Часть 2

Первое, что возникло в сознании Ахетмаатра, это раннее утро во дворце отца, ставшее точкой отсчета безумия, которое назвать «жизнью» в полном смысле этого слова у него не повернулся бы язык. В жестокой борьбе за право быть счастливым человеком и хозяином своей судьбы были мгновения, которые давали надежду в самые тяжелые моменты, которые согревали подобно костру в холодной ночи. И все они были связаны с именем самого дорогого человека – Тиа. Даже это утро, такое тихое и безмятежное, но полное душевных страданий, было наполнено заботой сестры, которая стала смыслом всего его дальнейшего существования, его заветной и недостижимой целью. Утро, когда он бежал из храма Анубиса домой, преступивший запреты отца и напуганный встречей с самим хранителем мира мертвых. Только шуршание сандалий ночных стражей нарушало поистине царское спокойствие огромного дворца, пока шестилетний принц, дрожа от страха и прижимаясь к стенам, как нечестивый преступник, самыми дальними коридорами пробирался к комнате своей сестры в поисках успокоения.  

– Тиа! – он ворвался в покои принцессы, забрался на кровать и прижался к ней, натягивая на себя толстое льняное покрывало. 

– Ахет… Кто тебя так напугал? – она нежно обняла брата. 

– Я был в храме Анубиса. 

– Ты же знаешь, что туда запрещено ходить, особенно детям, – укорила девочка. 

– Знаю… Но я видел сон этой ночью, он звал меня, показывал дорогу. Когда я вошел, вдруг стало ужасно темно… А потом… Потом Анубис вышел из своей статуи. Я так испугался, что забыл преклонить перед ним колени. А еще он коснулся пальцами моего лба, моих губ и исчез. Зачем? 

– Боги так просто не приходят к людям. Или дар, или проклятие – так говорят взрослые, – задумчиво проконстатировала Тиа и поцеловала его в пухлую щечку. – Ра закрывал свой лик на восходе. Я видела, пока все спали. Говорят, что будет зло тому, кто это увидит… Много бед ждет. Но я не верю.  

– Пожалуйста, не говори отцу, где я был… 

– Никому! Клянусь Амоном. Это только наша тайна: твоя и моя. 

Маленький Ахет заснул от усталости на кровати сестры. Она заботливо расправила одеяло и легла рядом, ощущая, как громко бьется сердце брата и с губ срывается неразборчивый шепот.

Прошло два года. Они больше не вспоминали о произошедшем тем утром, только мальчик стал замечать странные вещи, о которых ни с кем не обмолвился ни словом. Его фантазии становились реальностью: веревка превращалась в живого безобидного ужа, плетеный пояс – в аспида, бусины – в блестящих жуков, летавших по комнате, лепестки цветов – в разноцветных бабочек. И для всего этого ему было достаточно прошептать заклинание, которое само по себе возникало в его голове. Раньше Ахет стремился играть со старшими братьями, которые отталкивали его, как самого младшего. Теперь же принц сам искал уединения, чтобы наблюдать, как неживое становится живым. Братья не сразу заметили, что за ними больше никто не ходит по пятам, не просит принять в игру или научить стрелять из лука. Каково же было их удивление, когда старший Рамсес прокрался поздним вечером через двор к окнам покоев брата и увидел, как в тусклом свете ламп на стенах сидели сотни бабочек, а на кровати сворачивались кольцами змеи. Сам же Ахетмаатра сидел в углу и что-то увлеченно писал на клочке папируса. Утром Рамсес нажаловался отцу, расписав увиденное в самых ярких красках. Так Ахет впервые испытал на себе гнев царствующего отца.

Мальчик тайком пробрался в комнату сестры.

– Ахет! – принцесса испуганно посмотрела на брата, стиравшего слезы с разбитого до крови лица. – Кто сделал такое? Старшие?

– Нет, отец… – всхлипнул Ахет.

– Чем ты прогневил его, – Тиа осторожно взяла брата за руку и потянула за собой в глубь комнаты. – Дай, осмотрю твои ссадины.

Принц пробормотал что-то невнятное, не желая расстраивать сестру. Она же, усадив Ахета на кровать, стала осматривать багровые полосы на его спине и плечах, оставленных тростью отца, собрала мокрым платком капли крови с разбитых губ. Все это время мальчик старался не подавать вида насколько ему больно, но, увидев слезы на глазах Тиа, разрыдался, обвив руками ее шею и уткнувшись лицом в плечо. Впервые мальчик заметил, как при виде окровавленного куска материи в руках сестры у него сильно кружится голова и темнеет в глазах, а к горлу подступает ком, мешающий дышать.

– Я пойду к отцу и попрошу поселить тебя рядом, чтобы присматривать за тобой, – решительно произнесла принцесса.

– Нет! – вцепился в нее Ахет. – Он сделает и с тобой то же самое. Он сам сказал, что будет беспощаден к любому, кто пойдет против его воли. Я не хочу потерять тебя! У меня есть только ты, моя сестра!

Мальчик встал и быстро покинул покои Тиа, чтобы еще не разгневать отца еще больше. Синяки заживали, но больше в комнате принца не появлялись животные. Только редкими вечерами в плохую погоду, когда никто не заглянул бы в окно, он доставал из короба с одеждой несколько высохших розовых лепестков и превращал их в бабочек. Они сидели на его волосах, напоминая цветки дикого шиповника. Ахету было страшно – страшно не только за себя, но и за сестру, которая могла в любой момент встать на его защиту, не думая о последствиях. Поэтому при каждом удобном случае заглядывал к ней, говорил, что все хорошо, угощал сладостями и фруктами.

– Моя Тиа… – принц робко приоткрыл дверь комнаты сестры и замер: девочка плакала, сидя у окна. – Что случилось, моя госпожа? – Ахет опустился на колени у ног принцессы, к которой обращался в последнее время именно так. 

– Они назвали тебя безумным, мерзким выродком… Что ты опять натворил?

– Ничего. Кто это сказал?

– Старшие… Особенно Рамсес смеялся над тобой… Но ведь это не так! Я вижу это! За что они тебя так ненавидят?

– Пусть говорят, что хотят… Забудь! Лучше посмотри! – он тихо прошептал несколько слов и сделал красивый жест рукой. 

Красный плетеный пояс, лежавший на коробе с одеждой, вдруг зашевелился, превращаясь в ядовитого аспида. Тиа вскрикнула. 

– Тише! Не бойся, – успокоил Ахет и взял змею в руки. – Она не кусается. 

Девочка прикоснулась к чешуйчатой коже, улыбнулась. 

– А теперь… – он отпустил аспида. 

Змея заползла к Тиа на колени, обернулась вокруг талии и снова стала поясом. Восхищенная принцесса нежно поцеловала брата в уголок губ. 

– Как ты это делаешь? Ты читаешь папирусы с древней магией? – ее карие глаза, еще полные слез, хитро заблестели.  

– Нет. Заклинания сами приходят в голову, мне нужно всего лишь их прошептать. Не бойся меня. И никто больше не посмеет обидеть мою прекрасную госпожу! Их ночью закусают комары и мухи!

– Нет, – нахмурилась младшая дочь фараона. – Не смей так делать, что бы ни случилось. Иначе перестану с тобой разговаривать… На целый год!

– Как прикажет, моя госпожа, – принц таинственно улыбнулся в ответ, прищурил глаза. – Я не буду причинять зла обидчикам, но взамен хочу стать похожим на тебя.

– И как? – удивилась девочка. – Отец тебя не поймет…

– Я больше не позволю стричь мои волосы, и они будут такими же длинными, как у тебя.

Тиа рассмеялась, провела пальцами по локону юности брата, украшенного нитями лазуритовых бусин.

– Достанется опять от отца за твою выходку, – покачала она головой.

– Подумаешь, изобьет тростью, накричит, надает пощечин. Не убьет же. Но, все равно, будет по-моему.

Вернувшись в свои покои, Ахет срезал бронзовым кинжалом локон юности, за что и поплатился на следующее утро. И снова Тиа со слезами на глазах стирала кровь с разбитого лица упрямого брата, ужасалась синякам на спине, а он плакал, прижавшись к ее плечу.

В день их двенадцатилетия Ахет решил сделать необычный подарок сестре. Он с восхода солнца бродил по бесконечному саду, выбирал самые крупные и красивые лепестки у роз, отрывал и складывал в передник. Собрав их в ладонях, он вошел в комнату Тиа. 

– С днем рождения, моя госпожа! – принц смущенно улыбнулся. 

– Ахет! Что ты прячешь? – она с любопытством выглядывала из-за спины брата не сводя глаз с сомкнутых кистей.  

– Вот… – он вытянул руки вперед и раскрыл ладони. – Я люблю тебя! 

Он сделал едва заметное движение губами и сдул лепестки, которые мгновенно превратились в огромных разноцветных бабочек, залетавших по комнате. Потеряв дар речи от восхищения, Тиа касалась пальцами крыльев насекомых, садившихся на ее платье. 

Дверь распахнулась, и на пол, кружась, западали безжизненные лепестки. 

– Что ты здесь делаешь? – отец строго посмотрел на Ахета. – Я запретил тебе появляться в этой части дворца. 

– Она моя сестра!

– Вижу, ты плохо усваиваешь уроки. Надо быть суровее с тобой! Узнаю, что еще раз приходил сюда – знаешь, как я поступлю! Щадить не буду. Она уже не ребенок, да и ты тоже! 

Фараон ушел. И снова по комнате запорхали необыкновенной красоты бабочки, садились на стены и одежду. Принц взял сестру за руки, и они закружились, поднимая в воздух разноцветнокрылых насекомых. 

– Как мы с тобой похожи теперь! 

– Мы же двойняшки, – улыбнулся Ахет, заправляя за ухо черную волнистую прядь доросших до плеч волос. – Жалко, что я не девочка – не расставался бы с тобой ни на минуту, так сильно люблю тебя, моя сестра! – и прикоснулся ее щеки своей. 

– Иди… Не серди отца, – вздохнула Тиа. – Сердце разрывается, когда вижу, как он наказывает тебя… Почему он так жесток?

– Я не знаю, – принц опустил вниз глаза. – Братьям прощаются большие проступки, а со мной он поступает хуже, чем со слугами. Я не делаю ничего такого, чтобы прогневать его.

– Мой Ахет…

– Не скучай… Захочешь бабочку – сдуй лепесток с ладони. На них особое заклятие… только для тебя, моя госпожа.

Мальчик нехотя покинул ее комнату, зная, что Тиа соберет в шкатулку упавшие на пол лепестки, поставит ее у изголовья кровати и, когда будет грустно, превратит один из лепестков в бабочку, вспоминая о нем. 

«Тиа? – четырнадцатилетний принц, тяжело дыша, вбежал в покои сестры, испуганно осматриваясь вокруг. – Тиа!»

Но там было пусто: ни девушки, ни ее вещей. Только на кровати в открытой шкатулке лежали высохшие лепестки роз. Не раздумывая ни мгновения, Ахет бросился на другой конец дворца к отцу. Тот внимательно перечитывал переписку с одним из царей, когда сын с грохотом распахнул тяжелые двери. 

– Я занят! – фараон резко осадил подростка, не дав ему и рта раскрыть. 

– Я вижу… – сдерживая эмоции, холодно ответил Ахетмаатра. – Где моя сестра? 

– Она станет жрицей Хатхор. А теперь уходи! 

– Нет! – подавляя в себе страх, принц оперся на стол и, сдвинув брови, посмотрел на отца. – Зачем? Что она тебе сделала? 

– Дело не в ней, а в тебе, – мужчина отложил письма. – Через год ты должен взять в жены одну из дочерей ассирийского царя в знак мира между нами и жить в ее стране. Таково условие ее отца. И я принял его. Ты прекрасный кандидат из всех моих сыновей: правителем ты никогда не станешь, государственной службе только вред от твоего характера, а так принесешь благо моему государству. Только привязанность к сестре все портит… 

– Я ни на ком не женюсь! – мальчик громко и отчетливо произнес каждое слово.  

– А тебя никто и не спрашивает! – фараон ударил кулаком по столу. 

– Я ухожу вслед за Тиа в храм, стану жрецом богини… 

Рамсес разразился хохотом: 

– Кама и в ворота тебя не пустит, если только не напялишь платье! А волосы и так отрастил, как у женщины! Противно смотреть!

– Это мои проблемы – и решать мне! 

– Если ты переступишь порог храма – ты мне больше не сын и больше никогда не смей приходить в мой дом! Ты, и твои дети, и твои внуки! – фараон сжал поручни кресла, собираясь с силами, чтобы неожиданно ударить наотмашь сына. 

– Прощай! Не заботься об этом – я умру, но не вернусь, – твердо произнес Ахет и, увернувшись от тяжелой руки отца, покинул царские покои под летевшие в свой адрес проклятия. 

Принц собрал украшения, одежду, сандалии и кинжал в холщовую сумку, повесил ее на плечо и быстрым шагом направился через сад к выходу для слуг. Он не хотел ни на мгновение задерживаться во дворце.

– Мой господин, подождите, – за ним бежала пожилая женщина.

Подросток остановился: он не видел ее раньше во дворце, хотя одежда на ней была такой же, как и у прислуги.

– Я не знаю тебя, – настороженно произнес младший сын фараона, готовясь отразить нападение. – Тебя послал мой отец?

– Если он узнает, то смерти мне не миновать… Выслушай меня, только уйдем туда, где нас не увидят вместе.

Ахет кивнул головой и последовал за женщиной. Минуя кухню, они спустились в один из подземных коридоров дворца, использовавшийся для хранения овощей. Служанка зажгла лампу, огляделась вокруг, заглянула за корзины. Мальчик нащупал в сумке кинжал, сжал рукоять. Это могла быть западня, подстроенная его отцом.

– Я хотела рассказать тебе раньше, но боялась, – начала египтянка. – Теперь самое время, потому что обратно ты не вернешься. Я все слышала.

– О чем я не знаю? О храме Хатхор? – предположил он.

– Нет, о своей матери и своем настоящем имени.

– Что?

– Выслушай!  – зашептала женщина. – Фараон взял третьей женой младшую дочь правителя одного далекого государства. Ее звали Дагамарида́д, кажется, а страна, откуда она приехала, Аари́т. Я слышала эти слова только один раз, могу и неправильно их сказать. Господин дал ей имя Та-Нефе́ру. Она была совсем юной, не знала нашего языка, как и не любила своего мужа. Я прислуживала ей и видела, как родились у нее двойняшки: мальчик и девочка. Сына она назвала Аахешери́м, а дочь – Тиарида́д. Через неделю она умерла, а отец изменил их имена на Ахетмаатра и Тиа Мересанх. Я не знаю, где ее усыпальница. Никто не знает… Вы с сестрой так похожи на мать: кожа светлее, волнистые черные волосы, глаза цвета темной смолы из страны Пунт в ореоле длинных ресниц, улыбка, от которой замирает сердце… В тебе нет силы воина, твои руки не привыкли сжимать оружие. Но и без меча можно стать победителем. Фараон знает, что ни одна девушка не устоит перед твоей красотой, даже избалованная ассирийская принцесса. Ему очень нужен мир с этим правителем, поэтому он решил принести тебя в жертву своей цели, а жестокость к тебе – всего лишь средство подчинить царской воле.

– Откуда ты столько знаешь?

– У меня есть уши, и я слышу. У меня есть глаза, и я вижу. У меня есть голова, и я думаю. Беги отсюда в храм Хатхор, умоляй Каму на коленях, чтобы остаться там. Рамсес не пойдет против нее из-за непокорного сына – твое место займет кто-то из твоих братьев. Береги свою сестру. Будьте счастливыми, какой не была ваша мать. Иди, пока фараон не начал искать тебя…

Служанка вывела Ахета за стены дворца, указала безопасный путь до храма. Принц поблагодарил ее и направился к видневшимся на горизонте обелискам. Всю дорогу он думал над словами этой женщины. С одной стороны, он ей верил, а с другой, ставил под сомнение услышанное. Но один вопрос не давал ему покоя: если его мать чужестранка, почему египетский бог позвал в свой дом, да еще и ночью?

Ахетмаатра стоял перед огромными вратами храма Хатхор. Его без разговоров выкинут из храма, как только узнают, зачем он пришел, ибо Кама слыла очень суровой и принципиальной женщиной. Но пути назад уже не было, и юноша, приоткрыв резную створку из ливанского кедра, вошел во внутренний двор. 

– Я пришел с разговором к Каме… – обратился он к первой повстречавшейся девушке. – Проводи меня… 

Та с опаской посмотрела на незнакомца и позвала жестом вслед за собой в покои Верховной жрицы. 

– Сын Рамсеса в моем храме! – гневно воскликнула Кама, исподлобья оглядела юношу с головы до ног. – Ты решил оскорбить богиню своим приходом? Твоя семья падает ниц пред Амоном, а это храм Хатхор! Что тебе надо? 

– Здесь моя сестра. Я пришел, чтобы остаться с ней… – полный решимости, твердо произнес принц.

– Остаться? – рассмеялась женщина. – Как такое тебе в голову пришло? Я наслышана о наглости Рамсеса, но твоя затмевает его, как солнечный свет жалкую лампу!

– Прошу тебя, разреши остаться! – мальчик пал ниц, коснулся пальцами ее сандалий.

– Убирайся в свой дворец, щенок! – воскликнула жрица. 

Ахет поднял глаза. Его взгляд остановился на шее Камы, которую украшала поверх воротника тяжелая пектораль с изображением богини. В то же мгновение губы принца прошептали заклинание, и цепь, словно змея, стала затягиваться кольцами на шее женщины. Кама тяжело упала на колени, ловя ртом воздух, изо всех сил пыталась разорвать прочные звенья. 

– Пощади… – задыхаясь, прохрипела она. 

Подросток щелкнул пальцами и звенья осыпались на пол золотой пылью. Жрица отшвырнула в сторону пектораль, с ужасом взирая на сына фараона. Тот с грустью посмотрел в глаза женщины и прошептал: 

– Я только хочу быть рядом с сестрой. Я люблю Тиа… больше своей жизни. Защити нас, прошу, – по его щеке заскользила слеза. – За стенами храма меня ждет суровая кара за противление царской воле. Я не раб, чтобы он менял мою свободу на свои желания.

– Бунт во дворце? – Кама убрала длинные пряди с лица принца. – Такая смелость достойна награды! Ты будешь единственным мужчиной, ставшим жрецом богини. Хатхор понравится такое подношение. Но! Ты под страхом смерти не должен приближаться к алтарю, будешь носить длинную одежду, хранить чистоту, как жрицы, и забудешь о своем происхождении. Взамен, я разрешу делить тебе с сестрой одну комнату на двоих. 

Засветившийся от счастья сын фараона поцеловал ее руку в знак благодарности. 

– Иди, ищи свою Тиа, – Кама тяжело поднялась и села на табурет. – Она в аллее перед святилищем.

Окрыленный счастьем, Ахет выбежал из покоев Великой жрицы, спустился по ступенькам в огромный двор. Его взору открылась широкая мощеная дорожка, идущая вдоль колонн и засаженная по бокам благоухающими кустами роз. 

– Тиа! – громко крикнул юноша, завидев на другом конце знакомый силуэт в тени. 

– Ахет?! – она, путаясь в длинном платье, побежала навстречу брату. 

Он бросился к сестре и, подхватив на руки, закружил. И тут же бутоны цветов взорвались тысячами лепестков, которые мгновенно превратились в огромных бабочек. Вся аллея заполнилась насекомыми, шуршащими яркими крыльями и порхающими над двойняшками. 

– Люблю тебя! – прошептал принц, обнимая сестру. – И больше не уйду, никогда… 

– Тебе нельзя быть здесь… Отец против… 

– Он нам больше не указ. Кама разрешила остаться с тобой. Стану жрецом Хатхор, как и ты. 

– Сумасшедший! – Тиа еще сильнее прижалась к брату и прошептала сквозь слезы. – Как же я люблю тебя… Мой Ахет! 

– Твой… И влюбленный по самые уши! – рассмеялся принц и нежно коснулся губами щеки Тиа. 

Ахет и Тиа в парадных одеждах у входа в святилище преклонили колени перед верховной жрицей, которая, воздев к небу руки, обратилась к могущественной Хатхор с молитвами и просьбой принять с сонм жриц еще двух. Сын фараона взглянул на заросшие вьюнами колонны, и среди зелени появились желтые пятна распускающихся цветов. Жрицы от неожиданности опустились на колени, а Кама торжественно произнесла: 

– Что бы ни говорили за стенами этого храма, их благословила сама Хатхор!

Женщина знаком попросила подняться избранных и повязала им красные пояса – отличительный знак жриц этой богини. Ахет взял за руку сестру, и под звон систров они удалились в свою комнату. 

– Так же нельзя, – укорила его Тиа, стоило им только остаться наедине. – Это ведь сделал ты? 

– Было очень красиво… – попытался оправдаться подросток. – Все равно никто не понял этого. 

– Но больше так не делай! – она обняла брата и нежно поцеловала за ушком, получив в ответ тихий вздох. 

– Тиа! Ты не поверишь, что я видел сегодня в городе, – жрец сел на постель рядом с девушкой, протягивая браслет из бирюзы. Он прогулялся по Фивам в обличии жрицы Хатхор, оставаясь никем не узнанным. – Там на одной из улочек целовались юноша и девушка, в одежде, похожей на эллинскую. Совсем не так, как мы это делаем. Они выглядели такими чудны́ми.

– И тебе не стыдно подглядывать, особенно за подобным? – сестра принялась расчесывать длинные волосы брата. 

– Мне уже восемнадцать, – рассмеялся Ахет. – А, давай, попробуем так же поцеловаться? 

– Какой же ты неугомонный… – Тиа провела пальцам по его тронутой легким загаром щеке. – Тебя даже гнев Хатхор не пугает… 

– Нет! – юноша вскочил и жадно впился в губы сестры. Мощная волна силы и удовольствия прошла по его телу. 

Она ответила с не меньшей страстью, но через мгновение повисла без сознания на руках брата. 

– Тиа? Что с тобой? – он бережно положил девушку на постель, налил воды в чашу, отер влажной ладонью ее лицо. – Пожалуйста!

Жрица открыла глаза. Ахет облегченно вздохнул, обнимая сестру. 

– Больше так не делай… – простонала она. – Ты словно пил из меня жизнь, как воду из сосуда. Твои губы несут смерть всему живому, что сольется с ними в таком поцелуе… 

Молодой человек застыл от услышанного: это просто совпадение! Ей всего лишь стало плохо от жары. Такого не могло быть на самом деле. Дождавшись, пока сестра почувствует себя лучше, жрец незаметно покинул храм и направился за пределы города. 

Погруженный в раздумья, Ахет дошел до поселка бедняков, зарабатывавших на жизнь лепкой кирпичей из соломы, глины и речного ила. Как стайка маленьких птичек, его окружили худенькие ребятишки, внимательно разглядывая непрошеного гостя в красивой одежде, и что-то кричали. Жрец вздрогнул, в замешательстве оглянулся по сторонам. Прежний мир для него испарился, как полуденный дождь в пустыне. Все, что он видел во дворце, в храме, в самих Фивах, было иллюзией жизни, где правили деньги и власть. А реальная – вот она: ветхие лачуги, голодающие дети, уставшие от непосильного труда мужчины и женщины, больные старики… Юноша повернул назад. В первой попавшейся пекарне в обмен на серебряный браслет купил хлеба, сколько мог унести в корзине, и вернулся в поселок. Он стучался в каждую дверь и раздавал еду людям, которые от удивления не могли произнести даже слов благодарности. 

Осталась последняя лепешка в корзине и последний дом, одиноко стоявший вдали. Ахет постучался, но никто не вышел. Тогда он зашел внутрь и увидел на тростниковой лежанке разбитого параличом старика, вокруг которого кружились мухи. На глаза навернулись слезы, и, наполнив миску водой, жрец прочитал над ней заклинание и попытался напоить больного. Тот с трудом сделал глоток. Ахет ждал чуда, но старику не стало лучше, он только что-то прохрипел, закатывая глаза. 

«Ты хочешь, чтобы я прекратил твои страдания?» – юноша опустился рядом на колени. 

В ответ последовал стон согласия. Но на поясе жреца не было оружия, тогда он, собравшись с духом, прижался своими губами к сухим губам старика. И вновь тело вздрогнуло от удовольствия, подобное тому, что он испытал, целуя сестру. Поцелуй накрыл его небывалой волной, и юноша смог отстраниться лишь тогда, когда перестал испытывать это пьянящее ощущение впитываемой жизни. Перед ним лежал иссохший труп старика. 

Ахет зажал ладонью рот, чтобы не закричать от увиденного… Тоже самое могло быть и с Тиа! Он беззвучно зарыдал от осознания своего дара и проклятия: вдыхать жизнь в неживое и отнимать ее у живых. Сестра была права, что боги так просто не приходят к людям. Бабочки из лепестков, змеи из веревок – это все было детской забавой по сравнению с той силой, которую сейчас он ощущал внутри себя. Юноша с грустью взглянул на избавленного от страданий старика: бросить его вот так было бы кощунством и настоящим преступлением для египтянина. Разорвав кусок ткани, жрец зашептал то, что пришло в голову, и полосы стали увеличиваться в длине, обматывая тело. Он разбил миску – черепки превратились в семь амулетов, нашедших свое место среди пелен; взял уголь и начертал на ткани погребальную молитву. Вышел из дома и, не оборачиваясь, скрестил руки на груди. Жилище рассыпалось на кирпичи, которые образовали вокруг мумии что-то похожее на мастабу, которую тут же занесло песком. 

Не обращая внимания на невольных свидетелей, Ахет вернулся обратно в храм. Лег рядом с сестрой, уткнулся в ее плечо и глухо произнес: 

– Только что я убил человека и похоронил его… 

Тиа прижала брата к себе. 

– Он сделал тебе плохо? 

– Нет. Он хотел умереть, ибо был настолько болен и одинок. 

– Только богам дано право дарить жизнь и отнимать ее, – вздохнула девушка. 

– Я не должен был так поступать, ибо я не бог… 

– Нет, Ахет, ты избран Анубисом. Это твой дар и проклятие, твое предназначение. Ты умеешь любить и сострадать. Ты сможешь разумно распорядиться своими способностями. Я верю в тебя. 

– Но я же… 

– Не вини себя в его смерти, – стала успокаивать сестра, – ты избавил его от мучений, позаботился о его теле. Я знаю… Убийством было бы твое равнодушие и самооправдание. Ты поступил мудро. 

– Мне нужен твой совет, – юноша сменил тему разговора. – Я не знаю, насколько могу верить словам одного человека…

– Что вызывает сомнения в их истинности?

– Когда покидал дворец, одна из служанок рассказала о нас с тобой и нашей матери. Она была принцессой из далекой страны и умерла после нашего рождения.

– Я слышала об этом, – задумчиво произнесла Тиа, – очень давно. Думала, тебе тоже рассказывали…

– А ты знаешь имя, которым она назвала тебя?

– Тиа.

– Это только часть имени. Настоящее же Тиаридад, а мое – Аахешерим. Отец изменил их под этот язык. Нашим дедом может быть царь страны, которая называется Аарит. Поэтому я часто ухожу, чтобы расспросить торговцев о таком государстве. Узнал только, что это оно находится на севере за Ассирией, а добираться туда почти год по караванным путям. Я хочу туда… Ты со мной?

– Ах, Ахет, Ахет… – вздохнула девушка. – Мы здесь родились. Фивы – наш дом. К тому же один из богов этого народа выбрал тебя и наделил даром. Ты должен остаться здесь. Это твоя судьба. Если Анубис одобрит далекое путешествие, он укажет путь. Ты можешь пойти против воли людей, но не против богов. Останемся в храме и проживем наши жизни в служении Хатхор?

Юноша кивнул головой в знак согласия, еще раз убедившись, что там, где находилась Тиа, был и его дом, и его счастье. Он поддался мимолетному порыву чувств, мальчишескому зову странствий и чуть не разрушил хрупкий мир, за который столько боролся. На самом деле Ахет не был готов ни к долгому путешествию, ни к жизни без сестры. И он это прекрасно понимал. Принц закрыл глаза, прислушиваясь к размеренному биению сердца девушки, и погрузился в спокойный сон. 

Прошло еще два года жизни брата и сестры в стенах храма. Юноша все чаще ловил себя на мысли, что любит Тиа, и уже не как сестру, и хочет намного больше, чем скромные поцелуи в щечку и за ушком. Но сказать об этом не хватало смелости: страх обидеть ее был сильнее собственных желаний.

Умер Рамсес III. На похоронах была его огромная семья, кроме двух самых младших детей – Ахетмаатра и Тиа, о которых предпочли забыть. На трон взошел старший из сыновей – Рамсес IV.

 Ахет наблюдал за торжественным шествием с крыши храма. Жрец не раз слышал, как говорили на улице о том, что на смертном одре фараон еще раз отрекся от него и сестры, лишил всех титулов и божественных имен. Даже умирая, отец продолжал жестоко наказывать его за непокорность. Но не это беспокоило молодого человека, стоявшего на крыше, где сильный ветер развевал его длинные черные волосы и белоснежные, расшитые золотом, парадные одежды. Его больше волновало, как поведет себя новый царь, брат и лучший друг которого по имени Хасехемуи занял место сбежавшего Ахетмаатры на брачном ложе ассирийской принцессы.

«Ахет…» – позвала его поднявшаяся на крышу сестра.

Он не пошевелился, продолжая смотреть в даль.

«Ахет! – ее голос стал настойчивее и громче. – Тебя ждет Кама».

Молодой человек никак не отреагировал.

«Аахешерим!» – грозно крикнула Тиа, подойдя вплотную к брату.

Он, не спеша, развернулся, одарив девушку нежной улыбкой:

– В твоих устах это имя звучит как магическое заклинание. Произнеси еще раз…

– Аахешерим … Тебя хочет видеть Кама. Прямо сейчас, – лицо жрицы все еще хранило на себе отпечаток мимолетного гнева. – Она очень просила поторопиться.

– Ты можешь выполнить одну просьбу…

– Она не будет запрещена правилами храма?

– Нет, – юноша игриво прищурился. – Когда мы наедине, называй меня настоящим именем. Оно, как горный ручей, как дождь, стучащий по листьям и крышам, как радуга, соединившая берега реки…

– Не гневи Каму, Аахешерим!

– Уже бегу, моя госпожа! – он коснулся пальцами своих губ, потом губ сестры. – Я люблю тебя!

Ахет вошел в покои Верховной жрицы, преклонил колени.

– Ты хотела видеть меня? – он склонил голову в знак уважения.

– Скажи мне, сын Рамсеса, – Кама поднялась с резного кресла, – непокорность – это у тебя в крови, или строишь из себя героя в глазах сестры? Одно из правил храма запрещает кому-либо подниматься на крыши без моего ведома. Я не слышала, чтобы ты просил разрешения…

Юноше нечего было ответить в свое оправдание. Он знал о запрете, но все же нарушил его.

– За свои действия надо уметь отвечать и принимать наказание, – жрица взяла стоявшую в углу трость и легко ударила Ахета по спине несколько раз. – В следующий раз накажу по всей строгости.

Он даже не вздрогнул от ударов: после побоев отца он ощутил всего лишь прикосновение, но не боль.

– Я могу идти? – поинтересовался жрец.

– Собственно, звала я тебя не за этим, – подобрав низ платья, Кама подошла к дверям, ведущим из ее комнаты в другую. – Встань и подойди. С завтрашнего дня ты прекратишь заниматься садом внутри храма…

– Как? – перебил ее Ахет, испуганно теряясь в догадках. – За что?

– Жрицы все польют сами и подметут тоже. Ты вырос во дворце, ты сын правителя, а, значит, должен был получить неплохое образование. Читать, писать и считать умеешь?

– Да…

– Это радует. Счетовод и писец, следивший за документами храма, умер еще до твоего прихода. Я сама записывала подношения и расходы, но теперь хочу, чтобы ты привел все записи в порядок: переписал все свитки без ошибок, разложил их по полкам, свел доходы и расходы. Не хочу звать сюда чужого писца, когда есть достойный кандидат под этой крышей. Тем более, что твои руки стали грубыми от мотыги и ведер с водой, им надо отдохнуть.

Кама распахнула двери комнаты, открывая взору жреца стеллажи, набитые свитками.

– Я не смогу… – его глаза наполнились страхом от увиденного. – Я такое никогда не делал.

– Научишься. В жизни все пригодится, – улыбнулась женщина. – Завтра принесут листы папируса и все необходимые принадлежности. Я заказала их для тебя, как и большой стол с табуретом. Можешь работать на улице под навесом. За каждый документ отвечаешь, как за ценную вещь. Сурово накажу за нерадивость. А теперь иди. Жду здесь утром.

Ахет преклонил колени в знак почтения, поднялся и покинул покои Верховной жрицы. Задумавшись, сел в тени колонн. Принц был не таким уж и плохим учеником, хотя бо́льший упор в его учении делался на освоение чужеземных языков, но писал он грамотно, пусть и медленно. «Неплохо бы снова выбраться в город к учителю Нарсеме́ту, – подумал юноша, отрывая лепестки у алой розы, – попросить его научить оформлять такие документы. Не хочется выглядеть в глазах Верховной жрицы необразованным царским сынком».

После утренних молитв и завтрака молодой человек приступил к выполнению обязанностей храмового писца и счетовода. Разобраться в чужих записях ему оказалось очень трудно. К обеду Ахет с трудом переписал только один из свитков с подношениями. К вечеру был закончена копия второго. Тиа хотела помочь брату, но Кама остановила ее, дав понять, что юноша должен справиться со всей работой сам.

Через полгода Ахет положил на стол Верховной жрицы полный отчет о финансовом положении храма. Кама похвалила за работу и в награду за работу одела на его запястье массивный золотой браслет. От внимательной женщины также не ускользнуло, что в комнате свитков теперь царил необыкновенный порядок, каждый документ имел на углу номер, дату и был занесен в длинную опись всех хранившихся там документов.

«Теперь можешь вернуться к своим розам и пальмам», – с довольным видом произнесла жрица.

Юноша замялся: за это время он привык к работе со свитками, что начал считать это своим вторым даром, после божественной силы Анубиса. Заметив растерянность молодого человека, Кама разрешила совмещать ему работу храмового писца и садовода. Теперь первую половину дня Ахет занимался записью прошений, подношений и затрат, а вторую посвящал благоустройству невероятного по красоте храмового сада. Тиа так гордилась повзрослевшим Ахетом, что стала наедине чаще называть его настоящим именем и любовалась тающим от счастья братом.

– Доброе утро, Тиа! – юноша встал со своей постели и коснулся губами ее щеки. – Ты вся горишь! Что с тобой? 

– Так тяжело стало дышать… – закашлялась девушка. 

– Я сейчас! – и Ахет побежал на кухню приготовить отвар из трав – чтение от скуки папирусов в храмовой библиотеке не прошло даром. 

Жрец принес горячий напиток в комнату, прочитал над ним заклинание и дал выпить сестре. Ей стало немного легче от трав, но не от магии Ахета. Тогда молодой человек стал вслух произносить приходящие в его голову исцеляющие заклинания, только все было напрасно – Тиа с каждым часом чувствовала себя хуже и хуже. Кама тоже ничем не смогла помочь – против этой болезни она не знала лекарства, как и приглашенный лекарь.

– Зачем мне эта сила, если я не могу помочь близкому человеку! – воскликнул юноша, падая на колени возле кровати. – За что? 

– Аахешерим… – еле слышно позвала Тиа. 

Он сел рядом, не пряча своих глаз, полных слез. 

– Поцелуй меня… Как тогда… – добавила она после долгой паузы. 

– Нет! Это убьет тебя! 

– Да… Но ты сможешь сохранить в себе мою жизнь и вдохнешь снова, когда найдешь лекарство. Выпей ее, как воду из сосуда, закрепи в себе заклинанием. Попробуй так сделать. Я ведь все равно умру. Но лучше моя душа будет с тобой, чем одна в царстве Осириса.  

– Не знаю… Я не могу убить тебя! 

– Не бойся! Я чувствую, что так будет лучше. Верь, у тебя все получится… Может, это и есть предназначение твоего дара?

– Нет!

– Аахешерим! Оставь свою непокорность для других… – из последних сил Тиа обхватила брата за шею и слилась с ним в глубоком поцелуе. 

Юноша опустил на постель иссохшее, но, по-прежнему, прекрасное тело своей сестры. 

– Я приготовила еще отвар, – в комнату вошла Кама и, взглянув на кровать, вскрикнула и выронила из рук чашу. – Это ты с ней сделал? 

– Да… – Ахет склонил голову, чувствуя себя виновным в этом кошмаре. – Тиа захотела, чтобы было так… Когда найду средство, чтобы победить эту болезнь, верну в ее тело жизнь, которая теперь стала частью меня. 

– Какой же бог наделил тебя таким чудовищным даром? 

– Анубис. Я был совсем маленьким… 

– Ты вернешь ее. Я это вижу. Но много времени пройдет, очень много… Будет много боли и крови здесь… Ее тело надо сохранить, и гробница Верховных жриц Хатхор – самое лучшее место. 

– Я верю тебе. Пусть будет так, – юноша обхватил себя за плечи, с трудом сдерживая слезы.

– Мы все подготовим, но соберешь в долгий путь именно ты. Защити ее своей силой! 

Молодой человек сидел на полу у изголовья кровати, пытаясь решить, что будет лучше: просто положить тело сестры в гроб и оставить в тайной гробнице или же совершить полный погребальный обряд. В поисках ответа он, переодевшись обычным жителем, направился ночью в храм Анубиса. Склонив колени перед огромной статуей, Ахет обратился с просьбой к богу. 

– Могущественный Анубис, давший мне силу… Молю тебя о помощи. Тебе известно, что случилось… 

С надеждой и болью ждал он ответа, вглядываясь в полумрак, освященный масляными лампами. Но только тишина окутывала божественный неподвижный силуэт. 

– Зачем мне тогда все это, если рядом не будет Тиа? – жрец вскочил, подошел к статуе и провел запястьем по секире в ее руке. Кровь потекла по ладони, закапала с пальцев на пол. – Я лучше умру, чем буду жить без любимой! 

Ахет закрыл ладонью глаза – снова кружилась голова. Он пошатнулся, но собравшись с силами, уже захотел поранить и вторую руку, как почувствовал, что кто-то обнял его за плечи, так нежно и невесомо. Юноша повернул голову и столкнулся нос к носу с шакальей мордой Анубиса, выглядывавшей из-за его плеча. Светящиеся глаза бога пристально смотрели на Ахета. Сильные пальцы со звериными когтями сжали кровоточащее запястье – рана стала затягиваться. Жрец стиснул зубы от боли. По щеке скользнула слеза. Анубис стер ее, обнял юношу еще сильнее. 

Темнота стала рассеиваться, стены исчезли. Ахет стоял перед гробницей жриц Хатхор. Мимо прошла погребальная процессия, во главе которой он узнал себя. Снова темнота – и вот он в усыпальнице, где совершается последний обряд, и он пишет своей кровью на белой крышке гроба особые слова для пробуждения, потом еще один склеп с прислоненными к стенам гробами и стоящими в них людьми, и он так же рисует уже другое заклинание. Его заворачивают в пелены, кладут в гроб… Все исчезло. 

– Я слишком много показал, – произнес Анубис, растворяясь в ночном мраке. – Смертным не позволительно знать будущее. Но каким будет твое – решать только тебе одному… 

Принц, еще раз преклонив колени перед статуей, покинул храм. Теперь юноша твердо знал, что с восходом солнца вместе со жрицами Хатхор начнет готовить тело сестры к погребению, а сейчас он просто шел по пустынным улицам Фив и тосковал по любимой, без которой жизнь стала пустой, как пересохший колодец. 

Ахет нарушил все традиции: приготовления к погребению вместо семидесяти дней заняли всего лишь пять. Мумия Тиа, аккуратно обернутая льняными полосами, лежала на своей кровати в комнате в ожидании, когда Ахет закончит расписывать гроб. По бокам на белом фоне были выведены тексты «Книги мертвых», и только широкая полоса от скрещенных рук до стоп осталась пустой. Юноша позвал ожидавших за дверью жриц и плакальщиц. Под громкие причитания мумию положили в гроб, и носильщики вынесли его во двор. 

В полном молчании траурная процессия во главе с Камой и Ахетом достигла тайной гробницы жриц Хатхор среди невысоких гор. Гроб сняли с повозки и перенесли в отдельную комнату усыпальницы, поставили в центре. Жрицы приносили и расставляли вдоль стен статуэтки, резные табуреты, расписанные ящики с одеждой и всякую домашнюю утварь. Юноша стоял на коленях у изножья гроба и смотрел на белую полосу. Он оставил ее для заклинания – именно так было в его видении. Но каким оно должно быть? 

– Снимите крышку. Я хочу в последний раз обнять сестру… – попросил он носильщиков.

Прижавшись щекой к просмоленным бинтам, молодой человек прошептал: «Прости меня за все… Я люблю тебя, и мы будем вместе, ибо смерть не есть умирание, а всего лишь шаг к новой жизни…»

В его голове зазвучали слова заклинания, которые он не мог произнести вслух, чтобы не вернуть сестру к жизни раньше времени, а только молча написать на крышке саркофага. Под рукой не оказалось ни угля, ни красок – в скорбной суете они остались в повозке. Тогда жрец схватил стеклянную вазочку, разбил ее о стену и провел по острому краю пальцами. Своей кровью он писал на белой краске иероглифы, которые вернули бы его сестру из мира мертвых. Еще раз прочитав глазами написанное, он улыбнулся, посмотрел на окровавленную руку, сделал несколько шагов и, потеряв сознание, упал на пол. 

Дни стали бесконечными и тоскливыми. Принц уединился в комнате и почти не покидал ее. Он молча смотрел на пустую кровать сестры, усыпанную высохшими лепестками роз. Верховная жрица не тревожила юношу работой писца, понимая, что он снова наведет порядок в делах храма, как только свыкнется со своим одиночеством. Так пролетали недели, месяцы… 

– Ахет! – в комнату ворвалась девушка. – Там!.. Идем! 

Юноша с трудом поднялся с кровати и, шатаясь, пошел в след за жрицей. Она привела его в покои Камы. Молодой человек вздрогнул от увиденного: в кресле около стола сидела мертвая женщина, у ног на циновке лежала стеклянная чаша. 

– Ее отравили водой… – произнесла Та-Исет. 

Жрец поднял чашу, осмотрел со всех сторон и протянул ее рядом стоявшей женщине. 

– Нет… Здесь была просто вода, а яд был там! – он указал на корзину с фруктами, стоявшую на столе. – Откуда она? 

Никто из жриц не смог дать ответа, только самая младшая, Тети-Шери, вспомнила, как этот дар принес мужчина, немного похожий на Ахета, только старше, в дорогой одежде, просил передать единственному жрецу этого храма. Девочка не поняла его и отнесла корзину самой Каме, полагая, что это для нее. Она расплакалась, осознавая, что виновна в смерти своей покровительницы… Юноша обнял ее, пытаясь утешить. К нему присоединились и остальные. Теперь настала очередь провожать в последний путь и Верховную жрицу – Божественную и Непреклонную Каму, как ее называли в Фивах. 

Молодому жрецу пришлось взять на себя управление огромным хозяйством, ибо женщины были слишком убиты горем, чтобы принимать правильные решения, а у него было уже достаточно опыта вести финансовые дела. Спустя неделю после похорон на пороге храма появился сам Верховный жрец Амона-Ра в сопровождении большой свиты. Его радостно приветствовали находившиеся поблизости жрицы. Мужчина повелел известить всех, чтобы пришли услышать последнюю волю Камы. Когда во дворе собрались все жившие в «доме Хатхор», он развернул лист папируса. 

– В моей воле выбрать себе преемницу, которая займет мое место, если я умру. Я пользуюсь этим правом. Когда я покину этот мир, во главе храма встанет достойный этого… – жрец сделал паузу, покачал головой и торжественно объявил: – …принц Ахетмаатра, младший сын Рамсеса III. 

Все обернулись на стоявшего поодаль Ахета. Никто не догадывался, что один из сыновей царя столько лет жил рядом с ними. 

– Я не могу… – тяжело произнес юноша. 

– Я тоже ей так говорил, – сказал жрец, – но Кама так и стояла на своем. Она всегда чувствовала людей слишком хорошо. Пусть исполнится ее воля. 

Вот для чего Кама заставила его переписать столько свитков, посвятила в особенности управления хозяйством и распоряжения храмовыми доходами. Юноша только вздохнул, понимая, что все равно, рано или поздно, ему пришлось бы столкнуться со старшим братом, так жаждавшим наказать его за непокорность. Но, с другой стороны, такая власть давала полную свободу в поисках лекарства для Тиа. Еще раз вздохнув, Ахетмаатра согласился занять освободившееся место главы храма.

Став Верховным жрецом богини Хатхор, Ахет без промедления открыл «дом для больных», где простых жителей принимали приглашенные лекари. Молодой человек постоянно наведывался туда, чтобы узнать, были ли люди с такой же болезнью, как у его сестры, и излечились ли они? Но ответ всегда был один и тот же: «Никто не выжил». Он и сам пытался найти средство, используя разные травы и свою магию, которая, как оказалось, была бессильна против болезней и травм. Но и о храме не забывал: начал работы по обновлению и расширению зданий, нанимая в основном бедняков за хорошую еду и одежду. Открыл школу, где учили считать и писать не только мальчиков из семей простолюдинов, но и девочек. Такие дела Верховного жреца не могли остаться без внимания самого Владыки Обеих Земель.  

Ахет возвращался из дворца фараона, где была первая и, как он надеялся, последняя, полная унижения встреча со старшим царствующим братом. Слава Верховного жреца Хатхор, помогавшего людям и чуть ли не обожествленного при жизни, быстро дошла до Рамсеса. Фараон, бросив презрительный взгляд на младшего брата, недовольно произнес: 

– У этой страны есть только один живой бог, и это Рамсес! И другого быть не может! Ты – жалкий трус! Я еще припомню, что Хасехемуи навсегда уехал из дворца. Моя месть будет страшной для тебя и такой сладкой для меня. А теперь убирайся прочь к своей несуществующей богине! 

Жрец промолчал, хотя в душе закипала злость: хотелось превратить царское опоясание в ядовитую змею, а браслеты – в трупных червей… Но он, стиснув зубы, не проронил ни звука. Об этом даре никто не должен знать, особенно брат. 

Молодой человек решил сократить путь и свернул с главной на узкую улочку. Тишина настораживала: ни озорных детей, ни спешивших взрослых… Даже кошек, всегда тершихся о ноги, нигде не было видно. Юноша остановился, потом сделал еще несколько шагов. Появилось чувство, что он не один. Ахет резко повернулся. Перед ним с обнаженным мечом в боевых доспехах стоял царский наемник.

– Дрожишь за свою жалкую душонку? – рассмеялся ливиец, касаясь шеи Ахета острым лезвием. 

– Нет, – спокойно ответил жрец и, улыбнувшись, добавил. – У меня есть право на последнее желание? 

– У крыс нет желаний! Но ты можешь попросить, если не будешь кричать… 

– Поцелуй меня… – прошептав, юноша провел пальцами по металлу, переходя на руку своего убийцы. – А потом можешь убить, я не буду сопротивляться… 

– Нечестивец! Слышал, тебя окружает столько красивых женщин, и ты считаешься одной из них! А раз так, я могу и больше, – рассмеялся наемник, обхватив жреца за талию, впился в его губы. Меч выпал из мускулистой руки. Почувствовав слабость, тот дернулся, но уже Ахет, крепко обвив руками за шею, не давал разорвать убийственный поцелуй. Молодой человек оттолкнул иссохшее тело ливийца, которое от удара о землю рассыпалось прахом. Он тяжело дышал – по телу разливалась поглощенная человеческая сила, от которой трепетало все внутри. 

И тут Ахет заметил прижавшегося к стене парня, чуть старше себя, которого так объял ужас от увиденного, что тот не мог даже пошевелиться. Жрец подошел к нему, заглянул в распахнутые обсидиановые глаза и улыбнулся: 

– Не бойся… Это был всего лишь царский наемник. 

– Ты убьешь меня? Так же? 

– Нет. Как тебя зовут? 

– Ха… Эм… Хаэмхет… – запинаясь, пролепетал невольный свидетель. 

– У тебя есть семья? 

– Нет… Родителей и сестер забили до смерти слуги фараона, когда отец отказался отдавать им зерно, чтобы не голодать. А меня с ними не было – искал в Фивах работу подмастерьем. Нет у меня больше ни родных, ни жилища… – голос Хаэмхета дрожал уже не от страха, а он просыпающегося гнева.

– Идем со мной в храм Хатхор – он станет твоим новым домом и семьей, как когда-то и для меня… 

– Ахетмаатра? Господин дома Великой богини? – парень пал ниц. – Я твой слуга. Если ты прикажешь, я пойду вслед за тобой даже на поля Иару. 

– Гораздо больше, чем слуга, – жрец поднял парня с колен. – Идем же! 

За четыре года Ахет окружил себя юношами и девушками, преданными до последнего вздоха и готовыми остаться с ним, несмотря ни на что. Конфликт с Рамсесом, нараставший все это время, достиг своего пика. Три неудавшихся покушения за месяц вынудили жреца усилить охрану. Теперь его всегда сопровождали двое из четырех верных телохранителей. И дело было не в том, что Ахет боялся смерти, просто он не имел права так рано умереть – возвращение Тиа в этот мир полностью зависело от него. Молодой человек знал, что фараон не приведет воинов к стенам храма, – Фивы могли оказаться на грани внутренней войны. Гораздо проще было посылать наемных убийц – роптание людей ничего бы не изменило, зато неугодный покоился бы в своем саркофаге. 

Юноша лежал на кровати и смотрел в потолок. Заснуть не получалось, закрыть глаза тоже – страх сжимал виски. За дверью послышались шорохи, за ними грохот и крики. Ахет приподнялся. В комнату вошел Хаэмхет и толкнул к изножью кровати очередного избитого наемника фараона.

 – Перерезать ему глотку? – телохранитель приставил к шее пленника короткий меч. 

– Подожди, я хочу услышать его слова, – жрец поднялся и подошел вплотную к убийце. – Что тебе пообещал Рамсес за мою смерть? 

– Золото. И много! 

– Мой брат обещает, а я даю… – Ахет подошел к столу, вынул из-под него ящик и вернулся к пленнику. – Бери столько, сколько можешь взять! – и осыпал его небольшими слитками. 

Мужчина жадно схватил один кусок золота и тут же отшвырнул его – металл стал скорпионом, трясущим своим ядовитым жалом. Все слитки превратились в ползущих гадов. 

– Бери же! – жрец взял одного из скорпионов и протянул мужчине. – Это такое богатство! 

Но тот отползал назад от наступающих тварей, пока не оказался в углу. Он отбивался руками от ранящих жал. Одурманенный ядом, наемник внезапно вскочил и бросился к окну с криком: «Ты меня не поймаешь!»

– А я и не буду ловить… – с грустью произнес Ахет, услышав глухой стук тела о землю – падение с высоты в пятнадцать локтей оказалось смертельным для убийцы. 

Скорпионы заползли в ящик и снова стали слитками. 

– Я уберу его тело, – Хаэмхет направился к двери. 

– Успеешь… Посиди со мной… Так страшно… 

Верховный жрец лег на кровать, телохранитель сел рядом. 

– Они даже мертвых в могилах достанут, – вздохнул египтянин, глядя на своего господина. 

– Нет, они оставят в покое – ведь это и есть цель моего брата. 

– Что? – Хаэмхет судорожно сжал рукоять меча. – Но ведь… 

– Фараон – обычный человек, и его можно обмануть. Пусть заблуждается, что одержал победу. Я умру, чтобы вернуться, когда настанет время, – улыбнулся молодой человек, – но сначала нужно отстроить гробницу. 

– А усыпальница жриц Хатхор? 

– Нет. Надо быть от Тиа как можно дальше… Только так можно уберечь ее тело. 

– Это безумие! 

– Возможно… Но другого выхода нет. Ты подумал об убийстве моего брата. Я давно бы и сам подарил ему поцелуй смерти. Только это не выход, ибо гнев любого пришедшего к власти обрушится на нас кровавой волной. Найди завтра архитектора, который сможет взяться за мою усыпальницу. Красоты не надо – ее просто не должны найти непосвященные. 

– Как прикажешь, мой господин, – телохранитель поднялся. – Спи спокойно. Этой ночью твой сон уже никто не потревожит, – и вышел за дверь. 

За полночь еле державшийся на ногах Хаэмхет опустился на колени перед Великим жрецом Хатхор. 

– В Фивах и окрестных городах, — тяжело дыша, он начал рассказывать о своих поисках, — ни один архитектор и ни одна бригада строителей не возьмется строить гробницу для тебя – все запуганы фараоном. Везде лазутчики Рамсеса. Надо бежать из города, пока еще можно… 

– Ему только это и нужно – выманить из прочных стен храма, а потом опозорить как труса. Но так не будет… Даже, когда кажется все безысходным, всегда найдется крошечная лазейка. Ее надо только увидеть… – Ахет провел по жестким косичкам парня, положившего свою голову к нему на колени. – Новый день, и новые мысли… Хаэмхет? 

Но тот ничего не ответил, потому что усталость сморила крепким сном. Жрец с трудом перенес спящего телохранителя на свою кровать, а сам расстелил на полу циновку. Лег, но так и не смог заснуть – в голове было столько мыслей, что они, подобно звенящим в ночной тишине москитам, не давали сомкнуть глаз… 

– Мой господин, – на следующее утро телохранитель Сети нагнал идущего по аллее Ахета. – Там пришел человек, говорит, что хочет подарить тебе свою гробницу. Я бы не доверял ему… 

– Проводи его в мои покои, хочу переговорить с ним. 

– Да, мой господин. 

Сети направился к воротам, а Верховный жрец вернулся в комнату, разбудил Хаэмхета: 

«Будь готов ко всему», – предупредил он. 

В покои вошел бедно одетый пожилой мужчина, низко поклонился. Ахет, не покидая своего кресла за столом, склонил в ответ голову. 

– Прости мою дерзость, Великий господин, но я слышал о том, что ты хочешь начать строительство гробницы. На это уйдут годы. Возьми в дар нашу с братом. Мы оба каменотесы и больше десяти лет, нарушая все запреты, тайно высекали ее для своего рода в скалах на западе, где нет людей, а только ветер, песок и камень… Ты добрый, заботишься о таких простолюдинах, как мы. Я знаю об этой тихой войне с царем, и я на твоей стороне. Брат тоже, он и послал меня… 

– Я могу тебе доверять? – молодой человек поднялся и подошел вплотную. 

– Да, мой господин. Моя жизнь принадлежит тебе. 

Ахет развязал свой плетеный пояс и бросил рядом с мужчиной. Пояс тут же превратился в раздувающую капюшон кобру. 

– Не бойся, возьми ее в руки, – улыбнулся жрец. 

– Твоя сила от богов… – каменотес осторожно взял в руки змею, и она снова стала поясом. 

– Повяжи его в знак верности мне, – тихо произнес Ахет. – Жду тебя и твоего брата завтра здесь. 

– Да, мой господин, – и мужчина беспрекословно выполнил приказ. – Мы придем на рассвете, когда люди фараона менее бдительны. 

– Иди… 

Ахет опустился в кресло. 

– Хаэмхет, – отрешенно обратился он к телохранителю. – Ты хочешь последовать со мной в мир мертвых? 

– Только позови, – с гордостью произнес тот. – Я пойду даже на край света!

Последний гроб был установлен на свое место в незаконченной усыпальнице. Поздним вечером Ахет, четыре юноши и двадцать шесть девушек спустились вниз в сопровождении каменотесов, их сыновей и наемных рабочих. Все тридцать добровольно согласились последовать за господином в склеп. Девушки расставляли светильники вдоль стен, юноши прятали в нишах сосуды с маслом, остальные готовили погребальные пелены. Ахет стоял около алебастрового саркофага, к которому была прислонена крышка его гроба с такой же белой полосой, как и у Тиа, а на нем самом лежали тридцать чистых поясов. Молодой человек приготовил широкую кисть и черную краску, закрыл глаза, скрестил на груди руки. Немного постояв, он схватил кисть и стал писать заклинания на поясах. Они были одинаковые, отличались только именами. Затем жрец провел пальцами по крышке гроба от скрещенных рук до изножья. Еще мгновение – и ровный ряд иероглифов украсил и ее. Каменотесы молча выбили точно такую же надпись на плоской крышке саркофага. 

Все было готово к церемонии. Юноши и девушки заняли свои места в гробах. Мужчины плотно оборачивали их ноги и торс тканью. Ахет подходил к каждому, поправлял украшения и пышные парики с золотыми подвесками, завязывал на талии именной пояс и накрывал голову легкой тканью. Закончив, он повернулся лицом к своему саркофагу и, раскинув руки в стороны, произнес: 

– Ваши тела – мое тело! Какой я – такие и вы! – и, скрестив руки на груди, опустился на колени.

Поднявшись и скинув сандалии, Ахет лег на крышку, обнял руками плечи. Слуги повторили его жест. Он тихо произнес: 

– Приступайте… И… Вы помните, что должны разбудить меня, когда найдут лекарство от неизлечимой сейчас болезни? Передавайте это от отца к сыну, от деда к внуку. Не забудьте про нас… 

– Мы клянемся тебе в верности из поколения в поколение! – прозвучало хором в ответ. 

Каменотесы и их сыновья бережно завернули его в пропитанные ароматными маслами полосы ткани, осторожно подняли и уложили в гроб, задвинули на место обе крышки.

Пламя на факелах внезапно стало алеющим угольком, потом разгорелось снова. Мужчины огляделись по сторонам и вздрогнули: в гробах находились уже не живые люди, а мумии.

– Такое простому человеку не под силу, – удивленно произнес один из рабочих. – Он и вправду наделен божественной силой… 

Шум в коридоре прервал его речь. В зал вломились воины с обнаженными бронзовыми кхопешами. За ними вошел и сам Рамсес IV. 

 Ахет, медленно погружаясь забытье, услышал голос старшего брата. Он дернулся, чтобы освободиться, но бинты крепко обвивали тело, уже отказывавшееся подчиняться его воле, а сознание поглощал глубокий сон.   

– Вот же трус! Лишил меня удовольствия самому перерезать твое горло! Хотя, оно и так хорошо. Ты сделал все за меня, и мне не пришлось марать руки в твоей обожествленной крови и оправдываться перед всевластными жрецами! – рассмеялся фараон, подходя к саркофагу. – Я же обещал, что буду наслаждаться своей местью. Время пришло! Что-то ты мало взял с собой слуг. Принцу положено быть принцем и после смерти, – и, повернувшись к воинам, крикнул, – приковать остальных в соседнем зале! 

Воины вбивали в стены кольца, через них продевали кандалы, в которые и заковывали приговоренных к мучительной смерти. Двоим рабочим удалось вырваться. Они поднялись наверх, где и были схвачены сторожившей вход охраной. Рамсес с нескрываемым удовольствием оглядел прикованных пособников своего младшего брата. 

– Так намного лучше! Наслаждайся жизнью со своей свитой в царстве Осириса, а не в моем! – и, довольно потирая руки, он покинул гробницу. 

Воины вытащили лестницу из шахты, сбросили туда беглецов, перед этим перебив им ноги. Под стоны разбившихся мужчин, вход в гробницу закрыли пальмовыми стволами и замазали толстым слоем известняковой штукатурки: изнутри выбраться все равно бы никто не смог, а снаружи невозможно было отличить от скал. 

Только пробудившись через тысячи лет, Ахетмаатра с ужасом понял, что ему не удалось избежать жестокой кары фараона, как тот и обещал, особенно, когда увидел истлевшие тела каменотесов, их сыновей и простых рабочих, погибших от голода и жажды. Столько человеческих жизней оборвалось из-за ненависти того, кого когда-то принц называл «старшим братом». Ахет победил в этом поединке с Рамсесом и временем, вернулся в мир живых, но цена его возвращения была безумно высокой даже для сына фараона, а, тем более, для Верховного жреца…