Потерянная душа глава 4 (черновик).

Глава 4. “Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем» (Фридрих Ницше).

Прохладный осенний воздух бодрил пробуждая восторг от того что я наконец-то выбрался за пределы бетонных стен, за которые не выходил, как мне показалось, целую вечность и, охлаждал разум насыщая мозг кислородом. И я был бы безмерно счастлив в этот момент, но тонкий тошнотворный запах тлена неотступно следовал за мной попятам — не давая забыть, где я нахожусь и, что вокруг происходит. Мне стоило немало усилий приложить, что бы перед моими глазами утихли пожары, исчезли толпы носящихся по улицам обезумевших и стихли отзвуки сирен, и отчаянные крики тех, кого настигала смерть. Я старался не думать об этом, не вспоминать, но глядя по сторонам мой взгляд невольно падал на чернеющие, словно пустые глазницы окна высоток и из них вновь начинали вырываться клубы дыма и сполохи огня, а не обращать внимание на брошенные посреди улиц многочисленные автомобили и автобусы было вообще не возможно. И если сам вид мертвых тел нас не столь отвлекал от продвижения и выискивания аномалий, то запах от их гниения просто сводил с ума. В кабине ‘’ Девятой’’ я мог себе позволить включить систему очистки воздуха и не ощущать это зловоние, но люди в РЭМ и сопровождавшем нас “ Тигре” не имели такой возможности и это их изрядно выматывало несмотря на респираторы. Особенно он стал невыносим, когда мы вышли к дамбе, где мне пришлось  остановиться и спуститься к остальным. У всех были бледные лица, а в глазах явственно читалась плохо скрываемая скорбь и ужас. И больше всего досталось Иваньке — он напросился с нами, а я, не подумавши согласился и теперь глядя на него корил себя за это:  “ Дети не должны видеть то, что вытворяет смерть с людьми”.

 

Я присел перед мальчишкой и, взяв его за плечи, заглянул в его большие голубые как небо глаза, блестевшие от слез. Над огромным респиратором на лице и под накинутым на голову капюшоном теплой куртки его глаза были похожи на два ярких фонарика прожигающих насквозь немым укором: “Почему?”

“ Может быть, потому что они были плохими людьми и этого заслужили? Может быть, потому что божья справедливость не делит людей на правых и неправых и карает всех? Может это их судьба такая?…Или, может потому что у меня нет для тебя никакого ответа?” – у меня не было для него нужных слов. Глядя на него я вспомнил многочисленные фотографии детей сделанных во время войн и конфликтов. Точно тот же вопрос читался и в их глазах, вопрос на который ни один взрослый так и не дал ответ.

“ Сотни больших и малых войн, миллионы детских глаз, миллионы раз заданный один и тот же вопрос. И, сука, ни одна падла не смогла найти ответ. Но мало того, бляди, вы резали и жгли друг друга так вы еще и детишек с собой в могилы тянули. Ну что кровожадные выблядки, теперь то вы получили сполна. Сдохли, все сдохли, как падаль. Лежите посреди дороги, в лужах собственной крови и гавна, гордецы и богатенькие себялюбцы, похотливые сучки, орлы и львицы…Вам больше не придётся искать ответ на заданный вам ребенком вопрос: “ почему вы такие уроды?” Вы сдохли! Нет больше ни патриотов, ни оппозиционеров, нет больше проамериканских и просоветских, нет черных и белых, нет плохих и хороших.…Нет, потому что вы все СДОХЛИ как падаль. И все ваши лживые кумиры, дешёвые лидеры, никчемные и трусливые командиры, и начальники, все те на кого вы тыкали пальцем и ссылались, оправдывая свою ничтожность, тоже сдохли, мучительно, больно, в гавне и слезах, дрожа от ужаса и безысходности. И я уверен, что большинство из вас даже и не поняло, за что с вами так мерзко и не по барски божья воля поступила. Нет.  Думали, что у вас будет красивая и приятная смерть, думали, что смогли купить себе индульгенцию от всех грехов? Тоже нет. Ничего не было в вас и не осталось после вас – ни могил, ни доброй памяти о вас. А я вот, стою посреди смрада ваших гниющих тушек, посреди ваших тел наваленных друг на друга в одну кучу, на вершине кургана под который вас сгребли бульдозерами и танцую. Я презирал вас при жизни за вашу неспособность жить в гармонии и взаимном уважении, а после того как вы издохли, презираю еще больше. Ведь вы даже умереть по-человечески не смогли и утянули за собой в яму тех, кто заслуживал жизни и счастья, кого я любил, кого я уважал, кого я ценил. Миллионы детей, миллионы чистых и светлых людей погибли по вашей вине. По ним моя скорбь, не по вам. По ним плачет моя душа, за них мой дух требует мщения. О, с какой бы я радостью оживил бы вас вновь и с каким бы наслаждением вновь всех до единого пустил под лезвие, под огонь.… Но, к сожалению или на счастье, я этого не могу сделать и не имею права. Вас уже наказали, и было бы не справедливо вновь наказывать. Мне же лишь предстоит завершить начатое божье дело — очистить наш мир до конца. Я надеюсь, что у него хватит сил оправиться после всего этого дерьма, что вы наворотили в нем. Он прекрасен был, без вас, он уже прекрасен, стал без вас, а когда время смоет все поганые следы после вас – наш мир станет вновь цветущим и счастливым местом для всех божьих созданий. И так хочется верить, что больше никогда дети не зададут взрослым вопрос, на который не будет ответа”.

Сделав несколько глубоких вздохов, я сдернул маску со своего лица и, глядя Иваньке в глаза спросил:

-Что парень тяжко тебе на это глядеть? – он моргнул глазами и молча кивнул головой и тогда я сказал, громко и твердо: — Это все-то на что оказались способны люди этого мира. Они могли жить в мире и гармонии, во взаимном уважении и согласии, но большинство из них поработили низменные чувства и безволие, они стали опасными. Их безответственность и бездумное отношение к своему миру угрожало обернуться катастрофой для всех миров. И что бы защитить остальные миры и спасти этот мы, воины, взялись за оружие. Мы караем не за цвет кожи и не за расовую принадлежность или вероисповедания, мы не преследуем славы и богатства — мы воюем за право на жизнь всех живых и не живых существ, за наш общий многоликий прекрасный дом, за все то, что создал наш Создатель. Не плач по тем, кто погубил свой мир, скорби по тем, кого они уже успели погубить.

Я прижал его к себе и почувствовал, как под моими руками содрогается его тело. Я никогда не умел подбирать красивые слова и всегда говорил напрямую все то, что думал. И я никогда не умел разговаривать с детьми…

“ Клара была права, говоря, что слеза ребенка гораздо больше стоит, чем море крови тех людей, что стали хуже тварей”.

Оставаться долго неподвижно на одном месте было опасно, тем более что ветер доносил до нас не только смрад, но и шум тварей, что пировали на берегу за дамбой. Но, я больше опасался не тварей, а возможного появления вертолетов или мародёров – которые могли выстрелить в нас даже просто ради забавы.

-Так Иванька, давай ка сейчас ты заберешься ко мне в Девятую, и пока мы назад на базу не вернёмся, из нее без особой надобности высовываться не будешь. Ты меня понял?

Он кивнул головой, что-то пробурчав на ходу,  ловко по ноге машины вкарабкался на лестницу, а по ней и в саму кабину немного повозившись с кнопкой на двери. Глядя на него я лишь одобрительно кивал головой и в очередной раз с восхищением подумал, насколько же он смел и самостоятелен.

-Так мужики, теперь насчет вас,- обратился я к стоящим вокруг работникам и бойцам охранения: — Коля, ваша задача прикрывать только РЭМ и моих техников и посади им в машину одного на всякий случай. Мужики, в бой не ввязываться, огонь без крайней необходимости не открывать, тварей не провоцировать. Появятся вертушки.…Хм. Ну, даже не знаю, разворачивайтесь и рвите когти домой что-ль или.…Сейчас я вам дорогу проверю до тех домов — если что может туда нырнете. В общем, внимательно вслушивайтесь во все звуки и действуйте по обстоятельствам.

Илия, ты человек не военный, так что слушай внимательно. От тебя будет зависеть многое и в первую очередь это жизнь всех вас. Ваши машины такие же, как в армии, так что вряд ли по вам сразу же откроют огонь, пока не идентифицируют вас как противника. Поэтому действуйте без паники и суеты, а я постараюсь отвлечь их внимание на себя. Если будут, твари носится вокруг, опять же не суетись, окна не открывай и из машины ни ногой. Всем все понятно? Все по машинам.

Забравшись в ‘’ Девятую” я в первую очередь активировал систему очистки воздуха и отдышался. Воздух снаружи был настолько смрадным, что казался на аэрозольную взвесь чего-то смолянистого и липкого, от которого что бы избавиться, потом придется всю одежду в стирку отправлять и, самому полчаса под душем простоять и то вероятно до конца не отмоешься. После этого проверил съезд с дороги до двора ближайших домов и, обнаружив всего лишь одну аномалию, которая ничуть не мешала проезду, сообщил остальным. Разумеется, предупредив о наличии опасности и, указав где она, конкретно находится, на случай если кому-либо из водителей придется отклониться от безопасного пути. Это было важно сделать так как я знал что в случае обстрела не всегда удается придерживаться именного того плана и маршрута на который рассчитываешь.

После этого запустив генератор голо-поля и активировав запальник  фитиля огнемета, поднялся на дамбу что бы проверить, что там твориться и заодно проверив насколько удобно и устойчиво машина поднимается и спускается по наклонной поверхности. То, что я увидел по ту сторону насыпи, стоило того. Мне уже и раньше доводилось слышать о том, что скребуши подражатели, но то, что они еще и украшательством занимаются — это я увидел первый раз. Прибитые к берегу трупы они распотрошили, а их кишки растянули по веткам деревьев как гирлянды или лианы в джунглях и тут же на ветках развешали куски разорванной ими одежды. Выглядело весьма жутко, отвратительно и довольно таки симпатично –  да, будь я в музее какого-либо авангардного искусства то так бы и сказал: “ Какой мать вашу самобытный модернизм. Художник самородок – находка и открытие для современной культуры. Браво! Брависсимо”.

Смотрю вот на Иваньку, а он сидит рядом в ногах на полу, респиратор снял, капюшон откинул и смотрит во все глаза, открыв рот. Он, то в окно смотрит, то на меня с удивлением посматривает и вероятно понять не может над чем это я так ржу. Вряд ли  ему было слышно, что там снаружи творится, но я то слышу.   Эта ‘’ балаганная музыка’’, точнее обрывки ее, смех, улюлюканье и всякие разные иные звуки, чем-то схожие с человеческими, и вот эти ‘’ украшательства” – этот чудовищно жуткий гротеск, как калька с человеческого цирка, смешанного с модернистским течением деградированной до идиотского состояния искусства. Какой ни будь богатенький буратино, с утонченным пониманием  живописи и скульптуры, увидев это заплатил бы скребушам миллионный гонорар.… И ведь это для нашего мира была норма за всякое убожество расплачиваться большущими деньгами, особенно из федерального бюджета. Деньгами тех, кто зарабатывал их для  “российского государства”, своим потом и кровью – получая лишь жалкие крохи взамен и пренебрежительное отношение  со стороны этого самого государства.  Если сейчас провести экспертизу любой из картин, висящих в “государственных” музеях  этой страны — найдем ли мы хоть один оригинал? Вероятность в двести процентов, что не найдем. Если сейчас проехаться по стране и посмотреть на все эти современные памятники и памятные стелы, мемориалы и прочее-прочее сможем ли мы сказать что это произведения искусства, шедевры архитектуры  будут достойным наследием нашим детям – как например те, что остались нам от Советских скульпторов и художников? С вероятностью в двести процентов, что это не более чем мусор, за который нашим детям было бы стыдно — если бы они остались в живых. Дайте скребушам камеры и софиты  не хуже тех, что есть в Роскино и они, я уверен, снимут фильм, который никто не сможет отличить от тех, что снимали в этом самом Роскино.

Скребуши напомнили мне всех нас, что пытались сделать свою страну красивши, ярче и привлекательнее, но получилось лишь также жутко и отвратительно. Но между нами все- таки есть огромная разница – скребуши лишены лицемерия и не тратят свои последние финансовые крохи на ненужное никому дорогое и глупое украшательство. “ Бедная и милая простушка Россия – ты так стремилась вырасти и стать красавицей, что и сама не поняла, как превратилась в безвкусно накрашенную дешёвой китайской косметикой продажную девку. Не поняла, что все твои холеные ухажеры, у которых за душой не было, и гроша никогда не любили тебя и никогда не уважали. Они, пользуясь твоей детской наивностью и доверчивостью, лишь использовали тебя для своих грязных утех и разворовывали твое богатое наследие. Банальная история очередной девочки сироты, из интерната – которую вначале ограбили, совратили, а потом, попользовавшись, выбросили в выгребную яму, превратив в проститутку и наркоманку. …Хм. Серега бы сейчас опять спросил бы меня, откуда я знал, что так все и закончиться. Да потому что Сережка именно на этой объездной дороге я собственными глазами видел десятки подобных историй, и  все они закончились одинаково. Потому что Сережа вся моя жизнь это одна длинная дорога, на обочинах которой свершилось столько грустных историй и схоронено столько тайн, что любой, кто рискнул бы по ней пройти вновь, навсегда разучился бы улыбаться, а его волосы стали бы седыми. Я, Сережа, знаю концовки всех историй, в том числе и тех которые еще вершатся или которым еще предстоит свершиться. Нет новых историй, есть лишь те, что уже свершились и теперь они вновь повторяются, раз за разом, как день сурка. Меняются лишь декорации, меняются актеры, но финал их никогда не меняется. Никогда!

Прости моя милая Россия, что я не поступил с твоими “ухажёрами” так же как тогда, в подъезде, с Любкиным мужиком. Один резкий и сильный удар в морду, без слов, без эмоций, и еще один сильный добивающий. Я давал тебе клятву защищать тебя и не защитил.… Я был один, я оказался слишком слаб это сделать. …А теперь я не один, у меня есть Девятая, вновь есть братья, есть сестра, мы сильны и могучи. Нам на помощь пришли такие же сильные, из других миров. На нашей стороне стоят высшие силы, на нашей стороне Бог! …но, ты уже умерла и нам остается только мстить за тебя. И мы отомстим, за унижение, что ты испытала, за глумление над тобой, за твои слезы”.

Глядя сейчас на скребушей копошащихся над останками тех, кто когда-то был человеком, я думал о том, что этот мир ничего не потерял, кроме хороших людей, которых итак оставалось очень мало, а сейчас… “Они есть, они будут. Хороших людей всегда больше чем уродов, но уроды и выродки всегда сильнее и кричат громче. Хорошие люди должны иметь сильные кулаки, острые клыки и  вновь научиться защищать себя”. Жертвоприношение во имя спасения! Да, как в библии – потерять душу свою, что бы сберечь ее. Мы обречены были погибнуть, не имея более иного пути.

 -Девятый, у нас движение на три часа. Под аркой, — раздался в наушниках голос Ворона.

-Принял. Оставайтесь на местах.

Я щёлкнул тумблер радара дальнего обнаружения и с удовлетворением не обнаружил ни одной воздушной цели. Еще раз обвел взглядом сходку скребушей и их ‘’ украшательство’’ отметив про себя что возможно гнездо их находится в здании бывшего речного вокзала и резко развернув машину быстро спустился с дамбы, на ходу выискивая арку и того кого заметили люди Ворона. При спуске глухо и натужно взвыл гироскоп, на что я не замедлил обратить внимание:

-Илия, скажи Луке Ильичу, что при спуске слышал шум гироскопа – пусть сделает пометку у себя.

-Понял, хозяин.

-Ворон, вижу человека в том месте, где ты указал. Дистанция пятьдесят метров, в глубине арки.

Темные низкие облака не пропускали солнечные лучи, и оттого что все вокруг было сумеречно и мрачно, а тени чернея обычного разглядеть хорошенько человека, было не просто даже с помощью визора. Длинный, до пят грязно-коричневый изорванный плащ больше похожий на рубище размывал его фигуру, а большой капюшон, накинутый на голову, скрывал лицо. И кроме того нижняя часть лица была спрятана под темным платком, что в скопе с остальным сделало невозможным определить ни пол незнакомца ни его комплектацию. Что удалось разглядеть так это ремни, которыми он на манер сестер милосердия перетянут  был, короткая снайперская винтовка за спиной, ветхий, как и плащ, рюкзачок и настоящая катана с ножнами которые он держал в руках и которыми он, по всей видимости, только что отбился от каких то тварей. Сейчас же он, тяжело дыша, неподвижно стоял посреди арки и не сводил с меня взгляд, а вокруг у его ног шипели и разлагались останки нескольких налетчиков. Я бросил взгляд на экран спектрального радара и хмыкнул, скорее от удивления, чем от досады. От тела незнакомца исходила так мало тепла, что машина его практически не видела, но зато она обнаружила, что с той стороны арки, за его спиной появились новые цели и, их было достаточно много, чтобы ему удалось с ними справиться в одиночку. Этот человек не был одним из нас и однозначно, он не мог быть одной из сестер и, не было мне резона ни нападать на него, ни тем более не было никакого желания защитить его, но я щелкнул предохранительной крышкой на конце джойстика и, без промедления открыл огонь из курсовых пулеметов. Был ли в том душевный порыв или благородный жест, желание повыпендриваться и показать на что я способен — я не задавался таким вопросом. На это даже не было времени, и я открыл огонь, даже как-то не очень подумавши о том, что пулю могут задеть и его. Просто все произошло автоматически, так словно я уже был готов к этому и был уверен что все пройдет  как надо.  “А если и нет, велика ли потеря?” – мелькнуло в моем сознании, когда под ногами вспыхнули четыре ствола огня, ослепив меня на короткое мгновение, пока ни сработали светофильтры на стеклах кабины и пока я ни заметил что человек лежит на земле.

Я не был уверен что мои пули кого-то убили из нападавших, даже после того как бросил взгляд на монитор, но то что метки стали пропадать мне было достаточно что бы удостовериться что все прошло в целом как и должно было пройти. Если я никого не убил то хотя бы отогнал.

“ И привлек внимание других”, — усмехнулся я, почувствовав чье- то присутствие в своей голове и видя на мониторе как ко мне стали стягиваться те что находились за дамбой, как раз за моей спиной. Я резко развернулся корпусом и прежде чем фыркнул из огнемета над головами уже собравшихся тварей зло выругался: “ А ну-ка пошли все вон. Цирк закончился”. Не знаю насколько скребуши разумны но вся толпа, расположенная на дамбе и те из них что висели на ближайших к ней деревьях отхлынули и вскоре совсем потеряли к нам интерес. Когда я вновь посмотрел на незнакомца он уже встал на ноги и, убрав катану за спину огляделся, а потом  быстро и ловко как акробат вскарабкался на балкон второго этажа и скрылся в глубине квартиры.

-Девятый, мы тут уже подумали что ты войну сейчас развяжешь. Ловко же ты их разогнал, — раздался голос Ворона.

Я подмигнул Иваньке, который задрав голову, с восхищением смотрел на меня и произнес:

-Мы здесь не для этого. А вы все равно оставайтесь начеку – тут у них где-то гнездовище. Так что держитесь подальше от речного вокзала и к дамбе близко не подъезжайте.

-Понятно. А что с этим?

-У него снайперская винтовка и…катана. Ни на бешенных, ни на наших не похож — может просто выживший, может разведчик. Свяжись с базой и доложи о происшествии  своему командиру – пусть пошлют сюда команду да прочешут тут все. Хм. Ворон, ты видел куда он скрылся? Второй этаж, первый правый балкон от арки. Не факт что он там вновь появится, но подозреваю что следить за нами все одно будет откуда-нибудь. Так что, не расслабляйтесь и посматривайте на окна. Увидишь – дай знать. Все, продолжаем работать по плану, конец связи.

Следующие пару часов мы потратили на все возможные ходовые испытания без каких либо хлопот со стороны тварей, неожиданных визитеров и прочее что нередко ломает даже самые хорошо  составленные планы. Шестьсот метров относительно чистой дороги и наличие по соседству насыпи позволили проверить машину во всех режимах, включая прыжки и бег выявляя огрехи и устраняя замечания. Несколько раз приходилось выходить из нее и, вместе с мастером Лукой вскрыв всякие щитки и заглушки, проводить необходимые регулировки и настройки задыхаясь от трупного смрада, но в итоге не осталось ничего к чему можно было бы придраться. И этому я был крайне доволен.

Практическая стрельба ограничилась лишь использованием огнемета, так как применять ракеты мне лично показалось бессмысленной тратой боеприпаса, а на что способны четыре курсовых пулемета — я уже успел понять за один раз. Да и шуметь лишний раз, в условиях когда вокруг на многие километры царит гробовая тишина мне тоже не хотелось. Привлекать внимание тех кто мог оказаться похуже того с чем мы уже столкнулись  было бы непростительной ошибкой. Пока же нам достаточно было и наших беспокойных и чересчур любопытных соседей – скребушей. Стоило выйти из машины и заняться чем-либо как они тут же собирались где-либо неподалеку толпой и начинали тараторили, кто на что горазд, и все хором одновременно. В голове от их шума стояла полная словесная каша, в которой ни слова нельзя было разобрать – сплошная “иностранщина”. Толи они русский язык еще не выучили, толи оттого что говорили хором, а может просто потому я их не понимал, что ментальные способности их всё-таки крайне слабые и они быстро устают — одним словом это был полный дурдом. Но они не трогали нас, а мы не трогали их — разве что ребята Ворона изредка открывали предупредительный огонь, когда кто-либо слишком наглый или любопытный ни спускался на дорогу и ни начинал копошиться где-либо поблизости от нас. И один раз мы совершили большую глупость – стали кидаться в них камнями. Как подражатели они, разумеется, взялись в ответ кидать всякие предметы в нас. Камни и палки, пластиковые бутылки, кости и собственные испражнения, обрывки одежды и бумага — весь хлам, что они смогли найти на дамбе, полетел в нас. Ладно бы всей толпой, так нет, вот тут то, как раз кидали по очереди и не остановились пока все до единого ни попробовали это сделать. На наших глазах эти твари совершили очередной шаг в своем эволюционном развитии…

“ Надо будет  потом им туда гранату закинуть….или что уж мелочиться сразу автомат с полным рожком патронов ”, — посмеялись мы, когда скребуши угомонились и в сотый раз, потеряв к нам интерес, ушли по своим делишкам. Смех смехом, но для меня “мирная” встреча с целой стаей этих созданий оказалась весьма познавательной – своих врагов, как и своих друзей нужно знать в равной степени, потому что никогда не знаешь, кем они могут стать для тебя завтра.

Вскоре начало стремительно смеркаться и бойцы их охранения начали нервничать, но у нас еще оставались дела и – я ожидал появления своей знакомой. Я всматривался в тени, подолгу засматривался на перемещение светящихся меток на мониторе радара и вслушивался в каждый звук, но если она где-то и была неподалеку, то выходить на контакт не спешила. А мне так хотелось ее вновь увидеть, задать несколько очень важных для меня вопросов. Но, конечно же, было крайней глупостью надеяться, что она обязательно появиться именно здесь и именно сегодня. Та чье присутствие и чей взгляд я все это время ощущал, не обязательно должно было быть ее. Но, в нем было что – то хоть и чужое, но одновременно знакомое и совсем не враждебное. А кроме нее я ни с кем еще не успел познакомиться в этом новом мире. “Но и какой же еще интерес я мог для нее представлять, кроме гастрономического?” – задавал я вопрос сам себе и продолжал желать встречи с ней, а мое предчувствие продолжало мне подсказывать, что  это обязательно произойдет в свое время: “Она придет, когда я буду к этому готов”.

-Так, все, проводим последние тесты и двинем домой. Всем внимание! От меня держаться подальше – активирую боевые щиты.

Вначале раздался щелчок в панели управления, потом послышался нарастающий низкий гул, за которым вокруг Девятой с потрескиванием появилось бледно голубое призрачное марево и возникли неприятные ощущения. И тут же стоящий в двух метрах от меня микроавтобус задрожал и с искрами и громким треском начал крошиться на куски и исчезать, а потом все погасло и умолкло с дымом из-под панели и запахом плавленой изоляции. “Щит АВПС приказал долго жить, а вместе с ним и все излучатели навернулись. У меня теперь нет вообще никаких щитов. Зараза! А без них и вся активная защита значительно потеряла свою эффективность. Печаль беда. Но кто сказал, что будет легко…”.

— Генераторы силовых полей накрылись медным тазом,  так что, товарищи, на сегодня все, сворачиваемся. Ворон, Илия, возвращаемся на базу. Никому не расслабляться, особенно сейчас и всем быть начеку, — распорядился я и, в очередной раз, просканировав пространство, зажег фары и тронулся в обратный путь. Настроение могло бы быть не ахти, мягко говоря, несмотря на то, что я изначально что-то подобного и ожидал, так как одно дело, когда что- то просто сломалось, а другое дело, когда все “горит, синим пламенем”. Починка электронных систем это всегда сплошной геморрой. Но я старался не впадать в уныние и подбадривал себя тем, что проверка остальных систем показало отличные результаты, а подвесы гироскопа отрегулировали так, что даже с большим и резким креном машины он не издавал больше ни звука и, быстро и легко справлялся со всеми нагрузками. Кроме этого меня отвлекали от дурных мыслей твари, которые то и дело и все чаще стали попадать в свет фар. И это были не только скребуши, но абсолютно незнакомые мне создания. Пару раз стремительно пронеслись две “призрачные собаки” оставляющие за собой длинный смолянистый дым, а один раз было нечто  большое и совершенно непонятное что это, какой формы и как оно вообще движется. …Я не стал проявлять излишнее любопытство и выяснять его природу, а лишь предупредил о нем остальных, так как с наступлением темного времени суток твари начали выходить на охоту и стали значительно агрессивнее себя вести. И город вновь стал оживать – в наушниках я слышал и выстрелы и крики и многое из того что указывало бы на то что время жатвы не закончилось и в городе еще достаточно схоронилось “пищи” для инфернальных хищников.

Я с теплотой посмотрел на Иваньку, который уже клевал носом и вспомнил, что нам так и не удалось пообедать. Вспомнил его большие наполненные слезками глаза и грустно улыбнулся: “Я рад что ты рядом со мной и …Прости, ты увидел за сегодня слишком много того чего дети не должны видеть никогда”.

Он словно прочитал мои мысли, поднял голову, взглянул мне в глаза и улыбнулся.

-Устал?

Он покачал головой и словно извиняясь за что-то ответил:

-Только кушать хочу.

“ Кушать? Как же это знакомо прозвучало. Дежавю …О-нака га суйтэимас! Кибун-га варуй, но дэс га”, — я бросил сосредоточенный взгляд вдоль дороги, по которой уже вовсю носились черные тени и сухо произнес:

— Ничего с тобой страшного не произойдет, если немножко потерпишь. Исоганакэрэба наримасэн. А если так невмоготу, то иди и сама поищи себе еду — ждать тебя не буду, — и, заметив с каким недоумением, он смотрит на меня, понял что опять на миг “отъехал”:

-Извини, это я сам с собой говорил сейчас. …Потерпи немного, мы уже почти пришли.

Нам оставалось пройти еще каких- то триста метров, когда Иванька радостно вскрикнул, привлекая мое внимание:

-Собака! Вон она, Митяй Медведыч, смотри настоящая собака!

Я мельком взглянул на бездомного пса, параллельно двигающегося метрах в пятнадцати от нас по направлению к парковке и, вновь сосредоточился на дороге. “ Какая невидаль. Обычный испуганный барбос – один из миллионов прирученных, а потом выброшенных на произвол судьбы. Раньше по улицам городов они стаями носились, голодные и озлобленные, преданные своими хозяевами. А сейчас их станет значительно больше и еще приплод дадут — жратвы теперь им на всех и на всю зиму хватит…”, — а дальше как в замедленном немом кино я вижу испуганное лицо Иваньки, его большие глаза вновь заполненные слезами и открытый в крике рот. Но прежде чем до моего слуха донеся его крик я уже резко останавливаю Девятую, вскидываю огнемет и крутясь вокруг себя выискиваю цель, одновременно отдавая команду остальным машинам:

-Внимание! Опасность…

-Собака! – наконец доносится до моего слуха крик пацана.

Я помню, где видел ее в последний раз – она забегала на парковку и без труда обнаруживаю ее там же. Но глядя как она безуспешно пытаясь встать  тут же валиться на бок я теряюсь в догадках причин ее такого поведения. Первой мыслю, приходит на ум что ее кто-то подстрелил, но я не слышал никакого выстрела… А следом я увеличиваю зум визора и вижу что ее словно засасывает, растворяет в какой то густой и мерзкой “жиже” похожей на огромное пятно серо-черной и почти невидимой плесени. Выдавал ее присутствие лишь небольшой черный дымок – схожий с тем что парит над остальными тварями. И если при ярком свете он мог ее выдать, то в тенях или во тьме он лишь еще больше способствовал ее маскировке.

-Ворон, Илия, на два часа, автомобильная стоянка. Собака…Вы это видите?

На мониторе радара это ‘’ нечто’’ оставляет бледно голубое пятно и, я без труда рассчитываю ее размер, пять на три, и обнаруживаю вокруг нас еще несколько таких же  ‘’ пятен”. Это, на стоянке было самым большим, остальные были поменьше и одна из них еще и двигалась. Что делать с этим мы не знали, так как никто из нас никогда ничего подобного не встречал, и мы не знали ее природу. Глядя на то, что осталось от несчастного пса мы поняли лишь одно – это плотоядный хищник и он столь же опасный и коварный, как и аномалии, потому что обнаружить его визуально было непростым делом, а спектральный цвет слишком блеклый, что бы вовремя засечь. Если что-то и могло представлять для этого нечто угрозу так только огонь – предположил я, когда заметил как одно из этих ‘’ нечто” коснулось разлома, лишившись большей части своего ‘’ тела’’ но продолжило движение и дальше так словно ничего не произошло.

“ Быт беде, если кто- либо хоть кусочек ее затащит на своих “ногах” или колесах на базу…”, — только и успел подумать я, как тут же со мной связался дежурный офицер связи:

-Девятый, вы остановились, что происходит? Вам нужна помощь? Прием.

Я оценил обстановку и придя к заключению что оставаться неподвижно здесь и дальше становится крайне опасным но и оставлять это без внимания тоже нельзя доложил обо всем офицеру:

-Я оправляю к вам моих людей – принимайте. Сам остаюсь , попробую изучить что это и как с этим бороться.

-Вас поняла. Поступайте по обстоятельствам. Конец связи.

-Ворон, ты все слышал? Так что давай, уводи моих людей и сами возвращайтесь. А мы тут с Ванькой немного погуляем, да за собачку отомстим.

-Правда, боец? – весело спросил я стоящего рядом Иваньку. И взъерошив его густую шевелюру похвалил: — Ты молодец! И именно ты сейчас уберег многих хороших людей от возможной беды. Ну, что, пойдем, разведаем тут все да поохотимся?!

“ Инициатива не наказуема в КНС и это мне нравится. В какой-нибудь другой армии мне бы сказали не обращать внимания и возвращаться, а может быть и скорее всего, я бы и сам плюнул бы на угрозу и поспешил бы туда, где тепло и уютно. Но если это чем бы оно ни было окажется на территории базы, то без труда найдет себе пищу и будет как в плохом кино – мы все умрем. Экспедицию съест “инопланетная” плесень! Вот только откуда эта дрянь взялась? И что еще новенького кроме ‘’ плесени” подкинула нам мать природа? …Зараза, ведь весь город построен на болотах — тут кругом , куда ни плюнь, места выхода отрицательной энергии из земли. Да еще вдобавок за последние тридцать лет накопилась в наших городах столько негативной энергии отрицательных эмоций людей —  что неудивительно, что столько нечисти повылазило. Кричите и вас услышат, просите и вам подадут. Ага. Услышали нас как же. Зато подали, да так подали, что все сдохли. Ха! М-да, уж, с чувство юмора на небесах всегда было туго. А если рассудить — так правы они: Что просили то и подали. Справедливо! Получите и распишитесь за доставку — и расплатиться не забудьте. Люди,  прося, всегда выпрашивают только-то,  за что им потом, как правило, приходилось горько сожалеть. Потому что все хорошее нужно было не выпрашивать, а своими собственными руками добывать и отвоёвывать. Есть Бог, есть божья искра в тебе, есть Родина, твоя семья и есть автомат в твоих руках. …Все. Иди и защищай свое счастье, добывай свое по праву. В чем проблема то? А нет, для большинства людей оказалось, что просить и клянчить было намного проще и дешевле, чем сделать все самому, почестному, по справедливости”.  

-Девятый, мы на месте, добрались без происшествий. Встаем на санитарную обработку. Как твои, брат , дела? – раздался голос Ворона.

-Да нормально все, тихо, спокойно, темно. Любуемся видами! Ты мне, Коля лучше вот что скажи. Ты же  вроде у нас всю жизнь строителем проработал , где тут озеро на Болотной было?

-Хм, Дима, я не помню. Но если тебе интересно, то вот что скажу. В черте города сорок восемь рек и ручьев и триста тринадцать больших и малых озер и еще …Весь район от Томи до проспекта Металлургов в старые времена называли Моховым болотом, под Бардина до сих пор река течет в трубах а на месте СМИ было огромное озеро… Сам то должен помнить.

-Смутно, слишком маленький был …И под Цирком вроде бы река в трубы упрятана.

-Да кто же сейчас все вспомнит. Архивы поднимать надо, старые карты смотреть – если сохранились. А что это ты топографией заинтересовался, решил что ль первоначальный ландшафт воссоздать?

-Да нет, будь спокоен, я твой труд рушить не намереваюсь. Надеюсь только что ты на века строил или всё же как и все на.… Извини, у меня тут детские ушки внимательно все слушают — матерные слова говорить не стану.

-Ха. Ты уязвил меня, ударил в само сердце. Да и из говна мы все строили — как и все в этом мире. Это деды да отцы наши строили добросовестно, а мы из того что нам навязали производители и заказчики. Так что, брат, мимо. И все же что там у тебя за интерес?

— Про места силы на болотах слышал? Так вот, я предполагаю, что если мы будем знать, где они раньше находились то будем знать, где в городе наиболее опасные места и соответственно прокладывать наиболее безопасные маршруты для передвижения и патрулирования. Понимаешь о чем я?

-Да, что тут не понятного то, не дурак понимаю. Но, ты в такие метафизические дебри залез, что я даже и не знаю что сказать. Дней десять назад я лишь отмахнулся бы от тебя, услышав об этом, а сейчас вот думаю, что в твоих словах есть логика. С разведчиками, что ли этот вопрос надо обсудить ….

-Так, Ворон, все закругляемся с разговорами. Обсудим когда вернусь. А у меня тут движение началась. Конец связи.

“ Черная плесень”, как я для своего удобства обозвал этот организм, подросло в размерах на добрый метр и теперь медленно ‘’ уползая’’, обнажила кости, что остались от собаки. А осталось совсем немного, лишь пустые самые толстые кости скелета и череп, все остальное было полностью растворено и выедено за рекордно малый срок.

Никакого проявления разума за ней я не заметил, даже после того как выпустил по ней короткую струю из огнемета. Горела она хорошо, пузырясь и пощелкивая не оставив после себя ничего кроме грязного пятна.  Те части ее, что не были задеты огнем, все также неспешно расползлись в разные стороны, но уже как самостоятельные организмы. Типичное для одноклеточных организмов — размножение делением и фрагментация, но поведение более сложное, так как она проползла через столб уличного фонаря, даже не пытаясь его обогнуть. Впрочем, заметила ли она вообще препятствие или проползла прямо сквозь него? Мне оказалось легче принять мысль, что она способно протекать сквозь стены, чем пытаться понять, насколько сложна механика ее перемещения от одних биологических останков до других. Как бы то ни было и какую бы пользу она ни приносила по утилизации трупов  я взялся выжигать всю “плесень” в радиусе сто-сто пятьдесят метров от периметра ограждения базы. Большие ‘’ пятна’’ я поливал из огнемета, а по мелким ‘’ плевался’’ огненными шарами – мне понравилось, а Иванька так вообще  от этого в восторге был. Казалось что мальчишку отвлекало это занятие от тех следов ужаса что царили вокруг, от привлеченных шумом тварей, снующих то там то тут, его глаза блестели, а в кабине стоял его звонкий смех и все было хорошо и прекрасно, но…. Закончили мы  свое веселье на грустной ноте – оказавшись рядом с памятником ‘’ 50 лет СССР”. Он спросил: Что это? Что такое Советский Союз? Почему его больше нет? Советских людей тоже всех убили? А кто их убил, тоже твари?”

“ Сказать ребенку правду, что советские люди сами все превратились в тварей и уничтожили свою страну – Советский Союз? Сказать ему что, превратившись в тварей и выродков они сами себя убили? У меня, у взрослого человека это в голове не укладывается, уложится ли это в детской голове?”

 Разве я мог ему объяснить, кто покрасил этот некогда красивый и величественный памятник в черный цвет? Объяснить, как можно Торговый центр назвать Городским торговым центром и не заметить насколько абсурдно это звучит? Разве мог я объяснить, как мог город — сад,  который  построили с таким колоссальным усилием и нечеловеческой волей посреди болот, превратиться в огромную торговую помойку? Я не смог и никто бы на моем месте не смог бы этого сделать. Детям нужны простые и понятные им ответы, а у меня их не было.

“Зато на плече у Девятой сидит какой-то чересчур обнаглевший скребуша который уже минут пятнадцать  на ней катается и никуда сваливать, по всей видимости, не собирается. Но мало ему этого так он еще и нам мозги пытается полоскать. Какие же они все- таки  приставучие, как российские чиновники или банный лист”, — ворчу я и, открыв дверь, стреляю по нахальному попутчику из пистолета, не целясь. Я знаю, что поменяйся мы ролями он бы не был ко мне столь милосердным, но я не испытываю к нему злобы и не вижу смысл отнимать у него жизнь. Мы идем на базу и нас должно быть троя но никак ни четверо.

-Вышка, я возвращаюсь. Прием.

-Вижу вас, Девятый. Вход разрешаю. С возвращением!

-Спасибо, сударыня!

Пройдя кишку, я подгоняю машину к большому армейскому АРСу — рядом с которым меня уже поджидают,  со шлангами на изготовке, двое работников из тех команды, одетых в костюмы химзащиты. И пока они тщательно обмывают ее, мы с Иванькой торчим неподалеку  в компании бойцов из взвода охраны и обмениваемся новостями. Я рассказываю им про ‘’ черную плесень’’, а они мне рассказывают, что с Бунгура привезли двух трехсотых и одного двухсотого. Конвой поисковой команды обстреляли из гаубиц,  превратив два автобуса битком набитых “выжившими” в решето и прямым попаданием разнесли Тигр, весь хвост колонны. Немного досталось и остальным, но те успели благополучно вырваться, отъехать подальше и организовать бойцов для спасения раненых ребят. А еще два снаряда прилетело в районе вокзала, когда там были наши патрульные. Один снаряд прилетел возле цирка и опять же когда там был наш патруль. ….А дальше мне все стало ясно и понятно.  Я тут же связываюсь с офицером связи и узнаю, работает сейчас кто-либо из наших разведчиков в городе. Узнав, что работают, прошу связать меня с ними по “очень срочному делу”.

“Инициатива в КНС не наказуема…”.

-Ментяра, привет! Это Девятый.

-Привет, брат! Что невтерпёж стало, решил узнать были мы у тебя дома или нет? Извини, пока времени не было – наводчиков ищем…

-Нет, брат, я решил узнать поужинал ли ты, прежде чем на прогулку отправился, и одел ли ты шарф, всё-таки по ночам прохладно, — с ёрничал я и, уже с полной серьёзностью добавил: — О том, что ты к моей жене приезжал пока я тут мир спасаю, расскажешь в другой раз. А сейчас слушай меня внимательно – это уже не шутка. Бросай все свои делишки и мчись на Энтузиастов дом один. Знаешь где это?

-Ну, знаю! Управление МВД. И что?

-Сюрприз для тебя, брат, я там приготовил. Бросай херней заниматься и езжай туда. Ищи комнату с мониторами камер наружного наблюдения. Только патронов и гранат побольше прихватите, и на растяжки не нарвитесь. И будет  нам всем счастье. Ты все понял?  

-Девятый, да ты голова. Сука, как же я раньше не догадался. Все, я тебя понял, уже летим.

-Бог в помощь, брат. Конец связи.

Пока Девятую обмывают после химической обработки из ангара выкатывается Тигр и два Тайфуна и выкатив за периметр устремляются по Пионерскому на всех парах к Управлению. Я провожаю их взглядом и чувствую, что меня начал разбирать нервный смех: “ Столько событий за один день! …Как же я устал. Сейчас бы под душ. Или пожрать?” Я принюхиваюсь к рукаву своей куртки и ощущаю тонкий противный аромат гнили: “ Вначале все сдать в стирку. Потом под душ. Потом жрать и спать. …Ага, размечтался, для начала надо редуктор на пушку собрать и с Белогором обсудить, что там со щитами случилось, потом все остальное, если останется время”.

Про боль в локте и ребрах я уже и не вспоминаю, она никуда не делась и все так же периодически дает о себе знать, но забежать в больничку – об этом даже мечтать не приходиться. Нет времени, ни минуты.

“ И Иванька уже стоя спит”. А он, действительно облокотившись на мою ногу и обняв ее, уснул стоя. Я бужу его и мы лезем в машину – он впереди, я сразу же следом за ним контролируя, чтобы он не сорвался. И он молодец, держится бодрячком, но оказавшись в машине, тут же вновь начинает клевать носом и, свернувшись калачиком на кожухе пулеметов засыпает.

“ Нам нужно еще преодолеть расстояние в сорок лет и попасть в ‘’ будущее’’. Боже, недели еще не прошло, а у меня такое ощущение, что пролетела вся жизнь. Даже не вериться, что это все со мной происходит не во сне, а в самой настоящей реальности. Я путешествую между мирами –и в этом нет для меня ничего необычного. У меня самая крутая боевая машина из всех, что знал этот мир – и она моя. Я столько увидел и узнал за эти дни, что вернись я опять в прошлое и расскажи об этом меня бы тут же посчитали бы больным и упрятали бы в псих больницу. Поднятие занавеса, миллиарды погибших, инфернальные твари, пространственные аномалии – бред сивой кобылы. А может, я действительно сейчас сплю? Или я уже попал в психушку, но только этого еще не понял и уже никогда не пойму? Как понять где реальность, а где нет? …Я придумал себе этот мир и погрузил свое сознание в него, убежав от реальности. Но, если этот так, то почему этот выдуманный мир такой страшный и в нем еще больше безысходности, чем в том, невыдуманном? Может быть, потому что в нем больше правды, искренности, святости, чистоты, веры и надежды, в конце концов? Этот выдуманный мир очиститься и возродиться! А реальный мир, что он может предложить, на что хорошее он способен? Очиститься ли он, избавится от своей дешевизны, лицемерия и лжи, несправедливости, возродиться ли он когда-нибудь? Странно, что каких- то десять дней назад я также задавался вопросом: сплю ли я и уже сошел с ума? А может быть, я сейчас проснулся и, поэтому ощущаю себя живым, свободным и счастливым? Да, я по-настоящему счастлив! И это меня пугает ”.

Я аккуратно ставлю машину на стапель и, подождав, когда подкатят подъемник, начинаю сходу раздавать распоряжения:

-Белогор, забирай сына, корми и ложи спать. А потом возвращайся и приступай искать причину выхода из строя щитов. Яромир Никодимыч у тебя все готово? Тогда приступай к сборке. Зарян? Ну-ка покажи. Хм, весьма неплохо, молодец. Давай устанавливай.

Я смотрю на угрюмое лицо Луки Ильича и интересуюсь в чем дело. Он просит не обращать на него внимания, что, мол, насмотрелся и надышался и все такое. Лукавит, конечно же, но я не настаиваю: “Не хочет говорить, то пусть не говорит”. Илия тоже выглядит подавленным, но я уже знаю что он, скорее всего, скажет то же самое, что и мастер Лука и не лезу к нему с расспросами. Для всех кто был со мной,  этот день оказался не легким, а быть может и самым тяжелым за всю жизнь. Они в первый раз были на призыве, в первый раз увидели чужой мир в момент “Поднятия занавеса” и сегодня они по-настоящему поняли, насколько короток волосок между жизнью и смертью. Но зато сегодня они узнали и то насколько важна связь между пилотом и его техниками и насколько сильна их взаимозависимость. Малейшая ошибка пилота погубит всю команду, а малейшая ошибка механиков погубит и пилота и машину и решит исход всего боя. Каждый пилот и оператор имеет своих механиков и редко когда доверят свою машину другим, а точнее говоря, он никогда не доверят чужим. Большинство механиков всю свою жизнь служат только одной машине и следуют за ее пилотом всюду, идут даже в пекло – итак и погибают вместе. Но если для одних весь смысл жизни сводиться лишь к накоплению материального благосостояния, то воины одержимы лишь жаждой сражения и такими же становятся и их механики. Однако глупостью было бы утверждать, что воины бессребреники и им и ихним семьям никаких материальных благ не нужно. Они живые люди и ничего человеческое им не чуждо. Вот только этим за них занимаются другие люди, да и каста воинов, как правило, состоит из выходцев из обеспеченного сословия, где из поколения в поколение рождались одни воины, приносящие своим родам славу и почет. Воинами рождаются – это правда. Но настоящими воинами они становятся лишь тогда когда осознают смысл своего рождения, смысл своей жизни и становятся готовы на самопожертвование. Сила одних это оружие, но сила воинов это цель — победа. Им доверяют, в них верят, за ними идут, в огне, во тьме, сквозь пространство и время — к победе!

Как они могут верить в меня, верить мне, если я никто для них? Всего лишь перепрограммированный обыватель чуждого для них мир. Да еще кто — то по неизвестным даже мне причинам отдал какому-то чужаку легендарную машину их хозяина. Значит, я должен оправдать свое право владеть этой машиной? Вот и все”.

Вскоре вернулся Белогор, и мы полезли вскрывать панели и искать причину неудачного запуска столь необходимых машине щитов. И на удивление нашли: “ довольно быстро – всего-то через два часа, с хвостиком. Ничего такого серьезного, сущие пустяки. Два блока, просто выгорели дотла – один из которых так вообще состоял из таких деталей, которых я не видел в нашем мире с конца семидесятых годов. Стеклянные радиолампы! Запасных блоков нет, ламп таких в нашем мире тоже нет  и на этом все. Тупик. И в этом минус уникальных машин — отсутствие унификации ”.

Но, как говориться беда не приходит одна. После сборки механизма роторной пушки и первого же ее запуска появилась трещина на одной из шестерни — видимо усталость металла и перегрев его во время последней битвы дали о себе знать.

Атмосфера в ангаре наэлектризовалось, напряжение дошло до предела, и повисла гробовая тишина. Мои люди прячут глаза от меня и ждут, что я сейчас начну рвать и метать. И они правы – я растерян.. И я в ярости! Я, молча и неподвижно стою напротив машины и чувствую на себе взгляд моих людей – они напуганы и ждут. Я молча стою и смотрю на  Девятую и, кажется, что она в этот время тоже смотрит на меня и с любопытством ждет, …терпеливо ждет, …обреченно ждет.

“Поверхность брони начинает течь и деформироваться,  а по всему ее телу начинают проступать барельефы, с изображением замысловатых узоров, животных и причудливая вязь слов, схожая с арабской. В застывшей тишине с легким хлопком разворачивается стяг над ней  с изображением черного мифического зверя на золотом фоне и начинает трепыхаться под резкими порывами ледяного ветра. Очарованный этим величественным видом я замер как замерло и все вокруг меня. И в следующий миг последовала короткая яркая вспышка перед глазами, и мир ожил, наполнился движением людей и машин, натужным гулом двигателей и ревом стремительно пролетающих  фронтовых штурмовиков.

-Что брат застыл, любуешься? Думаешь, победа сама к нам придет при одном только виде твоего ‘’ Ветра’’? – раздается добродушный хриплый голос, хлопнувшего меня по плечу Святогора.

Улыбаясь, я лишь отмахиваюсь от него рукой и киваю головой в ответ на одобрительный кивок проходящей мимо Волчицы. Она гордо вздергивает головой, взметнув густой гривой своих серебристо-пепельных волос и, на ее губах появляется сдержанная улыбка, когда мимо ее со смехом, дурачась, пробегают сестры — близняшки. Я провожаю их взглядом и уже не слышу как они о чем то весело перекрикивается с такими же молодыми, как они ребятами из сто первого танкового батальона сверхтяжелый штурмовых машин – мое внимание обращено на идущую с кошачьей грацией в мою сторону Касуми.

-Ты готова? – спрашиваю я ее, когда она подходит и, обняв за талию, крепко прижимаю к себе.

Бросив восхищенный взгляд на стяг, она  снежностью смотрит на меня и отвечает:

-За тобой? Сквозь тьму на смерть, Митя-сама!- и одаривает горячим страстным поцелуем.

-И меня, поцелуй меня Касуми-сан, — выкрикивает на ходу Байкал, спускаясь по лестнице из своей машины. Спрыгну на землю, он незамедлительно под общий хохот и одобрительные выкрики товарищей получает то, что просит и тут же вскрикивает от боли, когда Касуми кусает его за губу.

-Ах, ты, — выкрикивает он, пытаясь хлопнуть ее по попке, но она ловко уворачивается от него и, смеясь, прячется за широкую спину Волкодава.

-Ты получил брат что просил! –   ухмыляясь в бороду, дружелюбно кричит ему Василиск и бросает на меня взгляд.

-Вернись …

Но слава Байкала глохнут в реве проносящихся над нашими головами звеньев штурмовиков и тяжело бронированных бомбардировщиков и гуле многочисленных танковых двигателей, под сполохи сигнальных ракет.

“ Все, началось!” – оглядываюсь я по сторонам и кивком головы провожаю разбегающихся по своим машинам сестер и братьев.

-Береги себя, малышка! – говорю я с нежностью Касуми, которая подойдя ко мне, кладет свои руки мне на грудь и смотрит своими большими черными глазами с такой любовью и грустью что у меня щемит сердце.

-Я люблю тебя, — шепчут ее губы. И после того как я целую их почти беззвучно добавляет на прощание: — Дэва о-карада-о таисэцу-ни, Митя! ( береги себя)

Я провожаю ее взглядом, прислушиваюсь к отдаленным грохотам взрывов и, бросив взгляд на хмурое арктическое небо с которого белыми хлопьями медленно падают снежинки, решительно иду к механикам, ожидающим меня у “Яростного ветра”.

-Ильич, все готово? – пытаясь перекричать шум пробуждающей военной мощи обращаюсь я к старшему.

-Как всегда, Митяй Михайлович, все в порядке. Нет тебе повода для беспокойства, — раздается в ответ сквозь все  стремительнее нарастающий бой боевых барабанов, сквозь зов войны.

-Я никогда в вас не сомневался, друзья мои! – хвалю я свою команду техников и отдаю свое последнее распоряжение: — Лука Ильич, слушай меня очень внимательно — этот бой будет не легким, так что запоминай. Что бы ни случилось сегодня со мной, ты должен сохранить всю документацию на машину, архив Легиона, все, до последнего листа. Ты понял меня?

Он молча кивает головой, хмуро глядя на меня.

Мы крепко пожали друг другу руки и обнялись: — До скорой встречи, друг! Мы тебя будем ждать.

-Прощайте добрые люди! – выкрикиваю я остальным и, вскарабкавшись в машину, бросаю взгляд вперед, на виднеющуюся, на горизонте Цитадель. И щёлкнув тумблером радиосвязи, выхожу на общий канал подразделения:

-Легион, братья мои и сестры, переговоры закончились ничем, время слов истекло. И если враг отвергает наше милосердие, то пусть  сполна познает наш гнев! Пришла пора заканчивать эту войну! Вперед!

-Вперед, сквозь тьму, сквозь огонь, все вместе, до смерти!- раздался дружный хор голосов.

Исполины вздрогнули и, издав многоголосый боевой рев, подняли свое оружие и дружно ринулись в бой, все быстрее и быстрее ускоряя свой шаг, а потом побежали, вызывая ужас и вселяя отчаяния в сердца тех, кто посмел встать на их пути. И ничто не способно было их остановить,…до смерти! До их победы!”

Люди напряженно смотрят на меня и ждут. Девятая тоже ждет моего решения.

-Все. Сегодня все хорошо поработали, молодцы. И особенно Иванька, — я бросаю взгляд на поломанную автопушку, сгоревшие электронные блоки и, обведя всех взглядом продолжаю:

-Все, закругляемся. Завтра для всех будет напряженный день, так что можете идти и отдыхать. Бросив косой взгляд на недоуменного мастера Луку, добавляю жестко и негромко – так что бы услышал только он: — Ты обманул меня, и я хотел бы знать, как ты посмел это сделать. Но не сейчас, а в другой раз – когда придет время. Сейчас ты, Лука Ильич, прежде чем ляжешь спать поставишь здесь пару больших столов и приготовишь ту документацию, которую тебе доверили схоронить.

По дороге в казарму зашел в каптерку, что бы сдать свои вещи в чистку. Братья-экономы уже спали, а из слуг была только одна молчаливая привлекательная женщина лет тридцати. Видимо из новеньких, так как я ее в прошлый раз здесь не видел.

-Куртку почистить надо. …Долго это будет?

Прежде чем ответить она берет ее в руки и принюхивается. И тут ее глаза расширяются от ужаса и наполняются слезами. Дрожащим голосом она пытается что-то внятно ответить, но понимая, в каком она состоянии я ее останавливаю:

-Можешь не спешить. Дай мне только крем и щетку – обувь я сам почищу.

Видя, что она все еще в каком-то ступоре я устало, смотрю на нее и мягко подгоняю:

-Ну что ты дуреха на нее так уставилась. Слезами горю не поможешь. Беги, неси щетку с кремом.

Мои слова на нее все ж подействовали и она, очнувшись, убегает, а я, расстегнув комбинезон, присаживаюсь на стоящую поблизости кушетку и начинаю расшнуровывать берцы. Через несколько минут она возвращается и спешно бросается  ко мне, что бы помочь снять обувь, встав на колени. Я останавливаю ее, перехватив руку и, молча смотрю в ее все еще влажные от слез глаза, а потом тяну за руку и заставляю встать с колен и сесть рядом на кушетку. Пока она притихшая сидит рядом, я скидываю берцы и молча чищу их и ловлю себя на том, что ее близость пробуждает во мне желания. Бросив на нее косой взгляд, замечаю, что по ее щекам все также текут слезы, и она словно в ожидании неподвижно смотрит на то, как я чищу обувь, а ее пальцы нервно теребят кончик фартука. С легкой досадной ухмылкой я лишь качаю головой, отгоняя от себя лишнее и спешно закончив с чисткой обуваюсь.

-Как там? – тихим голосом спрашивает она.

Я вновь качаю головой и, встав мягко отвечаю:

-Забудь, милая, и постарайся больше об этом не думать.

Она дергает головой, старательно отводит от меня свой взгляд и ее губы вздрагивают и приоткрываются , словно она что-то хочет еще спросить или сказать, но только беззвучно плачет, нисколько тому не стесняясь и не пытаясь стряхнуть слезы. И те стекают по ее щекам и капают с подбородка на обнаженные руки, с громким эхом отзываясь в моей душе.

-Спокойной ночи! – прощаюсь я и выхожу за дверь.

Придя в казарму и скинув с себя все, я первым делом иду в душ и с наслаждением смываю себя следы прошедшего дня, сожалея лишь о том, что таким же образом нельзя смыть следы со своей души. Можно отмыть руки, очистить совесть, побороть желания и отогнать мысли, но омыть свою душу еще никому не удавалось. Я вспомнил Иванькины глаза, его смех, его слезы. Я вспомнил вкус поцелуя Касуми и ее нежный голос. Я вспоминал запах этой женщины, вид ее губ и следы слез на щеках. И вспомнил того незнакомца в изорванном плаще и в капюшоне: “ Что – то в этом было необычное, даже в условиях сегодняшних дней. Но что? …Глаза. Что-то в них было знакомое. Надо только вспомнить…мм. Нет, не могу. Не хочу. Хватит, все, хватит… Сейчас только покушать и спать. Все”.

Придя в  столовую, я натолкнулся на Сергея и Лешку Барина, играющих в шахматы, кучу пустых картонных туб, из-под чего-то молочного терпкого и слабоалкогольного. А на столе рядом, с ними, расстелив простыню, спала самая настоящая голая девка, со свежим клеймом на правой лопатке, в виде прописных литер ‘’ TV”. Поздоровавшись с мужиками и проверив, есть ли у этой барышни ошейник на шее, я лишь ухмыльнулся, с недоумением покачал головой и, отказавшись от предложения составить им компанию, быстро перекусил первым же попавшимся мне на глаза блюдом и ушел спать. Интересоваться где они взяли, рабыни ли, служанку, и какой праздник они отмечают, я не стал – не интересно. Если это не противоречит правилам и нормам поведения, то пусть хоть на голове стоят лишь бы только поменьше думали о том, что происходит за стенами.

Пока я ужинал, Леха рассказал, что во взводе охраны на центральном стадионе опять сегодня самострел был. Боец увидел как его родную сестру и жену  экзекуторы в ‘’ секурис каро’’ загнали, вот и не выдержал, отошел в закуток и сунул ствол в рот. Сняли с него броню, подобрали оружие, а тело закинули туда же, куда и сестру с женой. Как говориться: Си вивис, вивито морэ ( если живешь, живи по обычаям).

“ Вот и живите ребята, пока живется и, правил не нарушайте. ..TV. …Что это? …Тэрциа вигилия?…не помню…неважно”.

Тихий назойливый писк и легкое жжение на руки под браслетом разбудили меня в четыре утра. Ощущение было такое, что я вот только лег и тут же надо вставать, но я выспался и чувствовал себя бодреньким. И еще бодрее себя почувствовал, когда сбегал в спортзал, умылся и, плотно позавтракав, не обнаружил в своем шкафчике куртку что отдавал в чистку. Я не особо-то этому придал значения и, одев рабочую робу и  другую короткую куртку ту,  что прихватил из дома, отправился в ангар. Но, несмотря на ранний час все же для начала решил забежать в больницу – боль в локте давала о себе знать. И с удивлением и радостью обнаружил там доктора Галена. Мы по-дружески тепло поприветствовали друг друга, и пока он, выслушав меня, готовил свои алхимические примочки, я поинтересовался, что же он в такую рань встал. А он посетовал, что еще и не ложился — весь день до глубокой ночи ребят наших оперировал, а ночью привезли молодую женщину. Подробностей он не знал, но те, кто ее доставил, говорили, что вроде как гуляла по коридорам да на охранную турель нарвалась.

-Может сбежать хотела? – произнес он вслух риторический вопрос и поинтересовался как у меня дела. Я ему в вкратце рассказал, что у меня случилось за эти дни, не забыв упомянуть про новое существо, которое я назвал ‘’ черной плесень’’, а сам все это время думал об этой женщине. О той, что повстречал в каптерке. У меня было дурное предчувствие и, выбрав момент, я спросил доктора:

-Лев, ты смог спасти ее?

Он изменился в лице, замолк и, сделав мне горькую смесь дождался, когда я ее выпью, а после этого провел в операционную. На столе лежало тело, укрытое с головой белой клеенкой, а рядом у изголовья на медицинском столике лежал окровавленный ошейник раба. Увидев его, я все еще надеялся, что это та, с клеймом, которую привели Сергей с Лешкой. Но нет. Доктор откинул клеенку, и я увидел ее лицо. При виде которого у меня перехватило дыхание и, мне стоило приложить усилий, чтобы не вскрикнуть от нахлынувших на меня чувств.

Ведь вчера, сидя рядом с ней на кушетке я почувствовал ее каждой клеткой своего тела, ощутил ее тепло, услышал ее дыхание, уловил ароматы. Со мной произошло то, чего не происходило уже многие годы и, чего я долгие годы избегал. И вчера, почувствовав приближения этого чувства, я вновь спешно убежал – испугавшись, что вновь могу влюбиться. Закрыв глаза, я вспомнил ее лицо, ее большие густые ресницы, зеленные глаза наполненные печалью, ее приоткрытые губы, которые мне так сильно хотелось поцеловать…. “ Да, я хотел ее вчера, жаждал. И это было даже не плотское желание, а что-то воздушное , чистое. …И противоречивое. Мне хотелось сорвать с нее все и целовать, ласкать ее, погрузиться с головой в омут страсти. И согреть ее, отдать ей частицу себя, сделать ее хотя-бы на миг вновь счастливой… Хотя-бы на короткое время помочь ей забыть о том, что там, за стенами и забыться самому. А вместо этого, я принес только несчастье, принес боль и смерть. Ведь если бы она ни встретилась бы со мной, ничего бы этого и не случилось. Со временем ее боль угасла бы, прошла бы печаль, она бы свыклась бы и все — осталась бы живой. И опять я никого спас, никого не сделал счастливым…. Как зверь чувствует свою добычу, я почувствовал ее. Воспользовался ее жалким положением и пожалел. И это была бы неправильная любовь, неравноправная – ведь она жертва, а я хищник, она рабыня, а я тот, кого она прокляла. И даже если бы она меня полюбила — это было бы не более чем проявление какого-нибудь подобия “ стокгольмского синдрома”. И вот я догнал ее и лишил жизни. И это и есть вся философия жизни и смерти – она живая, а я давно как мертв. Потерян!” Глядя в лицо той чье имя я даже не знал, я наклонился и поцеловал ее остывшие губы: — Спасибо тебе, милая, и прости.

-Она искала тебя! – тихо с сочувствием произнес доктор Гален, когда мы вышли в приемную.

-С чего ты взял?

Он сделал глубокий вздох, посмотрел на меня так, словно подбирал слова и ответил:

-Когда ее принесли, она было в очень плохом состоянии, уже на грани, но все еще находилась в сознании. И она все что-то пыталась сказать, однако была уже слишком слаба и слова были уже почти не разборчивы. Несколько раз назвала твой позывной и что-то там про извини и спасибо, -он покачал головой и виновато развел руками: — Поверь, Дима, я действительно сделал все, что мог, что бы спасти ей жизнь…

Я улыбнулся – это была кривая улыбка, но все- таки она была искренняя:

-Я верю тебе, Лева, ты слишком порядочный человек что — бы дать ей умереть. Спасибо тебе ты… Да просто, спасибо тебе за все! – уже у двери я повернулся к нему и спросил: — Ты знаешь, какое значение в этом мире имеет имя Лев? Хороший, надежный!

-Да? Не знал, — растерянно ответил он и, улыбнувшись, сказал: — А в моем мире – это ‘’ царь зверей”!

И мы оба нервно рассмеялись.

-Кстати, твой пистолет. Где же он? – доктор зашуршал бумагами в ящиках стола и через минуту радостно вскрикнул: — Нашел…

-Лева, — поспешил я его остановить: — Пусть пока он у тебя полежит. У меня будет, по крайней мере, лишний повод в следующий раз к тебе заглянуть.

Он понимающе кивнул головой и положил оружие обратно:

-Береги себя Девятый!

-И тебе удачи, Лев Фридрихович!

Выйдя из больницы, я огляделся, размышляя о том, что день начался, не очень хорошо, но очень интересно: “ Тут кругом камеры слежения и всех слуг заранее предупреждают о том, что сбежать от сюда физически невозможно и что ночью нельзя ходить по коридорам. Где и как эта служанка могла нарваться на турель? Куда и зачем она шла? И коль такое дело, пойду, комбинезон  тоже в чистку сдам и заодно узнаю, успела она мою куртку в порядок привести”. Разумеется, расследовать это происшествие не было моей обязанностью, но я не люблю когда в каких либо делах заучит мое имя. А тут тем более погиб хороший человек, и я оказываюсь, каким-то образом к этому причастен. Другой бы на моем месте пошел бы водки напился бы, а у меня было слишком много дел что бы за бутылку хвататься, да и зол я был изрядно на всех и на все и в первую очередь на себя. Просто так оставить все, плюнуть на все, я не мог и не хотел. Интуиция и совесть подсказывали мне, что я должен делать и им я доверяю даже больше чем своему разуму. И первым делом я сходил и поговорил с братьями-экономами. Как и я, они оказалось тоже ничего более не знают и им горестно, что погибла их “ добросовестная работница”. Девушку звали Вера, мою куртку она все- таки успела почистить и закончила с этим ориентировочно часа в два ночи, нашли ее в ее униформе, и ни о каком побеге вряд ли могла бы идти речь. Дело могло бы застопориться, будь я не в подразделении КНС, а какой иной армии и я мог на полную рассчитывать на свое кастовое положение пилота. Но, мне даже не пришлось к этому прибегать ведь у меня с ребятами из взвода охраны отличные отношения. Уважение товарищей это то, что нельзя купить ни какими деньгами или протекцией. Мне достаточно было зайти в дежурную комнату охраны, а после и в серверную ЦИУ и переговорив с дежурным офицером получить доступ к записям тех камер наблюдения которые могли бы зафиксировать передвижение служанки по коридорам. Первым делом и вполне справедливо я предполагал, что в гибели служанки могли быть замешаны сотрудники “Терциа вигилия” ( вроде бы как переводиться Ночная страж, но я не уверен). Они приходили за своей рабыней, которую я видел спящей в нашей столовой, в пятнадцать минут третьего. В это же время камеры зафиксировали и их встречу в коридоре со служанкой но, судя по всему никакого разговора между ними не было, а свою ментальную силу им категорически запрещается использовать внутри штабов КНС и местах дислокации подразделений, не относящихся к этому и ему подобных орденов и структур. Ее мог испугать или смутить их внешний вид – встретиться в темном пустынном коридоре с людьми, такими людьми, одетыми в черные балахоны удовольствие не для слабонервных. Однако это ее вероятно, не особо- то напугало, так как она вернулась к двери нашей казармы уже через пять минут после встречи с сотрудниками TV. Что произошло внутри казармы, к сожалению, осталось за кадром, так как не везде устанавливаются камеры, тем более в жилых комнатах. А вот то, что произошло дальше, возмутило не только меня, но и всех кто присутствовал в ЦИУ. Нет, меня это не возмутило, а взбесило, что не осталось никем не замеченным.

-Что думаешь делать? – строго спросила меня красивая и судя по выправки, не один год отслужившая в КНС, дежурный офицер Информационного Узла. Я мог бы проигнорировать ее вопрос и, поблагодарив за помощь уйти, но она вела себя со мной на равных и кроме того она помогла мне с расследованием. Поэтому я не мог промолчать, несмотря на то, что здесь присутствовала дежурная викария “сестер милосердия” которая все видела и слышала и, разумеется, она непременно сообщит обо всем кому ей следует это сделать.

-Их ошибка им дорого обойдется, сестра.

Офицер переглянулась с викарией и с женским любопытством поинтересовалась:

-Это что-то личное?

“ Так прямо? И сразу же вопрос с подвохом. Но, вы девоньки не на того нарвались. Может я и перепрограммированный туземец этого мира, но вместе с техническими и боевыми знаниями мне от моего предшественника досталось и знание правил вашего этикета, и множество других полезных сведений о вас и структуре в целом. Это не тот вопрос, на который вы поймаете меня, а я не тот на ком вы сможете так легко и просто проводить психологические тесты”, — подумал я глядя на их легкие улыбки которые они, как ни старались, но не могли скрыть:

-Это пункт двадцать восемь дробь три правил допустимого поведения, в котором указано, что не рекомендовано неуважительное отношение к слугам и рабам. В пункте тридцатом этих же правил говорится о доведении выше названных категорий служащих до гибели или принесении им физических и моральных увечий. Сестры, разве этого мало, что бы осудить поступок этих людей?

Я знал, что я их уел. Улыбки их стали совершенно кислыми, и на этот раз викария даже скрывать этого не стала и в ее глазах заискрилась ожидаемая искорка надменности:

-Для… , — она осеклась на момент: — Ты, верно, понимаешь правила. Но это не твоя забота, а сестер милосердия и мы немедленно этим займёмся. А ты, — она бросила на меня пренебрежительный взгляд: — Займись своими делами и не вмешивайся.

И выдержав короткую паузу, процедила сквозь зубы: — Виновных постигнет неизбежная и справедливая кара — смерть.

Сестры милосердия всегда были высокомерными и скорыми на приведение приговора, но эта викария оказалось чересчур несносной и самоуверенной. “Одно дело предстоятельницы или приорессы и тем более арбитрессы, они всегда впереди на острие лезвия, но это обычная “тыловая крыса” – если говорить простым языком. Откуда в них- то столько “дерьма” накапливается? Видимо, еще слишком молода, а это ее первый призыв вот и ведет себя как последняя сучка. С возрастом жизнь научит уму разуму, а кто-нибудь более наглый и напористый чем она сама научит ее быть более сдержанной и уважительной к другим”, — я улыбнулся “оскалом” дремлющего во мне звери и пока еще учтиво произнес:

-Спасибо тебе сестра, что не позволила себе опуститься до прямого оскорбления, но я считаю, что не стоит отвлекать внимание других сестер на столь незначительный проступок. Прямых обвинений нет, а косвенные улики не являются основание для вынесения столь серьезного приговора. Разве что ты решишься собственноручно осудить их и привести приговор в исполнение? Но в таком случае за рычаги боевой машины тебе придется самой сесть.

Офицер, два бойца из охраны и пять девушек-сотрудниц узла замерли в ожидании грома с молниями и он прогремел:

-Ну, все, хватит! Что ты себе позволяешь, кто тебе дал право так себя вести? Ты хотя бы отдаешь отчет, с кем споришь…

-Замолчи, сестра, иначе тебе придется в дальнейшем пожалеть, что не смогла сдержать свой язычок на замке, — жестко осадил я ее и, как и ожидал, она завелась еще больше и, уже совершенно не выбирая слова, поливала меня и костила. А я стоял, как ни в чем не бывало, читал эмоции на лицах присутствующих, которые уже смотрели на меня как на покойника и спокойно ждал, когда эта викария наконец-то выговориться и откровенно говоря, мне ее даже в какой-то момент жалко стало. Потому что чем громче она орала, чем грязнее слова выбирала, что бы унизить меня и оскорбить тем сильнее я ощущал нарастающую во мне силу и жажду боя. Зря она разбудила во мне зверя. Он зевнул от скуки даже не пытаясь прислушаться, о чем она там кричит и с холодным и спокойным презрением произнес:

-В двадцать часов заканчивается твое дежурство. В двадцать часов тридцать минут ты придешь c любым выбранным тобой оружием к центральному входу, где я буду тебя ждать. При свидетелях, коих ты тут видишь, я вызываю тебя на ‘’ поединок чести”. Если до истечения указанного времени ты при свидетелях, коих должно быть равным не менее пяти, принесешь мне свое извинение, то бой будет отменен. Если в указанное время ты не явишься на место поединка, то победа в нем будет засчитана за мной, а тебе придется нести печать позора на своем челе. При свидетелях, что присутствует здесь, я спрашиваю у тебя сестра: тебе все понятно?

Если бы сейчас с небес сошла бы Луна, то вряд ли она кого-либо из присутствующих поразила бы больше чем мои слова. В небольшом зале узла повисло напряжение, и наступила зловещая тишина, нарушаемая лишь гудением серверов и кондиционеров.

Сотрудницы разом уставились в экраны мониторов и не поворачивая голов косили взгляд друг на друга, охранники сделали вид что ничего не видели и не слышали.

Викария же вообще потеряла дар речи и, покраснев от гнева,  c недоумением пялилась по сторонам ища поддержки у других, а вот офицер смотрела на меня с сдержанной улыбкой и в знак одобрения пару раз кивнула головой.

-Сестренка, удостоверься, что я соблюл все правила вызова на поединок и ознакомь с ними нашу уважаемую сестру — викарию. И будь добра, пожалуйста, сделай мне два бумажных снимка с пятой камеры с нашими героями и запиши их проступок на инфопланшет.

Она охотно бросилась выполнять мою просьбу, а когда закончила, то вслед за мной вышла в коридор и тут же в полголоса набросилась на меня:

-Ты знаешь, что бой с сестрами, искусно владеющими холодным оружием и основами рукопашного боя это неизбежная смерть для тех, кто бросает им вызов. Безумец, тебе, что жить надоело, о чем ты думал, вызывая ее на поединок?

Глядя на ее красивое и взволнованное лицо я почувствовал, что это уже было когда-то: “ Когда? Не помню. Да и не важно…”. И почувствовав исходящее от нее тепло, ощутив прилив сил и решимости, я окончательно убедился в том, что поступаю верно:

-Все, будет хорошо Сиена! Верь, я знаю что делаю и умирать не собираюсь — не для того я это все затеял.

Она гордо вздернула голову, взметнув гривой своих роскошных волос, цвета спелой пшеницы: — Меня зовут Кара! – и, опустив голову тихо задумчиво произнесла: — Сиена? Ты перепутал, так звали мою бабушку.

А потом вскинула взгляд и, качая головой, вопрошающе посмотрела мне в глаза: — Так кто же ты такой на самом деле?

Я молча показал ей на фотографии и, кивнув в знак благодарности, развернулся и пошел.

-Девятый, пожалуйста, не горячись, не делай спешных выводов, — выкрикнула она мне в след, и в ее голосе прозвучало отчаяние.

 — Ты ее уже не вернешь, а их и себя понапрасну погубишь, — с грустью добавила она, увидев, что я остановился.

-Сквозь тьму, сквозь огонь, — тихо произнес я, оглядываясь на нее через плечо.

-Все вместе, до смерти!- закончила она и, подбежав, поцеловала в щеку: — Береги себя!

“ Бог сбережёт, если увидит в том необходимость”.

  Было восемь часов утра, когда я вернулся в казарму. Настроение была тоскливым, все шло не по плану — машина стоит сломанной, в душе возникла очередная дыра, чем закончится мой поединок неизвестно, так еще мне придется поговорить с теми, кого я считал виновными в гибели симпатичной моему сердцу женщины. С женщиной, с которой я даже познакомится, не успел, как уже потерял. Утро только началось и уже столько всего произошло, что уже волком взвыть захотелось.

Но, такое удовольствие, как посидеть и “ повыть на Луну’’ мне не дали Серега с Лешкой, которые в это время оказались на месте, в столовой. У обоих выход  на зачистку и сопровождения в десять, так что они решили немного расслабиться и заняться своими делами – доигрывали партию в шахматы, отставленную с вечера.

-Ну что оторвались вчера на полную катушку, девушки с низкой социальной ответственностью, алкоголь, шашки-шахматы? Музыки вам только не хватало, да? И что отмечали, какой праздник?

Не отрывая взгляд от фигур на доске, Алексей довольный собой ответил:

-Оторвались, да! Жаль, что на тебя не хватило. Ага? – и сделав несколько ходов, он радостно вскрикнул: — Шах тебе, Серега, и мат! Ха!

После чего повернулся и, пристально смотря на меня и едко так произнес:

-Вот смотрю я на тебя, Диман и никак  тебя понять не могу. Вроде нормальный мужик, а ведешь себя так словно тебе больше всех надо. Ты что самый правильный, что ли из всех из нас, или в командиры пролезть надумал? Тебе вчера бабу предлагали, так ты отказался и с нами посидеть за одним столом не захотел. А сегодня ты приходишь и какие-то заявы предъявляешь. Что тебе надо? Говори не стесняйся, тут пока еще все свои.

-Подожди Леха, — поспешил остановить его Серега. Но, куда там, Лешу понесло, как и викарию полчаса назад.

-А что ты мне рот затыкаешь. Я давно ему хотел все высказать, вот и выскажу все, что о нем думаю. Он мне еще тогда не понравился, когда мы только обучения стали проходить. Ебнутый он, на всю голову.

Серега неодобрительно покачал головой, но промолчал.

-Вот скажи мне, какого хрена его все бросились искать в ту, первую ночь? Немного ли почести было ему одному? Твари всех разорвали, кто был с ним, а ему хоть бы хны. Где ты , сука, был когда они погибали, прятался за их спинами, да? …Мы с тобой Серега сколько раз уже на БД были, в патруль ходили, а он? Он еще ни разу свою машину из ангара не выгонял. А может, у него никакой машины и вовсе нет? Вон, стоит одна, чья она, почему он на ней не может никуда выйти? Что он вообще здесь делает, яйца свои греет? А может, он просто тут приставлен к нам, что бы только следить за нами и наверх докладывать обо всем, что мы делаем, о чем говорим? Ну, давай Дима, скажи нам что-нибудь. Что молчишь?

-Ну что, все сказал, добавить ничего больше не хочешь? – спокойно, но жестко спросил я у него.

-Леша, Дима. Леша успокойся, — подал голос Сергей, видя, что я выхожу из-за стола.

-Мне хотелось сейчас с вами поговорить, но вижу что… — я недосказал фразу, сплюнул и, взяв бутылку с энергетиком и батончик для Иваньки, развернулся и вышел.

-Вот и катись, вали на хрен. И держись от нас подальше, — бросил Леха мне вслед.

“ В чем-то он вероятно и прав. Но я не увидел смысла оправдываться перед ним. Этот праздник жизни, смерти, не я заказал — так что в том, что у кого-то сдали нервы, моей вины нет. В иной раз, задай ты мне эти вопросы, как друг, я бы ответил бы на каждый из них. Но, в таком тоне. …Нет”.

Разозлил он меня? Возможно. Обидел? Да.

У доски с фотографиями я ненадолго остановился. …Лешка как то показывал фото своих, жены и сына. В первый день они были еще живы, а теперь, под ними в уголке появились два маленьких крестика. И я об его утрате только сейчас узнал.

Из множества фотографий осталось совсем мало тех, что не были помечены, и среди них висела и фотография моей семьи…  

В коридоре меня догнал Сергей:

-Дим, извини Лешку. Ну, сорвалось у него, сам же видишь, что вокруг происходит – все на взводе, у всех крышу рвет.

-Вижу Сережа, не слепой. И хотя этому козлу надо было по-мужски в морду дать, но да ладно. Не сахарный не растаю. Ты мне лучше скажи, как отдохнули то вчера? Демимондетку там, где я говорил, взяли?

-Да, спасибо тебе, классно все прошло. Ты то, что отказался, приболел или как?

-Долгий разговор, потом как-нибудь эту тему обсудим, — перебил я его: — А вторую девушку, где взяли?

-Какую вторую? У нас только одна была, и то за ней где-то в районе двух пришли и увели. О ком ты говоришь? – удивленно переспросил он.

-Вот эту? – я передал ему снимок с камеры наблюдения.

Он с любопытством взглянул на изображение, на его обратную сторону и немного подумав радостно вскрикнул:

-Точно, вспомнил, была такая. Только, что она у нас в казарме делала? Увы, не знаю. Может, приходила вещи кому приносила или смотрела, что грязное забрать в стирку. Не знаю, мы с ней даже и пары слов обмолвится, не успели. Когда эту, демонетку, демимондетку…Блин, язык сломаешь. В общем, мы, когда ее отдали, то сразу в душ пошли. Ну, значит,  быстренько помылись  и выходим, а тут эта стоит и фотографии рассматривает. А мы, прикинь, с Лехой голые, одеваться идем. Она уже итак вся в слезах была, а нас увидала, так вообще затряслась, вскрикнула, и бежать со всех ног. Мы полотенцами прикрылись да за ней выскочили, что бы ну успокоить ее, извиниться что напугали. Да только она как рванула, что только ее пятки и видели. Хм. Неудобно как-то получилось. Увижу в следующий раз, надо будет извиниться, да познакомиться поближе. Знаешь, она такая хорошенькая, тебе бы тоже понравилась.  Не, не думай, не для секса, а так чисто по-человечески.… Ну,… ты понял же меня, да?  Это же правилами не запрещено?

Говорил он искренне, даже для ФСБшника, которых учат скрывать свои истинные эмоции. Без сомнения он был в этот момент не способен лгать — я видел это по его глазам. А они чуть ли ни искрились от счастья.

-Ну, понятно, хорошо значит отдохнули. Молодцы. Потом расскажешь что да как, а сейчас мне надо идти, дела делать.

Улыбаясь как ребенок, которого угостили конфетой, он еще какое-то время разглядывал фотографию, а потом на замер, мотнул головой и  вопрошающе посмотрел на меня:

-Подожди, это же с камеры наблюдения? – улыбка медленно стала таить на его лица, а во взгляде появилось недоумение: — Ты никогда ничего не делаешь просто так. Что случилось?

-Ты прав, я ничего не делаю просто так и… мне нелегко тебе сейчас об этом говорить. Сегодня ночью охранная турель расстреляла ее в запретной для слуг зоне.

Он растерянно посмотрел на снимок что держал в руках, и видимо не веря своим ушам и все еще надеясь на чудо пробормотал:

-Может, она еще жива,… Надо сходить, проведать. Ты знаешь, как ее зовут?

— Я уже побывал в больнице,… Вера погибла, Сережа!

Он кивнул головой и с силой ударил кулаком в стену. Потом поморщился и, посмотрев на меня с досадой и развернувшись молча ушел, а я  еще какое-то время постоял, приводя мысли и чувства с состояние покоя облегченно вздохнул и отправился в ангар.

Я был благодарен Каре, за то, что она вовремя меня остановила. И, мне было неловко за то, что я, с таким недоверием относя к своим братьям, Сергею и Лешке, и так легко был готов признать их вину. И, еще в моей душе с самого раннего утра возникла огромная пустота,… Которую мне надо было срочно заполнить, чем-то отвлечь себя. Работой. А ее то у меня как раз оказалось очень много – и это меня, в какой- то степени даже обрадовало. Тем более, что как раз сейчас я хотел побыть один, а ангар это было лучшее место для этого.

Но, прежде чем пройти в свой ангар я немного погулял по первому, посмотрел на его мастерские, познакомился со старшими мастерами и специалистами. Мне срочно нужен был план действия по ремонту щитов и пушки Девятой, и он начал вырисовываться прямо на ходу. Дойдя до своих техников, я первым делом посмотрел каким оборудованием и инструментами мы сами располагаем и какие материалы есть у нас. В очередной раз поразился тому, как причудливо развивалась наука и техника в других мирах, и с радостью констатировал что, несмотря на свой анахроничный вид станки, инструменты и электронные стенды в нашем ангаре оказались ничем не хуже и может, даже более совершенны, чем оборудование других миров, в том числе и нашего. Другое дело, что мы не могли ничего запросить из запасных частей для Девятой, в отличие от тех обеспечения для остальных машин. Быть может нам бы что-либо и переслали каким-либо путем запчасти, если бы их сделали под заказ но, вся техническая документация находилась у нас, здесь. А если нет чертежей, то и сделать без них ничего не возможно. И еще, что тоже оказалось невозможным так это связаться с другим миром, написать письмо, позвонить – невозможно. Ест каталоги, есть заранее составленные списки и договоренности вот только по ним, и работает эта ‘’ ведьмина доставка”. Нашел что надо в каталоге, условно говоря, нажал кнопку и все, получил что заказал. А для Девятой не было такого каталога, и быть не могло – потому что она пятьдесят лет ‘’ пылилась’’ в этом ангаре как раритет, как музейный экспонат. И в этот призыв она попала только потому, что…”Здесь оказался я. Или не я? Или как?” Я не знал, что она здесь делает. И вообще, глядя на все что сейчас творилось вокруг и около, в самом КНС мне казалось, что кто-то допустил большую ошибку и все идет совсем не по плану. Начать с того что операция “Поднятия занавеса” была спешно начата в последний момент, то есть само светопреставление началось  намного раньше чем ее ожидали и готовились. Армия не дополучила ни солдат, ни боевой техники в полном объеме. Все что оказалось на этот момент доступным, было кинуто на другие фронты, в другие сектора. В нашем секторе, что работал по Кузбассу, не оказалось ни одной единицы ЛА – летательных аппаратов. А из тяжелой боевой техники на юге была лишь моя Девятая. Опять же по той причине, что здесь не должно было оказаться никаких подразделений ВС кроме нашего, а на деле одно из них сидело у нас под боком и еще одно торчало где-то пода Мариинском. Это были остатки тех подразделений, что не успели отсюда убыть в места своей постоянной дислокации после проведения накануне военных учений.

И вот теперь обложившись чертежами и техническими заметками Клары, я отчетливо стал понимать только то, что по каким-то неведомым мне причинам все пошло кувырком и на пере косяк. Будь Девятая полностью в исправном состоянии она бы в одиночку, как я предполагал, могла разорвать любого противника в этом секторе. Неважно чем он был бы вооружен и в каком количестве насчитывал бойцов. Но, она была неисправна, а прочесть то, что написала ее создатель, оказалось на данный момент невозможным. Отдельные слова Лука Ильич мог прочесть, язык на котором Клара писала на чертежах, был ему знаком. Но, ее почерк был схож с арабской вязью, а это значит что я, обладая схожим почерком и то порой с трудом понимаю, что я сам написал, не говоря уже о том, что никто из посторонних прочесть его не сможет. И как бы Лука Ильич ни силился, но он ничего не мог понять, что Клара писала. А писала она не только на этом языке, но и еще как минимум на двух других, которых вообще никто из нас не знал. Казалось, что мы на полной скорости влетели в безвыходный тупик, и пришло время сдаваться. Если вопрос с пушкой предлагалось решить простым способом заменой ее на те, что мы сможем приспособить с других машин, разумеется, без ее уникальной системы пополнения боеприпасов то, вопрос замены щитов на аналогичные, даже не поднимался. Такой замены просто не существовало. К такому вердикту пришли мы еще раз, когда после обеда я собрал всех старших мастеров и всех специалистов по электронике и вооружению. Кто- то предложил трещину на шестерни заварить, но ее тут же всем хором отвергли. Слишком большие нагрузки ее просто окончательно разорвут и хорошо, если это произойдет не во время боя. Были предложения подыскать аналогичную и подпилив подправив подогнать, но и это предложение не получило поддержку. И вот тут- то неожиданно вставил свои детские пять копеек Иванька. Он предложил сделать новую пушку.

“ Хорошая идея, молодец Иванька! Вот тебе вкусняшка и иди пока где-нибудь погуляй”, — посмеялись мы, но как позже выяснилось — его идея запала в голову не только мне, но и всем мастерам оружейникам. Рассмотрев повнимательнее чертежи роторного механизма пушки мы пришли к выводу, что в принципе они могли бы попробовать полностью заменить всю группу шестерен вместе с осями и механизмом привода. Узнать из какой марки стали и, какой термообработки они подверглись, не составило труда, так как Лука Ильич сам говорил, что машину собирали на заводах его народа. А уж знать из чего его соплеменники делают оружие — ему сам Бог велел. На том и порешали – делаем ‘’ новую пушку’’. И коль уж пошла такая пляска было решено и остальные механизмы пушки подвергнуть более тщательной ревизии, с заменой старых и изношенных деталей  новыми. Это предложение отчасти было мое, но его охотно поддержали и все остальные и, не откладывая дело в долгий ящик тут же порешали кто, за что отвечает и, кто и что будет вытачивать. К вечеру Лука Ильич обещался сделать копии необходимых чертежей и демонтировать пушку с машины. “ Ура. С мертвой точки сдвинулись”.

Оставалось решить дело с электроникой, так как это дело оказалось намного серьезнее и сложнее. Все прекрасно знали,  насколько опасно поле АВПС и многие знали об интеграции ее с системами активной защиты, что бы сломя голову схватиться за восстановление неисправных блоков. Да и все одно у нас не было ряда деталей для этого, и взять их было не откуда. Белогор с еще тремя электронщиками объединились в группу и попросили пару дней, что бы подумать и обсудить насколько вообще будет реально что-либо сделать. Но уже через два часа они поинтересовались, возможно ли заполучить образцы электронных схем и компонентов нашего мира. И я тут же связался с Орловым, доложил ему о том, как продвигаются дела и насколько все непросто, и попросил на утро машину и группу сопровождения. Он меня внимательно выслушал и пошел на встречу, заодно проинформировав, что в том районе, куда отправятся мои люди на поиски необходимых деталей, будет в это же время работать и наш патруль, так что для начала нам нужно с ними оговорить маршрут своего передвижения  во избежание недоразумений. Эта новость воодушевило ребят, и обрадовала в первую очередь меня. Ведь как-никак если работник всем удовлетворен, то и заказчик останется доволен.

В таком приподнятом настроении мы и завершили свое совещание. Мастер Лука с Илией взялись готовить копии чертежей, я с Белогором приступили проводить плановую проверку каркаса машины  и всех ее бронированных частей на предмет выявления трещин, мест напряжения металла и прочих дефектов которые могли возникнуть в ходе вчерашней прогулки, а Яромир с Заряном занялись пушкой. Ну и, разумеется, Иваньке тоже нашлось, чем заняться – он бегал и с радостью помогал всем по очереди.

“ Бог взял, и он же дал. А как мы распорядимся и тем и другим, зависит только от нас”.

p.s. Это черновик, в нем достаточно много орфографических ошибок. Кроме ошибок в нем есть фразы и целые фрагменты которые я бы хотел бы переписать и в будущем возможно так и сделаю. В целом и в общем прошу слишком серьезно не относится к стилю написания ( в нем нарочито много пафоса). Товарищи,хочу сразу же предупредить что я не писатель и никаких серьезных намерений стать им я не преследую.

Еще почитать:

Скрижали Паники — История о монахе

Обрывки полузабытого

I love you but... — I love you, but…(1)

Когда нибудь, через тысячу лет…