Раб

Погода к работе не располагала. Ну как можно было собрать себя в кучку, когда за окном падает мягкий серый снег, налипает на провода и двери, набрасывает хлопья на окна? Больше всего магистру Маэлу хотелось сейчас вернуться на Землю, этот снег напоминал ему что-то про Рождество и подарки. Но путь на Землю был Маэлу закрыт: он сам выбрал свой путь и не на кого здесь роптать!

Он на Земле, да и в неслабой части всей Звёздной Системы входит в число преступников, а это значит, что весь отдых, всякая расслабленность и всякие мысли об оставленной навсегда Земле следует гнать прочь, и работать, работать, работать!

Магистр Маэл в общем-то мог собою гордиться – он сделал себе настоящее имя, стал известен в своей сфере, а это, на минуту, было сложно, при учёте того, что Маэл был землянином, а дело, в котором он стал известен, оказалось вне закона даже на Реголле – планете, ставшей Маэлу домом.

Реголла была им избрана ещё двадцать пять лет назад, когда здесь были разрешены гладиаторские бойцовые ямы, где представители самых разных рас вселенной могли развлекать публику. В гладиаторах были и рабы, и преступники, и свободные люди, пожелавшие добиться славы. Но сам Маэл предпочитал рабов, на них он и делал себе имя, вкладывался в их кормление, выбивал им лучшие ямы и условия, и тут…

И тут гладиаторские бои оказались запрещены правительством Реголлы. Маэл, ставший уже магистром своего кровавого дела, взвыл, и готовился уже убывать прочь, чтоб не стать банкротом, но сообразил, что правительство может запрещать сколько угодно, что с этого толку, когда сам народ Реголлы и все её гости, слетавшиеся на кровавые зрелища, не примут этого запрета?

Размышление оказалось верным. Официально магистр Маэл занимался теперь продажей прислужных рабов для домашних дел, а по факту – содержал тайные гладиаторские ямы, и устраивал такие же тайные бои. Ставки росли, Маэл стал поставщиком уникального товара и такого же уникального шоу. Конечно, пришлось научиться давать взятки, и собирать влиятельных друзей, но все затраты с лихвой теперь покрывало желание обитателей Реголлы и её гостей понаблюдать за излюбленным зрелищем. И Маэл стал едва ли не монополистом в этой сфере, но покоя ему не было: его искали земляне, его искали и многие планеты, на которых он задарма и обманом скупал рабов, а то и похищал, не раскрывая цели своего деяния. И сегодня Маэлу, добившемуся успеха, покровительствовала часть правительства Реголлы, но Маэл понимал, что работать нужно больше, во-первых, чтобы не допустить конкуренции; во-вторых, чтобы не потерять покровительства; в-третьих, чтобы приумножить капитал и сорваться, наконец, куда-нибудь подальше, зажить по-новому.

Никакого расслабления! Плевать на серый снег за окном, на желание поваляться в тёплой постели и на ноющий шрам на бедре – свидетель и укор старого дела – плевать на всё, работа ждёт!

И магистр Маэл, подбодрив себя этой мыслью, вызвал слугу.

–Что сегодня?

–Два визита. Капитан Грей и магистр Алонэ, господин, – тотчас отозвался слуга. – Капитан Грей уже дожидается вашего внимания…пригласить?

Магистр Маэл кивнул.

***

Капитан Грей был молод и нагл. Ещё недавно он был на хорошем счету Земли, имел награды от Станции и Центра, а количество его удачных вылетов приближалось к ста пятидесяти – это то, как его знало большинство.

Магистр Маэл и ему подобные знали, что капитан Грей не только бравый капитан своего ненаглядного «Секрета», но ещё и контрабандист, и работорговец. Пользуясь служебным положением и симпатиями Центра, Грей избегал многих проверок, и это позволяло ему иметь теневую сторону на корабле, ввозить и вывозить товары и рабов.

Но сколько верёвочке не виться, а конец всё-таки будет. Грей почуял, когда под ногами запылала земля, и успел удрать в последнюю экспедицию до того, как его окончательно разоблачили. Разумеется, назад он не вернулся и теперь открыто занимался преступной деятельностью.

Магистр Маэл в общем-то симпатизировал Грею. Тот напоминал его самого в молодости, такая же дерзость и решительность. В этом-то и крылась, пожалуй, первостепенная причина того, что Маэл принимал Грея в своём доме: не все торговцы удостаивались такой чести, даже если привозили стоящее. А Грей привозил…нет, стоящее, но распространённое. Ничего экзотического, ничего сверхкачественного, так, проходной товар.

Но магистр Маэл заглядывал в будущее, и верил, что Грей поднимется – его характер располагал к повышению. А зачем торговцу терять полезные связи? Правильно, и Маэл принимал Грея, хоть и без почестей, без угощения и даже предложения присесть.

–Ну? – спросил Маэл, когда Грей показался на пороге, и миновал этот необходимый поток обмена любезностями, – что у тебя на этот раз ко мне?

–На этот раз я могу предложить твоему вниманию пару буокеров, – Грей лучезарно улыбался, словно не замечал того, что им всё-таки пренебрегали, и даже не предложили присесть. – Я получил их на прошлой неделе, отдам сразу двоих.

–Буокеры? – Маэл вздохнул.

Буокеры – ходовой товар, конечно. С них начинает едва ли не каждый. Ловятся легко, перевозятся тоже, с участью своей смиряются быстро, физически крепкие, низкорослые, рогатые… и до ужаса распространённые! В ямах Маэла таких сейчас было штук пятнадцать – бились на разогреве.

–Отличный товар! – спохватился Грей, – совсем молодые, ещё не вошли в созревание!

Маэл пожал плечами:

–Значит, с ними больше возни. Есть ещё что-нибудь?

Грей не рассчитывал на удачу, но такое откровенное разочарование в голосе Маэла ослабило его пыл, хоть и ненадолго.

–Есть один цеторг, – промолвил Грей.

Это было уже интереснее. Не так, чтобы прямо уцепиться за этот товар, но, по крайней мере, с ним можно работать. Цеторг напоминал Маэлу помесь земного носорога и летучей мыши – такое же громоздкое тело, только с перепончатыми крыльями и маленькой уродливой головой.

Ловятся сложно, содержатся просто, экзотикой не блещут, но не каждый торговец может похвастать таким экземпляром. В гладиаторской яме можно славно выставить цеторга против какого-нибудь землянина – будет забавно, публике понравится.

–Сколько? – спросил Маэл, подумав.

–Шестнадцать, – ответил Грей обрадовано.

Сумма была приличной, Маэл бы даже выложил её, но негласное, а значит самое строгое правило работорговцев гласило, что из вежливости надо поторговаться, иначе отвернётся удача и тебя самого будут считать простофилей.

–Грабёж! Двенадцать, – возмутился Маэл, но возмущение его было для порядка.

–Пятнадцать и три четверти, – Грей не понимал пока смысла этого торга, ставшего ритуалом среди всех торговцев, но покорялся.

–Тринадцать, – не моргнул глазом Маэл.

–Пятнадцать, – покачал головой Грей, – меньше не могу!

Про себя Грей ругался: надо было говорить девятнадцать или даже двадцать! Тогда остался бы с прибылью…

–Идёт, – кивнул Маэл, сунул руку в карман и вытащил ровно пятнадцать золотистых полупрозрачных карточек.

Грей заворожено смотрел то на карточки, то на карман. В его собственном кармане была лишь пара таких карточек, а Маэл из кармана халата вытащил всю сумму!

«Смогу ли и я…» – начал, было, думать Грей, и тут же оборвал себя, спохватился:

–Спасибо. Я распоряжусь, его перегрузят. Желаете взглянуть на товар?

–Нет, – улыбнулся Маэл, – сам же знаешь, что меня лучше не обманывать!

Грей кивнул. Это все знали: замаравший свою честь, подсунувший негодный товар работорговец, может сам оказаться в числе рабов. И никто здесь не вступится.

Грей уже собирался уходить, когда магистр вдруг окликнул его:

–Говорят, ты теперь не один?

Капитан Грей остановился, взглянул на Маэла, оценивая его слова, затем медленно кивнул:

–Да, у вас верные шпионы и знающие. У меня появился старпом. С Земли. Разочарование, преследование Центра, словом, жажда свободной жизни перекрыла всё.

–Любишь её? – спросил Маэл с насмешкой. Грей нарочно избегал имени и уточнения пола своего старпома, но, похоже, у Маэла действительно хватало шпионов, которые донесли, что в старпомах Грея – некая Аманда, которая не нашла удачи в Центре и сбежала с Греем.

О любви Грей не думал. Конечно, в замкнутом пространстве, когда приходится шифроваться от преследований, и рисковать – чувства обостряются. Ни он, ни Аманда не заговорили друг с другом о любви ни разу – ни к чему. Но несказанное ощущалось!

Грею она понравилась ещё при первой встрече.

–Это не ваше дело, – он заступился за своё право жить так, как хочет.

–Не спорю, – согласился Маэл, – но ты славный малый, а поэтому я дам тебе совет. Совет пожившего человека!

–Может не надо? – наглость возвращалась к Грею.

–Не верь никому. Особенно не верь женщинам, – Маэл будто бы не услышал слов Грея. – Я когда-то был как ты, и у меня была любимая, помогала мне… потом она захотела забрать всё, что я имел, а меня убить. Но я стою здесь, хотя, больше хочу лечь – она оставила мне милый шрам, который ноет на каждый снег, и разочарование.

–И что с нею стало? – слова Маэла Грея не испугали: Аманду он хорошо знал.

Маэл криво усмехнулся:

–Я продал её в первый попавшийся бордель. К утру, конечно, опомнился, но она была мертва. В ту ночь планету навещала Жёлтая Долина, а они платят так, что никто им и слова не скажет.

–Милая история, – одобрил Грей, – спасибо за то, что поделились.

Маэл молча наблюдал за тем, как Грей выходит из комнаты, слышал, как хлопнула дверь, как стихли его шаги. Он знал: Грей может хорохориться и насмешничать, но никогда уже не сможет он не сомневаться в своей Аманде! А значит, если не будет дураком, и будет готов к подлости, станет вести дела по-настоящему, рассчитывая лишь на себя, и тогда, как знать, может быть, придёт к нему и удача!

Маэл не знал, что Грей, вернувшись на корабль, действительно вспомнит его слова, когда увидит в руках задремавшей Аманды свою адресную книгу. С тех пор он не сможет ей доверять всецело, хотя и будет зол на себя же за это недоверие, и Аманда – существо тонко чувствующее, ощутит угрозу в нём и действительно начнёт обдумывать как бы если что не остаться без средств?

И начнёт думать, тяжёлые мысли будут подобны змеям. И она, и Грей легко сделаются рабами своих страхов, хотя когда-то оба сделались преступниками ради того, что назвали свободой.

Но это уже не касалось магистра Маэла.

***

Магистр Алонэ был нелюбим среди своего круга. Его знали как вёрткого, плохо отдающего долги и не самого удачливого торговца. Но магистр Маэл был опытен в своём деле и знал, что с такими лучше держаться в дружелюбии, потому и принял гостя радушно.

И понял, едва Алонэ переступил порог, что не прогадал, назначив ему встречу: в глазах Алонэ замерла несвойственная ему торжественность и мрачность.

–Желаешь чего-нибудь выпить с полёта? – спросил Маэл, стараясь улыбаться дружески тепло.

–Нет! у меня к тебе срочное дело! – Алонэ залихорадило. Он повернулся к дверям и велел: – вводи!

Слуга Алонэ торопливо ввёл, держа за цепь, фигуру, скрытую грубой холщевиной, и замер.

Алонэ нетерпеливо прогнал слугу, сам взялся за конец цепи и обернулся к Маэлу:

–Ты всегда поступал как мой друг. Ты привечал меня, был добр, давал долг, не требовал его…– голос Алонэ дрожал от непривычности речей.

–Ну что ты! Как же иначе! – возмутился Маэл, – мы, как ты верно заметил, друзья!

А про себя подумал: «наконец-то, и с этого польза!»

–И поэтому я пришёл к тебе первому, это знак моего уважения, – Алонэ обернулся к покорной фигуре и сдёрнул с неё одним рывком ткань.

Серое сильное тело, копна чёрных волос, чётко очерченные жгуты мышц…Маэл выругался от недоумения и восторга, и Алонэ обернулся к нему:

–Да! Всё так!

–Но как, во имя всех мечей? – Маэл был потрясён не на шутку.

Дело в том, что экземпляр, приведённый Алонэ, принадлежал расе вительнов – про которых говорили, что они рождены рабами свободы. Дикие сильные племена, вольные в любви и войне, они жили на своей планете и никогда не попадали в настоящее рабство. Даже те отдельные индивиды, что всё-таки оказывались в плену, предпочитали убить себя, чем провести хоть минуту в цепях. Они отказывались от еды, откусывали свои раздвоенные языки и давились ими, душили сами себя цепями, вырывали клоки волос и набивали ими горло, пока не задыхались – словом всё, лишь бы не цепи!

И тут, о, как чудят все мечи! – один такой вительн стоял перед Маэлом и был спокоен. Не пытался вырваться, не сыпал проклятиями, и даже не делал попытки оскорбить рабовладельцев! Стоял, словно его не касалось происходящее!

–Это моя тайна, – усмехнулся Алонэ. – Я хочу продать его тебе, мой друг. Возьмёшь?

Возьмёшь?! Что за вопрос! Вырву! Это редкий экземпляр! Уникальный! Единственный! Плевать на все странности, пока это неважно, важно оставить его себе, оставить!

–Сколько? – коротко спросил Маэл, совладав с собою, но не находя сил отвести взгляда от серого совершенного сильного тела, которое могло принести миллионы золотых карточек…

–Пятьсот, – быстро ответил Алонэ. – Не единиц, конечно. Тысяч.

Надо было торговаться – так велит кодекс чести, неписанный, но от того более строги, известный каждому работорговцу, но Маэл от счастья и шока наплевал на это и, вызвав слугу, велел обналичить счёт на пятьсот тысяч.

Он не слышал, как слуга переговорился с Алонэ, как Алонэ простился и ушёл, все мысли занимал чудесный экземпляр! Раб из расы вительнов!

Откровенно говоря, как с ним поступить Маэл пока не знал. Рабов следовало укрощать с самого начала, клеймить, но здесь у Маэла не поднималась рука. Он обошёл, сжимая стальной конец цепи, своё приобретение, стоявшее всё также смирно, затем сказал, стараясь не нервничать:

–Я твой хозяин.

Раб спокойно смотрел на него. Без испуга, без ненависти и без любопытства.

–Ты понимаешь общий язык? – спросил Маэл. Затея переставала ему казаться безоблачно-сказочной. Всё-таки вительн в рабстве – это нонсенс!

–Понимаю, – голос у вительна был ровный, спокойный, он говорил с лёгким акцентом, как и все на общем языке.

–Я твой хозяин, – повторил Маэл, чувствуя себя идиотом. Что дальше делать – он не очень представлял.

–Да, – вительн склонил голову набок.

Да?! И даже без попытки вырвать цепь? Маэл от удивления чуть сам её не выпустил, но спохватился:

–Да, господин. Или да – хозяин. Ты должен говорить так. Понял?

–Понял…хозяин, – последнее слово вительн произнёс с каким-то издевательством. Или Маэлу так показалось.

–О, мечи! – прошипел Маэл, отступая от этого странного раба, и вызвал слугу. – Уведи его в клетку. Накорми, вымой. Если что пойдет не так – я тебе кишки выпущу!

И снова – вительн не оказал ни малейшего сопротивления! Как будто так и надо.

***

Позже Маэл привёл мысли в порядок. По факту – вительн был рабом. Да, редким, но он назвал его своим хозяином, не отбивался от цепей, а значит, принял роль. Да, это странно, да, это непонятно, но это случилось.

Первый порыв – отправить вительна в гладиаторские ямы – Маэл погасил. Да, соблазнительно, но неприбыльно. А если вительна прибьют в первом же бою? Нет, надо продать его коллекционеру, но сначала навестить!

Так магистр и поступил, спустился до нижнего уровня, прошёл до нужной камеры, готовый ко всему, кроме покорства – раздражающего покорства вительна.

Первая ночь в камерах – самая страшная. Здесь легко сойти с ума, здесь приходит осознание: твоя жизнь тебе не принадлежит. Здесь плачут и воют, умирают, бьются головами о стену – всё в первую ночь, дальше – привыкают.

А вительн –этот поклонник свободы по расе, сидел смирно, глядя в стену.

–Ну, как ты? – ласково спросил Маэл, входя в камеру. Вительн был скован теми же цепями, длинная вязь которых вела к железным кольцам в стене.

–Хорошо, хозяин, – отвечал вительн также спокойно и равнодушно.

–Что-нибудь нужно? – спросил Маэл, чувствуя себя очень странно. Ему казалось, что это он в положении слуги или даже раба…

–Ничего, хозяин, – такой же равнодушный блеклый голос.

Маэл не выдержал:

–У тебя есть имя? Какое-нибудь? Страх? Чувство?

Вительн блеснул жёлтыми глазами из темноты, затем также отвратительно-бесцветно сказал:

–Вительны не боятся. А имя…меня зовут Сайерс.

–Ты забыл добавить «хозяин», – Маэлу хотелось сделать больно этому равнодушному существу. Так он привык работать. Вещь должна бояться своего хозяина, должна ему покоряться!

–Вительны не забывают…хозяин, – и снова это тихое равнодушное ехидство.

Маэл усмехнулся:

–Мелкая ты тварь! Обычно твоя раса не попадает в цепи. А ты? Что, не хватило храбрости сдохнуть?

Маэл закрыл рот. Надо всё-таки думать, как бы осторожнее обращаться с товаром, который стоит дорого и в перспективе даёт неплохой барыш.

–Вительны не боятся смерти, – напомнил Сайерс с тем же невыносимым спокойствием. – Вительны рождены рабами свободы и смерть для нас освобождение.

–И ты здесь! – напомнил Маэл. – Почему?

Сайерс сменил позу. Теперь он сидел легко, скрестив ноги, и выглядел так, словно вёл беседу, а не был рабом какого-то свернувшего не туда землянина.

–Потому что, хозяин, моя жизнь теперь твоя забота, – ответил он, и ничего не дрогнуло в его голосе. – На нашей планете голод, и жизнь тяжела. И слишком много свободы. Каждый может быть тем, кем он волен. И каждый должен постоянно решать: хочет он есть или нет? хочет он охотиться или собирать? Хочет ли он лежать или судить…

Сайерс примолк, о чём-то размышляя. Маэл поймал себя на том, что стоит с открытым ртом, и поспешил закрыть его. Раб встряхнулся:

–Слишком много свободы тяжелит ум, ослабляет дух. Я всегда не верил в неё. Мне говорили, что я могу стать кем угодно и жить так, как мне угодно. А я не знал: как именно мне угодно? Это тяжело – всегда решать и не иметь возможности успокоиться. Это тяжело – всегда колебаться. И я нашёл решение. Я пошёл и продался в рабство.

–Продался? – поперхнулся Маэл.

–Да, хозяин. Я был на невольничьем рынке с отцом в системе Гетоны, и видел, что рабы ничего не решают. Они ждут часа, когда к ним придут и скажут, что им делать. И им дают еду.

–А ещё их клеймят, над ними издеваются, отдают в бордели и гладиаторы! – Маэл был возмущён. Участь, которую он всегда знал как незавидную, стала для представителя самой свободолюбивой расы мечтой и целью!

–Да, это так, – легко согласился Сайерс. – Но я первый. Я не буду избит или отдан в непотребство и низость. Иначе ты послал бы меня уже в самую тьму, хозяин. Тебе выгоднее продать меня какому-нибудь коллекционеру, для которого я буду образцом, чем использовать меня как обычного раба.

Это было уже наглостью. А что хуже того – это было правдой!

–Ваш кодекс чести велит вам держаться за свою свободу! – уязвить не получалось, но Маэл слепо пытался это сделать. Он вдруг вспомнил о беседе с Греем, который передал ему с утра в хранилище цеторга, о котором тоже надлежало позаботиться, о смертности среди своих гладиаторов, о завтрашнем визите на невольничий рынок, где придется торговать и торговаться, постоянно натирать тех, от кого он желал избавиться, маслами, от которых шумит в ушах.

А этот получит завтра свою похлёбку! А потом – усиленный паёк. И не пошевелится даже ради него. И пока Маэл будет бегать по рынку завтра с языком на плече, сгорая от боли и усталости, чтобы договориться о том, как бы сплавить этого Сайерса, будь он неладен! – подороже.

А он будет сидеть здесь. И ждать своей участи.

Маэлу стало обидно. В последний раз ему было также обидно получать кинжалом в бедро от своей предательской любви. Не сумев совладать с собою, Маэл размахнулся и наотмашь ударил Сайерса по серому лицу.

Голова раба мотнулась в бессилии и ничего не произошло. Он даже не заскулил. И тогда Маэл ударил его повторно, и снова не добился никакого результата в демонстрации болевого ощущения.

Только открылись жёлтые глаза и равнодушный голос сказал:

–Как угодно, хозяин.

Маэл сжал руки в безысходной ярости и вышел прочь, оставив раба в клетке осязаемой, в свою клетку – неосязаемую, но куда более страшную, и в свои цепи – цепи долга и клейма работорговца.