Прощание

Серые стены собора осветило утреннее солнце. Если бы не разноцветные полуразбитые витражи, украшавшие его, день никак не сделал бы это место светлее. Анна стояла практически посреди зала, где проходили службы и песнопения. Она осматривала печальным взглядом завалившиеся скамейки, статую Божией матери, потрёпанную временем. Много лет прошло с того времени, как она пришла сюда последний раз с Ричардом, кажется, девушка даже забыла, где они любили сидеть и слушать церковный хор.

Ричард был завидным красавцем, имевшим одну странность: он надевал перчатку только на левую руку, правую же оставлял открытой или убирал в карман тёмно-серого кашемирового пальто, с которым очень не любил расставаться до крайней зимы. Тогда он менял свой образ: высокие зимние сапоги на низком каблуке, тёплая шуба длиною в пол, украшенная раскидистым меховым воротником серо-белого цвета и всё та же одна перчатка, скрывавшая левую руку. Анне никогда не нравилась эта грубая перчатка, которая, касаясь одежды или кожи, создавала впечатление, что рука парня сейчас сожмёт её хрупкое тельце, скрытое бордовой шубкой с коротким чёрным мехом и такой же муфточкой.

– Убери её, купи себе нормальные перчатки, Рик! – в далёких воспоминаниях возмущалась она, на что Ричард молча и с улыбкой обнимал её, и ощущение сдавленности от перчатки появлялось вновь.

Рика не стало вот уж восемь лет назад. За это время Анна так и не нашла кого-то, кто смог бы заменить её любимого. Разноцветные витражи, пропускающие через себя яркий переливистый свет, местами обыкновенно белый из-за отсутствия узоров, не смогли отогнать воспоминания о серых стенах другой церкви, в которой отпевали тело сброшенного с балкона своего же поместья Ричарда. Его семье очень долго пришлось доказывать, что парень не кончал жизнь самоубийством и имеет право быть погребённым по католическим обычаям. Анна в те моменты даже слезу выдавить не могла – так не отпускал её шок. После похорон девушка уехала из города в другую страну и вернулась лишь сейчас, желая навестить могилу любимого, а заодно и сюда наведаться.

– Мисс, Вам пора идти, – за спиной Анны послышались стучащие каблучками шаги, иногда приглушаемые веточками и листочками, что занесённые ветром валялись на полу.
–Да, святой отец, дайте мне ещё пару минут. Я хочу попрощаться с этим местом, ведь завтра его уже снесут, – девушка обернулась и всмотрелась в уставшее лицо священника, который всю жизнь отдал своему делу. С уст сорвался тихий вздох, и она вновь повернулась к статуе Богоматери лицом. Белые розы, источающие аромат молодости и невинности, покорно лежали в руках Анны, словно младенец, и ждали своей участи быть оставленными у ног статуи.

Витражи. Девушка подняла на них взгляд. Каждый человек это своего рода отдельный витраж. Каждая его черта – отдельное стёклышко, которое красиво и само по себе, но лишь вместе стёклышки образуют неповторимый узор и при луче света ярко сияют, как и всякий человек. И, как и всякий человек, имеют свойство разбиваться, терять какие-то свои части, которые уже нельзя будет вернуть. Ричард, полагала Анна, был бы витражом, изображающим алую розу на снегу. Она глубоко вдохнула и закрыла глаза. Запах роз приятно ласкал ноздри и дополнял образ в голове, но мысль угасла в глазах, как только за спиной опять послышались шаги.

– Я уже иду, святой отец, иду, – не поворачиваясь, вымолвила Анна и положила розы в ноги статуе. Указательный палец больно укололся о шип, от чего девушка тихо вскрикнула и сразу же обхватила его ладонью в надежде, что так кровь остановится. Шаги же приближались. Эхо от них разносилось по всему собору. Что это? Кажется, звук каблуков священника был другим…

На плечо Анны легла рука, и девушка почувствовала знакомое сдавливающее чувство, от которого у неё подкосились ноги. Он тоже пришёл попрощаться с этим местом и с ней заодно.