Фома и Федя в Калининграде

Фома и Федя в Калининграде

Фома- мальчик двенадцати лет, веснушчатый, простонародно ушастый, с коротко стриженой головой и озорными лучистыми глазами. В полурасстегнутой ситцевой рубашонке, стараясь как можно выше встать на цыпочки, большой деревянной щеткой он расчесывает высоко развешенные хозяйские шубы. И то и дело поглядывает в окно на улицу. Несмотря на неопрятный внешний вид, он — при деле – служит помощником скорняка в одной из лавочек на Торговой улице. Хозяин — угрюмый и уже седой немец с непривычной для Фомы фамилией Карстен. Мальчик прежде никогда не слышал таких. Карстен громко шаркает ногами, расхаживая по мастерской, и смешно бурчит себе под нос что-то, похожее на молитву, укладывая толстыми намозоленными пальцами непослушные меха, которые становятся еще более непослушными, когда попадают у него под машинку.

-Ох, если бы ты на шкурки так хорошо глядел, как в окно смотришь, — ворчит он густым басом. Уже третий час не пристрелянные сохнут, а тебе и дела нет!

Фома оглядывается на голос, потом снова мельком глядит на улицу. Темнеет рано – и это огорчает мальчика. Ведь сегодня последний трудовой день недели, а, значит, если закончишь раньше, можно успеть погулять по городу.

Старший брат Фомы – Федор, двадцатилетний юноша, когда-то успешный  студент, тоже работает у Карстена. Сейчас он в городе. С бухгалтерской книгой и мешком образцов, Федя хлопочет по счетам и собирает заказы.  Два года назад произошел несчастный случай, полностью переменивший жизнь мальчиков.   На маслобойне, где работали их родители, после долгих дождей обвалилась крыша, и спустя четыре дня, в больнице, старый доктор рассказал ребятам,  что они теперь должны учиться жить самостоятельно. Чтобы прокормить себя, ребята бросили учебу, и пошли на работу. С той поры и мотаются братья с узелками на плече, по городам и весям в поисках лучшей доли. Были в Пскове и Волгограде, а в этом году добрались до самого Калининграда. Но неспроста так далеко завела их дорога. Здесь, в Калининграде, по рассказам матери, должна жить их двоюродная тетушка, Алевтина Осиповна. Много лет назад она вышла замуж  за наемного солдата, а ныне янтарных дел мастера, Федора Демидовича. Братья не знали ни фамилии тетушки, ни улицы, на которой она жила, не знали и о том, богата или бедна их родственница. Но надеялись на доброту ее. Может быть, она приютила бы их в своем доме, Фома снова пошел бы в школу, а Федя продолжил учебу в училище. Голубоглазая, в профиль похожа на матушку,  — вот все, что добавляли они к имени, когда, не теряя надежды, в очередной раз рассказывали кому-нибудь из новых знакомых эту историю. Но никто не мог помочь братьям. Впрочем, сегодня им повезло. Один не бедный заказчик, некто Васильев, человек влиятельный, владелец колбасного завода, получив песцовую шубку для своей жены, пообещал узнать через третьих лиц, есть ли кто-нибудь среди мастеров по янтарю с таким именем.

Расчесав, как положено, шубы, Фома спрашивает разрешения идти. Немец что-то бурчит в ответ, но мальчик уже не слышит его. Едва накинув тулупчик и шапку, он  выбегает на морозную улицу. Все же еще не слишком темно. И сегодня, не смотря на мороз, долго будет бродить он по набережной, гуляя вместе с калининградцами. Равнодушные, вечно спешащие, они кажутся мальчику слишком надменными. Но, все же, его тянет к ним, как тянет нас ко всему новому. Подолгу разглядывает он красно-бурые ворота и форты, диковинные соборы с витражами в стрельчатых окнах,  острые башенки, венчающие кирхи.  Город кажется ему таинственным, средневековым.

Брат Федя, рассказывал, что земля эта не всегда была русской. Когда-то давно здесь жили, прусы, они поклонялись  множеству языческих богов, почитали солнце, дождь и ветер. Но однажды на дикие прусские племена напали рыцари Тевтонского ордена. В белых мантиях и кольчугах с черным крестом на груди, они легко захватили не умеющих воевать, разрозненно живущих дикарей. Фома часто подолгу разглядывал открытки  с изображениями рыцарей, продающиеся в сувенирной лавке недалеко от дома. И в его мальчишеской душе загорался огонь приключений и подвигов. И он представлял себя на гнедом коне, в рогатом шлеме, бесстрашно спешащим в атаку на дикое племя.

Но особенно впечатлил мальчика Кафедральный собор. Когда-то давно в его стенах был устроен университет. И здесь же покоился последний его преподаватель, известный философ и гений Иммануил Кант. Фома ничего не знал о философии, но много думал об ученом, и даже пытался представить. Но как должен жить, о чем разговаривать гений?  Он вспоминал соседей из поселка, торговцев на воскресной ярмарке или школьных учителей. Никто не подходил под образ. На одной из экскурсий в собор Фома узнал, что Кант был нелюдим, и никогда не был женат. Может быть, великий ум доставляет одни только страдания человеку? Часто, прогуливаясь вдоль высоких стен собора, слушая башенные часы, мальчик  представлял себе его мрачную, обреченную на одиночество фигуру. Широкий лоб, орлиный нос, задумчивые глаза. Ему очень хотелось с ним познакомиться.

Однажды Фома набрел на большое красное здание с острыми башенками. Это был Госпиталь Святого Георгия. Его построили когда-то очень и очень давно. Но даже не эта давность поразила мальчика. Оказывается, госпиталь изначально был задуман как лепрозорий. Здесь жили пораженные лепрой люди. За свою короткую жизнь Фома еще ни разу не видел обезображенных болезнью или увеченных людей. А на одной из картинок, найденной в путеводителе для туристов, ему попалась фотография больного. Лицо его сплошь было покрыто отвратительными волдырями, похожими на кочки.  Фоме было и дико и страшно, но он никак не мог отвести взгляда. И потом кочки мерещились ему повсюду. Неужели это и в самом деле было? Долго стоял он у стен госпиталя, представляя себе обезображенных людей. Как ели они за общим столом, молились, или, может быть, даже нравились друг другу, о чем-то разговаривали, когда сажали деревья в саду при госпитале.

 Нагулявшись вдоволь по морозу, Фома возвращается домой. В квартирке, которую ребята сняли недалеко от меховой лавки, уже натоплено, и ласковое тепло разливается по замершему телу мальчика. На столе стоит самовар, пахнет печеностями.

-Ну как, Васильев раздобыл тебе адрес?- нетерпеливо спрашивает Фома.

-Раздобыл, обреченно отвечает Федя. Да только никакого дома там нет. А стоит только одна булочная. На вот, держи, и Федя протягивает брату слоеный язык, посыпанный сахаром, с тонкой полоской яблочного повидла.

В смешанных чувствах Фома берет сахарный язык и подходит с ним к окну. Что же будет теперь? Весной прогонит нас скорняк, и я не смогу вернуться в школу, а Федя так и не закончит училище? Он смотрит в окно на темнеющий горизонт. То там, то здесь зажигаются огни города. Фоме вспоминаются рыцари, что видел он на открытках в сувенирной лавке. И вдруг снова представляется ему бой, только теперь он сражен, и упал с коня в белой мантии.

-Чего опять размечтался, ешь скорей, кричит ему Федя. Фома смотрит на липкий, припеченный язык. Есть его жалко.

-Эх, рыцарь ты мой несчастный, — Федя мягко треплет брата по стриженой голове.

А из окна глядит царственный и равнодушный город.

Еще почитать:

Лето волонтёра

Первая любовь, которая не завяла

Счастье

Тайные желания отвергнутых — Тайное желание отвергнутого