Название серии Коротко про страх

Самый распространённый вопрос, который я слышу в последние пару лет от разных людей, знакомых и незнакомых: «Вам не страшно? Вас же могут посадить!»

Я больше полувека живу с собой, иногда даже с собой встречаюсь. Нечасто, но всё же. Ещё задолго до войны обнаружила одну важную человеческую особенность: мы, люди, прекрасно умеем сами в себе поселять страх, и потом сами же его и бояться. У нас в России сейчас получается так: человек должен замолчать, засунуть своё мнение куда гибкость позволяет, поддерживать то, что поддерживать велено, каким бы ужасающим оно не было, для того … чтобы что? Чтобы не потерять свободу? А как тогда называется то, что описано в предыдущем предложении? Свобода? Разве? Получается, у нас полстраны (боятся говорить не только о войне — боятся говорить в принципе) уже скоро три года «отсидели» в тюрьме из собственного страха, который сами на себя и напялили, и теперь повсюду с ним таскаются. Я много общаюсь с разными людьми, и вот такая картинка на полях жизни нарисовалась. Тема «болючая», поэтому посмотрим на неё со стороны.

Представьте себе, человека, неспешно идущего по улице. Идёт себе, жизнью наслаждается и вдруг перед ним картина наяву: мужик кoлoтит ребёнка. Что позволяет прохожему не заметить происходящего? Во-первых, мужик здоровенный; во-вторых, морда у него красная, глаза навыкате, из ноздрей пар пышет, в руках дубина; в-третьих, он орёт: «Я его папа. Мой ребёнок — сам знаю, что делать! А ты иди своей дорогой, и не лезь куда не просят!»; в-четвёртых, дома ждут неотложные дела (полка который год не прибита); в-пятых, курица в сумке размораживается — того гляди испортится, а куры нынче дОроги; в-шестых, прохожий в белом пальто, а мужик лупит сильно, аж kpoвища брызжет. То есть, в наличии масса причин пройти мимо, поэтому зрение у человека резко падает, смотрит он в другую сторону, наушниками слуховые проходы затыкает, и предполагает, что это всё театрализованное представление, или кино снимают. Ребёнок надрывно кричит человеку вслед: «Помогите! Это не мой папа! По-мо-ги-те!», а прохожий ускоряет шаг, заворачивает за угол, и вот уже и не видно, и не слышно, и, вроде как, нет ничего.

Приходит человек домой, закрывает плотно все окна, поскорее включает телевизор, чтобы отвлечься. Смотрит в него пристально, аж утыкается, но мысли всё время улетают туда, к этому детскому крику и огромному мужику с дубиной в руках, оkpoвавленныx по локоть. Как назло, окна на ту сторону выходят, где… Человек всё же выглядывает из-за шторы — может всё уже кончилось? Нет, кто-то на том месте ещё копошится. А раз копошится, значит жив ещё ребёнок, значит всё будет хорошо!

Всё смешалось в человеке: ему и страшно, и стыдно, и некомфортно. Хочется всё это развидеть, а лучше сделать так, чтобы всего этого вообще не было. Щёлкает он ТВ программы с одного яркого шоу на другое, но сознание всё время возвращает к страшной картинке. Пьёт, чтобы расслабиться и уснуть — не помогает. Закидывается таблетосами и, наконец, проваливаетесь в сон.

Утром просыпается с неприятным чувством — просыпаться не хочется. Заставляет тело подняться, приводит себя в порядок — чистит пёрышки, чтобы выглядеть хорошо. Что может быть для человека важнее, чем выглядеть хорошо? Спешит по своим делам, и за хлопотами даже забывается, но вечером ровно на том же месте тот же здоровенный мужик 6ьёт ребёнка. Ребёнок кричит, молит о помощи, неподалёку сидят к деревьям привязанные люди в небелых непальто, и неживые лежат какие-то люди в небелых непальто. Вокруг мужика собралась группа поддержки в футболках с лицом мужика в нимбе во всю горбатую спину. Скандируют: «Давай! Мы с тобой! Это наша великая миссия! Мужик — молодец! Драть и плакать не велеть! Скрепы — наше всё!». Группа поддержки хватает прохожих, кричащих: «Детей 6ить нельзя!». Их вяжут и сажают рядом с другими «врагами». Душегуб перехватывает взгляд человека, и рычит: «Я вижу тебя, я знаю тебя. Рыпнешься — сядешь или ляжешь с ними. Это мой ребёнок! Как хочу, так и воспитываю!». Ребёнок кричит: «Помогите! Это не мой отец! Он пытается меня наcильнo усыновить!».

Человек понимает, что ему придётся выбирать: попробовать защитить ребёнка и быть связанным, стать членом группы поддержки происходящего, или оставаться прохожим. Прохожий ускоряет шаг, заворачивает за угол. Дома, плотно закрывая окна, подглядывает из-за шторы на копошения далеко за окном. По телевизору транслируют онлайн шоу: «Как мужик ребёнка усыновляет». Страшно и непонятно. Щёлкает человек каналы телевизора, пока не находится старый добрый фильм о хорошем и вечном, ныряет в него. Пьёт что-нибудь, чтобы уснуть. Утром снова не хочет просыпаться, но просыпаться придётся, потому что человек жив, а живые просыпаются, даже из комы выходят. Эх… Сейчас бы в кому, пока всё это не кончится!

На работе все обсуждают шоу в прямом эфире «Мужик усыновляет ребёнка». По дороге домой человек обращает внимание, что привязанных к деревьям вокруг стало больше. Они кричат: «Вы за это ответите, перед Богом и людьми! Это жестоко! Прекратите это немедленно! Не проходите мимо — не становитесь пособниками преступления!». Группа поддержки уже подхватила мужика на руки, чтобы ему сверху 6ить было сподручнее, и орёт хором: «Все-все поддерживают мужика!». Ребёнок кричит: «Помогите!». Человек снова за угол, снова домой…

День за днём одно и то же. Всем рассказывают, что ребёнок вёл себя очень плохо: не учил язык, отказывался дружить с правильными ребятами, хулиганил, не слушался старших, не уважал нужные ценности, красил волосы в не тот цвет, гулял в неположенных местах. Надо было ребёнка от дурного влияния спасать, поэтому его теперь и усыновляют. Издают закон: «Если кто-то скажет, что усыновлять методом принуждения плохо, то будет привязан к дереву и насильно принуждён смотреть на происходящее. Дискредитация мужика, усыновляющего ребёнка, запрещена. Слово «из6иение» запрещено». Вокруг начинают появляться люди, недостаточно отчётливо кричавшие: «Мужик – молодец!», или назвавшие из6иение из6иением. За это они теряют свободу перемещения, общения и вкусной еды.

Человек меняет дорогу домой, обходит происходящее стороной; пробует заклеить окна накрепко, чтобы ни звука не просочилось, даже пробует поменять место жительства, но шоу «Мужик усыновляет ребёнка» транслируют из каждого утюга по всей маленькой планете. Человеку страшно. Теперь он боится уже и мужика, и группу поддержки, и людей в небелых непальто, и ответа перед Богом и людьми, а ещё, что ребёнок выживет, вырастет и даст сдачи и мужику, и всем его пособникам. Человек понимает, что единственный сносный выход из ситуации для него — это чтоб мужик ребёнка усыновил, и на этом всё закончилось, хотя бы пока закончилось. А если нет?

А если нет, этот человек скажет: «Всё было очень сложно, не однозначно, я так запутался!» и это будет, конечно, правда, но вряд ли сойдёт за оправдание. Пока же он старательно выковыривает «мальчиков кровавых» из своих глаз, и боится, боится, боится. Он уже сам превратился в страх. Он сам — ходячая тюрьма, клетка в которой этот страх живёт. Страх опутал запутавшегося человека так, что не выбраться, пророс, пустил корни в самое нутро. Страх кормят телевизионной баландой; его выгуливают по тюремному двору, полному развлечений; его хвалят за послушание, и, чтобы рос большой, периодически подкидывают страху витаминок: «Мы кааак бахнем! Кааак все умрём!». Страх крепчает и стискивает человека в своих путах всё сильнее и сильнее.

Что дальше? Только от человека зависит, что дальше. Там, где мужики 6ьют детей, без страха жить не получится. Придётся выбирать, чего бояться, с кем быть и каким быть.

Бить или не бить — вот в чём вопрос-то!

Махоша. Москва. Ноябрь 2024.