Признание

Всю ночь за стеной кто-то плакал и мешал мне спать. Рыдания были сдавленными, и через толщину тюремной стены разобрать толком никаких причитаний было нельзя, но всё равно выходил неразборчивый монотонный шум. Я ворочался до самого утра, ожидая, когда, наконец, кто-то придёт и прервёт эти рыдания.

По моими ощущениям от рассвета прошло полтора-два часа, когда тяжёлая дверь моей камеры поддалась чьему-то милосердию и разомкнула проход, позволяя стражнику Центра – очередному безмолвному и незапоминающемуся поставить передо мной небольшой столик и два стула.

–Кто ко мне придёт? – спрашивать бесполезно. За всё время моего заточения здесь, ни один из них мне не отвечает и, похоже, не ответит. Но что-то в глубине души заставляет меня спрашивать снова и снова.

Тишина.

Меня поднимают и усаживают на один из стульев, на руки тотчас надевают браслеты…

Говорят, люди прошлого использовали тяжеленные кандалы и наручники, которые стирают кожу до волдырей. Как хорошо, что сейчас правосудие пошло по пути гуманизма и позволило технологиям проникнуть и в камеры – браслеты на моих руках не оставляют следов и кажутся совсем невесомыми, но я точно знаю, что если я дёрнусь – моё тело пронзит боль и я скорчусь на полу, в собственных слезах, что потекут против воли.

Если же дёрнусь сильнее, то меня вывернет, и я потеряю сознание. Я знаю – я пробовал.

Едва меня закрепили в позиции безопасности, как в камеру зашёл высокий мужчина с добрым, очень приветливым лицом. Но этому я уже не верил – все они, появляющиеся в форме правовых защитников Центра, такие добрые на лицо. Но если приглядеться внимательно, если наблюдать достаточно долго, то можно увидеть, что глаза у них холодные, прозрачные. Нет там ни сострадания, ни жалости. Вряд ли есть даже вера в потенциальную ошибку Трибунала Правления, потому что Центру невыгодно признавать ошибки. Но нужно дать людям иллюзии и люди живут в них.

Впрочем, и я жил в грёзах о праведности Трибунала, о дисциплине Центра, о вере в дружбу и о звёздах, которые я однажды полностью познаю и покорю, став одним из ведущих пилотов Центра.

Ха-ха.

–Доброе утро, Джон, – защитник улыбается, одновременно достаёт полупрозрачную карточку с моими данными. Голограмма документа – это выгодно. Мы должны экономить уже давно, а нужда всегда толкает на выдумку, вот и придумал какой-то гений, что вместо бумаг и жёстких дисков нужно превращать документ в голограмму.

–Это вряд ли, – я против воли наблюдаю за тем, как полупрозрачный масштабированный силуэт меня самого возникает на столе, как мелькают цифры, столбцы… здесь всё, начиная от данных по обучению и заканчивая количеством миссий, на которых я был и которые, надо сказать, исполнил. Здесь же и обвинения.

–Ну что вы! – простодушно усмехается защитник и, наконец, представляется, – моё имя Леа Моро. Вам это о чём-нибудь говорит?

Откровенно говоря, мне уже наплевать как и кого зовут. Сколько их было: обвинителей, свидетелей и защитников? Клод Ферра, Джон Фелтон, Бернард Реймеро, Марк Ноэль…пусть будет и Леа Моро.

–Ни о чём.

–Жаль! А я, да будет вам известно, защитник с самыми высокими показателями снисхождений от Трибунала!

–Я рад за вас.

–Перестаньте киснуть! – Леа Моро улыбчив и подвижен. – Давайте с самого начала? Итак, вы, Джон Вигмар – сирота, с отличием закончили Лётную Академию Центра, приступили к полётам сразу же после выпуска, в должности младшего помощника на торговом корабле «Сириус». Верно?

–Верно, – когда-то я хорошо начинал, я знаю. Я подавал надежды, я верил в то, что космос мне покорится, что моим именем назовут однажды корабль или какой-нибудь спутник. Но куда там?! Я ходил в космос десятки раз, почти под сотню, и ни разу не совершил ни одного провала, который снижал бы мою репутацию до тех пор, пока не довёл бы до казни. Да, я был на хорошем счету, чтобы в один день потерять всё.

–Затем вас перевели в должность клерка на исследовательский корабль «Секрет», откуда вы написали прошение о переводе?

Киваю. Было, признаю. Капитан Грей, конечно, прекрасно управляется с командой и штурвалом, ведёт дисциплину железной рукой, но работать с ним – себя не уважать. Я не выдержал и подал прошение, вот только эта язва его имени уже пролезла в мою душу и в мою жизнь.

–Почему вы подали прошение о переводе? – теперь Леа Моро серьёзен. Он подбирается к теме, что ему важна, и хорошее настроение здесь неуместно.

–Он очень… – это сложно объяснить, просто есть люди, в словах которых яд. Они могут улыбаться и говорить тебе даже что-то хорошее, но у тебя после этого гадкое ощущение. Капитан Грей был из таких. Даже если он расщедривался на редкую похвалу, всё равно у меня оставалось ощущение, что меня облили помоями. Странное чувство. К тому времени я полагал себя профессионалом, но рядом с этим человеком хотелось выть. – Тяжёлый человек он по своей сути.

–Как он к вам относился, как считаете?

–Как и ко всем. Требовал дисциплины, не придирался, не превращал в изгоя, был профессиональным капитаном, но как человек он был тяжёл для меня.

–Вы могли бы назвать это личной неприязнью со своей стороны или предвзятостью?

–Ну…– вопрос сложный. У Грея часто менялись кадры, но были и те, кого он держал подле себя, то есть те, кто возвращался к нему. Это позже я понял, что они были с ним в доле, но тогда я не понял ничего! – Я оцениваю его профессиональные навыки без предвзятости.

–А личные качества? – Леа Моро не упускал ничего. дотошный, как все защитники!

–Личные качества его мне мало известны. Я знаю, что он тяжёлый человек, но, позвольте, я скажу, чтобы было понятно? Он мне всегда был неприятен, с ним нельзя было чувствовать себя спокойно, но я сомневаюсь, что он из тех людей, что пинает щенят по пути на космодром.

–Знали ли вы тогда, что капитан Грей занимается работорговлей? – Леа Моро спрашивает быстро и ждёт такого же быстрого ответа.

–Нет! – остаётся лишь пойти на поводу у защитника.

Хотя можно было догадаться! Можно было заметить по запасам еды, по переглядкам капитана со старпомом, по жестам…

Я тогда слишком хотел покинуть «Секрет», чтобы ещё заниматься выяснением этих смыслов. Я надеялся, не работать с Греем и считал часы до возвращения на Землю.

–А когда ввязались в его дела, знали?

Нужен ли здесь ответ?! Знал. Знал и участвовал: помогал Грею перевозить рабов, запрещённые на Земле товары, вывозил золото и алмазы…

У меня был свой корабль – моя гордость – моя «Сфера», хотя и простенький, по сравнению с другими, но манёвренный. На таком не страшно было и под метеорный поток попасть, и от чёрных дыр легко уходить – даже на нулевой тяге корабль шёл.

Где сейчас «Сфера»?..

–Отвечайте, – голос Леа Моро приобретает металлический оттенок.

–Знал. Послушайте, я уже излагал всё это. Да, я провозил, и…

–Как это началось? – перебивает Моро.

Я осёкся, в изумлении глядя на защитника. Что-то странное! Я тут признаться в преступлении пытаюсь, а он?!

–Отвечайте! – напоминает Леа, и не сводит с меня холодного, безжалостного взгляда.

Как это началось? С того что я – Джон Вигмар – романтик по призванию, мечтал выводить свой корабль в миссии, с того, что мечтал сколотить свою команду и превратить её в семью, а не в поток кадров. У меня не было семьи, не было дома: академия, тренировки, выходы то на одном, то на другом корабле, с разной, такой разной атмосферой! Где-то профессионально-скованной, где-то с дружелюбной, где-то с откровенно пьяной и вульгарной…

Я хотел уюта.

Первой своей команде я честно сказал, что мечтаю видеть их не только как членов своего экипажа, но как своих близких. Я был дураком, но всё время миссии, я лез из кожи, чтобы каждого выслушать, каждому помочь и доказать, что я их понимаю, что я не просто им капитан, но брат.

А по факту дурак.

Никогда не забуду, когда уже на подлёте к Земле и, значит. К Станции, к Центру, ко мне в каюту ввалился младший помощник Лагот – юнец, грезивший о звёздах, и, рыдая, рассказал, что во время выхода в Туманной Долине, решился нарушить закон.

Где он откопал осгодиньянца – представителя самой запятнавшей себя контрабандами и незаконной торговлей расы, в Туманной Долине, которая славится миром по отношению ко всем прилетевшим путникам, я не знаю. Осгодиньяненц попросил помощи – ему было нужно погрузить вещи в свой челнок, и Лагот, дурачок с Земли, согласился, за что получил в благодарность маленький крио-пакетик, содержимое которого, как уверял осгодиньяненц, Лагот сможет продать на Земле за большие деньги.

Между прочим не соврал. Наркотические вещества ценятся везде, и космос не исключение. Вот только кодексами Центра запрещено кораблям миссии брать образцы, которые миссией не предусмотрены. Если миссия отправляется за камнями, то она только камни и должна привезти – остальное грозит Трибуналом. Не имеют права миссии своевольничать!

Я тогда растерялся не меньше Лагота. Стало жаль дурака. Лагот же, задыхаясь от слёз, рассказал, что ему эти деньги нужны, что он только раз хочет заработать, что мать у него больна, и ей нужно лечение, которое Центр не покроет по страховке, а отец уже умер…

Жалость хуже всего. Я знаю.

Я тогда его пожалел и пошёл на это мелкое, как мне казалось, нарушение. Я спрятал крио-пакетик в своих вещах: капитанов почти не проверяли, но меня всё равно трясло. После приземления и проверки я отдал Лаготу пакетик и велел, чтобы тот не попадался. Лагот долго тряс мне руки, норовил всё обнять, и я чувствовал не только страх за него, но и гордость за себя – мне доверились и я помог. Члены семьи же так поступают?

–Отвечайте! – голос Моро суров и холоден. Маски притворного дружелюбия нам ни к чему.

Я качаю головой.

Точно так я, помнится, качал, когда ко мне неожиданно зашёл капитан Грей с ехидной улыбкой, как рассказал мне о том, что Лагот неопытно и наивно пытался продать крио-пакетик осгодиньянца на первом же рынке, и как хорошо, что Грей увидел это, а не Центр!

–А самое главное, Лагот без сожалений сказал, что это благодаря тебе крио-пакетик оказался здесь, – Грей тогда меня добивал, а я качал головой, не веря, что так легко можно сдать, так легко попасться.

Тогда я пытался играть в обиду, мол, да как ты посмел?! Но Грей предупредил: у него есть факты. Впрочем, он готов их забыть, если я провезу на своём корабле некий свёрток с Земли до следующей точки назначения моей миссии, точка, до которой сам Грей дотянуться не сможет – отправлен в другое место.

Так я увяз.

Одно дело повлекло другое. Грей не мог шантажировать меня одним крио-пакетиком, но на второе дело он подбил меня уже словами о доказательствах уже более серьезного преступления: вывоза с Земли.

А на третье, чего таить, я сам пошёл. Пришёл к нему, поговорили…

По словам Грея риск был минимален. Если действовать умно и не связываться с идиотами. Меня же привлекла нажива, лёгкая, и быстрая, благодаря которой я мог бы перепрошить свой корабль сверху донизу за три-четыре вылета…

Грей был щедр. Мы договорились о моём проценте, договорились о деле. Я обещал себе, что сделаю всего три-четыре вылета, только соберу то, что должно собрать на перепрошивку «Сферы», а потом пришёл на пятый, хоть и колебался, хоть и ждал от Грея насмешек.

Но он был мягок и не насмешничал. Просто договорились о следующем провозе, впервые о рабах – люди с Земли не особенно выносливы, но их держат в некоторых созвездиях ради диковинки.

Совесть меня тогда сожрала: зачем? Что я делаю? Отправляю людей, рожденных свободными, в рабство?! И для чего? Я набрал на «Сферу», но…

Может быть, стоило заменить корабль? «Сфера» манёвренная, но она морально устаревала. И я сказал тогда себе, что наберу на крейсер формата 01-SVD/043 – единственный представитель которого возглавлял боевой флот Центра, и успокоюсь…

Набрать не удалось. Меня арестовали, средства изъяли, «Сферу» тоже. Сейчас должны судить и казнить – у нас нет возможности содержать преступников до их смерти. Казнить проще и правильнее: другим неповадно будет.

А попался я глупо! Грей не попался – свинтил куда-то на своём «Секрете» в новую миссию, а меня взяли в момент погрузки «Сферы». Не отвертишься, на него не укажешь. Я и не хотел указывать, но взяли и мою команду. Тот же Лагот быстро показал на Грея. Передавать ему на корабль информацию об арестах не стали, ждали его возвращения, чтобы взять на горячем, пока же готовили обвинения против него.

–С того, что я хотел заработать, – я лгу. Мне остаётся лишь лгать. Правда потеряла всякий смысл. Себе я признаю, что я дурак, что я был неправ, полагая, что в криминале нельзя легко и быстро пропасть, что всегда есть путь назад.

–И сколько вы работали с капитаном Греем?

–Я не знаю.

Я пожимаю плечами нарочито безрассудно. Я могу сказать что угодно – но правда мне не поможет, и, хоть я ничем не обязан Грею, я не хочу его топить и тянуть за собой. Его всё равно возьмут, но он действительно хороший капитан, а обвинение слишком тяжёлое – это бесчестие в посмертии. Я бы такого себе не хотел. Если он не выкрутится и его казнят, то пусть казнят лишь человека в нём, пусть оставят же память в бортовых журналах, в кораблях, названных его именем.

–Вася казнят, – говорит Леа Моро, словно надеется, что я этого ещё не понял. – Вы понимаете? А всё из-за того, что вы покрываете Грея!

Стоп!

Я поднимаю голову, смотрю на Леа Моро, ищу подтверждение или отрицание своей страшной догадке. Неужели?..

Их не интересует моя исповедь. Их не интересуют причины, по которым я увяз в беззаконии, и даже то, как я начал – им неинтересно. Иначе были бы пытки, было бы давление и были бы угрозы. Они ждут от меня конкретных ответов на конкретные вопросы.

И они о капитане Грее.

Они не о том, с кем я работал, и кого ещё можно повязать. Не о том, что я давал взятки постовой службе, хотя, казалось бы, расследование есть – арестовать можно, очевидно, не так уж и мало людей, но ни Клод Ферра, ни Джон Фелтон, ни Бернард Реймеро, ни Марк Ноэль, ни теперь Леа Моро не спрашивают меня о деталях преступления.

Они хотят получить показания против капитана Грея!

–Вижу, вы умный человек, – Леа что-то читает в моих глазах, или догадывается? – потому скажу вам прямо. Капитан Грей – это большая заноза во всём теле Центра. Он неугоден и не нужен более. А потому ваши преступления могут быть смягчены в обмен на помощь…

Леа Моро делает значительную паузу, которая должна мне показать, что он-то, Леа, способен на всё, вплоть до того, что меня выпустят из тюрьмы с букетом цветов и подгонят мне новый корабль самого высшего класса.

–Помощь следствию. Ваши показания против Капитана Грея могут сыграть значительную роль в вашей судьбе. К чему вам казнь, к чему вам бесчестие, если это он вас подговорил и подбил на все эти мерзкие преступления против Центра и Станции?

Я молчу. Леа Моро даёт мне минуту, чтобы я обдумал.

–А кто там за стеной? – спрашиваю я, чтобы оттянуть момент решительного разговора.

–Простите?

–Там за стеной кто-то всю ночь не давал мне спать. Рыдал, плакал… раздражает!

–Ах это! – Леа Моро усмехается, – ваш собрат-капитан. Раньше плавал на «Авалоне», а потом вздумал не подчиняться Центру и своевольничать. Команда подняла мятеж и арестовала его, сейчас он также ждёт суда и казни. Если говорит откровенно, то ему надо было умереть во время мятежа – как обычно и бывает. Но старпом совершила чудо, заступилась за его жизнь и команду мятежников уняла. Всех вернула, передала в руки Трибунала и мятежников, и капитана. Джон, если вам мешает этот плач, то всего лишь дайте показания против Грея и ваши муки кончены! Вас выпустят!

–И вернут звание?

–Да, если вы покажете правду против Грея.

–И даже корабль?

–Ваш корабль? Да!

Я молчу. Предложение кажется мне заманчивым. Таким же заманчивым, как предложение Лагота ему помочь, доказав, что я брат ему, а не капитан. Таким же заманчивым было предложение Грея заработать или помочь ему, чтобы он забыл о факте моего преступления…

Кажется, в этом мире слишком тесно от замечательных заманчивых предложений! Куда не сунешься – всюду все тебя хотят помочь. Только ты почему-то от этого увязаешь всё глубже, а они встают тебе на голову и идут по своим делам.

–А что с моими людьми?

–Некоторых казнят, – Леа Моро рад моему диалогу. – , а некоторых разжалуют до младших помощников и клерков.

–А Лагот?

–Доказательство того, что лгать мне смысла нет, – Моро улыбается, – этот юноша очень хорошо понял положение и не стал скрывать правду о капитане Грее, дал исчерпывающие показания, рассказал о том, что Грей принуждал его к беззаконию шантажом и угрозами. Это мерзавец за всё ответит! Помогите нам его осудить, и мы помилуем вас.

Мерзавец здесь совсем не Грей. Мерзавец здесь Лагот. Он и грей не были даже знакомы! А тут шантаж, угрозы, принуждение…нет, нет! Это не та правда, на которую я согласен.

–Я спать хочу, – отзываюсь я с максимальной развязностью. Мне тяжело отказаться от такого предложения, но я мечтал о звёздах, а не о выживанию за счёт чужих неудач. Все они – Клод Ферра, Джон Фелтон, Бернард Реймеро, Марк Ноэль и теперь Леа Моро хотели от меня признаний лишь в одном, а я не понял, и я мучился, ожидая их визитов.

А теперь мне легко. Я знаю, что они хотят и чувствую, что сильнее их. Даже несмотря на заточение. Они меня вытащат, если я дам показания против Грея? Да он им мешает, вот и всё. Он годами занимался всем беззаконием, и если взять его на горячем, то это легко можно доказать.

Значит, у них личная вражда к нему. А у меня её нет. я ненавижу Грея-человека, но Грей-капитан – профессионал, и я не хочу его подводить такой ложью. Тем более, где гарантия того, что и меня так они, при надобности, не сольют в чан с помоями? И где гарантия того, что я не увязну после очередного заманчивого предложения?!

–Вы что, отказываетесь?! – Леа Моро бледнеет. – Я ваш последний шанс! Больше к вам не придёт ни один защитник! Вас представят Трибуналу и тот осудит вас! Вас казнят!

–Я понимаю, – я киваю, подтверждая свои слова, закрепляю их. – Но я не буду участвовать в том, чтобы оболгать человека. Он мерзавец, но действуйте фактами. Я лгать и писать заведомую ложь не стану. Я не Лагот. А вам нужно именно это. Я виновен… – это моё признание и оно тяжелее всего для меня.

Да, я виновен. Я предал звёзды. Я погнался за деньгами, за жадностью, за наживой. Но что-то я ещё могу: я могу проиграть с честью. Я могу не тянуть за собой Грея, пусть они сами доказывают его вину, пусть лгут про него, но без меня.

Моё дело проиграно. Я просто сменю хозяина, если поддамся, и это последнее решение, которое я могу принять…

–Вас казнят, – повторяет Леа Моро, – а Грея всё равно осудят. Вы сами говорили, что работали с ним. Почему вы не хотите пойти дальше? вы можете себя спасти.

–Это буду не я. Вы не поймёте, но это буду не я, а значит – спасётся кто-то другой. Завтра на Трибунале я откажусь от всех своих показаний, буду говорить лишь о своей вине.

–Вам это не поможет. Ваши показания зафиксированы.

–Я их не подтверждаю я могу сказать что угодно. Например, вы – идиот, как вам? Слова! Показания, но факты ли?

–Я вас понял, – Леа Моро поднимается с места, снова становится дружелюбным, – вы хотите умереть. Вы устали, вам надоело лгать и надоело ошибаться. И вы хотите провести последние часы в приступах благородства, но, скажите откровенно – разве капитан Грей сделал бы такое для вас? Разве берёг бы он вашу жизнь и вашу честь?

Леа Моро направился к дверям, когда я, поражаясь своей слабости, уверенный ещё пять минут назад в том, что прав и всё равно уже пропал, против воли крикнул:

–Постойте!

Леа Моро обернулся с милосердным удивлением. Наверное, он и впрямь был лучшим защитником. Он нашёл нужные слова, он посеял во мне сомнения.

Капитан Грей – мерзавец, контрабандист и отвратительный человек. А я? я лучше. Я мечтаю о звёздах, хочу ходить на своей «Сфере» в самые дальние миссии и заслужить однажды почтение Центра. Я лучше и я должен жить.

–Вы что-то хотели сказать мне, Джон? – спрашивает Лена, уже точно зная, что я скажу.

–Что мне надо…что я должен написать? – спрашиваю я, отводя взгляд. Мне кажется, он видит меня насквозь. Может быть, он привык к таким как я, а может быть, научился скрывать презрение. А не презирать меня нельзя – я сам себя презираю.

–Правду о капитане Грее и всех ваших делах с ним, – отзывается Леа доброжелательно.

–Какая правда вас устроит? – уточняю я, заставляя себя взглянуть на защитника.

–Что-то посильнее, чем то, что сообщил нам Лагот. Что-то о заговорах, я думаю, подойдёт. Ведь было такое?

Я себя ненавижу в эту минуту, но покорно отвечаю:

–Было.

И готовлюсь записывать нужное.