Возвращение домой

В черной-черной комнате с черной-черной облицовкой, с черным-черным наполнением, подле черной-черной улицы, где ни один фонарь не гнушается неисправности в механизме работы; с черными-черными стенами и черной-черной лампочкой, покрывшейся обугленной пленкой ранее горевшего здания; в скверном-прескверном расположении духа господин Штраус, которого по чистой случайности можно перепутать с композитором гитлеровской и не только эпохи, вел допрос с одной очень основательной особой. Его массивные плечи извивались в движении, которое можно спутать с прошением выпустить человека на волю. В черной-черной мгле не было видно лица допрашиваемого, но силуэт его подспудно намекал, что этот мужчина грозен и зол. Он молчалив, его тело пропитано потом, поскольку уже много часов он находится взаперти в этой глуши, где ни один человеческий организм не способен услышать ни звука. Штраус напевает знакомую мелодию, похожую на стуки костяшек по дереву. Один. Мужчина закрывает глаза и засыпает. Его голова понуро бросается наземь, не имея сил вновь обрести вес. Два. Руки становятся совершенно недвижимыми. Три. Тело превращается в сгусток массы, подобной той, что мы можем наблюдать в морге, где людям дают вторую, духовную жизнь. Четыре. Глаза открываются. Зрачки расширяются до небывалых масштабов, будто подсудимый употребил сразу несколько граммов животворящей смеси, способной убить даже самое величественное животное. Его стан ослабевает, и он превращается в маленького мальчика, по природе уравновешенного и застенчивого. Это существо удручающе прекрасно и невинно. Оно сразу теряет лик былого уродство и становится изящным и таким простым для понимания. Теперь мальчик готов ответить на все вопросы господина Штрауса.

Вас зовут Вермут?

Да, я Вермут.

Вам четырнадцать лет?

Да.

У вас есть семья?

Да.

Сколько членов насчитывает ваша семья?

Восемь. Я, мама, папа и пять моих сестер и братьев.

Получается, что вас девять человек?

Нет, неверно, нас восемь. Я так и сказал несколько мгновений назад.

Верно. Скажите, вы когда-нибудь применяли грубую силу по отношению к своим родственникам?

Нет, вы что? Я даже мухи не обижу.

Ей сложно причинить вред. Скажите, вы когда-нибудь дрались со своими сверстниками?

Нет. Я всегда избегал драк, господин Штраус.

Неверно. А что вы скажете, насчет случая в 1997 году, когда вы своими руками убили четверых сорванцов, стремящихся вас унизить. Первого вы привязали к камню и утопили. Второго вы избили до полусмерти и бросили в канаву. Третьему вы в грудь вонзили острие какого-то колющего предмета формы ножа. Четвертому перерезали горло. Неужели вы этого не помните?

Нет. Я этого не совершал, слышите, не совершал! Нельзя убивать четверых людей! Нельзя! – затянувшаяся пауза довлела над всеми: в этот момент место маленького мальчика занял мужчина с окровавленным черепом и уродливой, до боли знакомой улыбкой. Он был похож на серийного убийцу, что так долго искала полиция города. Этот мужчина завопил и начал бросаться на охрану, на стальные прутья клетки, на профессора Штрауса.

Вимеос, если мы не продолжим беседу, то я буду вынужден совершить то, что вы так сильно не любите. Отвечайте на мои вопросы. В тот день вы убили тех четверых юношей?

Нет. Я не убивал. Вы меня путаете с другим. Я сам жертва преступления. Чудовищного преступления. Мое лицо изуродовано. Я был так красив, так прекрасен. Вы уничтожаете меня изнутри, заточая в такую скверную среду. Вы меня убиваете.

Слушайте мой голос и отвечайте на вопросы. Вы когда-нибудь пользовались ножом?

Да. В бытовых целях.

У вас когда-нибудь рождалось в голове намерение кого-нибудь покалечить?

Нет. Я добрый человек. Я бы не стал…

Вы когда-нибудь делали другому человеку больно?

Нет. Нет, не мог… Не мог даже и подумать.

Вы когда-нибудь чувствовали, что ваше достоинство унижают другие люди?

Да. Я был слишком привлекателен. Неземной красоты человек, поэтому надо мной и насмехались.

Скажите, Вимеос, вы когда-нибудь желали отомстить, например, любимой. Она вас сильно разочаровала, изменив вам с вашим приятелем.

Я не хочу вспоминать об этом! Не желаю! Вы поганый человек, Штраус! – бесчисленное множество безумцев населяло планету Земля. Но этот экземпляр был исключительным. Он не страшился показать свое истинное лицо много раз, когда просыпался и засыпал. Он скрывался за образами разных персон, что создавал постоянно, стараясь скрыть истину. Она была уже давно известна Штраусу, а, быть может, он заблуждался. И заблуждался так сильно, что выдавал правду за собственные домыслы, считая человека напротив убийцей. Они оба были уже не молоды, они оба страдали от различных расстройств. Штраус, быть может, вообще не был никаким профессором наук, а являлся мошенником, требующий кровавой вендетты.

Отвечайте на мои вопросы!

Профессор, а правда, что когда-то давно, в 1997 году вы утопили собственного ребенка. Вы тогда были убеждены, что этот человек, ваш сын, будет нести тяжелую ношу страданий. Он будет несчастен и всю жизнь будет таить на вас злость без удержу. Вы помните те чувства, с которыми вы опускали его в водоем и поглаживали его по голове, а потом схватили его за шею и погрузили в воду. Он изнывал в неведении, что же ему нужно, чтобы выжить. Он испускал пузырьки воздуха, прося вас остановиться, но вы продолжали, профессор. Быть может, вы больны расстройством, а не я. Быть может, вы выдумали эти четыре убийства, чтобы скрыть ваш грех. Вы совершенно невменяемы, профессор. Быть может… я убийца вашего ребенка, а вы лишь простой психопат, который все это выдумал. Это помещение, эту беседу. Вы сейчас спите и наблюдаете чудесный сон, который происходит наяву. И вы ни о чем не подозреваете и лелеете эту надежду, что вам удалось спасти вашего сына!

Снято.

Проснувшись от раскатов грома, мальчишка лет четырнадцати тотчас обнаружил несходство с положением, ранее существовавшим и сохраняющим его сознание в порядке и покое. Какое-то неведомое существо всю ночь в порывах обуревающего разум безумия тормошило помещение и вносило хаос в комнату. Все предметы стояли в хаотичном порядке, создавая подобие комнаты неокрепшего ума подростка. Мальчик пока еще не понимал, что наступил момент, когда память дает сбой, и человек принужден вновь проворачивать эту несуразицу. Мальчик должен вспомнить все до мельчайших деталей, что с ним происходило в тот злосчастный день. Чем он трапезничал, к каким предметам прикасался, какие действия совершал – все это необходимо, чтобы ответить на самый главный вопрос в его жизни. Этот день сурка стал для него роковым. После этого вечера жизнь Вермута перевернулась с ног на голову. Она было уничтожена до основания. После этого момента Вермут стал бредить и воображать себя другим человеком. Он создал себе несколько лиц, составляющих его физиономию. Она была великолепной красоты. Она была утонченна, словно величие художники не поскупились на создание этого шедевра. Но с каждым годом Вермут все больше терял облик Прекрасного Принца и становился болотной кикиморой. Он стал морщинист, а его лицо лишилось гармонии душ, которые населяли тело Вермута. И пережитые вновь жизненные муки оставят еще больший шрам на лице, блаженном лице Вермута.

Ещё утром он не осознавал, что буквально через пару часов будет принужден вновь лицезреть незабываемое. То, что человек не в силах остановить. То, что человек не желает видеть, ведь это до глубины души не только трогает его душу, но и по крупицам отнимает ее. Бесчеловечные поступки способен совершить лишь человек. Сегодня варвар лишит себя всех жизненных благ, что поддерживали в нем здоровый дух. Теперь это дух убийцы и преступника. Душа его омрачена, осквернена, дискредитирована.

Школьный день был весел и заботлив: ученики состояли в наипрекраснейшем расположении духа, поскольку домашнее задание не было задано, а уроки проходили легко и непринужденно. На одном из таких Вермуту даже удалось результативно ответить на вопрос учителя, будто он это делал не впервой и уже поднаторел в этом амплуа. Тем не менее день обещал быть трудно переносимым, как жара в знойный день. Поэтому ребята в составе шести человек направились в водоём исправить положение, диктуемое ненастной погодой. С собой они взяли набор для продолжительного похода, который включал в себя всю возможную и невозможную утварь, пледы, ёмкости с питьем, принадлежности для выживания. Ребята резвились, шумели, смеялись, подтрунивали друг над другом. Вода, словно выдающийся экземпляр драгоценного камня, переливалась на свету, отдаваясь различными цветами. А мальчишки удивлялись этому так, будто никто из них никогда не видел столь чудного эффекта, так подробно описанного признанными учеными-физиками. Степень вовлеченности человеческого внимания в процесс отдыха от забот достигла своего пика. Кульминация сие постановки должна была наступить именно сейчас, когда ребятишки, уставшие от тяжелой борьбы со всемогущей стихией, неподвластной ни одному простолюдину, устроили сплошной переполох в дружеской среде, учинив склоку. Склоку до того плевую, что обыватель, проходящий мимо мог бы и не заметить подвоха. Но ребята стали пуще прежнего свирепы и разъяренны. Из их жил сочился пот, который ознаменовал начало серьёзной бойни до первой и последней крови. Эта кровь насытит берега водоёма и навсегда останется там, как и тела погибших. Даже следователю доселе неизвестно, что стало поводом столь несерьезной, но весьма трагической расприи. Её могло бы и не быть, если бы Вермут, ярый подстрекатель, не сцепился со своим товарищем, имя которого нет необходимости упоминать, поскольку читатель и так его забудет после первого акта. Вермут набросился с кулаками на товарища и разбил ему губу. Все действо совершалось на опушке у деревьев, в нескольких метрах от водоема. Товарищ Вермута серьёзно поранил его, ударив костяшками в висок, от чего тот стал славным пленником злых чар неминуемого сна. Он потерял сознание и не ведал, что произошло позже. Быть может, он и не вступал в переполох, был лишь чутким наблюдателем гладиаторских боев. Очнувшись, Вермут увидел несколько тел людей, подвергнувшихся тлену и разложению. У самого мальчика на лбу и виске сохранялось пятно запекшейся крови. Вермут испытывал сильнейшее нервное потрясение, которому сопутствовало создание ложных воспоминаний о случившемся и постепенное поглощение бредом сознания зрителя. С Вермутом был провернут эксперимент, фокус, которого он даже не заметил. Он был растроган и рыдал алчущими слезами. Такими слезами, что испив лишь глоток их человек погружается в забытье, и ему видится лишь одна картина. Квартира. Мужчина. Выстрел. Тело. Девочка. Кровь. Слезы. Месть. Кажется, кто-то стал обо мне забывать. Он находился в неведомом положении: то стоял, то лежал, то сидел, то оставался в неподвижном состоянии все время, что находился на месте массовой казни. Это он их убил. Представьте. Вы всю жизнь докучаете ему. Вы всю жизнь разрушаете его. Вы всю свою бессознательную жизнь боретесь с собственной добродетелью, чтобы не испытывать угрызения совести после совершения злодеяний. А теперь вы лежите жалкий и такой далекий, неосязаемый, невидимый, ненастоящий в какой-нибудь канаве или в болоте, или в озере. Вы не дышите, лишь лежите. Совершенно недвижимо. Они имели право покаяться, но не совершили единственно верный поступок. Их имена никогда не будут увенчаны радостью и сладкой скорбью. Но Вермут беспрестанно, уже множество минут, находится на том самом месте и старается вспомнить все досконально, чтобы понять, кто виновен в этом ужасе. Он бьётся в конвульсиях, рвёт на себе волосы, выкрикивая ругательства и стоны. Он мучится стенаниями боли и отчаяния. Он почти отчаялся. Только бы кто-нибудь дал ему лучик надежды, дабы, поверив словам пророка, он бы очнулся и открыл бы наконец свои глаза, прекрасные глаза. Но ответа он не находил и лишь сильнее и усерднее закапывал себя в землю. Метафорически, разумеется. Их было четверо. Он сидел один. Но изначально они пришли вшестером. Кто же убийца? Думаю, вы уже догадались. Более того, я уже дал вам ответ на этот вопрос. Пока Иван бросался из одного положения в другое, создавая себе новые лица, он не заметил, что забыл свое истинное имя. Его звали Иван, Вермут, Вимеос и ещё различным образом. Но настоящий человек был в нем несокрушим, и его звали Иван. Он считался авторитетным архитектором, что спроектировал застройку столицы. Но в эту минуту никакого Ивана не существовало. Вермут вершил его судьбу, намереваясь обрести его на вечные муки, способные убить изнутри, испепелив ранимое сердце Ивана. Кажется, Вермут стал догадываться, что же произошло в тот знойный день только тогда, когда наступили сумерки. Но из-за бреда, нахлынувшего на него так внезапно, Вермут так и не смог собрать верный узор. Они вновь сидели с профессором Штраусом в черной-черной комнате и беседовали.

Как ты думаешь, Вермут, наши процедуры идут тебе на пользу? — любезно и даже открыто спросил об этом Штраус у Вермута или Винеоса, или Ивана.

Пожалуйста, закончите процедуры, профессор. Я здесь страдаю. Я не выдерживаю. Он пожирает меня. Он не даёт мне покоя. Это правда я убил тех мерзавцев? Как же это гнусно… А с другой стороны, так им и надо, этим уродам. Они всю жизнь надо мной насмехались… все время меня презирали и ухищрялись сделать мне… плохо. Это очень плохо. Я не должен был совершать этого. Правда, что я убил тех ребят?

Вермут, если я отвечу прямо на твой вопрос, то вся наша терапия пойдет коту под хвост, и ты не сможешь освободиться от него.

Кто же он, профессор?

Снято.

Нет, подождите. Вы жалкий трус, Штраус! Вы убили собственное дитя! Вы здесь подопытная крыса, а не я. Я здоров!

Продолжайте копать, Вермут. Как только станете сомневаться в своих воспоминаниях, стучите по какому-нибудь деревянному предмету ровно четыре раза. Вы найдете подсказку, Вермут, очень скоро. Верьте мне и соблюдайте процедуры.

Мир разделился на вымышленный и иллюзорный. Они в точности повторяли друг друга, поскольку в темноте человек видит лишь свои представления об ужасе. Этот ужас питал в Иване надежду на нахождение разгадки. Он из раза в раз создавал сюжет картины Босха, но после оглушительного удара его память буквально выключалась. Это было так досадно, словно Ленский, не успев сказать Онегину все, что необходимо для его покоя, лежал на земле мертвый, а Евгений на него смотрел и осознавал, что почва уходит из-под ног. Но эту почву Иван лелеял, как мать свою лелеет, как отца своего лелеет, как родину свою лелеет. Во время очередной перемотки кинопленки Вермут, доведший себя до белого каления, не зная, что ему может соблаговолить увидеть истину, постучал четыре раза по деревянному столу. Один. Свет мерцает то ярким, то глухим, почти черным светом, напоминая сингулярность. Два. Просторы расплываются в ограниченном пространстве, теряя облик и детали, становясь лишь белым пятном, огромным белым пятном. Три. Вдалеке засияло реющее пламя успеха, такого желанного и искушающего. Четыре. Все вернулось на круги своя. Лишь творцом была добавлена одна незримая деталь, но Вермут понял, где её нужно искать. Он вновь поставил уже много раз пересмотренную картину и заметил, что воспоминания после удара появляются. Вермут лицезреет мужчину, до боли похожего на призрака, что цепями сковывает камень и бросает его в воду. Это блестящие цепи, подобные улыбке Бэзила, сотворившего портрет, который обрек его на смерть от венца творения угасающего мастера. Единовременно все рухнуло, словно прогремел взрыв ядерной бомбы, уничтожившей Хиросиму. Вермут упал в беспамятстве так изящно, словно совершал это действие много раз. На прежнем месте вдалеке был воздвигнут небольшой островок, заключивший в себя всего мальчика. Там он увидел тысячи событий, произошедших с ним с раннего детства. Один пейзаж сменялся другим, словно мальчик находился внутри бескрайних просторов Зимнего дворца, усыпанного полотнами голландских, французских, немецких художников. Он терялся, не зная, как найти выход из бездны, окутавшей разум Вермута. Это был удивительный случай человеческой доблести, ведь не каждый может заглянуть в глубь себя и познать истинный страх. Наблюдая за этим, я не желаю что-либо испытывать. Вам, наверное уже наскучило наблюдать сие шутку без меня. Теперь мне необходимо завершить свою последнюю миссию. Мне удалось найти удивительный экземпляр человека, совершенно запутавшегося в собственной жизни, не нашедшего себе пристанища. Это жалкое зрелище, наверное, читатель. Иван уже давно пал жертвой собственного проступка, но он не погиб, а значит, что надежда на счастливый исход ещё жива. Я чувствую, что с каждой пролившейся секундой он умирает быстрее и быстрее. Профессор Штраус лишь продлевает срок существования души Ивана внутри тела какого-то запутавшегося существа. В руку Вермута ввели жидкость кислотного цвета и отвратительного запаха. Спустя несколько часов перед профессором Штраусом вновь предстал загнанный в угол беззащитный зверек, рычащий так тихо, что этот рык ласкает слух и оказывает успокаивающий эффект.

Ты верно поступил, Вермут, что начал стучать по столу. Это было мудро и рассудительно, ты молодец. Но это лишь часть нашего с тобой пути, мой милый друг.

Я ощущаю с каждым разом всё усиливающуюся и усиливающуюся головную боль. Позвольте мне прекратить эту пытку, прошу.

Если я соглашусь избавить тебя от временного пребывания в состоянии аффекта сейчас, тогда ты навечно останешься в забытье. Пойми, я тебе необходим, чтобы помочь. Ложись спать и представляй себе, что рядом с тобой находится твоя любимая жена, изменившая тебе. И в случае начала галлюцинации тверди себе безотлагательно, что ты не виновен в случившемся. Она сделала свой выбор, и ты обязан это понять. Это поможет тебе в дальнейшем лечении. Засыпай, друг мой.

Белая пелена пустыни окутала тело Вермута и закопала его настолько глубоко, что ему довелось увидеть скелеты древних чахлых животных, давно погибших в связи с неопределенными обстоятельствами, как любят утверждать люди недалекие, не способные приложить малую толику усилий для нахождения истины. Голова мальчика стала невесомой, словно погрузилась в космическое пространство и наблюдала торжество вселенной над разумом человека, таким ограниченным и непригодным для сотворения великого образа. В странствии в безграничном пространстве своего разума, такого зыбкого и неуклюже восприимчивого, что для подростка отнюдь не феномен, Вермут видел бесконечное количество исходов различных событий, который на различных этапах его жизни были сотворены и приняли конкретный образ. Они переплетались незыблемыми нитями, составляющими личность мальчика. Разумеется, эти нити принимали определённый окрас. И у Вермут в сознании их было бесконечное множество. Бесконечное множество потенциальных субличностей формировалось в нем, которые вскоре могли посеять хаос в черепной коробке маленького человека. Сны шли обычным чередом, рассыпаясь на части и восстанавливаюсь уже в новой конфигурации. Какой-то вновь созданный ортодоксальный образ заполонил внимание Вермута, отчего тот стал обливаться холодным потом. Кошмар, что уничтожает здоровый сон, посетил мальчика.

Привет дорогая. Ты почему-то сегодня поздно вернулась. Скажи, где ты была, милая? — страшную картину наблюдал Вермут, будто Кафка проник в голову мальчика и посеял зерно своего рассказа, что вскоре воплотилось в иллюзорной реальности. Друг напротив друга стояли двое насекомых. Они были грязны и уродливы, источали запах помоев и мёртвой плоти. Они были совершенно безобразны.

Почему я должна вечно перед тобой отчитываться? Ты не даёшь мне спокойно жить. Заключаешь меня в рамки, не даёшь сделать глубокий вдох, почувствовать себя любимой женщиной.

Я пекусь о твоей безопасности. Понимаешь, ты у меня одна. Я не хочу тебя потерять, поэтому и запрещаю тебе все.

Ты мешаешь мне жить. Я не могу спокойно жить. Ты вечно меня контролируешь. Знаешь, я сегодня пила, очень много пила. А потом я тебе изменила с другим. Он был славный, не такой, как ты. Он мужественный, сильный и здоровый. А ты больной человек. С тобой нет возможности жить. Ты просто убиваешь все.

Прощай. Я ухожу.

Остолбенев от услышанного, Вермут не смог ничего противопоставить действиям любимой. Он просто смиренно смотрел, как она лишает его самого желанного блага в его жизни. Так же смиренно Вермут наблюдал смерть тех парней, что убил какой-то мутный персонаж. Так же смиренно мальчик принимал участь слуги собственной беспомощности. В порыве безудержного горя Вермут проронил реки слез. Ему потворствовали и Иван, и Вимеос, и Владимир, и Бальзак, и Арнольд. Все больше неуловимых черт складывалось в каких-то героев. Героев по своей сути игрушечных, что становились новыми жильцами многоквартирного дома, именуемого сознанием Ивана. Лишь после осознания происходящего Вермут начал вторить рекомендациям Штрауса и увещевать себя, что он не виноват в своей судьбе. Удивительно, но данная профилактика помогла Вермуту прийти в себя и встать на путь истинный. Грядущий путь судьбоносных свершений сулил Вермуту наслаждение от страданий, которые могли бы помочь ему найти настоящего, загнанного в угол мальчика. Того мальчика, что был неокрепшей личность талантливого архитектора Ивана. Вскоре Вермут проснётся вновь прозревшим, Он будет готов терпеть всю-всю боль, что предначертана ему. Господин Штраус вновь заходит в плохо освещенную комнату и в который раз заводит беседу с потерявшимся мальчиком.

Как ты себя чувствуешь, Вермут?

Превосходно, господин Штраус. Я понял, что в том, как сложилась моя жизнь, нет моей вины. Я абсолютно невиновен, и я могу жить свободно!

Я бы не стал делать поспешных выводов, Вермут. Каждый человек совершает грехи. Ты тоже не святой и тем более не мученик. Ты лишь герой, что поможет мне найти ответ на мой вопрос. Ты также сможешь познать истину и опростаться от оков. Но тебе необходимо время, чтобы все понять. Возвращайся в тот день и вновь смотри, как те парни умирают. Стучи что есть мочи по столу, но лишь четыре раза. Я верю, что ты сможешь одержать победу.

Тучи сгущаются над морем, сигнализируя о начале великого сражения, что не сравнится ни с какой битвой в современной истории. В этом сражении люди не будут гибнуть миллионами. Здесь не прольются реки крови. Здесь не будут слышны звуки пускающихся в пляс огненный ядер. Самая страшная битва — это противостояние, осуществляющееся внутри человека. Этому суждено сбыться. Каждый через это проходит. Каждый. Погружаясь вновь в чертоги сознания, Вермут нехотя желал, чтобы тучи ослабили свою львиную хватку и освободили море от стихии. Он желал вспомнить все, что произошло в тот злосчастный день, но одновременно противился этому. К нему приходило осознание притворства всего лечения. Он до сих пор был убежден, что болен помешательством не сам Вермут, а профессор Штраус. Тем не менее сквозь снежную бурю, сквозь огненную пустыню, сквозь зыбучие пески, сквозь проливной дождь он шел без оглядки. Шел стремительно и неумолимо, его нельзя было упрекнуть в трусости или робости. Сейчас перед всем миром предстал венец человеческого мужества и отваги. Он был героем не только для себя, но и для миллионов людей, судьбы которых он был способен спасти. Он шёл так дерзко и дерзновенно правильно, нарочито изысканно, обескураживающе хорошо. И ступил он на навесную тропу, что именуется висячим мостом, благодаря которому чудовище в глазах масс стало прекрасным существом. Это препятствие может стать заключительным перед бесконечным созерцанием прошлого, такого горького, такого ненастного прошлого, что терзает каждого изнутри, из-за чего хочется навеки забыться. А он наблюдал и внимал этому, потому что верил, что делает все правильно. Все тот же образ, все те же лица, только чувства совершенно новые. Чувства, что испытывал автор этой картины, покинувший нас так скоропостижно. Ребята все ещё веселились и резвились, улыбались и строили наивные гримасы. Это не интересовало Вермута. Когда-то во сне Штраус нашептал ему: “Смотри сквозь, ищи смысл…” Теперь Вермут наблюдал картину под иным углом обзора и ясно видел, что их все же было пятеро. А шестого человека никогда и не существовало. Он был вне времени, места и пространства. Это был я. Я их убил. Я же дал Василисе новую жизнь. Я же унес за собой тысячи тел. Вермуту осталось только осознать это. Он ведь не герой произведения Камю, что убил человека в состоянии аффекта. Вермут мыслил здраво и знал, что находясь в небытие убить мёртвое тело невозможно. Мальчик из раза в раз прокручивал кинопленку в попытках запечатлеть двадцать пятый кадр. Картинка становилась все более мутной, пока не лишилась всех красок и контуров. Вермут переместился на уровень выше и закопал себя ещё глубже. Он принялся просто смотреть на белое полотно в поисках смысла. Так работает современное абстрактное искусство. Это волнующее полотно постепенно наполнялось идеей. Идеей совершенно парадоксальной. Неужели, я не виновен в смерти этих ребят? Неужели, Я не виновен в смерти этих людей? Неужели, Я НЕ ВИНОВЕН… Пространство сомкнулось до космических размеров, в один момент стены баррикад стали рушится, здания пропадали вдалеке, небо наполнялось новыми красками и становилось белоснежно чистым. Шум прибоя ласкал слух. Деревья поражали человека своей силой. Не было больше голосов в голове. Не было больше неистовой боли. Пропало уныние, пропала скорбь, пропало все, что раньше составляло мнимый целостный образ бытия Вермута. Он находился на маленьком островке, где не было ни души. Он вселял в себя человеческий дух. Вермут стал уходить прочь. Он совершил свое последнее издыхание и навсегда оставил этот мир. Теперь он заключён в один из миллиона сундуков, что хранят в себе “ненужные элементы”. Голова мальчика стала светла, он превращается в мужчину. Кажется, Иван все понял… Но одно не давало заново родившемуся человеку покоя. Перед собой он видел картину, где погибает младенец в каком-то озере, окруженном маленькими домиками и верандами. Люди любят отдыхать, плавая в этом спокойном пристанище. Теперь последний герой видел свое лицо в отражении. Он видел тонущего малыша.

С кем я сейчас разговариваю, друг мой, — удивительно, но сегодня господин Штраус был излишне взволнован и возбужден.

Меня зовут Иван. Я архитектор, и я не знаю, как здесь оказался.

Вы были психически больны. Ваша личность была вытеснена другими. Их было множество, но доминирующее положение занимала субличность по имени Вермут. Он был маленьким мальчиком четырнадцати лет, что увидел убийство четверых человек. Это так травмировало вас, что с того момента, чтобы исключить терзания из своей жизни, вы создали Вермута, и тот испытывал муки за вас, пока вы находились во сне.

Но я не убивал тех людей… И понял это только сейчас.

Да, ваша личность была загнана в угол другими. Они мешали вам спокойно развиваться и становится добропорядочным человеком. К тому же у некоторых так называемых “персонажей” наблюдались различного рода наклонности. Уильям считал себя коренным ирландцем и любил выпить. Коромей часто испытывал риск, из-за чего на вашем теле много ссадин и шрамов.

Знаете, я тут увидел смутную картину, в которой сам поучаствовал. Подскажите…

Да. Спасибо, что напомнили. Я как раз хотел вам кое-что показать. Это папка с делом одного грубияна и невежды Маркиза, что совершил страшный грех. Посмотрите пожалуйста, только не впадайте в гнев или истерию, — внутри папки лежали протоколы судебного разбирательства, данные преступника, важные улики и прочие вещи. Иван был поражён увиденным, не смог устоять на ногах, упал на твердый пол и ушибся локтем. На фотографиях был то ли Маркиз, то ли Вермут, то ли Иван…

Я не верю…

Прежде, чем в твою голову начнут закрадываться печальные мысли хочу сказать, что в этом нет твоей вины.

Что?

В этом нет твоей вины.

Постойте…

В этом нет твоей вины.

Но как же…

В этом нет твоей вины.

Но я же…

В этом нет твоей вины.

Но это же я…

В этом нет твоей вины, дружище. Просто ты не виновен. Ни в чем не виновен.

Но я же это сделал. Я задушил, утопил… Простите… простите меня… простите меня, господин… пожалуйста, простите… — его глаза стали более мокрыми, чем любая жидкость, что существует на планете Земля. Он растворился в объятиях профессора и начал вспоминать. Вспоминать каждый момент своей короткой и тяжелой жизни. Стал осознавать, что был в состоянии, в котором не отдавал отчёта своим действиям. Там был не Иван. Но от этого становилось ещё горше на душе. Слезы промочили одежду Штрауса насквозь, но тот продолжал держать в тёплых объятиях своего пациента, давая понять, что не винит его ни в чем. Постепенно пелена несчастья спала с лица и глаз Ивана, и тот вновь мог вести конструктивный диалог.

Теперь ты свободен. Ты свободный человек. Тебя ничего не гложет. Ты родился вновь, но теперь несешь на себе непосильную ношу. Ты свободен. Так иди же. Твори на славу людям, на благо им. Им нужно жить, ты можешь в этом им помочь. Наше лечение завершено. Прощай, мой сердечный друг.

Темнота перестала мучить этих двух глубоко несчастных людей. Теперь комната обрела свое истинное обличие. Она была просторна. Декор был выполнен в прекрасных небесных тонах. Мгла ушла. Остались только Иван и Штраус. Они смотрели друг другу в глаза и видели родные души. Теперь они могут плыть во все стороны, лететь куда угодно, творить, что душа пожелает. Лишь один вопрос гложил Ивана. Получив ответ на него, Ваня смог бы наконец познать истину бытия.

Мне все не даёт покоя один треклятый вопрос. Я до сих пор не знаю, кто вы. Вы ангел во плоти или обычный психиатр. Я не знаю. Так кто же вы наконец? — этот вопрос заставил Штрауса улыбаться широкой улыбкой.

Я часть той силы, что вечно хочет зла, но вечно совершает благо…

Чувственный образ того помещения рассыпался в секунду, и Иван оказался в своем доме один. Он был по-настоящему свободен. Наконец. Теперь ни один человек не способен был изобличить автора. Он создал Эдем на земле, он построил прекрасные сооружение. Он наконец мог гордиться тем, что существует и живет на этой планете

. Он наконец вернулся домой.