил дискуссию на тему судьбы главного героя.

– Ох, думаю, это выступление будет куда ярче предыдущих! – произнес рядом со мной сидящий.

– К чему же вы решили, что эта пьеса превзойдет их? – вопросительно взглянул на него его сосед. – Мне казалось, что оно ничем не отличается от вчерашнего “Да повешусь я в петле”, или “Песенка об убитой птичке”.

– Особенная она, потому что сегодня жертва будет настоящая, неискусственная, а самая что ни на есть мертвая, холодная и молчаливая, – ответил ему с неописуемым восхищением мой сосед.

После такого даже у меня пошли мурашки по телу – как это? Жертва? Да настоящая? Но тут же мои размышления прервал неожиданно прозвеневший звонок – выступление скоро начнётся.

Свет постепенно тухнет, и плёнка запускается. Стоп! Мотор!

Человек сидит и пристально смотрит на плод, грызёт его внутри себя, точнее мысль грызёт его сознание, проделывает нескончаемые пути, один за другим, а раны кровоточат и рождают отягощающее сомнение. Может быть, он так бы и не осмелился переступить через черту, если бы не лишние взгляды вокруг и не их пошлые желания. Но ему же так плохо, ему не хочется быть в таком состоянии – состоянии неопределённости. То хочется, то не хочется – а ведь хочется! Что будет дальше? Чем это кончится? Слёзы текут по щекам, кровь стынет в жилах и тихо-тихо смеётся. Пытка могла бы продолжаться дальше и дальше, как на яблоке возник рот, такой же сладкий и такой же желанный, как сам плод. Из него же вылез красный язычок, в диком возбуждении облизывающий губы. Слюна порой попадала и на зелёную поверхность, оставляя мелкие ожоги – сопротивление бытия и небытия, сопротивление сна и реальности.

– Приветствую тебя, мой дорогой друг! – в край насытившись своим телом, сказало яблоко, смакуя каждое слово.

Простой Человек отшатнулся и был в полном недоумении. Пара слезинок упало с его красных щёк и попало на язык этого неведомого создания, которые оно с радостью вкусило.

– Приятно, благодарю! – захихикало яблоко.

– Да что ты такое?! – закричал Простой Человек.

– Я – то, что ты желал.

– В каком смысле? – заикаясь, спросил свидетель чего-то невиданного.

– Я – твой грех! – наконец произнесло существо, визжа от возбуждения и от скорого, неминуемого торжества.

И эти последние слова волшебным образом подействовали на Простого Человека. Теперь не было никаких ограничений и барьеров. Его взгляд приобрел незнакомый ему доселе дух – животный дух, свирепый, жаждущий крови. Слюна потекла из уст когда-то самого обыкновенного представителя рода людского, но теперь превратившегося в того, кого мы называем в нашем обществе “псих”, или “сумасшедший”. Он мигом подбегает к плоду и берёт его в нервно трясущиеся руки. Блаженство! Слюна потекла ещё обильнее, разливаясь по подбородку и падая в кромешную пустоту, будто и след её простыл. Но, сколько не обманывай себя, запрет возбуждает интерес, а интерес стимулирует действовать. Создание высовывает язык, как бы заманивая в цикл Сансары, бесконечный и невыносимый, дёргает за хрупкие ниточки сознания Простого Человека – но не разрывая их просто, а поигрывая, как на звонких струнах мандолины. А тот в свою очередь только и рад поддаться мгновению, ведь мгновение – самое прекрасное чувство – чувство, когда ты идёшь буквально по лезвию ножа, не взирая на риск.

Тогда и он высовывает свой язык и воссоединяется с объектом своей эйфории. Их языки сплетаются воедино, пробуют друг друга на вкус, прочёсывают территорию, а главное – обмениваются слюной, точно они насосы, качающие воду то туда, то сюда. Каждый из них пытается действовать в такт своего партнера, а в особенности ритмики пытается достичь Простой Человек, ведь именно в его жилах пока что течёт кровь, как он считает. Но почему-то даже яблоко, ничем недвижимое и ни от чего независящее, имеет куда больше опыта в этом деле. Может дело пошло бы и в другую сторону, если бы на месте этого самого яблока был помидор. Да даже было бы и так, всё равно ему удалось пробить ту линию неловкости, которая поначалу, во время только первого контакта, вызывала лёгкую дрожь, но теперь исчезнувшую куда подальше. Теперь Простого Человека нельзя было остановить. Не было никаких “нельзя”, “недопустимо” – одно только греющее душу “можно”. Его язык касался всякой поверхности, что попадалась – зубы, нёба, – и проходит дальше в глотку, проникая даже в ноздри и вылизывая там всё самое сокровенное и самое сладкое, может быть и то, что вам в первую очередь пришло на ум. Поняв, что он готов к большим извращениям, Простой Человек приложил все усилья, чтобы проглотить плод полностью, в один присест – размером он был с ладонь. Тогда яблоко стало ещё громче хохотать и просило не останавливаться, а просовывать язык всё дальше и дальше, глубже и глубже. Но, помимо этих наставлений, Простой Человек решил переплюнуть любовника в своих собственно-сочинённых извращенных сюжетах, предлагая неординарную идею – проглотить косточки. Да! Дошло и до того, что ему придётся лишить плодородия только что выращенный плод. Какое безрассудство! Как мерзко! Не спорю, но ничего не сделаешь. Такова судьба…

Наконец Простой Человек достиг точки невозврата – оставалось только окончательно поглотить и слиться в союзе плоти с бывшим дуэлянтом, теперь ставшим другом, единственным другом. Каждый откусанный кусочек подогревал желудочный сок до запредельных температур, что Простой Человек думал, что вот-вот сгорит от вспыхнувшей искры возбуждения. Но помимо этого, было, наоборот, желанное чувство приобретения – оно давало стимул продолжать этот ни к чему ненужный разврат. Теперь стоит дать имя своему сопартийцу, так как дальше им придётся уживаться вместе, со своими прихотями и недугами, а также – делать выбор.

– Я буду звать тебя,.. – задумался Простой Человек.

– Можешь звать меня Касторп,– окончил бессмысленные размышления его теперешний брат.

– Тогда меня называй – Ганс.

– Да будет так! – произнесло яблоко, ныне Касторп, и они пожали руки, при этом договариваясь об одной услуге – каждое решение будет сопровождаться характерным и звонким “чирик, чирик!”

Так и начинается история двух братьев…

Ганс проснулся в незнакомом месте, даже можно сказать не в том месте, да и появился не в то время, когда на то была бы необходимость. Вдруг на такое появление окликается чья-то рука, дотронувшаяся до его плеча. Он вновь отшатнулся, но теперь у него были провалы в башке.

– Извините, я вас не испугала? – произнесла девушка, тут же захватившая всё внимание Ганса – Касторп только громко захохотал.

Она была маленького роста и миловидной внешности, именно что миловидной. Как раз-таки это больше всего и привлекло Ганса, ведь он был рождён спасать кого только попало, ведь так? Для Касторпа девушка означала скорый цикл событий, очень важных событий – они будут наступать друг за другом, наслаиваться друг на друга и решать – “чирик, чирик!”

Неожиданно девушка испарилась, исчезла, будто её здесь и не было. Ганс стал смотреть из стороны в сторону, никак не находя объяснения сложившейся ситуации. Он вышел из тупика и выглянул проверить длинную и широкую улицу хотя бы на какие-то признаки той девушки. У неё были длинные тёмные волосы, красная футболка, мило сидевшая на ней, и синие джинсы на пару размеров больше. А глаза – это не передать словами, они могли бы озарить весь этот озлобленный мир своей добротой и красотой. Даже маяк не светит так ярко, как эти карие глаза, внушающие доверие и силу. Ничего не может быть лучше простого дружелюбного взгляда, пойманный в самых непредсказуемых обстоятельствах, когда нет даже надежды на завтрашний день. Вдруг послышался крик:

– Эй, я тут! – и тут Ганс поднял голову и увидел девушку на крыше.

Её стан восхваляла даже сама богиня красоты Афродита за плавные изгибы и превосходные пропорции, а Афина – за непоколебимость и надёжность. Так получилось, что Ганса привлекал именно первый пункт, а Касторпа – второй. Но выбор действий их совпадал – броситься к ней напрямик. Так и случилось. Ганс бросился к дому, на крыше которого и стояла обладательница его чувствительного сердца. Он достиг лестничной площадки и стал подниматься выше и выше, считая каждый этаж и молясь, чтобы один из них был в итоге последним. Так пробежав десять этажей, он запыхался и был уже не в состоянии участвовать в следующем марафоне, который будет гораздо труднее. и где выбор будет не такой однозначный, как ранее. Ведь как только он открыл дверь, выходящую на крышу, он увидел, как девушка прыгнула с парапета и устремилась вниз, на путь к свершениям.

Ганс тут же подбежал и глянул вниз – изувеченный и обезображенный труп девушки, некогда красивой, но теперь мешавшей свою кровь в уличной грязи и оставившей кости на съедение самцам-стервятникам. Появились первые противоречивые чувства – они что-то говорят, но на самом деле говорит здесь только Касторп:

– Жаль, что кончила так, – цинично произнес он. – Однако, зато есть шанс покопаться в её косточках! Как тебе идея Ганс?

– Не нравится мне такая идея, – произнёс брат, вздохнув и чутка засопев. Видимо она значила для него что-то большее. Но что это “большее” – ему трудно было понять на данный момент.

– Ты шутишь?! – издевательски и не воспринимая всерьёз, загоготал Касторп. – Вы были знакомы от силы пять минут! А ты уже оплакиваешь её смерть, будто вас связывали долгие годы совместной жизни!

– Я и сам не знаю, как это объяснить, но…

– Что “но”?!

– Она была – здесь Ганс сделал короткую паузу, чтобы вытереть слёзы, – была такая, – всхлип, – красивая…

Тут уже Касторп не мог сдержаться и заржал, да так, что Ганс думал, сейчас его черепная коробка взорвётся от таких громких и безжалостных насмешек.

– ХА-ХА-ХА-ХА! – слова выплёскивались из его сознания, будто, как он вспомнил, в нём живёт другой человек. Видимо, он не знал, что такое на самом деле сознание, и не знал во время сделки, на что идёт и чем жертвует. – ТЫ СКАЗАЛ – КРАСИВАЯ?! ХА-ХА-ХА-ХА-ХА! ЧТО ЗА БРЕД! – тут тон сменился на более-менее спокойный, да и звук тоже стал тише – видимо звукорежиссеры решили сжалиться над Гансом, ведь он и правда был в шоке, узнав, что в нём живёт абсолютно другой человек – как бы это не было очевидно поначалу.

– Ладно, теперь объясню спокойно, – начал снова Касторп, но уже не издеваясь, а правда желая помочь своему собрату по разуму. – Пойми, люди приходят и уходят. Вещи – тоже. Да, в принципе, всё в нашей жизни времен…

– Заткнись! – перебил его Ганс и показал на соседнюю крышу дома, располагавшегося в соседнем районе. – Вон она!

Касторп не понял, как это возможно, но и вправду – на той крыше действительно стояла та самая девушка, что недавно была здесь, а после наложившая на себя руки в порыве – как думал он сам – дебилизма.

– Но как это вообще возможно?! – закричал он, поминутно глядя то на крышу дома, то на своего брата.

– Да я то откуда знаю?! – огрызнулся Ганс, не отрывая взгляд от возлюбленной.

Она оставалась всё такой же, такой же невинной и одновременно непредсказуемой, она смотрела так, будто ничего вовсе не было, а несчастного случая – и подавно! Её кофточка волновалась под дуновением ветерка, оголяя частично милый животик и прелестные бёдра, а джинсы словно не сидели на ней, а сами по себе летали в воздухе и могли спокойно упасть с неё. Да и честно – Ганс был бы этому очень рад, особенно – если бы ветерок дул сильнее и приоткрыл два желанных бугорка, хорошо скрываемых тканью одежды.

– Глупый извращенец! Побежали за ней! – скомандовал Касторп.

– Но как?! – заволновался Ганс.

– Ты же умеешь летать! Так давай!

– В каком смысле?! – не успел понять он всю суть ситуации, как вспорхнул и спокойно встал в воздухе.

– Как это возможно?! А тем более, как ты мог об этом знать?! – завизжал Ганс. Его тело пробрал холодный пот, а взгляд лихорадочно бегал в поисках ответов, но было очевидно одно – он и вправду смог взлететь и не упасть вниз, повторив судьбу то ли знакомой подруги, то ли её жалкой копии.

– Хватит задавать вопросы и просто лети в сторону нашей цели! – направил его Касторп, мысленно протягивая указательный палец.

Поняв, что у них и вправду нет времени на раздумье, они полетели навстречу ей, неизвестной девушке.

– Полетели! – воскликнул Ганс и пустился вперёд.

Они направились вместе, правда, как братья, через улицы города, ими движет одна задача, они готовы пройти через трудности, во что бы то ни стало. Но нужно ли?

Как только они подлетели, девушка вновь скрылась с глаз долой. Она, словно иллюзия, витает и заманивает их в ловушку. Но что это за ловушка? “Чирик, чирик!”

– Ты слышишь звонок? – спросил Касторп.

– Какой звонок? Я ничего не понимаю! – и Ганс погрузился в раздумье.

– Да вот, вон в той телефонной будке!

– Мы так и будем потакать ей?! – закричал Ганс и встал на сторону холодного разума. – Куда она хочет нас повести?! Что она вообще от нас хочет?! Что?!

– Да я то откуда знаю?! – зарычал Касторп так, что у него из ушей пошла кровь, а в глазах помутнело. Ганс упал, не в силах терпеть эту головную боль.

– Прекрати так громко кричать! Мне и без того невыносимо, зная, что нами просто играют!

– Так возьми трубку и узнаёшь – играются или нет! Пока ты только действуешь мне на нервы!

– Я-то?! – захихикал Ганс, но после сразу продолжил гнуть ту же линию, с некоторыми замечаниями. – Во-первых, это мне от тебя уже тошно, а, во-вторых, она уже как второй раз увиливает от знакомства с нами. О чём это может говорить, как не о том, что мы для неё – просто мальчики на побегушках!

Он бы ещё часами бы кипел от возмущения как из-за девушки, так и брата-напарника, если бы снова не показалась она в той самой телефонной будке. Она, наклонив голову набок, машет им, зазывая продолжить утомительную игру в кошки мышки. И что удивительно… Ганс, ни разу не обдумав эту наглость с её стороны, спокойно подчинился и полетел к ней. Даже Касторп не успел перевести дух и спокойно собраться с собственными мыслями.

– Ох! Ну да! Теперь ты и вправду похож на мальчика на побегушках! – съязвил он, делая вдох-выдох, чтобы в который раз не убить своего ненавистного брата.

Они, хоть и после продолжительного спора, подлетели к будке, открыли дверь и встали перед…

“Чирик, чирик!”

– А стоит ли вообще брать трубку? – замешкался Ганс, не в силах пойти на рискованный шаг.

– Да Господи! Сделай это уже в конце концов!

Ганс взял трубку. Сначала было лишь слышно чье-то шарканье – это напоминало тот звук, который он слышал там, в утробе. Только источником его был он сам тогда, а сейчас – кто? Неужели она? Она позвонила ему? “Да не может быть!” – подумал Ганс.

– Если что, я тебя слышу, идиот, – сказал Касторп, давая понять брату, что это – их общее дело. – Может уже скажешь что-нибудь?

Ганс ещё не много помялся, попятился по сторонам и сказал шёпотом: “Алло?”

Ничего, лишь чей-то отдаленный вздох, тянущий и без того длительную мучительную пытку. Он доходил до последних потаённых дверей Ганса, сокрытых за пеленой мрака, с каждым днем становящейся всё гуще и гуще, и опытом прошлых лет, сдавливающим его плечи всё сильнее и сильнее. Слезы тихонько наворачивались на глаза и окончательно толкали его в безумную пучину отчаяния, приводя к истерике и мольбам о том, как бы скорее покинуть отягощающую душу плоть. Даже на Касторпа накатило это чувство безысходности, которое не то что выбивает из колеи, а просто отрезает под корень те или иные шансы на успешный мыслительный процесс, которым доселе он так гордился. Однако скоро всё вернулось на круги своя, и когда-то опустошенные силы вновь наполнились сладострастной мотивацией – мотивацией драться, – ведь только что послышался глухой, но всё такой же красивый, трогательный голос, отпечатавшийся ныне в памяти и Ганса, и Касторпа, как сигнал к поиску источника замечательного переплетения звучаний, объединяющих как красоту природного естества, так и сомнительную, лживую игру слов. Этот голос то ли хотел что-то внушить, то ли хотел и вовсе толкнуть на путь размышлений и самобичевания. Но как бы то ни было, все они – пугающие, но порой и любимые слова – заводят куда больше, чем обычные порывы первоначальной и скучной похоти.

– Вы меня слышите? – произнёс знакомый женский голос.

– Да! Я вас слышу! – заволновался Ганс. – Алло?!

Опять тишина – тишина вида разъедающий и неумолимый. Она не просто бьет по ушам, а даже поднимает ввысь, временами опуская или, наоборот, поднимая ещё выше, – своего рода американские горки, где ваши эмоции так же варьируют от дичайшего испуга до выносящей мозг эйфории. И как бы вы не кричали, как бы вы не молили о помощи, вам придётся кататься на этих безхозных мотокаретах, где даже нет руля и банального тормоза.

– Прошу, скажите хоть что-нибудь! – застонал Ганс, уже не зная, что ему делать – только позвони и поплачься.

“Чирик, чирик!”

– Только позвони и поплачься! – прошипела дикая змея.

Тут уже Ганс не выдержал:

– Да что я сделал, чёрт возьми! – вырвалось из самых дальних уголков его души, закрытых за толстой кожей соединительной ткани и сердечной мускулатуры. – Почему ты так поступаешь со мной?! Что я сделал не так?! Я тебя чем-то обидел?! Так и скажи! Я тебе чем-то не нравлюсь?! Так и скажи! Я никчёмен?! Так и скажи!

– Да ничего, – куда более холодный, но такой же привычный голос ответил ему. – Мне просто скучно, – и девушка засмеялась, погружаясь в белый шум и под конец убив всякую надежду в Гансе.

Она бросила трубку.

Что дальше? Как дальше жить? И многие другие вопросы разбирали Ганса по частям, не он – их, а они – его, словно разбирали только что сложенный пазл, сложенный план действия. Хотя, был ли он вообще, этот план? Он первоначально попал сюда только потому, что у него была договорённость с Касторпом, не более того. Так что же поменялось за такой короткий промежуток времени? И вообще, куда делся Касторп?

– Касторп, – чуть ли не рыдая, заскулил Ганс, – ты здесь?

Уже давно привычная тишина граничила с нескончаемым и дико контрастирующим с ней безумием, которое силой своего течения сбила нашего друга с ног и понесла в такие дебри, откуда нет буквально обратного пути, – то есть теперь у него в кармане был лишь билет в один конец – от судьбы не убежишь.

“Чирик, чирик!”

– Да пошли вы все к чёрту! – подвёл он итог и пошёл, меланхолично бредя по грязному асфальту и в установившейся здесь городской суете в ближайший бар.

Первый же бар зазывал его своей песней под стать настроению в сопровождении слегка расстроенной гитары и запаха увядших цветов на прилавке. Даже начавшийся дождь просил, как можно быстрее смыться с улицы и пойти согреться горячей чашечкой кофе, хотя Ганс предпочел бы сейчас стакан крепкого виски, а, может, даже и водки – чтобы провести монолог с самим собой, своего рода психотерапию. Он повернул и заглянул через стеклянную дверь на происходящий внутри кипиш. Парень лет двадцати сидел на стуле с гитарой и исполнял хриплым, прокуренным голосом знакомую Гансу песню, слова которой он пока не мог вспомнить. Она так привлекла его, что тело будто уже не слушалось своего хозяина и двигалось в такт музыке, а как только звучал мощный минорный аккорд, по нему пробегали мурашки, словно вибрация по гитарным струнам. Так он и продолжил слушать, не заметив даже, как он вошёл внутрь и сел за первый попавшийся столик. Не сказать бы, что парень играл хорошо, – в некоторых местах он очевидно лажал, – но весь зал тихо сидел и с удовольствием вместе с Гансом плыл по спокойному течению развивающейся мелодии и переводил дух после смены курса – смены аккорда. Так, мотаясь из стороны в сторону, не найдя ориентира, Гансу никак не удавалось вспомнить, что же эта за прекрасная песня, которая так привлекла его нежную натуру. Он перебирал все возможные варианты, но ничего подходящего на ум не приходило. И так его размышления прервал появившийся перед ним молодой официант с вопросом: “Что будете заказывать?”. Он сквозь зубы ответил, что хочет бутылку хорошего виски. Выслушав клиента и записав заказ, официант немедля ушел так же неожиданно, как и появился, давая Гансу продолжить свои размышления.

И тут, наконец-то, к нему пришло озарение, словно вдалеке показался маяк.

Он подбежал к сцене, абсолютно не замечая встревоженных взглядов посетителей, и, взяв по пути случайный стул, сел около парня и начал петь с ним в унисон эту самую песню:

Наблюдаю за тем, как жизнь проходит мимо,

Я никуда не спешу.

Лежу и гляжу в потолок

В ожидании наступления сна.

Прошу, не портите мой день,

Я за много миль отсюда,

И, кроме того,

Я всего-навсего сплю.

Наблюдая за тем, как жизнь проходит мимо,

Я никуда не спешу.

Когда я просыпаюсь рано утром

И поднимаю голову, я всё ещё зеваю.

Когда я в самой середине сна,

Я остаюсь в постели, путешествую по течению.

Прошу, не будите меня,

Не шевелите,

Оставьте меня, где я есть,

Я всего-навсего сплю…

Не успела песня закончиться, голоса певцов утихнуть, а с гитары слететь заключительный, но растянутый и звонкий аккорд, как зал охватил огромный поток аплодисментов и улюлюканий. Эта песня прошла через каждого из здесь присутствующих, не просто вошла в душу, а всколыхнула некогда забытые воспоминания, многие из которых были не такие уж и хорошие, а порой и вовсе горькие – но воспоминания – на то и воспоминания – они просто есть, тут уж ничего не сделаешь. Остаётся только свыкнуться со своей беспомощностью и просто жить дальше, иногда давая горю вылезти наружу, чтобы не сойти с ума.

Свет так бил в глаза Гансу, что тот даже не мог разобраться, что происходит, – не говоря о лицах восторженных зрителей, которые и не собирались переставать награждать исполнителей своим пристальным и восторженным вниманием. Он чувствовал только чьё-то рукопожатие – своего приятеля, того парня, который минуту назад выступал вместе с ним. Даже его лицо лишь промежутками просвечивалось из-под хаотично прыгающей перед глазами мозаики – мозаики света прожекторов и захлестнувших Ганса эмоций. Но иногда ему виделись знакомые черты лица, будто он их видел совсем недавно. Холодный пот всё обильнее стекал по его телу к груди, а именно – к сердцу – к мишени. Один выстрел – и на этом покончено.

– Нет! – упал Ганс и судорожно, словно отгоняя беса, начал проклинать создание, которое только что жало ему руку. – Уйди прочь! – воскликнул он и, быстро перебирая ногами в неимоверном страхе, спрыгнул со сцены и побежал к заднему выходу.

Выйдя на улицу, он попал в маленький садик, окруженный двухметровыми стенами и облагороженный кустами можжевельника. Дождь бил по его перегретой макушке, давая ему короткую передышку, – хоть плащ насквозь промок, а порох в пороховницах уже окончательно смыло с глаз долой – остались мелкие крупицы, чтобы под конец – ба-бах! Как раз тут в центре, – то, что нужно, – грозно возвышается дерево, и ветерок играет на нём всё ту же самую мелодию, но уже не такую приятную его слуху, а куда более печальную. Теперь она преследовала его, а не он – её. Она уже не греет душу, а просто сжигает её напрочь, оставляя только горький пепел.

“Чирик, чирик!”

Внутренняя империя:

– Ты правда этого хочешь? Ты через столько прошел. Ты видишь в этом решение?

Электрохимия:

– Да, детка! Ха-ха! Это то, что надо! Умереть, как рок звезда, – просто отвал башки! Ха-ха-ха!

Драма:

– Птичка вылетела из клетки, но клетка останется с ней навсегда – пожизненный срок.

Электрохимия:

– Да! Да! Да! Сделай это, ради меня, ради всего человечества на свете!

Внутренняя империя:

– Прошу, не делай этого! Это – ошибка! Не слушай их! Умоляю!

Электрохимия:

– Да заткнись уже, обмудок! Ты портишь весь кайф! Ха-ха-ха! Давай! А напоследок! Выкури сигаретку, или вовсе занюхай ароматный порошочек! Так, чтобы ваще слюни изо рта шли! И дерьмо тоже! Ха-ха-ха!

Болевой порог:

– Говорят, это не так уж и больно…

Внутренняя империя:

– Приём! Ты меня слышишь! Перестань, хватит! Уверяю, это не поможет! Послушай меня!

Сила воли:

– Даже не знаю, что тут и сказать…

Электрохимия:

– Тут и говорить нечего! Просто сделай это! Давай вместе поржём над всей этой чепухой! Ха-ха-ха!

Драма:

– За жизнью – смерть, а за смертью – ничего, серость, приятная серость.

Электрохимия:

– Ха-ха-ха! Ваще! Прикинь, будем вечность курить серость! Ну и тема! Ха-ха-ха!

Драма:

– Пусть трупы хоронят своих мертвецов…

Болевой порог:

– Как же я хочу уже уйти на покой!

Сила воли:

– А мне давным-давно обещали отпуск! Сроком – навсегда!

Электрохимия:

– Так чего мы ждем, чёрт побери?! Ха-ха-ха!

Внутренняя империя:

– Это конец! Нет, нет, нет, нет, нет! Прошу! НЕ НАДО!

“Чирик, чирик!”

– Ми-ми, ай-ай-ай! – заскрипел, из ниоткуда появившийся, Касторп, горько рыдая и выдавливая из себя последние потуги доброжелательности. – Я хочу есть! Хозяин! Ну, где же мой хозяин?! – эхо непреклонно улетает без ответа далеко-далеко, где стоит лишь одинокое зеркальное “ничего”, – а оно и без того может глядеть изнутри, как ни в чем неповинная рыбка, когда захочет и где захочет. – Хозяин! Отзовись! Подай мне знак!

Касторп начал расти, преображаться, и теперь он походил не на какой-то жалкий плод яблока, а – на обычного человека.

Выстрел!

Ганс падает замертво…

Всё вокруг на миг останавливается – одна только дрожь, то ли от страха, то ли от восхищения, проходится по всем поверхностям, слегка следя и наводя на ту простую мысль, что: “Пути Господни неисповедимы”. Тут же позади меня кто-то воскликнул: “Что же, тогда пересмотрим этот же момент – ну, в сотый раз так точно”.

Стрелки часов дают оборот и летят впопыхах назад, быстрее и быстрее, бездумно, просто так. А некто кладёт вдыхающий обратно дым пистолет в карман, а пистолет в свою очередь спешит укрыться за грудой лицемерия и человеческой лени, извиваясь, как змейка, и порой растягиваясь настолько, что его можно сложить в умилительную спиральку – центр благоговения и божьего начала, как бы иронично и глупо это не звучало. Два бывших дуэлянта, – один из которых некогда лежал в луже собственной крови, – встают друг перед другом, принимают холодные лица – вспышка! Запись начата…

Гроза скалит зубы, ждёт грядущую дуэль. Она беспорядочно стучит ногами по земле, призывая всех, так и крича:

“Взгляните, кривые да горбатые, вышедшие из давно забытых могил, да игриво намекающие с облаков легкими движениями свисающих ног, взгляните! Пора вкусить плоды злосчастные, сорвав их преждевременно с ветвей. Пусть они и зелены, да и не высохло у них молоко на губах – пустяки! Тем веселее и яростнее братская резня! Смотрите! Смотрите!..

Молния устремляется к деревцу. Дуэлянты стоят и пожирают друг друга ненавидящими взглядами. В комнате повис животный дух, дух древний и могущественный. Роли меняются хаотично одна за другой, поминутно, посекундно, словно чья-то рука по своей прихоти бросает игральные кости, – азарт охватил всю здешнюю публику. Ставки повышаются, каждый удар молнии заставляет импульсом вздрогнуть зрителей, заставляет сильнее и сильнее сжимать в руках лорнеты, а главное – оттягивать тот долгожданный момент, когда эти большие стопки чего бы там ни было неминуемо рухнут, рассыпаясь и попадая в карманы алчных и жадных божественных крупье. Звуковые дорожки сменяются одна за другой, а между ними – перешептывания, в которых витают слова о декорациях, об игре актёров, о костюмах – обо всём, на что может упасть взгляд. Неожиданно слышится тихий и робкий голос Ганса:

– Где пистолет, Касторп?

Стоп… Публика в восторге! Овации и аплодисменты! Запись приостановлена только ради того, чтобы восхититься моментом и приготовиться к следующему действию. Так, все потихоньку замолкают, прислоняют, нет, прижимают лорнеты к глазам и кричат единогласно: “Давайте, включайте наконец-то!”

Итак, продолжаем…

– Я спрашиваю ещё раз: где мой револьвер? – повторил юноша, но уже громче и бодрее.

Человек напротив него, лишь ехидно улыбаясь, языком жестов показал нечто подобное пути, долгого и мучительного, берущего начало от одного до сотни кладезей информации, заложенных когда-то незримым существом или законом, парящим над миром.

– И что это должно значить? – озадаченно спросил юноша.

Тот в ответ сделал руку пистолетом и неспеша нацелился на него, а улыбка не сходила с его лица. Стрелки ускорились и приближались к точке невозврата. Один… два… три…

– Да прибудет с тобой бог, Ганс! – засмеялся Касторп в последнюю минуту.

Выстрел!