Очерк Разделительная линия идиотизма.

Где сейчас проходят границы войны? На военных картах они привычно дрожат красными стрелками и знаками пожаров. Шаг туда — шаг обратно… Но есть и другая граница — граница между двумя правдами, которая разделяет людей, где бы они не находились.

Мы в России. Бабушка моего сына, киевлянка, сейчас у дочери в Великобритании. Её сестра вынуждена была уехать в Румынию из-под Одессы, от обстрелов. Пожилые женщины очень расстроены потерей «места, где хочется умирать, но не хочется умереть раньше времени». От них мы знаем, что двоюродный брат моего сына в теробороне Одессы. Его отец, дядя моего сына, с женой в Румынию не поехал, остался в доме под Одессой и «ждёт возвращения СССР». Отец моего сына в России, и у него «не всё так однозначно». У моих детей всё совершенно однозначно, но есть знакомые с тяжёлыми ранениями в госпитале; и те, у кого папа на СВО; и те, кто погиб на СВО. Моя старенькая тётя в России считает, что начало войны было огромной ошибкой, но теперь проиграть войну нельзя — раз ввязались, нужно побеждать, «иначе наша страна просто перестанет существовать». При этом она уверена, что никто из родственников в этой победе принимать участия не должен ни в коем случае.

Родственники младшего сына, разбросанные по всему миру: Европа, Америка, Израиль, периодически уточняют, не применит ли Путин ядерное оружие. Очень переживают. Успокаиваю (кто б меня успокоил).

Знакомые российские бизнесмены из моего прошлого. Один отказался продолжать бизнес и «спонсировать» войну налогами, выплатами и обеспечивать военнообязанными, свернул бизнес, сейчас судится со всеми, готовится к банкротству. Сотрудники его за это возненавидели, жена от него ушла. Другие бизнесмены поправили свои дела, пошатнувшиеся в пандемию, за счёт военных заказов и перераспределения торговых потоков на Китай, и этим очень довольны.

Поэты из прошлого. Кто-то уехал из России, и воет от тоски за границей. Кто-то читает, пишет, говорит: «Нет войне», оставаясь в России, носит с собой «набор заключённого», на случай «посадки» и просит помочь деньгами. Кто-то печатается в сборниках современной Z-поэзии и гордится этим.

Одна знакомая, очень крутая дама, в прошлом госслужащая, уволилась, рада, что не работает больше на «преступное государство», но, чтобы выплачивать кредиты, моет полы в магазинах, где ей платят наличными. У неё очень крутые резиновые сапоги и перчатки. Другая знакомая заняла её тёпленькое место на госслужбе, этим чрезвычайно счастлива, купила участок и начала строить дачу.

Многие продали квартиры в России и уехали в Израиль. Половина из них потом уехала в Европу, потому что в Израиле тоже началась война. У оставшихся в Израиле теперь тоже война, но они умудряются спорить с родственниками и знакомыми в Украине, чья война войнее, и из-за этого ссорятся.

Уехавшие от войны и из России, и из Украины, периодически получают претензии от оставшихся, что «не имеют права вякать, потому что сбежали». В ответ говорят, что иммиграция — это жуткая жуть, а их никто не понимает. В Тае молодёжь снимает большой дом. Вместе украинцы, россияне, белорусы, армяне. Работают на удалёнке и чиллят. В Европе бывшие бизнесмены из России волонтёрят для Украины, но так, чтобы родственников в России не подставить. Их родственники в России вяжут носки «нашим мальчикам», чтобы у них не мёрзли ноги.

Где границы войны? Не поймёшь. Но, наверное, сложнее всех в них разобраться Зое. Зоя живёт в Москве, в двухкомнатной квартире, с мамой. Зое за тридцать, маме за шестьдесят. Зоя против войны, мама поддерживает Путина руками и ногами. С начала войны они крепко ссорились. Когда российская армия ушла из-под Киева мама плакала, разболелась, а после Херсона, так вообще сказала дочери:

— Если твои победят, то я лягу и умру, чтобы тебе потом всю жизнь было стыдно.

— Кто «мои»? — уточнила Зоя.

— Запад. Если эти обнаглевшие аморальные агрессоры, которые хотят поработить нашу страшу, победят, я не буду на это смотреть — лягу и умру!

Тогда Зоя поймала себя на ужасающей мысли, что ей хочется ответить: «Да, пожалуйста! Зачем жить тому, кто верит во всю эту чушь?» Чтобы не переубивать друг друга морально, женщины перестали разговаривать. Совсем.

Пока Зоя на работе, мама дома готовит еду и поддерживает порядок в квартире. Когда Зоя возвращается, мама скрывается в своей комнате. У мамы бесконечно работает телевизор, и чтобы не слышать соловьиную скабеевщину, от которой сыпь по телу, Зое приходится дома затыкаться наушниками, в которых играет музыка. Если на кухонном столе, рядом с оставленной ей мамой тарелкой с ужином, Зоя находит шприц и ампулу, значит у мамы снова разболелась спина, и надо сделать укол. Зоя берёт лекарство, стучится к маме в комнату. Мама выключает телевизор — это для Зои сигнал, что можно войти. Дочь входит, молча делает укол, молча уходит, мама снова включает телевизор.

Зоя не может переехать, потому что мама болеет — нужно часто колоть и приглядывать, чтобы не слегла совсем. Рассказывает мне:

— Я для себя придумала, что мама просто сошла с ума. Бывает ведь такое со стариками? Значит надо терпеть. Но когда я еду на работу, в бизнес-центре, где у нас офис, при входе есть «Уголок заботы». В этом уголке сейчас стоят два пластиковых контейнера. Один с буквой Z, и в него предлагается положить денег «для поддержки участников СВО», другой для сбора использованных батареек, а значит «сохранения планеты». И когда я мимо них прохожу, то думаю, что уже не мама сошла с ума, а я. Так и еду в лифте, сумасшедшая, на двенадцатый. В офис захожу — там у нас все нормальные, нетвойнешки. Вроде, опять и я нормальная. И так каждый день, и конца этому не видно. Война-то закончится, а это теперь навечно!

Границы правды разделены линией идиотизма. Те, кто за войну, считают идиотами нас, тех, кто против. И наоборот. Так и живём, разбросанные по всему миру. И ссоримся, ссоримся, ссоримся.

Махоша. Москва, март 2024.