Всякая жизнь творит собственную судьбу.
Анри Амьель
Сначала была темнота, плотным саваном скрывающая все несходства и контрасты. Затем я услышала голос. Сначала один, потом другой. Постепенно пространство наполнялось и другими звуками: скрипами, шуршанием, сдержанным покашливанием. Во тьме я была не одна, вокруг находились люди. Много людей.
Голову снова повело.
Я попыталась вспомнить.
Лекторий. Мы собрались ради урока.
На коленях у меня оказалась старая, потрепанная, темная тетрадь с собранными за годы выписками и заметками, всем, что я смогла зафиксировать и осмыслить за наполненное размышлениями время. Непривычная нежность на секунду кольнула сердце, когда пальцы легонько прошлись по летящему, неразборчивому почерку, заполнившему тетрадь от первой до последней страницы.
Раздался приглушенный щелчок. Я аккуратно обернулась, наконец заметив освещенную прожектором кафедру. Молодая женщина, до этого занимавшаяся настройкой аппаратуры, вывела на экран увеличенное изображение резной спинки стула. Секундой спустя ее громкий, размеренный голос достиг каждого уголка необъятной аудитории: “Сегодня мы с вами поговорим о том, как материалы архивных исследований способны помочь ученым в реконструировании мебели, на которой сидели знаменитые политики и полководцы”. Я заинтересованно подобралась. Женщина продолжила свой рассказ, подкрепляя аргументацию ссылками на неизвестные мне письменные нарративы античности и средних веков. “Доклад просто потрясающий”, — с некоторой тоской подумала я, — “Но для чего ей пришлось перелопатить столько редкого и малоизученного материала? Зачем я сижу здесь, слушая о стульях и креслах властьимущих?”.
Презентация шла своим ходом, когда я заметила узкий слабоосвещенный проход между креслами класса. Кинув последний, наполненный виной взгляд на потрепанную, темную тетрадь я решительно отодвинула прошлое в сторону и, медленно поднявшись, осторожно зашагала к выходу, стараясь не упустить из виду дверной проем, будто бы прожигающий кипящую темноту лектория стерильным белым светом. Набатом звенящая в ушах тревога и чувство нереальности происходящего заставили меня на секунду потерять спасительный выход. Раскаленной добела спицей в голову ввинтилась единственная мысль: “Я иду на второй круг”. Ощущая себя обманутой и опустошенной, я, не сбавляя шага, продолжила путь, лишь настойчивее желая войти в проем слепящего света.
Последний рывок через отрицание страха.
Я с открытостью покидала пространство, наполненное темной дидактической серьезностью, делая первый шаг навстречу пустоте.
***
“…метафизические пережитки, дополненные иллюзией истины! Короче говоря, абсолютная нелепица!”, — с жаром пробормотал знакомый с детства голос. Джон.
Секундное головокружение прошло, и я с приязнью кивнул старому, проверенному временем другу, сегодня разделившему со мной горькое разочарование и обиду.
“Similia similibus curantur”*, — задумчиво произнес приятель, продолжавший вровень шагать со мной по правую руку, — “Может какой амулет против них прикупить?”.
Я весело фыркнул. На глаза как раз попалась скромная витрина магазина натуральных камней. Мы на минуту остановились перед прозрачным листовым стеклом, с напускной важностью рассматривая представленные товары. “Нет”, — с какой-то обреченностью подумал я, — “Эту лярву так просто из дому не выгонишь!”. Дело в том, что сегодня я официально лишился родового поместья. Оказалось, что мой ныне покойный старший брат перед смертью по дарственной передал его лидеру небольшой группы оккультистов, ратующих за возвращение к консервативным традициям и природным корням. Эти чудаки превозносили деревья, считая их некими сакральными мостами между прошлым и будущим, особенно выделяя при этом кедры. Видимо, особняк приглянулся им и из-за обилия этих деревьев на прилегающей к дому территории.
Я устало вздохнул. Джон, близкий сызмальства, прекрасно знал обо всех нюансах моей семейной ситуации и, как человек весьма эмоциональный, лютовал с самого утра: неоднократно пройдясь по умственным способностям моего сиблинга, когорты юристов и самих сектантов, он принялся рассуждать об “отравляющих сознание” метафизических пережитках прошлого. Меня же захватили двойственные чувства: что-то во мне — обиженное и злое — хотело, но не могло оплакать потерю родового гнезда, но другая часть — взбудораженная и приободренная — видела в этом освобождение от застывшего в доме прошлого. “Я так долго пытался согреться в его стенах, но не смог. Наверное, потому что в них зарыты тяжелые воспоминания”, — вскользь подумал я, — “Может, именно эта потеря позволит мне распустить крылья новой возможности”.
Последняя мысль показалась достаточно утешительной.
Рядом будто из воздуха материализовался молодой человек приятной, но ничем не примечательной наружности. “Могу я вам чем-то помочь?”, — спокойно поинтересовался он, почему-то демонстративно игнорируя Джона, — “У нас представлены различные камни, есть и те, что используются в качестве оберегов”. Молодой продавец замолчал, с вежливой улыбкой продолжая ждать ответа. Я же повнимательнее вгляделся в витрину. “Ба! Да, кто же будет выставлять в центральном окне куски серой, неопределенной породы? Это больше походит на необработанные осколки горной гряды, нежели на амулеты”, — с замешательством подумал я. Юноша, будто уловив мои мысли, спокойно продолжил: “На витрине представлены частицы ныне разрушенных памятников и мест, наделенных сакральной силой, они непременно принесут много удачи своим владельцам”. Я снова внимательно оглядел непримечательный серый ряд, стараясь найти истоки сильнейшего внутреннего отторжения: “Да, какую удачу могут принести камни из ныне опустошенных мест? От чего они могут уберечь?”, — наконец сообразил я. Но, придя к паллиативному компромиссу с совестью, вслух лишь произнес: “Спасибо, мы позовем вас, если на чем-либо остановим наш выбор”.
Юноша чинно кивнул, встав теперь поодаль. Рядом хмыкнул Джон. “Я же тебе говорю, сплошные пережитки, рудименты! Что эти обереги, что твои сектанты — лишь пятна, оставленные прежними метафизическими аксиомами”, — с раздражением подытожил друг, решительно шагая в сторону от заинтересовавшей нас витрины. Я с извиняющейся улыбкой повернулся туда, где еще секунду назад стоял продавец. Но юноши нигде не было. Поэтому за секунду собрав имеющиеся в арсенале полемические орудия, я устремился вслед за стремительно удаляющимся приятелем.
“С чего ты взял, что это лишь рудиментальное отражение прошлого? Поклонники “священных” кедров, отобравшие мое скромное жилище, явление вполне себе реальное и отнюдь не безобидное”, — спокойно бросил я, поравнявшись с Джоном.
“Все это лишь часть системной трансформации! И, как не обидно это признавать, твой разбогатевший сегодня “ельник” — всего лишь одна из ее стадий. Пройдет еще немало лет, прежде чем что-то изменится и люди перестанут видеть в каждом своем чихе скрытую руку Бога или Антихриста. Но помни: сектанты — явление преходящее, а их победа мнимая! То, что им удалось нас обставить, забрав по дарственной дом, лишь досадная ошибка. Вот увидишь, мы обязательно вернем особняк обратно!”, — с жаром ответил друг.
Я с улыбкой покачал головой: его энтузиазм наполнил теплом продрогшее после потери дома сердце, но, как человек, получивший хорошую юридическую подготовку, я знал, что фатальные особенности нашей бюрократической системы не позволят мне в ближайшее время вернуть особняк.
Может, и к лучшему.
Какое-то время мы шли молча. Солнце ласкало улицу, превращая промышленную архитектуру в пестрое декоративное панно, чередующееся с плоскостями сплошного остекления. Весь урбанический ансамбль как будто бы светился изнутри.
Становилось душно.
В десяти метрах от нас я вдруг приметил гостеприимно распахнутую дверь неизвестного павильона. Уставшие и разморенные мы с Джоном двинулись внутрь помещения, как будто подчиняясь неясному, но отчетливому зову.
Внутри было светло и прохладно: за регистрационной стойкой сидела молодая девушка, пролистывающая научно-популярный журнал с изображением прекрасно декорированных стульев и кресел. Заметив нас, она сразу же отложила его, поинтересовавшись, не мы ли записаны на прием к доктору Барбридж. Джон покаялся, признав, что нас сюда привел простой интерес и желание хоть немного отдохнуть от сгустившейся духоты. Девушка только кивнула, предложив нам по стакану вкусной, холодной воды.
Оказалось, что в слепой прогулке по городу мы набрели на частную клинику. Джессика, а именно так звали приветливую незнакомку за стойкой, рассказала, что открылись они совсем недавно и она, студентка истфака, подрабатывает здесь во время летних каникул. На секунду в голове у меня сново что-то помутилось. И, уцепившись за столешницу регистрационного стола, я начал медленно оседать на пол. Последнее, что я четко увидел, была старая, смутно знакомая, темная тетрадь, в которой, я знал, были все необходимые мне ответы.
***
Перед глазами предстал темный лекторий и молодая женщина, в пароксизмальном приступе тревоги, решительно ищущая выход. Белое, абсолютно стерильное пространство прохода.
Чувство вины перед прошлым.
Смутная тревога перед отблеском будущего.
И голос Джессики, раскаленными иглами ввинчивающийся прямо в череп: “…нужно было открыть невидящие глаза для восприятия новых пространств и параллелей”.
Я снова качнулся.
***
Когда я открыл глаза, Джон тихо переговаривался с сотрудниками клиники. Он говорил что-то про стресс, нервное истощение, потерю дома и борьбу за наследство с проклятыми сектантами. Я лишь устало вздохнул, не имея возможности отогнать картину темного лектория, все еще отчетливо стоящую перед глазами: “Нужно открыть невидящие глаза”. Я судорожно сжал в руках обложку старой тетради и, опираясь на Джессику, аккуратно поднялся.
В памяти всплыл недавний разговор о разнообразных метафизических пережитках прошлого, к которым понимание истинной сути скрепляющего раствора человеческой взаимосвязанности не имело ни малейшего отношения. Синергия идей и отношений, из которой должен быть извлечен урок для того, чтобы с открытостью сделать шаг навстречу пустоте.
С новым чувством я вгляделся в темную, потертую обложку, ожидая увидеть разгадку одной из главных жизненных головоломок:
“Как дальше жить?”.
***
Горькая в своей простоте белизна страниц стала моим первым действительно важным ответом.
*Подобное лечится подобным.
Еще почитать:
Разрешите мне принять душ? — бомж стоял у двери её квартиры. Когда помылся, ошарашил.
Больное счастье
Слава
Развелись, и муж продал комнату. Вернулся блудный «пёс», а «будка» занята.
«
»
