Привет, Андрей.

Привет, Андрей.

 

 

         На улице уже несколько дней не было видно солнца, типичная, весьма, погода для наших мест. Допустим, этот город будет называться просто. Назовем его «Город». Правде не нужны имена. Этот Город живет своей жизнью, как и тысячи остальных городов, как и тысячи людей внутри. Население несколько сотен тысяч, расположение благоприятное, время – сейчас, остальное не важно, мы ведь не тур. агентство. Жизнь течет своим чередом, люди вечно куда-то спешат, вода течет из кранов перебоями и солнце светит над их головами. Тот, кто создал это, вероятно, смеется над своим творением, кто знает?

         Мы рассмотрим всего одного человека. Назовем его Андрей. Андрею недалеко за 20. Андрей несет с собой багаж старых воспоминаний, своего старого мопса и пару тысяч с прошлой зарплаты. Андрей ненавидит свою работу в мелком офисе продаж бесполезной чертовщины и в общем то временами пьет после работы, когда на это есть деньги. Андрей – пример человека здешних мест.
         Солнце не подавало виду уже неделю и казалось, что его здесь никогда и не было. Серый снег, серое небо, все вокруг серое, даже поток людей, бесконечно тянущийся по аллеям и тротуарам.

         Андрей жил и работал в спальном районе и эта история про него, а вернее про его жизнь. Существование.

         Резкий стук в дверь вырвал меня из сна. Истошные крики по ту сторону двери могли означать лишь одно, что пришла Клавдия Николаевна. Она была той самой старушкой, из которой за километр несет активностью, пережитой советской культуры «бери больше, кидай дальше». Машинально я повернул голову и посмотрел на старенький будильник гордо возвышавшийся над горой барахла вокруг. 7:25. Семь часов и двадцать пять минут. Кому в голову приходит мысль приходить в такое время? Стук в дверь притих на пару мгновений. Мне не хотелось вставать, но, если бы она не распоряжалась моей однушкой я бы и не встал, наверное.

Одевшись в свои старые шорты, которые я когда-то своровал с работы в магазине спортивной одежды. К слову, оделом этому магазину. Дерьмовое место. Работа с утра до позднего вечера, низкая зарплата и еще это тупая Елена Викторовна, наш администратор, которой явно не хватало мужика.

Закрыв глаза, я впустил Клавдию Николаевну и просто молча пошел заваривать себе растворимый кофе. Не самое романтичное утро. Время 7 часов утра, и я в старых шортах завариваю себе кофе по скидке под ужасающие визги старой бабки, которая никак не может уместить в голове, что ее, толком то, волновать не должно чем я занимаюсь по ночам и где я пропадаю целый день.

Машинально сделав глотов из грязного стакана, я достал из коробки на шкафу пачку денег и отдал ей все еще не замечая ее криков. После работы консультантом в магазине детских вещей, я привык не слушать людей.

— Андрей, ты вообще, как тут живешь, как ты можешь разводить здесь такую грязь!? – вырвалось из глубины моего забвения

— Ты хоть понимаешь, что я сдавала тебе квартиру в идеальном состоянии и ты ее будешь обязан вернуть точно также! – продолжал доноситься голос

— Блядь, я уже отдал вам деньги, а ваша квартира выглядела идеально лишь в момент ее постройки, прошу вас, уйдите, я просто плачу, а вы просто не плачьте – сказал я абсолютно монотонным голосом

Кажется, это подействовало именно так, как я и хотел. Оскорбленная наглостью и дерзостью бабулька вышла из квартиры, то и дело прожигая меня взглядом. Еще один глоток, кажется я вновь обжег язык.

Как только дверь захлопнулась я еще раз моргнул. Открыв глаза я уже сидел перед компьютером.

— Да, здравствуйте, да это фирма «продайкупи», да, меня зовут Андрей, чем могу помочь? – машинально выбрасывалась реплика на каждый телефонный звонок на работе

Друзей здесь у меня не было, но были товарищи.

Антон, работал со мной, бывало, что подвозил меня до дома, когда ездил к маме, примерно раз в месяц. Типичный представитель горгорода. Ипотека, машина в кредит, жена, ребенок, отдых в Египте. Жизнь в кредит, жизнь по принципу «я плачу за все, но потом». Работу свою знал и делал как надо, за это и держался с нами очень давно, умел кому хочешь заговорить зубы. Его конек — это приспосабливаться, где бы вы не были, где бы не был он и кто бы с ним не говорил, хватало щелчка, чтобы он мог найти общий язык. Так однажды нас остановил гаишник и Антон умудрился представиться его старым одноклассником, который «Я же всегда тебе помогал, братишка».

Женя, обычная тупая «телка». Ее хотели все на работе, я в том числе, но кроме животного желания прижать ее в каком-нибудь темном углу, коих, к слову, было достаточно в нашем городе, ничего не было. Нечего рассказывать, гордится двумя сотнями подписчиков в инстаграмме и зарплатой больше чем у своей мамаши. Жуть.

Остальные в офисе это планктоны. Сборище одноликих людей, серых, неинтересных, тупых, просто роботы, запрограммированные идти в одном направлении не оглядываясь. Почти у всех уже дети, почти все приходят на корпоратив с мыслями об измене, почти все воруют канцелярию из своих столов.

Дорога домой – ад. Битком забитый автобус, коллеги с работы, старики и одни и те же люди изо дня в день. Автобусы, пусть и часто едут, но все уходят со своих работ в одно время, поэтому так и получается, что я точно знаю кто выходит на какой остановке и что последние пять минут я могу постоять в конце автобуса один. Кроме меня еще остается одна девушка и водитель.

Так и проходила моя жизнь, два раза в месяц приходила Клавдия Николаевна, всегда около 7 часов утра, чтобы забрать деньги за аренду и проверить не испортил ли я ее великолепный ремонт с пожелтевшими обоями. Еженедельные походы в магазин за дешевой едой и дорогими сигаретами. Машины у меня нет и не было, да и права я не получал.

Я родился здесь двадцать четыре года назад. Мои родители были честными рабочими честных предприятий, может поэтому я сейчас и в дерьме. Отец спился и умер от плохой водки еще в 97, мать тогда места себе найти не могла, все смотрела на их фотографии. Вот и все мои детские воспоминания. Слезы матери и потертые фотографии отца где он выглядел так гордо, что они будто бы не стыковались с ним настоящим.

В 8 году умерла мать, все эти нервы, потраченные на то, чтобы гнаться за деньгами подвели ее. Она умерла от какой-то болезни, название которой даже и не помню. Я был тогда в той больнице, послушно ждал в коридоре сжимая пачку красного мальборо. В один момент во мне что-то сжалось, а затем резко отпустило, спустя десять минут вышел врач и покачав головой направился ко мне.

Я не стал дожидаться его слов, просто встал и направился к выходу, попутно закуривая смятую сигарету. Все уже было понятно, мое чутье меня не подвело, и я просто отпустил всю эту боль, как она меня отпустила, также резко, как и появилась. Она исчезла. С тех пор мне досталась квартира где-то на окраинах, которая успешно была продана.

 Теперь я существую здесь, в квартире Клавдии Николаевны, улица Космонавтов 16, квартира 10, второй подъезд, второй этаж, черная дверь и полумертвый я.

Друзья детства?
         Часть из них зажили жизнью, о которой многие мечтают, они умерли по тем или иным причинам. Хотя, кому-то из них повезло меньше, к примеру, кто-то сидит, некоторые уже давно женаты или замужем.

В детстве я был популярным парнем из-за моего своеобразного характера и того, что маме было некогда за мной следить, а мой рябеческий ум тянул меня по всему городу, но было лишь несколько правил:
 1) Что происходило на улице, то остается на улице

2) Нужно добраться до своего двора, пока мама не пришла с работы.

Это все, что меня так или иначе держало в рамках. Я любил своих родителей, и они любили меня, я всегда это знал, даже когда меня шлепали отцовским ремнем.

Мать обычно ревела, когда делала это, отчасти из-за памяти об отце, отчасти потому что любила меня.

Теперь, вечерами закрываясь в полумраке своей прокуренной комнаты я размышлял о чем-то высшем. Много часов мог разговаривать сам с собой или слушать музыку.

Добро пожаловать в Город – гласила надпись на въезде, каждый раз заострял на нее внимание, когда въезжал.  Сегодня я еду за город, чтобы прогуляться по местным лесам, пофотографировать что-то и просто забыться.

 Снег держался уже неделю, все было в снегу и желанные выходные позволяли мне выбраться сюда. Полупустой автобус, наполненный какими-то людьми, которые живут и работают в нашем Городе, а в выходные едут в свои деревни. 1135 километр, моя остановка, глушь и тишина. То, что мне и нужно. Не кто то, а просто тишина, вот мое счастье.

Идешь средь деревьев и где-то внутри все промерзает, чувствуешь, как свежий воздух выносит из тебя все дерьмо, которого ты набрался в городе. Похоже на сцену из Зеленой Мили, где добрый негр высасывает все зло, так и лес избавляет меня от всей этой депрессии. Солнца давно уже не видно, да кому оно нужно?

Шагая между очередными деревьями, я заметил неаккуратно вырезанное подобие сердца с неразборчивыми, по всей видимости, именами. Для кого-то это память, а кого-то это ранит.

В наушниках играла какая-то музыка, обычно она мне нужна лишь для сопровождения, саму музыку я не слушаю. Это как гул оживленной улицы, не обязательно вслушиваться в него, чтобы наслаждаться ей, чтобы чувствовать себя частью ее.

На мне был прошлогодний пуховик, купленный по скидке в масс маркете и который почти не грел. Одевался в такие походы конкретно, куча одежды, все теплое и куда-нибудь заправленное, как когда то одевали нас мамы. Все потому что в один момент моей прогулки мое тело обязательно ложилось на снег. Тратя время на то, чтобы полежать на спине посреди молчаливого леса я, как бы, компенсировал всю эту вселенскую несправедливость, что терзает мои бедные нервы каждый, чертов, будний день.

Это был мой протест, протест против отстойных продуктов в ближайшем магазине, протест против глупых коллег, протест против Клавдии Николаевны, протест против той самой девушки, что остается со мной в автобусе каждый вечер, протест против всего этого гребанного мира.

Я лежал на снегу по часу, может и больше. Болеть не хотелось, да и денег на это дело не было, но мой организм ни разу меня не подвел, хоть ешь этот треклятый снег, заболеть было задачей невозможной.

Обычно, возвращался домой я к двадцати двум часам пятнадцати минутам, обычно, Валера уже лежал под лестничной клеткой и завидев меня бросал мне еле заметную улыбку и слабо кивал головой. В ответ ему я повторял тоже самое. Мужская солидарность. Стоит лишь раз помочь друг другу в чем-то даже самом мелком или мельком заговорить, о чем то, будь то общие темы типо спорта или машин, или узкий специалитет – вы обречены остаток жизни жать друг другу руки, как самые верные друзья.

Валера жил тут около года, местный бомж, которого судьба лишила всего, а он все цепляется за свою, действительно, бесценную жизнь, ночуя под лестничной клеткой подъезда Клавдии Николаевны. Временами, когда я курю в подъезде слышно, как он роняет скупые слезы, но это бывает редко и, обычно, поздно ночью. Говорят, что когда-то он был что-то вроде парня на которого стоило ровняться. Жаль, что у жизни на нас свои планы.

Щелк. Глаза закрываются, я особо не вдумываюсь в происходящее, тело машинально повторяет одни и те же действия. Ужин, соц. сети, сон.

Я бегу по тому самому лесу и прихожу к дереву, где неаккуратно были вырезано сердце, его рисуют при мне, рослый парень, совсем еще молодой и рядом с ним девушка, кажется, что они еще школьники. Она расплывается в улыбке и безмолвно наблюдает, как центр ее вселенной вырезает отцовским выкидным ножом сердце на коре огромного дерева. Он поворачивается к ней и смотря прямо в глаза ловким движением перекидывает нож в другую руку.

Вот он, момент, что заставляет тебя любить самой крепкой любовью, момент, который заставит ее возненавидеть всех парней немногим позже. Он вонзает отцовский нож в ее бледную шею, и алая кровь окропляет скромное платье, окропляет ее руки, его руки, окропляет все вокруг, окропляет и меня. Резкий звон в ушах заставляет деревья шелестеть, а меня открыть глаза.

Семь часов, сорок три минуты и сколько-то там секунд.

Вторник

Среда
Четверг

Одинаковый сценарий на все случаи жизни.

В пятницу произошло нечто интересное.

Когда я пошел в магазин, мальборо был по скидке и я купил три блока сигарет, вместо львиной доли продуктов. Где-то читал, что без еды человек может прожить неделю, что же, без сигарет я сойду с ума спустя пару часов, лучше быть голодным, чем безумным.

Главное в этом месте не сходить с ума, как только поймешь, что все, что тебя окружает является нормой – все, ты пропал, все пропало.

Суббота
Воскрес

Сегодня, выйдя за покупками я заметил, что серый снег превратился в абсолютно ужасную жижу, что неаккуратно разбросана вокруг, все утопало в ней.

— Близится весна – мелькнуло у меня в голове

В двух шагах от меня хлюпая жижей прошагал силуэт. Это была молодая девушка, идущая в сторону старого вокзала. Не бросив на меня и взгляда ее безумные глаза с особым усердие осматривали местность, подобно старому вояке, услышавшему, отзывающиеся в его памяти, звуки выстрелов.

Вокзал был разрушен и заброшен около двух лет назад еще после пожара, это было одно из тех мест, что связывали нас с большим миров, что давало нам шаговую доступность к хорошей жизни и то, сгорело. Чертовски красиво сгорело.

 Кажется, она была не местной, мне показалось, что она как раз-таки и ищет этот вокзал. Я наблюдал за ней со стороны, так и не сдвинувшись с места, жижа уже давно в плотную подступила к моим кроссовкам, и я двинулся лишь когда ноги стало колоть от холода. По иронии судьбы стояла кромешная тишина и лишь хлюпанье моих бордовых кроссовок нарушило ее.

Я пошел домой. Я пример нашего города. Я ушел, не помогая и не вступая в разговоры с новенькими. Я никогда ничего не вижу и ничего не знаю. Я ничего не жду и никогда не буду разочарован.

Окна моего дома выходят на подобие детской площадки с ее руинами горок и подобием качелей. Фильм ужасов, да и только. Завтра снова на работу. Опять.

Осторожно, глаза закрываются. Здесь стоит добавлять то, что при следующем их открытии окружение может оказаться не таким прекрасным, каким оно было до закрытия.

Осторожно, глаза закрываются, следующая станция «город»

Звон будильника, подъем, работа, ненависть.

О таких вещах даже писать скучно, хотя, стоит понимать, что вся наша жизнь скучна до невозможности, главное умело подавать вид, что ты не сдался и бьешься в отчаянии, а то, что тебе просто все наскучило, кажется, что ты резко становишься выше всего этого, распробовавшим все во всех красках. Здоровые понты сейчас вещь не бесполезная, а те, кто этого не понимают, просто еще не доросли.

Не люблю новых людей, не люблю этот период знакомства, где ты должен продать самого себя кому то, пока он все еще заинтересован, ненавижу быть роли покупателя, почему нельзя просто встречать людей, которые подходят тебе, идеальный стык, как части пазла.

Когда-то у меня были мысли о чем-то высшем. Некий прообраз счастья, просто до невозможности, кучи желаний и планов, сводившихся лишь к тому, чтобы получить то, чего был лишен в самом начале я.

 Семья, дети, деньги, хорошая работа – стать тем, каким хотел бы видеть отца и жить с той, что была бы похожа на мою мать. Жизнь до невозможности простая штука, как и это кофе по скидке на каждый день.

На одной из серых улиц города мне с глазами щенячьими милая девушка вручила какую-то листовку, машинально улыбнувшись в ответ я ее забрал и молча пошел дальше.
У них тут было что-то вроде митинга, правда человек их было три-четыре, до безобразия нелепо.

 Кучка подростков с какими-то листовками кружатся на оживленной улице отстаивая права чего-то там. Осмотрев листовку, оказалось, что они всего на всего очередные борцы за экологию и спасатели природы.

«Мы должны помогать, а не уничтожать» большими буквами было написано на лицевой стороне брошюры.

«Все мы, когда ни будь поможем нашей природе… Все мы в конечном счете удобрения, не хотел помогать людям, поможешь растениям»

Часто меня преследует ощущение, что вселенная как бы давит на меня, будто бы весь мир в моих руках, а я здесь, в Городе и ничего с этим поделать не могу. Время около полуночи, мое тело опершись на брошенный во дворе автомобиль просто существует с сигаретой в руке, мой разум явно где-то в другом месте. Общая темнота, спонсируемая неработающим освещением и без того убогих улиц, позволяет проникнуть тьме внутрь. Она поглощает меня, обгладывая каждую клетку меня, будто бешенный водоворот, который вижу и чувствую лишь я один.

Может у кого-нибудь есть такое же чувство, может даже у соседей, меж скандалов и детских криков, в перерыве между забиванием гвоздей и свистом пылесоса, может, даже у Клавдии Ивановны есть такое ощущение, где-то между стуками в дверь.

А пока я с ним оставлен один на один. Невольно в голове всплывают горькие (и не очень) воспоминания и единственный вопрос в голове «Как я до этого дошел?». Не то, чтобы я любил свою жизнь, просто человек так устроен, ему всегда хочется больше. Больше денег, больше женщин, больше мяса, больше крови. Так мы устроены и я в том числе.

Дни проходят мимо меня, просто потому что задерживаться в них мне не за чем.

Понедельник меняется пятницей, суббота – четвергом. Утренний стук в дверь меняет гордо заходящее солнце над крышами наших многоэтажных трущоб.

Все внутри меня пытается отречься от окружающего меня бардака, но мое тело физически привязано к этому месту.

— Возненавидь свою плоть — говорит голос в моей голове и именно так я и делаю.

— Аллилуйя – возглас посреди временного разрыва, это я говорю зайдя домой.

Единственное место, где мне не приходится ненавидеть свою плоть – это моя однушка, полузаваленная вещами, которые, по словам хозяйки являются первосортным мусором. Мое мнение – мусор появляется здесь лишь по утрам истошно требуя плату за жилье. Мопс по кличке «Мопс» спит где-то между диваном и старым проигрывателем, который я нашел на антрисолях. Ребячья мечта слушать пластинки, как в старых фильмах с лицом до слез высокомерным и серьезным. Она, как и многие другие позабылись в общем ходе событий. На этом, в общем то, и все.

Такова жизнь Андрея в этом богом забытом городе. День ото дня борьба с приходами Клавдии Ивановны, платой за проезд и дешевой едой, а все для чего? Жизнь не имеет определенного начала и конец ее тоже неизвестен, может все, что нужно мы уже получили или получим немного позже?

В любом случае жизнь идет независимо от нас, даже вот если сейчас меня, к примеру, не станет. Валера все еще будет тихонько ронять свои скупые слезы по ночам, Клавдия Ивановна будет стучать в дверь уже другим жильцам, а фирма в которой я работаю не развалится, мир вокруг не расцветет и не завянет. Он просто есть, и мы в нем даже не гости, просто так, пассажиры этого поезда из станции А к станции Б и все на этом, спать пора, завтра снова идти на работу.

Я убрал пишущую машинку со стола, допил свой кофе, улыбнулся Мопсу и пошел спать. Вспышка.
         Дубль два. Я убрал пишущую машинку со стола, допил свой кофе, улыбнулся Мопсу и пошел спать.

Вспышка. Попробуй добавить немного озлобленности на весь мир.

Дубль три. Я убрал пишущую машинку со стола, допил свой кофе, улыбнулся Мопсу и пошел спать.

Вспышка. Вот, уже лучше, продолжай.

Дубль четыре. Я убрал пишущую машинку со стола, допил свой кофе, улыбнулся Мопсу и пошел спать.

Порой мне кажется, что вся моя жизнь это один сплошной фильм, что-то вроде «Он застрял в одном дне и не может вернуться». Жаль, что это все лишь в моей голове и только. Фильм, снятый плохим режиссером или все-таки гениальным? Хорошо было бы его сперва досмотреть…

Двери автобуса бесконечно открываются передо мной, я захожу, останавливаюсь у окна и застываю, глядя на серо-черную массу за окном. Люди снуют по улицам, машины, выбивая ритм, проносятся мимо, а я просто стою и наблюдаю, мне этого достаточно.

Несколько дней тело пробирает непонятная дрожь, будто бы временами тебя что-то жрет изнутри, несколько дней терзает температура, вот я и догулялся по заснеженным чащам. Казалось бы, то, что не подводило, да даже в голове не укладывалось, что может подвести – подвело. Как же все иронично, мой иммунитет подвел меня, а ведь пару недель назад я сам себе говорил о его стойкости.

К здоровью мое отношение никогда не менялось – пока стою на ногах в больнице мое угрюмое лицо не появится.

День сменяется ночью и пусть я уже ничего не замечаю – это уже не важно. 7:20. Стук в дверь. Яростно бьются в двери уже который раз. Все мы понимаем, кто это делает, но все также я не хочу открывать. Пусть еще постучит, думается мне. Через минут десять я лениво встаю с кровати, натягиваю все те же шорты и открываю дверь. Морозный ветер врывается в мою прихожую, а за ним… Да в прочем мы знаем, чем кончаются эти визиты. Я отдал деньги и хлопнув дверью ушел пить кофе.

Давай мы с тобой сыграем в прятки, я просто исчезну и все на этом. Весь этот мир какой-то не тот, или я не тот. Порой накрывает настроение, при котором очень хочется послать все к чертям. Оставить двери распахнутыми и уйти, оставив квартиру такой до очередного утреннего обхода Клавдии Ивановны. Взять и не появиться на работе, чтобы этого, к слову, никто и не заметил, потеряться в обшарпанных многоэтажках, оставить частичку себя здесь выйдя где ни будь из окна высотного дома.

Всегда в эти моменты меня что-то останавливало, кофе по скидке или мопс по кличке Мопс, не знаю, быть может моя машинка и эти буквы, вылетающие с механическим треском из-под моих пальцев. Быть может все это и есть мой смысл жизни. То, ради чего стоит терпеть.

Город медленно пожирает меня, я это чувствую. Монохром советской архитектуры мне напоминает бардак моей квартиры. Старый проигрыватель лежит у кровати также, как и распластался выцветший театр, куча каких-то тетрадей в стопке у окна напоминает наш офис, полный бесполезных продаж, людей, звонков. Центральные улицы, засыпанные кафе и барами, улицы по меньше, плавно уходящие в спальные районы, плотно заставленные автомобилями и мелкие переулки в которые лучше не сворачивать без особой надобности. Все это наш Город и даже это место является для кого-то мечтой. От такой жизни невольно хочется стонать.

Алкоголь я стал пить чаще, есть меньше, случайные боли стали учащаться и мне казалось, что это и есть моя стезя. Умереть в одном из окон старой девятиэтажки, здесь, посреди глухих монолитных трущоб, где люди играют в выживание, будто бы сейчас выскочит режиссёр в дорогом костюме и из ниоткуда полетят шары и конфетти. Но этого не происходит и люди лишь меняют себя на своих детей, передают этот крест, что несли сами, что несли их родные и будут нести их дети. Все это – наш Город, но суть совсем не в этом.

Интересные вещи в моей жизни расплывались по сероватой реке бытия и одним из, как мне казалось, верных решений было – мое увольнение. После очередного визита Клавдии Николаевны и после очередного дешевого кофе, после очередного провожающего взгляда Мопса, после очередного побитого автобуса, после очередной улицы, в очередной раз игнорируемой солнечным светом, после очередного раза, после очередной попытки я все-таки решил уволиться. Смысл, да и краски всего происходящего давно потеряли для меня цвет и казалось, что я один единственный в этом мире все это вижу. Позже, мне стало понятно, что это было роковой ошибкой. Теперь все свободное время я оставлял за своим столом, выбивая механические звуки нажатий по кнопкам машины, уничтожая пачки чистой бумаги и ровно такое же количество исписанной. Писать становилось все сложнее, и я чувствовал, что абсолютно выжат, все мои силы, что таились во мне, дожидаясь именно такого момента перестали меня держать, жизнь уходила из меня, дерьмовое чувство. Нужно было что-то делать, нужно было как-то крутиться да вертеться. В этой жизни мы — хомячок, бегущий внутри круга, остановка означает конец. Конец всего, что когда-то являлось для тебя интересным.

Загрязненный воздух улицы наполнил мои легкие, глаза ослепило вышедшее из-за туч солнце. Впервые, за столь долгий перерыв я вышел из дома. Неизвестно сколько времени прошло, неизвестно в какой же момент у меня появилась борода, неизвестно, когда все стало таким хорошим. Все, что я делал последнее время это писал, писал все, что думал, что видел и что помнил. Образы, места, даты, строки песен и все это выливалось в какую-то сумасшедшую работу, бредни отшельника и не больше. Наконец, закончив ее я вышел из дому и все то, что казалось мне страшным и злым, под светом солнца оказалось таким привычным, все стало таким… нормальным. Не знаю, что нашло на меня или на мое сознание, но весь этот район с его серыми многоэтажками стал цвести. Люди, снующие на улице, стали обретать совсем ровные очертания. Казалось бы, что сами люди перестали быть такими грубыми. Казалось бы, что это все было чудной сказкой. Все, что меня беспокоило – это лишь механический стук клавиш пишущей машинки, надолго оставшийся в моей голове. 

Обросший, печальный с глазами потерянного старца я вошел в магазин и стал жадно пожирать глазами прилавки, цветные вывески, людей, снующих туда-сюда. Эта картина была почти идеальна, именно та жизнь, к которой всегда шел, именно та жизнь, которая называется нормальной. Нормальной! На этом моменте на глазах навернулись слезы. Я не могу себе объяснить, что именно произошло со всем этим миром, со мной в частности. Мой мозг не смог вспомнить, когда же в последний раз заходила Клавдия Николаевна и когда же последний раз курил. Поймав себя на этих мыслях, словно пуля, я влетел в свою квартиру. Задыхаясь, с красными, от усталости, глазами мое бренное тело ворвалось в ту самую квартиру, где последние годы выживал некий человек. Некий Андрей.

Вместе с несколькими моими товарищами мы зашли в небольшую квартиру, дверь была уже распахнута, и какая-то старушка сидела на ступеньках рядом, на наши вопросы она не отвечала. Комната была просто завалена разными вещами и казалось, что единственное живое существо здесь это мопс, что сидит у останков кострища посреди комнаты. После осмотра помещения ничего подозрительного не было найдено, все стояло на своих местах уже очень давно, это было видно по следам пыли и лишь старое кострище не вписывалась в интерьер. Такие вещи не вписываются в интерьер однокомнатной квартиры. Повсюду были разбросаны какие-то листки, а рядом лежала разбитая пишущая машинка, старинная, с механическими кнопочками. Ветер ворвался в комнату через открытый балкон и поднял все листки вверх. Они закружились в безумном танце и упали в остатки костра. Я присел рядом с мопсом и всмотрелся в пепел. Царила абсолютная тишина и даже собака не решалась двинуться, этого я не позволял и себе. Спустя пару секунд мопс обдал меня оценивающим взглядом и зевнув просто ушел в какую-то щель между кроватью и горой какого-то хлама, а под ним осталась обгоревшая бумага, на которой аккуратным механическим почерком было выбито, что-то вроде послания или письма, которое почти невозможно было разобрать.

Ворвавшись в свою квартиру, я понял, что на самом деле произошло. Когда это стало для меня нормой, все происходящее, я не знаю, но одно знаю точно, кажется это было концом.
Распахнув дверь я схватил все свои работы, всю ту правду, что я видел и которой жил, все, что томилось внутри меня все эти годы и бросил их в центр комнаты. Приложив последние силы, я шмякнул печатную машинку о бетонный пол своей квартиры и долго и истошно смеялся над содеянным. Кто бы мог поверить, что это все может быть нормальным? Кто бы мог? Точно не я нормальный, а сейчас я сошел с ума и веду себя как сумасшедший. Распахнув балкон, я позволил воздуху ворваться в комнату и закурил сигарету.  Дым обволакивал мое лицо, а взор ласкало голубое небо, зеленая трава и пролетающие где-то вдалеке облака. Наш Город наконец-то стал нормальным.

 Дождался, я, наконец-то дождался. Когда все стало нормой, когда все стало ненормальным. Когда я стал ненормальным. Щелчок старого зенита, чей-то возглас. Представляете, я стал ненормальным для этого города. Ледяной ветер в распахнутое окно. Я был самым нормальным представителем его и тут… Кто-то снова ссорится в одной из квартир. Кто-то снова влюбляется, а кто-то снова расстается. Кто-то снова рождается, а кто-то снова погибает. Я бросаю окурок в кучу бумаги разбросанную в центре комнаты. Я ведь теперь могу стать нормальным, нормально работать и нормально жить, быть нормальным в это всем.

Шаг. Мир снова становится таким простым. Я закрываю глаза, но перед глазами все равно мелькают картинки. Я снова лежу на небольшом столе, а добрый взгляд матери с отцом нежно ласкает меня. И лишь глухой удар заставляет открыть опухшие глаза.

Щелк. Вспышка фотокамеры описывает изгибы моего бездыханного тела. Щелк. Щелк. Щелк. Щелк. Все пропадает. Щелк.

Кажется, что это называется концом.

Еще почитать:

ШНУРКИ

Потоки пустоты : Церковь — Встреча у собора

Маска

Великая игра  — Глава 1 «Начало игры»